***
Ночью в самолёте стало необыкновенно уютно, и трудно было сказать, виной тому приятный полумрак, создаваемый за счёт зазанавешенных иллюминаторов, маски для сна, которые деловито раздала всем Аюми, или необъятный храп Нацу, который разносился по всему салону, но удивительно убаюкивал. На небольшом висячем экране вырисовывался маршрут, так что, если бы на него взглянули, то сразу бы поняли, что лететь им оставалось совсем недолго, лишь несколько часов, но все спали, кто с книжкой, кто с маской на глазах, кто запрокинул голову, кто положил её на плечо соседа, как это случилось у Дождии и Венди. Шарли тихонько посапывала у неё на коленках, а Хеппи кемарил за широкой спинке мягкого сидения, свешивая хвост Люси на голову. Лайт сначала тихонько дремал, но, когда сон стал одолевать настолько, что не спать стало просто невозможно, он опрокинул голову на грудь и крепко уснул, с ним давно такого не бывало. Во сне он видел непонятную мешанину, хотя издали звучала музыка, такая спокойная и приятная, похожая на лёгкий вальс, и его так непринуждённо чуть покачивало из стороны в сторону, а в лицо ударял чудесный пьянящий полумрак, когда можно просто закрыть глаза и отпустить всё, что держало на земле. Одна Юки не спала. Она по-прежнему сидела всё в той же позе, только теперь уже не читала книжку — было слишком темно. Нагато всё ещё смотрела перед собой, изредка поднимая ничего не выражающий взгляд на экран, хотя нельзя было сказать наверняка, действительно ли ей было интересно, как долго им оставалось лететь. Время ненадолго остановилось в пределах салона самолёта, точно его заморозили, потому что сейчас его практически не существовало. Это было какое-то новое, непередаваемое ощущение радости жизни, свежести, разнообразия, свободы, вдохновенного счастья от существования, запах умиротворённого путешествия и тихого предвкушения приятных впечатлений. У Уинри маска с глаз давно сползла, и она висела у неё на шее, напоминая высокий широкий воротник, но Рокбелл по-прежнему спала, опрокинув голову себе на правое плечо. Эдвард, однако, по непонятным причинам, проснулся. У него бывало так, когда сюжетная нить сна внезапно обрывается, и его словно бросает в свет, и пелена дремоты рассеивается за считанные мгновения, и тогда пытаться заснуть снова — бесполезное занятие. У Элрика дёрнулось плечо, дрогнула нога-протез, он немного пошевелил на неё пальцами, словно проверяя, на месте ли нога, и сдёрнул маску с глаз сонными пальцами. Он рассеянно оглядел салон. От царившего в нём полумрака Эд вообще не сразу понял, что происходит, а потом, когда глаза немного привыкли, понял, что сейчас, должно быть ночь. Окна были плотно занавешены пластиной, которую нужно было лишь поднять. Осознав, что пока он более не сможет заснуть, Эдвард осторожно, чтобы не разбудить, развернул своё широкоплечее тело влево, дабы смочь свободно достать до окна. Аккуратно вставив пальцы в отверстие, бывший Стальной алхимик ещё раз взглянул на девушку и тихонько, боясь каждого звука, легонько приподнял занавес. Сначала ему показалось, будто они летят среди объятой огнём земли, но, всё выше и выше поднимая занавес, он понял, что видит самый настоящий рассвет. На мгновение Эдвард забыл как дышать. Они летели над облаками, а мягкие их перины виднелись чуть снизу, как необъятное, огромное море, отражающее огненные солнечные лучи. Линия горизонта, которая теперь казалась такой досягаемой, окрасилась в алые, багровые, золотые, рыжие тона, а чем выше, тем мягче становился цвет, плавно переходя в розоватый, красноватый и даже чуть зеленовато-голубой. Море облаков ловило лучи восходящего солнца, вспыхивая то там, то здесь яркими огнями на синей глади бесконечного океана. Иллюзия того, что стоит лишь выйти и ступить на водно-облачную поверхность, и можно долго идти навстречу поднимающемуся над горизонтом солнцу. Эдвард никогда ещё не был так далеко над землёй. Он видел горящие дома, улицы, видел, как горят леса, падал с самых разных крыш и оказывался на самых нижних ярусах бытия, но ещё ни разу в жизни он не видел, чтобы так разгорались небеса. Сейчас, в минуты восхода, светило было особенно прекрасно, особенно ярко и невероятно, и это было так красиво, так великолепно, что Эдвард внезапно понял, что больше не сможет заснуть. Он хотел было тряхнуть Уинри и показать ей эту невероятную красоту, но передумал, увидев, как сладко она прикорнула в дорожным рюкзаком в обнимку, и просто не смог лишить себя такого приятного зрелища. Внезапно юноша вспомнил о наручных часах, подаренных ему Уинри на прошлый Новый год и всё так же осторожно и тихо приподнял рукава толстовки и взглянул на маленький циферблат. Но не успел он разобрать заспанными глазами, что на них было, как усомнился в том, дадут ли они ему достоверную информацию, а потому обратился к висячему экрану и понял: сейчас на самом деле был рассвет, наступающий здесь после шести утра, и расслабленно откинулся на спинку. Он прикрыл занавес, дабы ничто не нарушило милый сон его любимой, но, к величайшему его удивлению, полумрака не воцарилось. Эдвард стал оглядываться в поисках другого источника света, пока наконец не увидел Юки Нагато, напротив которой был приподнят занавес на иллюминаторе, и в её бледное неподвижное лицо лился солнечный свет. Эд не мог утверждать наверняка, последовала она его примеру или просто решила немного разнообразить своё скучное, неприметное и неинтересное существование, но так или иначе она смотрела на горящее небо, как они медленно парили над океаном облаков, и в глазах её читалось почти что восхищение. Впрочем, издалека Элрик видел плохо, чтобы быть в этом уверенным. В через четыре часа они уже летели над Великобританией.***
Лайт сладко спал с книжкой в руках, пока его нагло и вероломно не разбудил крик Харухи, перемешанный с восторженными восклицаниями Нацу, и до кучи его растолкал Эдвард, так что можно себе представить, какое было первое впечатление нашего героя о поездке. Он недовольно воззрился на пассажиров, но затем услышал у себя прямо над ухом спокойный и ровный голос Рюзаки: – Ну вот, прилетели. – Да, вот я и дома... – блаженно заметил Лайсерг, с теплотой взирая на родные земли. Одного этого было достаточно, чтобы Лайт воспрял духом. С крайнего сидения он не так хорошо видел пейзаж за иллюминатором, как Рюзаки, но гордость его была сильнее, и он не позволил себе прилипнуть носом к окну, как Нацу и Хеппи, хотя желание это было почти непреодолимым. Юноша набрал в грудь воздуха и выдавил улыбку, всё подкарауливая момент, когда ему тоже удастся взглянуть свысока на Англию, но решил, что обязательно займёт сиденье у окна на обратном пути и всласть насмотрится на красоты. Под ними уже вовсю проносились жилые кварталы, совсем не такие, как у нас, а чем-то напоминающие, как выразился Йо, маленький бутербродики, хотя Лайт нашёл это сравнение абсурдным. В салон лился приятный утренний свет, так что всё показалось