Англия никогда не выступает на стороне побежденного. Потому-то она и Англия
Польша выглядел разбитым, и Франциску даже на долю секунды стало его жалко. Феликс сидел, откинувшись на жёсткую спинку дивана, бездумно смотря в чашку с остывшим чёрным кофе, будто пытаясь найти на дне что-то, что непременно бы помогло ему выбраться из всего этого дерьма. В кабинете тихо, настолько, что можно услышать все разговоры за дверью, в частности жаркие перешептывания военных, которые второй день гадают, почему их командующий ходит чернее тучи. Брагинский появляется совершенно бесшумно. Сложив руки за спиной, он тихо вышагивает по полу, приближаясь к своему столу, совершенно не обращая внимания на всех остальных. Бонфуа честно не понимает, что именно он забыл на этом странном собрании. Его с самого утра зачем-то подняли и приказали одеваться, а затем в сопровождение парочки сонных солдат провели сюда, где уже находился Лукашевич. Похоже, блондин так и не отошёл от морского боя и разборок с русским. Синий синяк и разбитая губа так и висят ярким напоминанием о внезапной вспышки агрессии Брагинского. — Франциск, — голос у Ивана спокоен, хотя француз мог поклясться, что слышит в нём заискивающие нотки. Примерно такой же тон он слышал несколько веков назад, когда они ещё были настоящими друзьями и Россия хотел предложить ему очередную заманчивую авантюру. — У меня для тебя две новости. Бонфуа подбирается, заинтересованно вскидывая голову, казалось, что даже ушедший в себя Феликс невольно начал прислушиваться. Когда Иван говорит в таком духе, то ничего хорошего ждать не приходится. Особенно, когда блондин в таком положении. Чисто теоретически, он подчиняется победителю, так как официально сдался на милость русскому, однако, зная Брагинского столько лет, Франция и предположить не мог, что именно тот ему скажет. Нет, первая новость будет о военном вооружении, а вот вторая. Смутно, но какие-то догадки всё же были, и они совершенно не нравились блондину. — Мне необходимы твои военные корабли, — и действительно, Россия не спрашивает, он буквально ставит перед фактом, и с этим ничего нельзя поделать. — Второе, ты вместе со мной отправляешься на войну, кстати, тебя это тоже касается, Феликс. Лукашевич непонимающе смотрит сначала в глаза родственника, пытаясь понять, шутка ли это всё, но понимая, что Россия предельно серьёзен и разыгрывать его не намерен, переводит взгляд уже на француза. Тот выглядит таким же ошарашенным, как и сам поляк, однако в отличие от него, Бонфуа смотрит на Брагинского с каким-то непонятным осознанием, будто прекрасно понимает, что именно тот пытается добиться от этой глупой затеей. Феликс скрипит зубами, медленно отставляя кружку и поднимаясь на ноги. Да, он боялся Российской Федерации, а вы ткните пальцем на того, кто не боится или хотя бы не опасается его, кроме Америки, конечно, тому мозги ещё в детстве отшибли. Но они, чёрт побери, семья. А долг семьи это сразу тыкать носом других членов на какие-либо ошибки, даже если всё это в конечном итоге закончится ссорой. И блондин был сейчас намерен подойти к русскому и хорошенько так тыкнуть его носом в то, что это плохой план и Калининградская область того совершенно не стоит. И вообще, брать врага в тыл не стоит, и вновь идти воевать, да и лезть на рожон! — Ты совершенно серьёзно? — Лукашевич старается говорить спокойно, он проводит рукой по волосам, убирая отросшие прядки назад. У него дико болит голова, а глаза постоянно слипаются. Он не спит ночью из-за кошмаров, в которых он вместе с командой идёт ко дну, захлёбываясь в холодной воде, и он так устал, что ему совершенно плевать, что с ним сделают. — Ты берёшь французскую крысу в самый эпицентр сражения, понимаешь? Это не стоит того, из каких соображений ты вообще так поступаешь?! — Франция будет находиться под постоянным присмотром, — ни чуть не растерявшись, объяснил русский. Он был расслаблен, то