Сон

Сон, снился все чаще и чаще - теперь каждую ночь. Все представлялось совершенно невероятным, но - это происходило! С каждым новым разом, я все больше времени проводил, именно с ней. Однажды в ее глазах мелькнуло беспокойство, какой-то страх. Будто приметив меня, она пошатнулась, уронила зонт, вцепившись в брус скамейки. От удивления и неожиданности, я с трудом устоял на ногах, а потом, просто бежал. Бежал в пустоту. Проснулся, долго сидел на кровати, пытаясь уяснить все это в голове. В другую ночь, поймал себя на мысли, что словно, подглядываю, спрятавшись за углом соседней вольеры. Никогда не чувствовал себя так беспомощно, жалко, а просыпаясь испытывал непонятный стыд. Бессознательно, сон все больше походил на реальность. В другой раз - я даже споткнулся, избегая случайного взгляда и упал. Стоя на четвереньках, глянул в лужу, откуда на меня, отражением таращилась - моя, до невероятности озадаченная физиономия. Здесь уже надо, либо серьезно лечиться, либо… Я решительно не понимал, что? Мало мне в жизни своей, забитости и отчужденности, перед всем и вся, а теперь еще в собственном сне? А потом, просто, перестал прятаться, стоял столбом, опершись на перила, не шевелился, и казалось, не дышал. Она, по-прежнему сидела на лавке за моей спиной, уже не страшась, и не удивляясь, от чего-то. Похоже, подошла к перилам и теперь бросала, какие-то крошки лебедю. Помню, дрожал как припадочный, вцепился в поручни, до боли сжав пальцы, но все же не удержался-посмотрел. Наши взгляды встретились. Где-то сбоку, песчаным вихрем пролетало настоящее, строилось будущее и мгновенно рассыпалось. Неизменным оставался только этот контакт, взгляд из разряда – как же я давно, тебя не видел. В мгновение уложилась целая жизнь, пронеслась калейдоскопом. Сменялись общие воспоминания, каких-то прошлых жизней, прежде утерянного и теперь воскресшего чувства - ясного и глубокого. Чувства закаленного веками одиночества, похороненного где-то и вновь воспрявшего, во все своей красе. Потом я проснулся, снова сидел на кровати, свесив ноги, и глупо улыбался, прогоняя нежданные слезы. Другой раз, попытался заговорить, но ничего не вышло. Слова, тонули в пустоте, стыдливо растворяясь в сизом мраке. Всякую ночь я засыпал, а пробуждаясь - утопал в глубинах этих бездонных бирюзовых глаз, смеялся, глядя на едва уловимую, все же улыбку. Замечая, как задумчиво она покусывает губы, лениво щурит сонные глаза, удивленно приподнимая, выгибает бровь. Чихнула - улыбнулась, забавно сморщив носик, а я весь вспыхнул, как сырая спичка и погас. Она, сделалась такой - важной, значимой, жизненно необходимой. Порой представлялось, что провалюсь сейчас в пустую черную бездну и проснусь утром, просто банально выспавшись, и все! Для счастья и спокойствия мне мало было знать, что это есть. Мне требовалось доказательство того, что это будет!? Но это совсем, какая-то чепуха. Ведь, этого всего, возможно даже нет! Так только - больное воображенье, делалось от этого так тоскливо, так горько. Как-то раз, разлученные долгими часами злой бессонницы, я пребывал все в том же оцепенении и отчаянии. Она уставилась на меня, как на, что-то уже потерянное, нежданное, но в тоже время - близкое, глаза заблестели, по щеке пробежалась слеза, повиснув, мутной каплей на грубой ткани серого шарфа. Можно было разглядеть каждую ее черточку, каждый волосок, влажные от слез глазищи, где, словно спрятались, хмельные от счастья зрачки, губы подрагивают, от невысказанных горьких слов. Притиснулась щекой к плечу, схватила под руку и застыла, такая хрупкая, такая близкая. Прижал ее к себе, гладил мокрые волосы, едва касаясь губами холодных висков. Лебедь, за