Не отдамся, сотри я даже руки в кровь

Возвращаться из глухой местности в городской муравейник всегда сложно, даже если пробыл ты там несколько недель. Но врожденные инстинкты, впитанные с молоком матери берут свое. И вот, сначала неуверенным шагом, ты ступаешь кедами на раскаленный асфальт, еще, по недавно приобретенной привычке, делаешь несколько размеренных шагов в метро, но спустя мгновенье, когда твои плечи начинают болеть от столкновений с проходящими мимо тебя людьми, которые толкнув тебя еще и недовольство выражают, и вот, ты уже вливаешься в поток, идешь бегом по переходам, шагаешь через две ступеньки по лестницам, несешься, как на пожар, не смотря на то, что бежать-то собственно и не надо. Пока Митрий добирался до дома, оглядываясь по сторонам, как будто прошли года с его отъезда, он ловил себя на том, что постоянно возвращается к мыслям о Саше, куда бы не посмотрел из окна троллейбуса, его взгляд ни на чем не мог остановиться. Он думал, что это отличная была поездка, веселая, не напрягающая, интересная, теплая. Постояв немного перед дверью своей квартиры, которую ему так не хотелось открывать, он старался сосредоточиться и придать лицу должное, полагающееся случаю выражение. Но долго постоять ему не удалось, собачий лай прервал его медитацию и пришлось нажать на звонок. - Митюничка, родной, что ты так долго, вон собаки тебя раньше еще учуяли, видать как ты только в подъезд зашел, – мама обнимала его, как вернувшегося с войны. Мужчина на диване, который откликался на «пап», лишь удостоил его приветом и полуулыбкой, которая непонятно по какому случаю появилась на лице, то ли по случаю приезда сына, то ли что-то в телевизоре ему понравилось. По квартире разносился приятный запах еды, такой манящий и необычный, что Митя сразу и понять не смог, что же там мама готовит. Но почему-то должное слюноотделение не появилось, мысли унесли его к Надежде и Ильиничне, к теплому молоку и вкусному хлебу, ледяной чистой воде и горячему супу-лапше, к Сашке, к его несъедобным жаренным сыроежкам, к его чернично-малинной рубашке с ягодами, к его губам, которые все уплетали за обе щеки, к губам, которые его целовали… Быстро отмахнувшись от мыслей, натискавшись вдоволь мопсов, Митрий ушел в ванну. Лежа в горячей воде он вспоминал холодный ручей в лесу, уличный душ с прохладной и такой приятной телу свежестью; вспоминал Сашку, стоявшего перед ним на коленях. - Твою ж мать, – выругался он вслух. - Митюнь, ты меня звал? - Я говорю, выхожу уже, мам. «Это скоро пройдет, не могу же я постоянно думать о нем, это просто первый день». Сидя с родителями за столом, с мамой, которая накладывала порцию, которой бы и слон наелся, с отцом, который, не отрывал взгляда от футбола, но при этом четко доносил еду до рта, Митя так затосковал, так захотел назад, на все лето остаться там, со всеми, с Сашкой. Лежа в своей комнате, после плотного ужина, слушая как мама моет посуду, слушая диктора по телевизору, который смотрел отец, гладя храпящих возле него мопсов, парень зажмурился до боли в глазах. «Я дома, твою мать, я дома», - почему-то от этой мысли захотелось плакать. Стоя в душной электричке, битком набитой едущими с работы недовольными людьми, надеясь хоть глоток воздуха чистого глотнуть, Саша вспоминал их поездки на поле. Когда он лежал с приятелями и приятельницами, как дрова в кузове грузовика, за рулем которого сидел хоть и грубоватый и резкий на словцо, но добрый внутри, водитель Семен, а рядом был человек, которого он любит сильнее, чем мог даже предположить. И пахло тогда, не как в вагоне – перегаром, потом, шаурмой и где-то посередине спящим бомжом, а травой, чистотой и Митькой. Стоя в электричке, прижатым с одной стороны мужиком странным, с другой стороны теткой необъятной, он вспомнил о Надежде, теплой, нежной, которая улыбалась, а не как эта мадам, которая смотрит на него, как на потенциального вора то ли сумки, то ли ее, давно потерянной, чести. Вздохнуть Александр смог только выйдя на своей станции, в своем поселке, который был мегаполисом, по сравнению с глухоманью, из которой он только что вернулся, но все же лучше, чем Москва. - Сынок, ну Слава Богу, - мама бежала к нему навстречу, с глазами полными слез, - дождалась. - Муль, только сцен не надо, – Саша, обнял ее, стараясь не показать, как он рад встрече. - Это все, что ты можешь сказать? Мать месяц не видел… - Муль, ну какой месяц, я раньше вернулся. - Для тебя это не месяц, а для меня как года прошли. Да я на пять лет постарела пока тебя ждала, без связи, все ночи не спала, думая, как ты там. - Мамуль, какой постарела? Ты шикарно выглядишь! - Шикарно? Заметил, да? К отпуску готовлюсь. Нравится как волосы покрасили, не слишком темно? Ты на маникюр посмотри. Попросила в этот раз небольшие нарастить, ой, дома еще педикюр покажу, по новой технологии сказала Эллочка, и хотя ей лишь бы деньги стянуть, все равно классно, я специально в босоножках не хожу, чтобы этой пылью ноги не пачкать. Но… Вот ты только представь, как бы я выглядела, если бы ты не уехал? В сто раз бы лучше. - Мам, я весь день ехал в автобусе, я правда хочу домой. Привет, пап. – Саша улыбнулся отцу, показывая на обнимающую его маму, что он бы с радостью подошел, но никак. - Привет, сын, – улыбнулся ему в ответ мужчина, в тоже время показывая жестами рукопожатие, потом пожал плечами, а следом выстрел в голову себе и изобразил импровизированное повешение с высунутым языком, говоря этим – «Ты держись сын, я с тобой, но помочь не могу, у меня тут и у самого вешалка сплошная была, с твоей мамой один на один». Отец и сын давно разработали систему жестов и знаков, потому как бы они ни любили главную женщину в доме, иногда могли общаться только таким способом, дабы не навести на себя гнев. Доехав наконец-то до родного дома и шагнув за калитку, оглядев свои небольшие угодья, Саша торжественно произнес: - Боже, какое счастье, что у нас газон. - А я что говорила? Только газон. Вы тут наперебой мне про огурчики с помидорчиками кричали. Теперь-то поняли какая я умная, а то совсем не цените вы меня, – мама сделала обиженное лицо и последовала в дом. - Ценим, ценим, – как всегда в унисон проговорили ее мужчины. Когда все положенные по случаю возвращения блудного сына мероприятия были совершены, Саша откланявшись последовал в свою комнату. - Сынок, как же все-таки хорошо, что ты пораньше приехал, а то бы разминулись. Поверить не могу, наконец-то через 3 дня в отпуск, – проговорила в след ему мама. - Эй, училка, ты уже месяц в отпуске, – ответил за него папа. - Отпуск? Какой отпуск дома? – маме явно не понравился ответ. - Ты совесть-то имеешь, ты в отпуске дома, а я-то работаю, у кого-то два месяца отпуск, а кого-то 28 дней, может поменяемся? – по голосу было понятно, что папа накаляется. Александр улыбнулся и закрыл дверь своей комнаты. Но улыбка не задержалась на его лице, воспоминания опять накатили, с новой силой разрывая сердце. - Ну, вот я и дома, – проговорил он, лежа на кровати и смотря в потолок.