Кокс карибский

Зачастую эти два осуждаемых обществом порока шли рука об руку: содомия и морфинизм. Не потому, что между ними существовала прямая очевидная связь, всего лишь потому, что адепты этих двух служений скрывались в ночном дне, путая плату и товар так часто, что не было возможности и другим разделить это. Джон, обладающий свободным доступом к самым ходовым лекарствам в среде порочной и пропащей, не удержался и от некоторых предложений извращенного толка. Впервые это был совсем молодой франт, с лихо растрёпанной огненной шевелюрой, в моднейших французских кружевах на воротничке, пылкий и подвижный. Вместо привычной доктору платы, тот резво скинул с себя атласный жилет, ослабил ворот и непринужденно опустился на колени. Джон позволил себе бездействие из интереса: что такого запретного находят в этом? Пухлые молодые губы горячо целовали его естество и привели в готовность, с которой он начал грубо толкаться вглубь, рыжие вихры колыхались в такт, язык вился дерзкой змеёй, смакуя выделения, а окончание разорвалось неожиданной миной-ловушкой, оглушающее и звенящее в венах не хуже чистейшего морфия. Дьволово рыжее отродье — он был искусителем во плоти. Так был разбужен самый пагубный и самый сладкий интерес капитана в отставке Джона Хэмиша Уотсона. Поначалу он не искал их целенаправленно, лишь намекал на другой способ оплаты. Кто-то соглашался, кто-то отдавал деньги. Женщины были приятным исключением. Приятным или отвратительным, это как посмотреть. Однако он перестал терзаться мыслями о церкви после военной миссии. Раз вам прощено убийство, не будет ли прощено и большее? Ведь ваше появление на свет уже почти что грех. Он устал видеть узаконенную толкованием божьих писаний смерть. Законами, которые написаны на тверди, обреченной утопать в преступлениях своих детей. Всё так, и иногда он подталкивал чужую волю к удовлетворению своих потребностей. Не чрезмерно, хотя чтобы добыть несколько жалких фунтов, некоторые совершают такое, что кровь стынет в жилах. Гораздо безопаснее брать то, что всегда при них. У него сложилась определённая репутация, и каждый из адептов запретной сферы знал, что этот жрец возьмёт либо мужское тело, либо деньги. :::: — Проходите, доктор… Старые запылённые балки чердака неуютно нависали над проходящими по узкой лестнице, движение спёртого воздуха колыхало вездесущую паутину, огонёк в руке трактирщика колебался, грозя оставить их без освещения. Трактир был бедняцкий, и электричество было роскошью первого этажа. — Взгляните. Бедняга пришёл вчера днём, оплатил комнату на пять суток. Он и тогда выглядел не слишком хорошо, а сейчас ему стало совсем худо. Поднялся жар, начался бред. Мы с Мари, моей женой, раздели его и обтёрли уксусом, но это не помогло… Помрёт, чего доброго, у нас. Хлопот не оберёшься. — Хорошо, сейчас посмотрим. А вы пока принесите тёплой воды. Джон сразу понял, что происходит с молодым мужчиной, хотя с определением прожитых лет торопиться не стоило. Пристрастие к морфию стирало следы возраста со временем, будто бы показывая, что все одинаковы перед силой этого яда и все они обезличенно слабые заигравшиеся дети. Доктор стянул простыню с исхудавшего тела. Восковая бледность в бликах свечи, выпирающие ключицы, рёбра, скудность мышечной ткани, бледно-розовые соски, поверхностное дыхание, учащенное сердцебиение. Джон быстро задрал край исподнего белья — вот и отметины от инъекций — чёрная паутина выступающих вен, испорченных наркотиком. Очевидно, мужчина тяжело переживал отсутствие привычной порции зелья. Смерть, казалось, уже поразила тело, но желание смерти ярко полыхало в глазах несчастного. Или это похоть горела там… или голод. Вернее всего это была жажда морфия. Неизбежная на последних, близких к краю стадиях. — Вы дадите мне морфий, — хриплое изможденное карканье, но утверждающее, требующее. — Возможно, — Джон чуть улыбнулся на прищур смекнувшего что-то мужчины. Когда этих людей жажда хватает за горло, разум их начинает работать гораздо эффективнее. В серых глазах голод сменяется ясностью. Он был очень красивым, понимает Джон, до всего этого. Чёрные кудри, сейчас безжизненно всклокоченные, изящные черты лица, удивительной формы губы — сейчас просто истощённые, безжизненно высохшие. Теперь желание вспыхивает на лице Уотсона, он даёт увидеть это своему пациенту, медленно окидывая его тонкое тело, привлекательное даже сейчас. Привлекательное для него, а его желания далеки от стандартов, принятых в приличном обществе. Входит трактирщик, приносит воду. — Я посмотрел, ничего опасного, небольшая инфекция, я пропишу ему порошок, и всё будет отлично. Вашему заведению не грозят трупы, — Джон шутит, он в отличном расположении духа. Сегодня ночью ему обеспечено веселье. — Моё внимание потребуется пациенту на пару часов, нужно проследить за действием лекарства. Я попрошу нас не беспокоить. — Конечно. Спасибо, спасибо вам огромное, доктор Уотсон! Я жутко рад, что всё в порядке. — Я тоже. Трактирщик снова оставляет их наедине. — У меня нет денег, — шепчет мужчина. — Как тебя зовут? — Шерлок. — Шерлок. Так вот, Шерлок, ты можешь расплатиться по-другому. И думаю, что ты поступишь именно так, — Джон как бы невзначай скользнул рукой к паху, поправляя штанину и обрисовывая своё возбуждение. — Я знаком с этим видом платы, но я нравлюсь очень немногим. — Мне всё равно. Руки у молодого человека трясутся, и Джон мягко забирает ампулу, подготавливая всё сам. Затягивает жгут и протирает девственную чистую кожу локтевого сгиба. Господи, член твердеет всё больше, с тем как опустошается шприц, и он смотрит на мгновенно напитывающегося морфием наркомана. Будто на иссохшее деревце проливается блаженный дождь, и каждый листик разворачивается навстречу солнцу. А потом Шерлок выгибается под тяжестью тела Джона, приглушенно стонет в подушку и яростно подмахивает бёдрами. Он прекрасен в своём непереносимом удовольствии, он горит блаженством и делится им со своим доктором. Лучший его партнёр. Жаль, что они смогли встретиться только на жертвенном алтаре. Семя пролито и кровь отравлена. — Хорошо, что вы не из тех, кто считает, что мне поможет вера, — кивает Шерлок в сторону открытого медицинского саквояжа, откуда выглядывает краешек библии. Это для пациентов при смерти, когда рядом нет священника. — Нам она уже не поможет, не так ли?