8 секунд

Когда средь угольев утра ты станешь мне чужой, Когда я стану и тебе чужим, моя душа: Держись за воздух ледяной, За воздух острый и стальной, Он между нами стал стеной, осталось лишь дышать Мельница «Прощай» Встречи никогда не забываются. Просто порой нам не сразу удается их вспомнить… Любаба, «Унесённые призраками».

Добрыня подается вперед, наклоняется, слепо щурится, словно перед ним какая-то назойливая блоха вытанцовывает. Озлобленно фыркаю, нервозным движением убираю волосы с глаз. Вонючий орангутанг перестает меня облюбовывать и, наконец, спрашивает: - Ну и? Подавляю в себе истеричное желание вмазать этому козлодую по мордасям. - Ну и вот, - вместо этого пожимаю плечиками. – Пропустишь? Снова длительная загрузка. - Зачем? - За-на-до, - корчусь мысленно, но вслух выдавливаю. - Мне по срочному делу. Правда. - Ну ок. Да, действительно! Как всё-таки всё элементарно оказывается! Господин Шерлок, уважаемый Ватсон, прошу на выход. Ваши услуги мне сегодня ни к чему. Позвольте пояснить. Просто ещё какое-то время назад мне казалось, что пробраться к Цыгану будет немножко посложнее, чем взобраться на Эверест в костюме Снегурочки. На деле же – легче, чем в носу поковырять, да чтобы палец не застрял. Верзила, с именем известного богатыря русского эпоса, сторонится, давая мне пройти. Не мешкаясь, протискиваюсь между ним и дверным косяком. Кабинет с непривычки кажется мне немного странным. Вздувшийся, расчерченный временем темный ленолиум, темные стены, законопаченные окна в рамах темного дерева. Парты высокие, массивные, тоже из темного дерева, и расковырянные настолько, что кажутся покрытыми червоточинами. Всё запачкано налетом осеннего солнца: приглушенного, сонливого, с запахом ржавчины. Темно-бордовая доска изумительно чистая, ни единого следика. Кто мыл, интересно? Но первым бросает вызов вовсе не отсутствие ремонта и не срачная обстановка в целом. Вызов бросает устрашающая пустота кабинета и Цыган, как шизофреник раскачивающийся на стуле у окна за партой. На меня он не смотрит, взгляд его обращен в окно, за которым мерно опадают жухлые листья. Останавливаюсь в неком замешательстве. В этот момент я вдруг осознаю, что только что добралась до «босса», и что мне делать с этим боссом, я всё это время не имела понятия. Вдруг выясняется, что жизнь и мана у меня не так уж и прокачаны, а меч самый что ни на есть нубовский. К тому же и сохраниться я не успела…* Решиться на подвиг мне помогает Цыган. - Садись уже. Дверь за моей спиной с погребальным скрипом затворяется. Чувствую, как леденеют пальцы, и только следующий шаг помогает мне перебороть нарастающую истерику. Пол подо мной ехидно хрякает, словно отсчитывая каждое мое движение. Кабинет перед моими глазами плывет: обхожу первый ряд от стены, второй, поворачиваю у первого. На учительском столе замечаю пачку синих сигарет, распотрошенную. В форточку задувает липкий ветер. Пахнет старой мебелью, пылью и мокрым осенним городом с улицы. Останавливаюсь в нескольких шагах от Цыгана, прямо напротив. Устало пораскинув мозгами, сажусь перед ним, поворачиваюсь на стуле. Теперь нас отделяет парта. Ощущение, что я повернулась к Цыгану, когда он попросил меня на тесте шепнуть ему правильный ответ… Цыган переводит на меня взгляд, начинает деловито постукивать пальцами по краю парту. Периферийным зрением вижу, или догадываюсь, что на пальцах его железо. Железо, которое, возможно, когда-то соприкасалось с Рыком. Встречаемся взглядами и оба теперь не имеем права их отвести. Даже такая мелочь, кажется, будет иметь «вязкое» значение. - Покажи, покажи мне свою любовь… - гундосо поет себе Цыган, продолжая раскачиваться взад-вперед. Молчу, пытаясь не дрогнуть ни лицом, ни взглядом. Пройдя вступление в виде минутного молчания, Цыган переходит к началу: - Меньше всего ожидал увидеть тебя, - с несвойственной ему усталостью заявляет он, вдруг медленно переведя взгляд на парту и приступив