Остин, Техас Восемь месяцев спустя, начало марта
Сегодня первый день весны, а солнце будто июньское – так яростно бьёт в глаза, а ведь всего девять утра! Миша проснулся, не в силах больше жмуриться. После двух лет в Заполярье сложно привыкнуть к теплу южного штата и палящему даже в конце зимы солнцу! Оно просто невыносимо, и как он вчера забыл задернуть шторы… Дженсен еще спит. Конечно, он на той половине кровати, куда яркий свет не доходит, и надо бы разбудить соню, впустив побольше солнца в их спальню, да у Миши рука не поднимается. Его парень очень устаёт в школе, воспитывая своих сорванцов, а сегодня у него выходной, прекрасный первый весенний день и планов на этот день у Миши очень много. Он вынужден пересчитать почти все веснушки на плече Дженсена, которое выглядывает из-под легкого одеяла, прежде чем тот начинает возиться, просыпаясь. Миша ужасно волнуется, уже забыв – как это. Последний раз он психовал так же, когда торжественно делал Дженсену повторное предложение. Вспоминать ужасно не хочется, потому что всё и было ужасно. Вернувшись из госпиталя домой прошлым летом, он совершенно потерял себя, растворился в эйфории после их чудесного спасения и радовался каждому отклику своего выздоравливающего тела - чувствую, живой. Дженсен участвовал с жаром, и сам теперь осторожничал с Мишей, боясь причинить невольную боль. Мише пришлось дня три доказывать, почти не выпуская его из объятий, что нигде у него не болит и можно тискать, сжимать и даже быть сверху. После утомительного секс марафона, Миша сгонял в Талкитну и купил в индейском магазине стальное кольцо – золота там не держали. Оно было простым и красивым, пусть не из драгоценного металла. На тонком ободке был выгравирован причудливый алеутский орнамент, а внутри стояла дата схода ИХ лавины, которая месяц назад уничтожила штурмовой лагерь на склоне заснеженной Денали. Зажав тонкий ободок в кулаке, он вечером на веранде, за бокалом вина - как и мечтал, вполне себе торжественно и романтично - сделал Дженсену предложение еще раз. "Я тут подумал..." - задумчиво начал Дженсен... Спустя минуту Миша непонимающе переспрашивал, срываясь на крик: - Твой ответ - "нет"? Нет? Ему в тот момент казалось - вот врун, вот капризуля, принцесса чёртова! Вы посмотрите только, он "тут подумал"! Развалился на стуле, сидит, довольный, разморенный, удовлетворённый... И спрашивал ядовито: - Что, потрахаться значит приехал, да? - Я к тебе приехал! Сказал же! - обиженно восклицал Дженсен на такой несправедливый упрёк, - откуда мне было знать, что ты меня под венец потащишь? Хорошо же тебя головой приложило! Ты не думай, мне приятно... Но мы должны попробовать быть просто вместе, разве непонятно? Я должен знать, что мы не поубиваем друг друга через неделю! А уж потом штамповать паспорта... Слова были правильными, решение - рациональным, взвешенным, но Миша, подводя итоги своего десятилетнего романа, упрямо не желал никакой приземлённости между ними, так неожиданно став конченым романтиком в свои сорок. Оскорблялся и не жалел эмоций: - Я убью тебя прямо сейчас! – орал Дженсену, - я так долго ждал тебя, а ты!.. И пусть меня действительно хорошо приложило, но теперь я точно знаю - чего хочу! А ты...