Corrupted Mind

       На Большое Яблоко сошел апрель, заставивший зазеленеть парки огромного мегаполиса. Грязь на улицах некоторых кварталов никуда не девалась круглый год, но на фоне деревьев о ней было проще забыть.    Линн ждала девочку, и выбор имени семья Кан предоставила мне. Я предложил вариант "Эсме", и он был единогласно одобрен вновь прослезившимся гиперэмоциональным будущим отцом.    Среда, восемнадцатое апреля, не отличалась ничем от сотен своих собратьев: я обошел несколько учеников, позанимался с Коди, сделал несколько заданий, которые без особого труда найденные мной клиенты присылали мне по электронной почте, и засел за написание учебника по математическому анализу, который планировал закончить через полгода.    Марк, как всегда, забыв о стуке, вошел ко мне и с порога восторженно провозгласил: – Хэммонд, я встретил ещё одного корейца!    Я удержался от язвительного комментария о том, что в Китайском Квартале это диковинкой не являлось, вовремя вспомнив о том, что передо мной стояло в чистом виде дитя Запада, и для него коренные азиаты были настоящими инопланетянами, воспринимавшимися как подарок судьбы. – Сегодня он ужинает с нами, – проговорил хозяин дома, довольно потирая руки. – Представляешь себе, какая это удача?!    Что ж, прыгать от радости я, пожалуй, не стану.    Я улыбнулся Марку, всем своим видом показывая, что разделяю его неуёмный оптимизм. Мне было неинтересно, кого он встретил, но совместные ужины стали традицией, которую я не хотел нарушать.    В девять часов вечера я спустился в гостиную, чтобы познакомиться с тем самым легендарным корейцем, которого откопал мой хозяин.    Гость стоял у камина и неспешно беседовал с отчаянно жестикулировавшим Марком. Чуть поодаль, на диване, устроился Коди, упершийся в карманную приставку.    Незнакомец был среднего роста, немного приземистый, с мягкими и плавными линиями фигуры и пухлыми ладонями.    Стараясь не обращать внимания на дурное предчувствие, поднявшееся у меня откуда-то из желудка и подступившее комом к горлу, я поднял взгляд на его лицо.    Тонкий нос, слегка безжизненные темные глаза, вздернутая верхняя губа...    Передо мной стоял СонМин.    Лишь выработанное годами умение владеть собой удержало меня от того, чтобы развернуться и убежать: несомненно, отец семейства уже рассказал обо мне гостю, и теперь пути назад не было.    Что ж, буду выплывать из этого болота, используя каждую возможность, которая подвернется.    Я, надев на лицо любезную улыбку, приблизился, и Марк, встрепенувшись, поспешил представить нас друг другу. – СонМин Ли – Хэммонд Ли, – проговорил адвокат с крайне довольным выражением лица. – Очень приятно, – я церемонно поклонился и подал руку.    Гость перевел взгляд на меня, и ужас в мановение ока исказил его черты. Глаза его расширились, и он тоненько пискнул: – К-КюХён?!    Я приподнял брови в вежливом удивлении, потом помотал головой и, улыбнувшись, проговорил: – Боюсь, вы меня с кем-то спутали.    СонМин отвел глаза и коротко кивнул. – Да, думаю, да, – бросил он, принимая моё рукопожатие и кривя рот.    Марк же будто и не заметил этого неловкого момента. Как всегда брызжущий энергией и оптимист до мозга костей, он позвал нас в столовую, и мы повиновались его властному жесту. Я, скрепя сердце, вошел в помещение для приёма пищи последним, пропустив гостя вперед.    Мы расселись вокруг стола, и по какой-то злой иронии медбрат оказался напротив меня. Он пытался поддерживать разговор, который велся за столом, но я чувствовал, как его глаза словно магнитом тянуло к моему лицу.    Этот постоянный взгляд в мою сторону не оставлял манёвра для раздумий: СонМин не только узнал меня и не сомневался в этом, он ещё и пытался решить, как ему действовать дальше.    Когда мы закончили обедать (я бы не смог вспомнить, что именно было на столе, даже если бы очень постарался), Марк широким жестом указал нам с медбратом в сторону гостиной, уверив, что гостеприимные хозяева присоединятся к нам так скоро, как только смогут.    