к её колупанию. Опускаю взгляд следом за ним, тоже начинаю смотреть в точку, где сонливо скребется его палец. - А кого тогда? – вдруг спрашиваю. Цыган, не отнимая внимания от парты, слегка удивленно приподнимает бровь. - Кого тогда ты ожидал увидеть? Цыган усмехается. - Да так, неважно. Его спокойное поведение, словно замаскированное поначалу под усталость, начинает мне казаться подлинным. Страх, скручивающий ребра всё это время, растягивается на мне, перестает мешаться. Мне вдруг начинает казаться, что оба, и Цыган и я, находимся сейчас под воздействием осени. - Ну и зачем ты пришла? – словно наскучив, Цыган откидывается на спинку стула, свешивает руки между ног, отворачивается в окно. – Опять хочешь врезать мне по яйцам? Обозвать уродом и кем-то там ещё… Чёрт, сомневаюсь, что ты пришла за этим. Почему-то. - Я пришла поговорить. Цыган улыбается, сдавленно. - Всё настолько плохо? Прозвучало как-то сопливо… Проглатываю мысли, прислушиваюсь к тишине. Смотрю на железные перстни, хочется ударить по ним учительской указкой. - Ты и правда пришла одна? Цыган мешает вопросы, как незримую колоду карт, неспешно, не глядя. Но вдруг останавливается, словно протягивая мне одну из них. - Да, - спокойно отвечаю. Скрипит стул. - Зачем? – следующая карта. Сложив ладони на коленях, смотрю «на карту». - Потому что от меня будет зависеть судьба моей команды. Третья карта предварительно одергивается назад вместе с рукой раздающего. - «Моей команды», хех, забавно. Какое мне дело до твоей команды… Ты ведь про 21? думаешь пролезть в игру? - Я уже в игре. - Тс-с, - протягивает утешающе следующую карту. – Не надо мне тут. Всё настолько у вас хреново? Без девочки мальчики не справляются? Сжимаю от бессилья кулаки, кусаю губы. Он прав, возможно… Но даже если и не так, эта игра очень много значит и для меня самой. И для всех… - … не говори. Не говори никому, что я в команде… Цыган расплывается в усталой улыбке. Но даже сквозь пелену обмана я вижу хищный блеск в его глазах. Он подается ко мне, близко, очень близко. - Я никогда не выполняю чужих просьб, детка, - сдержанно произносит. Анна-Мария подходит ко мне со спины. Кладет руки мне на плечи… Цыган щурит глаза, словно тоже видит её. - Но я не прочь сделок… Тень листьев за окном приходит в движении, и темные блики ложатся на парту, на мои руки. Рык, помоги. - Хочешь заключить со мной сделку? - Извините, вы не подскажите… Рык останавливает себя на рецепшене. Пока какая-то женщина в халате разъясняет ему время приемов, он прокручивает в голове воспоминания о прошлом своем визите в это дьявольское место. Тогда он ехал вместе с Малашенко. Она испортила ему майку, и он, не тщательно рассчитав возможности и липкости мороженного, надел на голо тело куртку. Потом они вдвоем ехали в трамвае. Было пасмурно. Не то, что сегодня. Сегодня солнце так и бьет в голову. - Спасибо, - бросает Рык. Он ненавидит эти места. Ненавидит больницы, поликлиники. Ненавидит этих людей в халатах, ненавидит этот ни с чем несравнимый запах болезней. Ненавидит маски на лицах, ненавидит детей, ждущих в очереди, ненавидит пенсионеров, от которых так и веет старостью. Ненавидит эти масляные стены, эту мрачную плитку под ногами, эти давящие коридоры. Потертая табличка. Потертая цифра. Больничная палата. Палата №5. Рык прячет руки в карманах, жмет плечами. В окно проливается дневной свет, теплый, осенний свет… Но он смотрит на светлое пятно на плитке как на лужу грязи. В этом месте даже свет становится чем-то липким, омерзительным. Даже свет здесь задыхается. Рык смотрит на пятно света на полу, и видит, как по нему проходит маленький мальчик. Как этот мальчик останавливается под окном (ребенок еще настолько мал, что не достает макушкой до подоконника), потерянно, испуганно смотрит на плачущую маму и старшую сестру, которые стоят в обнимку у входа в палату. А врач без лица говорит что-то про время смерти и какое-то вскрытие. Когда