ты просто мстишь мне за тот первый раз, когда я тебя бросил на Эльбрусе! Зачем он вспомнил их первую встречу - сам не понял. Но Дженсен обиделся окончательно и стал орать тоже. Что-то о том, что Мишу чувство вины заело, наверно. И правильно! Потому что тогда он его действительно бросил, хорошо, что хоть сейчас это признаёт и не забывает… Это был не первый их скандал, и не первая ссора, но мирились они день спустя первый раз. Яростно, пылко и очень долго. Целуя Дженсена в распухшие губы после, Миша уже понимал – никакой свадьбы не будет, ничего он от Дженса не добьется, даром он, что ли, самый упрямый человек на свете… Ну не окольцовывать же его, как птицу, насильно, всё равно ведь, захочет - улетит... Они так и жили до сих пор не женатые и к концу восьмого месяца их отношений, Миша нехотя признал, что Дженсен все-таки был прав. Быть вместе было трудно. Банальный вопрос выбора стороны кровати закончился опять же скандалом, в котором Миша проиграл и теперь привыкал уже полгода спать на нелюбимой левой половине, оскорблённо отказавшись спать раздельно. Конечно же, этот бред - односпальные кровати, поставленные рядом - предложил Дженсен, и до сих пор засыпая, он отворачивался от Миши и почти всю ночь лежал к нему спиной. - Да ты в палатке ласковей был! Мы спали там в обнимку! – обиженно пыхтел Миша. Дженсен пожимал плечами: - Мы сохраняли тепло, насколько я помню. И я, в общем-то, ни с кем не сплю в обнимку. Потом поправлялся: - Не спал, – и немного виновато, хотя Мише казалось - снисходительно, предлагал, - но если тебе это важно, я попробую. Пробовал он до сих пор, и до сих пор у него это не получалось. Но в остальном в постели всё было восхитительно. Когда Дженс не спал, он был идеален. И вырвавшись из тесноты палатки на простор спальни, гостиной и даже кухни, Миша замечал за собой, что каждый раз хищно примеривается взглядом практически ко всем горизонтальным поверхностям в доме. Постель, кресла, стулья, столы – предметы мебели манили его, потому что все они годились для того, чтобы усадить или уложить на них его парня. Дом казался полигоном для секса, причем абсолютно весь. Недотрога Дженсен, ненавидящий обнимашки во сне, был совершенно не против. И всё же в первое время, наблюдая каждое утро бархатные лопатки любимого, уткнувшегося в другой угол кровати, Миша мстил ему едкой иронией и разбавлял идиллию их совместных завтраков, насмехаясь над его детским меню. Кофемашина трудилась на износ. И пока Миша хлебал свой черный эспрессо, Дженсен лакомился горячим шоколадом. Насмешливо вздёрнутая Мишина бровь, когда по кухне в первый раз поплыл приторный запах какао, была воспринята Дженсеном в штыки: - Чего ухмыляешься? - Шоколад? Мой медвежонок – сладкоежка? – попытался пошутить Миша, и был жестоко лишен за это сеанса утреннего секса. Когда он не смог сдержать смешка при виде вытаскиваемого на свет божий из холодильника кусочка шоколадного торта на завтрак, то понял – вечерний секс отменяется тоже. Ну не знал Миша, что шоколад – главный пункт в меню его парня. Просто потому, что раньше они завтракали на такой высоте, где изысканность блюд совершенно не имела значения… Следующая битва была за Техас. Миша знал - в сентябре Дженсена ждали в школе и противился переезду чисто из вредности. - В моём возрасте не очень полезно так резко менять климат, - давил он на жалость и вздыхал про себя - да куда денется, поедет, конечно же... Дженсен смешно бурчал что-то про енотов, которых в Техасе уж точно не будет и договаривался с одним своим знакомым, чтобы помочь Мише найти работу. Но окончательно дожал его всего лишь одной фразой, сказав вскользь: - Мои родители тоже в Остине живут, думал, познакомитесь. Знакомство с родителями всегда неотъемлемо предшествует свадебной суете и Миша приободрился. Перед самым отъездом, уже собрав чемоданы, он, предварительно хорошенько напившись в баре Талкитны, не придумал ничего лучше, как пьяно грохнуться на колени и, запинаясь на полуслове, снова просить руки своего парня. Дженсен ему чуть по морде тогда не