этим делом наблюдавший, смешно кривил шею, от чего мы оба - рассмеялись, как-то вдруг. Момент, запечатленный в памяти, способный согреть в самые холодные душевные зимы, озаряя путь из безнадежно серых дум - светочем голубоглазого счастья, занял свое место, и осветил прежде пустой и темный уголок души. Мы танцевали под дождем, мокрые кружились в тишине и пустоте - две одинокие души, два прежде не бившихся сердца, бежали по лужам и листьям, поминутно прижимаясь, друг к дружке, хватались за руки, толкались как малые дети, смеялись, чувствуя, как теперь - бьется в груди Другова, что-то полное, если не света, то огня. Сидели и смотрели друг в друга, читая в глазах мимолетные мысли. Порой это были очень горькие мысли. Она ведь тоже, видит этот сон?! А, почему не допустить такого?! Опять-таки, я понимаю, что я не совсем нормальный. Что может только я, и вижу этот сон. Но все же… Есть надежда?! На что? На то, что она тоже прячется от жизненного спама в глухом и темном закоулке подсознания?! На то, что она тоже, черт возьми, больная на голову, как и ты, так что ли!? С самого утра летел на работу, после тащился домой. Стороной обходя, пылью заросший компьютер, поливал по привычке, засохший кактус, ел, ходил по нужде, протоптанными тропами в бесконечном бардаке, ложился спать и жил до утра. А потом будто бы спал до следующей ночи, и снова просыпался в холодном и сыром своем раю. Я притянул ее к себе, нежно-нежно обнимая, едва касаясь пальцами ее щеки, целую прикрытые глаза, щеки, губы, смеющийся носик. Она улыбается, крепче и крепче прижимаясь, точно боится, проснуться и потерять все это в одночасье. Так и сидим-молчим, потерянные в этой жизни, и вновь нашедшие друг друга в этом странном темном и холодном мире, где этот дождь… Невыносимый дождь, казалось бы, грозивший к вечеру переродиться в снег. И таким, вот образом побороть грязь, тоску и скуку увядающей природы. Нет печальнее зрелища, чем наблюдать увядание и гибель живого и быть при этом живым и здоровым - свидетелем, сытым; держать голову, руки, ноги в тепле, сидя на лавке, в этом погибающем мире, ходить и топтать тела рыжих листьев, и презренно смотреть в эту черную воду. Показалось, что пахнет уже не сырой прохладой осенью, а студеным духом настоящей зимы: белой и чистой, которая припрячет, по крайней мере, с глаз долой, останки былого прошлого. Утро, наверное, принесет с собой тепло из города, туман сползет вглубь оврага, скрывая речушку, словно ему больно наблюдать, как брезгливо на нее глядит человек. Представляется, как полчища дворников, сбегаются на рассвете к воротам и разбредаются потом по территории парка. Через мгновение, шипение сотен метел, наполняют пространство, не дать, не взять - морской прибой. Растревоженные этим птицы, заключенные в соседних вольерах, морские птахи, поднимают такой крик, что закрывая глаза, так легко обмануться. Окунувшись в жаркое лето, где бесконечное море и синее-синее небо, унизанное каплями суетливых белых птиц, где плавится желтый от жара песок, где собственно сама природа, словно, смеется надо всем. Крики чаек, да шум этих метел, вселяют если не надежду, то смутное понимание, того, что где-то, есть лето и возможно, даже есть счастье, где-то должна быть она, настоящая. Но нужно открыть глаза, шмыгнуть носом, согнать горячую слезу с холодной щеки и еще, какое-то время зачарованно глядеть, как холодный ветер, таскает этих черных, совсем не чаек, по серому осеннему небосводу. А рядом уткнувшись в плечо, сидит любимый образ. Образ. Который впрочем, как и этот парк, и эту промозглую осень - нипочем не променяю, ни на какое там расчудесное лето. Не вижу ее лица, но чувствую, что