куда более свежим и новым, а Ягами вдруг понял, что на удивление быстро проснулся. Минут двадцать спустя они уже выходили из аэропорта в Лондоне. После долгой разлуки Йо уже обнимал чемодан, Венди учтиво просила Шарли исчезнуть в рюкзачке, а Эльза выталкивала из вращающейся двери свой необъятный багаж. Как только они не рухнули на землю с такой поклажей, Лайт не представлял. Потом, пока они разбирались, где чьи чемоданы, Ягами бочком протырился «в туалет», хотя на самом деле искал телефонную будку, где надо было заплатить фунт, чтобы позвонить домой, что Лайт и сделал, – он же обещал, в конце концов. Мать взяла трубку через пару секунд после того, как отличник запустил монетку, так что ему подумалось, что она специально дежурила у телефона, он проникновенно заверил её, что всё прекрасно и он предвкушает массу впечатлений. Как оказалось, о таможне Нацу не слышал ни разу в жизни, и когда его спросили о цели визита, он, ничуть не поняв, что от него хотят (Эдварду пришлось энергично подсказывать ему перевод, а заодно и то, что нужно ответить: «туризм» – и всё будет хорошо), но и об этом Драгнил едва ли знал, так что, напрасно ориентируясь на слуховую память, выдал нечто невнятное: «Нуможетнезнатюризмо...», так что неудивительно, что натасканный афроамериканец услышал только «авантюризм», но, к счастью, Убийце драконов хватило ума показать ксерокопию билета и жестами пояснить, что он по культуре, и не собирается он взрывать Лондонский Тауэр, по крайней мере, не планирует сейчас. Все уже вздохнули с облегчением, но тут одна служащая имела неосторожность пошутить с этой странной, до жути разношёрстной толпой, спросив с милейшей улыбкой: – Ар ю гангстерс? – все даже хотели засмеяться, но Нацу оказался проворнее и, прежде чем кто-либо успел показать, что они поняли юмор, маг уже раскрыл рот, и ничто не могло его остановить: – Ноу, ви а рашенс! Неудивительно, что приятная улыбка симпатичной тёти завяла, и она осторожно попятилась назад, пробормотав на своём, басурманском: ах, ну ясно, русские приехали! Нацу был слишком доволен собой, чтобы кто-нибудь решил его бить. Но не приходилось сомневаться, что руки зачесались у всех. Тут Ватари был вынужден их оставить. Он любезно отвесил ребятам лёгкий поклон и непринуждённо удалился. И тут вдруг Лайт понял одну вещь: раньше это не слишком бросалось в глаза, но теперь был совершенно очевиден факт того, что каким-то непостижимым образом, Вамми умудрялся везде сойти за своего, и Ягами ни секунды не сомневался, что умный старик активно этим пользуется. Ватари распрощался с воспитанниками и, судя по тому, что Лайт услышал, они договорились, что он встретит их на машине через два дня у входа в отель, на что отличник совсем не возражал, и Куилш Вамми удалился. Невероятным образом он растворился в толпе, стоило ему отделиться от сопровождаемой им доселе группы, и уже никто не смог проследить его пути. Наши герои спокойно вышли на улицу (Грей уже успел потерять одежду), и тут им в лица ударил прохладный сырой ветер, пахнущий морем. Они огляделись. Во всём, что их окружало, звучала его чужеродность, противоположность тому, что они видели, от всех зданий, вывесок, табличек веяло красотой и благоговением, но больше всего удивляло то, на каком непонятном языке всё было написано. Учась в школе с английским уклоном, ребята, разумеется, имели преимущество, но, как оказалось, из всей галдящей толпы нормально говорить могла едва ли не пятая часть. Невероятное чувство овладело большинством: хотелось немедленно рвануть вперёд, куда глаза глядят, бежать по просторным улицам и за день обежать весь обширный, древний, загадочный Лондон, всему городу рассказать о себе и заявить, что русские приехали по культуре! А вот этого, предостерег их Лен, не надо. – Здесь всё такое английское! – восхитился Нацу, а Хеппи вторил ему своим фирменным «Айя!» из сумки у него на спине. – Такое лондонское! Вон там лондонское такси! – и он ткнул пальцем в то место, где остановился чёрный длинный автомобиль, а из него вышел почтенный джентльмен. Люси клацнула фотоаппаратом. – Лондонский английский! – Нацу схватил голого Грея, и они вдвоём втиснулись в объектив, ещё и ухитряясь показывать на висячую вывеску. Люси быстро нажала на кнопку. – И лондонские мы! Заклинательница духов поспешно щёлкнула их и запихала аппарат в сумку. Для начала решили отправиться в гостиницу, чтобы оставить там тяжеленные чемоданы-сумки-рюкзаки, взять самое необходимое и налегке отправиться на долгую прогулку по городу. Перед своим уходом Ватари успел сообщить, что они должны добраться до отеля «Covent Garden Hotel», там должны были быть забронированы и оплачены номера на двое суток, и, именно потому что почти никто не имел ни малейшего понятия, какая вообще разница — если она, конечно, имеется — между лондонскими гостиницами, для которых достаточно располагаться в Англии, чтобы всем быть на один манер, восприняли это наставление с невероятным энтузиазмом, решили слегка усложнить себе жизнь, и по туристической наивности, а может, и юношеской доверчивости постановили дойти до гостиницы пешком. Никто не потрудился поинтересоваться, где она находится, а так же, как далеко придётся до неё топать, но, к счастью, Лайт успел высказать своё мнение прежде, чем они ушли далеко. Видимо, та внезапная новость, что в Лондоне не так уж и холодно, хотя дома морозит нещадно, немного притупила большинству чувство ориентации в пространстве, но, стоило Лайту открыть рот, как они тут же признали, что он, вообще-то, прав, и что Лайт настоящий гений. Это он и без них знал, покорно благодарю. Однако, поскольку Ватари рядом не было, а ни Рюзаки, ни кто бы то ни было другой не знал точного адреса гостиницы, было принято решение спросить его у прохожих. С виду они все были аристократами, учёными и особами голубой крови — так они несли себя по улице, эти англичане, что уж точно должны были досконально знать географию родного города. Трудную, ответственную роль переговорщика взял на себя Йо. Конечно, эта идея многим не внушила доверия, но Асакура прошествовал к первой попавшейся женщине с такой уверенностью, что у туристов затеплилась надежда, что под шумок шаман ещё и язык подучил. Юноша осторожно тронул женщину за плечо, она слегка дёрнулась, но развернулась совершенно спокойно и несколько секунд трезво рассматривала симпатичного азиатского мальчика, брови её поползли вверх, словно желая узнать, по какой такой важной причине её задерживают иностранцы. Йо миловидно ей улыбнулся, но это не произвело на местное население никакого впечатления, хотя и сопротивления женщина не оказывала. В конце концов Асакура набрал в грудь воздуха, полный решимости спросить у неё адрес «Covent Garden Hotel», что шаман особенно боялся не выговорить, но наконец он собрался с духом и раскрыл рот: – Эм... Хеллоу, мадам, ай во... акххх... – начало было весьма неплохое, но тут то худшее, что Лайт и все остальные