Новые знакомые.

Ох, давно меня здесь не было... Долго толком ничего не писала, поэтому, скорее всего, написано довольно пресно, немного подразучилась. К тому же глава вышла просто огромной... Ну, так уж вышло. Приятного прочтения! P.S. Всех поздравляю с Новым Годом и желаю всего наилучшего! По логике вещей Хошино должна была быть счастлива, ведь всё осталось так, как ей самой хотелось: Мелло всё ещё сидел на своём месте и воротил морду от Мэтта, когда тот подсовывал ему под нос свой извечный PSP, а остальные ребята радостно выкрикивали придуманное ею прозвище Михаэля из разных уголков класса, не обращая внимание на всеиспепеляющие взгляды немца. В этом времени Кель не признавался ей в любви и не предлагал встречаться. В этом времени они всё ещё все вместе, как она и хотела. Однако, стоило Мелло просто поднять на Мамию пронзающий острый взгляд голубых глаз и улыбнуться едва заметно уголками губ, так чтобы лишь она увидела и поняла, Хошино тут же отводила глаза в сторону и бочком неуклюже протыривалась к подругам, на что парень лишь фыркал. Хоть девушка и не хотела этого признавать, но те слова её брата так и застряли у неё в голове, при чём весьма прочно, раз прошло уже несколько дней, а она до сих пор не может толком смотреть Михаэлю в глаза и даже называть его по имени боится, и с губ срывается лишь неловкое нечленораздельное бормотание. Немца это, кстати говоря, раздражало необычайно, потому что стоило ему приблизиться к однокласснице больше, чем на полметра, она сейчас же вспоминала про «срочные и неотложные дела» или вообще игнорировала всякие потуги Келя наладить контакт и быстро убегала из класса, а если представлялась такая возможность, Хошино быстро залезала под парту, сопровождаемая недоумевающими взглядами подруг, которые уже начали подозревать, не заболела ли Мамия опять, раз такие глупости вытворяет. Девушка и сама понимала, что творит глупости, но ничего не могла с собой поделать. А вновь возвращаться назад и пройти через новые круги ада казалось немыслимым, да и бесполезным, - что это изменит-то, в конце концов? Уже просто видя, как немо злится Мелло, нервно сдувая чёлку с глаз, Хошино отлично понимала, насколько крепко влипла. Во всех возможных смыслах этого слова. Однажды Мелло всё же удалось поймать Хошино, как раз в тот самый момент, когда она ещё в раздевалке переодевала обувь и, завидев немца в другом конце коридора, попыталась незаметно ретироваться. Он грубо ухватил её за запястье и, притянув к себе, развернул так, чтобы исключить всякие попытки бегства; Кель смотрел ей прямо в лицо со всей серьёзностью и несгибаемостью, на какую только был способен. Мамия несколько раз предпринимала попытки потупить взор, но было совершенно некуда, а смотреть в искажённое то ли злобой, то ли досадой, то ли обидой лицо Михаэля девушки не было не то что желания, ровно никакого расположения или сил. – Хошино, что происходит? - спросил наконец немец стальным тенором, непроизвольно сжимая руку одноклассницы в своей. - Какого чёрта ты от меня бегаешь? Я тебя что, чем-то задел? Но Хошино так и не придумала себе в качестве «алиби» убедительного вранья, и даже она с её ветреной головой, где держалось только расписание работы спортзала да программа бейсбольных матчей, осознавала, что лучше отмолчаться, а дальше — будь что будет, но в срочном порядке начинать врать, чего, кстати, Хошино не умела совершенно и безнадёжно, ей не больно-то хотелось. Отчаянно переминаясь с ноги на ногу, девушка нервно металась в раздумьях, как бы поскорее окончить этот неприятный разговор, но, как ни странно, кусание нижней губы только вредило работе мозга. В конце концов, когда Мамия уже было собиралась воспроизвести некую псевдо-философскую цитату, выдуманную ею прямо на месте, она ощутила, как натиск на ладонь постепенно исчезает. Широко раскрыв глаза, она увидела, как Мелло, фыркнув, отвернулся и побрёл в противоположную сторону, бросив за спину: «Ну и ладно, плевать» Не делая мириться с таким позорным и совершенно неоправданным поражением, Хошино в сердцах высунула вслед немцу язык, издав при этом громкий протяжный вой отбывающего парохода. Обида хлестала в ней через край, однако Хошино не знала достаточно много выразительных немецких ругательств, поэтому, пробухтев нечто гневное, удалилась, подобно ошалевшему слону. Когда Мамия вернулась в класс, Михаэля там не было, хотя портфель как обычно висел на крючке. Было заметно, что подскочившие к ней во мгновение ока подруги явно вздохнули с облегчением, убедившись, что, пойдя за ней к столовой, Кель, как видно, и пальцем до неё не дотронулся, хотя это было не совсем так. В этот день Мелло в школе больше не показался, однако Мэтт то и дело искоса поглядывал в окно, когда на экране его PSP на какие-нибудь краткие десять секунд выскакивало «You Win». Но и на следующий день придя в школу, прикрывая лицо портфелем, Хошино не обнаружила там Келя, даже Маил разводил руками и жал плечами, ибо тоже понятия не имел, где может быть его друг по приюту. Было заметно, что даже обычно пофигистичного ко всему Дживасу как-то не по себе от неизвестности, хотя неутомимая Вильмас-сенсей не уставала каждую перекличку восклицать, куда же запропастилась эта хренова Барби. «Михаэль — придурок!» - сокрушалась Хошино, яростно разрывая пакет с купленными в буфете чипсами. Потом она такими же пышущими гневом и крайним негодованием движениями запихивала их себе в рот так, что крошки по сторонам летели. Сидящий рядом Ниа ни секунды не испытывал к этому расположения. - «А ведь говорил, что любит меня! А теперь...» Чипсина застыла в воздухе на полпути к пункту назначения, когда девушка опустила руку и, по-дурацки хлопая ресницами, обернулась к окну, откуда хорошо просматривалась площадка и целая орава играющих в футбол младшеклассников. Мелло часто можно было там увидеть, особенно тогда, когда он, совершенно увлекаясь игрой, обгонял всех третьеклассников и с блеском забивал очередной гол в ворота. На секунду Мамию посетила не хорошая мысль: она так старалась сохранить всё как было, а в итоге они с Михаэлем всё равно разошлись. В сердце девушки закралось странное, выедающее кислотой изнутри чувство одиночества и неполноты ощущений, как будто от неё отделили жизненно важный орган. А ещё по ходу дальнейшего поедания чипсов в непомерных объёмах в Хошино потихоньку стала просыпаться ревность, только не понятно к кому и почему вообще. Неужели ему всё равно с кем из девчонок мутить? Не желая и дальше мириться с бьющим в уши чавканьем, Нэйт незамедлительно пересел за другой столик. Семьдесят пять. Эта цифра у неё на плече уже давно не давала ей покоя, но, опасаясь, что это окажется какая-нибудь простая примитивная истина, Хошино очень не хотелось признавать, что она тупая. Хотя временами было трудно подобрать другое слово. Она по триста раз за час смотрела на это словно бы наведённое число у себя на теле, крутила рукой так и эдак, но ей ничего напрочь в голову не шло. В конце концов, с разбега плюхнувшись на кровать, Мамия поняла, что дико устала от столь длительной работы головой. Пару раз ей даже пришла мысль ещё разок попробовать вернуть всё назад, но... как раз из-за этих её экспериментов со временем всё и началось. – …а ведь это неплохая идея, - любовно полируя свою ненаглядную Маргарет, говорил Сато-сенсей. - Вернись назад да и исправь, что наваяла. – Ну нет!.. - нервно усмехнулась Хошино, поспешно отмахнувшись от этой мысли. - Я не собираюсь возвращаться в прошлое, чтобы изменить чьи-то чувства. На вытянутом лице молодого доктора проступило некоторое удивление, после чего он произнёс нарочито небрежно, гладя Маргарет по идеально ровному черепу. – А разве это не то, что ты делала много, много раз? Ну, тогда, с Мелло...? Иногда Хошино просто ненавидела, когда её старший брат оказывался прав. Она резко отняла голову от колен и с приоткрытым ртом уставилась за Сато, но так ничего и не сказала. Полночи ворочаясь с боку на бок в тщетных попытках заснуть, бросив попытку считать где-то после две тысячи девятнадцатой овцы, Мамия мысленно уповала на то, что сегодня Михаэль как ни в чём не бывало придёт в школу и они снова будут болтать обо всякой ерунде целыми переменами, и она вновь увидит его робкую улыбку из-под сурового взгляда. Однако, решив, что рассчитывать на это было бы слишком наивно даже для неё, девушка наконец погрузилась в неустойчивый, легко рушимый сон. Ей показалось, что будильник прозвонил сразу, как она закрыла глаза. Едва заставив себя подняться на локтях, Хошина почувствовала себя такой разбитой, как будто днём ранее она выгрузила тысячу тонн угля с торгового поезда. Она вяло поплелась к высокому зеркалу, что стояло у двери, и то, что она там увидела, её не слишком порадовало, однако девушка была слишком уставшей, чтобы ещё и реакцию давать, поэтому, попытавшись сфокусировать взгляд, что было достаточно проблематично (тем более что, пока она наконец это сделала, Сато успел раз пять крикнуть с кухни: «Хоши, уже утро!»), Мамия сосредоточилась лишь на одном имеющем для неё значение факте: она чертовски хотела спать. На пару секунд всё исчезло, а когда девушка очнулась, она вновь лежал на кровати, а будильник показывал те ж грёбаные 7:29, что и в прошлый раз. Про себя хмыкнув — ибо по-настоящему сделать это сил не было даже сейчас, – Хошино решила, что, как говорится: «Сказал «а», скажи и «б», и время вновь на краткий миг остановилось и со скоростью, лишь ему подвластной, двинулось вспять. Проделав подобные манипуляции пару десятков раз, Мамия проснулась абсолютно здоровой выспавшейся девушкой, для которой какие-то там проблемы с каким-то там Михаэлем Келем, - так, формальность, которую уладить как два пальца об асфальт. Во всяком случае, в школу Хошино отправилась с серьёзным намереньем не обращать внимание ровно ни на что другое, кроме того, что было её приятно или интересовало, - зря она, что ли, сегодня с таким хорошим настроением? Даже не взирая на то, что произошло за последние дни, Хошино по-прежнему считала себя везучей личностью, но, как известно, даже у баловней судьбы время от времени случаются чёрные полосы, но они не были бы баловнями, если бы эти самые полосы не исчезали так же быстро и внезапно, как появлялись. И хотя привычной блондинистой шевелюры Мелло пока в классе не наблюдалось, Мамия лишь высокомерно фыркнула и отвернулась от его парты с многозначительным видом, рассудив, что не стоит омрачать такие замечательные осенние дни мыслями обо всяких придурках. Безмятежно наблюдая за тем, как Нацу пытается материть Грея по-английски, и как при этом вытягивается лицо Фулбастера, Мамия, весело болтая ножками под столом, тихонько напевала себе под нос песенку, которую так часто крутили по радио, хоть девушка её и терпеть не могла, и даже не заметила, как великая и ужасная Вильмас-сенсей зашла в класс, хлопая себя по плечу журналом и целой кипой каких-то листков, которые явно не сулили ничего хорошего. Ранма Саотоме, первым заподозрив неладное, уже начал думать, как можно проложить себе путь к отступлению через трещину в линолеуме. – Ребяты-ы-ы-ы-ы-ы! - предвкушающе протянула Мисти, вываливая весь свой учительский багаж на стол. - У меня для вас есть ма-аленький подарочек! – Контрольная?.. - осторожно поинтересовалась Люси, слегка приподняв руку. При этом страшном слове большая часть класс ощутимо вздрогнула. – Молодец, Люся! - подмигнула тренерша Церулина, встряхивая кипу листков и вручая её Алёнке Ивановой, занимавшей почётное (особенно при её хобби) место на первой парте первого ряда. Видимо, одна мысль о том, как она досадит этим «подарочком» своим любимым ученикам, предавала Мисти столько радости и удовольствия, что громкие протяжные стоны со стороны класса не смогли заставить женщину сменить гнев на милость, так что весь урок алгебры был отведём на внеплановую контрольную, или, как лидер стадиона водных покемонов назвала своё творение «Секретное оружие Ви-тян-сенсея». 