Аргентина
Мендоса-Аконкагуа, высшая точка Американского континента, Южной Америки, западного и южного полушарий, 6962 метра над уровнем моря.
Пять лет назад
Это что, кризис среднего возраста? Или просто тахикардия? Просто бессонница и потеря аппетита? Необъяснимая тревожность, нервы, да почти психоз?.. «Абонент недоступен»… Миша разбил телефон об стену вчера. Он целый месяц уже задыхался в сентябрьском Нью-Йорке, вспоминая, как еще недавно, там, где шумели сосны, успел помечтать совсем недолго о приезде Дженсена к себе в столицу. Об их прогулках по паркам среди красных кленов, об их ничего не значащих легких разговорах в перерывах между сексом. О сексе. Нет. О любви… Но Дженсен сбежал. Миша знал – в горы. И хоть понимал, что Дженс сделал это из одного упрямства и это сплошное мальчишество, но себе простить не мог – сам толкнул. А теперь что же? «Абонент вне зоны доступа»… Они спокойно расстались тогда в Сьерра-Неваде. Крепко пожали друг другу руки на глазах у толпы мальчишек. Не подпустил его Дженсен ближе, чем на шаг. Не простил. Сначала Миша бесился. Это он, он всегда уходил, сбегал, прятался на своей любимой высоте. Забывался и лечился горами. И совсем не думал, каково тем, кто остался там, внизу. Теперь понял. И пришел страх. Не сможет Дженсен, не поднимется – сломается. Или, еще хуже – не вернется. На исходе второй недели, не найдя его в Остине – позвонил, выяснил, что тот взял долгосрочный отпуск – стал обзванивать знакомых и малознакомых альпинистов… - Привет, Миш… Нет, на Эвересте сейчас только две наши группы… Дженсен? Скалолаз из Техаса? Нет, не с ними… Точно, точно. Вряд ли его кто-нибудь возьмет без подготовки. Я слышал, он очень плохо переносит высоту… Да не за что… Это было всё, что смог выяснить Миша. Упрямец не полез на Эверест. Уже хорошо. Но мало ли гор на белом свете? Дженс нашел бы подходящую, чтобы не вернуться с неё назло Мише. Он знал теперь всё, кроме местонахождения своего упрямого мальчишки. Знал, что мальчишка этот его любит. Иначе не сбежал бы что-то доказывать. Знал, что любит его тоже. Иначе не метался бы сейчас по вдруг ставшей тесной квартире как раненое животное, собирая осколки дорогого телефона с пола… Вот значит она какая, его любовь. Выматывающая, жестокая и беспощадная. Первая настоящая? Миша не идентифицировал – слишком часто влюблялся. Но последняя однозначно, потому что к концу сентября, почти месяц без вестей от Дженса, Миша серьезно стал задумываться о том, что просто не переживет неизвестности, не переживет потери. Чувство было ураганным. Оно рвало сердце в клочья. «Абонент недоступен. Перезвоните позже». Он наговорил на автоответчик Эклза тысячу сообщений. Там было много бессмысленной любовной чепухи, там было «прости, что не позвал в Тибет с собой», там была пьяная нечленораздельная ругань, и всё это сводилось всего лишь к одному последнему, которое Миша оставил Дженсену, прежде чем швырнуть ни в чем неповинный айфон о стену – «Просто возвращайся ко мне живым».***
Осень в Нью-Йорке всегда красива. Под окнами Мишиного дома пылали те самые клёны, и он смотреть на них не мог. Его контракт с фирмой закончился, Мишу раздирали на части. Фрэнк, полярник из Антарктиды, звал на Аляску, к уже покоренной Мак-Кинли. Рауль, коллега из Аргентины – уговаривал поработать проводником на Аконкагуа. И Миша тоже сбежал, выбрав юг, тепло, солнце. Особенно солнце, которого ему с исчезновением Дженсена со всех радаров, катастрофически не хватало в красиво увядающем осеннем Нью-Йорке. Миша улетел в Аргентину. Поселился на окраине курортной Мендосы в тихом районе и уже успел поработать с двумя группами туристов. Работа отвлекала. Но оставаясь между турами в одиночестве в городе солнца и хорошего вина, Миша грустил. Вина было – залейся, но солнца ему было мало даже там. Величественные Анды, даже с расстояния в сто километров, глядели на город свысока, холодно и бесстрастно, в отличие от всего остального, окружавшего угрюмого Мишу. Аргентина – танцующая страна. Здесь всё пело, нет, танцевало о любви. Жаркой, страстной, испепеляющей. Месяц назад в городе отгремел ежегодный фестиваль Вина и Танго, и отголоски праздника еще мелькали одиноко танцующими парами на площадях. Впрочем, танцевали здесь круглый год. Прямо сейчас Миша смотрел, сидя в уличном кафе за бокалом вина, как танцоры напротив его столика изломано движутся в убийственно медленном ритме танго. Партнер был совсем юн, черноволос и очень горяч. Его дама – зрелая, маленькая брюнетка, строптиво отворачивалась и вырывалась из рук. Но юноша держал крепко и упрямо возвращал её к себе. Говорящий, красивый танец о непростой любви. Наверно зря Миша не уехал на север. Наверно, там меньше вещей напоминали бы ему о Дженсене… Сотовый завибрировал тихо и настойчиво на столе, Миша скосил без интереса глаза. Имя, набранное большими буквами, высветилось поверх заставки. Аккуратно и бережно Миша коснулся сенсорного экрана своими длинными пальцами, принимая вызов. В ту же секунду черноволосый тангеро подхватил свою падающую в восхитительном пируэте партнершу почти у земли и музыка оборвалась… - Здравствуй, Дженс. ...