Щелчок

      – Доброе утро, – тихий голос и мягкие поглаживания по плечам заставили Дерека улыбнуться, не открывая глаз, – пора на работу, – губ ласково коснулись чужие губы и Хейл обнял Стайлза, который уютно лежал у него под боком, закинув свою ногу на его.       Он уснул под утро, намаявшись после разговора с Джексоном и принятого, все же, решения. Уиттмор прямо посреди ночи поехал в парк, чтобы взять все нужное и успеть привезти в больницу, заплатить некоторым докторам, дабы можно было сказать Стайлзу, что это просто проверка мозгов на последствия после аварии. Правда, через буквально шесть часов после этого Стилински все вспомнит – но там начнется совсем другая история. Дерек изо всех сил гнал от себя мысли о том, что это их последнее совместное утро, потому что из-за этого становилось горько и кислый привкус разочарования будто ощутимо скапливался на языке.       Разочарования в самом себе.       Так смешно, пытаешься сделать как лучше, стараешься и лезешь выше головы, а получается чуть ли не хуже, чем было до этого. Дерек вообще не знал, как можно было поступить иначе в той ситуации, в которой он находился. Они все были связаны по рукам и ногам законами и правилами, мнением общественности и кучей моральных норм, которые не позволили бы просто выпустить Стайлза за пределы парка. Обозленная толпа, накрученная и убежденная в том, что он убийца, порвала бы на куски, плюнув на все бумажки и какие-либо документы о том, что Стилински невиновен.       Дерека бесила чертова двойная мораль этого мира. Не только сейчас, но и всегда. Он хорошо усвоил на военных заданиях то, что нет разделения на детей, стариков, женщин и мужчин. Все человечество делится только на озлобленных тварей, способных убить из-за косого, как им кажется, взгляда, и тех, у кого осталось немного мозгов, и они способны анализировать то, что происходит вокруг. Есть, конечно, исключения, но они только подтверждают правила.       Вот, например, тот же Стайлз. Он далеко не ангел и, судя по тем крохам знаний, которые Дереку удалось получить из информации о его жизни в приюте – Стилински и травкой приторговывал, и в покер на деньги играл, и мелкие кражи совершал. Это незаконно, а травить людей наркотиками, пусть и легкими, вообще в корне неверно, но был ли у Стайлза другой выбор? Да, конечно, моралисты могли бы начать читать свои проповеди на тему того, что из любой ситуации нужно искать исключительно законный и правильный выход, но черт возьми, какой выход у пацана, на которого всем плевать? Где был закон в тот момент, когда мягкого и нежного ребенка закинули в жуткий приют для сложных детей? Почему никто из воспитателей не посмотрел внимательно в его глаза и не распределил его хотя бы в церковную школу? Да, там скучно и да, там нужно в шесть утра бежать подметать аллейки около храма. Но там нет необходимости драться за еду, дабы просто не умереть от голода. Где правительство и закон в тот момент, когда нужно защитить ребенка, который становится озлобленным, как маленькая гиена?       Кто в этом виноват? Стайлз? Нет.       С кого будут спрашивать по итогу за отвратное поведение? Со Стайлза? Да.       Где чертова справедливость, о которой с экрана телевизора, первых полос газет и рекламных щитов не кричит только ленивый? Где эта политика тогда, когда нужно обращать внимание не только на финансирование какого-то определенного приюта, но и на то, что происходит внутри? На этот гребаный человеческий фактор?       У всех есть куда более серьезные дела. Нужно смотреть и следить за внешними политическими отношениями, поддерживать собственную репутацию, не казаться жидом или тем, кто далек от народа, поэтому на то, чтобы приглядеться к каждому беспризорнику времени нет. Виноваты ли они? Конечно, нет. Ведь не стань их всех – закончится и даже то подобие мира и хорошего, что есть.       А кто виноват тогда? Никто, банально никто.       Вот и получается, что обычный беспризорник попадает в парк смертников ни за что, а военный, у которого даже семьи нет, пытается его спасти так, как умеет. А Дерек умеет только отгораживать от всего мира и строить вокруг бетонную стену, такую, чтобы никто не мог ее пробить, перелезть, как-то попасть в созданный внутри собственный маленький мирок.       