надавал, ужасно оскорбившись на хмельное предложение. Третье, между прочим, по счёту. Осенью они переехали в Остин. Дженсен хотел дождаться выпуска своих повзрослевших учеников, чтобы летом вернуться в Талкитну. Миша тоже работал: небоскребов и в Техасе было достаточно. Всё было хорошо. И уже к новому году Миша совершенно озверел от спокойствия и размеренности такой жизни, от предсказуемости всех вечеров и устоявшегося расписания объятий: утром – ленивый секс с нежной прелюдией; после работы, конечно, не каждый день, жесткий энергичный трах с простынями в стирку. Они снова ругались: - Мне нужно встряхнуться! Я устал, мне скучно! – на повышенных тонах объяснял Миша Дженсену, - я все десять лет жил в состоянии войны и не могу так просто взять и успокоиться! - Чего ты хочешь? - спрашивал его Дженсен удивительно мирно. - Просто скажи. Миша не знал. В горы? Да нет, еще болели переломы, и снова в палатку лезть не хотелось. Он виновато брал Дженсена за руку и извинялся за вспышку. А Дженс понимающе сжимал ладонь и предлагал куда-нибудь выбраться. - В клуб? - осторожно спрашивал Миша, зная, что Дженсен терпеть не может шумных сборищ. И удивленно замолкал на полуслове, когда его домашний парень предлагал: - А поехали в Нью-Йорк! Скоро каникулы... В первый же вечер в шумном и немного забытом Мишей Нью-Йорке они собрались на вечеринку. Миша блаженствовал, знакомил Дженса со старыми друзьями и немного жалел о том, что пока не может представить его как своего мужа. Текила лилась рекой и Миша всё тащил Дженсена танцевать. Дженс отнекивался. Он уселся за столик в углу, откуда, сверкая глазищами, следил за своим набравшимся парнем, который отрывался на танцполе. Когда в туалете к пьяному Мише подвалил симпатичный брюнет, Дженсен нарисовался незамедлительно и рявкнув, что это его парень, властно толкнул в кабинку. Секс на унитазе, достойный лишь обкуренных студентов, запомнился Мише надолго. Ревнующий Дженс был горяч и восхитителен. Следующим утром, днём и вечером секса уже не было, а была только тошнота, муторность и убийственная усталость после пьяной бессонной ночи. Лёжа с мокрым полотенцем на голове, Миша слушал ироничного Дженсена, который мягко вопрошал: - Ну что, встряхнулся? Прогулявшись по Центральному парку и показав Дженсену те самые клёны, Миша понял - недели здесь он не протянет, так захотелось домой, в их квартиру в Остине, в их тихие влюблённые вечера... Думал, может надо было все-таки рвануть в горы? И отрицательно качал головой на это, когда приходил домой с работы и сталкивался в дверях с Дженсеном, который целовал его тут же, у входа в квартиру, привычно и по-домашнему. - Я соскучился, - срывалось с языка и было абсолютной правдой. Миша постепенно стал привыкать к тому, о чем мечтал всегда – быть вместе. Вместе просыпаться, пить чай, приходить с работы, читать книги или просто смотреть из окна на улицу. В этом, пожалуй, был смысл, и надо было просто научиться быть счастливым не только на вершинах далёких гор. Думая обо всем этом, Миша уплыл на волнах дрёмы и вздрогнул, поняв, что засыпает. Он кинул взгляд через плечо Дженсена на тумбочку. Там стояло красивое панорамное фото Эвереста – прямо напротив закрытых глаз Дженсена. Рядом лежал узкий конверт без надписи. Миша ужасно волновался – понравится или нет? Должно было. В последнее время они частенько вспоминали свои путешествия и Дженсен многозначительно щупал Мишину руку - хорошо срослось, не болит? Знакомый, еле ощущаемый зуд зарождался где-то внутри, и не только Миша чувствовал эту жажду, неясное чувство, когда кто-то невидимый тихонько толкает тебя в спину, призывая к побегу из