Аконкагуа - Нью-Йорк Пять лет назад
Четыре... Три... Два...
Доктор в местной больнице сказал – пятьдесят на пятьдесят. Возможно, что Дженсен дошел бы без опасных последствий для здоровья. Возможно, у него бы начался отек легких. Миша усмехнулся – в палатке фельдшеров у подножия Аконкагуа этот диагноз ставили, кому не лень и он не считался чем-то страшным, потому что Хосе, старенький доктор-самоучка, всегда путал – кому отек ставить, а кому обычную простуду. Миша, когда вниз спустился, немного поостыл: с прозорливостью опытного сердцееда безошибочно почуял фальшь жестокого вердикта Дженсена. Говорил тот, конечно убедительно и зло, но куда более правдиво звучали его стоны, все его вырывающиеся по ночам нежные слова. Слова, в которых виделось будущее. Но больно всё равно было, да так, что хотелось как можно скорее добраться до госпиталя и надавать по щекам наглому, самоуверенному мальчишке. За то, что такой непослушный, такой упрямый, такой, какой есть. А потом забрать его из больницы, заласкать-заговорить, никуда не отпускать, заткнуть рот поцелуем и не дать снова лгать. Но Дженсен не дождался Мишу, уехал. Миша совсем не ожидал, когда позвонил ему – прощай, гордость - что Дженсен возьмет трубку практически с первого гудка, будто ждал, надеялся на Мишин звонок, держал телефон рядом. Спокойно объяснил, что с ним все в порядке, что улетел срочно, потому что вызвали, потому что – работа… Правда или нет, но Миша уже не слышал те жестокие нотки в голосе, которыми Дженсен разбавлял свои обидные слова, убивая его неделю назад в Нидо де Кондорес. Он будто извинялся, и хотел что-то сказать, хотел опровергнуть и не мог. Миша бы и рад был поговорить серьезнее, и так сам позвонил, откровенно влюбленный, растерянный. Но Дженс не стал затягивать их разговор – быстро свернул беседу, будто боялся услышать что-то необратимое, то, что поставит его перед неизбежным выбором… Миша ведь не умрет без него? Не умрёт. Жить сможет. - Пока, Миш, звони…как-нибудь… И Миша звонил. Регулярно справлялся, как там его Дженс, все еще воюет со своей малолетней бандой? Как здоровье? Родители? Как сам… Дженсен охотно делился и сразу же прерывал беседу, как только Миша позволял себе заикнуться о них, вспоминал невольно разговоры в палатке и не только разговоры… - Дженс, я скучаю, помнишь… - Мне пора, Миш, не надо, давай потом, - обрывал его Дженсен и клал трубку. Миша понимал, что Дженсу просто некогда потакать его романтическим порывам – он с высотой бьётся. Доказывает. Равняет счёт, упрямый мальчишка… Через полгода Миша бросил попытки вернуть прошлое. Догадался вдруг, что Дженсен вообще-то может решить сам – быть ему с ним или нет. Вот пусть и решает, раз такой самостоятельный. А Миша подождет. Совсем недолго, потому что жизнь коротка и безответная любовь, настигшая его так внезапно, вообще-то не вписывается в его планы. Он вдруг вспомнил, какой был сам в двадцать восемь, еще до их встречи. Горы, палатки, приключения и сплошные романы. Дженсену охота так же покорять вершины, так же безбашенно веселиться, а вовсе не сидеть парочкой в квартире, пить чай и любоваться клёнами. Не стоило впадать в крайности, предлагая совместную старость. Много всего наговорил Дженсену Миша в пылу их страстных игрищ. Все три их счастливых дня он изводил любовника своей агрессивной чувственностью и что уж там шептал ему ночами – вспомнить бы, ох. Позабылось Мишей совсем, что у Дженсена своя война - война с высотой. И Миша ему совсем не помощник в этом, а скорее, эмблема его неудач. Так что пока приходилось жить со своей любовью, как сказал тогда Дженсен и как назло – сталкиваться с ней повсеместно. Миша, завершив работу