ожидали, всё же началось. Лицо Йо исказилось гримасой боли, побагровело, глаза повылезали из орбит. – Аахх ахх... Гхакаххх! Эххгкх! – Он бился, точно в конвульсиях, протягивая руки к одуревшей англичанке, словно зомби из второсортного ужастика. Женщина переводила испуганно-изумлённый взгляд с харкающего и извивающегося Йо на целую толпу его провожатых, которые только разводили руками и плечами пожимали: ничего, мол, с ним не сделаешь. Правда, так это оставлять тоже было нельзя, и роль эту нелёгкую взял на себя Лен. Он, закатив глаза, решительно подался вперёд и схватил Асакуру за шкирку, когда тот уже становился апоплексического цвета и со словами «Йо, прекрати! Звучит так, как будто ты умираешь!» потащил его прочь, потому что именно в эту минуту им засигналил почтенный джентльмен на такси. Поскольку вся процессия в одном такси бы не поместилась, Почтенному Джентльмену – отныне будем называть его так – пришлось сделать несколько звонков, но это было лишь невнятное стариковское бормотание, которое никто не разобрал, но затем Почтенный Джентльмен очаровательно им улыбнулся и сказал «ОК», на что Нацу аж просиял. Через минуту на это же место встало ещё три машины, все гладкие, чистые и длинные, с красивыми, отполированными ручками и просторными багажниками. Ребята с восторгом приняли предложения водителей занять места, предварительно засунув багаж вперёд, и преспокойно сели. Как оказалось, некоторые сидели лицом к водителю, а некоторые — спиной, что было и непривычно, и интересно, но только не для Драгнила, которого начало укачивать почти сразу после того, как машина тронулась. Он уронил голову на колени Люси, из-за чего та залилась густым румянцем, и во мгновение ока стал зелёного цвета. Уинри увлечённо разглядывала улицы, по которым они проезжали, а Микуру всё пыталась поймать момент, чтобы сфотографировать вид. Мимо них пролетел Биг Бен во всей своей красе, и Лайт решил, что обязательно на него глянет, как только оставит тяжеленный багаж в гостиничном номере. Наконец Почтенный Джентльмен затормозил и, слегка улыбаясь сквозь седые усы, открыл перед ребятами дверь машины, приглашая их выйти. – Here it is. Covent Garden Hotel, 10 Monmouth Street, – объявил он и дружески подмигнул Люси, которая вовсю пыталась спихнуть с себя позеленевшего Нацу. – Обязательно напишу это на футболке, – шёпотом сообщил Эдвард Лайту и вслед за Сердоболией вышел из машины. – Да-а, неслабая избушка... – заметил Грей, оценивающе разглядывая гостиницу. Хотя по виду его было заметно, что он доволен. Портье проводил их в номера. Нацу, Грей, Йо и Трей таращились во все стороны, ибо едва ли могли вспомнить хоть один случай, когда с ними были столь обходительны. Номера оказались довольно просторными, а некоторые — смежными, так что друг до друга было рукой подать. Лайт и Эдвард расположились в сравнительно небольшой комнате с двумя кроватями, застеленными приятным на ощупь белым в голубую полоску бельём, а по соседству с ними нашли приют Нацу, Грей и Эльза, номер которых оказался самым просторным. А этот Ватари — толковый мужик, подумалось Кёну, сразу сообразил, кого с кем надо поселить, чтобы этот отель продержался до нашего отъезда. Юноша так подозревал, что, не обладая Вамми таким изощрённым, незаурядным умом, и на следующий же день гостиницы была бы вынуждена в срочном порядке переехать. Наконец Хеппи и Шарли могли вылезти из сумок и нормально вздохнуть. Какое счастье! Хеппи, жадно глотая ртом воздух, вяло вывалился из сумы Нацу и плюхнулся на мягкий ковёр, не решаясь даже пошевелить лапкой. Шарли была слишком горда, чтобы показать, насколько она устала и утомилась, поэтому она аккуратно выступила на роскошный подлокотник кресла и как можно изящней высвободилась из рюкзачка Венди, глубоко вдыхая и выдыхая. Нацу и Грей к тому времени уже начали осматривать номер, заглядывать во все шкафы и роясь в постельном белье, а Эльза уже вовсю раскладывала вещи и рассматривала меню, в частности, отдел десертов, раздумывая, что бы такое заказать на номер. Это была широкая, просторная комната в старинном английском стиле, с тремя деревянными кроватями, стоящими по разные стороны («Ну реально – толковый мужик!»). Около каждой стояло по небольшой тумбочке, в которых предположительно должно было храниться всё первой необходимости, на стенах висели репродукции картин эпохи Возрождения в выцветших, но так и дышащих древностью, рамах, в середине комнаты стоял круглый кофейный столик с резными ножками. Сквозь мягкие салатовые занавески в комнату лился дневной свет. Венди наконец удалось погладить Шарли по голове, на что та лишь поморщилась, но вырываться не стала, поскольку это было всё же лучше, чем двенадцать часов в душной сумке, где единственным источником света и кислорода служит маленькая щёлочка наверху. – Между прочим, – подала голос Люси. – У них тут карантин на животных. Хеппи и Шарли могут депортировать. Лучше не оставлять их здесь одних без присмотра. – Нацу, слышь, – Эдвард молниеносным движением ткнул Драгнила в бок, и тот недовольно отвернулся, вызывающе нахмурив брови, – ты лучше веди себя прилично, – посоветовал ему Элрик, – а не то тебя возьмут – и тебя депортируют. Раздалось несколько смешков, даже Лайт не удержался от улыбки, а Нацу, который так и не понял, чего от него хотят, продолжал смотреть на Эда широко раскрытыми глазищами. – Депортировать Нацу?! – встрял Грей повышенным почти до фальцета, словно ему только что сообщили невероятно прекрасную новость, и он не в силах поверить своим ушам. – О, эта страна нравится мне всё больше и больше! Окончательно разобравшись со своими чемоданами, ребята немедленно покинули свои апартаменты в твёрдом намерении обойти весь Лондон. Лайт снова представил себе витрины и полки, пахнущие книгами, приглушённый, монотонный голос экскурсовода (если такой, конечно, был), лёгкий цокот каблуков и эхо от скрипа подошв ботинок, этот аромат любимого произведения... Пока Харухи так и эдак вертела в руках карту, в надежде хоть по названию найти улицу, где в большой вероятностью найдутся какие-нибудь невероятные явления, Аоки размышляла только о том, как бы пробраться к берегу Темзы, а ещё лучше устроиться напротив Колеса Обозрения, дабы запечатлеть его на холсте собственноручно. Кён, однако, считал, что сам тот факт, что они уже прилетели, распаковали багаж, устроились в номерах, и при этом не вляпались в историю, – явление уже в высшей степени невероятное, куда уж более! Наконец, тёртый калач выпрашивая у Харухи единственный экземпляр карты города, Эдвард принялся искать первое попавшееся известное место, куда было недалеко идти. Эту идею предпочли проигнорировать, потому что всем и каждому (за исключением Нацу, разумеется) хотелось попробовать прокатиться на двухэтажном красном автобусе. Лайсерг взял на себя инициативу, и минут через пятнадцать они уже рассматривали Биг Бен. Люси с периодичностью в секунды четыре клацала