И мы с СонМином оказались наедине.    Гостиная была выполнена с тем самым эклектичным смешением стилей, которое характерно для американцев с иностранными корнями, которые пытаются сохранить в себе своё наследие: стены с обоями теплого красного цвета и узорами из сплетенных виноградных лоз, ковер на полу, большой камин, облицованный грубо отесанным камнем, соседствовали с торшером, сделанным под китайский фонарь, тумбочкой в форме небольшой пагоды и картиной с видом на средневековый Сеул на стене. На каминной полке стояла подставка для японских мечей, на которой лежало два бамбуковых шеста, и плазменный экран, украшавший пространство стены чуть поодаль, смотрелся как космический корабль.    Комплект мягкой мебели был весьма хорош: на нем тоже оставил отпечаток вкус хозяев, что выразилось в цвете красного вина, так любимом Марком. Поверхность низкого журнального столика была изрисована кучей драконов, но это не делало ни комнату, ни обитателей более азиатами, чем они являлись.    Медбрат, оставшись со мной в одном помещении, заметно занервничал, покусывая внутреннюю поверхность щеки и глядя в сторону. Я присел на диван напротив него и, поправив рукав рубашки, нарушил молчание: – Так вы говорили, что я похож на какого-то вашего знакомого из Кореи? – Просто удивительное внешнее сходство! – тут же встрепенулся он. – Но теперь я вижу явственные различия и сам себе удивляюсь: ну как можно было перепутать?!    Та поспешность, с какой он выдал эту тираду, сказала мне всё.    Люди думают, что на ложный ответ на вопрос требуется больше времени, но это верно только тогда, когда неправда спонтанна. Если же ложь спланирована (а СонМин, несомненно, ожидал подобного разговора и заранее ментально подготовился за время обеда), то человек стремится выдать её как можно скорее, чтобы, грубо говоря, избавиться.    Это означает, что медбрат со стопроцентной вероятностью узнал меня и не собирается всё так и оставить.    Оживлённая мимика в верхней части лица – наморщенный лоб, постоянно хмурившиеся брови – говорила о повышенной мыслительной деятельности. Видимо, он пытался продумать свои дальнейшие действия.    Но СонМин, которого я знал, не был хорошим шахматистом, и пять минут разговора с ним явно дали мне понять, что он не изменился. Для планирования нужно уметь просчитывать ходы противника.    А тебе, приятель, этого и не снилось.    Но медбрат представлял собой огромную опасность для того мирка, который я для себя создал.    К нам присоединились Марк и Линн, только что отправившие Коди спать, и беседа несколько оживилась. Гость был весьма осторожен, стараясь ничего не сообщить о себе, но его мимика говорила громче слов: когда он обронил, что поселился в отеле вместе с друзьями, то покривил правый уголок рта вниз.    Ложь.    Он поделился, что учится на врача, при этом неотрывно смотря на Марка, но искоса кинув взгляд на меня.    Ложь.    Медбрат заявил, что задержится в Нью-Йорке на неделю: ему нужно посмотреть достопримечательности, и на последней части фразы его голос стал выше.    Ложь.    Эх, старина СонМин, ты совсем не меняешься...    Итак, он путешествовал один. Как и раньше, ни на каком медицинском он не обучался, подвизаясь обычным младшим сотрудником.    И самое опасное для меня: он хотел внести корректировку в свои планы из-за нашей встречи.    Иными словами, этот молодчик собрался действовать.    Мои документы были в порядке, так что доказать, что Хэммонд Ли и Чо КюХён – это одно и то же лицо, представлялось почти невозможным.    Но.    Американские иммиграционные службы на местах не горели желанием держать в государственных границах подозрительных личностей, так как у них и без того был просто огромный уровень преступности. Скорее всего, если будет сделан соответствующий запрос от корейской полиции, то служба его удовлетворит и даст добро на мою репатриацию.    