Лучше гор...

Нью-Йорк - Чили - Антарктида, Массив Винсон, пик Винсон, 4892 метра над уровнем моря. Шесть лет назад.

      Самолет оглушительно гудел. Надо сказать, что рев его двигателей весьма успешно спасал Мишу от пустой болтовни с соседями по ряду, потому что ИЛ-76, который перевозил их с южной оконечности Чили, с Пунта-Аренасе до обледенелого аэродрома Глэтчер Юнион в Антарктиде, в пассажирской своей части был лишен иллюминаторов и все четыре часа приходилось либо ничего не делать, либо болтать друг с другом. Сидящий слева огромный полярник Фрэнк, организатор и руководитель группы, на разговорах не настаивал, хоть и имел громогласный тембр, которым мог и переорать мерный гул турбин самолета. Но справа от Миши велась светская беседа двух барышень, и отодвинуться не было никакой физической возможности: ему приходилось смещаться правее, потому что Фрэнк, увы, не помещался в своем кресле и плавно вытекал из него громадным боком прямо в сторону Миши. Когда подробности девичьих грез были разложены на мелкие составляющие, Миша не выдержал и попросился выйти. С трудом перелез через Фрэнка и направился к единственному окошку аварийного выхода. Оно было крохотным и почти замерзшим, но Миша облегченно уткнулся лбом в холодное стекло. Внизу уже проплывали льдины, их становилось все больше, а моря –меньше. Наконец, белый цвет сменил всю картину и стало неинтересно. «И как меня вообще сюда занесло?» - подумал Миша, понимая вдруг, что главное событие его дальней поездки уже произошло и самое нужное, самое необходимое он оставил там, у подножия какой-то неприглядной безымянной горы в Чили. Разориться на ужасно дорогую экспедицию Мишу побудило много причин. Во-первых, это Антарктика. И пик Винсон, как высшая точка континента входит, вообще-то, в программу «Семь вершин». Во-вторых, у него отпуск. Cидеть же в новогоднем, сверкающим огнями Нью-Йорке не хотелось, хоть и было с кем. И как назло, группу в Непал набрали без него, поэтому Эверест отменяется. В-третьих, он подружился с Фрэнком и тот даже сделал ему скидку на некоторое полярное снаряжение, а приобретение его тоже влетало в копеечку. В-четвертых, в-пятых, в-шестых… От Мишиного лба на иллюминаторе оттаял небольшой кружок и белое на белом стало видно отчетливее. Миша уже успел понять, что белый цвет он ненавидит. Месяц назад он еще был в Нью-Йорке, работал в своей фирме, занимающейся промышленным альпинизмом и не помышлял ни о каком Южном полюсе. Ну, речь и не шла о его покорении, когда он случайным образом перепутал двери в своем бизнес-центре и попал в зал для презентаций, где какой-то громадный мужик рассказывал об экспедиции в Антарктиду. Речь шла о восхождении на высшую точку континента – пик Винсон. Миша конечно же слышал о нем, но никогда не интересовался: подъем на массив технически прост и не представляет интереса для профессионалов. Но Фрэнк рассказывал сочно – Миша заслушался. Антарктида – будто другая планета, говорил он. Таких пейзажей нет нигде, и вы это увидите сами. Ну и все-таки, высота приличная, почти пять тысяч. В условиях низких температур, недостатка кислорода и полного полярного дня – это испытание не для слабых. Хорошая проверка для настоящих альпинистов. Когда лекция подошла к концу, Миша подошел, познакомился, порасспрашивал из чистого любопытства. Зачем-то попросил распечатку со всеми подробностями восхождения. Пока Фрэнк воевал с ксероксом, Миша сидел и бессмысленно водил глазами по столу, на котором были разложены какие-то бумаги, договора, списки, написанные от руки… «Смит Дж.