10-А впал в глубокую депрессию и уныние, и даже миленькое красненькое сердечко, накаляканное учительницей в верхнем углу листа, не смогло их приободрить. Как и ожидалось, с самым невозмутимым, но при этом многозначительным выражением истинного отличника, Лайт закончил одним из первых, в то время, как Эдвард, которого уж слишком сильно запарило десятое задание, формулу для решения которого он так и не удосужился выучить, откровенно на него забил и решил, что будет досматривать прерванный гаечным ключом любимой сон, пока звонок не разлучит их. Хошино застыла перед листком, и, кажется, от её уверенности не осталось и следа. Обычно в таких случаях, Михаэль закрывал глаза на то, как девушка нагло, даже не пытаясь скрыть этого, списывала у него, через проход между рядами, а сейчас она совершенно не знала что делать. В каждое задание она заглядывала как в дуло пистолета, как будто всё там было написано на иностранном языке. То, как уверенно, строчили остальные ребята, ну, или, по крайней мере, насколько было пофиг Нацу, тоже не особо внушало оптимизма, ибо день начинался так чудесно, к тому не слишком-то хотелось верить, что Госпожа Удача на этот раз, кажется, тебя предала. Не решаясь написать ни буквы, ни даже точки нарисовать, Хошино решила идти напролом, обезоружив учителя своей интуицией, принявшись строчить от фонаря, уповая на то, что ещё не всё потеряно. Ещё раз прочитав свои несколькоминутные труды, Хошино поняла, что уж лучше бы лист остался пустым. Она судорожно стала раздумывать, как поступить дальше, но тут над её ухом раздалось требовательное: – Что застыла, Мамия?! - держа наготове претерпевшее много невзгод широкораспространённое оружие учителей, вопрошала Мисти. - Сдавай работу! Скрепя сердце, Хошино поплелась к учительскому столу и положила туда чёртов листок. А ведь всё так хорошо начиналось. По ходу дела выяснилось, что, применив метод кнута и пряника, учителям всё-таки удалось выцыганить кабинет рисования под урок домоводства, да ещё и та вредная Владислава Семёновна, у которой вечно во вторник (в единственный на неделе урок) был педсовет, так что ей было мягко говоря не до учеников, наконец свалила обратно к себе к чёрту на куличики кружком кройки и шитья руководить. В честь такого знаменательного события, Вильмас-сенсей со всей щедростью, на какую была способна, залезла к себе в кошелёк и накупила всему классу сока, с каждым чокнувшись краешком картонной коробочки. Правда, никто не учёл, что даже Мей окажется из того разряда учителей, которые мило улыбаются родителям и коварно скалятся детям. За первые пятнадцать минут урока ребята уже начали скучать по Владиславе Семёновне хотя бы потому, что та могла спокойно сидеть за учительским столом и помалкивать, а не раздавать команды направо и налево, как будто бы она была акулой, и как если бы рыба не двигалась, она бы не смогла дышать, так и женщина, если бы не командовала, едва ли у неё были бы шансы дожить эти чёртовы полчаса до звонка. – Блин!.. - возмущался Эд, прогибаясь вперёд и назад так, что спина хрустела. Он только что миновал вместе с Лайтом два этажа до подсобки, достал оттуда несколько коробок с тяжелейшим инвентарём, и еле-еле с горем пополам они вдвоём допёрли его до класса, после чего оба вымотанные в ноль упали, оперевшись спинами о парты. - Я думал, сдохну, честно! Это как на физре, блин, типа: «Бегайте быстро и красиво»!.. Он сдул со лба чёлку и громко фыркнул. Было заметно, что слова, которые так и хотел ляпнуть Элрик, вот-вот сорвутся у него с языка, но парень из чистого «мужиковского» уважения к Лайту и его безупречному воспитанию учтиво старался выбирать выражения. – Как она это себе представляет, чтобы мы таскали эту хренову байду и при этом даже не потели! Бли-и-ин... Не так сидишь, не так несёшь, не так лежишь!.. Уинри резко остановилась, бросив на юношу взгляд, полный недоумения, и с подозрением скосила бровь, что служило для Эдварда словно красный свет светофора. Он взлохматил себе затылок и широко улыбнулся, хихикнув пару раз, ибо если тормоза на него не найдут, на него найдёт кое-что другое, да потяжелее, предмет, коевый служит исполнением приговоров, объявленных праведным гневом механика. Ещё пару раз бросив в сторону девушки осторожный взгляд, Эд, кряхтя, поднялся на ноги и отряхнул пыльный зад. Впереди Хошино ждала целая череда испытаний и пыток готовкой. Она с видом мученицы нарезала лук, и при этом её лицо выглядело не лучше, чем распотрошённый овощ; она едва удерживала здоровенный поварской нож, ибо, когда по старой нудной традиции оглашали целый тракт предостережений от возможных «боевых ранений», девушка внаглую дрыхла, обложившись со всех сторон учебниками. Мамия даже близко не представляла, как можно пользоваться духовкой, и «что означают эти странные циферки на кружочке, который двигается», поэтому поручить ей можно было разве что мыть тарелки, да и то не всегда. Надувшись, Хошино со всей свойственной непосредственностью и неповоротливостью размахивала руками, заявляя, что лучше уж она навсегда останется старой девой и останется жить с братом (кулинарные умения которого не ограничиваются бутербродами), чем станет учиться этой предурацкой ерунде. Пару раз неуклюже разведя локти, девушка больно дала Ранме в почке, от чего чуть ли не матернулся, но, видимо, болевой шок оказался настолько сильным, что из его уст вырвалось лишь сдавленное «иёёоаэ», после чего наследник школы беспредельных боевых искусств Саотоме решил больше ни на метр к этой идиотке не подходить. Между тем из другого конца класса его гневно воззвала к себе Акане Тендо, ибо её золотейший названый жених улизнул как раз в тот момент, когда девушка хотела подсунуть ему своё фирменное печенье. Но так как Ранма не питал никаких иллюзий относительно кулинарных талантов Акане, он сделал единственное верное умозаключение, как следовало бы сделать в таком случае: на этот раз его желудок может и не выдержать. Ицки Коидзуми, которому по какой-то невероятной счастливой (или нет?) случайности довелось лицезреть Хошино в действии у плиты, вдруг показалось (вернее не вдруг, на то было множество причин, на кои мы с читателем не будем отвлекаться по причине опасности совершенно потерять суть), что добром всё это дело не кончится. Конечно, хоть его невиданная экстрасенсорика проявлялась лишь в замкнутых пространствах, о которых Мамия, к слову, не имела ни малейшего понятия, не нужно было много ума, чтобы в сердце постепенно начал проникать выедать тебя изнутри червь сомнения, и сомнения весьма не смутного. Однако, из-за того, что сейчас всё внимание Ицки было приковано к Харухи, которая в это время боролась с луком, не пролив ни единой слезинки, юноша не заметил, что, поставив запеканку в духовку, Мамия бесхозно позабыла поставить таймер. Вытерев со лба несуществующий пот и шумно выдохнув, Хошино широко улыбнулась. Она было хотела позвать Ниа, чтобы тот подал ей зубочистки, но заметила его разговаривающим с кем-то в дверном проёме и тактично промолчала, всеми силами стараясь сдержать нарастающее любопытство. Девушка расслаблено опрокинула себя на стул, откинувшись на спинку, и уставилась в потолок, уже чувствуя на языке ароматный вкус готовящейся запеканки... – Хошино-о-о! - нараспев позвала её из другого конца класса Эльза Алая, которая в испачканном мукой фартуке и филе в руках выглядела куда более устрашающе, чем в доспехах и с мечом. - Как там наша запеканка? Над классом на несколько секунд повисла неловкая пауза, которую по прошествии мгновения пронзил душераздирающий вопль девушки, которая вдруг как из ниоткуда почувствовала запах гари. Сорвавшись с места, Хошино через каждые доли секунды вскрикивала на "ой!", перепрыгивая через сумки одноклассников так, как будто танцевала на углях. Не успев изумиться собственной прыткости, Мамия, не думая, схватила первую попавшуюся тряпку, дабы спасти уже и без того еле живую запеканку, но так как сей предмет предназначался для открытой бутылки масла, стоявшей около соседней плиты на весьма небезопасном расстоянии от огня, пользы было не шибко много. Вздохнув с облегчением, ибо многострадальная запеканка была-таки достата из духовки (хотя, как в последствии выяснилось, много счастья это не прибавило), Хошино было собиралась начать оправдывать эту невероятную глупость своей такой же невероятной невнимательностью, но теперь её кулинарные похождения мало кого волновали. переполошившиеся десятиклассники носились по всему кабинету в поисках огнетушителя, заглядывая всюду, куда только можно, хотя объект столь страстных поисков в свою очередь преспокойно висел у себя на кронштейне. Когда медленно озирающаяся по сторонам Юки наконец заметила предмет столь ревностных поисков, она некоторое время просто смотрела на него, словно не понимая, эта ли странная штука нужна ребятам. В конце концов, оставаясь в лице не более не менее беспристрастной, чем обычно, сняла огнетушитель с кронштейна, пару секунд рассматривала его, после чего протянула его Кёну, мол: эта? Из горла парня-без-имени вырвался полувосторженный-полуиспуганный вопль, который выбрался на свет Божий не сказать, чтобы по его желанию, но тем не менее столь необъяснимый душевный порыв принёс плоды: все десятиклассники, как один, устремили взгляды на двух членов небезызвестной команды SOS, и класс разразился поистине ужасающим рокотом, что историки-математики-руссоведы тут же повыглядывали из кабинетов, причитая-сетуя про себя: наверное, опять этот ненормальный 10-А с его спятившей классной, который находит нормальным просовывать огромные медные шары через многострадальный кронштейн, чтобы посмотреть «а реально шар расширится, или учебник гонит?!». Кён, выхватив из бледных пальцев Юки огнетушитель, бегом направился к духовке, где Хошино по-прежнему боролась с таймером, а Аоки, все тряпками стараясь локализовать очаг, только собственный фартук в «жерло» не бросила. Заметив, что пора бы сматываться, дабы не попасть под горячую руку Кёна, а заодно и огнетушителя, Хикари быстро отпрянула от стены, и Хошино, притянутая