фотоаппаратом, а Аоки глазела на архитектуру, поражаясь красотой и изяществом. Затем процессия направилась чуть подальше, поглазеть на окрестности. Из большого фонтана в форме купола во все стороны брызгала вода, а в стороне на огромном постаменте возлежал необъятный, отлитый из железа лев, прямо смотревший перед собой и величественно сложивший впереди лапы, словно аристократичная немецкая овчарка. Люси щёлкнула фотоаппаратом. Тут откуда ни возьмись материализовался Локи, многозначительным жестом поправил очки на переносице и взглядом с поволокой уставился на Сердоболию. Дабы избежать дальнейших реверансов, она быстро приказала ему встать около Льва и сделать эффектную позу, только сначала убедительно попросил не позировать для женского журнала, а сделать фотографию нормального туриста. Когда они отошли достаточно далеко от Биг Бена, на глаза нашим героям попал небольшой парк с извилистыми, слегка поросшими завядшей травой дорожками, где гуляли немногочисленные старушки с собаками, от вида которых Эдвард совершенно потерял бдительность. Уинри всё прижимала к груди путеводитель, когда они выбежали из парка после того, как одна особо истеричная левретка одной Почтенной Леди, имела неосторожность громко гавкнуть на Лена и даже рыкнуть ему в брюки, после чего собака бы непременно лишилась бы пары-тройки миниатюрных лапок, если бы не Йо и Лайсерг, который быстро потащили Тао в ту сторону, откуда они пришли. И если бы Эдвард удержался от соблазна погладить настоящего английского бульдожку, которого его престарелая хозяйка великодушно разрешила почесать за ушком, то они бы выбрались обратно на улицу гораздо быстрее. Огромные часы уже были очень далеко, хотя от начала и до конца прекрасно просматривались. Эд немедленно вручил Лайту фотоаппарат, а торопиться приходилось, ибо Лен грозился отсечь у этой мерзкой шавки всё лишнее, а потом приделывать обратно в хаотичном порядке, и резво бросился к месту, откуда Биг Бен был виден лучше всего. Йо уже к тому времени заявил, что долго они Тао не удержат, так что Эд не смог воистину сделать того, чего он хотел. Он приложил все усилия, чтобы встать и принять позу так, будто он опирается на высокое узкое здание и словно это ему ничего не стоит. Пока Лайт разбирался с устройством фотоаппарата, а Йо и Лайсерг лихорадочно пытались не дать Лену вынуть гуаньдао, Эдвард почти потерял равновесие, ибо даже при его физической подготовке, так что когда Ягами навёл на него объектив, он был на пределе и выкрикнул, хотя уже чувствовал, как начинает падать: – Фотографируй!.. Фотографируй! ФОТОГРАФИРУЙ!!! Но Лайт нажал на «съёмку» лишь тогда, когда Эдвард уже лежал мордой в асфальт. После этого ребята ещё долго не могли отойти от памятника Черчиллю, потому что Аюми всё норовила его обнять, и оттащить её от него было так же трудно, как если бы они стаскивали с пальмы обезьяну. К слову, это было почти одно и то же. Затем, как и хотела Аоки, вся компания направилась к Колесу Обозрения. От одного вида его Нацу позеленел и скривился. Оно сверкало, блестело и переливалось на дневном солнце, но Драгнила это не впечатлило. И пока они забирались в кабинки (а времени понадобилось много, потому что Убийца драконов лихорадочно сопротивлялся), Лайт успел по третьему кругу мысленно пройти весь путь от поста охраны до последнего слова в возможной экскурсии. Когда они позабирались в кабинки, их начало медленно поднимать в воздух, и происходило это настолько неощутимо, что лишь взглянув за стекло, можно было увидеть роскошную панораму на весь прекрасный, старый, дышащий историей Лондон, и понять, что они и в самом деле движутся. Аоки немедленно извлекла из пятого измерения своего рюкзака блокнот и стала торопливо делать наброски, пометки, прорисовывая на отдельных страницах детали, старательно вглядываясь вдаль, желая разглядеть дома и улицы за пеленой лёгкого тумана. Даже то, что Грей умудрился посеять свою одежду, не смогло испортить впечатления от проката на Колесе, и даже Нацу вынужден был признаться, что не почувствовал качки, а Люси подумала, что зря она всё это время жалела Драгнила из-за его морской болезни, ибо разочаровалась, поняв, что не такая Нацу тонкая натура, что не почувствовал движения даже своим чутким нутром. Однако одежду Грей забыл, и понятно было, что идти обратно и прочёсывать многочисленные кабинки — роскошь непозволительная, всё-таки бюджет их был ограничен, и Мисти вовсе не собиралась тратить деньги, которые откладывала на отпуск, на поиски одежды по кабинкам Лондонского Колеса для какого-то извращенца. Но он же твой ученик! – осторожно напомнил ей её внутренний голос. Она немедленно вставила ему в рот кляп, потому как учеником они ей были лишь на пределах Российской Федерации, а здесь она — просто красивая, молодая женщина, которая слегка старше этих сумасшедших. Но позволить Грею разгуливать по Лондону голым они никак не могли. Всем скопом скинулись и, к величайшей радости Аюми, пошли в рок-магазин. Вообще, конечно, можно было найти и обычный магазин одежды, но наши герои решили совместить приятное с полезным, и спустя минуту над их головами прозвенел колокольчик. Из дверей этого магазины сплошняком выходили самые разные личности, которые ребятами очень понравились. Наполовину блондины, наполовину брюнеты, оттуда неспешно выплывали молодые люди с британскими флагами на груди и розовыми пузырями жвачек, торчащих изо рта, в кроссовках и с гитарами за спинами. Так что бешеного цвета шевелюры Нацу и Аюми едва ли могли произвести здесь хоть какое-то впечатление. Проходящие мимо юноши и девушки ненадолго останавливали на них взгляды и одобрительно выпячивали нижнюю губу и степенно кивали, а затем разворачивались и столь же несуетно удалялись прочь. Видимо, так они хотели сказать, что отдают должное личному парикмахеру этих двоих с безумными причёсками. Голого Грея они, по счастью, не разглядели, ибо толпа, которая старательно его за собой прятала, была поистине непроницаемой стеной, со всех сторон окружившая Фулбастера. В целях безопасности Дождию не пустили в первые ряды, это было чревато тем, что девушка просто умерла бы, как выразилась Аюми, «от беспредельного кавая». На этот раз переговорщиком выступил Ранма, который знатоком английского был ровно таким же, как Акане — горным бараном, но возразить никто не успел. Прикрывали наготу Грея. Ранма вразвалку подошёл к кассе (Тендо закатила глаза и в сердцах стукнула ладонью по лбу), за которой сидела молоденькая блондинка-англичанка, загадочно улыбнулся ей и панибратски уложил локти на столик, на что блондинка лишь равнодушно приподняла брови, и холодно уставилась в самодовольную рожу Саотоме ледяными голубыми глазами. Это и было понятно, потому что дамским угодником Ранма был ровно таким же, как знатоком английского. – Хау-ду-ю-ду-ю? – пропел Ранма, многозначительно двигая бровями. Друзья у него за спиной держались из последних сил, чтобы не