Дженсен всё не верил, что все эти сумасшедшие сообщения на его автоответчике наговорил для него Миша. - Ты всё это серьезно? Да? – почти смеялся он в трубку. – «Убьешь меня нахрен, если я не вернусь?» Миша подтверждал свои слова – да, убьет. Дженсен смеялся еще сильней, а смех был счастливым. - Я скучал. Они сказали это одновременно, кажется. Теперь и Миша рассмеялся. - Где ты был, черт возьми? Я с ума сходил от неизвестности… - Я?… Неважно… в горах. Прости, что не звонил. Дженсен вернулся. Миша поостерегся расспрашивать, куда не смог подняться Дженс и какую гору не покорил, потому что знал – Эверест им не пройден. И не хотел слышать о неудаче. Не забылось еще, что в их первую встречу шесть лет назад все было точно так же: Миша смог, а Дженсен – нет. Не это было главное между ними, но, возможно, Дженс считал иначе... Он тоже молчал. Миша знал, что победы не замалчивают. Значит, поражение. Сейчас это было неважно, нужно было исправлять то, что пока можно было исправить. - Ты должен приехать ко мне, - уверенно говорил Миша, - нам нужно увидеться обязательно. Ты еще можешь продлить отпуск? - Миш, да. Но…мне сейчас нель… я не совсем... - Дженсен запнулся. И неохотно, ах как неохотно резюмировал: - Я не могу приехать. - Прошу тебя, Дженс. Мне нужно тебя увидеть, нужно сказать… Миша понимал, что необходимо просить горячо и страстно, нужно убеждать Дженса прилететь, звать так, будто завтра – война, и их встреча – последний шанс. И он звал, просил, требовал, наконец, чувствуя, как сдаётся Дженсен под таким натиском. Сам же позвонил! Значит, не всё еще Миша окончательно испортил своими выкрутасами. Значит Дженсен, не взяв Эверест, решил просто вернуться. К нему. - Приезжай, Дженс. Тот тихо вздохнул. Миша прижал трубку к уху сильней, считая его вдохи. Через три Дженс спросил: - Хорошо. Где ты сейчас? - В Аргентине. Мендоса. Приезжай. Миша стискивал телефон в потной ладони, ждал, что Дженс, возможно, рассмеется снова. Уже над ним. Наивным влюблённым дураком, который думает, будто Дженс попрется к нему в Латинскую Америку по первому зову. Но Дженсен, даже не удивившись, у какого Миша на этот раз чёрта на куличках, только снова задал вопрос, такой простой и очевидный: - Приехать к тебе? Зачем? Миша хотел сказать – зачем, хотел долго и красочно расписывать про счастье, что ждет их под небом Аргентины. Про свои противоречивые чувства и всё такое. Но вырвалось иное. - Чтобы вместе подняться на Аконкагуа. Хочешь? Это оказалось так просто – угадать мечту человека, которого любишь, и вычислить формулу их счастья: горы, Миша, и Дженсен, всего-то. Не разделять, не делать выбор. А взять упрямого мальчишку за руку и подняться с ним хоть куда-то. Не говорить сейчас бессмысленных слов о любви, в которые Дженс, может, не поверит – мало ли что можно наговорить на расстоянии. А взять его с собой: Миша знал, что именно там, на вершине над миром, он сможет сказать ему то, что никогда не говорил никому. Дженсен даже секунды не думал: - Хочу. С тобой - хочу… И тут же добавил: - Но нам нужно поговорить. - Да, да, Дженс, да, - торопливо соглашался Миша, - я немедленно бронирую для тебя билет в Буэнос-Айрес. Встречу сам. Дальнейший разговор их был спором о финансовых расходах, которые Миша пытался взять на себя. Дженсен возмущался и отнекивался. Но Миша уперся как баран – так уж хотелось поухаживать за строптивцем… После этого телефонного звонка Миша будто заново задышал. Заново увидел город, раскинувшийся перед ним с террасы кафе. Мендосу заливало солнце. Лето в ноябре в южном полушарии только-только начинается, и зной набирал силу к полудню, раскаляя асфальт улиц. Глоток вина вдруг обжег горло терпкостью и правильно заиграл пряным послевкусием на кончике языка. Краски вернулись в мир, и по-прежнему всё танцевало о любви. Но теперь Миша был не только зрителем. Планы нарушил Рауль. Хитро прищурившись, он протянул ему список следующей группы на восхождение и пожелал удачи. Миша