той за рукав, последовала за ней. Никто не успел сообразить, что произошло, это только потом, когда народ понемногу начал оседать, до всех дошло, чем обернулось это в сущности незначительное происшествие. Кён никогда не считал себя очень внимательным или ловким, ему просто нравилось ощущение наличия галочки в справочнике о нормативах по физкультуре. Дело в том, что даже нашему герою, который, казалось бы, уже многое в этой жизни видел: и инопланетян, и чудовищ, и экстрасенсов... - теперь и умереть можно спокойно! - ни разу не доводилось доносить огнетушитель до очага пожара, и парень даже не подозревал, что должность сия далеко не самая простая. В любом случае, сейчас сам Кён чувствовал только одно: ему казалось, будто он несёт Олимпийский Огонь, и вот-вот доберётся до конечной точки, где его встретят толпы кричащих, обожающих поклонников. В какой-то момент Кён отчётливо ощутил, как у него из-под ног выбели землю, и он по инерции отлетел назад, больно ударившись головой о пол, хотя по сравнению с тем, как Харухи, схватив бедного юношу за воротник, шандарахнула его затылком о парту, это было сущей ерундой. На мгновение сознание нашего героя отключилось, после чего произошла мгновенная перезагрузка, и Кён вскочил на ноги, правда, ему стоило большого труда удержаться. Он мельком взглянул под ноги, где огромной жёлтой лужей было разлито масло, оно растекалось по паркету, и юноша не решался даже шагу ступить: он знал, что теперь все его дражайшие ботинки изляпаны вот этим вот. Он бы и дальше проклинал одарившую женщин столь вопиющей невнимательностью природу, если бы до его ослабшего слуха не донеслось истошное, исходящее от Люси: – ХОШИНО-ТЯН! Хошино открыла глаза. Она стояла, полусогнувшись, около стены, и сбоку недалеко её окликала Аоки; её длинные чёрные волосы, должно быть, очень неприятно лезли на лицо, она что-то кричала громко-громко, но Мамия не разбирала слов. Прямо на неё летел нечаянно обронённый Кёном огнетушитель, наверняка, достаточно тяжёлый, чтобы тот, кому выпадет роковой с ним поцелуй, сотрясение мозга заработал нешуточное. Девушка не знала, что делать: бежать не получалось, казалось, некуда, всё равно настигнет её это убийственное орудие спасенья, и оставалось лишь согнуться в три погибели и закрыться лицо руками, чтобы не видеть, как тебя покалечат, ну, или, по крайней мере, не замечать равнодушной маски немца-грубияна, который тут намедни ей в любви признавался, а она сделала так, будто этого и не было никогда. Он меня, должно быть, возненавидел, вдруг подумалось Хошино, хотя она и не думала вспоминать об этом сейчас. Вдруг сквозь сдвинутые на лице пальцы она заметила, как будто в комнате погас свет, или у природы сменилось расписание, и солнечное затмение вдруг наступило нежданно-негаданно, но только Хошино раздвинула аккуратненькие ладошки, взгляд её глаз упёрся в чью-то спину, ставшую нерушимой стеной между ней и стихией. Когда она окончательно отняла ладони от лица, то перед ней стоял Михаэль Кель во всей своей красе: щуплый, невысокого роста, рубашка была выпущена из потёртых брюк, но было в этой его подростковой фигуре нечто, отчего Хошино на секунду захотелось заплакать или броситься ему в объятья, что-то невообразимо красивое, не смотря на странные формы, как бы выразился знающий в этом толк Лен «не Генуя, и не Кремона»; могучее, хотя Мелло никогда не был широкоплечим, и великолепное, и он закрывал её собой, закрывал от всего остального мира, чтобы ничто не прикоснулось с этой обалдуйке без письменного на то разрешения. «Михаэль!..» - хотела было вымолвить Мамия, но губы лишь незаметно дрогнули, и с уст сорвался тихий вздох. Убьётся ведь, дурак... покалечится из-за раздолбайки, которая так и смогла по достоинству оценить его к ней чувств, которые впервые за шестнадцать лет овладели им целиком и полностью... По какой-то странной Божьей прихоти немцу было уготовано полюбить впервые именно её, впервые испытать душевные терзания из-за неразделённого, большого чувства, совершенно потерять землю под ногами, ощутить, как грудная клетка разрывается под напором бешенной сердечной мышцы, метаться в страданиях от стены до стены, видя, как упорно она его игнорирует, не смотрит в его сторону; пребывать в бесконечных, множащихся сомнениях насчёт того, играет ли она с тобой или и в самом деле не понимает разницу между шуткой и сказанным всерьёз. В одно мгновение в ветреной голове Хошино промелькнуло столько разных мыслей, что она, даже не успев толком подумать, потянулась рукой к Мелло, загораживающему её от неотвратимой беды и закричала так, что, казалось, сами пространство и время содрогнулись: – МИХАЭЛЬ!!! И время повернулось вспять. Выступили ли ей на глаза слёзы, которые потом быстро смахнул шальной временной поток, пронёсшийся прямо наперекор её лёгкому, словно пёрышко телу, или всё это было лишь сном, и девушка лишь сейчас очнулась от него в холодном поту, но Хошино вновь стояла позади Михаэля, ощущая закипающее под горлом обжигающее отчаяние; девушка вновь тянулась к нему руками, не зная, сколько веков пройдёт прежде, чем она достигнет цели, но всё ещё старалась ухватиться за его рубашку тонкими пальчиками. Когда огнетушитель подлетел к голове Михаэля настолько близко, что даже его светлые волосы колыхнулись на лёгком ветерке, Хошино поняла, что если она не сделает этого сейчас, другого шанса, как тогда, когда она превратила признание Келя в придуманную несмешную шутку, у неё не будет... – Смешно, Михаэль! Ведь на самом деле, смешно! - хохотала она, вешаясь парню на плечо, пока тот тщетно пытался открыть этой рукой газировку. – Обхохочешься... - отвечал он, пряча робкую улыбку. ...самым сложным было оторвать ноги от земли, всё остальное произошло как будто само собой. Хошино, навалившись на Мелло всем тем невеликим грузом тела, что имела, резко вцепилась в него пальцами и повиновавшись тяге рухнула вместе с ним на пол, крепко обхватив того руками. Надо сказать, от начала и до конца сам немец пребывал в глубоком недоумении, и, только когда, открыв глаза, он понял, что лежит на земле с Мамией в обнимку (вернее, так ему либо показалось, либо хотелось, чтобы так и было), услышал приглушённую боль в правой руке, на которую приземлился. Сама девушка, медленно приоткрыв сначала один глаз, затем другой, первое время обрадовалась, заметив, что Кель, лежащий рядом, относительно цел и невредим. Облегчение улетучилось во мгновение ока, как только до ушей Хошино донёсся сдавленный крик, больше похожий на мычание от нестерпимой боли. Он был секундным и затих так же быстро, как и прогремел, но его эхо ещё долго ударялось о стены и разлеталось по классу, заставляя сердца сжиматься. Мамия испуганно обернулась назад. Аоки, согнувшись, сидела на полу, придерживая рукой правое плечо, и тихонько плакала, всхлипывая от разящих выстрелов боли, - видимо, огнетушитель, чудом минув Хошино и Михаэля, отскочил от пола и ударил в Хикари, которой было решительно некуда от него деться. Когда всё это выстроилось перед глазами девушки пугающим ужасающим пазлом, мир словно бы померк и потерял цвета. Ребята толпой окружили Аоки, которая не пыталась даже встать, не чувствовала ни ног, ни земли под ними, просто сидела на холодном полу, пока Уинри и Акане лихорадочно осведомлялись о её состоянии, понимая, что бессмысленно и как-то даже по-дурацки. Ицки, как оказалось, кое-что в этом понимающий («Почему-то я не удивлён,» - ядовито заметил про себя Кён, хотя вслух он не сказал ничего), осторожно взял Хикари под мышки и повёл в медпункт, и, хотя та старалась не быть чересчур обременительной ему, ноги всё равно подкашивались. Мелло, вставший и сразу начавший расспрашивать Мэтта о том, что тот видел, почти не смотрел в сторону Хошино, как будто несколько минут назад не укрывал её собственным телом от неминуемой беды. Впрочем, и сама десятиклассница не особо сейчас пеклась о его о ней мнении, не находила себе места и в конце концов, будучи больше не в силах пребывать в неизвестности, поплелась к кабинету на первом этаже, где вот уже второй год заправлял Фауст с Элизой, к которым изредка заглядывала якобы проверить как идут дела Анни, благоверная небезызвестного Брока, когда-то стоящего на арене стадиона в Пьютере. Восьмой, выглядевший как всегда, весьма устрашающе на первый взгляд, был сосредоточен и предельно собран, и в такие моменты даже Уинри вдруг начинала понимать Элизу. Шаман, с мягкой улыбкой взяв из бархатных рук возлюбленной компресс, аккуратно приложил к плечу Аоки, всё ещё всхлипывающей на кушетке для пациентов, где меньше года назад лежала и сама Рокбелл, поражённая убийственным мячом Лена. – Не плачь, - ровно говорил Фауст своим приятным голосом, закрепляя компресс пластырем. Руки его размеренно двигались по плечу Хикари, от чего та время от времени всхлипывала чуть сильнее. - Это не настолько серьёзно. – А вдруг шрам останется?.. - неуклюже поправив волосы на лбу, спросила Аоки не слушающимся голосом. Он дрожал, прыгая с одного регистра на другой, то и вовсе прерываясь. Шаман промолчал. Улыбаясь, он принял от Элизы стакан чая и со вздохом присел на стул. Его губы еле заметно дрогнули, но он не произнёс ни слова, задумчиво отхлебнув глоток, словно в прострации, после чего, отставив стакан в сторону, проговорил: – Не стоит об этом переживать. Шрам вряд ли останется. - В ясных синим глазах художницы засияла надежда, которая после следующей фразы Фауста погасла за считанные мгновения. - А вот... от рисования придётся воздержаться. У тебя сильный ушиб, и будет лучше, если ближайшие недели две ты не будешь сильно напрягать руку. Эти слова прозвучали для девушки, точно смертный приговор, не подлежащий обжалованию. Даже стоя позади, Хошино видела, как её подруга, согнувшись на стуле, тихо плакала, закрыв лицо руками, для которой, наверное, весь мир померк в этот момент от одной мысли, что ей нельзя не то, что рисовать, даже притрагиваться к кисти. Её здоровое плечо подрагивало, кожа болезненно побледнела, она сгорбилась, сидя напротив Фауста, и хорошо, что ей хватило сил хотя бы начать поднимать лямки бюстгальтера обратно на плечо, - скоро должен был начаться следующий урок. А ведь у неё в голове было столько разных идей, - на днях Аоки просматривала Ван Гога, в очередной раз диву даваясь чудной композиции и фантастической работе с цветом, гениальными фоновыми решениями, сюжетами и непревзойдённостью художника его же временем. Сразу же хотелось вспомнить поездку с отцом в Париж, нарисовать сестру, жующую круассан на берегу Сены, не терпелось вернуться домой и перенести черновые наброски в альбом. Аоки никак не могла отделаться от мысли, что этой дурацкой травмой упустила какую-то редкую возможность, выпадающую, наверное, один раз на миллиарды и миллиарды других. Видя, как её подруга, у которой уже давно закончился запас слёз, плакать она уже не могла, лишь безвольно стонала, сидя на стуле, слабеющими пальцами застёгивая пуговицы на рубашке, Хошино не знала, куда деться от вины.