в Аргентине, улетел в Нью-Йорк, снова стал лазать по небоскребам и регулярно ходил на все альпинистские сборища, скучая, и все равно не в силах пропустить ни одно из них. Так уж хотелось видеть Дженсена, который после восхождения на К2 стал неожиданно узнаваем всеми и, стоя в компаниях среди знакомых и друзей, всегда ярко светился, солнечно улыбаясь. Миша безошибочно находил его в толпе на приемах. Правда, улыбка любимого гасла мгновенно, едва натыкался его взгляд на Мишин синий. Миша подходил, здоровался, жал руку, когда Дженсен не глядел колючкой. Иногда замечал, как внимательно слушает Дженс его рассказы об очередном своём восхождении – разумеется, удачном – и поздравляет. Серьезно, искренне и так холодно. Знал бы, с каким трудом и будто неохотой Миша, чтобы не покрыться плесенью, залез на Пунчак-Джаю, последнюю гору в звездной семерке. После этой экспедиции его в кои-то веки совсем не тянуло в горы. Надоело. И в Нью-Йорке – надоело. Всё – надоело. Понял это ещё отчетливей, когда встретил Дженсена на ежегодном торжественном приеме Ассоциации альпинистов. Дресс-код обязывал, все были в костюмах и Миша плыл пингвином среди такой же черно-белой толпы, держа в руке бокал с шампанским. Дженсена увидел сразу же. Одного. Это была такая удача, что Миша поднажал, плечом пробивая себе путь к нему, потому что в черном костюме и бабочке Дженс был ослепителен. Он только что вернулся с Памира и сиял бронзой скул, выделяясь свежим загаром среди бледнолицых нью-йоркцев. Миша обалдел ровно настолько, чтобы подойти очень близко, невзирая на привычный колючий взгляд, поздороваться и даже аккуратно взять своего зеленоглазого под локоток, заставляя отставить такой же бокал в сторону. Свой-то Миша пихнул в руки совершенно незнакомому человеку еще на пути к звезде – понял, что хочет дотронуться и понадобятся обе конечности. Они поздоровались, перекинулись парой фраз. Дженсен и не думал сбегать, смотрел своим непонятным взглядом и даже руку позабыл высвободить, неожиданно предложил: - Выйдем? – и повел Мишу за собой в сторону мужской уборной. Миша не особо понимал, чем Дженсу не нравится их публичная светская беседа, и не успел обрадоваться назревающему приватному разговору между ними. Потому что едва захлопнулась дверь в туалет, он был прижат к холодной стене горячим телом. - Что ты дела… - так и не успел спросить, Дженсен вжался в него еще сильней, выбив весь воздух из-под ребер, и просто уткнулся ему в шею, даже не ища губы, не требуя поцелуй. Стоял, дышал Мишей, судорожно втягивал носом воздух, касаясь губами шеи так невесомо, что и лаской это было назвать нельзя. Господи, дошло тут до Миши, как же Дженс скучал по нему, как же скучал… Миша поднял руки, безвольно свисавшие вдоль тела, осторожно обнял, погладил голову, успокаивая, сказал, что теперь-то будет все хорошо? Да, Дженсен? Скучал по мне? И я. Я тоже. Давай поговорим о нас, перестань от меня бегать. Я так всегда волнуюсь за тебя: ты глупый, бешеный, безрассудный просто в последнее время…. Ну зачем ты снова полез на Каракорум два месяца назад? Что? Конечно, знаю! Я всегда слежу – где ты и что делаешь, и по каким горам лазаешь… Ну и что, что почти не звоню, подумаешь… Я просто даю тебе время, понимаешь? Я всё так же, я по-прежнему тебя лю… Дженсен оборвал его так стремительно, поспешно развернувшись спиной к стене и рухнув на колени. Вцепился в Мишины бедра, яростно стал рвать ремень его брюк, отпихивая руки. Всем своим видом показывая – никаких разговоров, ясно? Ни о какой любви. Добрался до белья, торопливо высвободил из трусов уже вставший член Миши, коротко взглянул снизу вверх на задыхающегося, непонимающего ничего