уткнулся в листочек и тоскливо закатил глаза – девчонки! А точнее, семь замечательных девушек из столичной спортивной школы желают покорить самую высокую вершину Южной Америки. С девчонками сложно. Рауль просто засранец. Ладно, он возьмет на это восхождение своего парня и будет смотреть только на него. Дженсен неудачно прилетал в другой аэропорт одновременно с его группой, день в день. Девушек по контракту должен был встречать Миша и Дженс смешно фыркал в трубку, говоря, что вот он как раз не сахарная барышня и распрекрасно доберется до Мендосы из Буэно-Айреса сам, нечего Мише извиняться. Миша мрачно угукал, думая, что возможная жаркая ночь в столице отменяется. Девчонки оказались веселые и шумные. Голова у Миши начала трещать уже в автобусе, который вез их в хостел. Он разместил девушек на ночевку в гостинице и пошел регистрировать всех к рейнджерам, платить пермит* и осматривать мулов. В прошлый раз подсунули таких дохлых, что половину баулов Миша с туристами тащил на себе. Самолет Дженсена чуть задерживался и Миша тревожно ждал от него звонка о приземлении. Сидел в очереди, вертел в руках список с именами девчонок: Джессика, Дэн, Елена, Нина, Соледад, Ева, Элеонора… Усмехнулся. Мысленно сократил последнее имя, оставив лишь только четыре буквы, и безжалостно выкинул из списка Дэн, яркую брюнетку, полного имени которой он так и не узнал. Получилось: Джессика Елена Нина Соледад Ева Нора ДЖЕНСЕН. Так легко и просто было видеть в посторонних вещах, чужих именах, названиях, окружавших его, напоминания о любимом. Дженсен позвонил вскоре и Миша сообщил ему, что точка сбора у хостела в Мендосе, он ждёт его завтра к девяти. Подъехал на следующее утро, увидел, что уже вся его веселая группа с визгами носится у мулов, раскидывая на их спины рюкзаки и Дженсен тоже там. Какой-то новый, но улыбающийся как всегда; летний, солнечный, долгожданный. В противоположность серьезному Мише, который никак не реагировал на блестящие взгляды девушек, Дженсен искрился ответными улыбками, шутил, немного красовался даже и девчонки приободрённо носились с поклажей. В конце концов, что может быть лучше симпатичного проводника? Только два симпатичных проводника. Миша ворвался в самую гущу этих активных действий, подняв в приветственном жесте руку. Остановился перед Дженсеном, словил его взгляд и молча держал секунд десять, не в силах даже "привет" сказать. Что-то засияло между ними так явно, что даже затмило яркое солнце Мендосы. Девчонки враз погрустнели… Танго – танец, который начинается с шага назад. Очень медленного. Миша смотрел на Дженсена и понимал, что смотрит на него голодными, волчьими глазами. Что сам Дженсен и не думает гасить в своем ответном взгляде яростный призыв. Возможно, "медленно" - это не про них. И всё же они попробуют. Медленно сделать шаг назад и начать всё с начала. С нового восхождения вместе.***
Подъем на Аконкагуа не представляет трудности для профессионала, если не восходить конечно со стороны ледника и в «лоб», там где сложность маршрута наивысшая. При восхождении по туристической тропе нужно уметь переносить высоту и быть в хорошей физической форме. Вот и все основные требования. Миша, наблюдая за Дженсеном, пока они ехали к подножию горы, старался не думать о его физической форме. Форма была та еще, Миша не знал, куда стояк девать. И пока не хотел вспоминать, что же было с его парнем на пяти тысячах, и как он возьмет все семь. При входе в национальный парк, они всей группой прошли формальный медосмотр. Дженсен шел последним, немного задержался в палатке фельдшера и Миша, нахмурясь, слушал как оттуда доносится смех девушки-врача. Больше они нигде не останавливались и за полдня легко и быстро поднялись в базовый лагерь Конфлюэнсиа**. Девчонки, почувствовав высоту, притихли, стали сдержанней и Миша, наконец, смог организовать их в какое-то подобие команды. Вечером, перед первым ночлегом в горах, он построил их у палаток – Джессику, Елену, Нину, Соледад, Еву и Нору - и шутливо сказал торжественную речь. Дэн была отправлена им ловить отбившегося от стада мула, который забрел в чужой лагерь поодаль и уже жевал чью-то вывешенную на солнце майку. Дженсен в двух шагах от торжественного построения разбирал снаряжение и улыбался, глядя на веселого командира Мишу. Им предстоял разговор, пока еще были силы, пока высота ещё не сожрала желание что-то выяснять. Три триста - смешно для профессионала. Но от близости Дженсена, от близости их скорого объяснения, у Миша непривычно кружилась голова даже на этой отметке. Закат был