***

Её энергичная натура жаждала немедленных, решительных, радикальных действий, и неважно было, на что их направить, главное, чтобы это было нечто колоссальное, а результат не заставил себя ждать. И хотя Михаэль всё ещё смотрел сквозь неё, словно бы позабыв о том, как давеча чуть не заработал сотрясение мозга, загораживая девушку от смертоносного поцелуя с огнетушителем, Хошино не желала мириться с мыслью, что все её усилия (не взирая на то, что ничего очевидного, что могло бы пойти кому-либо на пользу они не принесли) были бесплодны, в потому она весь оставшийся день сидела как на иголках, ёрзала на стуле, дико раздражая этим Мисти, которая после столь насыщенного дня была не совсем в духе («Рыжая бестия!» - плюнул в сторону Эд, когда тренер водных покемонов поставила ему «три» за то, что он позабыл обособить этот «хренов деепричастный оборот»), и почти не слышала, что говорили на уроках. Выражаясь простым языком, задница её ждала приключений, которых, как известно, только позови!.. Тридцать. Идя вниз по лестнице, Хошино вновь со всей скрупулёзностью рассматривала цифры на руке, которые ещё недавно представляли собой семьдесят пять. Она обратила на это внимание, когда завязывала в раздевалке шнурки на кедах, но только именно сейчас Мамия страшно не хотела пускаться во все тяжкие и вновь напрягать мозги. В конце концов, день был насыщенней некуда, пора бы и честь уж знать. Глубоко вздохнув, так, как будто собралась покорять Эверест, Хошино направилась вверх по крутому склону, который, как уже однажды было мною сказано, был одним из немногих препятствий учеников на пути домой. А так как школа располагалась внизу, как в середине чаши, особо суеверных это наводило на определённые мысли. Одному богу было известно, что такое здесь творилось раньше, но это не отменяло того факта, что всё, что собой этот слон представлял, это земля, бесформенные куски меди и мрамора, мусор и ещё много чего другого, что в принципе не подлежало определению. Даже Хошино приходилось выверять каждый шаг, чтоб не навернуться, когда в такой день она вышла из воды относительно сухой. И всё же не шло ей в голову, что это за странные цифры у неё на руке. Может, она избрана для какой-то великой цели, типа спасения мира или ещё чего? И это такое секретное послание, разгадав которое она сможет познать какие-то секреты бытия? Возможно, она проклята? Больна? Хошино насупилась. Даже если это и так, ей было бы интересно посмотреть, что это за человек такой, которому вдруг пришло в голову её проклясть, видя, как и без того непросто ей живётся. Садист, подумала она гневно. А самым обидным было то, что никому, кроме брата, она рассказать об этом не могла, а Сато в свою очередь мог бы только предположить, что это и для чего, с ним-то ничего такого никогда ещё не было. К тому же, у него есть свои насущные проблемы, вроде той, что раз в неделю приносит ему пирожки, и зовётся Розой Томас, в которую он, дурак, безрассудно влюбился года полтора назад, и теперь разрывается между неё и Маргарет. Хошино было хотела пожалеть бедного старшего брата, но её внимание привлекла девчушка, шагающая рядом, щуплая, в новых джинсах, ровесница с видом не оформившегося подростка. Но мордашкой милая. Она, осторожно выверяя шаги, шла параллельно с ней и что-то мурлыкала себе под нос, видимо, не обращая на Мамию столького же внимания, сколького та обратила на неё. Возможно, та ещё долго бы не подняла глаз от воображаемой точки где-то в области карманов, если бы её ножки, аккуратненько обутые в ботинки, не скользнули по одному из того, что покоилось в недрах этого холма, что я описывала и к чему, дорогой мой читатель, не хотела бы возвращаться в такой животрепещущий момент. Она не успела толком подумать, только слегка подалась руками вперёд, должно быть, где-то в глубине души надеясь смягчить сим своё падение. Дурацкий день, право слово. Одну вылечить не успели, сидит ревёт, другая, вон, падать собралась... «Э-э-э, дело дрянь!» - подумалось Хошино. - «Ну-ка, время...» ...назад! Слегка опустив подробности того, как наша героиня весьма успешно спасла незнакомку от столкновения с полом (которое всё ж таки свершилось, хотя и не так болезненно, как могло бы), могущее закончиться для той трагически, и сразу перейдём к тому, что произошло после того, как две шестнадцатилетние девушки очнулись, лежа на пожухлой, облепленной инеем траве около забора. Надо сказать, что Хошино была немало удивлена, узнав в спасённой ею незнакомке ту, что недавно признавалась Мэтту в любви, учащуюся параллельного класса, симпатичную, хоть и незаметную особу. В глубине души Мамия почувствовала даже некоторую гордость за то, что помогла не кому-нибудь, а именно ей, а ещё она убедилась, что подобная ей переменчивая фортуна ещё не окончательно повернулась к ней задом. Как оказалось, девушку звали Юри, - имя типовое, ничего не скажешь. Она носила аккуратненькие очки в тонкой бесцветной оправе, и только переносья были странного голубовато-зелёного цвета, как после зелёнки. Наверное, болела чем-то, сделала Хошино умозаключение на уровне пятиклассника. Юри не была худышкой, какой казалась на первый взгляд, у неё было круглое румяное лицо, правильные черты лица и ровня персиковая кожа. Вьющиеся карамельные волосы, распущенные под хлопковой шапкой ни чуть не мешали её удобству, и вид она имела в общем и целом милый и приятный. Она, не обладая никакими особыми спортивными навыками (уроки физкультуры буквально даже вопили об обратном), состояла в секции по лёгкой атлетике, в следствии чего её ладони были немного больше, чем было положено при её среднем росте. Конечно же, в том, что такой, как Мэтт, – странный, диковатый, с вечной зажатой между зубов сигаретой, этакий «плохой парень» – её отшил, не было ничего необъяснимого или ахового. – Спас... сибо, - не подобрав слова получше, пролепетала Юри, слегка согнувшись в неуверенном поклоне. - Е-если бы не вы, я бы, наверное... – Да ладно! - ответствовала Хошино, потирая ушибленный бок. Ей бы и хотелось выглядеть, как можно скромнее, и она не думала, что будет так сложно скрывать самодовольную улыбку. – Нет-нет, просто это удивительно, что знакомая Дживаса-куна мне помогла, - разгорячённо воскликнула Юри, что аж очки, не смотря на прохладу, вспотели. - Было так здорово, когда он помог мне с документами... – Ты только не думай про Мэтта плохо, - взявшись зачем-то теребить шею, сказала Мамия. - Вообще-то, он классный, только счастья своего не понимает. Юри самозабвенно улыбнулась, и у неё намокли глаза. Но выручать очки из пут вьющихся волос было бы слишком большой обузой, поэтому она предпочла сдержать выступающие слёзы. На её лице не было ни капли обиды или сожаления, там была только тихая грусть и смиренная благодарность, которая делала девушку куда более взрослой, чем она была на самом деле, потому что её следующими словами были: – Что бы не случилось в будущем, я ни за что и никогда не стану думать о нём плохо. - Хошино удивлённо акнула и тут же умолкла, потому что Юри продолжила: - Честно говоря, я дико нервничала, когда признавалась ему, меня просто трясло от страха, сердце выпрыгивало из груди, я думала, что в обморок рухну. Дживас-кун казался мне таким... не таким! Я-то думала, что он меня пошлёт куда подальше, а он спокойно меня выслушал и даже не засмеялся в ответ. За одно за это я безмерно ему благодарна. За одно только это он заслуживает огромного уважения. Хошино аж рот открыла. Каким-то диким необузданным зверем в ней закипело желание действовать (Снова!), которому она не умела, да и не собиралась учиться, как ему противостоять, а потому, оставив растерявшуюся Юри на холме, рванула вперёд, решительно не отличая зелёный цвет светофора от красного. В ней всё бурлило, подобно лаве в пробудившемся вулкане, мозги кипели, пульс зашкаливал, подскакивая до заоблачных отметок, но конца края видно не было. «Мэтт! Она же... она же такая замечательная! Куда лучше, чем я! Так почему ты ей отказал?! Почему?! Мэтт, я... я открою тебе глаза!» Юри стояла посреди школьного коридора напротив Маила и трясущимися руками цеплялась за джинсы, силясь не разреветься прямо на месте, не зная, куда деться или податься от стыда. Её щёки пылали, сердце обещало проломить грудную клетку или и вовсе остановиться, - хотя разницы особой для девушки не было, всё одно, в конце концов. Самым верным сейчас ей казалось просто закрыть глаза и ждать, пока на неё обрушится возмездие за этот смелый, но безрассудный и унизительный шаг, подобно топору в руках палача, но даже сейчас, находясь на краю бездны отчаяния, Юри радовалась тому, что ей хватило храбрости взглянуть в глаза парню, волновавшему её сознание с самой их первой встречи, когда он помог ей с потерянными документами. Мэтт стоял прямо напротив Юри, как всегда, сам себе на уме, в полосатой толстовке, геймерских очках, из-за которых настоящий цвет его глаз оставался загадкой для многих, в солдатских ботинках и в кожаных чёрных перчатках, оголяющих верхние фаланги пальцев. Он, ровно как и обычно, курил свою пятнадцатую за день сигарету. – Извини, - вполголоса сказал он, после долгой паузы взяв сигарету и затушив её о джинсы, после чего просто засунул её в карман, мол, выкину потом. - Не в тебе дело, ты вроде девчонка нормальная, просто неохота мне ни с кем встречаться. Прости. Мэтт меланхолично достал свою обычную дневную пачку «Black Stones», зажигалку и медленно прикурил, скучающе созерцая, как тоненькая струйка дыма медленно взлетает к потолку. Юри долго собиралась с духом, чтобы поднять глаза, а когда наконец решилась, то сзади послышался какой-то странный шум, как будто к ним приближалось стадо мамонтов, и хотя бежала всего лишь одна девушка, её топот эхом отскакивал от всех четырёх стен. Хошино Мамия, великая и ужасная покорительница времени, бежала к ним во всей своей красе, которую сейчас скрывал её запыхавшийся вид. Мэтт нехотя перевёл на неё взгляд, и из приоткрытого его рта вылетела сигарета. Странно, но он был свято уверен, что она уже ушла домой. Юри же пребывала в полном неведении, ибо видела эту особу вообще впервые в жизни. – Мэ-э-эт! - кричала она издалека срывающимся голосом. - Какого... ты её внимательно выслушал?! А как же документы?! Ты ведь помог ей их найти! – О-о-откуда ты знаешь про них?! - подлетела к Хошино Юри, совершенно сбитая с толку и пребывающая в полном беспорядке. - Я про них никому не рассказывала! «Чёрт!» - вскинулась про себя Мамия, поняв, как сильно она только что облажалась. Но, как говорится, не получилось с первого раза, получится с десятого! Итак, пожалуй, опустим подробности того, как раз за разом наша героиня перемещалась в один и тот же временной пласт, и как каждая очередная её попытка направить Маила на путь истинный проваливалась. Скажу только, что пару раз она, не рассчитав места посадки, падала прямо на Юри со спины, один раз даже кончилось тем, что её пришлось вести в медпункт под матершину Дживаса, но, вновь совершив прыжок во времени, это событие само собой кануло в Лету. В другой раз Хошино, ни секунды не потратив на составление бессмысленного плана действий, прямо с ходу начала сыпать на геймера многочисленные претензии относительно того, как же он может так бесчеловечно и равнодушно втаптывать в грязь хрупкие, чистые и непорочные девичьи чувства. Под конец своего чувственного монолога, Мамия не без восторга от своих ораторских способностей добавила, что ни его внешние данные, не мозги, не должны ни коим образом иметь