Ф. Бакли В. Джеральдина ) Полли Маленький Винс (?) Гарри Баттер Эклз Мона…» Стоп. Фамилия, не так часто встречающаяся, резанула глаз, мелькнув знакомыми буквами на мятой бумажке. Просто фамилия. Без инициалов и возможно совсем не его, но Миша обрадованно замер. И сам не узнал своего голоса, которым спросил у подошедшего Фрэнка, есть ли место в этой группе. И ткнул в листок. - Этой? – переспросил тот и пояснил, - эта группа сейчас в тренировочном лагере в Чили, мистер Коллинз. У нас будет неделя акклиматизации именно там, рядом с их городком. Но они с нами в Антарктику не летят. - Просто Миша, Фрэнк. Понятно… - и спросил уже конкретнее: - А этого знаете? И погладил пальцем коряво написанное «Эклз». - Эклз? Джейсон? - Дженсен, - с надеждой поправил Миша. И Фрэнк немного подумав, подтвердил: - Дженсен, точно. В веснушках весь, упрямый и бешеный, – увидел, что Миша обрадованно угукнул, - хороший парень. Знаете его? И добавил с сожалением: - Жаль, с высотой не дружит. Миша, уже мысленно, кивнул сам себе – он. И уважительно посмотрел на Фрэнка, который всего лишь тремя словами четко обрисовал мальчишку. Мальчишку относительного, конечно же. Дженсену уже двадцать семь и он мог черт знает как измениться за пять лет. Но – Миша улыбался - главное-то осталось, никуда не ушло. Почему-то приятно услышать было про него - «упрямый и бешеный». В тренировочный лагерь Мише ехать было без надобности, но этот вынужденный транзит удачно столкнул бы их будто случайно. И вскоре как-то само собой получилось дать Фрэнку уговорить себя на путешествие в Антарктиду. Вот, взойду на пик, а заодно и с Дженсеном наконец встречусь, думал Миша, обманывая себя так явно, что самому противно было. Первопричина была очевидна и звучала где-то глубоко внутри, правдиво и правильно. В унисон с сердцем. Так что обманывать себя Миша мог еще сколько угодно долго, лживо мечтая о белом безмолвии и пингвинах. Прошло пять лет после возвращения с Эльбруса и того неудавшегося расставания. Потом у Миши было еще много гор и много приключений в палатках. Он переехал из Канады в Штаты и сносно устроился в Нью-Йорке. Работал на высоте, где мог не каждый. Отдыхал в горах, как точно не отдыхал никто. Жизнь шла своим чередом, и Мишина совесть, да и вроде бы ровно бьющееся сердце были спокойны – он дважды пытался найти Дженсена. Нашел через год: альпинистский мир тесен. Узнал, что упрямец покорил-таки Эльбрус, и взошел с самой сложной стороны, да еще зимой. Удивленно испытал гордость за уже двадцатичетырехлетнего альпиниста и почти набрал семь цифр на своем сотовом. Телефон Дженсена дал знакомый знакомых знакомых и отчего-то это было сродни звонку рок-звезде, которая тебя знать не знает и ты первые пять минут разговора просто лепечешь о том, кто ты есть и как тебя звать, прежде чем на том конце просто повесят трубку. Вероятность того, что Дженсен удивленно переспросит «Кто-кто?» была велика, и Миша оборвал звонок, даже не дождавшись гудка. «Черт. Позвони же, и просто поздравь его с победой» - думалось отчаянно, но пальцы не слушались. Миша зло отбросил телефон, понимая вдруг, что теперь, через год, уже наверно неприлично поздно напоминать о себе и что-то объяснять упрямому обиженному мальчишке. А объяснять почему-то хотелось черт знает как. То, что Миша пытался забыть и не мог. Да и забывать вовсе не хотелось – было сладко помнить. Но приятная романтическая незавершенность их встречи теперь сменилась болезненно-тянущим чувством явной потери. «Надо было трахнуть» - жестоко и зло думал он иногда, уходя в очередной раз из клуба с парнем, волосы которого подозрительным образом отливали рыжиной. Но представляя себе их бурное воссоединение где-нибудь в палатке