бывшего любовника – прикрыл глаза и положил тяжелую головку себе на язык, широко открыв рот. Провел с нажимом, слизывая выступившую влагу, направляя член себе в рот рукой, насадился, стал сосать… Миша запретил себе думать, как это неправильно; что с Дженсеном что-то не так и надо бы поговорить, а не затыкать ему рот своим стояком. Но отказаться от знакомых губ сил не было. Миша стоял, опершись дрожащими руками о стену и медленно трахал рот Дженсена, который позволял делать это и сам помогал Мише вставлять до горла, прижимая его бедра к себе рукой. У Миши как раз стали искры из глаз сыпаться, когда в кармане Дженсена забренчал сотовый, но тот не обратил на него никакого внимания, вылизывая Мишины яйца и жестко водя рукой по напряженному стволу. Когда Миша стал кончать ему на лицо, Дженсен приоткрыл рот, ловя теплые капли и от этого Мишу накрыло уже основательно. Так сильно, что он даже не стал приглушать звук собственного голоса, которым протяжно тянул первый слог имени любовника. Он даже смущенного покашливания позади себя не услышал… Дженсен же выглянул из-за стоящего перед ним Миши, не стесняясь показывать перепачканное спермой лицо, и криво улыбнулся кому-то. Назвал какое-то имя – Джон, Стив, Майк - Миша не разобрал, и неловко поправляя свой твердый член в брюках, поднялся с колен. Вошедший парень старался не смотреть, как Дженсен отряхивается и особенно – как облизывается. - Жду у машины, - коротко кинул Дженсену и, круто развернувшись, вышел из уборной. Это был не то чтобы неловкий момент, это была просто адски неловкая ситуация. Миша, высосанный досуха, обессиленный оргазмом, все же нашел в себе силы спросить с горьким упреком: - Дженсен, что ты делаешь? Что с тобой? Так же нельзя... Тот посмотрел снова так холодно, колюче – знакомо и привычно – ответил: - Что? Будешь нотации мне сейчас читать? – ухмыльнулся, добавив, - чья бы корова мычала… Миша поморщился: знал прекрасно Дженсен, что Миша еще совсем недавно так же куролесил, менял любовников, и не особо задумывался, как оно выглядит-то со стороны. И посмотрев вдруг на Дженсена, увидел себя. Такого, каким был десять лет назад. Дженсен привел себя в порядок, направился к дверям, даже не смотря на Мишу - сосредоточенно старясь на него не смотреть. Миша сказал ему в спину: - Ты объяснишь мне, что с тобой творится? Или просто уйдешь? Дженсен остановился, не поворачиваясь. - Уйдешь? Вот так? - повторил Миша. - Вот так, - ответил Дженс, запоздало смутившись, и неохотно посмотрел на него. Ослепительный в своей черной двойке, немного растрепанный после секса, с распухшими от минета губами. Совсем не напоминая того солнечного паренька, который смущенно ерзал в спальнике под Мишиной рукой так давно, что и не припомнишь…***
Миша перестал звонить, мысленно дав Дженсену два года. Два года на гулянки, на сумасшедшие путешествия, проекты, экспедиции. На романы. И это как раз было не самым страшным в его начавшемся ожидании. Пусть гуляет, пусть спит с кем хочет и даже заводит отношения, как с тем парнем, с которым Дженс потом ругался у машины – Миша их видел, выйдя из уборной вслед за ним. Романы Дженсена ничего не значат. Дженс любит его, он наверстывает именно Мишины победы, пытаясь стать равным и вот это было страшно. Снова ожидать вестей со склонов Тибета, Памира, Альп. Не спать, зная, как Дженс с командой попал в бурю и все пять дней от них не было вестей. Почти не есть, когда упавшего со скалы альпиниста полез спасать именно его мальчишка и спас-таки, сломав себе руку. И когда он пропал с группой в Альпах, накрытый лавиной, Миша думал – умрет сам, так заныло сердце, заколотилось под ребрами. Дженсена нашли и всех