захохотать, ибо в противном случае они бы просто раскрыли всем наготу Грея. Но на блондинку это тоже не произвело ни малейшего впечатления, разве что её лоб испещрило на одну-две морщинки больше. Но именно тут, кажется, решимость Саотоме была исчерпана, и он с беспомощным видом оглянулся на друзей и спросил шёпотом: – Как будет «мне нужна помощь»? – Ай нид хелп, – быстро подсказал Эдвард, и, когда Ранма повторил то же самое блондинке, она наконец проявила хоть какой-то интерес к происходящему, о чём свидетельствовало то, что она слегка наклонила свою прелестную белокурую головку на бок, хотя глаза её смотрели всё так же холодно. Тогда Ранма многозначительно обернулся на друзей и коротко им кивнул, словно этим жестом приводилась в движение некая гениальная машина, и все, как один, расступились, предлагая вниманию блондинки роскошный торс Грея, его великолепно сложенную фигуру, красивое лицо, сильные, мускулистые руки и немаловажную часть его тела, которая, надо сказать, так и так была ничего. Грея попытался состроить виноватую гримасу, хотя получилось как-то не очень убедительно, ему это вообще показалось хамством по отношению к бедной девушке, к которой обычно приходят меломаны, всего-навсего желающие хоть слегка приблизиться к кумиру, а вместо этого ей приволокли голого парня и поставили перед фактом, что вот он, стоит молча и улыбается ей... поощряюще? А Дождия в тот момент могла думать только о том, что какая счастливая эта англичанка, даже не понимает своего счастья! Шанс лицезреть всё самое прекрасное в милом Грее выпадает раз в жизни! И тут блондинка чуть приподнялась на своём стуле. Наверное, это была высшая степень изумления, на которую она была способна, потому что не каждый день тебя просят одеть абсолютно голого парня зимой. Если, конечно, цель визита такова. Она по-прежнему невозмутимо вышла из-за прилавка, молча взяла со стола измерительную ленту и, бросив равнодушный взгляд Грею между ног, спросила его ледяным тоном: – What is your clothing size? Грея на секунду задумался, после чего ответил вопросом на вопрос: – Чё? Народ, что она хочет? – Грей, она спрашивает, какой у тебя размер одежды, – пришёл ему на помощь Лайт, который уже порядком вспотел, и дело было не в том, что в магазине жарко, просто его убивала одна мысль, что теперь эту компанию запомнят даже здесь, в Лондоне! – А хер его знает! – с лёгкостью отмахнулся Фулбастер, с улыбкой глядя на непроницаемое лицо блондинки. – Как ей это сказать? – Лучше не надо, – предостерёг его Мелло. – Но лучше сказать хотя бы примерно. Даже если не то принесёт, так она тебя замерять будет, кучу времени потратим. – А что конкретно она будет измерять? – живо поинтересовалась Дождия, коршуном набросившись на Михаэля, когда он как раз собирался вырвать у Мэтта сигарету изо рта. – Результаты тебя вряд ли заинтересуют, – вяло отозвался Маил Дживас, – потому что, подозреваю, ты и так давно всё знаешь, что у него — где и сколько. Дождия ничуть не смутилась, и только больше выпрямилась, излучая самодовольство. А Блондинка (она участвует в повествование достаточно долго, чтобы её временное определение стало именем собственным) начала замеры. Сначала она принялась замерять ему шею, перешла к рукам, к груди, к торсу (параллельно с этим можно было наблюдать, как по мере продвижения вниз лицо Дождии становится всё краснее и краснее), измерила ему бёрда, абсолютно не обращая внимания на сопутствующее, посмотрела его размер обуви и с удовлетворённым кивком удалилась через дверь справа от прилавка, сказав: – Just a moment. Когда она вернулась, у неё на руках лежала стопочка сине-чёрного цвета, а на верху всей этой мини-пирамиды громоздилась коробка для обуви. Блондинка равнодушным, почти вялым жестом пригласила Грея в примерочную, где всучила ему одежду, и резко завесила её, предоставляя юношу самому себе. После этого девушка обратила ничего не выражающий взгляд на остальных присутствующих, смерила оценивающе Дождию и, коротко кивнув Мэтту, проговорила хорошенькими губками: – Share with me a ciggy, please, – и Маил спокойно вынул сигарету, зажигалку, и вручил их Блондинке, принявшей подношение, словно божественная жрица, хорошенькими ручками. Лайт поспешно объяснил Нацу, что она попросила сигарету. – Thanks, – бросила Блондинка, меланхолично затягиваясь. А затем после долгой паузы, в которой было слышно лишь то, как энергично отыгрывает соло Джефф Бек из старенького радио, да греев мат, ибо, судя по всему, он повсюду натыкался на примерочную, пытаясь влезть в штаны, наконец спросила так, словно ей это было совершенно безразлично: – What happened with him? – и практически незаметно кивнула в сторону маленькой коробки-примерочной. – Where his clothes? – Май клозес... кирдык! – оптимистично прохрипел Грей, перейдя к футболке. В итоге, когда он вышел, по толпе пронеслось взволнованное «ах!», потому что Грей действительно выглядел неплохо. Он сам стоял и сверху вниз смотрел на свои ноги, облачённые в широкие белые кроссовки, сменявшиеся тёмными джинсами, в которых едва угадывался синий цвет, всё, что выше покрывала чёрная футболка, а на самой груди сиял огромный британский флаг. Аюми присвистнула, словно мужичок, завидевший потенциальную подружку, и одобрительно выпятила нижнюю губу. Аоки пришлось больно толкнуть сестру в локоть, чтобы хоть как-то вернуть её с небес на землю. Даже Лайт и Эдвард вынуждены были признаться, что при всех свои странностях, Грея необычайно хорош собой. Самого Фулбастера одолевали противоречивые чувства: с одной стороны, он ощутил необычайный душевный подъём, потому что теперь, когда он вернётся в гильдию, всем сможет сказать, что вот эта одежда — из той самой Англии в том самом мире, лишённом волшебства! Но с другой стороны в глазах Дождии загорелся такой огонёк, что маг льда невольно испугался. Впервые за всё это время на лице хорошеньком лице Блондинке промелькнуло некое подобие улыбки. Она была очень довольна своей работы и намеревалась вытрясти из этого красавчика кругленькую сумму. – Hey, you, – небрежно бросила она, обращаясь к Дождии, – you`re his girlfriend, as I understand, aren`t you? Дождии ничего не оставалось, кроме как приготовиться энергично закивать, но, поскольку этим поступком она на многое бы обрекла Грея, поспешно вмешался Лайта, ибо за время своего отсутствия на родной земле открыл в себе невероятный талант стебать всё, что его раздражало или напрягало: – Well, she would like to think so, but, I afraid, no, – объяснил он, на что Блондинка издала нечто наподобие смешка, хотя гладенькое лицо её не дрогнуло. – Что, что он сказал? – торопливо стала допытываться у Эдварда Локсар. – Ну, он сказал, что пока Грею в тебе нравится только твоё платье, но ты работаешь над этим, – со вздохом поведал ей Эдвард, на миг уверовшись, что говорит чистую правду. Дождия смерила его недоверчивым взглядом. – Мне почему-то кажется, что он совсем не это сказал, – с нажимом