Стайлз ластился, как довольный кот, и покрывал поцелуями шею Дерека, пока тот, плавая на грани сна и реальности, лежал с закрытыми глазами и поглаживал его по теплой спине. За время их совместной жизни Стилински немного отъелся, поправился, и теперь уже не казалось, что о его торчащие ребра, скулы, ключицы можно порезаться, если неосторожно дотронуться.       – Встаешь? – снова спросил Стайлз, прикусив Хейлу ухо.       – С тобой не встанешь, – Дерек перехватил одну руку Стилински и положил его ладонь на свой член, очертания которого уже четко виднелись сквозь ткань трусов, которые он натянул перед сном.       – Так ты весь вставай, – тихо рассмеялся Стайлз и пролез пальцами под темную ткань белья на Дереке, погладив нежную кожу члена, – а не частями.       – Вот ты провокатор, – Хейл впитывал каждое мгновение, как губка, борясь с резким желанием банально разреветься, – все, подъем, а то если я задержусь в кровати еще дольше, опоздаю просто везде, – он вытащил руку Стайлза из своих трусов и поцеловал в центр ладони, – сегодня днем нужно встретиться около больницы. Помнишь, где она? Сам доберешься?       – Зачем? – нахмурился Стайлз, – я думал, осмотр только через месяц.       – Сделаем пораньше, – Дерек понял, что совершенно не подумал о причине столь внезапного визита к врачу, – я хочу через месяц свалить на несколько деньков на природу, но не знаю, когда мне дадут отгулы. Не хотел быть привязанным к посещению больницы.       – А, ну ясно, – Стилински, как это было всегда в последние месяцы, без слов поверил Дереку, – тогда ладно. А куда поедем? – он снова поцеловал Хейла в губы.       Дерек прижал его к себе так, что Стайлз полузадушено пискнул, не ожидав такой хватки. Он засмеялся и начал выворачиваться, ерзая по Хейлу и заставляя того судорожно выдыхать от сильного возбуждения.       – Все, все! – Дерек засмеялся и отпустил Стилински, который моментально подскочил с кровати, – давай сегодня к врачу сходим, а потом решим.       – Ладно, – кивнул Стайлз, – я в ванную, – и он сразу же умчался принимать душ, оставив Дерека одного на кровати.       Хейл с силой потер ладонями лицо, понимая, что никакого «вечером», «подумаем», «решим», у них уже не будет.       Ни-ког-да.       От этого осознания захотелось разбить что-нибудь. Например, голову себе. Чтобы больше не думать, не бояться, не переживать. Просто погрузиться в темноту и сдохнуть где-нибудь под кроватью, где не будет воспоминаний о парке, тех четырех неделях ужаса для Стайлза и вранья после. Дерек только надеялся, что в эти месяцы Стилински было с ним хорошо. Что он вспомнит об этом на фоне всего того, что было до.       Как-то разделит свою жизнь на две большие части, одна из которых, проведенная вместе с Дереком, заставит его хотя бы выслушать. Вчера, после разговора с Джексоном, Хейл понял, что он любит Стайлза. Четыре месяца под одной крышей вполне нормальный срок для того, чтобы это понять. Он влюбился по уши в парня, который ждал его дома, но не меньше этого любил и того, напуганного, но сильного Стилински в парке, помогающего выносить, как он тогда думал, труп на задний дворик. Дереку нужен был этот человек, вызывающий в нем настолько много эмоций, что порой им всем просто не хватало места внутри. Даже нельзя было уместить все то, что Хейл чувствовал, в три всем известных слова. Это было что-то большое, огромное, необъятное. Если ты любишь человека, ты можешь его отпустить, пожелав счастья. Ты можешь смириться с его потерей рано, или поздно.       Дерек не смог бы этого сделать. Он прекрасно осознавал, что если он и отпустит Стайлза, то недолго проживет после в одиночестве. Однажды Хейл уже все потерял и с большим трудом собрал себя по кускам. Если это случится во второй раз – у него не будет даже желания пробовать, пытаться. Ему ничего не будет нужно.       Без Стайлза нет жизни.       И будь он проклят, если все это можно как-то уместить в «я люблю тебя».       – Я все, – донеслось из ванной и Дерек встал с кровати, направляясь туда.       Стайлз вытирал волосы полотенцем и прыгал на одной ноге, вытряхивая из уха воду.       – Не навернись, – Хейл провел ладонью по его спине и шагнул в сторону душевой, остановившись, чтобы снять трусы, – кофе сваришь? – не оборачиваясь, спросил он Стайлза.       – И завтрак приготовлю, – раздалось в ответ.       Потянуло прохладой, хлопнула дверь, и Дерек остался в ванной один.       Это все в последний раз, этого больше никогда не будет.       Чертов последний завтрак в твоей никуда не годной жизни.       