Острова нас не отпустят 2

Сижу на полу, прижавшись к стене. Босые ноги вытянуты и широко расставлены. Руки тоже: повёрнуты ладонями кверху, неподвижны. Голова запрокинута назад. Стараюсь лишний не шевелиться и не прикасаться к коже. Болезненно жмурюсь. Дышу через рот. На мне влажная растянутая футболка, но она уже не холодит. На голове тряпка – с неё на плечи капает вода. Чёрт, как же мне хреново. Вентилятор стоит почти в упор и работает на полную мощность, но вместо должного эффекта я ощущаю лишь то, как он разгоняет по ангару духоту. Мне не холодно; нет чувства неприятного мороза по коже, когда после выхода из воды тебя обдает сквозным ветром. Спина болит, кожа горит, мозги отключаются. Хочется тихо и быстро умереть. - Жаль, сметаны нет. Анна рядом. Слышу, как она полощет сменные тряпки в каком-то старом тазу. Я у неё, в её ангаре; сижу и создаю ей лишние проблемы. А ещё пытаюсь не обращать внимание на боль, обдающую жаром. Не знаю, смогу ли работать в таком состоянии. Вершининой надо две развалюхи превратить в рабочие авто, а она тут со мной возится. Говорит, что ночью этим займётся – сейчас я важнее. - Помню, я как-то в детском лагере обгорела так, что лежать на постели не могла! – она заботливо двигает вентилятор так, чтоб тот дул только на меня. – А там ещё простыни такие шершавые были, просто жуть! В аквапарке это было что ли… да похуй вообще! Но меня тогда прям лечили. В медпункт положили, всё такое… - А в чемоданах ничего нет? Не говорю, а скорее мычу – Анна едва ли меня понимает. Лицо тоже нещадно обгорело. - Не-а, не нашла ничего для тебя. Кстати, - она подползает ближе и касается футболки, - уже тёплая. Снимай. Скривившись от боли, отрываюсь от стены, выпрямляюсь и поднимаю руки кверху. Анна осторожно избавляет меня от одной футболки и сразу даёт другую, невыжатую. Вздрагиваю, когда она касается меня. Её пальцы ледяные. На пару мгновений она задерживает взгляд на шраме, так удивительно затянувшимся за моё отсутствие. Она не знает, как я его вылечила, но он больше не гноился и выглядел прилично - обычная светлая полоса на пульсирующей жаром ключице. Мои руки, от запястий до плеч, плечи, грудь, затылок, шея и лицо разгорячённо-красные. К счастью, только они! Впервые в жизни рада, что работала в плотной одежде. Майка подвела. И отсутствие головного убора тоже. Вершинина проделывает всё аккуратно, но каждый поворот головы или движение рукой приносят боль. Она жмурится вместе со мной. - Прости, прости, прости… - её слова, пока поправляет ворот на шее. – Ну что, полегче? Футболка облепляет тело. Медленно возвращаюсь в прежнее положение. - Пока нет. - Так, ладно, а что, если… Она оглядывается, будто в помещении, помимо инструментов, было что-то для меня полезное. - Забей, - отмахиваюсь и тут же хмурюсь. – Уже лучше. Разумеется, нет, но это заставляет Анну прекратить безрезультатные поиски. Зная её характер, соврать было самым верным решением. - Ты, кстати, уже видела…? Она кивает в сторону выхода, но это было необязательно. Я знала контекст. - Даже не напоминай. - Может, тебе пока у меня пожить? Анна вытаскивает руки из воды и проводит ими по своей шее и плечам. Затем предсказуемо вздрагивает. Отвечаю почти сразу, толком не думая: - Посмотрим. В душной комнате тяжело дышать. Это один из тех дней, когда думаешь, что жарче не будет, а потом выходишь на улицу и понимаешь, что ошибался. Сильно ошибался. Снаружи почти сорок. Мы не виделись четыре дня. Не знаю, сколько времени она прождала меня тогда в ПБ. И ведь не обиделась, не предъявила мне при встрече. Лишь взгляд выдает в ней какую-то отрешённость. Я не знаю, о чём она сейчас думает. - Не стоило тебе вот так пропадать. Ему ничего не стоит выйти из себя, ты же знаешь. - Чтобы выходить из себя, надо