отношение к том, что Юри в него влюблена (Стоит заметить, что на тот момент Юри, успевшая стать во всём этом диалоге второстепенным персонажем, успела вымолвить лишь: «Дживас-кун, я уже давным-давно тебя...»). Закончилось всё тем, что бедная девчушка вся в слезах убежала прочь с причитаниями вроде «Вы ошибаетесь, вы ошибаетесь!..» Мда... и в самом деле хреновый день. В ходе своих экспериментов со временем, Хошино успела сделать одно небольшое, но довольно важное открытие. Так как само по себе время необратимо, есть люди, способные самостоятельно перемещаться в потоке времени, однако, как это возможно в одном направлении, так и в другом. Следовательно, переместясь в прошлое на некий промежуток, можно с таким же успехом вернуться назад. Такой алгоритм срабатывает только в том случае, если будущее, в которое хочет переместиться человек, заведомо известно, в противном случае, перемещение не в состоянии произойти. Например, нельзя, учась в одиннадцатом классе, переместиться вперёд в свои студенческие годы, ибо никто не знает, что с тобой случится за это время, в таком случае будет неправильно выстроена цепочка реакций и событий. Пользуясь своим открытием, Хошино немедленно вернулась назад, не сумев сварганить ничего путного. Правда, она не ожидала, что вернувшись, будет вновь стоять вместе с Юри на холме, пока та высказывала природу своих чувств к Мэтту. Мамия точно знала, что та скажет, поэтому уже и не слушала её почти, и очнулась только когда почувствовала неприятное ощущение в области кармана, где держала мобильник. Вскользь извинившись перед собеседницей, она подняла трубку и не без удивления обнаружила, что звонит ей небезызвестный Маил Дживас. Помяни чёрта, злорадно подумала девушка, нажимая на «ответить». – Чего? – Слышь, Хош, мне тут съездить надо к ЖД вокзалу, а деньжат на проезд нет. Ничего, если я твой велик одолжу, ты же его в школе оставила? – Бери, - с лёгкостью махнув рукой бросила Мамия и выключила телефон, положив его обратно в карман. - Ладно, пока! И они с Юри разошлись в разные стороны. Несуетно двигаясь в сторону светофора, Хошино испытывала какое-то давящее чувство дежавю. Ноги её не слушались из-за быстрого бега, а мозг словно бы вихлялся внутри черепа из стороны в сторону, не находя успокоения. Впрочем, Мамия вовсе не ощущала себя какой-то грустной или подавленной, она со спокойной душой направлялась в клинику к брату, когда в голову ей вдруг ударила совершенно дикая неожиданная мысль. А зачем она вообще оставила велосипед в школе? Хошино резко остановилась, и её прошиб холодный пот, не смотря на осеннюю прохладу. Она сглотнула, чувствуя, как ноги немеют от страха. У неё внутри всё похолодело. У её велосипеда были сломаны тормоза. И она оставила его там, чтобы если вдруг что не оказаться в просаке из-за невозможности остановиться. А он, дурак, наверняка не проверял тормоза... уехал вот так, а она позволила... на ЖД вокзал, где полно поездов и народу... со сломанными тормозами... А вдруг... ...он там... НЕТ! Она бежала, не разбирая дороги, несколько раз возвращалась назад, понимая, что зашла в тупик, судорожно набирала Мэтта, но на том конце провода были лишь долгие гудки, и парень не брал трубку. Наверное, не слышал ничего из-за шума поездов и гула людских голосов, образующих непроходимую завесу из потока чужих реплик и рёва скользящих по шпалам рельсов. Внутри у неё словно бы растлевало и сгнивало что-то едкое, жгучее, разъедающее; а горло зажал в своих тонких липких пальцах страх. Грудь разрывало от невозможности толком вздохнуть, а правый бок изнывал от стонущей боли, ударявшей по нему всякий раз, когда Хошино делала шаг, оба плеча поскуливали, как подстреленная собака, - слишком часто наскакивала на прохожих. И всякий раз, когда Мамие казалось, будто она почти добралась до цели, оказывалось, что впереди её ждёт долгая дорога по раздолбанному асфальту в гору, нестерпимо хотелось отдохнуть, ибо подобные нагрузки были девушке противопоказаны, и, как правило, такие выходки обходились ей в две недели лежания дома. Когда Хошино наконец добралась до входа на вокзал, она уже успела обвинить себя во всех грехах, о каких только имела понятие, и впервые в жизни сама диву далась: как можно так беззаботно относиться к таким серьёзным вещам? Однако. Дальше её ждала проблема похуже: добраться-то она добралась, а вот куда идти дальше, девушка не имела ни малейшего представления, и оставалось только отдаться воле случая и начать импровизировать. На ходу сняв толстовку и повязав её себе вокруг пояса, Мамия пошла вперёд, вспоминая маршрут, по которому она однажды шла вместе с братом, когда только-только впервые преступила порог этой доселе неведомой ей страны. Она несколько раз спрашивала какого-нибудь прохожего, не было ли здесь аварии, но те лишь мотали головой или жали плечами, - не в их правилах было беспокоиться о ком-то постороннем, если он не несёт их багаж или не является таксистом, могущим немедленно увезти их из этого жутко опасного места. Встав лицом к путям, Хошино потихоньку начала успокаиваться и приходить в себя, отдышалась и даже присвистнула с улыбкой, радуясь тому, что Маил-то, скорее всего, просто зашёл в местный ларёк, где продаются его любимые сигареты, только и всего. Подумав об этом, девушка, сделав глубокий вдох и выдох, чего так не хватало её лёгким, потянулась и не торопясь направилась назад, почти позабыв обо всех неприятностях, если бы не... – Хоши! Она обернулась, и кровь застыла у неё в жилах. Мэтт ехал на её велосипеде вдоль путей, зажимая между зубов сигарету и улыбаясь во весь рот, насколько это было возможно. Хошино хотела было накричать на него за то, что ездит на велосипеде в таком опасном месте, но едва ли ей удалось вымолвить хоть словечко. Она потянулась к нему рукой, но услышала лишь отдалённое: – Спасибо за велик! В этот момент Хошино поняла, что сердце может вот так просто взять и остановиться. Она увидела всё так, как будто смотрела фильм в замедленной съёмке: стоило немцу отвернуться на дорогу и он пожелал остановиться, нажав пальцами на ручной тормоз, его левое плечо дёрнулось, как в судороге. Тормоз не работал. Он попытался удержаться, тормозя ногами, но практически безуспешно, - велосипед уже успел набрать большую скорость и не собирался останавливаться просто так. И только Маил пожелал вернуть ноги на педали, чтобы попытаться остановиться классическим методом, каким пользуется каждый родитель, уча ребёнка кататься, колесо накренилось в сторону путей, и геймер свалился в яму на рельсы прямо под колёса проезжающего поезда... Послышался визг тормозов, бешенные крики людей, топот миллионов ног... И в этот момент, когда на дорогу брызнула кровь, почти чёрная от копоти на путях, воздух пронзил оглушительный вопль девушки... СТО-О-О-О-О-О-О-О-О-О-О-О-О-ОЙ!!! ...она упала на асфальт закрыла лицо руками и заплакала. Хошино была готова кричать, кричать, пока не сорвётся голос, она лежала на земле, убиваясь в рыданиях и истерике, пытаясь выговорить хоть что-нибудь членораздельное, но всё было напрасно. А когда у неё заболели глаза, она мельком взглянула на руку, затем отвела глаза, вновь взглянула, и слёзы вины и бессилия опять потекли у неё по щекам, а потом и по шее, и по животу под формой. Ноль. Почему? Почему она истратила все свои оставшиеся прыжки на какую-то ерунду, когда могла с их помощью спасти другу жизнь? Почему же ей не хватило ума не отдавать Мэтту велосипед, почему она не попросила брата починить его? Зачем она отказала Михаэлю? Всё могло быть совсем не так. Она ведь могла встать в тот день пораньше, нормально приготовить эту идиотскую запеканку, получить сто на контрольной, выиграть у Йо состязание по поеданию обеда, могла уберечь Аоки от ужасной травмы, не дающей ей заниматься тем, чем она буквально дышит и без чего не представляет жизни, могла бы просто выслушать Юри и оставить всё, как есть, не ввязываясь в чужую жизнь, она могла бы согласиться на предложение Келя, если бы чуть пораньше разобралась в своих чувствах, и не причинять ему столько боли. Боже... что же я натворила?.. – Хошино-тян. Но Хошино не отреагировала, так как не вполне поняла, что обращались к ней. Да и кто это мог быть, в конце-то концов? Этот некто мягко дотронулся до её плеча и тихонько прошептал, словно любящая мать ребёнку перед сном нашёптывает колыбельную: – Всё хорошо, Хошино-тян, ты можешь открыть глаза. Не бойся. Но девушка не спешила последовать этому совету, вспоминая весь тот кошмар, которому сама и стала причиной. Но этот приятный ровный женский голос почему-то показался ей смутно знакомым, как будто уже известный ей человек разговаривал через какой-то исказитель, и от того казался взрослее, чем был на самом деле. Мамия не была уверена, что готова открыть глаза, но, если совсем честно, сейчас она не была толком уверена ни в чём, а потому медленно, один за другим, она отворяла очи, и свет, ударившей ей по ним, на мгновение ослепил девушку, но когда зрение к не вернулось, Хошино увидела человека, которого ожидала увидеть в самую последнюю очередь. – Микуру... тян?.. Перед ней и вправду стояла Микуру Асахина, самая настоящая. Однако, она была чуть выше ростом, чем та стеснительная робкая девочка, которую знала Хошино, губки у неё были чуть ярче, и одежда совсем не была похожа на школьную форму. Она стояла прямо напротив девушки, ласково ей улыбаясь, что вконец сбило десятиклассницу с толку. Прошло несколько минут, прежде, чем гостья из будущего разомкнула уста и ответила: – Да, это я. Микуру Асахина как есть. Но я из более далёкого будущего, чем та, другая я, которую ты знаешь. - Хошино опешила, сидела на коленках на холодном асфальте с раскрытым от удивления ртом. - Давненько мы с тобой не виделись. - И Микуру мило улыбнулась. – Ну, э, по мне, так пару часов... - попыталась перенять разговор Хошино. – Ох! - спохватилась взрослая Асахина, прикрыв губки ладошкой. От этого она казалась даже симпатичнее. - Да, конечно, прости, я вечно путаю... Конечно, мы ведь с тобой сегодня уже виделись... а я всё никак не привыкну... Только сейчас Хошино заметила, что мир вокруг неё словно застыл в оцепенении, хотя, в сущности, так оно и было. Птицы в небе неподвижно застыли, вереницей направляясь в тёплые края, которые им теперь, видимо, не светят, люди окаменели по всему вокзалу, - кто, спускаясь по лестнице, кто просто шёл и не успел даже шага завершить, кто, сидя на чемоданах, и даже проводницы, проверяющие билеты на другой стороне. Хошино быстро метнула взгляд в сторону места, где разбился Мэтт и сама застыла. Там не было ничего. Ни следов крови, ни самого Мэтта, ни велосипеда. Ни единого дуновения ветра не ощущала девушка на своей коже, ни единого признака, что кто-нибудь кроме неё и Асахины способен двигаться. Определённо, время остановилось. Хошино встала на ноги. Она утёрла слёзы пыльным рукавом и отряхнула повязанную вокруг пояса толстовку от грязи и воззрилась на Микуру недоумевающим взглядом, как будто ожидая объяснений. С губ Асахины во мгновение ока исчезла улыбка, и на лице проступило выражение необъятной грусти, черты стали серьёзнее, она вся сжалась, как от холода. Она некоторое время не смотрела в сторону Мамии, сохраняя томное молчание, которое ничто не могло нарушить, даже Хошино не решалась ничего говорить, во всяком случае, до тех пор, пока не поступит официального на то разрешения. Она думала, что сейчас повзрослевшая и, наверное, окрепшая Асахина начнёт тыкать её носом во все ошибки, о которых она