живописен и они все вместе проводили солнце. Девчонки, как-то разом выбрав улыбчивого Дженсена фаворитом, лезли к нему с расспросами. Плевать им было, что зеленоглазый мистер Эклз совершал восхождение на Аконкагуа впервые. И их уже не отпугивал грозный собственнический Мишин взгляд, которым тот и хотел, может, заявить свои права на Дженсена, но по известным причинам не мог. Ну не орать же на всю долину о том, что Дженс его парень… Распихав пигалиц по палаткам, Миша принял душ, который одиноким домиком стоял поодаль и даже в базовом лагере, но считался роскошью. Сейчас там плескался Дженс. Уже минут десять, Мише казалось – вечность. Он всё думал, о чем тот захочет поговорить, что нужно сказать ему, чтобы обозначить – у Миши это серьезно, как никогда. «Прости»? Говорил. «Ты мне нужен»? Тоже. Нагромождение слов, разрозненных признаний в тех сообщениях должны были уже всё сказать Дженсену. Было стыдно объяснять, что сильное, непривычно сильное, непроходящее чувство поначалу казалось тяжестью, которая тянула к земле, не пускала. Нужно было смириться, а Миша бесился, пытался делать вид, будто все как обычно и зависимость его временна. Не угадал. Сейчас думал, что и секс бы не помог, так глубоко врос в него зеленоглазый мальчишка, маленький неопытный упрямец с непокоренного Эльбруса. Их палатка проводников стояла чуть в отдалении от основного городка. Миша зашел внутрь, все еще мучительно решая, о чем они будут разговаривать. Не заметил, как распахнулся полог и теплые руки обняли его сзади за плечи. Развернулся быстро, стремительно, и даже рот открыл что-то сказать, не понимая еще, что тело уже приняло решение похерить всякие разговоры, инстинктивно подавшись вперед. Он практически втащил Дженсена в палатку, роняя на себя. Бормоча торопливо, честно предлагая, пока проснувшееся звериное желание еще не отняло членораздельную речь: - Дженс, подожди. Поговорить… хочешь? Дженсен, упав на Мишу, искал его губы и тяжело придавливал собой. Показывая без слов – как соскучился. И всё же отвечал: - Нет, не хочу, не нужно. Действительно, к чёрту. Высота. Горы. Дженсен. Медленный шаг назад. Миша, изогнувшись, выскользнул из-под теплого тела и опрокинул Дженсена на спину, ложась сверху. Наклонился к его ищущим губам и наконец поцеловал. Медленно, очень медленно. ...В некоторых местах Дженсен был еще мокрый и Миша то ладонью, то губами натыкался на скользкие капельки воды. Сорвал футболку с него, вылизал ключицы, подразнил языком соски. Вернулся к губам, чувствуя бедром, как хорошо стоит у Дженса. Поцелуев уже было недостаточно, хоть Дженс и целовался божественно, горячо и влажно засасывал Мишины губы, толкался языком, уступал, впуская, сдавался и снова перехватывал инициативу, жестко запуская пятерню в Мишины волосы. Миша голову сломал, что же делать. Машинально собирая рюкзак со снаряжением, он, как обычно высчитывал его вес с точностью до грамма. Даже одноразового пакетика со смазкой не взял, бестолочь. Дженсен терся так требовательно под ним, вскидывал бедра, просил. Они разделись догола за минуту, раскидав шмотки по углам. Дженсен раздвинул свои ноги, схватил лежащего на нем Мишу за ягодицы, притянул к себе, вздрогнул, когда их члены коснулись друг друга. Прижался сильнее, стискивая Мишину задницу пальцами, прямо в поцелуй застонал от долгожданной близости. Терпеть было невозможно. Миша плюнул: станет ещё нестерпимее – трахнет его насухую, а пока минет сделает, а то вон как Дженса трясет от желания. Пока Миша выпрастывался из крепких объятий любовника, попутно разглядывая его золотистую кожу, усыпанную веснушками, плоский живот с ровной рыжеватой полоской волос, убегающих от пупка к члену, Дженсен удивленно приподнимался на локтях, любопытничая – что Миша собрался там делать. Миша вскинул на него глаза, зная, как он сейчас выглядит – растрепанный, черноволосый, с синим светящимся взглядом затуманенных глаз. Поставил перед фактом: - Смазки нет. И грубо спросил напрямую, провокационно закусив полную розовую губу: - Отсосу, хочешь? У Дженсена только ноги разъехались еще шире. Задышал часто-часто, выдохнул: - Давай, я тоже. Миша сначала не понял, что Дженсен хочет "тоже", но потом сильные руки направили его бедра – он послушно развернулся к любовнику пахом, лёг вальтом и со стоном уткнулся во влажный рыжеватый лобок, ощущая твердый член у щеки. Пропустил руку между Дженсовых ляжек, прижимая того ближе и словил губами головку. Одновременно с этим почувствовал, как и его член погружается в горячий плен чужого горла. Стонать с членом