изначально быть в себе. А это не его случай. Она вновь смотрит туда, где у меня шрам. - Тебе много это дало? Она о доке. У них с Эрнхардтом как-то не заладилось с самого начала. Анна ему не верит; считает сторчавшимся барыгой и со времен знакомства ни разу к нему не заехала. Так что, говоря о нём, она не может не добавить от себя лёгкий прищур неодобрения, которым родители обычно награждают «не самый лучший выбор компании» своего ребенка. В каком-то смысле это даже забавно. - Нет. – Подтягиваюсь поближе к стене и морщусь. - Но я хотя бы отдохнула и могу воспринимать молчанки и другие выходки. Анна оживилась, будто я что-то напомнила. - Кстати! Пока тебя не было, я поговорила с пиратами. Выяснились интересные подробности. - Дай угадаю, Ваас опять беспричинно психанул? - В том-то и дело, что причина есть. Её прищуренный взгляд не обещает ничего хорошего. - И что за причина? - Сначала расскажи, что было у дока, и как он тебя нашёл. Может, что-то ещё прояснится. Кривлю губы, представляя, сколько всего придётся рассказать, чтоб у Вершининой сложилась цельная картинка. А губами шевелить не то, что больно – губительно. Девушка переворачивает мне тряпку на лбу, и я неспешно начинаю, стараясь лишний раз не шевелиться. А дело было так: К воротам особняка я добралась только ночью. В пути так много думала о произошедшем, что сейчас не было желания вновь это обмусоливать. Но и спать не хотелось. Извилистая тропинка, нагромождённая лестницами и мостами, казалось, никогда не кончится. Пару раз я чуть не оступилась. Думаю, если бы чаще здесь бывала, помнила бы дорогу лучше. Как родной аванпост. Все птицы давно стихли – их сменили цикады. Безоблачное небо было усыпано звёздами, как поле Берас-тауна - минами. Было так спокойно. Даже в лагере я не чувствовала себя настолько в безопасности, как здесь. Не знаю, почему дикие животные сюда не заглядывали – будто терпеть не могли это место. Я не надеялась увидеть Алека сегодня. Думала, он уже спит. Но меня приятно удивил свет, исходивший от теплицы, когда я, наконец, добралась до вершины холма. Флигель неприятно скрипел на ветру, указывая на восток. Ветер был несильным, но ощутимым; он приятно холодил кожу после длительной прогулки. Остановившись ненадолго, я перевесила винтовку с одного плеча на другое и провела рукой по влажным волосам. Душ был бы кстати. Алек, и правда, не спал. Сгорбившись над крохотным столом, сидел и перебирал какие-то травы. Двери парника были настежь открытыми, так что знакомую фигуру я заметила ещё на подходе. Всё тот же испачканный потёртый халат, взъерошенные волосы и очки не по размеру. Стоя в проёме, наблюдала за работой. Думала, рано или поздно он заметит тень в дверях, но прошло пять минут, десять, пол часа, а док, как сидел, уткнувшись в работу, так и сидел. Будто время для него остановилось. Тогда я постучала по стене рядом. Мужчина вздрогнул и поднял на меня взгляд. Его очки задержались на краюшке носа, готовые соскочить с него при случайном кивке. Он мельком охватил мой силуэт и вновь опустил голову. Очки звякнули по столу, и из левой оправы выскочила линза. - Девочка, приём с десяти и не раньше! Он решил, что я от пиратов. - Я не за таблетками. На ощупь вправляя очки, Эрнхардт вновь посмотрел на меня. Он выглядел так, будто не спал несколько суток. Всё лицо отёкшее, глаза сощуренные. Долго и пристально всматриваясь в моё лицо, он всё-таки выдал: - Вроде помню тебя, а вроде нет. Молча оттянула ворот майки и показала воспалённую рану. - Можешь помочь? Не знаю, было ли что-то заметно при свете тусклой настольной лампы, но на Эрнхардта это подействовало очень странно: он тут же вскочил с места и отложил очки в сторону. - О, так ты от Вааса… - часть слов он зажевал, часть произносил