остальных тоже. Спасли, выходили… И Миша, после потрясения, даже не получив награду – хотя бы звонок из Европы – страшно психанул. Сначала привычно отправился в горы и вернулся в Нью-Йорк, удивляясь равнодушию, с которым залез в третий раз на любимую Мак-Кинли. И пытаясь возненавидеть все горы на планете, понимал - не получится, ведь смешно же ненавидеть куски камня, пусть и громадные, думая, что именно они отбирают у него любовь всей его жизни. Через год Миша продал квартиру в Нью-Йорке, уволился и поехал обратно к Фрэнку на Аляску. Тот звал его давно, обещая что суровость края враз снимет всю головную боль Миши и вытрясет дурь из остального тела. Миша переехал навсегда, чем очень удивил друга. Построил дом недалеко от Талкитны, маленького городка, стартовой площадки для всех желающих взойти на Мак-Кинли, устроился в туристическую фирму проводником. Талкитна – разноцветная, веселая, была по Мише. Это был немного неожиданный исход всей его разудалой юности, наполненной приключениями – осесть в далёком северном поселении, сбежав из многолюдного мегаполиса. В Талкитне жителей всего-то тысяча – медведей больше, а мэром избран кот по кличке Стаббс. Неизвестно почему, но в городе было много приезжих хиппи. Своей яркостью и непохожестью на остальных они разбавляли двухцветье севера. Зимой тут было всё белое. А летом – сине-зеленое. Дом у Миши был добротный, теплый, деревянный. Руки у него оказались золотыми и он, бросая взгляд на свои длинные пальцы, часто невольно вспоминал Дженсена, его слова и все их недолгие разговоры на Аконкагуа так давно… … - Посмотри, какие они красивые… Длинные, изящные… Вот скажи, - Дженс, рассматривая спокойно лежащую кисть Миши на своей груди, повернулся к нему лицом, - разве тебе никто не говорил, что с такими руками тебе нужно идти в скалолазы? Миша качал головой. - В нашем деле бицепсы ничего не решают, знаешь? Должна быть сильной сама кисть, - Дженс медленно переплетал их пальцы, нежно ласкал Мишину руку, - я сколько раз висел на одних пальцах на скалах… У тебя бы лучше вышло, твои руки восхитительны… В непривычных комплиментах сквозила двусмысленность, особенно когда Дженс подносил ладонь Миши к свои губам и мягко целовал ее. Говорил, что таким пальцам обязательно должно найтись применение и Миша вдруг краснел: он знал – какое. У Дженсена волшебный рот; чудесные мягкие губы. Когда он медленно втягивал Мишины пальцы в его влажную глубину – это смотрелось даже развратнее, чем минет. Миша стонал и заканчивалось всё чуть быстрее, чем обычно… Вспоминать моменты нежности было невыносимо. Одиночество, явное и болезненное, накрывало Мишу мгновенно. Это не было тем знакомым чувством, когда, поднимаясь в горы, ты один на один с миром только потому, что захотел этого сам, оставив позади себя всех тех, кто не смог добраться до вершины. Сейчас всё изменилось. И у подножия заснеженной Мак-Кинли его одиночество стало неотличимо от одиночества обычного человека, который когда-то давно потерял, не распознав, свою единственную любовь. Но жизнь продолжалась. Иллюзорный покой Севера, его белое безмолвие немного остудили Мишин пыл и к концу второго года в Заполярье, все еще думая о Дженсене, он вдруг понял, что научился ждать.***
США, Аляска, Талкитна-ледник Кахилтна-Анкоридж Год назад