и сама теперь знала, и та будет абсолютно права, когда назовёт её никчёмной дурёхой, бездумно растратившей всё то, чем наделила её щедрая судьба. Но ничего этого не происходило. Когда пауза, казалось, достигла своей кульминации, Микуру залезла в карман юбки и извлекла оттуда маленький предмет, помещавшийся даже у неё в ладони. Хошино встрепенулась. Взрослая Асахина протягивала ей руку, а на ней лежал небольшой шарик, сильно приплюснутый с боков, по своему виду он сильно напоминал грецкий орех, но Мамия удержалась от упоминания этой метафоры вслух. Она уже видела эту вещь раньше, только туго соображала и не могла вспомнить, где именно. – Ты ведь знаешь, что это такое, да, Хошино-тян? - вполголоса впросила гостья из будущего. Хошино коротко кивнула. - В моём времени изобрели прибор, позволяющий свободно перемещаться в пространстве и времени на сравнительно небольшие расстояния. Он называется TPDD. С его помощью я осуществляю работу, за которой меня послали в эту эпоху. Ни о какой работе Хошино, понятно, не имела ровно никакого представления, ибо ни об алхимиках, ни о шаманах, пришельцах, экстрасенсах... она, конечно же, не знала. Разумеется, догадывалась, что нечто такое, скорее всего возможно, - раз уж она умеет прыгать во времени, но никогда не думала о чём-то таком всерьёз. – И вот не так давно нынешняя я где-то его потеряла. - Мамия отчего-то не удивилась. - А потом нашла. И знаешь где? В лаборатории по химии на втором этаже. Его заряд был полностью исчерпан... Я не спала ночами, толком не могла ни о чём думать, постоянно боялась, что кто-то натворит ужасных бед. Меня пробирал ужас от одной только мысли, что этот человек сможет пошатнуть всю историю, наломать таких дров, что потом будет уже ничего не исправить! Заряда было для этого достаточно. Но, тем не менее, я рада, что его нашла именно ты, а не кто-нибудь другой. Бог милостив. К тому же, хорошо, что то, что можно было потратить на злые дела, потратили на всякие глупости. Правда, это было не всегда так... Ты, конечно, не можешь этого помнить, но однажды Маил Дживас погибнет на этих самых железнодорожных путях. И ты будешь сидеть здесь, на этом самом месте, и плакать от вины. – То есть... - охрипшим голосом изрекла девушка. - То есть Мэтт жив? И с ним ничего не случилось?! – Теперь — да, ничего... - тихо ответила старшая Асахина и обратилась туманным взглядом к месту, где несколько минут назад Мэтт, вроде как, должен был погибнуть. - Мне пришлось попотеть, чтобы успеть вернуться и, не привлекая к себе лишнего внимания, забрать твой велосипед, на котором должен был ехать Дживас-кун. Однако, кое-что всё же произошло, Хошино-тян. Дело в том, что... - она глубоко вздохнула и произнесла полушёпотом: - Михаэль Кель. Хошино в момент взмокла, много, обильно. Ей захотелось немедленно отвернуться и убежать куда глаза глядят, неважно куда, хоть до Канадской границы, главное, чтобы подальше отсюда. Огромным усилием воли она пригвоздила себя к месту, где стояла, даже не шелохнулась, пыталась не меняться в лице, но губки всё равно затряслись, в глазах защипало, как будто рухнула головой в песок, носик сморщился, как косточка персика, ладони вспотели, держащие в своей свойственной титановой хватке краешек юбки. Липкий вязкий страх, поднимался из самого низа и, доходя до горла, застывал там комком, так что приходилось с определённой периодичностью сглатывать. – Когда ты всё изменила, всё было бы ничего, если бы тебе было всё равно, тогда бы время не покоробилось, и меня бы здесь не было. Но твои чувства к нему всё же изменились. Вот в чём всё дело. Тогда и произошёл раскол во времени, из-за которого потом в последствии явилась неправильная последовательность причин и следствий. Извини, - вдруг пробормотала Асахина. - Я понимаю, что изъясняюсь не совсем понятно, ты уж прости. Просто... Хошино на мгновение зажмурилась, подавляя рвущиеся течь по щекам слёзы, и вовремя, потому что почувствовала на затылке странный сквозняк, а всеми остальными клеточками ощутила, что находится в очень ограниченном пространстве. Впрочем, так оно и было. Она распахнула свои большие слегка выпуклые глаза и поняла, что находится в химической лаборатории в школе, там, где она впервые обрела способность перемещаться во времени. Мамия оборотилась, помотала головой из стороны в сторону. Да, ошибки быть не могло. Микуру стояла подле неё около письменного стола, над которым на потрескавшейся стене (такие стены в такой старой школе не представлялись редкостью) висела исписанная формулами потёртая доска, а над всеми нижними записями была одна, нацарапанная явно в спешке, мимоходом и совершенно другим человеком: Time waits for no one Время никого не ждёт И прямо под надписью справа в скобках ещё более неаккуратное, едва разборчивое: (Предсказатель) Некоторое время девушка просто стояла, рассматривая надпись, потом подошла поближе, осторожно прислонилась подушечками пальцев к шершавой поверхности пахнущей мелом доски, и на краткий миг затаила дыхание. Асахина-старшая стояла чуть поодаль и молчала, то тут, то там прикасаясь к мензуркам, бумажкам, стойке для карандашей, с ностальгией глядя грифели и принюхиваясь к аромату тряпки для мытья доски... Женщина бережно приоткрыла комод, где висели учительские халаты, и чуть слышно хихикнула. Однажды Мисти заставит её его надеть, чтобы провести опыт, а потом Харухи утащит его в комнату команды SOS, так сказать, для косплея. Но это произойдёт ещё когда... Гостья из будущего перевела взгляд на Хошино, которая всё ещё стояла, не говоря ни слова, как заворожённая. Она томно вздохнула, нарушив тем самым многоминутную тишину, плотно устоявшуюся в лаборатории. – Это... это для меня?.. - наконец спросила она скрипучим от долгого молчания голосом. Микуру из будущего коротко кивнула, улыбнувшись уголками губ. - Но кто... кто это написал? Михаэль? – Это было бы логично, - хохотнув, поддакнула Асахина, - но нет, это не он. – А кто тогда? Кто этот Предсказатель? – Я не могу тебе сказать. Как я уже говорила, не имею права, поскольку в таком случае ты будешь знать то, что для твоего времени не положено знать, и раскол во временных пластах станет только шире, - пояснила женщина с видом учёного, защищавшего диссертацию. – А я его знаю? - не то, чтобы Хошино совсем не умела скрывать любопытство, просто от матери досталась ей эта черта: въедливость, залезть под кожу, вытрясти, если понадобится, всё, что интересует, если уж интересует так, что не быть не жить. – Скажем так: ты пытаешься его знать, - уклончиво ответила старшая Асахина, наполовину отведя взгляд в сторону и сделав вид, будто она рассматривает напольный косяк. – «Время никого не ждёт»... - тихо повторила Хошино слова на доске, и меж бровями у неё залегла маленькая складочка. Прошло всего пара секунд, – во всяком случае так показалось самой Мамие — но они вновь стояли там, откуда и попали в школу, и люди, и птицы, и всё остальное вокруг стояло, будто замороженное, полностью обездвиженное. Хошино толком не знала, что должна сделать, то, что она услышала от Асахины казалось ей до того жестоким, что она не находила, что можно было бы ответить ей на её рассказ. Всё это время девушка только и делала, что пыталась найти индульгенцию на свою безответственность, беспечность, легкомысленность, ветреность и прочее, из-за чего произошло столько событий, в которых она была виновата, хотя отчаянно пыталась убедить себя в обратном, пыталась что-то исправить, делая только хуже и хуже, и в конце концов не знала, куда податься, боялась к чему бы то ни было прикасаться, опасаясь разрушить. Хошино рухнула на колени, сгорбилась и заплакала, закрыв лицо руками. Микуру, стоявшая поодаль лишь горько опустила подбородок, застыв глазами на щиколотках десятиклассницы. – Господи... что ж я натворила? - всхлипывая, спрашивала себя Хошино. Слёзы огромными каплями скатывались по щекам, падали на ладони и на асфальт с кончика носа. - Почему... Михаэль ведь признался мне от... чистого сердца... Так почему я сделала так, будто ничего не произошло?! Я поступила... отвратительно! Она зарыдала в голос, сдавленно крича, моля о помощи. Только сейчас она поняла, чем Михаэль Кель был для неё. – Ха-ха, Михаэль! Смешно, ты только послушай, как это смешно! – Обхохочешься... – Как я могла так поступить с ним?.. И... теперь... мне говорили такие важные вещи... Ну почему я не слушала-а...?! Почему я такая дура! Она сидела на холодной земле, и по лицу катились одна за другой горячие солёные капельки, падающие на тыльную сторону ладони, на юбку, оставляя на ней тёмные следочки. Девушка громко всхлипывала, подвывала, поскуливала, тряслись плечи, порой всё тело словно обдавали ведром ледяной воды, она вздрагивала, и после этого вновь заливалась слезами. Каштановые волосы лежали кое-как, раскидавшись по спине, по шее, падая на плечи, заслоняя высокий красивый лоб... хотелось провалиться сквозь землю, чтобы про тебя все забыли, забыли ту боль, что испытали, и чтобы Михаэля Келя больше никогда не было. Чтобы исчезло невыносимое, режущее ножом чувство вины, испарилось утренним туманом одиночество, чтобы нагрянувшее так внезапно и так некстати чувство любви ушло... Улыбнувшись, словно заботливая молодая мама, желающая облегчить боль ребёнка после падения с велосипеда, Микуру из будущего, цокая каблучками, подошла к сжавшейся в комок девушке и ласково провела рукой по её волосам. Мамия встрепенулась, но не стала сопротивляться. Асахина проделала это несколько раз, после чего выверенным бережным движением нагнулась к её уху и прошептала так, чтобы лишь Хошино могла её слышать: – Мне известно, как ты поступишь, Хошино-тян. Я не знаю, правильно это или нет, но я хочу, чтобы ты подумала как следует. Как бы то ни было, ничего уже не изменить. И всё произойдёт так, как произойдёт. Я сделала всё, что должна была. Теперь всё зависит лишь от тебя и твоих чувств. Иногда и они играют немалую роль. - И, задумавшись на секунду, старшая Асахина произнесла на выдохе: - Думаю, мы с тобой скоро встретимся. Удачи. И когда Хошино Мамия вновь открыла покрасневшие, отёкшие глаза, обрамляемые потяжелевшими от слёз ресницами, Микуру рядом с ней уже не будет, и время вновь пойдёт, как будто и не останавливалось. Хошино встала. От долгого неудобного сидения ноги отказывались держать её как следует, поэтому она немного хромала, направляясь к выходу с вокзала. Мышцы спины немного поднывали по причине долгого нахождения в позе эмбриона, перед которой так благоговел Рюзаки, что всякий раз приводило девушку в лёгкое недоумение. Но теперь даже на лице у Хошино, где ещё минуту назад не было и кровинки, заиграла весёлая улыбка человека, прошедшего все тяготы и невзгоды нашего многоликого бытия, перешагнул через все посланные испытания и теперь просто наслаждается ощущением сладости ветерка на коже, приглушённого в связи с золотой осенью облаками света солнца и неустанно гудящих друг другу автомобилей и шума поездов. Десятиклассница ненадолго остановилась около железных ворот, входа в обитель спешки и одного сплошного переполоха, чтобы перевести дыхания. Ещё раз утёрла лицо, подумала про Асахину, пытаясь хоть немного осмыслить её слова. Словно бы вспомнив о чём-то важном, забралась в карман и извлекла оттуда мобильник, почти не глядя на экран набрала номер и нажала «Позвонить». Не прошло и тридцати секунд, как на том конце ответила: «Да?» Это было произнесено несколько растерянным, но твёрдым тоном, как будто тот заранее приготовился обороняться