медленно, - конечно. Только дай закинуться. - Это не горит, - пыталась заверить заметавшегося по теплице дока. – Мне почти не больно. Копошась в покосившихся полках, он указал рукой на его табуретку. - Сядь… и майку сними. Я наблюдала за ним: как закапал в глаза, проглотил лекарства, достал из-под стола большую аптечку и на какое-то время потерялся в ней, разыскивая что-то. Как трясущиеся руки держали скальпель. Его шаги были тяжёлыми и медлительными, будто он пробирался по дну глубокого океана. На подходе так и вовсе, потеряв равновесие, завалился на столик. Достав из кармана желтую таблетку, поднёс её к моему лицу. - На вот, проглоти. - Что это? Она была похожа на те жёлтые колёса, какие он постоянно дорабатывал. Да ещё и замусоленная вся – видно, что не из последней партии. Не могу сказать, заметил ли он, с каким недоверием я на неё глядела, но в какой-то момент док с несвойственной ему резвостью затолкал таблетку мне в рот и повторил настойчивее: - Глотай. Спертый запах грибов затуманивал мозги. В теплице ощущаешь себя, как в затяжной дреме. Двигаясь, как пьяница, и что-то бормоча себе под нос, он сначала долго осматривал место пореза, а после принялся за работу. Наложенные поверх лечебных растений бинты хорошо фиксировали плечо. Когда работа была сделана, Эрнхардт чуть ли не падал от усталости. Честно сказать, я тоже. Подхватив его под локоть, повела к беседке, где, я помнила, пылился старенький лежак. Особняк выглядел старше старика. На облупившуюся краску и покосившуюся крышу без жалости было не взглянуть. Прикинув, за сколько можно было бы всё починить, я, сама того не осознавая, поняла, чем буду оплачивать свой незапланированный визит. Пыльные стёкла, захламлённые комнаты, куча немытой посуды – в общем, полная запустелость. Не зная Алека, я бы решила, что он вообще в доме не бывает. Оставив Эрнхардта в беседке, сама улеглась на втором этаже его дома, где провалялась до рассвета, ловя периодические глюки и отмахиваясь от навязчивых мыслей, пока действие препарата не пошло на спад. Зато потом спала до вечера. Следующие три дня прошли за работой. То я что-то пилила, то красила, то мыла. И прерывалась лишь на еду и перевязку. И все дни были на таблетках – они расслабляли мышцы и оказывали дополнительный эффект на заживление. Док всё время сидел в теплице – врос туда, как плесень, и реагировал лишь на сигналы клаксонов, когда пираты приезжали за товаром. Со мной они не контактировали, очевидно, думая, что я здесь по поручению. Рана удивительным образом затягивалась и болела всё меньше. А меня всё вопрос мучал, почему Алек узнал меня лишь по шраму. Ни по одежде, ни по оружию, а по шраму! Как будто тот выдавал меня с потрохами. А ещё, как будто не только для меня он что-то значил. Даже солнце мне здесь не казалось таким жгучим, как обычно. Я стала крепче спать и просыпаться с нормальным настроением. Будто отпуск себе организовала, только без ведома начальства. Надеялась отдохнуть здесь неделю и вернуться к работе, но у пиратов были другие планы на этот счёт. Это произошло на четвёртый день. Я потратила всё время на крышу особняка и теперь сидела в беседке, бездумно пялясь в океан. Мышцы на руках болели от усердной работы, и я уже не могла дождаться, когда завалюсь в постель. Лёгкий тёплый ветерок трепал мои коротко остриженные волосы, сдувая их с лица. Мне не было ни приятно, ни противно. Рядом на старом деревянном столе, выкрашенном в цвет навеса, стояла чашка с жидкостью, которую док уверенно называл чаем. Но, если честно, проще было съесть живьём медузу, чем выпить это. Чай пах кордилиной и геликонией, а на вкус был горьким и вязким. Горячим такую настойку пить было невыносимо. От неё ужасно сводило живот и тошнило. Даже док не мог понять, что придавало ей