Дженсен прибыл точно по расписанию, ровно через два года с небольшим. Миша столкнулся с ним в кемпинге в Талкитне, где всегда до восхождения собирались альпинисты. На людях они чинно поздоровались, и Миша, увидев тщательно скрываемый голод во взгляде Дженса, предусмотрительно приглушил в себе бешеное желание торжествующе заорать - "Ну что, нагулялся?". Не заорал. Еще потому, что от долгожданной встречи сердце сжалось непривычно сильно и ноги стали ватными. Он зашел к нему в гостиничный номер позже. Смотрел, как впустив его, Дженс собирает рюкзак. Ласково обнимал взглядом знакомую сильную фигуру своего бывшего парня. - Ты почему не позвонил? Не сказал, что приедешь? – спрашивал, - я бы… Дженсен поднимал голову и смотрел – «Что? Что бы ты?». Миша в смятении думал, что это ничего бы не изменило и удивлялся – как вообще Дженсен его нашел. - Ну, я думал, что ты не особо мне обрадуешься, если честно, - опуская голову и пряча взгляд, отвечал минутой позже Дженс. Потом сухо информировал: - Я в твою группу записался - хочу подняться на Денали... Он ехал на Мак-Кинли? Не к нему? Миша внимательно всмотрелся в порозовевшее лицо своего бывшего парня. Врёт. Врёт, конечно. - Перестань. Я рад тебя видеть, - Миша тронул его за плечо, попросил, - Дженс, посмотри на меня. Дженсен вскинул глаза. Смотрел не мигая, все еще сопротивляясь и пытаясь спрятать во взгляде то, что читалось так отчетливо и ясно. - Ты с кем-нибудь встречаешься сейчас? – напрямую спросил Миша. Вернулся к реальности, к необходимой обыденности, выясняя их статусы - чтобы на этот раз никого больше не зацепить, не обжечь мимоходом. - Не встречаюсь, – услышал ответ, - уже давно. Дженсен, отвернувшись, снова затеребил тесемки рюкзака, неловко скомкав их разговор. Миша выдохнул, опустился рядом на колени: - Давай помогу. - Не нужно. - Давай… Их пальцы встретились на какой-то застежке, переплелись и Дженсен вздохнул судорожно, всего-то от прикосновения Мишиной теплой ладони. Миша подавил желание сжать руку, опрокинуть его на себя, решив не торопиться – он два года терпеливо ждал, когда Дженс вернется к нему, нагулявшись. Резкие движения - неправильный выбор, пусть и хотелось до невозможности грубо и примитивно, известным способом - через поцелуй и нужные ласки, выбить правду, признание, дурацкие три слова. - Приходи вечером в бар на центральной улице, там уютно, весело, по-домашнему… - позвал он его вместо этого. Но Дженсен покачал головой: - Не хочется, Миш, устал от перелетов, лягу спать… Ну что ж, правильно. Перед восхождением не нужно нагружать себя разговорами. Нужно отдохнуть и набраться сил. Сам Миша заглянул в бар на минутку и вынужден был остаться на целых два часа – Фрэнк воодушевленно рассказывал страшные легенды о Мак-Кинли, постоянно уточняя у Миши подробности. Позже подошел Ричард, их босс, девчонки из офиса и кажется, Винсент, молодой и застенчивый тренер по йоге, из нового и пока единственного фитнес-центра Талкитны. Винсент был милым, и у них даже было что-то похожее на свидание месяц назад. Он сел рядом с Мишей и тот в порыве радости приобнял его дружеской рукой за плечи… Знать не знал, что в Талкитне их давным-давно чуть ли не поженили… Вечер заканчивался, Дженсен не пришел. Миша опрометчиво напился и задумчиво болтал в стакане янтарный виски, совсем не замечая, как Винсент прижимает к его ноге свою ногу. Бар шумел, голова кружилась, пора было собираться домой. Миша вышел на улицу, думая о своём, наткнулся на теплое, мохнатое… Руки обняли сами, обхватили меховую ушанку, притянули лицо к губам… Через минуту поцелуя Миша понял: губы – не те. Не те плечи, не те руки. Отстранился. Винсент все еще тянулся к нему: - Миш, ты чего? Я думал, мы… - Винс, нет… Прости. Отчего мы всегда любим не тех, нас любят – не те? Миша, пьяно шатаясь, сам не понял, как доплелся до единственной гостиницы в городе и стоял теперь под дверью номера Дженса. Был бы трезвым – не пошел. А теперь делать было нечего – постучал аккуратно и замер, ожидая сонного и сердитого ответа. Но тишина была