* * *
— Карету с гершебскими гербами нашли в Анке, — доложила Шелли. — Точнее НА Анке, но вы и так поняли. Судя по показаниям свидетелей, что-то врезалось в карету, лошади понесли, порвали упряжь и сбежали. Кучер и лакей успели спрыгнуть, но они не смогли ничего рассмотреть. Только слышали, цитирую, «жуткие звуки, крики и скрежет». У кареты сорвана дверь и всюду внутри следы собачьих, или я должна сказать волчьих, когтей. Ваймс принялся затягивать ремни своего нагрудника. — Фред, — велел он сержанту Колону, — отправляйся к патрицию и передай, что мне наплевать, начнется скандал или нет. Ветеран стражи попытался слиться с мостовой, но командор не поддался. — Да. Фред, именно ты. Остальные понадобятся мне у посольства. Весь вид сержанта всё равно свидетельствовал, что оборотня он боится меньше, чем лорда Ветинари. — Салли, — продолжил командовать Ваймс. — Ты… Лучше меня знаешь, что делать. И сделай это СРОЧНО! Бриджи, рубашка и нагрудник упали на камни, и Стайка летучих мышей устремилась к самой высокой в городе клик-башне. Через минуту две мыши вернулись за значком.* * *
— Не верю я во все эти «подпространства», — сказала Матушка, — внимательно осматривая подопытного кролика. Зверёк никак не реагировал на предъявленного ему голодно улыбающегося Грибо (Хотя естественной реакцией любого живого существа было бы паническое бегство. Даже лисы и дурностаи запомнили, что прикидываться мертвыми не помогает — Грибо норовил воспользоваться ситуацией), но очередной салатный лист отыскал без заминки. Ведьма знала, что кролики думают желудком, и сильно не удивилась. — Подпространства — они же, как заглаженные складки на простыне. Никогда не знаешь, когда откроются и что в них может завестись. Даже волшебники не настолько глупы, чтобы с таким экспериментировать. Кандидат (и так далее, и тому подобное) Честноцвет, знал, что за ним следят, потому вперил взгляд в свой рабочий стол и перестал моргать. От усилий не смотреть направо у него быстро начался нервный тик. Матушка сощурилась, оценила подёргивание века на четыре балла из пяти и решительным шагом направилась к расположившемуся справа от стола шкафу. Честноцвет пискнул, распахнувшиеся двери скрипнули, Грибо поднял голову и облизнулся. На полках рядами стояли пузатые банки, закрытые крышками, картонками или, в одном случае, деревянной подставкой для чайника с видом Саторской площади. В этой самой банке, то надуваясь, то опадая, билось сердце. По боку банки, отделенный от правого предсердия голубоватым стеклом, ползал майский жук. Ведьма осторожно подняла сосуд и её ладони почувствовали мерную пульсацию, но и только. Звука не было — кровь прокачивалась через сокращающуюся мышцу, поднималась по ветвям ведущей в никуда аорты и исчезала в полной тишине. — Это как с хрустом листа, — присвистнула подошедшая к ней Нянюшка. — Звук не переносится. Несколько свернутых довольными змеями кишечников что-то переваривали, сокращаясь здесь и расслабляясь там. Целый ряд желудков походил на коллекцию безумного стеклодува, заполняющего банки гнутыми пузырями из подкрашенного стекла. К трепещущему на нижней полке и неплотно закрытому легкому принюхивался Грибо. — Через два дня, максимум через три, все они возвращаются на место! — завопил Честноцвет, сползая под стол. — Может, я и не понимаю, как эта машина работает, но целый месяц практиковался на собаке и кролике! Всё всегда возвращается! Поверьте, я не какой-то там безумный ученый!* * *
Тьма сгущалась над Анк-Морпорком. Не только та, хорошо разбавленная светом луны и расчлененная огнями уличных фонарей темнота, но и тьма метафорическая. У высоких, ощетинившихся острыми железными пиками стен убервальдского посольства царило нездоровое оживление. Двум констеблям-троллям чудом удалось протащить через толпу зевак гершебского атташе по культуре. Капрал Криворук отгонял любопытных от оставленной гершебскими же служащими осадной машины. Некоторые любительницы почесать языками, оказавшиеся у посольства совершенно случайно, осаждали людей вопросами, то ли искренне тревожась, то ли пытаясь познакомиться. Уильям де Словв, главный редактор «Правды», оценил плотность толпы, содержание в ней коллег-конкурентов и полез на крышу соседнего здания — брать интервью у горгульи. — Салли всё еще осаждает клик-станцию, — отрапортовал