Хейл помотал головой и полез в душ, включая прохладную воду. Нужно было как-то собрать себя в кучу, чтобы хотя бы до обеда оставаться тем же Дереком, которым он был все эти четыре месяца. ***       – Ты точно уверен, что мне нужен наркоз? – раз, наверное, в третий, спросил Стайлз, укладываясь, тем не менее, на койку в больничной палате.       Джексон должен был прийти позже, так как Стилински узнал бы его даже в медицинской маске. Поэтому пока рядом присутствовал купленный доктор, который готовил капельницу, а также анестезиолог, потому как дозу лекарства тоже нужно было рассчитать правильно. Стайлз явно считал странным процедуру, при которой необходимо засыпать, но он верил Дереку, а значит и не сопротивлялся, позволяя померить себе давление и температуру. Он безропотно выпил горькие капли, которые назвали укрепляющим комплексом, но на деле являющимися сильнейшими антибиотиками, призванными защитить организм от воспалений после очередной процедуры. Дерек даже думать не хотел, сколько Стайлзу понадобится времени, чтобы восстановить нормальный иммунитет, почистить печень, в конце концов, привести в норму давление. Но радовало хотя бы то, что процедура восстановления памяти не была настолько болезненной. Наркоз вводили скорее для того, чтобы Стилински без вопросов пролежал неподвижно восемь часов. Все же зачистка памяти, как любое вмешательство в организм, урезающее что-то, была куда более вредной, чем простая перезагрузка. Ее и делать можно было чаще. Другой вопрос, что Стайлзу уже нельзя банально ничего, после стольких недель в парке. Любое вмешательство после сегодняшней процедуры закончится даже не состоянием овоща, а смертью, ведь мозги Стилински просто поджарятся. Но Дерек надеялся, что Стайлз не ринется убивать после того, как все вспомнит, и в тюрьму, или что хуже, парк, он больше не попадет.       – Спи крепко, – Дерек поцеловал Стайлза, которому анестезиолог уже вставил в вену катетер.       – Ты будешь рядом, когда я проснусь? – глаза Стилински начали закрываться, – да? – он поднял тяжелые веки.       – Конечно, – Хейл выпрямился и отошел, давая докторам больше места около койки.       Стайлзу велели считать от десяти до одного, и он заснул на восьми, плотно закрывая глаза и начиная размеренно дышать.       – Только тебе уже я не буду нужен, – тихо сказал Дерек, оборачиваясь к дверям палаты и встречаясь взглядом с вошедшим Джексоном, – привет, – тихо сказал он другу.       Уиттмор вдруг почти ласково погладил Хейла по плечу. Это настолько не вязалось с его обычными подколками, что Дерек опешил. Но Джексон мягко улыбнулся и кивнул головой, глядя на Стайлза.       – Ты делаешь все правильно, Дерек, я уверен в этом.       Стало чуточку легче. Уиттмор выгнал купленного доктора, позволив остаться только анестезиологу, которому нужно было следить за дозой снотворного в организме Стилински.       – Держите его в состоянии глубокого сна пять часов, – скомандовал Джексон, цепляя к вискам Стайлза присоски от аппарата, – потом постепенно выводите, потому что последние часы процедуры отведены на сканирование мозга и улучшение его работы. Лучше, чтобы пациент не сильно крепко спал.       – Хорошо, – кивнул врач и глянул на мониторы, – все готово.       Джексон открыл папку, с которой пришел, и начал выставлять на аппарате нужные даты, в которые, согласно делу, был пойман Стайлз. Им предстояло вернуть всю его память, а значит, отмотать еще дальше. До того момента, как он попал в руки к Эннису. Нужно было докинуть некоторое время, примерно сверившись с данными полиции, которым, кстати сказать, доверять особенных оснований не было. Поэтому Дерек и Джексон накануне ночью просчитали все, насколько смогли, и Уиттмор знал, какие даты ему набирать на аппарате. Он щелкнул кнопкой и прибор тихо загудел. Пульс Стайлза подскочил, заставляя Дерека напрячься.       – Ему больно? – спросил он у анестезиолога.       – Нет, – уверенно ответил тот, – мозг начал работать, давление изменилось. Но все в пределах нормы.       – Понятно, – Дерек сжал пальцами виски, которые начало покалывать.       – Дружище, – Джексон подошел ближе, – посиди в коридоре. Не смотри лучше.       Хейл поднял на Уиттмора какие-то совершенно мертвые, бесцветные глаза. Кажется, до него только что начала доходить вся суть произошедшего. Того, что он на самом деле решил сделать и каков будет итог. Стало так больно внутри, что Дерек едва не заскулил, словно побитый пес, которого злобный хозяин выкинул на улицу под проливной дождь. По крайней мере, Хейл себя именно так и чувствовал: мокрым, несчастным, никому не нужным.       – Ладно, – на каком-то автопилоте ответил он и вышел в коридор.       Люди, врачи в белых халатах – все смешалось в мутное светлое пятно, давящее на виски. Дерек помнил, где находится курилка и побрел туда, почему-то шатаясь. Он спускался по лестнице, отмечая облупившуюся краску на плинтусе и даже маленькую паутинку в углу. Только через пять минут до него дошло, что он забрел на лестницу, ведущую к черному выходу, которую вряд ли убирали ежедневно, как остальную больницу. Дерек дошел до двери и толкнул ее, выходя во внутренний двор, захламленный мусорными пакетами и связанными в узлы одноразовыми простынями. Наверное, отсюда ночами забирали все то, что скапливалось за день у больных и медперсонала. Но сейчас никого не было, а Дереку от этого было только легче. Он как-то растеряно огляделся и, приметив особенно большой тюк с простынями, уселся прямо на него, опираясь локтями на согнутые в коленях ноги. Он вцепился себе в волосы и старался не думать о том, что сейчас, каждую секунду, каждый миг, отделяет его от Стайлза. Было так страшно, что по спине побежали мурашки.       Дерек полез в карман и раза с третьего достал сигареты, которые купил сегодня днем. Он прекрасно понимал, что не сможет не курить, хотя старался при Стайлзе этого не делать. От первой затяжки закружилась голова, сказывался, все же, некоторый перерыв. Дерек усмехнулся. Успешный, даже относительно богатый военный, агент разведки, сотрудник парка и еще чертова туча званий, наград и грамот, он сидит сейчас на мешке с мусором и курит, боясь того, как посмотрит на него Стайлз, когда выйдет из кабинета.       Сигарета, зажатая между пальцами, мелко задрожала. Дерек сделал глубокий вдох, и у него вдруг запершило в горле. Перехватило спазмом, будто кто-то передавил шею удавкой, намереваясь вытащить из и без того находящегося на грани Хейла остатки жизненных сил. Дерек провел рукой по щеке, потому что коже стало щекотно, и тихо рассмеялся, увидев на ладони влагу. Отлично просто – последний раз он ревел, когда его пытали в плену и ломали все пальцы на ногах по одному затем начиная тянуть их в разные стороны. Только вот в тот раз боль была просто физической, а слезы служили скорее побочным эффектом, вместе с потом, градом тогда катившемся по телу. Сейчас же хотелось банально рыдать. Орать, разбивать кулаки о стену, поджечь мешки с мусором и прыгнуть потом в костер, чтобы боль от огня перебила, наконец, тот адский коктейль из эмоций, разъедающий сейчас ребра изнутри. Было так плохо, что Дерек начал задыхаться.       Он судорожно затянулся и закашлялся, поняв, что по дурости сделал только хуже. Дым раздирал горло, попав не туда, а кашель просто застревал где-то в середине грудной клетки, из-за чего слезы хлынули из глаз сильнее. Дерек кинул сигарету под ноги и затушил бычок кроссовком, продолжая кашлять.       Дверь открылась снова и во внутренний дворик забежал Джексон, который, судя по всему, искал Хейла и либо услышал его, либо увидел через какое-то окно.       – Да что с тобой такое, – Уиттмор первый раз в жизни видел Дерека в таком состоянии, – соберись, давай же! – он несколько раз хлопнул его ладонью по спине, заставляя сильнее кашлять, – Хейл, ты меня адски напугал!       Дерек судорожно хватал ртом воздух и пытался вытереть слезы. Ему было стыдно перед Уиттмором, который, казалось, просто не может поверить в то, что видит. Джексон присел на корточки перед Хейлом и посмотрел ему в глаза.       – Если ты так сильно его любишь, он это увидит, – уверенно сказал он, – я понимаю, что никакими утешениями делу не поможешь, но просто постарайся хотя бы успокоиться.       – Ага, – Дерек кивнул, осознавая, впрочем, что он даже постараться не может.       У каждого человека есть предел.       Предел обиды, предел понимания, предел осознания, предел злости, боли – всего, чего угодно. У каждого чувства, которое хотя бы раз приходилось испытывать в жизни, есть какая-то высшая точка, являющаяся этим самым дурацким пределом. В какой-то момент каждый человек понимает, что достиг этого – и перестает пытаться, или же наоборот, бороться. Получает свое счастье и останавливается на одном человеке, даря ему семью. Страдает от боли и умирает, переставая это выдерживать в какой-то момент.       У каждого предел разный – но у каждого он есть.       