гробовой. «Спит», подумал облегченно, вдруг осознав, что смелость его, рожденная под парами виски, совершенно неуместна – ночью выяснять отношения хуже всего: все равно утро расставит всё на свои места и казавшееся в темноте таким правильным и разумным, окажется грязным, непристойным и хуже всего, мимолетным. Утром Миша еле встал, еле доплелся до хижины рейнджеров и с трудом снёс шуточки коллег, заметивших его тяжелое похмелье. Только Фрэнк смотрел немного задумчиво и сочувственно. - Это же тот парень, из Чили, Джейсон? Да? – спрашивал он Мишу, - в нашей группе? Миша кивал и морщился – его тошнило. И поправлял Фрэнка машинально: - Дженсен. Джен-сен, Фрэнк. Полярник замечал: - Точно, Дженсен, всё не могу запомнить его имя… Говорят, он стал крут. Миша обрывал его с заметной злостью: - Он не крут, он… … «безрассудный, упрямый мальчишка, который родился на свет, чтобы испортить мне всю мою жизнь»… - Кажется, он был вчера в баре? – Фрэнк протянул Мише бланки разрешений на восхождение. Миша нехотя взял половину. Руки тряслись и заполнять их не особо хотелось. Не вслушиваясь, мимоходом ответил: - Да нет, он в гостинице остался, спать лег… - Да? Ну, значит, это был не он, - легко согласился Фрэнк и закопался в бумаги. К обеду они были на леднике у подножия. Группа была большой и на место летели двумя самолётами. Дженсен был в другом и Миша так его еще и не видел. Занимался своими клиентами, с удовольствием рассказывал о Денали, к концу перелета совершенно успокоившись и смирившись с неровно бьющимся сердцем, думая, что проклятого виски вчера было выпито непростительно много. Когда вышел из самолета на звенящий морозный воздух понял – всё похмелье давно выветрилось, а в груди – набат и первые признаки инфаркта оттого, что Дженсен, стоящий у соседнего самолета на белоснежном насте, смотрит холодно, отстранённо и зло. С этого момента начался ад. Личный, персональный ад Миши Коллинза. Дженсен переменился. Дженсен его избегал. Дженсен не смотрел в глаза. Они ставили лагерь, рыли ямы под палатки и Миша видел, как остервенело работает Дженс на морозе. Пышет облаками выдыхаемого пара и даже слышно, как пыхтит. Дракон, не иначе. Обжег взглядом, когда Миша подошел узнать – как дела, как Дженс себя чувствует. На банальный вежливый вопрос получил в ответ колкость: «По барам не шляюсь – чувствую себя хорошо». Миша обиженно фыркнул и решил отложить разговор на потом. Сейчас Дженсен казался таким злым, нет – сосредоточенным, поправлял себя Миша, и это было в общем-то правильно – когда высота даётся так трудно, личное лучше оставить за бортом. Если Дженсену нужно хорошенечко разозлиться, чтобы взять Денали – Миша не будет ему мешать. Он поможет ему подняться, а уж потом они поговорят. Но в первый же вечер, перед самой ночевкой, Дженсен устроил бунт. Он, откровенно проигнорировав рекомендации гида, то есть Миши, о соблюдении режима, даже не собирался ложиться спать. Сидел с гитарой – и достал же откуда-то! Перебирал пальцами струны и тихо пел под нос что-то. Когда у костра число зрителей увеличилось втрое – зазвучал громче. Миша, идя к нему через весь лагерь, только гадал – как еще двигает пальцами на таком холоде? Но не дойдя, остановился за палаткой, слушая глуховатый баритон, улавливая в тембре знакомые нотки певучих аргентинских стонов. Миша вышел к несанкционированному сборищу и увидел, как почти вся группа заворожено слушает пение Дженса, а некоторые девчонки откровенно таращатся на него влюбленными глазами. Дженсен, как только заметил его приближение – тут же бросил инструмент и смешливо-иронично сказал: - Думаю, веселье кончилось – командор пришел. Почти вся компашка