улыбается. Разворачиваю красавицу к себе лицом, целую, едва касаясь влажных губ, чуть сдвигаю непослушный локон, упавший на высокий лоб, гляжу в ее спокойные глаза, и отраженьем вижу море. Прижимаю ее к груди, поглаживаю, плечи, спину, сквозь мокрый ворс вишневого пальто, потом целую в шею, где прозрачной синей жилкой, бьется, родное, милое сердечко, пробую на вкус этот холодный дождь с любимых губ и снова крепко-крепко обнимаю, и просыпаюсь с соленым вкусом моря на губах. Я сидел в темноте, пялился, в черное окно монитора - не было не сил, не желания тянуться до системного блока. Давно забыл про переписку, сайты, блоги, про Лидию, про любимый АМХ. Все это как будто из другой жизни, какой-то чужой жизни. Что со мной происходит? Я схожу с ума? Или уже сошел-просто этого еще не понимаю, не осознаю? Как любая болезнь, пока не прижмет, не стукнет по загривку, допускаешь, что ладно, мол - так обойдется? Что делать то, вот в чем вопрос, кто виноват - это дело десятое. Например я точно знал, что в моем городе, нет такого парка, такого зоосада, перегуглил я все, что мог - безрезультатно, четно искал малейшие зацепки. Надежда таяла, как прошлогодняя свеча. Вся эта боль и безнадега, страх, возможно отражаясь у меня в глазах, вконец смутили милое сердечко. Она глядела на меня теперь, тревожно, робко, с желанием помочь, и горечью того, что это невозможно. А что я? Я сам себе не верил, ни единому слову не верил, не единому взгляду. Девушка сидела, спрятавшись под зонтом, а я стоял у перил - мок под дождем, вглядываясь в мутную чернильную воду пруда, по которой мерно плыли рваные газеты, лебедь уткнулся в корягу и кажется, спал. За весь день она ни разу не улыбнулась, повремени, впиваясь в меня, вопрошающим взглядом, потом теряла сосредоточенность и уже глядела, куда-то сквозь меня. Не знаю, сколько я так стоял, но когда повернулся, обнаружил ее близко-близко. Не будь это сном, я почувствовал бы: тепло ее тела, запах ее волос, стук ее сердца. Она, неловко повернулась, зацепив поцелуем подбородок, схватила за руку и потащила за собой. Я поплелся за ней по мокрому асфальту, через рыхлую, грязную клумбу с кустами больных спящих роз. Мы забрались внутрь цирка, перебрались на арену, шлепая по мокрым опилкам. Потом пришлось подсаживать ее на бетонную тумбу, перебираться самому, ловить ее снизу. После чего протиснувшись в щель в фанерной ограде, она чуть присев, поманила меня пальцем, лукаво улыбаясь, на скрытую за цирком поляну. В центре, которой возвышался огромный каштан, покрывая ветвями как зонтом, все это пространство. Чуть сбоку, виднелся, каркас деревянного сарая, сквозь неровно прибитые доски можно было разглядеть: метла, лопаты, пустые коробки. Покосившаяся, прикопанная в землю, деревянная скамья, покрашенная водоупорной краской - тыльная часть старой вольеры, рядом с острыми пиками ржавого забора. Дождь, не особо сюда пробивался, от того, полусухая листва под ногами шептала и вздыхала. Девушка, бросила зонт и расхаживала, расталкивая листву, розовыми замшевыми сапожками. По-прежнему, неулыбчивая, но с чертинкой в глазах, по-кошачьи озорно поглядывая - зачерпнула, в охапку горку листьев и - швырнула в меня. Собственно, я в долгу не остался. Черная птица, недоуменно таращилась, за тем как мы, кружились, взявшись за руки, разбрасывая во все стороны шипящую листву. Затем лежали, прямо на листьях на голой земле. Оперившись на грудь локтями, уютно устроившись, она рисовала травинкой узоры на моем лице, потом мягко и влажно касалась, полузакрытых глаз, уголков губ, щек, а наигравшись как котенок, пристроилась под бок, сложила голову, щекоча нос распущенными волосами, и