мама падает на колени и начинает прятать лицо в ладонях, мальчик отворачивается. Потом задирает рукав куртки и смотрит на свою детскую, тонкую руку, обмотанную повязкой. Во дворе слышится вой дворовой стаи собак, и Рык вздрагивает. Мальчик исчезает, как исчезают и мама с сестрой, и врач без лица… Он вновь один. Один в этом пустом коридоре. Уже взрослый, со шрамом на руке. Отворачивается от окна. Смотрит в ноги. Жмурится. … а потом кто-то ласково гладит его по голове, или грубо бьет учебником. Её смех или её всхлипы, её объятия и её толчки. Он пришел сюда ради этой девчонки. И как бы он не силился вспомнить Вику, она не появлялась. Она стерлась из его памяти, став словно чей-то нелепой историей – не его. Рядом теперь стояла только эта девчонка, Рената, утирая слезы и отворачиваясь. Он толкает дверь, и слышит лишь звучание её голоса: «Не надо, кретин!». А потом дверь за его спиной закрывается, и перед ним уже главный «призрак». Лежит, мерно вдыхая содержимое маски на лице, пряча руки под покрывалом, не обращая внимания ни на лучи осеннего солнца, проникающими в палату, ни на назойливый прохладный ветер, лезущий в форточку. Рык поспешно огибает кровать, хлопает окном, закрывая форточку. И будто чувствует, как кто-то благодарно улыбается ему в спину. Он резко поворачивается, смотрит на соседнюю койку – пусто. Они здесь и вправду вдвоем. Спускаюсь по разбитой лестнице. По правую руку тянутся окна – виден серо-коричневый двор, мусорные контейнеры, тропинка. Оступаюсь, чуть не падаю. Хватаюсь судорожно за перила. Перила деревянные, и в палец мне тут же вонзается заноза. Не спешу отдергивать руку. Замерев, смотрю, как из-под пальца протискивается капля крови. Тут даже не заноза… Внутри опустошение. Опустошение вокруг. Когда я поднималась, внутри меня бушевала буря эмоций. Теперь же – штиль. Выйдя от Цыгана, я получила сокрушение. Штиль. Черная, непроницаемая гладь воды. Я где-то на дне. Тону. Чьи-то мерные шаги снизу лестницы. Не обращаю внимания на человека до тех пор, пока он не останавливается напротив меня. Нас отделяет несколько ступеней. Перевожу усталый взгляд вниз. Странно, ничего не чувствую… - Значит, будешь играть? – ненавидя меня, спрашивает Карина. Киваю. - Буду. Рык обходит кровать, не сводя взгляда с девушки. Красивая. Возможно. Словно спит у себя дома. Только со странной маской на лице. Спит, а всё слышит. Видит. Останавливается напротив, легонько стучит костяшками пальцем по деревянной перекладине, словно привлекая внимание. - Привет. На выходе из школы оборачиваюсь. В конце коридора стоит Цыган. Машет мне рукой – провожает. Выбегаю, толкаю дверь плечом. Больно, ну и пусть. Свежий воздух ударяет в сознание, останавливаюсь, бросаю взгляд по сторонам. А за спиной, дурным сном привязавшись ко мне, смеется его голос: «-.. я знаю всё о тебе». Бросаюсь вниз по крыльцу. «… когда-то кэп». Скольжу, падаю. Лечу по оставшимся ступенькам вниз. «… мне нет до тебя дела. Но моей девушке…» Больно, как же больно. Пытаюсь встать, всё тело ломится от боли. Руки, плечи, спина, ноги. Скручиваюсь, лежа на мокром асфальте. Сейчас пройдет, сейчас всё пройдет… «… носа не суешь в больницу. Ни на кладбище». Надо вставать. Тщетно… еще не утихло. «-Кладбище?...» Перекатываюсь на спину. Небо слепит, хочет, чтобы я на него взглянула. Отворачиваюсь от неба, кручу головой. На глазах слезы выступают. А небо тут, надо мной. Закрываю глаза – всё равно свет… «-Такая интересная. Думаешь, протянет ваша подружка долго?». Распахиваю глаза, сквозь слезы смотрю на небо. Смотрю. Смотрю. Смотрю… «.. то была ваша последняя встреча. Будет – последняя игра». Плачу в голос, выдавливая слезы, зову тихо, сквозь икоту: - Ры-ык… «-Залог – парниша твой. Сунешься – ему хана». Закрываю лицо руками, вдавливаю себе глаза. Это я во всем виновата… Рык отворачивается. Он сказал всё, что хотел… Сделал всё, что смог. Больше ему здесь делать нечего. Он бросает последний