во рту проблематично, а иначе Миша бы не сдерживался – всегда был шумным. Дженсен сосал хорошо, сладко. Руками обнимал за бедра, терся щекой ласково. Их бесконечно развратная поза горячила сознание, даже немного стыдно было, но Миша знал – теперь это оправдано, теперь это законно. Это не просто секс, это любовь, и пусть они хоть на головы встанут – будет красиво, будет правильно. Если б не занятый рот, Миша бы предупредил, что сейчас кончит. Только задрожал, еле сдерживаясь, как Дженсен, вдруг приостановив свои волшебные скольжения языком, шевельнул бедрами, бесстыдно тычась глубже в горло, намекая, что о нем забыли. И Миша, пережив кое-как первую волну подступающего оргазма, старательно насадился ртом на его член до упора. Так глубоко, как смог. Нащупал языком надувшуюся венку на стволе, с нажимом огладил, отстранился с влажным хлюпаньем, и снова вобрал в себя пульсирующую плоть. Дженсен так же, как Миша минуту назад задрожал и стал толкаться, задавая ритм и бессовестно не заботясь о партнере. Миша не стал останавливаться, одергивать любовника – так уж тягуче стонал Дженсен в чувственной истоме, что Миша еще и руку протолкнул ему между ягодиц, нашел тугое отверстие и надавил пальцем на нежную кожу. Дженсена выгнуло от грубой ласки, он окончательно выпустил Мишин член изо рта и просто уткнул свое лицо в его пах, жарко опаляя кожу дыханием. Стал выплескиваться с тихим стоном. Солёные струйки долго били в Мишино горло горячо и обильно... Разлёживаться Дженс не стал. Поёрзав, приподнялся и наклонился над еще возбужденным партнером. - Дженс, господи… - только и смог прошептать Миша, гася вырывающийся следом стон. Тому и минуты не понадобилось, чтобы он кончил. *** Обычно группы не стоят в Конфлюэнсии больше двух суток. Для акклиматизации достаточно одной ночевки и следующего дня, с выходом на более серьезные высотные отметки. Миша задержал свою на целых три ночи, говоря себе – в группе девчонки, надо бы осторожней с высотой. В глубине души признавался, что просто не может насытиться Дженсеном. Его теплом, его кожей, его запахом. Тискал целыми ночами, оторвать от себя не мог. Палатка провоняла сексом. По утрам Мишу намертво приваривало губами к сонному любовнику. Дженс сердился - "зубы почисти". Миша игнорировал жалобы и сползал ниже, расстегивая спальник, туда, где было сконцентрировано самое жаркое тепло – между ног. Целовал-вылизывал, ласкал языком самые чувствительные места любовника неутомимо и подолгу. Истомленный ласками Дженсен кончал быстро. Так же быстро отходил, лез к Мише, заставляя уже его выгибаться и шептать своё имя. На третий день Миша начал приглядываться к девчоночьему шампуню, потому как Дженс уже откровенно издевался над нежничавшим с ним партнером, который всё не решался на "сухой" секс, терзая их обоих взаимной дрочкой, минетом и иногда просто торопливым ёрзанием друг о друга. Хотелось так, что и этого бывало достаточно, чтобы запачкать спальник. Перед тем, как сняться с лагеря, они сходили всей группой к южной стене Аконкагуа – почти вертикальному отвесу высотой в три тысячи метров. Вид завораживал. Девчонки, вымотанные уже приличной высотой в четыре тысячи, всё равно восторженно визжали, но Миша совсем не удивился, что снежная лавина, кажущаяся таким маленьким облачком с расстояния в пять километров, сорвалась со скал только когда серебристый девчачий смех бархатно подхватил Дженсен. Запрокинув голову он смеялся, скалился на заснеженные зубцы в вышине. Из него бил азарт, и чуялась сила, какой не было там, на Эльбрусе. А то, что сегодняшним утром Дженс всё не мог остановить носовое кровотечение, Мишей всерьез не воспринималось. Хорошо еще, что не блевал после завтрака. Перед тяжелым восьмичасовым переходом в следующий лагерь Плаца-де-Мулас, Миша внимательно опросил девушек – кто как себя чувствует, визуально пригляделся к каждой. Женщины – выносливый народ, что ни говори. Группа чувствовала себя прекрасно и рвалась в бой. Бледность Дженсена Миша списал на явный перетрах, который был просто вопиющим нарушением режима. К вечеру они добрались до лагеря и свалились без сил. Палатки ставили с помощью подошедшей английской группы. Ветер поднялся жуткий и пришлось таскать камни, придавливать края палаток. Таскали, гоняли кровь, что б не болела голова. Миша, обняв Дженсена, заснул, как убитый. С этой отметки в четыре тысячи четыреста метров веселье в спальнике кончилось – силы были брошены на восхождение. Утром лагерь накрыло внезапным снегопадом и Миша, растираясь снегом у палатки, удивлялся, как