выговорила она, на что Эдвард приложил все усилия, дабы состроить выражение оскорблённой невинности: – Слышь, а кто из нас в этом лучше понимает: я или ты? Не валяй дурака, – посоветовал он Дождии напоследок и поспешно перевёл глаза в другую сторону, чувствуя себя разлучником влюблённых. Так что встряхнуть кошелёк всё-таки пришлось, и Мисти подумала, что лучше бы они обшарили лишний раз кабинки в Колесе, чем торчали тут и отдали за рокерский прикид ровно столько же, как если бы они катались часа два напролёт. Хотя, одновременно с этим, женская, а не практическая, часть её говорила, что стоило заплатить такие деньги, дабы узреть красавца вроде Грея в новом, так ему шедшем прикиде, а Трейси энергично напомнил, что по крайней мере ребята получили опыт общения с иностранцем. Конечно, не так чтобы очень гладко, но, в конце-то концов, первый блин всегда комом. И лучше так, чем никак. Во всяком случае, теперь они — учителя — могут быть совершенно спокойны за свою Совесть, ибо они сделали всё возможное, чтобы даже оболтусы вроде Нацу смогли мало-мало поковыряться по-английски. Справедливости ради стоит отметить, что Лайт приложил все усилия, желая заплатить меньше всех. И дело было не в том, что он последний жадина или не любил Грея — напротив, Фулбастер ему был даже несколько симпатичен, просто Ягами не знал заранее, сколько денег потратит на сувениры в музее и прочее, ибо бюджет его был, конечно, неплох, но всё же имел какие-то пределы, так что, положив на прилавок пару монет, Лайт с чувством выполненного долга потопал к выходу вслед за остальными. «I wish you to marry in this clothes», – напоследок сказала Блондинка, хлопнув ни слова ни понявшего Грея по плечу, и принялась блаженно и сосредоточенно пересчитывать добычу. Лайт нервно взглянул на наручные часы, и немного успокоился: шёл четвёртый час, так что ещё вполне мог успеть в музей, но, пусть это вожделенное его желание с таким же успехом могло быть исполнено и завтра, отличник был не намерен медлить, но идти туда одному ему решительно не хотелось, кроме того, решил он, в Лондоне и помимо него есть уйма классных мест! Странно, он опасался, что вся эта компания, как окажется в Англии, тут же попрётся в кафе и выпьет весь имеющийся у них чай, но они тоже, как и он, немедленно пошли осматривать достопримечательности, да к тому же, надо отдать им должное, не фотографировались к месту и не к месту в самых дурацких положениях. Как подельники, они оказались не такими ужасно нагрузочными, какими казались ему раньше. А тем временем процессия направилась к Букингемскому дворцу. Сейчас, в январе, его роскошные, широкие клумбы, конечно, не цвели, но зато величественный вид его затмевал всякие погодные условия. Длинная, выложенная камнем дорога, уходила вперёд, где заканчивалась памятником королеве Виктории, а по бокам долгой шеренгой стояли деревья, раскинувшие свои переплетающиеся голые ветки в стороны. На горизонте уже виднелись ворота, Люси восторженно клацала фотоаппаратом, Эльза шла за всеми маленькими шажками, потому что носом уткнулась в карту и путеводитель, разыскивая кафе с пирожными, а ещё лучше — кондитерскую. Лайт не брался судить, но был почти уверен, что Рюзаки занят примерно тем же. Нацу, однако, никакие дворцы и никакие торты и пирожные не интересовали. Больше всего его беспокоил высокий молодой гвардеец, стоявший у одной из дверей. Драгнил сосредоточенно глядел на его прямую фигуру в красном, которая из-за огромной высокой чёрной шапки казалась ещё длинней и выше, хмурил брови, словно стараясь разрешить какую-то немыслимую загадку, но не решался поведать о ней остальным. Наконец он слегка ткнул Акане в локоть, и она быстро взглянула на него. – Слушай, Акане, а этот мужик — это кто? – Тот? – Тендо указала на молодого гвардейца. – А-а, ну, это гвардеец, Нацу. Он тут стоит на карауле, охраняет дворец. – И что, он никуда отсюда не уходит? – озабоченно спросил её Нацу. – Он обязан стоять на стрёме, и ни при каких обстоятельствах не покидать поста, – объясняла Акане, чувствуя, что внутри огненного убийцы драконов назревает ещё большее беспокойство. Он вытаращил глаза, глядя на абсолютно перпендикулярную земле фигуру гвардейца, и вновь уставился на девушку. – А в туалет как тогда? – изумлённо вопрошал он. Видимо, подумала Тендо, для Нацу это был бы вопрос жизни и смерти. Судя по тому, как Драгнил пытался выпутаться из этого замкнутого круга, его это крепко зацепило, но потом, кажется, в его воспалённый мозг наконец вторглось то, что обычно руководствовало всеми действиями Нацу: непринуждённо-плутовской взгляд на мир. Акане насторожилась. – И поэтому он стоит там с каменной миной? – девушка кивнула как можно холоднее, предчувствуя нехорошее. – А ничем его не проймёшь? – Хочешь проверить? – неожиданно встрял Грей. Нацу загадочно усмехнулся и широкими уверенными шагами прошествовал к гвардейцу. Все сразу поняли, что добром это не кончится. А тем временем Нацу подошёл к гвардейцу, установив между ними расстояние шагов в семь-восемь, и с вызовом взглянул на его подбородок, потому что непосредственно лицо солдата было приподнято и говорило о его высоких чувствах к выполняемому долгу, словно ничто не способно сдвинуть его с места или вообще вызвать на реакцию. Чем-то он напоминал Блондинку из рокерского магазина, но теперь имидж второй стал процессией первого. Ребята, желая оттащить Нацу если вдруг ситуация выйдет из-под контроля, да и вообще, чтобы быть в курсе того, как Нацу собирается вести военные действия, чтобы не сказал он чего не того по незнанию своему языка. – Эй, ты, привет! – крикнул он гвардейцу по-русски. Тот или не понял, что обращаются к нему, или не обратив внимание, или воля его было непоколебима, а вполне возможно, что всё это вместе, никак не отреагировал. – Слушай, друг, у тебя ботинки горят! – сообщил ему Нацу, но молодой человек вновь не выказал никакой реакции. – Говорят, вы тут дворец защищаете, так, может, смахнёмся, проверим, насколько ты крут! Но молодой гвардеец, как стоял воткнутый в землю, так и продолжал, и вопли какого-то сумасшедшего парня с розовыми волосами, сопровождаемого целой свитой из ему подобных совершенно его не волновали — мало ли кто понаехал посмотреть на королевскую резиденцию по горячим путёвкам-то... К тому же, немаловажно было и то, что солдат в русском языке был ровно столь же сведущ, сколько камбала в ядерной физике, и абсолютно по этому поводу не комплексовал. – Слушай, я серьёзно говорю, у тебя горит шапка! – пробовал ещё бороться Нацу. А Лайт мысленно уповал на то, что Нацу не хватит мозгов поймать самого себя на слове. И, кто бы мог сомневаться, Нацу хватило. Когда в следующую минуту ребята увидели небольшую, взметающуюся к небу струйку дыма, исходящую от шапки гвардейца, то поняли, что Драгнил, оказывается, способен пакостить даже втихомолку. И Люси бы его за это похвалила бы, если бы не увидела, как её друг заходится