пыльных городов - иди, бери рюкзак, горы ждут. У Дженсена знакомо блестели глаза и Миша знал - его только за руку нужно взять, делов-то... Он еще раз кинул взгляд на тумбочку: фотография Джомолунгмы под фиолетовым небом ярко-синим пятном выделялась в залитой солнцем спальне. По воскресеньям Дженс ужасный соня и ждать больше сил не было. Миша легонько провел рукой по его плечу и полез под одеяло. Сразу нашел и огладил бедро, круглую ягодицу, скользнул между горячих ляжек – Дженсен даже во сне поддался, раздвинул чуть ноги, раскрываясь, и Миша вдруг понял – как же срослись они за эти месяцы друг с другом, изучили, подстроились, сроднились по-настоящему… Горы, столкнувшие их давно и так долго разлучавшие, остались где-то далеко-далеко, что и не верилось в скорое путешествие к новым вершинам. Рука его продвинулась глубже и пальцы машинально стали ласкать мошонку, подбираясь к члену. Сейчас Дженсен сожмёт ноги, Миша знает – ему станет щекотно, и он действительно их сжимает. Теперь руку не вытащить и Миша смеётся, просит вслух, уже зная, что Дженс проснулся: - Пусти. Дженс хихикает сонно и расслабляется. Раздвигает ноги и позволяет Мише хозяйничать дальше. Он мягкий, податливый, горячий ото сна. Жмурится, чувствуя, как Миша мнёт его полувставший член, чуть толкается в руку. Открывает глаза и видит на своей тумбочке конверт с фотографией. Привстаёт посмотреть – что там, и момент, конечно же, неудачный: Миша как раз двумя пальцами внутри него. - Миш? – вопрошает он, игнорируя аккуратное вторжение. - Не двигайся, - просит его любовник и старательно продвигается глубже. Дженсен даже бровью не ведет и Миша, не добившись заинтересованности, пальцы убирает. Ложится сверху, укладывая вставший член ему между ягодиц. - Ммм, - лаконично отзывается его парень и снова вопросительно смотрит на тумбочку, - что это? Миша молчит, придерживает Дженсена за шею, не пуская и легко скользит членом в растянутое отверстие. Дженсен так расслаблен, что Миша сразу же входит в него полностью и прижимается грудью к спине: - Не двигайся, - повторяет, потому что так хорошо; это и не секс вовсе, просто утреннее слияние, когда каждое движение наполнено ленью и негой, и нет нужды лихорадочно вбиваться в тело под ним, потому что даже так, без резких движений – сладко, томно, достаточно. Миша знает, что Дженсен не отрываясь смотрит на фото, на конверт, догадываясь – что там, и наверно, ждёт не дождется, когда любовник кончит – его любопытство берёт вверх над зарождающимся возбуждением. Скорее всего, у него даже не стоит и Дженс просто тихонько ведет бедрами, сжимается, подгоняет Мишу. Изворачивается так, чтобы подставить губы. Эта податливость и нетерпение нравятся Мише, он только не знает - отчего. От того ли, что сонный Дженсен совсем не мешает ему трахать его как вздумается, или же от того, что он так искренне по-мальчишески любопытничает насчет подарка. Он смешно елозит щекой по простыне от ленивых Мишиных толчков и неотрывно смотрит на синее пятно фотографии в центре тумбочки. Миша решает больше не мучить Дженсена ожиданием. Приподнимается и опускает глаза, чтобы видеть, как его член почти выскальзывает из ануса и медленно входит – сегодня очень медленно – выскальзывает и снова входит… Кончает Миша прямо в любовника, с долгим дрожащим выдохом ему в шею и чувствует, как невежливо Дженс сразу же тянется к конверту, хватает, поворачивается к Мише лицом. Миша не дает ему ничего сказать, просто коротко целует в губы и через шумное дыхание поздравляет: - С Днем Рождения, соня. Открывай. Дженсен улыбается и торопливо рвет бумагу. Вытаскивает два билета в Непал с открытой