Corrupted Mind

       Когда находишься взаперти, время ползет, как черепаха. Узник не получает удовольствия от жизни, что само по себе неправильно, но местные психиатры плевать хотели на гуманизм и прочую философскую чушь: им платят оклад из расчета на каждого пациента.    Так почему бы не подкорректировать их бухгалтерский баланс и не убежать отсюда прямо сейчас?    Звучало это, конечно, заманчиво, но было неосуществимо: клиника хорошо охранялась, и без детально проработанного плана нечего было и думать о том, чтобы слинять из этого жуткого места.    И без статистических данных ясно, что математики составляют планы лучше гуманитариев, так что у меня уже было преимущество.    Начал я не особо хорошо: очнувшись связанным по рукам и ногам крепкими кожаными ремнями, я попытался освободиться с помощью силы. Напрасно: путы всё так же надежно стискивали мое бренное тело, но на крики тут же примчался целый табун санитаров, чьи методы успокоения не отличались ни нежностью, ни особым уважением.    С тех пор прошло немало времени, и мне пришлось изрядно постараться, чтобы попасть в разряд "терпимых", ведь это было первым шагом по направлению к свободе.    Долгими ночами в своем каземате я всё думал о том, как выйду отсюда. Естественно, надежда на то, что всё это – одна огромная ошибка, улетучилась почти сразу же, ведь наивность не была мне свойственна, но я был готов взять собственную судьбу в свои руки.    Во время прогулок я старался подойти как можно ближе к воротам. Удивительно, но они не были наэлектризованы и закрывались на простой замок. Видимо, администрация больницы пожалела средств на усиление этих створок, посчитав, что у их пациентов недостаточно мозгов, чтобы убежать из-под бдительного ока младшего медицинского персонала.    Наивные...    Контрольно-пропускной пункт работал двадцать четыре часа в сутки. Единственный охранник в производившей впечатление черной форме бдительно осматривал документы всех входивших и выходивших, без исключений. Стражи работали посменно, по графику "сутки – через трое". За всё время, проведенное в "Тисах", я постарался разузнать побольше обо всех них.    Самым разговорчивым оказался человек, гордо именовавший себя КанИном. Высокий, плотный, шумный, он был ценителем плотских удовольствий и никогда не отказывал себе ни в лишнем пирожке, ни в ещё одной чарочке вина, ни в часе сна на рабочем месте.    У КанИна было трое детей, таких же голосистых крепышей, как и отец, и потому страж испытывал настоящее облегчение, когда вырывался из дома. Именно по этой причине сей охранник никогда не отказывал коллегам, когда последние просили его подменить их.    Он с удовольствием питался пять раз в день и два раза в ночь, частенько навещая больничную кухню, и, надо сказать, его рацион отличался большим разнообразием и вкусовыми качествами, нежели наш.    Между приемами пищи КанИн предпочитал прикладываться к внушительной фляжке, стоявшей у него на столе. После этого охранник сильно краснел, и речь его становилась медленной и нарочито четкой. Час спустя его веки тяжелели, и страж начинал едва слышно похрапывать, склонив голову к плечу.    Идеальный человек для контрольно-пропускного пункта.    Но только одного разгильдяя-охранника, не чуждого зелёного змия, мне было мало. Азиатский менталитет требовал коллективизма.    Иными словами, мне была нужна команда.    На стадии планирования это звучало прекрасно, но когда я приступил непосредственно к претворению этой части замысла в жизнь, то столкнулся с понятными проблемами.    "Тисы" были до отказа набиты первосортными психами, надежды на которых почти не оставалось, и этот факт несколько меня обескуражил.    Но не в моих правилах было отступаться сразу же.    И я продолжил искать.    Требования к соискателям были минимальными: они должны входить в разряд "терпимых", быть достаточно вменяемыми для того, чтобы выполнять мои указания и обладать хотя бы каплей мозгов.    Через вечность я выбрал две кандидатуры.    