взгляд на занавешенное окно, улавливает полоски светлого неба. Одергивает на себе куртку, ерошит на голове волосы, делает шаг прочь… Поднимает взгляд на скрип двери. Замирает. - Добрый день, - виновато улыбается ему мужчина. – Я не вовремя? Прошу прощения, я не буду вас стеснять, я… - Добрый, - сражено подает голос Рык, не сводя пристального взгляда. – Я уже.. ухожу. А вы?... Мужчина делает шаг, другой. Крадучись. Оказывается в палате. Плечи сгорбленны, лицо обрюзгшее, старое. Редкие темные волосы с проседью. И настолько пресмыкающийся взгляд, что… - Простите, обычно по четвергам кроме меня в это время… нет посетителей, - старик изображает подобие улыбки. Рыку становится дурно. Ему хочется схватиться за что-нибудь, отвернуться. Должно быть, это безумный сон… сон, когда во рту становится всё сухо, и ты не можешь выдавить ни слова. - Что вы… тут делаете? – Рык хватает себя одной рукой за куртку. Старик с недоумением смотрит на парня некоторое время, затем, словно опомнившись, находится с ответом: - Вы, должно быть, не знаете… - Должно быть, не знаю… - севшим голосом вторит ему Рык и переводит взгляд на девушку, молча наблюдающую их встречу. Девушка лежит с закрытыми глазами, и лицо её сокрыто под жуткой маской искусственного дыхания. Но Рык в этот момент ясно видит девчонку, сидящую на краю кровати, глядящую прямо на него и улыбающуюся… она улыбается ему печальной улыбкой. Рык потерянно поворачивается к старику, потупившему взгляд. - Два года назад… - скверно перебирая в руках бумагу с цветами, бормочет старик. - Два года назад… - словно не веря, повторяет Рык. - … я был за рулем того автомобиля. Мне очень жаль… должно быть, когда перед вами стоит человек, который… Рык оступается. Взгляд его слепо рыщет по полу. Конечно… Как же… как же он не понял этого с самого начала. Почему не догадался… - … позвольте спросить, кем вы приходитесь этой девочке? – голос старика звучит для него отдаленно. Рык возвращает на этого человека свой взгляд. Внутри него всё скручивается в тугой узел страха. Всё это время… - Вы не узнаете меня? – роняет Рык. Старик заметно смешивается. - Прошу прощения? Мы уже виделись с вами до этого дня?... Рык усмехается, хватается одной рукой за голову. Оттягивает себя за волосы. - Конечно, вы не помните… Конечно. Старик снова громко мнет букет. - Простите… что-то не припоминаю. Возможно, мы виделись с вами в самый первый день… Позвольте, в тот день я вряд ли мог упомнить вас. Мне жаль… - Мне тоже… очень жаль. … настолько пресмыкающийся взгляд, что он не узнал его сразу. Не захотел узнавать. - Мне пора идти, - Рык направился к выходу. Старик посторонился, снова зашуршав своей «праздничной» искупительной бумагой. - Молодой человек! Рык останавливается, придерживая одной рукой приоткрытую дверь в коридор. Коридор… - Позвольте мне ещё раз выразить вам моё соболезнование. Если вам не известно, семье девочке я ежемесячно выплачиваю денежные средства и… этот инцидент повлиял и на мою жизнь в равной мере. Возможно, наказанием для меня стала измена моей супруги, развод. В дальнейшем даже моя единственная дочь покинула меня, уехав в другую страну… Я не пытаюсь вызвать у вас сострадание ко мне, вряд ли в данной ситуации мне это удастся. Но позвольте мне снова сказать вам… мне жаль. Я совершил преступление, и не потерпел равного наказания по закону. Но мне… - Перестаньте, - Рык обернулся. – Мне ни к чему ваши оправдания. Всё хорошо. Правда. - Возможно… - Пообещайте мне только одно. Старик с надеждой на искупление воззрился на молодого человека. Руки его дрожали, продолжая удерживать цветы… - Пообещать? Рык посмотрел на старика. И он улыбался. Улыбался как в тот солнечный вечер на крыше старого дома, когда над головой раскрывалось безмолвное небо. Когда он смотрел на девушку, которую правда любил. - Не смотря ни на что, заботьтесь о ней… Старик растеряно кивнул. - Конечно, я… - … любите её, и позвольте ей быть