от смеха, но сдерживается, закрывая себе рот рукой и наливаясь свекольным соком. Лайт, однако же, как и Эдвард, не видел в происходящем ничего смешного, ибо не хотел, чтобы его объявили в международный розыск, как пособника преступлению. Очевидно, молодой солдат заподозрил неладное, потому что, всё ещё не отрывая глаз от неба, он приподнял руку и ощупал шапку. Ружьё в другой его руке предательски дрогнуло, но едва ли Нацу было настолько щепетилен, чтобы заметить это. Потом солдат, лицо которого заметно напряглось, стал медленно перебирать глазами присутствующих посторонних людей, и, когда наткнулся на Нацу, в глазах у него как будто прояснилось, вот только Лайт не думал, что это был огонь внезапного просветления ума. Нацу всё ещё сотрясался от сдерживаемого хохота. Стоит, однако, заметить, что волшебник вовсе не был таким вредным, скорее он просто не любил проигрывать. И если уж он поставил себе целью достать этого парня, то он это сделает! Он вызывает его на поединок мужской стойкости, и неважно, что оппонент твой не знает о том, что у него поединок. Лайт закрыл глаза и медленно начал отступать прочь, чтобы даже присутствием своим при этой срамоте не оскорбить своего достоинства. Огонь на головном уборе гвардейца постепенно разгорался, и по мере того, как он всё больше уверовался в причастности к этому Нацу, в лице его заметно появлялся дискомфорт. Разумеется, он уже достаточно послужил здесь и знал, что почём, и что всякое случается, таможня туристов мало-мальски фильтрует, но не настолько, это он прекрасно понимал, но — ё-маё! – иногда шалости переходят всякие границы, а они находятся не где-нибудь, а в королевской резиденции. Все эти факторы, видимо, сложились в голове молодого солдата, и минуту спустя они – то есть я имею в виду всю нашу компанию, сверкающую пятками на всю улицу, несущегося за ними вприпрыжку Нацу и молодого гвардейца, бежавшего вслед за ними с ружьём на плече и всё такой же прямой. – ПОЗДРАВЛЯЕМ, НАЦУ, ТЫ — БАЛБЕС!!! И когда, скрывшись в одном из общественных туалетов, они наконец оторвались от погони, Альфонс Элрик решил, что за один день прожил больше, чем все нормальные люди проживают за неделю. Алхимик с трудом представлял, что они будут делать завтра, потому что сегодня они, судя по всему, пережили и увидели всё, что только можно было. Люси быстренько клацнула фотоаппаратом, потому что туалет в Лондоне больше напоминал подземку и представлял живой интерес, ибо в мыльницах там на самом деле было мыло, хотя Ал подозревал, – и небеспочвенно, небезосновательно! – что и без того запомнил всё до мельчайших подробностей, каждую пору на лице одуревшего гвардейца, каждую трещинку в асфальте и каждый квадратик мостовой, по которой они от него удирали. Подобное он испытывал этим летом, когда имел неосмотрительность последовать за Аканэ в самую гущу событий и напороться на Песочного Карпа, что в момент разрушило его ощущение идиллия и цивилизованного нормального отдыха, к тому же Альфонс успел порядком забыть, что такое обыкновенное, милое путешествие. Словом, он был абсолютно уверен в том, что они уже и так сделали всё, что могли. А вот Лайт был с ним категорически не согласен. Он не смел надеяться, что всё пройдёт идеально гладко, учитывая, какую компанию он себе для этого выбрал, но всё же в глубине души верил, что и на его улице будет праздник. Ради чего же он сюда, собственно, ехал! Так что когда, убедившись, что гвардеец, судя по всему, не сумев задавить в себе достоинства и зайти в женский туалет (а именно там спрятались наши герои), ушёл обратно на пост, ребята вышли на улицу, Эд достал карту и осведомился, куда пойдём теперь, Лайт подался вперёд, не позволив никому даже открыть рта: – На Бейкер-стрит, – твёрдо отчеканил он тоном, не терпящим возражений. – Чего?.. – хотел было спросить Эдвард, недоумённо глядя на друга. – На Бейкер-стрит! – повторил Ягами. Прозвучало это так, будто это он приказал нерадивому ребёнку немедленно идти в постель, так что Элрик ещё некоторое время тупо смотрел на отличника, словно не ожидал от него такого напора. – Э-э... ну... ладно, давай... – неуверенно согласился он, и, прежде, чем бывший Стальной алхимик успел сказать ещё что-нибудь, Лайт небрежно выхватил из его рук карту города и широкими, твёрдыми, волевыми шагами, направился прочь. Друзья рассеянно переглянулись, но, поскольку делать было нечего, быстренько направились за ним. «Надо же, даже у Лайта-куна глаза загорелись», – заметила Уинри, едва поспевая за Ягами, потому топал он воистину семимильными шагами. Эдвард сначала изумлённо, затем несколько благоговейно смотрел в спину друга, волю которого невозможно было сломить, потому никто и не пытался протестовать, а затем даже с нежностью и умилением, ибо бы Лайт очарователен в своём чистом и искреннем порыве, когда не было на нём маски хладнокровия (хотя избытком эмоций он всё равно не страдал) и равнодушия, как забирался ему в волосы прохладный сырой ветер, как он периодически сверялся с картой, не замечая ничего вокруг, как он то и дело резко сворачивал, потом долго шёл вперёд, снова глядел н карту, хмурил брови, хмыкал, осматривался вокруг и удовлетворённо кивал. Эдварду вообще нравилось, когда человек бывал чем-либо увлечён, ибо в такие моменты человек был воистину прекрасен. Юноша тоже читал книги и прекрасно мог понять, что Лайту понадобилось на Бейкер-стрит, и даже мысленно удивлялся: как Лайт умудрился продержаться среди них так долго и не взвыть? Стало быть, он определённо делал успехи. Элрика это порадовало вдвойне. Люси и остальные трусили вслед за ними, едва успевая на ходу фотографировать окрестности, а Нацу был поглощён тем, что выковыривал из кармана джинс затерянный там намедни засахаренный орешек и последующей делёжкой им с высунувшейся на воздух (улицы почти пустовали) головой Хеппи. Грей на лакомство не претендовал, он был слишком занят разнашиванием и изучением обновы, а Дождия была занята тем, что мысленно лишала Фулбастера всякой одетости. Он этого знать не мог, но ему и не полагалось. Так что, когда перед ними наконец возник дом, где было торжественно начертано «The Sherlock Holmes museum», и дверь с надписью «221 В», у Лайта заблестели и засверкали глаза, и на минуту он совершенно перестал походить на себя обычного. На лице его заиграла блаженная улыбка, и он с видом благодарного благоговения взглянул на всемогущего амбала в форме, стерегущего обитель всех любителей детективов. Нацу и Грей по обе руки от Лайта изумлённо взглянули на его восхищённое порозовевшее лицо – ибо наконец у него тоже сбылось! – и переглянулись, как бы удивляясь тому, что ещё никогда не видели, чтобы Лайт так улыбался. Они могли бы пошутить, мол, мы даже не знали, что Лайт умеет улыбаться, но сдержались, потому что это бы испортило всё очарование момента. Дрожащими руками вручив амбалу восемь фунтов (от привалившего счастья Лайт вдруг так всех вокруг полюбил, что