такую омерзительность. В тот вечер я тоже приняла таблетку и уже ждала приход, как вдруг приехали люди Вааса. Всё начиналось нормально – дребезжание автомобильного двигателя казалось естественным. Машина тяжело поднималась на холм к особняку, постоянно проваливаясь в ямы и буксуя. Сюда было бы гораздо легче подняться на своих двоих или хотя бы на квадроцикле, но эти люди предпочли джип, о чём десять раз пожалели. Наверняка опять к Эрнхардту. Сколько ни купи – никогда не хватает. Кое-как выехав на ровную поверхность, машина остановилась. Затем раздался затяжной гудок клаксона, обращающий на себя внимание. Я обернулась, лишь когда услышала требовательное: - Hermana, садись. Сгорбившись, почти прижавшись к рулю, на меня через автомобильное окошко исподлобья смотрел Ваас. Костяшки на его пальцах побелели – с такой силой он сжимал руль. Он был один. - Ты же не хочешь проблем, верно? – его пассивная агрессия вот-вот должна была перетечь в активную стадию. – Садись в машину. Быстро бля. На всё это я смотрела как-то вскользь, безучастно. Должно быть, таблетка подействовала. Или мне как-то резко стало похер. Вот же ж! Как он меня нашёл? Да ещё же не поленился, в ночь поехал на другой конец острова. Старался держать себя в руках; ожидал, что я не стану противиться… а я встала, вылила в траву остатки чая и пошла к дому. Клаксон взревел так, будто по нему стукнули кулаком. Трижды. - Последний раз говорю. Сядь в ёбаную машину, Шутер! Время растянулось и перестало иметь смысл. Звуки стали мягче, движения более плавными. Наверное, поэтому я не успела добраться до двери. В какой-то момент меня просто отбросило от неё. Движения Монтенегро казались рваными и излишне резкими, будто мы приняли диаметрально противоположную дрянь. Я не слышала ни как он вышел из машины, ни как приблизился ко мне – только хлопок удара и последующую боль в лопатках. Он развернул меня за плечо и впечатал в стену. Где-то поблизости с крыши слетела черепица. - Сука, ты что себе возомнила?! – спокойствие было утрачено. – Жить блять надоело? Он схватил меня за запястье и силой дернул на себя. Я устояла, но это отняло очень много сил. - Я сказал блять… - Я никуда не пойду. Ваас издал гортанный рык и сжал руку сильнее, готовясь вновь потянуть меня за собой. Я вспомнила о кружке. Ухватив её покрепче и замахнувшись, ударила ей… и промахнулась! Ваас действовал быстрее. Увернувшись, поймал мою руку и так крепко приложил её о стену, что чашка выскользнула из ослабшей ладони. - Серьёзно блять? Ты это сейчас серьёзно?! Это его не позабавило – он даже не усмехнулся. Он склонил голову на бок и приподнял правую бровь, рассматривая меня. Его взгляд не предвещал ничего хорошего. - А теперь, глядя в глаза, объясни, какого хуя ты забыла у этого торчка. – Он крепко сжимал мне руки. - Тебя кто-то сюда посылал, а? Может, я тебе поручил сюда съездить? Я такой хуйни не помню. А приказы здесь отдаю только я. Получается, ты ослушалась своего босса и вместо того, чтобы сделать работу и вернуться, съебалась хуй знает куда ловить трипаки и пить настойки? Не слишком ли самостоятельной ты стала? Тебе показать твоё место? Показать блять?! Глаза не опускай! Какого хуя я узнаю, где ты, от пиратов, которые за дурью поехали?! Я… - Ваас, оставь девочку в покое. Его прервал Эрнхардт. Должно быть, услышал крики. - А ты не лезь! – гаркнул он в ответ. - Я и с тобой разберусь. - Разве ты не видишь, в каком она состоянии? Она едва ли тебя понимает. Монтенегро оттянул мне нижние веки и внимательно осмотрел меня. Освободившимися руками я уперлась в его грудь, надеясь оттолкнуть подальше от себя. - Что ты ей дал? – отступив от меня, он схватил дока за грудки. – Отвечай, anciano (исп. старик)! Под чем она? - Жёлтые… На какое-то время Ваас