Вот и сейчас Дерек понимал, что вся его жизнь, вся испытанная им боль, сошлась в одной точке, в одном месте, сконцентрировалась в одном человеке. Стайлз стал самой большой его любовью, и самой страшной болью, после которой просто не хотелось дальше бороться. Может, Стилински его наказание за все грехи? В конце концов, Дерек далеко не идеален, он по сути своей убийца, прикрытый вуалью из законов и заданий, подведенный под правительство и служение родине. Но если откинуть мишуру, снять красивую обертку – в чистом остатке Хейл самый настоящий мясник, который по приказу руководства спокойно мог убить любого, кого ему показали на фото. И его даже кошмары потом не мучали. А ведь он сам выбрал такую работу. Вот и получает теперь отдачу, в несколько раз сильнее.       – Дерек! – Джексон тряхнул его за плечи, – вставай.       – Куда? – совершенно безразлично спросил Хейл, подняв голову и смотря Джексону, который встал на ноги, в лицо.       – Кофе выпьем, – Уиттмор вздернул Дерека вверх, поднимая с мешка, – погуляем по коридорам, купим девчонке со сломанной ногой плюшевого мишку, подарим болеющему пацану машинку. Куда угодно, только убери это из своих глаз, – Джексон повел друга к двери.       – Что «это»? – переспросил Хейл, не сопротивляясь.       – Пустоту, – бросил Джексон и вытолкнул Дерека из внутреннего дворика на лестницу больницы. ***       – Пора? – Дерек, который за время ожидания будто постарел, глянул на дверь палаты, – как он будет себя чувствовать?       – Лучше, чем было, – ответил Джексон, который до этого переговаривался с вышедшим из палаты анестезиологом, – он проснется с болящей головой, но это будут все неудобства.       – Куда лучше, чем после зачистки, – Хейл порадовался, что, хотя бы в этот раз, Стилински не будет ощущать боли.       – Да уж, – кивнул Уиттмор, – Стайлз будет чувствовать тошноту, общую слабость, возможно, головную боль. Это будет что-то типа вялотекущей простуды, которая пройдет через пару недель. Ему помогли лекарства, которые он выпил и которые будет пить, – продолжил Джексон, – если будет, – он усмехнулся, – иди в палату. Он проснется скоро. Вряд ли обрадуется мне.       – И мне, – криво улыбнулся Дерек, понимая, все же, что кроме него Стайлз уж точно никого не захочет видеть.       Он на негнущихся ногах прошел в палату, где мерцал монитор и отсчитывался пульс Стилински, который лежал на койке и…       … смотрел на Дерека.       Хейл готов был выбежать обратно, в коридор. Но он преодолел себя и выпалил первое, что пришло в голову:       – Тебе нельзя вставать еще час, пока не закончится капельница, – он указал рукой на стойку с лекарством рядом с кроватью Стайлза, – потом я могу отвезти тебя домой или куда захочешь. Что захочешь… – как-то тупо запнулся Дерек и остановился, не дойдя до края койки полшага, просто не зная, как себя вести.       Стилински перевел взгляд на пакет с лекарством, висевший на стойке для капельницы, а затем обвел взглядом палату. На несколько секунд остановился на окне, неплотно закрытым жалюзи, видимо отмечая, какое сейчас время суток, а затем посмотрел на Дерека. Хейл подавил в себе порыв шарахнуться назад.       Как врачи вообще могли предположить, что этот парень был спокойным хотя бы когда-то в своей жизни? На Дерека смотрел совершенно осознанный, взрослый взгляд человека, пережившего уже столько, сколько не каждый успевает за всю жизнь. В карих глазах не было ни капли той нежности, видневшейся буквально сегодня утром, которое оба встретили в одной постели.       В глазах не было вообще никаких эмоций.       Равнодушие, какая-то насмешка, понимание всего, что произошло и спокойствие, от которого Дерек просто онемел. Он ожидал чего угодно: криков, ругани, банального посыла на все четыре стороны, как только Стайлз очнется – но никак не глаз, в которых явно читается то, насколько Стилински наплевать на него, Хейла.       И вот от этого сейчас стало больнее всего.       Любые эмоции могут перетечь в совершенно противоположные. Ненависть может стать симпатией, любовь перерасти в негатив или же обожание стать неприязнью. Но вот равнодушие вытащить изнутри сложно, если не сказать невозможно. Люди, которым плевать на других, самые опасные, самые страшные. Это те, от которых ничего нельзя добиться, пока они, по какой-то внутренней причине, не решат обратить на что-то внимание.       Стайлз смотрел и смотрел, убивая своим равнодушием Дерека.       