Моркоу, почему-то ему вовсе не требовалось усилий, чтобы перекричать толпу. — Никак не может добиться внятных приказов с родины. — Рано или поздно констебль фон Хампединг добудет для нас разрешение, — Ваймс впился взглядом в помощника посла Убервальда. Тот продемонстрировал виноватую зубастую улыбку, но не отступил ни на шаг. — Извинитье, но мой Долк не позфоляет мне пропустить иностранных подданных дальше приемной, — прогнусавил он. — Вы тоше люди Долга и я это уфажаю, потому прошу — на застафляйте менья применять к фам силу. Уверьен, но фсе фаши подозрения ошибочны. — Где посол? — Ваймс боялся разжимать собственные вцепившиеся в ремень пальцы. Если бы секретарь был человеком — он уже валялся бы в отключке и не мешал обыску. Избивать вампира было бессмысленно… Командор пообещал себе, что если начальник этого чинуши не соизволит появиться в течение пяти минут, в дело пойдут Детрит и его гигантский арбалет-Шматотворец. — Пойдем, — шепнула Ангва на ухо Моркоу и выскользнула за двери. Зеваки и репортеры разбегались с пути женщины, когда она обходила особняк. Калитка, ведущая в отгороженный всё той же стеной дворик, могла выдержать удар тарана, но сержант и не собиралась в нее ломиться. — Подсади меня, — потребовала она, указывая Моркоу на промежуток между шипами ограды. В конце концов, это был Анк-Морпок, здесь воровали даже элементы неприступных укреплений. — Ты собираешься нарушить Закон? — нахмурился капитан, тем не менее, подставляя руки. — Не помню, чтобы отказывалась от гражданства Убервальда, — ответила Ангва, перебираясь через стену.* * *
Грибо печально грыз руку Э. Е. Честноцвета и гипнотизировал золотым глазом спину любимой хозяйки. Усилие было напрасным — Нянюшка Ягг не собиралась позволять «милому котеночку» становиться людоедом. — Двадцать семь, двадцать восемь! — закончила она подсчет. — И две банки с маринованным огурчиками. А ведь только сегодня к тебе заглянуло человек пятнадцать… Даже если все эти кишки и почки не задерживаются дольше, чем на два дня… Банок должно быть гораздо больше. Где излишек, в кладовке? Честноцвет сглотнул. — Банки продавались вместе с машиной и шкафом. Устройства Б1 — Б30 и В, — признался он. — Если их не ставить на полки, то эти штуки начинают появляться где угодно. В первый раз я нашел кишечник своей собаки, выстроившимся в водопроводную систему и перекачивающим воду из бака на крыше в душ. Честно говоря, так хорошо водопровод не работал еще никогда. Ничего не протекало, напор был что надо… Потом одно легкое оказалось на кухне у соседки, в кастрюльке с холодцом. До сих пор не уверен, машина его туда перераспределила или сама соседка. Но это всё было до того, как я со всем разобрался, уверяю вас! Матушка зацыкала зубом. Этот звук заставлял горных троллей спускаться на равнины, а гномов обрушивать входы в шахты. На человека, всю жизнь прожившего вдали от Овцепикских гор, цыканье тоже подействовало безотказно. Даже Игорь забормотал что-то о том, что ему пора заняться домашними делами, и начал избавляться от белого халата. — Знаю, что стоило закрыться, как только шкаф заполнился, — взвизгнул горе-ученый. — Но я просто не мог отказать всем этим женщинам! Я ведь их последняя надежда, а на вырученные средства можно было продолжать исследования! Тем более, что ничего страшного не происходит, верно? Эти внутренности просто… где-то. Матушка Ветровоск погладила безголового кролика. Тот доверчиво ткнулся обрубком шеи ей в живот, но, к счастью, ничего не запачкал. — Лично я — хотя я, естественно не собираюсь говорить за всех — не хотела бы, чтобы мои внутренности лежали в каком-то неизвестном немытом месте, — поджала губы ведьма. — Где-то, где с ними может произойти всё, что угодно. Как ученый скажите мне, господин Честноцвет, что будет, если, скажем, кусок чьей-то перемещенной печени найдет кошка или крыса? Умрет ли женщина от кровотечения? Что это Вы побледнели? Гита, ты заметила, куда он посмотрел?* * *