поразительно точно и детально воссоздает природа реконструкцию их с Дженсеном прошлого, будто даёт второй шанс. Когда Дженс не вышел к завтраку, забеспокоился. Девушки наготовили каши, щедро усыпали её изюмом и сухофруктами. Это было просто роскошное меню и Миша не припоминал, чтобы в мужских компаниях так красиво оформлялись блюда, разложенные в обыкновенный пластик. Он ел – за ушами трещало. Никогда не страдал отсутствием аппетита на высоте. Дженсен присоединился к завтракающим позже, но так и не смог притронуться к своей порции. Быстро ушел за палатки, подальше от всех. Миша уже было рванул за ним, но потом увидел, как Дженс всего-навсего пытается кому-то дозвониться. Миша знал, тот беспокоится о своих мальчишках. Вспомнил, как тот недавно говорил ему, сердясь притворно: - Вот ты меня тут имеешь, а пацаны без присмотра вообще-то… Мишина группа ненадолго слилась с немногочисленной компанией молчаливых англичан, которые по-джентльменски ухаживали за девушками. Мулы остались внизу и теперь приходилось тащить десятикилограммовые рюкзаки на себе. Девчонки не ныли и сосредоточенно шагали вверх. Впереди шли англичане. Дженсен с Мишей замыкали группу. Иногда они касались друг друга руками, совсем чуть, и Миша чувствовал самое неподдельное счастье и что-то ещё: глупое, примитивное чувство, ощущавшееся разлитым теплом в груди и пустотой в яйцах. Любовь. После дня акклиматизации они поднялись еще выше. Лагерь носил странное название Канада. Дженсен достал свой старый бежевый свитер, потому что в "Канаде" всегда было холодно и резкий перепад температур ощутимо портил настроение и самочувствие. Пусть храбрецы говорят, будто на пяти тысячах страдают всего лишь легким головокружением, Миша знал – это враньё и бравада. Даже ему, небожителю, было не по себе. Походив на заброски снаряжения туда-сюда вверх-вниз, погоняв девчонок по склонам, они снова двинулись в путь после ночевки. На пяти с половиной тысячах, в лагере Нидо де Кондорес, их снова догнали англичане. Дженсен отлеживался после перехода, а Миша разговорился с совсем молодым парнем, который весь день таращился на Эклза. Сначала тот всё порывался залезть в их палатку, но Миша остановил его властной рукой - Дженсен отдыхает. И Джим, так звали парня, согласно кивал головой: - Да, после такого сложного восхождения отдых нужен не то слово, - и восхищенно шептал: - Вот это характер, ведь плохо ему, а терпит, идёт. Миша недоуменно оборачивался к палатке, в которой скрылся его парень и переспрашивал: - В смысле? Джим округлял глаза: - Вы чего, не знаете? Дженсен крутой. Ну да. Крутой. В принципе, все здесь крутые, кто имел за спиной хоть несколько покоренных вершин. Миша, например. Но Джим только пренебрежительно махал рукой – восхождение восхождению рознь. - Он же почти один – один, понимаете? – поднялся на К2***! Говорят, даже без разрешения властей. Взяв только одного проводника… Мне сказали, что мистер Эклз вообще не переносит высоту, а он смог взять восемь тысяч, представляете? Он вам рассказывал, как это было? Рассказывал? Миша побелевшими губами повторял «Что? Что?» и не замечая вцепившегося в рукав его куртки мальчишку, стремительными шагами шел к их палатке. - Он же только вернулся с Каракорума, и снова в горы… Вот это герой! – прилетело в спину уже запредельно восхищенное и Миша наконец отрезал себя синтетическим пологом от потока целого откровения, обрушившегося на него так внезапно. Ворвался в палатку и по-новому глянул на бледного Дженсена, которому было плохо, ох, как плохо... - Руку. Жестко схватил за запястье непонимающего, вялого. Другой нашарил в рядом лежащем рюкзаке портативный тонометр с секундомером. Пока отсчитывал пульс, прижимая вену пальцем, все смотрел в глаза, обрамленные темными кругами. Думал, черт возьми, что видел же и просто не замечал - не хотел замечать очевидного: у Дженсена горная болезнь в черт знает какой стадии! Так доверчиво обманулся в своем упрямом мальчишке. А он взял К2. Чогори, вторую вершину мира, самый северный восьмитысячник, гору-убийцу, по сложности восхождения превышающую Эверест. Миша выуживал из головы голые факты: смертность при восхождении – двадцать пять процентов; одно время считалась абсолютной высотой; зимой – неприступна. И Дженс, с каким-то китайцем, в одиночку пошел на штурм? Без пермита? Это означало, что если бы ему стало плохо, никто бы не пришел на помощь, не вызвал спасателей и не взял бы на себя ответственность за его смерть. Миша сорвал с его руки манжету, ожидаемо увидел зашкалившие показатели на маленьком