перед тем самым восхождением на Эльбрус, в тех же самых обстоятельствах, Миша понимал – ничего ужаснее, подлее он сделать бы не смог, поимев мальчишку и на следующий же день уйдя без него на вершину. Звонить Миша передумал, а ехать в Техас – Дженсен жил в Остине, было далеко и долго: Миша посчитал себя уже достаточно солидным для того, чтобы гонять по стране за призраком неудавшейся любви. Был шанс и так встретиться на каком-нибудь альпинистском сборище. И Миша действительно сталкивался с кучей знакомых. Встречал даже тех, с кем поднимался впервые. Нос к носу, раза три - с Полем, тем французом с Эльбруса, но именно Дженсен для него был фатально неуловим. «Ну и ладно» - решил Миша в какой-то момент и даже стер номер его телефона из своей записной книжки. … - Красиво, правда? – Фрэнк, несмотря на свои размеры, подкрался так бесшумно, что Миша вздрогнул. Ответил скучным голосом, кивнув в иллюминатор: - Белоснежная пустыня, Фрэнк… - Это пока. Потом ты увидишь, что Антарктика не однообразна, – Фрэнк даже и не подумал обидеться на Мишино уныние, - знаешь, эскимосы различают около тридцати оттенков белого и для каждого из них в их языке есть название. Все они поэтичны и возвышенны. - Фрэ-энк, - не удержался от улыбки Миша, - для полярника ты слишком романтик. Фрэнк смотрел в маленькое окошко, наблюдая за проплывающим внизу безлюдным пейзажем. - Что ты там вообще различаешь? - спросил Миша. Фрэнк все-таки обиженно засопел: - Много чего, Миш. Для меня теперь дело чести, знаешь ли, научить тебя распознавать все оттенки снега. Так и знай. Миша в притворном страхе замахал рукой: - Ладно, Фрэнки, извини. Но вообще-то я планировал только на гору забраться. - Заберемся. Главное, чтобы погода случилась подходящая. Антарктида весьма капризная дама по части ветров. Но зато в созерцательном плане – привлекательна, чтобы ты там не говорил о скучном пейзаже. Белое безмолвие успокаивает, баюкает… Вот однажды… Миша слушал Фрэнка краем уха, хотя тот говорил весьма красиво, как и в тот, первый раз. Вспоминал сегодняшние их проводы в тренировочном лагере у подножия Кордильер, в котором они гостили неделю, соседствуя с той самой группой, куда был вписан «Эклз». Уже в первый день там узнал, что Дженсен ушел на высоту и вернется через дня два. Ждал эти два дня как сумасшедший. Они задерживались и спустились с гор только в день отлета Миши. Тот собирал рюкзак в палатке, когда услышал шум голосов: веселый, радостный, встречающий. Миша вслушивался, пытаясь различить в громко звучащей каше один единственный голос и замер, вдруг услышав его смех. В Западных Кордильерах снег зимой крепкий и смерзшийся, лавины здесь не сходят. И это просто смех, а не пуля в сердце, как ощутил Миша, замерев с рюкзаком в руках в неудобной позе. Его враз посетили какие-то дурацкие мысли, достойные лишь неудачника, до сих пор влюбленного в бывшую звезду школы, которому ничего не светит даже спустя несколько лет после выпуска. Что, может, сейчас Дженсен ужасно изменился и вовсе не хорош. Может, он толстый. Или хотя бы лысый. И зачем это он так преступно и счастливо смеётся вовсе не для него?.. Подвернувшееся слово «счастливо» вдруг ощутимо кольнуло - Миша понял, что сам он с тех дней на Эльбрусе не был счастлив ни минуты… Он решительно откинул брезентовый полог и вынырнул из палатки. Господи, какой же он взрослый стал, большой, сильный! Миша пристально вглядывался: Дженсен шел к палаткам, немного уставший, в своем бежевом свитере, который теперь так правильно натягивался на его широких плечах. Смеялся. Захотелось подойти, стиснуть руками, ощущая под ладонями силу, эту матёрость