ли из собственных соображений, то ли из-за вины за свою несдержанность перед блондином. — И кто же, интересно, будет за ним «присматривать»? — язвительно протянул поляк, сложив руки на груди. Он искренне не понимал столь ярое рвение русского вступить в битву, как можно быстрее. Неужели Гилберт действительно столь важен для него? Бред какой-то, если честно. — Ты, — пожимая плечами, односложно ответил Брагинский, замечая, как двое блондинов невольно переглядываются между собой. — У тебя хорошо получается ладить с предателями. — К чему ты клонишь? — прищурившись, злобно шипит поляк, угрожающе делая шаг навстречу к пепельноволосому парню, но почему-то замирает, обессилено сжимая и разжимая кулаки. Если он сейчас полезет на Ивана с кулаками, то это определённо плохо для него кончится. — Я не клоню, дорогой родственник, — Россия угрожающе улыбается, щуря наглые фиолетовые глаза. — Я ставлю вас обоих перед фактом. Мне плевать, как вы будете уживаться и сосуществовать вместе, но чтобы к тому моменту, как флот будет готов к повторной битве, вы понимали друг друга с полуслова. Единственная драка, даже случайная потасовка, и вы глубоко пожалеете обо всех своих выходках, — Брагинский говорит это предельно спокойно, продолжая удерживать на лице приторно милое выражение, от чего вмиг становится ясно, он совершенно не шутит. Феликс стискивает зубы, отступая назад. Конечно, он прекрасно понимал, нервы у многих уже на пределе и сделать с этим было ничего нельзя, но о чём думает этот безмозглый русский? Блондину хочется раздражённо зарычать, а затем высказать всё, что накопилось внутри, но он сдерживается. С таким Иваном лучше не спорить, себе дороже выйдет, да и по ошарашенному виду Франции становится ясно, что тот тоже не ожидал подобных выходок. Русская душа для иностранца потёмки. Лукашевич кидает быстрый взгляд на предельно собранного Брагинского, а затем ничего не говоря, покидает кабинет. Если его безумный план поможет им быстрее завершить войну, то Польша опускает руки.***
Гилберт недовольно мычит, чувствуя, как его бесцеремонно швырнули на пол, практически заставляя встать на четвереньки. Байльшмидт попытался было подняться, но потерпел неудачу, казалось, что после дешёвой вонючей сигареты ему стало лишь хуже. Единственное, что он действительно смог сделать нормально, это чуть выпрямиться и поднять голову, чтобы иронично посмотреть на капитана этого корабля. Удивительно, как власть и война меняет людей. Англия выглядел как-то слишком по-настоящему. Перед ним сейчас сидела не та страна, которая уж несколько десятков лет поддерживает Америку во всех его безумных поступках и закрывает глаза практически на все происшествия. Гилберт видел перед собой Великое Соединённое Королевство, которое когда-то завоевало половину мира и держало в руках несколько вод. И это было удивительно и великолепно одновременно. Артур менялся веками, чтобы в конечном итоге стать истеричным блондином с замашками мага, но ему хватило всего пары месяцев, чтобы вернуться к своему истинному облику. — Россия явно не знал, против кого шёл воевать, — надменно произнёс блондин, кидая взгляд зелёных глаз куда-то поверх прусса. Понятно, Скотт решил остаться и посмотреть на шоу, негласный любитель зрелища. — О, не могу не согласиться, — нагло протянул Гилберт, передёрнув челюстью, которая всё ещё побаливала. — Кто же знал, что нам придётся сражаться со столь садисткой британской задницей? — Твоё величие давно померкло, однако ты всё так же не знаешь, когда стоит заткнуться, — жестко усмехается Артур, поднимаясь на ноги. Хотя, ладно, какой это Артур? Испорченная версия того, что должно быть. — Не путай моё величие со своим, Кёркленд, — хмыкает Байльшдмит. — Это не я отказался от собственных принципов, чтобы соснуть у Америки во благо себе. О-о-о, Гилберт нарывался. Нарывался так сильно, как не делал очень долгое время. Даже Шотландия, стоящий