сам был готов заплатить за остальных, но, к счастью, каждый внёс свою лепту и внакладе не остался), он вошёл в переднюю. По дороге он всё никак не мог перестать кивать в такт своим мыслям, ибо всё, что он читал, он видел воочию, и всё никак не мог понять, почему ему, при его выдающихся аналитических способностях, никогда ещё не попадалось интересного дела, в котором он столкнулся бы с неуловимым и тонко мыслящим, а, может, и просто очень дерзким, но умным преступником, и блестяще бы раскрыл дело, а в награду бы ничего не попросил, потому что быть детективом — и без того высшее блаженство. Правда, если бы Лайт знал, чем закончится его весёлая поездка в Англию, то вряд ли он был бы таким оптимистом, потому что это был лишь первый день их пребывания в это загадочной во всех отношениях стране, но не будем забегать вперёд. Первый этаж занимала передняя и сувенирный магазин. На резных деревянных шкафах лежали многочисленные головные уборы разных расцветок, но практически одинаковые по форме, на соседних стояли шляпы-котелки, аккуратно сложенные комплекты одежды («О, косплей!» – восторженно воскликнула Аюми, а Аоки, бюджет которой был, скорее всего, ограниченней всех остальных, была рада, что младшую сестру, которая, к слову, была всего на год младше, приняли за ребёнка и не заставили платить восемь фунтов), там же на нижних ярусах лежали многочисленные плюшевые медведи в традиционных английских костюмах. Чуть подальше на столике стояли большие и поменьше стеклянные шары, в которых на бархатной поверхности стояли многочисленные фигурки главных и побочных героев, ещё чуть поодаль стояли многочисленные карикатурные серебристые фигурки, фигурки из гипса и из стали, так, что глаза разбегались. На тщательно приколоченной к лиловой стене деревянной панели висели курительные трубки разных оттенков и размеров, а по бокам пристроились гравюры кораблей. Из другой стены торчала огромная чёрная собачья голова, смотрящая на посетителей страшными, тёмными глазами; на высокой зелёной полке, которая поднималась вверх от самого пола, такие ещё бывают в супермаркетах, и на них обычно раскладывают кроссворды и журналы с телепрограммой, стояли книги. От них приятно пахло зарубежной типографией, на корочках были выведены золотые английские буквы, некоторые были потрёпаны временем, от некоторых так и веяло древностью, Люси такие книги называла «намоленными». Она тоже блаженно вдохнула запах старых страниц и начала рыться в сумочке в поисках кошелька, дабы купить хоть одну, которая бы так прекрасно пахла. На столике, что стоял чуть подальше от окна, расположились ряды кружек с нарисованным на них профилем великого детектива. На застеклённой витрине они видели лежащие на тёмно-синем шёлке трубку, армейский револьвер, лупу, некоторые другие предметы, скреплённые между собою красной лентой рукописи. Что это такое, Ранма даже не пытался предполагать. Но только чувствовал, что идея эта нравится ему всё больше и больше. После этого вся процессия поднялась на второй этаж, где, собственно, и располагалась гостиная и смежная с ней комната Шерлока Холмса. Нацу понимал о чём речь лишь потому, что пару недель назад смотрел фильм по телевизору и мало что для себя усвоил, но судя по тому, какой святыней это было для многих знакомых ему людей, он решил, что наплевательское отношение здесь недопустимо. Так что всю дорогу Драгнил принимал активное участие в действии, то есть нюхал книги, хотя нашёл, что пахнут они невкусно, за что Люси одарила его презрительным взглядом, обнюхал он также и трубки, и фигуры, и одежду, Мисти даже испугалась, что охранник примет его за токсикомана и выведет из музей, но, слава Богу, обошлось. Когда они попали в гостиную, Нацу был просто поражён сходством. Книжные стеллажи, два кресла, столик, на котором в хаотичном порядке лежали распакованные письма, шляпы, лупа; опирающаяся о стену скрипка и смычок, портрет автора, висящий над письменным столом... Люси непрерывно клацала фотоаппаратом, восхищённо вздыхая, потому что подмышкой у неё покоилась купленная книжка. Следующие минут семь они все хором громко смеялись, хохотали и почти катались по полу, и причиной тому был Нацу, который проявил великую расточительность и приобрёл трубку с шапкой, что ему в обычной жизни ни коим разом не понадобится. На самом входе охранник проникновенно объяснил им, что лучше бы ничего не трогать, но в музее разрешена бесплатная фото- и видеосъёмка, а также можно посидеть в кресле у камина и сделать несколько фотографий на память. И Драгнил, недолго думая, нахлобучил на себя шапку, сунул в рот трубку (он сделал это почти правильно, ибо внимательно смотрел фильм и видел, как это делается) и с многозначительным видом плюхнулся в кресло у камина, изобразив невероятную работу ума, которая в исполнении такого олуха, как Нацу, всегда вызывала волну бурного хохота. Нацу лукаво улыбался друзьям, поднося пальцы к трубке и со всем изяществом, на коево был способен, отнял её от рта и сделал губы трубочкой, изображая мнимое колечко дыма. Затем, поскольку охранник остался на первом этаже, а других посетителей музея не предвиделось, решились выпустить на волю Хеппи. Нацу сажал кота себе на колени, напяливал ему на голову шляпу, засовывал ему в рот трубку, и оба они счастливо улыбались в объектив люсиного фотоаппарата. Эльза не могла спокойно смотреть на такое веселье, засунулась в их поле зрения и быстро перетащила многострадальную шапку себе на голову. И компанию снова пробил приступ истерического смеха. А Скарлетт решила, что непременно заимеет костюмчик и заложет его себе в волшебное пространство. Третий этаж занимали комнаты Ватсона и миссис Хадсон, а на четвёртом этаже красовались восковые фигуры героев, представляющие собой иллюстрации к разным из повестей. Лайт не знал, можно ли вообще было быть счастливее, чем он был тогда. Все его печали как-то незаметно растворились и он вдруг незаметно для себя почувствовал несбывную любовь к этой сумасбродной компании, такую лёгкую, сезонную нежность, но был искренне рад, что оставил от поездки такие приятные, милые сердцу воспоминания. – В последнее время Лайт-кун такой радостный, – с улыбкой заметила Уинри, пока Лайт битый час копошился около полки с книгами, не зная, какую именно ему взять. – Мне это нравится. – Ага. Мне тоже, – согласился Эдвард и по-английски поблагодарил охранника, который отвесил им лёгкий, слегка прохладный поклон. Но, забегая немного вперёд, стоит заметить, что поездка в Англию впоследствие показалась Лайту куда длиннее, ибо имели место быть некоторые обстоятельства, могущие в равной степени и доставить некоторое удовольствие, и совершенно расстроить милую, приятную поездку, но это зависит от того, с какой стороны посмотреть. Сейчас этого знать не мог никто, по впереди наших героев ждали куда более волнительные и серьёзные события. А пока Ягами Лайт жаждил загадки, и она не заставила себя долго ждать.