затихла. Она, наверное, живет в каком-то, теплом-теплом мире, ведь место способное породить такую красоту, не может быть холодным и печальным? Сжимая ее ладонь, проснулся, держа в ладони мятый угол простыни, лежал и глядел в потолок. Отражения теней складывались в пространные рисунки и узоры, пробегающие по серому полотну, фарами проезжавших где-то машин. На кухне капал кран, зарычал холодильник, истерично зазвонил городской - пощечиной, возвращая в настоящее. Во сне нельзя - простудится, однако, можно по-другому заболеть, что я и доказывал, наглядно. Всю следующую ночь, она, на что-то, вероятно злилась: одергивала руку, когда пытался взять ее ладонь, воинственно сжимала губы, косилась хмуро исподлобья. С трудом, уже, сдерживал смех, но не предательскую улыбку, приметив которую, она просто двинула с размаху кулачком в плечо. От неожиданности я расхохотался, за что и получил, еще не раз - и в грудь, и по спине. Пришлось бегом спасаться, под конец. Определенно, на что-то дулась. Я послонялся рядом, еще какое-то время, потом забрался за цирк - под каштан, устроился на скамейку, закрыл глаза и слушал тишину. Капли дождя на листве, выбивали едва уловимый мотив, какой-то знакомой мелодии или, быть может, старой песни, в попытке распознать которую я … отключился.Похоже что увидел сон во сне. Я стоял у стоянки такси, рядом с входом в метро. Было темно, и шел снег. На проспекте, гудела и стонала, бесконечная вечерняя пробка. Бесцветный поток пешеходов, нераспознаваемый, но ощущаемый с обеих сторон сонмищем голосов, растворялся в зелено - красном тумане. Не замечаемый никем, я стоял в этом вихре движений, глядя мимо, мимо всего. Как лезвием полоснуло подсознание, привлекая внимание к силуэту скользящему в людской толпе, как яркое цветное пятно на сером фоне, оно магнитом притягивало взгляд. Я испытал дежавю, все ближе и ближе подбираясь, образ проявился в дорогую мою незнакомку, облаченную, теперь, в голубую кашемировую куртку с капюшоном, зеленоватые узкие джинсы, шоколадные ботинки на ремешках, и вязаную черную шапочку с длинными ушками и оранжевым помпоном. Все было как в замедленной съемке: вот она идет, устало глядит в пустоту, вот наши взгляды встречаются - мгновение, и меня уже пожирают такие родные глазищи, изо всех сил кричащие, что-то, и уносящиеся мимо, мимо…. И растворившиеся в снежной кутерьме. Мелодию, так и не получилось распознать. Зато, услышал - как кто-то, карабкался, пыхтел, потом шлепнулся на заскрипевшие опилки, и наконец, появился, протискиваясь в щель в проеме. Мое чудо, разве что не в перьях, но в соломе на растрепанных волосах, с недовольным, обиженным видом, изволили себя лицезреть. Пытаясь не улыбаться, отряхивая пальтишко, она медленно-медленно подбиралась. Отчего-то в голову сразу пришло, что сейчас - будут бить, возможно, сильно! Я выдохнул, когда она плюхнулась рядом на лавку, одарив меня, затрудняюсь сказать, каким даже взглядом. Мордашка у ребенка была измазана сажей, бог знает, где ее нашла, да только в купе с виноватой, хулиганской улыбкой, на невероятно проказливой физиономии, это смотрелось потрясающе! Не обнаружив платочка, пришлось повозиться, оттирая и отмывая все это дело дождевой водой, после принялся за волосы, напоследок, оставив пальто. Красавица изволила присесть, а присевши, больно ткнула пальцем в бок. Насупилась, но ведь пришла, пришла родная. Я сразу, представил ее в той черной шапке с апельсиновым помпоном, рассмеялся, потом сгреб в охапку, притянул к себе и смачно со вкусом поцеловал в губы. От удивления она выпучила глаза, занесла было ладошку для удара, но слезы и улыбка, все сказали сами за себя. Кажется, мы помирились...