Хейл пытался не отводить взгляда и дать понять, насколько ему не все равно.       Спустя, кажется, вечность, Стайлз открыл рот и хриплым голосом сказал одну фразу:       – Когда можно будет ехать, разбуди. Я хочу спать, – и прикрыл карие глаза.       И ведь знал, что Дерек придет. Что заберет. Что разбудит и увезет домой.       Что сделает все, чтобы Стайлз не стал человеком с искалеченной еще больше психикой после всего пережитого ужаса и вранья. Что расшибется в лепешку, лишь бы Стилински посмотрел не так равнодушно.       Сделает.       Сделает.       Сделает.       Господи, убейте его просто уже.       Дерек хотел лечь и умереть, чтобы никогда в жизни больше никого не видеть. ***       – Четыре месяца, да? – Стайлз провел пальцами по книгам, которые благодаря его же стараниям появились на полках в гостиной, – это было мило, – он обернулся на замершего в дверях Дерека.       Хейл молча прошел к дивану и сел на него, пытаясь сделать вдох или выдох. Каждая попытка поймать спасительного воздуха отдавалась тупой болью в груди, а спокойный Стайлз просто, казалось бы, допинывает и без того безвольного Дерека. Всю дорогу до дома они молчали, а Хейл пытался переварить то, что Стилински мирно поздоровался с Джексоном, который так и остался стоять на стоянке, куда подъехало вызванное Хейлом такси, с открытым ртом. Стайлз вел себя так, будто ничего страшного не случилось, а Дерек успел себя накрутить до такой степени, что его мелко трясло.       Стилински обернулся и прислонился спиной к полкам, засунув руки в карманы джинсов.       – Спрашивай, – тихо сказал он.       – Что ты… почему…– Дерек сжал виски пальцами, собираясь с мыслями, – почему ты себя так ведешь? – наконец сформулировал он и поднял на Стайлза глаза.       – Мда, – тот тихо рассмеялся, – у тебя явно в голове слишком много мыслей. Давай так, я озвучу свои, а там разберемся, хорошо?       Хейл ошарашенно кивнул.       – Я не собираюсь тебя ненавидеть, – начал Стайлз, а Хейл забыл, как дышать. Снова. Он опять замер, боясь пропустить хоть слово. А Стилински продолжал: – но и любить мне тебя не за что, прости, – он развел руки в стороны. – Если бы моя истерика сейчас могла как-то повернуть время вспять, я бы с радостью орал, топал ногами, бил посуду, рыдал и делал бы что угодно, лишь бы ничего этого не было, – усмехнувшись, Стайлз совершенно незнакомым жестом взъерошил на голове волосы, – но все было, и я все помню. Если бы мои слезы хоть раз спасли бы меня в жизни – я бы рыдал, правда, – он посмотрел на Дерека и вдруг сел на пол, скрестив по-турецки ноги.       Хейл как-то на автомате стек с дивана и отзеркалил позу Стайлза, садясь напротив, почти касаясь его коленей своими. Стилински не дернулся, не отстранился.       Он не боялся.       Ему было все равно.       – Ты спас меня, пусть даже столь странным способом, но… спасибо? – Стайлз дернул уголком губ, – ты дал мне понять, что не обидишь. И благодаря этому я не сбежал из палаты, как только очнулся.       Дерек слушал, боясь пропустить хоть слово. Было уже темно и свет исходил только из незакрытого шторами окна, освещая лишь жалкую долю гостиной. Хейл не видел Стайлза целиком, лишь подсвеченные неровными бликами губы, немного правую сторону лица, слегка глаза и одно плечо. Стилински казался каким-то совершенно чужим. Но менее любимым от этого он не становился.       – Но я не могу находиться рядом, ты же понимаешь? – спросил Стайлз, требовательно смотря на Дерека, – не могу.       – Почему? – Хейл закусил губу, пытаясь сообразить, как правильнее высказаться, – я не хочу заставлять тебя жить в этом доме, но, быть может, потом…       – Нет, – Стайлз покачал головой, – извини, но нет.       – Но почему? – повторил Дерек, не желая принимать очевидное.       – Ты бы смог? – вопросом на вопрос ответил Стилински.       Хейл замер. Слова будто повисли в воздухе, горя ярким пламенем, которое попадало прямо в израненное сердце Хейла и догорало там, выжигая на плоти этот приговор из трех букв.       Нет.       Да он никогда бы не смог после такой боли.       Для того, чтобы простить, забыть, перешагнуть, идти дальше, тоже нужны силы. Которых ни у одного из них не было. Точнее, у Дерека было немного, но вот на двоих явно не хватит. Совершенно недостаточно.       – Вот и я не могу, – Стайлз вдруг погладил Хейла по коленке, – так что отпусти меня. Ладно?       – Но как же твоя история? Что произошло? – Дерек упорно не хотел слышать ничего, хоть и все прекрасно осознавал.       – Этого ты знать не хочешь, – вдруг серьезно ответил Стайлз, – свои сны я вспомнил, если тебе это поможет успокоиться. И я буду в порядке. Сейчас – буду.       – Этого мало! – Дерек начал повышать голос, – я на многое пошел, чтобы тебя вытащить!       – Но и многое получил, не так ли? – прищурился Стилински, наклонившись ближе, – даже больше, чем мог рассчитывать, правда?       Хейл выдохнул. В конце концов, Стайлз был прав. Никто не давал ему повода делать из него своего парня. Он мог представиться как сводный брат или какой-то родственник и не тащить Стилински в койку. Он мог побыть просто опекуном и не действовать в своих интересах, делая из них пару. Он мог не заставлять друзей врать и разыгрывать давно общающуюся компанию, которая хорошо проводит вместе выходные и праздники.       Мог.       Но не стал.       Потому что хотел отношений, пусть и таких.       Потому что хотел хотя бы немного нежности, спокойствия и любви.       Хотел.       Но не спросил, хочет ли этого Стайлз.       Который, судя по всему, как раз-таки и не хотел.       В их истории слишком много «я хочу», и совершенно нет «а хочешь ли ты?».       Это самая главная проблема.       – И что, – Дерек грустно усмехнулся, – удалишься, гордо хлопнув дверью?       – Знаешь, – Стайлз сел ровно и повернул голову, смотря в окно и мелькающие там отблески фар от проезжающих мимо машин, – улица и приют быстро отучают от гордости. Я забыл о ней примерно тогда, когда первый раз сожрал с пола кашу, потому что до этого не ел два дня. Так что нет, хлопать дверью я не буду.       – А что тогда? – Дерек был в недоумении. А еще у него совершенно не к месту возникло желание пожалеть Стайлза. Он удержался чудом, понимая, что вот как раз жалости от него ждут меньше всего. Сейчас Стилински просит понимания.       И Хейл обязан его понять.       Даже если потом сдохнет, забившись в угол.       – Я переночую тут, возьму кое-какие свои вещи. А утром уйду.       – Хм, – вот этого Хейл не ожидал и даже не смог толком ничего ответить.       – Я безработный нищий, Дерек, – Стайлз усмехнулся, – зачем тебе мои трусы, а? Или футболки? Или жалко?       Дерек замотал головой, справившись с шоком. Конечно нет – пусть забирает все.       – Я могу дать тебе…       – Не смей, – жестко оборвал его Стайлз, – хоть слово о деньгах, и я выбью тебе зубы.       – Понял, – Хейл поднял вверх руки, развернув ладони к Стилински, – могу просто вызвать тебе такси и увезти, куда нужно.       – Тебе не нужно, – Стайлз сделал ударение на последнем слове, – знать, куда я иду. Сегодня ты видишь меня последний раз.       Дерек судорожно выдохнул и кивнул.       Он, пожалуй, никогда не признается себе в том, что это было самое сложное для него действие за последние годы жизни. Простой кивок забрал у него душу, выбрасывая ее к ногам Стайлза. Которому она была нахрен не нужна.       – Где мне можно поспать? – Стилински поднялся на ноги и глянул на Хейла.       – В спальне.       – Спасибо.       Дерек еще около часа сидел на ковре в гостиной, смотря в темноту комнаты и решая, что делать дальше. Он осознал, что должен отпустить Стайлза, и в то же время абсолютно четко понял, что не отпустит его ни в коем случае.       Стайлз зашел в спальню, закрыл за собой дверь и сполз по ней спиной, садясь на пол и пряча лицо. Он прикусил запястье, чтобы не орать в голос. Привычка сдерживать себя осталась еще с детского дома и плена у Энниса, потому как любой звук мог повлечь за собой такие побои, после которых сложно будет двигаться еще месяц. Стайлза трясло, как в лихорадке, он шумно дышал и пополз в ванную, чтобы закрыться еще и там. Он скулил и почти до крови прокусил себе руку, лишь бы не орать. Лишь бы не дать боли и слезам, пожирающим изнутри, вырваться на свободу.       Он всех ненавидел. Он хотел убить каждого, кто приложил руку к его наказанию, полученному ни за что. Он хотел просто выйти на улицу и побить случайного прохожего, чтобы дать понять кому-то там, наверху, что не только ему одному просто так можно делать больно.       Он ненавидел Дерека. Он хотел выцарапать ему глаза и долго бить по лицу, чтобы сломать нос, челюсть, все, что угодно.       Он ненавидел себя, потому что не мог этого сделать.       Он хотел вырвать свое глупое сердце, потому что оно вело себя совершенно не так.       