новую; заговорить-заболтать сразу же – ну как ты, Дженсен, как твои дела, твои победы? Как сам? И жаль, что мы так долго не виделись… Жаль, что не простились… Пять лет прошло? Ужас… Представляешь? Сейчас Миша понимал, что эти пять лет – такие глупые, одинокие – пролетели стремительно и быстро, и воспоминания о них пусты, если не безжизненны. Дженсен, вот он, будто всегда рядом был – живой, настоящий, упрямый, бешеный. Давно нужно было найти. Объяснить всё, поговорить для начала. А потом… Миша жадно смотрел, ждал, когда его заметят. Конечно, почуяв такой напряженный взгляд, Дженсен повернул к нему голову, достаточно быстро отыскав глазами среди палаток. И, Миша был уверен – что-то дрогнуло в нем, заискрило навстречу, хоть Дженс и погасил сразу же свою улыбку, будто потушили солнце. Обжег зеленью глаз: узнал, значит. - Здравствуй, Миш, - подошел, протягивая руку: альпинисты редко удивляются, встретив знакомого на краю земли, где-нибудь в забытом богом месте. Он оказался выше на пару сантиметров. Оказался сильнее, ощутимо и немного больно стиснув тонкие Мишины пальцы – специально? Оказался совершенно нечитаем. Вроде доброжелательный, улыбчивый снова, но холодом от него веяло за километр. Кидаться на шею расхотелось тут же. Мелькнула мысль – может и не особо помнит его, да и зачем вытаскивать на свет старые детские обиды? Может, такой со всеми? - Привет, Дженс. Рад видеть. - Я тоже, - просто сказал Дженсен. И Миша позволил себе расслабиться, полюбоваться им, чуть запрокинув голову, утратить бдительность и конечно услышал неизбежное: - Кажется, мы тогда так и не попрощались. Вот так, всего лишь одной фразой Дженс отбросил их в прошлое, бесхитростно вскрыв перед Мишей тайник своей памяти – помнит, не забыл! Значит… - Я тебя все-таки нашел через год, знаешь, Миш? Даже телефон передал свой через знакомых, думал, может захочешь пообщаться… Миша обалдело посмотрел на Дженсена, спросил заторможено: - Зачем? – и сначала поклялся вырвать себе язык за откровенный тупизм вопроса, вырвавшегося машинально, но потом увидел, как Дженсен смущается почему-то, ищет ответ – находит – и не говорит его, потому что – действительно, зачем? Ведь Миша, собственно, так и не позвонил. Где-то вдалеке Фрэнк гудел клаксоном в своем арендованном микроавтобусе, собирая группу к отлету. А Миша с Дженсеном стояли, переминаясь у палатки, разговаривали и Миша видел, как потихоньку Дженс оттаивал. Миша говорил, что тоже искал его и даже нашел: «Никогда бы не подумал, что ты из Техаса». «Почему?» - удивленно спрашивал Дженсен и Миша сам удивлялся – почему? Техас теплый, солнечный штат, только там и должны рождаться такие светлые мальчишки… А Дженсен говорил, что тогда, на Эльбрусе, все-таки был неправ, а Миша тоже говорил, нет - оправдывался облегченно, что был неправ тоже: «до свидания» не сказал, рукой не помахал, козел был. И ему жаль, жаль, так жаль… - Жаль чего, Миш? – пытливо спрашивал Дженсен, вдруг снова показавшись ниже, мельче, младше; когда что-то мальчишеское, то, прошлое, и такое притягательное мелькнуло вновь в его оливковых глазах. – Что не попрощался тогда? «Что вообще отпустил» - подумал Миша и долго еще потом жалел, что не сказал этого вслух… Группа ждала его одного и Миша почти сердито шел к автобусу. Слушал уже совершенно оттаявшего Дженсена, идущего рядом широким шагом, с которого как-то разом слетела вся напускная холодность, едва он учуял Мишин жар, трепет, тот явный отголосок прошлой влюбленности, только сильней, голодней, нетерпеливей: - Приезжай летом в Сьерра-Неваду, Миш, там здорово, - приглашал Дженсен, стараясь говорить неторопливо, но