позади, практически у самого входа, тихо раскашлялся, пытаясь скрыть смешки. Англия, в отличие от многих стран, был более вспыльчив, даже несмотря на всё своё высокомерие и манерность, он был до жути взрывным и злопамятным. И сейчас экс-Пруссия собственными руками рыл себе могилу, одновременно колотя гроб. Ну, он ведь Великий, а они, как известно, лёгких путей не ищут. — Кстати, да, — альбинос продолжал распинаться, с окровавленным подбородком, удушающим комом тошноты в горле и полностью мокрый, потому что хуже уже просто быть не может. — Ты в курсе, нет? Хотя, вряд ли, Альфред ведь уже большой мальчик и не обязан посвящать тебя в свои планы, — видя, как Кёркленд заинтересованно поднял брови, немец понял, что на верном пути. — Ваша армия несёт ужасные… Ужа-а-асные потери. — Македония была бесполезной. — … на западе. — Западе? — непонимающе переспросил блондин, поднимаясь с места, бросая быстрый взгляд в сторону Скотта, но тот лишь пожал плечами. Последнее время они действительно не связывались с остальными союзниками, немного не до этого было. — Ну, как же, — приподнимаясь на коленях, манерно произнёс Гилберт, сверкнув наглыми кроваво-красными глазами. — Наш милый незаметный малыш Канада, — притворно вздохнул немец, чуть прикрыв глаза. — Умер. Кажется, вы в последнее время стали с ним неплохо ладить, — экс-Пруссия открывает глаза, смотря на то, как британец задумчиво сверлит пол под ногами. — Серьёзно, ты не знал? О… О! Как грубо было со стороны Америки не рассказать тебе о таких потерях, а, Арт… Удар был совершенно внезапным и мощным. Байльшмидт сдавленно вскрикнул, почувствовав, как челюсть неприятно хрустнула, а затем разум затопило дикой необузданной болью, которая стремительно струилась по венам, накрывая его непроницаемым колпаком ужаса. Нога у англичанина была тяжёлая, а замах настолько сильным, что альбинос, не в силах держаться на коленях, мгновенно повалился на холодный пол, заходясь в хриплом натужном кашле, не в силах закрыть челюсть. Англия недовольно цыкнул в сторону, а затем не спеша подошёл к немцу, присаживаясь на корточках рядом и зарываясь пальцами в мокрые и грязные волосы. Байльшмидта хватило лишь на то, чтобы немного приоткрыть глаза, когда его бесцеремонно резко потянули вверх. Кёркленд поддался вперёд, заглядывая в красные глаза противника, усмехаясь. Блондин начал что-то говорить, медленно и нерасторопно, словно наслаждаясь своим доминантным положением. Однако Гилберт не слышал его, он видел, как его губы шевелятся, ощущал покачивания корабля на волнах, но абсолютно ничего не слышал, будто ему разом выключили весь звук. Британец хмурится, а затем резко опускает волосы прусса, поднимаясь на ноги, а спустя секунду его ударяет вновь. Нога пришлась точно по рёбрам, казалось, сломав их. Гилберт сгибается пополам, пытаясь закрыться от мощных побоев, которые с каким-то слишком садистским удовольствием наносит британец. Лучше бы он задохнулся в воде, чем находился на борту этого ничтожного корабля. Кёркленд шумно дышит, отступая назад, с презрением окидывая скрюченную фигуру под своими ногами. Невольно его губ касается весёлая улыбка, Империя Зла сейчас чувствует отголоски его боли, а это значит, что он скоро примчится сюда, как интересно. — Оттащи его обратно, — проводя рукой по волосам, зализывая те назад, хмуро отзывается Артур, смотря на Скотта, который за всё это время не издал ни звука. — Не кормить, не лечить, не разговаривать, понял? — Не боишься, что сдохнет раньше, чем мы доплывём? — незаинтересованно тянет шотландец, делая пару размашистых шагов по направлению к пруссу, похоже, тот потерял сознание. — Россия не даст умереть своему любимчику, — беззаботно машет рукой англичанин, опускаясь обратно на скамью, наблюдая за тем, как Скотт бесцеремонно хватает немца за шкирку и тащит вон из помещения. - Ну, и чьё величие теперь померкло, прусское ничтожество?Шесть месяцев спустя.