счастливой. - Я не понимаю… - Пожалуйста, позаботьтесь о Вике. Рык отворачивается, выходит. Дверь за его спиной негромко захлопывается. Старик какое-то время смотрит молодому человеку вслед, затем на нетвердых ногах пытается подойти к койке, на которой мерно дышит спящая девушка. Букет падает у него из рук. Откуда этот парень знает имя его дочери?... Рык рвется со всей дури прочь, прочь из этого места... словно желает нагнать ушедшее время. Вырывается из больницы, срывая с себя нити прошлого, но, продолжая удерживаться за одну единственную. Над головой проносится синее небо, под ногами – осень, за спиной – сомнения. Чёрт возьми, почему не узнал… Почему не понял этого раньше. А что случилось бы, не вспомни он и впредь… Ведь тогда… в тот день. Когда их судьбы запутались, как нити… Тогда он позволил ей уйти. Позволил пойти ко дну… Чёрт возьми… Два года назад. Два года назад... Дождь вдребезги разбивается об асфальт. Фары машин рвут сумрачную пелену: их блики безумно пляшут на лицах людей, на лужах, достают до низовьев облаков. Марат кладет руку в карман. «Умоляю, пускай только не показалось» Извлекает сотовый. Жмет кнопку – свет. Яркий синий свет от маленького экрана мобильника. Пусто. Ни входящих, ни сообщений. Убирает телефон обратно в карман. Тут же ловит себя на мысли, что чует ещё одну призрачную вибрацию в кармане. Останавливает себя. Больше не достает мобильник. «Мутный сон. Мутный, липкий, реальный сон». Выходит из-под козырька остановки, подставляет лицо небу. Кожу окропляет теплый дождь. Как слезы Вики. Как капли крови. Рядом что-то происходит. Мешает раствориться… Марат распахивает глаза, поворачивает голову. В глаз бьет красный сигнал светофора с той стороны дороги. На земле сидит девочка, школьница. Сидит прямо на мокром асфальте, заливаемая дождем. Сидит, согнувшись, спрятав лицо в ладонях. Мимо проходят люди, с отвращением отводя от странной девчонки свои зонты. Марат отворачивается. Какой ему толк до этой девчонки? Раз решила рассесться на земле – пускай. Малолетняя дура, решила покорчить из себя страдалицу, что ж, валяй. Внутри пульсирует злость. Злость на дождь, на людей, на себя, на эту девчонку. Вика… Где-то на незримом расстоянии она существует. И он нужен ей. Нужен ей сейчас, как никогда раньше… Вика… Девчонка пытается подняться: слабо, безвольно. Рука скользит в луже, прямо по грязи. Нелепо заваливается набок, бьется плечом, затихает. Скрючившись в позе эмбриона, остается лежать на земле, словно пытаясь согреться в луже. Бесит. Как же всё его бесит. Марат порывисто разворачивается, глотая влажный, бьющий по мозгам воздух. Подходит к девчонке, от злости ударяя каждым шагом по лужам. Брызг-брызг, жалкая девчонка. Жалкие люди кругом. Жалкий город. Жалкий дождь. Падает на колени, как подкошенный, прямо напротив девчонки, грубо ухватывает её за руку. По лицу его сбегают струи дождя, заливают глаза. Волосы липнут к вискам, к шее, к бровям, тяжелеют от воды. - Чего разлеглась, дура? – кричит, перекрикивая грохот дороги, грохот дождя, грохот собственной злости в его голове. Девчонка обессилено виснет у него в руках. Длинные светлые мокрые волосы закрывают ей глаза. - Быстро встала! Быстро, я сказал! Грубо хватает за ворот куртки, рывком заставляет начать подниматься. Жалкая дура, что она здесь устроила?! - Эй! Ты! Я к тебе обращаюсь… Девчонка поднимает голову. Марат видит её пустой взгляд. Почему эта мелкая идиотка выглядит столь жалко? Почему она выглядит ещё более жалко, чем Вика?! Вика… Он нужен Вике. Хоть она и прогнала его, он знает, чует, что без него она не сможет со всем справиться… Девчонка потерянно водит взглядом. Марат ещё раз встряхивает её, ухватив за плечи. - Эй! Ты! Я сказал тебе – не реви! Девчонка словно замечает его, изумленно смотрит своими несчастными глазами. - Я и не реву… - потерянно роняет она. - Ну, вот и не реви. Марат отталкивает от себя девчонку. Она поворачивается и уходит прочь.