или бросить этот ни к чему не обязывающий разговор. Как бы там это ни было, Хошино была безумно рада слышать этот голос. – Привет, Михаэль, давно мы с тобой что-то не разговаривали, - улыбаясь себе под нос, протараторила Хошино на одном дыхании. Мелло такой её поток слов, учитывая, что при этом она не давала и миллисекунды, чтобы продохнуть, всегда сшибал с ног и накрывал, как волна, наповал. – Есть такое, - согласился немец, широко усмехнувшись. - И чего тебе вдруг от меня потребовалось?.. – Да ничего, - легко отвечала Мамия. - Тут просто такое дело... – Чего? - спросил Кель, стараясь быть как можно невозмутимее, хотя в его вопросе и сквозило из рук вон плохо скрываемое любопытство. Когда пауза затянулась (Хошино всё никак не могла подобрать слова, на секунду позабыла, как дышать, зарделась, что было с ней впервые за все шестнадцать лет, тяжело дышала, хотя и пыталась делать это как можно тише), Михаэль, который вообще не выносил ждать. Помнится, как-то я об этом упоминала. Впрочем, не суть... - Ну давай, выкладывай уже! - нетерпеливо пробурчал парень. Хошино ещё немного помолчала, а потом сказала легко и непринуждённо, словно бы репетировала всю жизнь перед зеркалом: – Михаэль, я люблю тебя. На том конце провода стало так тихо, что девушка даже забеспокоилась, не бросил ли Кель трубку, но эти опасения оказались напрасными, потому что тот, явно отойдя от телефона, чтобы продышаться, после того, как целый ком бог знает чего застрял у него не в том горле, прокряхтел: – Чё? Ты чё несёшь, дура? - почему-то в этот момент Хошино дико захотелось вновь расплакаться, только на этот раз от пьянящего чувства самозабвенного счастья. - Ты что... серьёзно? - осторожно переспросил Мелло. – Ага, - с коротким вздохом ответила она. – То есть это не очередная твоя шутка? – Не-а. – Ты дура, что ли? – Может быть. Михаэль озадаченно замолк. Хошино не знала, как унять бьющееся напролом сквозь грудную клетку сердце, боясь, что этот звук дойдёт и до его ушей. А отшучиваться на его дурацкие подколы у неё попросту не было душевных сил, - много всего сегодня произошло и без того. Кель тяжело вздохнул. – Слушай, Михаэль, - вдруг произнесла Хошино бодро. - Ты прости меня, ладно? – Это за что ещё? - опешив, почти огрызнулся юноша. – Да за всё. За всё, что наговорила или сделала. Я и вправду никчёмная дурочка. – Это точно. – Чего?! Дурак! Михаэль засмеялся, и тогда Хошино в первый раз услышала его настоящий смех, - заливистый, звонкий, хоть и немного хриплый по возрасту, громкий, похожий на переливы тенора небольшой виолончели, на которой маленькими ручками неуверенно перебирает пальчиками будущий музыкант. Мамия чуть слышно хихикнула, тихо усмехнувшись, и переложила телефон в другую, не так вспотевшую ладонь. Если подумать, давно у неё с Мелло не было таких душевных (во всяком случае, для них) разговоров. – Слушай, Хошино, я, конечно, странный вопрос задам, но если ты не против... - девушка кивнула, но вспомнив, что он может лишь слышать его голос добавила торопливо: «Угу» - Ты не прыгала, случаем, во времени? – Было дело, - честно призналась Хошино, почти не удивившись вопросу. - Стоп, а откуда ты узнал? – Да так... - уклончиво ответствовал Кель, закусывая нижнюю губу. – Миха-а, - Боже, ну как же он не любил, когда она так его называла! Дура несчастная... - А если я вдруг исчезну, ты станешь меня искать? – Ну, смотря куда и как, - ухмыльнулся он по ту сторону. - Но вообще, постараюсь. По крайней мере, попытаюсь. А ты чего вдруг? – Да так, ничего... - блаженно прикрыв глаза, сказала Хошино, и её губы непроизвольно растянулись в широкой, свойственной лишь ей улыбке. - Мэтт на вокзале? Пешком добрался? - неожиданно спросила она и, получив утвердительный ответ (Немец даже не спрашивал, откуда она узнала о том, что Маил, не найдя её велосипеда на парковке, отправился за любимыми сигаретами на своих двоих) добавила: - Смешно, Михаэль! Ведь и вправду смешно! И он отвечал ей: – Обхохочешься... Она повесила трубку и ещё долго стояла, свесив руку, в которой держала телефон, и не двигалась с места. Если бы мимо прошёл какой-нибудь левый зевака, не имеющий никакого понятия о тех явлениях, которые в этом рассказе имели место быть, он мог бы вполне предвзято предположить, что эта странная девчонка-азиатка задремала прямо на проходе. Впрочем, и сама Хошино, которая потом вдруг обнаружила себя сидящей на скамеечке неподалёку не исключала такого. Она, как бы ни силилась вспомнить, не могла восстановить в памяти то, как садилась на скамейку, как убирала телефон в карман. Чьей бы злой шуткой это ни были, ей это совсем не понравилось. Вот только провалов в памяти её не хватало! Не так, конечно, Мамия представляла картину своих многоминутных размышлений, в результате которых она должна была принять самое важное решение в своей жизни. Это была залитое солнцем (казалось, здесь собралось всё то скудное количество солнечного тепла, на что была способна российская погода золотой осенью) маленькое местечко недалеко от вокзала, не отличающееся особенно ни покоем, ни тишиной, ни умиротворением. Но сидя здесь, Хошино вдруг неожиданно для себя ощутила небывалое счастье, и за одну секунду всё стало необычайно ясным и притягательным, как будто чья-то лёгкая рука сдёрнула штору, и в пустую пыльную комнату хлынул свет, представляя взгляду полюбоваться на это Богом забытое место. Но, подчиняясь каким-то человеческим или не совсем, в общем чёрт их разберёт каких, факторов, взору становится так приятно от того, что всё это он в состоянии разглядеть и как следует обматерить по делу. С Хошино в жизни многое случалось, разумеется, но такого она припомнить не могла. Она могла бы рассказывать это каждому попавшемуся несчастному, и вскоре эта история обросла бы самыми невероятными подробностями, став настоящим анекдотом. И тогда Мамия решила исчезнуть. Просто взять и провалиться сквозь землю, чтобы её лёгкие шаги больше не коснулись этой земли, и голос больше не долетел не до чьих ушей. Если уж с неё вся эта кутерьма началась, то пусть на ней и закончится, по крайней мере, хотя бы раз в жизни она поступит так, как поступила бы типичная героиня какой-нибудь фантастической мелодрамы, и на секунду Хошино подумалось, что было бы неплохо, чтобы нашёлся кто-нибудь, решившийся снять такое кино. Прыгнуть под машину, конечно, было не совсем гуманно по отношению к себе, к тому же, рассудила Хошино, как-то уж больно по-дурацки это будет, некрасиво. Если уж решилась на такую смелую глупость, надо сделать всё как следует. Мамия сама себе удивилась, что ей в голову могут приходить такие странные, необычные для неё мысли. Мэтт должен был погибнуть, попав под поезд на её велосипеде со сломанными тормозами. Микуру сказала, что она вернулась в прошлое, чтобы предотвратить аварию, однако, не смотря на это, существует «пласт времени» (так Асахина его называла), в котором авария всё же произошла, но, поскольку она изменила прошлое, то это событие осталось лишь в теории, а потому Хошино просто не могла о нём помнить. Одновременно с этим, временной разлом, возникший из-за её переживаний по поводу событий, которого по хронологии истории вообще никогда не было, продолжал расти, а значит рано или поздно это выльется во что-то куда более серьёзное. Стало быть, если эпицентр искажения времени сотрётся с лица Земли, то весь урон, нанесённый им и последующими присоединившимися элементами замкнутого пространства, тоже пропадёт. Не сказать, чтобы Хошино вообще что-нибудь в этом понимала, хотя в общих чертах вроде бы разобралась. «Матрица какая-то!» - всплеснула руками она, ища глазами велосипед. И вскоре нашла. Неподалёку около ларька с выпечкой стоял молодой человек в бейсболке, а рядом стоял велосипед, пыльноватый, с потёртым сидением, кое-где отодралась кожа, в общем, вся эта картина так и вопила: «Женщину мне! Женщину!» Окрылённая каким-то невероятным возбуждением, Хошино кинулась к нему, сметая всё на своём пути, пока не схватила руль и, прытко взобравшись на высоковатое для неё сиденье, укатила прочь. Владелец было закричал что-то не вполне цензурное ей вслед, как местные любили это делать, но героиня лишь помахала ему рукой, лукаво улыбаясь. Её губы еле заметно зашевелились, и можно было лишь предполагать, что с них слетели слова извинения. Она лихо протаранила вход в подземку, раскидав бабушек-дедушек по разные стороны лестницы, и огромным усилием воли надавила на педали, одним махом взобравшись по рельсам для колясок на свет божий. Девушка присвистнула, прикусила губу, вытянула колоратурным сопрано высокую ноту, с воодушевлением хватая ртом воздух, и на краткий миг Хошино показалось, что она могла бы уехать куда угодно. Проигнорировав посылаемые в её сторону проклятья со стороны контролёров около входа в зал ожидания, наша героиня всерьёз задумалась, не заняться ли ей каким-нибудь велосипедным спортом, если ей по некой невообразимой случайности удастся избежать, условно называя это «смертью», но рассудила, что, пожалуй, если она после бейсбола две недели дома валяется, что уж говорить про велосипеды. Хошино вылетела на улицу через противоположную дверь, и услышала, как из приёмника на телефонном столбе доносится приглушённый то ли из-за помех, то ли из-за шума голосов, но скорее всего и от того, и от другого, звук мелодии «Дороги в облака», и ещё более искажённый тембр Сюткина. Ну, помирать, так с музыкой! - сделала умозаключение Хошино, хотя потом, слегка проветрившись, она решила, что, наверное, слишком долго прожила в России. Впереди показался скорый поезд, который они в школе называли не иначе как «русский синкансэн», ибо другого названия, более самобытного, подобрать было довольно трудно. Их сюда прибывало штук по десять за день, так как мало было таких, кто применул воспользоваться пока ещё дешёвой услугой, не маясь сутками в тесных плацкартах. Повинуясь старой привитой ей родителями привычке, Хошино попыталась затормозить, сначала по старинке ногами, затем нажала пальцами на ручной, повернула педали назад, но после спохватилась, решив не забывать, что за глупость она затеяла. Она на мгновение закрыла глаза, именно в тот момент, когда, подгоняемая попутным, дующим прямо ей в спину, ветром, вылетела на пути, мимо множества толкущихся рядом людей, толстого проводника и мужчин-шахтёров, которых было здесь с полтора десятка. Стоило ей ввергнуться в безвольные шальные объятия ветра, велосипед начал медленно отделяться от ней, она отпустила руки и поджала ноги. Хошино мимолётно, невзначай взглянула на руку, где нашёл себе место отчёт её прыжков во времени, и почти не удивилась, когда нуля там не оказалось. Один. Всего один. Конечно, знай она, что сегодня настанет её последний день, когда и каникулы ещё не начались, да и с Михаэлем она ещё толком не поговорила, Мамия бы постаралась сделать всё как-нибудь иначе. Долго можно перечислять, каких косяков она бы не сотворила и каких дров бы не наломала, но в конечном итоге уж точно не умерла бы. Утешало одно: под такой вот дурацкий конец ей удалось хоть немного побыть героиней боевика или драмы, метающейся по миру в поисках хоть какого-то сносного смысла жизни. Он ведь станет её искать? Ну, или по крайней мере попытается позвать? Скорый поезд пронёсся мимо, подобно быстрому течению, не дав ни девушке, ни велосипеду упасть на земь. Когда первые крики уступили место всхлипам негодования, велосипед, весь побитый и искореженный бешенным ударом поезда, с режущим слух лязгом упал на тротуар.