Русский флот вступал с британским в сражение ровно три раза. И ровно столько же соединённая армия проигрывала, беспомощно отступая. На удивление, англичане стойко держали строй, никого близко не подпуская к собственным берегам. Несмотря на столь жалкое количество кораблей и огромный перевес силы, они умудрялись держаться на одном лишь упорстве, давая стойкий отпор. И это было странно, каждая тактика и построение судов, всё было обставлено настолько мастерски и продумано заранее, что даже Франция, воевавший раньше с Англией не раз, терялся. Брагинский ненавидел это. Они были беспомощны и раздавлены, но при этом вооружённые до зубов. Иван чувствовал, как вера людей медленно угасает, для поддержания духа им была необходима победа, даже самая маленькая и ничего не значащая, но победа. Однако в противовес этому они проигрывали, поражения шли ровно друг за другом, и казалось, что череда несчастья не закончится никогда. Они оба кружили на воде, не подпуская друг друга к собственным берегам и не имея возможности сдвинуть ход войны в чью-то определённую сторону. Обе армии держались на одном упрямстве, которое медленно, но верно уступало место усталости и разочарованию. Если бы не один случай, заставивший Россию с новыми силами вцепиться всеми конечностями в победу и не отпускать. Это случилось в мае, пятый месяц бесцельного морского боя. Непонятно что произошло, то ли соединённые войска специально пошли не по плану и стали импровизировать во время боя, то ли нечто случилось с Артуром, и тот в кое-то веке оставил огромную брешь в защите, но случилось то, что случилось. В два часа дня несколько крупных военных кораблей пробили английский строй и целенаправленно двинулись к берегам Англии. Когда британский флот попытался остановить наступление, то был атакован с двух сторон оставшимися русскими кораблями, и практически полностью разбит. По неофициальным данным, два небольших судна отступили. Эта была официальная победа соединённых войск на море и полный разгром европейского союза. Впрочем, радоваться было слишком рано. Измотанную постоянными наступлениями армию ожидали сухопутные войска, которые доблестно дали отпор врагу. На то, чтобы полностью захватить несколько портовых городов и перекрыть англичанам доступ к воде с юго-востока ушёл месяц. За это время передовые силы соединённой армии были переброшены на английские земли, и война вспыхнула с новой силой. Драться на британской земле было сложнее, чем на французской. Генерал Мороз, который не раз помогал им в битве с Франциском, был практически бессилен. Время года и пропитанная магией земля играла против них. Конец весны выдался засушливым и до безумия жарким. Соединённые войска сложно пережили резкую смену климата, некоторым становилось плохо, армия несла огромные потери, что и во внешней битве, что и внутри. Запасов еды не хватало, рыба практически не вылавливалась, да и некогда было заниматься этим промыслом, практически все поля, на которых англичане сажали какие-либо культуры, представляли собой острова жухлой травы. На Англию напал голод. Лютый и беспощадный, он заставлял даже самых крепких и выносливых военных склонить головы, забывая свои предназначения. Навис экономический и политический кризис, на западе вспыхнули ряды восстаний, люди, работавшие в тылу и снабжавшие армию из последних сил, буквально падали замертво. Провизии не хватало, и никто не мог с этим ничего поделать. В остальных странах Соединённого Королевства дела обстояли ненамного лучше. Однако самое страшное началось чуть позже. До британских войск вся плачевность ситуации дошла лишь через полтора месяца, как раз в середине Августа. До этого власть кормила им сладкую ложь о том, что всё не так уж плохо и машины с провизией вот-вот прибудут на подмогу, однако лучше совершенно не становилось. Ночью с шестнадцатого на семнадцатое, в военном лагере под Лондоном вспыхнул бунт, по приказу парламента было расстреляно около пятидесяти солдат, правительство обвинило их в государственной измене и подрыве демократии. Хоть и временно, но это дало свои результаты, и военные на некоторое время закрыли рты, в принципе, не на долгое время. Если брать в сравнение, то соединённая армия переносила войну несколько легче. Генерал Мороз пусть и не сильно, но умудрялся помогать, нагоняя холод, что позволяло крепко