Я мог бы, конечно, убежать: на Каймановых Островах меня ждала астрономическая сумма и курорт, где не задают лишних вопросов, но я так пригрелся на этом месте, что не хотел уезжать.    Значит, замысел СонМина придется подкорректировать.    В полночь гость засобирался, и Марк с Линн стали наперебой предлагать ему остаться. Он отговорился, сказав, что не хочет подводить несуществующих друзей, которые ждут его в отеле.    Мы проводили медбрата, и я, сославшись на легкую головную боль, поднялся к себе: я знал, что отец семейства и не думал о том, чтобы отправиться спать: он рассчитывал посидеть в гостиной, посмотреть телевизор и пообсуждать нового знакомого.    А в мои планы это никак не входило.    Я поднялся по лестнице и быстро переоделся во всё темное. Сев за компьютер, я раскрыл путеводитель по Нью-Йорку – тот самый, что я купил почти год назад, когда только приехал в эту страну, – и начал вычислять, в каком отеле жил мой так некстати объявившийся призрак из прошлого.    Я справедливо рассудил, что на зарплату младшего медицинского работника не разгуляешься, потому можно смело откинуть Верхний и Нижний Ист-Сайд. В Бронксе отелей не было, как и в Гарлеме... В Манхэттане заведения сплошь шикарные...    Оставался Бруклин.    В этом районе было четыре гостиницы средней руки: "Уайт Стар", "Лесли Ком", "Уилтшир Мэншенс" и "Куин Энни".    Я вышел на их интернет-сайты и начал методично взламывать базы данных, чтобы узнать, где именно остановился СонМин.    Мне повезло не сразу, но я добился своего: мистер Ли занимал номер сто семнадцать в отеле "Уилтшир Мэншенс".    Я глубоко вздохнул: пора.    Вытащив из шкафа непочатую бутылку вина (я купил её для крестин Эсме, но, как оказалось, она понадобилась мне раньше), я поставил её на стол.    Встав на колени перед кроватью, я вытянул оттуда деревянный ящик с моими секретными сокровищами: документами, несколькими пачками денег и четырьмя крупными розовыми таблетками, завернутыми в носовой платок.    "Вот уж не думал, что придется снова ими воспользоваться!" – подумал я, извлекая нейролептик и рассматривая его на свету.    Таблетки потускнели от времени: видимо, краситель постепенно выветривался из их химического состава.    Ничего страшного; СонМину будет всё равно.    Я на цыпочках прокрался в ванную и взял из аптечки небольшой шприц: семья Кан приобрела его, когда у Коди обнаружилась аллергия на рыбу. Мальчику планировали делать домашние уколы с хлористым кальцием, но потом доктор передумал и решил действовать помягче: горькую микстуру подросток должен был принимать через рот.    А игла осталась, так ни разу и не использованная.    Я вернулся в комнату и, тихо затворив за собой дверь, склонился над письменным столом. Вытащив из первого ящика тумбы лист бумаги, я положил его на столешницу и начал с помощью тяжелого пресс-папье – подарка Марка на День Благодарения – толочь таблетки.    Я решил использовать две из четырех – этого вполне хватает, как показала практика. Стерев нейролептик в порошок, я спрятал оставшиеся таблетки на место.    Теперь предстояло самое сложное.    Я спустился по лестнице и прислушался. Вроде бы, в гостиной уже никого не было...    Чтобы удостовериться. я приоткрыл тяжелую деревянную дверь. В помещении было темно.    Отлично.    Я прошел на кухню и взял из навесного шкафчика блюдце. В момент взлетев обратно, я набрал в своей ванной немного воды на донышко и вернулся в комнату. Пересыпав растолченные в порошок таблетки в блюдце, я тщательно перемешал полученный раствор и набрал его в шприц. Аккуратно проткнув пробку, я нажал на поршень, и белесые капли яда мерно полились в красную жидкость, теряясь в ней.    Я тщательно промыл и блюдце, и шприц в ванной, насухо вытер их и положил на места. Лист бумаги, на котором я толок таблетки, необходимо было выбросить.    Но не здесь.    Я аккуратно сложил его и засунул в карман.     Что ж, вроде бы, всё...    Взяв с собой ключи от машины и бумажник, я спустился вниз и вышел из квартиры.