***

Приём у Сато-сенсея был назначен на половину пятого, но пришедшая во время старушка не обнаружила в клинике никакого присутствия доктора. Наверное, подумала она, он так спешил куда-то, что даже не оставил какой-нибудь жалкой накарябанной в попыхах записки, и даже не посчитал нужным запереть дверь. Лежавший около входа крючок для одежды свидетельствовал о том, что Сато вовсе не задумывался над тем, что натягивает, наспех залезая в то, что первым под руку подвернулось. Думаю, не обязательно говорить, что так оно и было. К тому времени, как всё это встало в голове старушки единой картиной произошедшего, юноша был уже далеко от клиники, и в своём порыве он был не один. Старшеклассники ещё толпились на школьном крыльце, болтая обо всякой ерунде без ясной цели, и вдруг Роза, робко указав пальцем в сторону холма, растерянно проворковала что-то вроде: «А там случайно не Сато-сенсей?» Большинство сразу решило, что этот милый, хотя и странноватый доктор опять выгуливает свой скелет Маргарет, который «так нуждается в свежем воздухе». После того, как все, наперебой окликая взмокшего доктора, поднялись к нему, выяснилось, что дело обстояло совершенно противоположным образом. Лицо у Мамии было до того бледным и испуганным, что никто, кроме Розы не решился спросить его о том, что случилось. Сато начал мямлить что-то бессвязное, у него не получалось чётко и ясно изложить свою мысль. Было понятно только одно: между его короткими, лишёнными смысла репликами, всё время мелькало «Хоши... она, её...» и всё в подобном духе. В груди у Мелло сразу же зажглась красная лампочка. Сам он не мог объяснить такое странное предчувствие, но, легонько отпихнув Томас в сторону, спросил, что опять приключилось с этой беспутной дурындой. Не могущий взять себя в руки бедный доктор опять долго подыскивал слова, мычал, пока наконец не произнёс скудное, но достаточное, чтобы в глазах у Михаэля померк свет: «Поезд... её поезд...» После этого Кель не помнил ни как они с Сато, Мэттом, Ниа и Рюзаки добирались до места, ни как они расспрашивали проводников и путников о том, что те видели. Не было никаких следов, только владелец покоробленного велосипеда стоял неподалёку, видимо, до конца не осознавая, в чём его железный конь принял участие. Кель тяжело осел на скамейку, выхватывая для лёгких, дай Бог, один вдох из трёх. Ему крутило желудок. Он вдруг вспомнил, что обещал Ватари, – тому, кто их в эту страну и привёз, добродушному, но прохладному в отношениях с плохо знакомыми людьми человеку — зайти после школы в аптеку, купить сироп от кашля... Встав, Мелло не почувствовал земли под ногами, а потому сразу же упал обратно. Стал сжимать колени, и оказалось, что те трясутся, как после ледяного душа, долго молчал, не зная, что следует говорить. Мир вокруг стал таким медлительным, и тот не был уверен, что его товарищи вообще понимают, что происходит. Он видел только, как Сато стоит около проводника, который что-то ему говорил, совершенно его не слыша. Хотелось немедленно броситься её искать, достать из-под земли, если это потребуется, ведь следов-то никаких нет, оставалась ещё призрачная надежда, что она не... Впрочем, так говорило сердце. Для разума уже давно было очевидно, что ещё одна нить в жизни Михаэля Келя оборвалась, не успев толком протянуться, так же, как и у матери, и у отца, и у всех остальных. Нэйт и Маил растерянно бродили глазами из стороны в сторону, стараясь уловить хоть какой-нибудь знак, хоть какой-нибудь сигнал, но тщетно. Уйдя немного подальше от толпы, Михаэль собрал всю слюну, что сейчас имел, и смачно, со всей силы и злости плюнул в сторону на асфальт. Но от этого только сильнее закружилась голова, горло и грудь сковало бессилие, в голове раз за разом отдавался её звонкий смех, он чувствовал на плечах её прикосновения, её тяжесть. Всё его существо жаждало убежать, не оглядываясь. И тогда юноша закричал, так громко, как мог. Это был короткий выброс ненависти в атмосферу, не имеющий ни для кого, кроме него, особого значения. Вернувшись домой, он залез в душ и с добрых пару часов простоял в холодной ванной, подставив лицо десяткам тоненьких струек...

***

Ещё до того, как Хошино приподняла тяжёлые веки, она почувствовала, как сквозь кожу ей в глаза проникает солнечный свет, исходящий от окна. Девушка уже несколько минут неподвижно лежала на кровати, хотя уже практически не спала. Пробуждение наступало медленно, но верно. Минуя сонную пелену, пока что обуревавшую её сознание, промелькнула едва ощутимая надежда, что в это чудесное солнечное утро произойдёт чудо, и старший брат не зайдёт к ней в комнату, дабы предать её вынужденной бодрости. Мамия тихонько заулыбалась в такт своим мыслям. Как это не печально, чуда не произошло, и минуты через три дверь в её комнату скрипнула, и Сато начал осторожно вторгаться на территорию девичьих таинств. Он снисходительно усмехнулся, видя, как его нерадивая младшая сестра не вполне убедительно притворяется, будто ещё спит, а потому, подходя к её кровати, он едва сдерживался, чтобы не начать её щекотать. Юноша аккуратно присел на краешек и потряс Хошино за плечо, говоря нежным полушёпотом: – Хоши, пора вставать. В школу опоздаешь. Она театрально промычала нечто нечленораздельное, но стала подниматься. Выдохнув и тяжело свесив ноги с кровати, она сонно повалилась старшему брату на плечо, и из её приоткрытого рта тонкой полоской потекли слюнки. Тут Сато не удержался и наспех стёр их с её подбородка рукавом. Хошино толком не могла ничего вспомнить, ей казалось, что она просто увидела очень интересный сон. Однако, призрачное ощущение реальности происходящего всё же неумолимо преследовало её не проснувшийся разум, а потому она, чуть не заехав бедному Сато по лицу локтём (он вовремя увернулся), стала со свойственной ей въедливой скрупулёзностью рассматривать руку. Как и следовало ожидать, там был ноль. Если я и вправду умерла и попала в Рай, начала рассуждать она, то почему меня так бесцеремонно и нагло разбудили? Я уже достаточно отмучилась на своём веку, так что не о какой школе не может быть и речи! Если только не... – Братик, а какой сейчас год? - спросила Хошино, уставившись на Сато часто моргающими глазами. Тот раскатисто засмеялся и, переведя немного дыхание, указал трясущимся пальцем на календарь. Это было восемнадцатое октября две тысячи десятого года. Почему-то Хошино казалось, что по крайней мере час назад она была ещё в две тысячи двенадцатом. Однако, рассказывать обо всём этом брату спросонья было бы по меньшей мере бесполезно, - он всё равно не поверит, да и сама она не была до конца уверена. Но это была осень, за два года до всего, что произошло. И она, Хошино Мамия, сейчас училась в средней школе и жила в Японии. – Знаешь, братик, мне тако-о-ой сон приснился!.. - воскликнула девушка, потягиваясь. Сато по-братски усмехнулся и, ещё раз бросив фразу по опоздание, вышел из комнаты. Он уже давно привык, что сестричка у него с заходами, впрочем, чего ожидать, когда твой отец — фотограф птиц (который так же, как и его сын в будущем, теряет всякую ориентацию в пространстве, когда жена предстаёт в пред ним в новом летнем кимоно). На этот раз я сделаю всё так, как это и следовало сделать. Я больше не буду убегать, отныне я живу лишь настоящим. Неудачный день или нет, - неважно. Я постараюсь сделать всё возможное, чтобы никому больше не пришлось пережить такого. Я с нетерпением жду дня, когда мы снова встретимся. Этот день непременно настанет, я уверена, и тогда всё будет по-другому. Знаю, что ты меня не услышишь, но всё же посылаю тебе привет из прошлого! И увидимся в будущем! В этот день в Токио был зафиксирован новый температурный осенний рекорд — двадцать семь градусов по Цельсию. Смешно... Ведь правда, смешно? Обхохочешься...