держаться на ногах и не валиться из-за жары. Пропитания им, впрочем, также не хватало, но и в этой ситуации нашёлся выход. Пусть и на время, но между французскими и английскими захваченными портами установилась связь, поэтому корабли раз в неделю исправно ходили в обе стороны, привозя запасы еды и другие необходимые вещи. Однако, несмотря на более благосклонную ситуацию, соединённая армия так же несла не лучшее бремя, неся огромные потери и остро ощущая нехватку людей. Одним из самых кровопролитных и запоминающихся стало сражение в городе Слау. В тот момент вблизи поселения находилось несколько крупных отрядов, прячущихся в лесу, поэтому когда соединённая армия ступила в город, то была практически полностью окружена и зажата в железные тиски, без права на выход. Сражение длилось около двух недель, армия под командованием Феликса несла ужасные потери, запасы продовольствия исчерпались ещё в первые семь дней, поэтому с помощью чего соединённые войска одержали победу, было неясно. Многие утверждали, что если бы не грамотное командование Лукашевича, который умудрялся не поддаваться панике в самых критических ситуациях, то они потерпели бы поражение в первые дни. В тот момент, последние крупные отряды, сдерживающие соединённые войска, пали, полностью обнажая незащищённый Лондон. Артур, возможно, и был хорош в морских сражениях, однако на земле его тактика раз за разом терпела крах, и даже преданные короне военные не смогли исправить ошибок своего главнокомандующего. Иногда, конечно, Кёркленд умудрялся делать толковые ходы, заманивая армию противников в безвыходное положение, но всё же, практически вся русско-британская война держалась на импровизации простых военных и неподчинению власти. Феликс глухо застонал, сжимая зубами грубую ткань одеяла, ощущая неприятный привкус на языке. В последней битве он потерял правую руку по локоть, и сейчас испытывал непередаваемые боли. Обезболивающее ни чуть не помогало, да и никто не знал, что именно делать с этим. Конечность отрастёт, было ясно как день, но процесс регенерации будет слишком долгим и мучительным, поэтому в ближайший месяц о помощи поляка можно было забыть. Франциск вздохнул, запуская пальцы во влажные от пота волосы, массируя голову Феликса. Россия нахмурился, сжимая голову руками и закрывая глаза. Пусть ситуация немного стабилизировалось, что касалось пропитания, в остальном всё было достаточно плачевно. Он потерял главнокомандующего западными войсками, что может плохо сказаться на дальнейшем ходе военных действий, а в одиночку ему будет сложно нормально координировать движение отрядов, следя за всеми. В помещение вновь раздался протяжный стон, Брагинский приоткрыл глаза, мутным взглядом обводя комнату, останавливая свой взор на Франциске. Слишком рискованно. Пусть он и взял Бонфуа с собой, тот всегда находился рядом с ним, что позволяло России контролировать практически все его перемещения, и не давало усомниться в его преданности, однако сейчас. Времени ждать Швейцарии не оставалось, им было необходимо нанести удар именно сейчас, пока британские войска не собрались с мыслями и не дали им отпор, нервы у многих были на пределе, люди сражались на износ с одной единственной мыслью в голове: «Нужно закончить войну». Иван резко поднялся на ноги, чувствуя, как его ощутимо повело в сторону, мутило из-за жары неимоверно. — Франциск, — голос русского звучал хрипло и устало, в принципе, сам Брагинский выглядел не лучше. Хоть он практически не воевал в первых рядах, как это было в других странах, его сильно лихорадило и тошнило, что не могло не сказаться на настроении остальных отрядов. — Берёшь под своё командование западные отряды. — Ч-что-о-о? — удивлённо подняв голову, поинтересовался Польша, болезненно морщась, но продолжая упрямо смотреть на Россию. - Ты, акх, ты не можешь заменить меня! Да ещё кем?! Фра, кха-кха, Французом! — Мне не нужны на поле калеки, Феликс, — поморщившись от криков, отозвался Брагинский. — Сейчас ты бесполезен и знаешь об этом лучше, чем я, — видя, как Лукашевич скосил взгляд, цепляясь пальцами за одеяло, чтобы сдержать стоны. — Франциск, за мной.***
