Последняя война

«Да, безусловно, Великий Хан будет доволен…» — думал Бату, наблюдая за горящими домами и истерзанными людьми. Его верные воины голодными псами кидались на жителей, отбирая все самое ценное, а затем, без тени сожаления, убивали либо уводили в рабство несчастных. Монголия с завидной ловкостью и быстротой рассекал податливую плоть непокорных славян, орошая кровью горящую землю. Предсмертные стоны, душераздирающие крики и звон скрещивающегося оружия были лучшей музыкой для кочевника. Но постепенно пыл битвы начал утихать. Все боеспособное население было уничтожено, и Бату, убедившись, что больше ему и его воинам ничего не угрожает, решил осмотреть местность. Монголия медленно шел вдоль полуразрушенной изгороди, лениво перешагивая через обуглившиеся тела. Бату слышал лай обезумевшего от горя пса, лежащего возле тел его хозяев, которым больше не суждено погладить любящего и преданного друга. Мертвым, будто вопрошающим взглядом смотрел павший юноша со стрелой в груди в небеса, так и не сумев защитить свою сестру от похотливых и озверевших монгол… Над селением нависла стая черных как уголь ворон, предчувствовавших скорое пиршество из человеческой плоти. Казалось, что сама смерть заявила свои права на царствование над этой землей. Но внезапно Бату наткнулся на небольшую группу своих воинов, которые глумливо смеялись и издевались над уцелевшими жителями. Самые предусмотрительные и опытные из монголов все же держали наготове свое оружие, зная, что они могут погибнуть от руки одержимого желанием отомстить русича. Смутное, недоброе предчувствие захлестнуло Монголию, и он решил разузнать о происходящем. По мере приближения Бату начал различать мертвые окровавленные тела, самодовольный, хищный оскал на лицах своих воинов и лишь двоих выживших. Это был изможденный, потрепанный старик, который из последних сил пытался защитить худого израненного мальчика. «Мелкий щенок! – раздался голос одного из монголов, — Я прямо сейчас выколю тебе глаза, а затем перережу твою тонкую шейку! – прошипел предводитель воинов, — Если бы ты знал, как я ненавижу твои нечеловеческие глаза!..». «Не трогайте его! – дрожащим голосом прохрипел старик, — Вы ничего не знаете!.. Он… — несчастный поперхнулся кровью, каплей за каплей уносившей его жизнь, — наше будущее… Оставьте его в покое и уходите прочь…». Затем старик, гневно окинув взором заклятых врагов своей Отчизны, добавил: «Вы, вступив на нашу землю с недобрыми помыслами, обрели себя на вечные страдания!.. Но помните! Ваше нечестивое царство падет, если вы будете истязать это дитя!..» «Закрой рот, старый пес! – взревел коренастый, краснолицый воин, — Ты вот-вот испустишь дух, и при этом смеешь угрожать нам! – монголы, решив поддержать своего соратника, самодовольно рассмеялись. — Но, признаю, что твои сказки позабавили меня… И за это — мучитель достал саблю из ножен, — Я облегчу твои страдания!». Воин уже было занес саблю над головой умирающего старика, как мальчик, до этого лежавший на земле без сил, встал, и, превозмогая боль кровоточащих ран, вцепился в руку ошарашенного монгола. «Дедушка Велимир! — Проговорило стойкое дитя, в глазах которого уже не было того детского невинного огонька, — Беги, пока эти звери не убили тебя!.. Я…». Но мощный удар монгола, швырнувшего мальчика в сторону, оборвал храбрые речи обессилевшего защитника. «Почему ты не пытаешься бежать? – спросил предводитель, медленно приближаясь к вставшему на ноги мальчику, — В твоих глазах я не вижу страха. — Промолвил он, наблюдая, как в лиловых детских очах отражалась ярость, боль и жажда мести, — Из тебя бы вышел славный воин… Но от тебя слишком много проблем!». Монголия оцепенел, встретившись с взглядом стойкого ребенка. Эти лиловые, действительно «нечеловеческие» глаза, в