захихикала, а некоторые смущенно заерзали на своих местах – все же Миша был гидом и руководителем, нужно было слушаться. Тогда он лишь спокойно повторил снова, что режим на восхождении нужно соблюдать и посиделки за полночь им не одобряются. Дженсена не догнал, когда он стремительно уходил к своей палатке – ну не лезть же за ним, будя соседа! В голове не укладывалось – что на него нашло. Остальные три дня ничего не происходило. Они постепенно шли маршрутом, поднимались выше, из лагеря в лагерь, туда-сюда. Акклиматизация проходила у кого как и Миша лишь приглядывался к Дженсену, оставив всех остальных под наблюдение второго гида, Майкла. Дженс, когда замечал тревожные Мишины взгляды, кривился. Их ежедневные короткие диалоги обрывал, но Миша видел, что тот чувствует себя нормально, вовсю флиртует с девчонками и вся группа уже совершенно возмутительно в него влюблена. Денали дарила спокойные и солнечные дни. Миша же места себе не находил. За день до перехода в базовый лагерь все же пошел к палатке Дженсена - поговорить. Постучаться забыл – да и как? Откинул полог и только запоздало услышал, как томно звучит темнота двухместной палатки знакомым голосом. Шорох открываемой молнии был услышан и из спальника выглянула чья-то темноволосая голова – рот влажный, испачканный. - Ой. Дженсен, лежащий рядом, даже глаз не открыл, хмыкнул и вальяжно закинул руки за голову… Утром неприметный темноволосый паренек из Дженсовой палатки даже глаз не мог поднять на Мишу, а Дженсен улыбался и даже подмигивал. Вечером снова устроил шоу – откуда-то достал виски, взял гитару и пел-заливался, сидя у костра. Миша не сдержался – устроил выволочку ему при всех, большей частью разозлясь из-за того, что Дженс при его приближении и не подумал снимать свою руку с плеча девушки из их группы. - Что ты делаешь, Дженс? Зачем ты… так? – уже откровенно ничего не понимая, спрашивал его Миша, почти насильно отведя его в сторону от лагеря, - Приезжаешь без предупреждения, идешь со мной на Денали и… Это же не пикник, в самом деле! Если ты хочешь… - Я хотел, - обрывал его Дженсен, - ты даже не представляешь – как. Только ведь тебе уже совершенно не важно – чего мне хотелось. - Так скажи! – чуть не орал Миша, - потому что я ничего не понимаю – какая муха тебя укусила! Почему ты подрываешь мой авторитет в группе и намеренно нарушаешь режим! Дженсен хмыкал. Холодно и с укором спрашивал: - Что? Когда я нарушаю режим не с тобой – это уже преступление? Вот как? Миша кричал ему – почему не со мной? Нарушай со мной, раз тебе так нужно нарушать, но ты же решил взять Денали, я не хотел отвлекать, не хотел вставать между тобой и горами. Ну что ты, Дженс, я так хотел бы… с тобой, всё - с тобой, я так обрадовался, что ты приехал... да я же два года… ни с кем, чёрт… Дженсен смотрел презрительно – отчего? Миша не понимал, слыша обидное, обвинительное: - Да ну? Правда, что ли? А мне показалось, что у тебя всё хорошо и, знаешь ли, я не хочу снова становиться твоим походным увлечением, не хочу лезть в твою личную жизнь и нарушать планы. Миша терялся - какие планы? Что? Что? - Да какая, к черту, личная жизнь! Я все это время только с медведями и разговаривал! Тебя… ждал, - признался наконец, зажмурясь. Правда, вылетевшая как пуля, попала в цель, хлестнула по Дженсу, и он даже покачнулся. Не ожидал, не поверил. Залез в палатку, ничего не ответив, оставил Мишу в пронзительной тишине ночных гор. Мы отпускаем, чтобы привязать к себе. Формула действовала – Дженсен вернулся. Что-то напридумывал себе, нафантазировал… Это ничего. Это решаемо. Утром Миша решил поговорить снова. Встал пораньше и не нашел Дженсена в лагере. Майкл, смущаясь