Одно из окон второго этажа посольства было приоткрыто, от Ангвы потребовалось только разуться, чтобы удержаться на лепном наличнике и подтянуться. Сержант стражи кралась по темному коридору, жалея, что не может сменить ипостась — в любой момент ей могло потребоваться принять сложное решение, а волчица плохо умела одновременно прятаться и думать. Конечно, она знала, что в убервальдском посольстве будет чисто, но реальность затмевала предположения. Всё — доски паркета, подоконники, дверные ручки — было стерильно чисто. Так бывало только в подвальной лаборатории Игоря, когда тот убирал после очередной взорвавшейся от летней жары жертвы. Даже едкий, пробирающий до слез запах моющего средства говорил — здесь замывали кровь. Учитывая служащих-черноленточников новость была взрывоопасной. На всякий случай Ангва растянула шнуровку на груди, ослабила пояс и поспешила туда, где запах средства был сильнее. В недостроенном крыле пахло животными и страхом. Окна были занавешены, свечи не горели, но зрение оборотня, бывшего хищником в любом обличье, быстро перестроилось. Конечно, в обычных обстоятельствах Ангва больше полагалась бы на нюх… но весь дом пропах Брунеей. Даже толстые стены и большие пустые комнаты не могли заглушить голоса посольского секретаря и командора. Если другая женщина-оборотень не оглохла на оба уха, она тоже должна была их слышать и наверняка уничтожала следы сытной трапезы. Или паковала свои кожаные треугольники для побега. Сержант знала, что преступница где-то рядом и что она должна найти её как можно скорее. Даже если для гершебской красавицы Гиппотенузы будет слишком поздно… Босая нога опустилась на первую ступеньку лестницы и Брунея нашла её первой. Невидимая для почти-человеческого обоняния за завесой собственного, пропитавшего всё вокруг запаха, волчица поджидала в засаде. Она вдыхала и выдыхала вместе с Ангвой. Её сердце билось в унисон с сердцем добычи. И вот, когда облачко чужого запаха пересекло воображаемую линию, подписанную в волчьих мозгах «дальность эффективного прыжка», Брунея распахнула глаза и налетела на Ангву из темноты. Клубок переплетшихся тел скатился по лестнице. Задребезжала перевернутая подставка у камина. Положение для броска было не идеальным, и Брунея вцепилась стражнице в бедро, вместо того, чтобы разорвать горло. Ангва, имевшая внушительный опыт борьбы с большими городскими собаками, использовала противницу, чтобы смягчить удар о ступеньки. Драка, обе участницы которой знали, что если выживут — восстановят все переломанные лапы и откушенные уши, обязана была стать грязной. Пока волчица прижимала женщину к полу, та свободной рукой вцепилась ей в морду. В первый раз густой мех помешал, и пальцы соскользнули, но Ангва проигнорировала раскаленную вспышку боли, когда Брунея дернула головой и выдрала кусок мяса у нее из бедра, и потянулась снова, нащупывая глаза. Стражница чувствовала, как кровь толчками вытекает из её тела и знала, что шансов выжить у нее не так много. Под указательным и средним пальцами спружинило что-то влажное. Со всей накопившейся яростью Ангва впилась в это, и волчица взвыла, разжимая пасть и стараясь отскочить. Пальцы сержанта заскребли по глазнице. Если бы у нее только было несколько секунд, чтобы проломить кость и добраться до мозга… Собственное сердцебиение едва не оглушило стражницу. Разжав пальцы, она отпустила Брунею. Да, это было не по-оборотнически — между собой всегда выясняли отношения в более сильных животных формах. Люди же при встрече с волками слишком паниковали — да и сил на такой трюк хватило бы не у каждого. Но Ангва понимала, что ошеломление Брунеи не будет долгим. Как и её собственная жизнь, если она немедленно не обернется и не регенерирует поврежденную артерию. Секунда растянулись, как крошечный кусок масла, который намазывают на половину багета. Ангва рванула ворот, стягивая мешающую рубаху. Опомнившаяся и сообразившая, что противница хочет сделать, Брунея захрипела и прыгнула. Желтовато-белые клыки впились в нижнюю рубаху сержанта… Это походило на взрыв. На раскаленное железо. Будто пламя всех изобретенных религиями Диска Преисподен вспыхнуло у волчицы в пасти. Ангва, зажимая рану рукой, отползла от катающегося по полу животного, по запаху металла нащупала кочергу и с силой воткнула её в ходящую ходуном грудную клетку Брунеи. А потом мир померк, и запахи начали выцветать. Но терять сознание было еще нельзя. Сержант городской стражи уцелевшей рукой стащила с себя одолженную лучшей подругой серебряную кольчугу и отключилась. Через несколько секунд тело, в выработанной поколениями привычке, запустило механизм обращения.