экранчике. Да как он вообще прошел медосмотр? Яростно снова уставился на лежащего перед ним спокойного Дженса. Тонкие струйки из его обеих ноздрей прочертили две симметричные линии, и Дженсен поморщился и приподнялся. - Кто тебе сказал? – спросил, догадавшись, что ярость в глазах Миши не случайна и он всё знает. - Мальчишка-англичанин, Джим. – Миша достал ватные тампоны, протянул Дженсу. – Считает тебя героем, герой. - Да ну. Глупо. - Глупо? Верно. Ты… Ты… Миша задохнулся. Герои умирают молодыми. Дженсен мог не вернуться оттуда живым, ему ли не знать. Но не это было важным сейчас. - Почему ты не сказал мне, что только что с такой высоты? Дженсен удивленно вскинул юрови: - Я сказал. Миш, я сказал тебе, что был в горах, когда ты спросил меня. - Ты не сказал, что это был восьмитысячник, Дженсен, - тяжело и обвинительно произнес Миша, глядя, как тампоны, смешно торчащие из веснушчатого носа, на глазах пропитываются кровью. – Ты должен был, но не сказал. - Ты не спрашивал так подробно. И я ничего тебе не должен. – Дженсен отвернулся, в момент замкнувшись. Мишу прошибло и он вдруг понял, увидел теперь всю эту ситуацию совсем по-другому. Припомнил, как Дженсен пытался что-то ему сказать, да так и не сказал, устыдившись поражения: он считал К2 проигрышем... А Миша побоялся спрашивать, трусливо не хотел узнавать правду, что б, не дай бог не спугнуть снова. Только и думал, что о своей любви. И разве Дженсен в силах был отказать Мише, который так звал его к себе, с собой, так убедительно выказывал желание доказать свои чувства? Мечтал наверно с самого Эльбруса, с тех самых пор как влюбился в него, о совместном восхождении. Даже не подумал, что организму требуется отдых, что новый набор высоты надломит вымотанное сердце окончательно. А может и подумал, но плевать хотел на трудности, упрямый, бестолковый, любимый его мальчишка!.. Миша, вспоминая гигантские значения чисел тонометра, напридумывал себе уже черт знает что. Он видел, как ломает людей горная болезнь, он видел, как умирают от разрыва сердца или отека мозга, и потерявшись мысленно во всех этих ужасах, не чувствовал, как сам бледнеет, как Дженсен испуганно трясет его за руку и пытается встать. - Лежи, тебе дыхалку успокоить надо, - сказал, опомнившись и снова утонул в липком страхе. Дженсену противопоказана высота, как он вообще поднялся на восемь тысяч? И зачем, зачем он полез с ним на эту не первой красоты гору? Ответ знал, получил его еще у подножия Аконкагуа, где впервые поцеловал Дженсена и тот без слов ответил ему «Да». Мучительно решал, что делать. Решил, когда Дженсен всё же встал и неловко пошатнулся от головокружения и слабости. Миша подхватил его и безапелляционно заявил, что снимает с маршрута. - Ты дальше не пойдешь. Я не позволю, – впечатывал стальным голосом в изумленного Дженса своё решение. – А про свой восьмитысячник расскажешь потом. Дженс ухмылялся, всем видом показывая непокорность: - Миш, мы выше точки невозврата****. Я не дойду вниз даже с проводником, если таковой и объявится. Ну что ты? Не злись. Я себя знаю, это скоро пройдет. Поднимемся вместе, а потом будешь меня лечить, если тебе захочется поиграть в больничку. Он еще шутил! Бледный, истекающий по утрам кровью, упрямо блюющий на каждом привале несносный мальчишка, влюбленный в Мишу и высоту. Мише было так жаль. Жаль Дженсена, жаль себя, скованного по рукам и ногам контрактом, по которому он обязан был довести группу до вершины. И, не бросать же девчонок одних с какими-то англичанами? Он больше всего на свете хотел бы остаться с Дженсеном и снова не мог. Не мог уйти вниз с ним и на вершину взять не мог. Смешно, по-стариковски боялся смерти и даром, что не своей. Дженсен - его жизнь, любовь его, заоблачная высота… Та, что лучше гор. - Ты не пойдешь на вершину. - Что? - Я вызвал по спутнику вертолет… *** Ураган «Дженсен». Будь Миша метеорологом, обязательно бы назвал какой-нибудь тайфун именем любимого. - Ты не посмеешь, нет, только не в этот раз, слышишь? – орал на него Дженс в палатке, хватаясь за Мишин свитер. – Ты не можешь вот так распоряжаться мной! Не можешь решать! Я не мальчишка! Зачем ты позвал меня? Чтобы что? Поиграться? Чтобы решить смогу я или нет? Надоело, что ты всё решаешь! Когда видеться, когда – нет. Захотел – позвал, взял на вершину, не захотел… К чёрту! За пределами палатки завывал ветер, «Белая» буря. Внезапная, сильная и, Миша знал – кратковременная. Такова Аконкагуа. Она дала им время, задержав своими ветрами вылет парамедиков. Но Дженсена это не спасло. Наоборот, его