которых читались отчаяние от бессилия что-либо изменить, ненависть к истязателям и убийцам своей семьи… и едва уловимая искра безумия? В памяти Бату незамедлительно ожила картина вчерашней судьбоносной ночи. Страна-поработитель, прищурившись, внимательно наблюдал за застывшим мальчиком, который с вызовом смотрел на приближающегося монгола, как вдруг, старик, резким движением выхватив нож, ловко метнул его в предводителя, пытаясь защитить мальчика от неминуемой смерти. Воин, не успев вымолвить и слова, рухнул на землю. В это же мгновение три стрелы вонзились в тело непокорного. «Ну все! – раздались разгневанные возгласы, — Этот звереныш заплатит сполна!». С этими словами несколько воинов бросились к ребенку, который, не веря, что последний любимый человек покинул его, шептал прощальные слова, роняя непослушные слезы на седую и грязную от запекшейся крови бороду. Мальчик, пересилив себя, и стерев постыдные, по его мнению, слезы, посмотрел в глаза наступающему врагу, готовясь к встрече с повелительницей усопших. Но неожиданно между ним и разъяренными воинами стал высокий стройный человек с длинной черной косой, перекинутой через плечо: «Этого достаточно. – Твердо и властно проговорил он, — Этого детеныша я забираю себе… Мне как раз нужны новые рабы. – Зловеще ухмыльнулся Бату». «Как пожелаете, Господин!». Вся ярость воинов исчезла, на смену ей пришли безмерное подобострастие и уважение. Монголия, проводив взглядом удаляющихся «палачей», повернулся к своему пленнику. Мальчика охватила болезненная дрожь. Страдание, которое клеймом осталось в детском израненном сердце и нечеловеческая боль нещадно, и неумолимо выдавливали из сиреневых глаз непокорные слезы. Сначала не стало матери. Затем ветер войны унес сестер. Теперь погибли те, кто любили его всем сердцем, и поклялись перед Богом, перед матерью, что будут защищать неразумное дитя до последней капли крови… И они исполнили свое обещание. Юная душа лихорадочно металась, отказываясь принять ужасную, уродливую, невыносимую правду о том, что все те, кого он так любил, бесследно исчезли, и быть может, уже сейчас они взирают на него с немых небес… А теперь перед ним стоял виновник этой бессмысленной кровавой бойни, заносчивая и жестокая страна, объявившая его пленником. «Я знаю кто ты!» – прошипел Бату, схватив детское израненное плечо. Мальчик, вздрогнув от боли, и без того ядом разъедающую плоть, проглотив подступившую кровь, не проронил ни слова. «Теперь ты – мой раб! – с нескрываемым удовольствием проговорил новоявленный господин, — Твой героизм меня совершенно не интересует, — Монголия, все сильнее надавливая на рану, наблюдал за безмолвной мукой юной страны. – Но для ребенка ты силен и вынослив… Даже слишком. Видимо, я выбрал неплохого раба!». Бату, с улыбкой хищника, поймавшего долгожданную добычу, приказал своим слугам заковать пленника. «Мой Господин, — с великим почтением обратился воин к Монголии, — Я думаю, что это не совсем благоразумно оставлять его в живых…». «Почему же?» – лукаво спросил Бату. Монголия наблюдал, как ребенок с недетским неистовством отбивался от поработителей, но раны и горе брали свое, и он в бессилии рухнул на землю, чем тут же воспользовались захватчики, державшие кандалы. «Мой Господин, Вам не кажется странным, что все селение с упорством и яростью диких зверей пытались защитить этого юнца?.. – задумчиво проговорил слуга, наблюдавший за реакцией неумолимой страны, — И предсмертное проклятие и предупреждение старика…». «Он силен и вынослив, — внезапно оборвал воина Бату, — Значит он сможет много работать и платить дань, тем более… — В змеиных глазах появился огонек азарта и желания, — Мне интересно, сможет ли маленький, беспомощный волчонок вырасти в кровожадного матерого волка?».