Он любил Дерека всей своей гнилой душой.       Вся его пропащая на улицах сущность тянулась к Хейлу настолько же сильно, насколько Стайлз понимал, что так быть не должно. Почему – он и сам не знал.       Он не хотел этого.       Не желал.       Ненавидел.       Любил. ***       – Дерек, какого черта мы следим за Стайлзом? – прошипел Хейлу на ухо невыспавшийся Джексон, который вынужден был тусить до утра в такси около дома Дерека, да еще и выложить за это кругленькую сумму.       Дерек позвонил, уже почти по традиции, посреди ночи и сказал, что утром они обязаны проследить за Стилински, который собрался куда-то, но не сказал, куда. Уиттмор был в шоке от спокойного поведения Стайлза и проникся к парню, сумевшему в таком состоянии что-то анализировать, уважением. Хейл же наоборот, этим самым спокойствием не отличался и просто требовал проследить за Стайлзом, аргументируя это тем, что хочет убедиться в нормальном поведении и в том, что Стилински не вернется просто на улицы, ведь он сказал, что ему есть, куда пойти.       И теперь оба тряслись в пойманной попутке, которая ехала за автобусом, куда запрыгнул пару остановок назад Стайлз. Стилински явно уверенно куда-то направлялся, а судя по тому, что автобус с каждой остановкой все больше пустел, он был пригородным. До границ городка мало кто доезжает, там всего лишь несколько недорогих домиков, от которых далековато до магазинов, школ или развлекательных центров. Да и приютов там точно никаких нет – Дерек уже успел проверить базу данных.       – Давай я посмотрю, успокоюсь, и мы поедем домой, – Дерек глянул на друга, – ладно?       – Прохладно, – проворчал Джексон и зевнул, – за то, что я вас ночью караулил, проставишься.       – Да без проблем, – Хейл и правда боялся, что Стайлз решит ускользнуть по темноте, и потому подстраховался на случай, если сам проспит, измотанный сложным днем, – пиво?       – Пф, – Джексон прищурился и подался вперед, потому как автобус остановился на последней остановке, и Стайлз спрыгнул с высокой ступеньки на асфальт, оглядываясь по сторонам и будто что-то вспоминая, – виски!       – Окей, – Хейл напрягся и обратился к водителю, – езжай до остановки и тормози там.       Мужчина, которому они заплатили его, пожалуй, заработок за месяц, лишь кивнул и сделал, что попросили.       Стайлз тем временем направился к самому дальнему домику. Один этаж, аккуратная, кирпичная кладка, и светлая дорожка из плиток были не особенно примечательными. Но там явно кто-то жил. На газоне около дома валялся цветной детский мячик, какой-то плюшевый зверь и еще несколько игрушек.       – Что он тут делает? – пробормотал Джексон.       Видно было хорошо, расстояние от дороги до дома оказалось не слишком большим, особенно тогда, когда водитель по их просьбе подъехал еще ближе, паркуясь за другой машиной, чтобы не слишком бросаться в глаза.       Стайлз стоял на крыльце и стучал в светлую дверь, нетерпеливо притопывая ногой. Время было раннее и, судя по всему, в доме еще спали, кто бы там не жил.       Дерек и Джексон напряглись, внимательно всматриваясь в спину Стайлза.       Но вот дверь открылась и несколько секунд ничего не происходило. Стилински все так же стоял, загораживая спиной того, кто появился в дверном проеме. Но вот раздался вскрик «Стайлз!» и вокруг его талии обвились руки, а сам Стилински наклонился ниже, кого-то обнимая. Он покачивался из стороны в сторону, явно успокаивая девушку, а судя по голосу, это была точно она.       – Он женат, что ли? – вынес предположение Джексон, а Дерека вдруг охватила паника.       Если и правда, у Стайлза была… ну, не жена, а девушка? Любимая? Мало ли, что у него были парни, ведь и у самого Хейла были девушки?       В этот момент Стилински немного отошел в сторону и Джексон с Дереком увидели брюнетку, которая доставала ему до плеча, но явно была как минимум ровесницей. Она плакала, обнимала Стайлза и тянула его в дом. Но тут на крыльцо выскочила маленькая девочка, которая с разбегу запрыгнула на Стилински и обвила ногами его талию. Тот сразу подхватил ее, начиная гладить по светлым встрепанным спросонья кудряшкам, улыбаясь и что-то шепча на ухо.       Но вот в дверном проеме показался третий житель дома, потирая руками глаза и зевая во весь рот. Уиттмор и Хейл застыли, не в силах даже сделать вдох. Они замерли, в голове не осталось ни единой мысли, а с языка срывалось только одно:       – Вест?!