датой. Молча сияет. - Я долго думал, что тебе подарить и решил, что абсолютная высота как раз по тебе плачет, - шутит Миша и спрашивает, - надеюсь, возьмешь меня с собой? Дженсен кивает благодарно и уже сам целует Мишу. Тот прямо чувствует, как тридцатичетырехлетний его мальчишка еле сдерживается, чтобы не вскочить и не затанцевать по комнате с конвертом в руках... Через месяц, собираясь на Эверест, Дженсен сетовал, что так много снаряжения угробила лавина, а Миша неожиданно признался, что глупо скучает по его старому бежевому свитеру, который теперь был погребен под слоем снега на склоне Мак-Кинли со всеми остальными вещами. Потом Дженсен увидел положенную поверх всех пакетов кислородную маску. Поморщился, конечно, но даже слова не сказал. Не смог – Миша обнял его со спины и положив подбородок ему на плечо, объяснил: - Просто не хочу, чтобы твоё сердце останавливалось.***
Кто не был в горах – тот не поймёт. Кто не поднимался на вершины – не прочувствует. В Тибете пахнет небом и пылью времён. Вершины хранят отзвуки шагов Бога. На завтрак подают молоко яков, и сами они стадами медлительно бродят у подножия вечных гор. Базовый лагерь у Эвереста уже на высоте пять триста. Миша дышал легко, Дженсен – не очень. На семи тысячах девятистах двадцати пяти метрах - он четко засек альтиметром – Дженсен надел кислородный аппарат. Мёртвая зона*, все-таки, здесь даже ангелы дышат с трудом. Последние сто пятьдесят завершающих метров в их восхождении – это почти прямая тропа, ведущая по снежному гребню к вершине. Где каждый шаг даётся так тяжело, будто они лезут в крутую гору. Миша пропустил Дженсена вперед и шел за ним, жалея лишь о том, что не видит его счастливого усталого лица. И даже если бы Дженс вдруг обернулся – не увидел бы: что там разглядишь под маской и темными очками?! Дженсен и не оборачивался, упорно шёл к своей мечте, которая ему так долго не давалась. Миша не вмешивался, просто следовал за ним по скрипучему снегу. След в след. Уже на вершине, на самой крыше мира, они стояли рядом - Миша чуть позади плеча своего парня. Вторгаться в миг победы не стоило, но Дженсен, вдруг оторвавшись от созерцания облаков под своими ногами, не глядя протянул свою руку назад. Он тянул ее в сторону Миши, растопырив пальцы и Миша схватился, будто ждал этого всегда, как в том своём сне. Дженсен сжал её, сильно, благодарно. Даже сквозь толстую перчатку Миша почувствовал, как что-то больно впилось в его пальцы. То, что было надето на палец Дженсена – стальное кольцо. Флажки, развешенные на веревках по всей вершине, неистово бились на ветру, шелестели, аплодируя победителям, и это был единственный звук, который слышал Миша, потому что Дженсен затаил дыхание, ожидая, что он скажет или сделает, почувствовав жесткое касание стального ободка. Дыши, Дженсен, господи, дыши! Миша жарко сжал его руку в ответ, и счастливо уткнулся лицом в пуховую спину, чувствуя, как облегченно любимый делает вдох, делает выдох и делает вид, будто ничего особенного и не произошло; будто надеть забытое кольцо, заброшенное Мишей далеко в недра тумбочки – ничего не значит: они и так давно связаны накрепко чем-то невидимым, самой судьбой, наверно. Миша усмехнулся, опустив глаза - судьбой и страховкой... Наверно, сейчас нужно что-то сказать по случаю, и Дженсен, имея в виду нечто совсем другое, произносит банально-отстранённое: - Нет ничего лучше гор… Да, Миш? Вопрос спорный и Миша молча улыбается, обнимая своего заиндевевшего медвежонка. Он молодец – дошел, и хорошо держался. Взял свою абсолютную высоту. А Миша – свою, которая была все время рядом и так далеко. Ту, что лучше гор.