смолк. Задумался. - Ладно, отсыпь мне красных, и мы уедем. Когда Алек скрылся в теплице, Ваас притянул меня к себе за подбородок. - Ещё раз заставишь меня тебя искать, и я сделаю так, что больше тебя никто не найдёт, усекла? Кивни блять, если так. Он быстро со мной справился. Помню, как захлопнул за мной дверь; как врезался в пальму и долго, грозно орал; как упирающуюся вёл через весь лагерь, якобы случайно дёрнув меня так, чтобы я упала и, пока поднималась, увидела, что осталось от моего ангара. А осталось ёбаное пепелище. Я едва ли понимала, что груда металлолома передо мной – моё бывшее убежище, где я отдыхала после выходок этого психопата! Ебануться. Просто ебануться! Дав мне проспаться, он вернулся к скандалу. На этот раз мы оба были трезвы. Ваас уцепился за предъяву о моём самоуправстве и, какое-то время поорав, послал рубить бамбук для новых клеток. Одну. Даже Анну позвать не дал. А я так измучилась его слушать, что согласилась бы, на что угодно, лишь бы побыть одной. И вот, провозившись весь день в роще, я только под вечер ощутила, как сильно сгорели лицо и тело. Не став разгружать кузов, я зашла к Анне, надеясь найти у неё хоть какое-нибудь средство от солнечных ожогов… Внимательно выслушав меня, Анна восклицает: - Догадки подтвердились. Это чувства, мать его! - Вроде, из нас двоих, только у меня солнечный удар. Давай без глупостей, ладно? Русая смотрит на меня с упрёком, скрестив руки на груди. Прядь волос, выбившаяся из хвоста, свисает над её носом. - Кать, он отпиздил пиратов, которые с тобой контачили. Выебал мне все мозги, когда я без тебя вернулась. Держит тебя в поле своего зрения и до сих пор не пизданул, хоть и психует за каждый косяк. - Я не связана с его ебанутостью! Он просто псих. - Хорошо, ты рассказывала ему, с кем подралась в тот вечер? Она видит, что я задумалась. А я не помню уже, говорила ли ему хоть что-то. С того дня остались лишь воспоминания о шраме и разбитой бутылке. Так и не дождавшись ответа, она достаёт из кармана чей-то телефон и показывает мне экран. На нём фотография: парень, от лица которого мало что осталось, лежит на горе трупов. Рук у него нет – оторваны дикими животными. Отрываюсь от картинки и смотрю на Анну. - Понимаешь, кто это? Это Бэн! Тот самый, да. – Она так рассказывает, будто этим гордится. - И наткнулась на него случайно, когда двигатель в пути заглох. Я уже рассказывала, что не видела его как раз с того момента, как вы поцапались… Её конспирологические теории начинают утомлять. - То есть, ты даже не рассматриваешь мысль, что он просто в чём-то проеба…? Затыкаюсь, когда дверь распахивается с ноги, и на пороге вырисовывается фигура босса. Он с недовольством оглядывает сначала меня, умирающую под вентилятором, потом застывшую Анну. - Хуле она тут делает? – он кивком указывает в мою сторону. Девушка молча убирает телефон обратно в карман. - Ну, ей как бы пиздец. Ты её видел? Под пристальным взглядом Монтенегро хочется съёжиться и раствориться. Он понимает, насколько мне плохо, и это его ничуть не огорчает. Он подходит ближе и садится на корточки. - Сейчас же поднимаешь свою жопу и идёшь в мой ангар, - дотрагивается пальцами до моего подбородка, наблюдая, как я морщусь и пытаюсь отстраниться. – Если и будешь прохлаждаться, то только там. Так же скоро, как пришёл, он исчезает в дверях, оставив нас одних. Злая на ожоги, сделавшие из меня беспомощную, медленно (не без помощи русской) поднимаюсь на ноги. Анна долго смотрит ему в след. - Что, тоже не аргумент? - Пошла ты! – огрызаюсь. - Херня всё это. Анна усмехается: - Ну да, конечно. Как скажешь. Кстати! – она останавливает меня у выхода и протягивает тетрадный лист. — Вот. Как полегчает, отправишь, ладно? Осматриваю вещицу. Опять письмо. Киваю, соглашаясь.