Первого звали Ким ХиЧоль. Он отличался тем, что постоянно пребывал в особой реальности, с удовольствием придумывая цветистые детали собственной биографии, у которых было так же мало связи с истиной, как совести у политика.    Этот субъект врал про свои приключения в Монголии, караван в египетской пустыне, переход через Альпы так самозабвенно, что его можно было заслушаться. Порой я задумывался о том, что разницы между кичащимся фантастическими победами ХиЧолем и заливавшим про медицинское образование СонМином особо и нет, но один из них был узником, а второй – стражем.    Что ж, грань между безумием и вменяемостью так тонка, что в некоторых местах становится почти эфемерной.    Вторым был Ли ХёкДже.    Среднего роста, не отличавшийся, мягко говоря, особой красотой, тощий и постоянно облизывавший красные, как у вампира, губы.    Он являлся самым безобидным из всех пациентов клиники, но в то же время и самым пугливым. Этот человек боялся всего: микробов, болезней, животных, насекомых, людей, погодных явлений...    Это было похоже на невроз, но...    Говорят, что главное отличие простого невроза от сумасшествия состоит в том, что лицо, страдающее первым, осознаёт, что с ним что-то не так. А окончательно слетевший с катушек убежден, что с ним всё в норме.    Кисти рук ХёкДже были красными, все в трещинах – он чуть ли не смывал мясо с костей. Он никогда не садился рядом с деревом (которое могло упасть на его драгоценную больную голову) или неподалеку от мусорной корзины (из которой могли выползти злобные микробы с единственной целью: уничтожить его).    Этот тип откуда-то взял, что местные психиатры подсадили ему в сердце бактерию-шпиона, и та сообщала им о состоянии его здоровья. Отменного, кстати.    Физически, я имею в виду.    Да, эта парочка никак не походила на команду рейнджеров, но в психиатрической клинике выбор был не таким уж широким, так что приходилось довольствоваться тем, что есть.    Как только я провел свой кастинг, следующим пунктом шло знакомство с потенциальными союзниками и желательное установление с ними дружеских отношений. Для этого необходимо было вычислить, что именно им было нужно от собеседника.    И ответы лежали на поверхности, ведь эти двое были не такими уж сложными системами.    ХиЧоль жаждал внимания.    Ему было нужно, чтобы его попросту выслушали, согласно кивая и делая вид, что верят всем этим россказням. Десять минут его монолога и моих лошадиных движений головой – и этот парень, похожий на страдающего базедовой болезнью, начинал сиять, как новенький серебряный поднос.    Он с увлечением тряс своей густой гривой, вещая об аравийских ночах, и кончик его длинного и крупного носа забавно дергался. ХиЧоль обладал странной привычкой вращать своими огромными глазами, которые, к тому же, так и норовили выкатиться из орбит.    Но он обожал слушателей.    И самым благодарным стал я.    Прошло две недели, и этот выдумщик сам стал искать моего общества, а как-то раз, обвив меня своими руками с длинными пальцами, похожими на паучьи лапки, заявил, что я его лучший друг.    ХёкДже являлся ведомым типом. Ему была необходима сильная личность, которая бы давала направления его деятельности. Это должен быть кто-то, внушающий уважение.    Профессор математики, например.    Я окучивал этого психа неделю, прежде чем он подпустил меня к себе. На каждую его фразу, произнесенную ноющим тоном, я властно и четко отрезал, стараясь не садиться рядом, а смотреть сверху вниз, чтобы усугубить эффект от своих слов.    Он ел у меня из рук уже через пятнадцать дней. Труднее оказалось заставить ХёкДже привыкнуть к ХиЧолю, но и этот бастион мы взяли.    Мы настолько сдружились, что СонМин, которого забавляла наша компания, взял себе в привычку брать нас на прогулку всех вместе, чтобы он мог рассказывать про свою дальнейшую санитарную медицинскую карьеру как можно большему количеству людей.    Итак, команду я сколотил. Дело оставалось за малым: нам нужен был продуманный и детальный план для побега.    И вот здесь всё несколько запутывалось.