оставшиеся силы были впустую потрачены на ненужные эмоции и споры. Дженсену становилось хуже, он задыхался и уже не пытался кричать. И Миша с отчаянием думал, что, может, если б он переварил в одиночестве новость о его восхождении на К2, остыл и просто подождал, дав время Дженсу отдышаться, смириться с высотой – тот бы дошел. Тяжело, трудно, но дошел бы. А Миша панически испугался, перестраховался, но, если честно, себя не осуждал. Он любил. И понимал, что Дженсену сейчас плохо оттого, что это он, Миша, сам, два месяца назад смертельно глупо толкнул своего любимого на штурм почти что самой неприступной вершины мира. Внезапный буран, накрывший лагерь, так же внезапно кончился и вдалеке уже слышался звук летящего к ним вертолета. Дженсен лежал в палатке, в кислородной маске – у англичан нашелся небольшой баллон. Уже ничего не мог говорить, только дышал жадно. Один раз попытался, когда Миша, с искренним восхищением ругался на него за неразрешенный никем штурм Чогори: - Почему не пошел на Эверест? Никто не взял в группу? Да? Если б я знал, что ты полезешь на К2 – никогда б не отпустил, слышишь? Дженсен слабой рукой сдвинул маску и прошелестел еле слышно: - Она всего лишь вторая. Вторая по высоте*****, – и безразлично отвернулся, уткнув нос в складки спальника. Миша вздыхал: глупый мальчишка. Несносный просто, думал. Упрямый и бешеный. Как же так? Они снова спорят. А еще вчера решали, нет, Миша решал, фантазировал вслух, совсем не вспоминая про горы, как Дженсен переедет к нему в Нью-Йорк, в его просторную пустую квартиру, как заживут… - А как же мальчишки из моей школы? – спрашивал Дженс. Ах да, мальчишки… И Миша махал рукой – тогда я к тебе перееду. Да, в Остин. Продам нью-йоркские хоромы и заживем в твоем родном Техасе, какая разница. Раз уж Дженсену без своих пацанов никуда. Дженсен не говорил «да», но и не очень-то сопротивлялся тому, что во всех Мишиных мечтах вплетен был обязательно и неизбежно в придуманную им реальность, где они вместе и навсегда. Тихо смеялся, тычась в шею губами и прижимаясь теплым боком к Мише, говоря задумчиво: - А ты изменился, Миш. Встать Дженс сам не смог, Миша поднял его на руки, вынес из палатки, стараясь укрыть плечом от сочувственных взглядов, которыми провожали альпинисты носилки. Это вовсе не позорно, говорил себе Миша, вот так покидать склон непокоренной Аконкагуа. В конце концов, он сам когда-то возвращался с нее со сломанной ногой, так и не дойдя до вершины. Но Дженсен от всей этой печальной церемонии враз потерял последние силы и Миша никак не жалел о вызванной им бригаде медиков, с болью глядя на его снежную бледность. Шел рядом с носилками и держал в руке безжизненную руку Дженса. Пусть он снова всё испортил, но если бы случилось несчастье – это была бы его вина. Он усмехнулся. Как и покорённая Дженсеном К2 – его заслуга, и не то чтобы этим можно было гордиться… Уже у самого вертолета, он наклонился к Дженсену, не стыдясь, не прячась. Обнял руками лицо, хоть тот и отворачивался, не позволяя. Даже не знал, что еще сказать – всё и так было сказано. И вдруг встрепенулся, вспыхнул весь – понял, что доказывая все эти дни своё расположение, привязанность, желание, так и не сказал главного. Того, что приберегал для вершины; что, может быть и не нуждалось в озвучании, так уж было явно и видимо без слов, но Мише показалось – Дженсен уже давно ждёт этого. - Я люблю тебя, - сказал ему спокойно и уверенно, даже не подозревая, что опоздал. Дженсен, посмотрев на Мишу прямо и совершенно холодно, отчетливо произнес: - Серьезно? А знаешь, тебе теперь придется жить с этим. Внимательно вгляделся, как меняется в лице Миша, и с осознанной жестокостью, не отводя глаз, добавил: - Одному.***
Через три дня Миша с группой был на вершине. Джессика, Елена, Нина, Соледад, Ева и Нора весело и устало махали руками в камеру, когда Миша фотографировал их счастливых, покоривших Аконкагуа. Симпатичная Дэн, условно ненужная, стояла в кадре поодаль, болтая с каким-то альпинистом. Миша дышал тяжело, с надрывом. Он не мог припомнить такого сложного восхождения за всю свою жизнь. Будто небо утекало из его вен, унося былую легкость, отбирая волшебную способность принятия высоты, оставляя лишь чувство земного притяжения. Дженсен был в безопасности, внизу, в местной больнице. С ним всё будет хорошо, сообщил ему Рауль, отзвонившись по "спутнику". И, Миша конечно понимал, что упрямец его не дождется: сбежит. Унося с собой заоблачную высоту, которая теперь так необходима Мише, и которую не заменят даже горы.