Раздался оглушительный выстрел, а затем тихий вскрик и звук падения. Феличиано резко остановился, прижимаясь спиной к грязной каменной стене, прислушиваясь к слишком резкой тишине. Казалось, что звуки сражений, сопровождающие его вплоть до этой битвы, стихли, будто бы их и вовсе не было. Варгас судорожно выдохнул, одной рукой прижимая к груди итальянский флаг, а другой пытаясь вытереть внезапные слёзы, которые так и наворачивались на глаза, при одном лишь воспоминании о пройденном кошмаре, которые они пережили вместе с братом. — Италия, выходи, ты ведь не хочешь, чтобы твой братик пострадал? — голос Беларуси перепутать с чьим-то другим было невозможно. Лишь она умела так холодно и расчётливо говорить, совершенно безжалостно ломая чужие надежды. Феличиано зажмурился. Он не мог бежать дальше, но и выйти к ним означало полный проигрыш. Он и раньше участвовал во многих сражений, но почему-то это казалось самым страшным из всех. Германия и половина Европы пали, другая часть ушла в нейтралитет, Япония на стороне Империи Зла, и они одни. Никто не помогает, никто не поставляет оружие, абсолютно одни, предоставленные сами себе. Без связей, без ничего. Италия сражался раньше, но то была война, наполненная союзниками и предателями, а не глухим противостоянием и непередаваемой ненавистью. — Мы знаем, что ты слышишь нас, — Украина говорила намного мягче, но даже в её тоне слышались железные ноты. Нет, итальянец и не думал, что эта девушка будет воевать за них, но и видеть её на стороне врагов было полнейшим безумием. — Если ты не выйдешь, мы убьём твоего брата, — констатация факта, ничего более, и от этого становилось ещё хуже. — Италия давно перестала быть разделённой на две части, пора одному из вас перестать существовать. — Венециано, не слушай их, — Романо говорил тихо, но, несмотря на это, Италия расслышал его. Резко захотелось наплевать на все приказы и броситься к брату. — Беги, идиот. Беги! — Ты сделал свой выбор. Опять выстрел, эхом отдающийся в ушах. Феличиано жмурится, прижимая ладони к голове, стараясь отгородиться. Он не может бежать, не может. Руки дрожат, а к горлу поступает всхлип. Он никогда не был хорошим воином, правильно говорил Людвиг. Единственное, в чём шатен был действительно незаменим, это в подбадривание людей, он был лидером, пусть этого и нельзя было рассмотреть сразу, но за ним действительно шёл народ, поддавшийся всеобщей эйфории. И где же этот народ сейчас, они убили их. Нет, он убил их, а сейчас своим бездействие и страхом убивает ещё и брата. Италия сглатывает, резко вскакивая на ноги, отбрасывая от себя флаг, слишком долго он убегал. Смахнув слёзы и проведя рукой по мокрым из-за дождя волосам, Феличиано вышел из-за угла, разводя руки в стороны. Он ощущал, как острые, словно иглы, капли бьют его по ладоням, ощущал, как предательские слёзы бессилия текут по щекам, смешиваясь с водой, но поделать с собой абсолютно ничего не мог. Его синяя форма запачкана в крови, и он больше никогда не сможет оттереть её, никогда не сможет сделать вид, будто всё это было одним страшным сном, который стоит забыть. Он видит брата почти сразу. Романо лежал на земле, лицом в низ, а под ним растекалась лужа крови, внутри, будто что-то оборвалось. Венециано застывает на месте, с широко распахнутыми глазами, ощущая, как земля вся разом ушла из-под ног, казалось, он был готов упасть на колени в любую секунду. Он делает несмелый шаг вперёд, а затем ещё несколько, все также держа руки перед собой, даже не пытаясь взглянуть в лица своих противников. И лишь тогда, когда Романо издаёт глухой стон, Италия чувствует, как подкашиваются ноги, и он падает вниз, полностью разбивая колени, всё ещё ощущая это смешанное чувство боли от потери и неописуемое облегчение. — З-зачем ты это делаешь? — Романо явно недоволен, он умудряется показывать свой характер даже в такой, казалось бы, безвыходной ситуации. — Мы ведь п-почти победили. — Я не мог бросить тебя, — словно в извинение, шепчет шатен, проводя рукой по волосам, вздрагивая от двух дыр от пуль в обоих плечах. — Прости. Беларусь не смотрит на него, бесшумно проходя мимо, убирая небольшой пистолет куда-то в складки пальто, Ольга задерживается чуть дольше, кажется, даже порывается что-то сказать, но не решаясь, последовала за сестрой. Варгас пытается подняться, но терпит поражение, с неприятным хлюпаньем падая в розовую от воды и крови лужу, красные ручейки растекаются в разные стороны, отчего невольно кажется, что они оба сидят в одной большой кровавой луже. Ком подкатывает к горлу, Феличиано задыхается, поддаваясь вперёд и утыкаюсь лбом в мокрые и жёсткие волосы родственника, с силой зажмуриваясь, будто пытаясь прогнать боль и страх, переполняющие его душу. — Прости-прости-прости-прости, — словно молитву, повторяет Венициано, не сдерживая рыдания, они проиграли, проиграли, чёрт. — Я не могу, не могу так. Извини, Германия, но он который раз доказывает себе и окружающим, что Италия не предназначена для войны. Так чертовски жаль, что итальянский флаг сейчас утопает в реках невинной крови, но они больше не могут держаться, нам так жаль.***