получалось плохо, потому что Мишу уже ждала вся группа, собранная в машине Фрэнка и нервные завывания клаксона не способствовали размеренности беседы. - Летом? Почему летом? - спрашивал Миша, думая что - пять! Целых пять месяцев ждать Дженсена, и он этого не переживет. Смеялся мысленно тут же, потому что пять лет он как-то ведь прожил без него. Но Дженс понимал по-своему: - Я там буду работать все три месяца. Там красиво, там скалы, - объяснял он и быстро писал на бумажке свой телефон и координаты какого-то лагеря, где собираются скалолазы, - звони, приезжай – у нас будет время… И не договаривал, улыбался знакомо. Мише приходилось додумывать всё, что додумывалось так очевидно: у нас будет время больше общаться, быть ближе, быть очень близко… В дальнейших Мишиных мыслях шла полная порнография, потому что нынешний Дженс, утратив былую угловатость и колючесть, хоть и очаровательную, вырос в настоящего тигра, силу, а может и сопротивление которого под собой хотелось ощутить в сто раз сильнее. … - И знаешь, Миш, Антарктика – лучшее место для размышлений, для того, чтобы сбежать от чего-то…или кого-то…унять боль… поразмышлять... - мерно прозвучал голос Фрэнка рядом. - А? – вырванный из воспоминаний, Миша недоуменно вскинул на него глаза, не совсем поняв намека. Фрэнк, вдруг перескочив с темы, поинтересовался: - Тебя вроде брат провожал? В Нью-Йорке? Миша мысленно улыбнулся: Фрэнк ужасно милый. Только он мог, выражая донельзя неуклюжую тактичность, так спросить его про ту сцену в аэропорту. Потому что лишь слепой нашел бы в рыжеволосом, веснушчатом Алексе сходство с синеглазым брюнетом Мишей. Брат? Родство? Между ними? Седьмая вода на киселе, может, с натяжечкой… - Не брат. Парень. И добавил зачем-то, решив это в секунду и вспомнив некрасивые заплаканные глаза Алекса: - Бывший. - То-то он убивался, - рассеянно прокомментировал Фрэнк, никак не отреагировав на Мишино признание в нетрадиционной ориентации. Миша угукнул и прокрутил свое последнее утро в Нью-Йорке в голове. Как он проснулся, и вспомнив о поездке, чуть не сорвался с кровати тут же к почти сложенному рюкзаку - закончить сборы. Но Алекс не хотел выпускать его из постели: все обнимал худыми руками и напросился-таки на утренний секс. Миша немного с удивлением, будто впервые, смотрел на него и в глазах рябило от многочисленных веснушек, которых всегда было очень, неправильно очень много. И уже барахтаясь в сладостном спазме, горячая волна которого нарастала, с каждой секундой приближая маленькую смерть, у Миши будто жизнь пронеслась перед глазами, будто действительно он умирал: вся его пятилетняя жизнь без Дженсена. Все встречи в клубах и краткие ночные свидания. Какие-то размытые воспоминания о романе с его Алексом, милым, добрым полуангличанином. Вся их недолгая совместная жизнь, совершенно несчастливая – и это было так очевидно за секунду до оргазма. В то мгновение перечислять Мише «во-первых, во-вторых» уже было не надо. Горы? Антарктика? Серьезно? И глядя на своего расстроенного парня, после, вроде бы неплохого секса, Миша ощутил себя совершеннейшим негодяем, потому что в голове билось только одно: во-первых – Дженсен, во-вторых – Дженсен, в-третьих – Дженсен…

***

Экспедиция прошла успешно. Фрэнк не соврал – Антарктика поразила Мишу. Своими белыми, синими, голубыми снегами и фиолетовым небом. Своими плюс двадцать пять под солнцем и минус тридцать в тени. Своим бесконечным полярным днём. Поразмышлял Миша достаточно, понял, что от себя сбежать точно не получится и от этой определённости стало легко. На обратном пути он улыбался и мысленно собирался в Сьерра-Неваду.