и отводя глаза сказал, что непослушный клиент, взяв двух девчонок, полез на самую середину ледника пить шампанское. - Что? К-какое… шампанское? Майкл? – переспрашивал Миша растерянно, - там же вчера трещина разошлась, ребята по рации сообщили, ты почему отпустил? Майкл хлопал глазищами и бормотал, что это же мистер Эклз, он же крутой… он же К2... в одиночку… - Если я еще раз услышу, как крут этот ненормальный, а особенно про К2 – я не знаю… - Миша замолкал, понимая, что это не лезет ни в какие рамки. С ледника доносилось бодрое пение. Женский голос пьяно фальшивил. Едва Дженс появился в лагере с двумя красотками, Миша остановил его за руку и поставил условия: - Либо ты сохраняешь дисциплину при восхождении, либо я буду вынужден снять… - …меня с маршрута, - продолжил за него Дженсен, - знаем, проходили. Серьезно? Ты снова не позволишь мне подняться на вершину? Они буравили друг друга взглядами минуту. Потом Дженс выдохнул: - Ладно. Не бурчи. Больше не буду хулиганить, – и хитро подмигнул девчонкам. Те влюблено хихикнули. Миша разозлился еще сильней. Опять получалось, что он был скучный педант, а Дженсен – душа компании. И ладно. Это никуда не годилось. Над лагерем повисла черная туча их недомолвок и Миша снова попробовал выяснить отношения. Новая попытка разговора ни к чему хорошему не привела: он опять не постучался. Теперь голова в спальнике Дженсена была явно женская, да и стонала девчонка тоненько и нежно. Дженс, вынырнув на звук вторжения из-под одеяла, посмотрел на Мишу спокойно, без торжества, и немного грустно. Миша пулей вылетел из палатки. Паршивец, значит, еще и за обе команды играет?... На Мишиных глазах? - Вон!!! – орал он, не стесняясь глазеющих на него туристов. Орал позорно, истерично и не заботясь о репутации. Майкл держал его за куртку, не давая подойти к Дженсену, который неспешно собирал рюкзак. Полноценного скандала не получилось, хотя Мише очень хотелось - терять было нечего, но Дженсен упорно молчал. Выпроваживая его из лагеря, Миша наговорил много обидного, а в ответ получил лишь его взгляд, прочесть который в пылу гнева даже не пытался. Поражение было полным и еще теперь все-все знали, что Миша, опытный и профессиональный гид-альпинист, как мальчишка влюблен в другого мальчишку без какого-либо намёка на взаимность. «Дурак. Истеричка» - ругался Миша на себя после восхождения. Приехал в Талкитну с ледника, проводив группу, и сразу же наткнулся на понимающие глаза Фрэнка. - Не смотри так, - пробурчал сердито, догадываясь, что Фрэнк уже слышал об инциденте, - у нас это давно. Фрэнк пожал плечами: - Я понял. И зачем-то проинформировал: - В Анкоридже шквальный ветер – самолеты уже неделю не летают. Миша, взявшись за ручку своего джипа, медленно развернулся: - Что? - Миш, Дженсен был тогда в баре и видел тебя с… Фрэнк не договорил, Миша уже рвал дверь машины и вскоре она, тяжело развернувшись, выносилась на шоссе… «Дурак. Истеричка» - ругался Миша уже на Дженсена. Ну увидел его с парнем – почему не поговорил? Не спросил? Потом качал головой и удивлялся злой судьбе. Приехав к нему, Дженсен не смог разглядеть ни Мишиного одиночества, ни прежней в него влюблённости, потому что, увидев его обжимающегося с парнем, ни в чем себе не отказывающего, просто поверил своим глазам и не стал отрицать очевидного - его не ждали... Когда Миша дозвонился Дженсену с дороги и попытался объясниться, то получилось плохо. Прибавил газу. Летел по шоссе сквозь белую ночь в аэропорт Анкориджа. Рассветное солнце выглядывало из-за сосен, пронизывая ярко-синее небо лучами. Первый раз в жизни Миша печалился ясному полярному дню. Лётная погода, кажется, так это называется…