— Нас прижало, — весело усмехнувшись, протянула девушка, задумчиво крутя в руках тонкую серебряную ручку, изредка поглядывая на своего собеседника, который был хмур и практически не отвечал ни на одну подколку. — Бразилия вступил в игру поздновато, я думала, что он в нейтралитет сбежал. — Ты ещё держишься? — всё же поинтересовался Америка, выпрямляясь в кресле. Война с представителем Латинской Америки началась внезапно и без предупреждения, просто в один момент Мексика сообщила ему, что бразилец атаковал пограничные посты и нагло пересёк границу со стороны Атлантического океана. — Обижаешь, он застрял у меня основательно. — Основательно, это на сколько месяцев? — учтиво поинтересовался Альфред. Конечно, в силах мексиканки он не сомневался, но Бразилия всё же был несколько сильней девушки, поэтому она вряд ли представляла для него большую угрозу. — Месяца на два, тебе хватит, — брюнетка устало провела рукой по волосам. — Как там… Англия? — Я не могу с ним связаться, но по данным разведки воюет с Россией, — явно с нежеланием пояснил Альфред. Его достаточно сильно нервировала вся эта ситуация, он не знал, кому следует помогать, союзникам на северо-востоке, юге или же самому себе. — Он справится, я верю в него. — Действительно, — мексиканка улыбнулась, резко подскакивая на месте. — Мне пора бежать, ещё поговорим и, Альфред, если что ты не один. — Я знаю.***
Тихий стук раздался в окно, Россия, до этого сидевший над картой Англии, вздрогнул, отняв руку от лица, поворачивая голову в сторону звука. Они выступают завтра утром, а он ещё и спать то толком не ложился. Широко зевнув, русский был готов вновь вернуться к работе, как стук повторился. Он был тихим, но достаточно настойчивым. Задумчиво хмыкнув и пожав плечами, Иван поднялся со стула, подходя к окну и спешно открывая его. Спустя секунду, в помещение проскользнуло нечто юркое и жёлтое. Сделав под потолком два полных круга, птица спикировала русскому на плечо, что-то неугомонно щебеча, быстро-быстро дыша. Брагинский ошарашенно поднял брови, вот так фокус, давненько он не видел прирученных птиц. Однако чем больше Иван смотрел на внезапного гостя, тем больше понимал, что это не простая птица, это ведь Гилбёрд. Россия спешно подставил палец, смиренно ожидая, когда пернатое недоразумение пересядет на него. Если Гилбёрд здесь, то где же Гилберт? Ну, нет, только не говорите ему. — Эй, малыш, что у тебя в лапке? — поинтересовался русский, подставляя ладонь, на которую незамедлительно упало небольшой клок белых волос. Волосы Байльшмидта, точно его, больше ни у кого в Англии таких быть не может, по крайне мере в ближайшем радиусе. — Слава Богу, он жив. Сможешь передать кое-что ему? Гилбёрд довольно защебетал, перелетев на стол и, казалось, заинтересованно поглядывая на Брагинского. Вот это преданность, летел откуда-то столько времени, чтобы найти его. Интересно, как всё же обнаружил. Иван задумчиво огляделся, пытаясь понять, какую бы вещь передать, чтобы Байльшмидт сразу понял, что он здесь. Бумагу давать нельзя, птица не унесёт, слишком тяжёлая, об остальных вещах речи вообще не шло. Щёлкнув пальцами, Россия бросился к одному из шкафов, где-то здесь он видел нитки. Спустя долгих две минут в лапке у Гилбёрда были уже не волосы, а три нитки характерных цветов: белая, синяя, красная. Брагинский было кинулся покормить шумный ком пуха, но тот был быстрей. Неумело клюнув Ивана в щёку, птица спешно вылетела в раскрытое окно, практически сразу исчезая из поля зрения, затерявшись среди невысоких домов. Россия устало выдохнул, опускаясь на стул, чувствуя неприятное покалывание в месте, куда успели клюнуть. На губах сама собой выползла усталая, но до безумия счастливая улыбка. Они почти рядом, потерпи ещё немного, Гилберт.