И каждому воздастся...

О, Боже, Скинь с меня ты тяжесть Свинцовой маски — Непомерный груз. Её сорвать — Моя лишь слабость, Её надеть — Мой пятый туз. Она скрывала Тень печали, Морщины Вдоль и поперёк, Лишь струны памяти Бренчали, Все ноты помня Назубок. И. Беседин

Эдвард вздрогнул и вынырнул из мучившего его кошмара. Первым, что он увидел, открыв глаза, была Белла. Ее лицо казалось неестественно бледным, а глаза — темными, почти черными. Они смотрели на Каллена горькой смесью тоски и муки, пронзая его сердце острой иглой. Меньше всего на свете он хотел, чтобы Белла увидела его в таком состоянии. Все еще тяжело дыша, Эдвард приподнялся и сел, только сейчас заметив, что она судорожно сжимает его влажную от пота рубашку. Белла тотчас же отдернула руки и сжала их в кулаки. Каллен прислонился спиной к стене и опустил голову вниз, чтобы Белла не видела его перекошенное от боли лицо. Ее присутствие еще больше увеличивало мучения Эдварда: ко всему прочему ему приходилось сейчас бороться с потребностью прикоснуться к ней, взять ее за руку, моля о спасении… Но нет! Он должен справиться со всем сам, только сам. Ведь всегда же справлялся… Каллену была необходима целительная доза никотина, которая заполнит легкие едким дымом и затуманит разум. Он похлопал себя по карманам брюк, но тут же вспомнил, что пачка сигарет осталась в джинсовке, которую он отдал Белле, чтобы она укрылась ею. Теперь еще нужно было бороться с желанием закурить, потому что подняться сейчас с пола, чтобы взять сигареты, Каллен был просто не в состоянии. Боясь даже пошевелиться, Белла наблюдала за манипуляциями Эдварда. Еще никогда она не видела, чтобы у человека так дрожали руки. Поддавшись внутреннему порыву, она накрыла ладонью и крепко сжала его ледяные пальцы. К ее удивлению, он не стал вырывать руку — только поднял голову и посмотрел на нее таким взглядом, от которого Белла на минуту забыла, как дышать.  — Эдвард, — прошептала она, еще сильнее сжав его ладонь, — что происходит?  — Разве ты не знала, что демоны обычно оживают по ночам? — звенящим от напряжения голосом ответил он.  — Что за демоны? Это как-то связано с твоими родителями? Что с ними случилось? — озвучила Белла мучавшие ее вопросы. Но Каллен не спешил дать на них ответы. Лишь по тому, как напряглось его тело, и изменился взгляд, она догадалась, что попала в цель.  — Эдвард, не молчи! Поговори со мной! Расскажи мне о них, какими они были? — настаивала Белла, полная решимости узнать наконец, что же так жестоко терзает Каллена.  — Я не могу, — сквозь зубы процедил он.  — Почему?!  — Потому что это… это слишком… — прохрипел Эдвард, словно что-то душило его.  — Больно, — закончила за него Белла.  — Да… — едва слышно прошептал он, снова опуская голову. — Чертовски больно.  — А молчать? Молчать о них не больно?! Сейчас тебе не больно?! — крикнула Белла, беря его лицо в ладони и заставляя посмотреть ей в глаза. — Ты кричал во сне! Кричал так отчаянно, что у меня сердце сжималось от страха. Эта боль разрывает тебя на части, она уничтожает тебя! Эдвард! Ты должен отпустить её, выплеснуть… слышишь? Расскажи о своих родителях, какой была ваша семья, что произошло… скажи мне хоть что-нибудь!  — Я любил их, Белла… — надломленным голосом отозвался Эдвард. Она села рядом с ним, плечом к плечу, и приготовилась слушать. Пауза затягивалась, но Белла не стала торопить Эдварда, понимая, что тому требуется время, чтобы собраться с мыслями и решиться наконец на то, чего он так старательно избегал.  — Сейчас мне самому уже трудно в это поверить, но когда-то я был счастливым ребенком с самыми лучшими в мире родителями. Отец всегда казался таким сильным, надежным… я верил, что когда стану взрослым, буду таким же, как он. Хоть в нем и не было излишней нежности… ну, знаешь… частые поцелуи, объятия и сказки на ночь… Все равно мы всегда знали и чувствовали, что папа любит нас, заботится… Сначала слова давались Эдварду с трудом, но постепенно его речь потекла легко и плавно, подобно тихой грустной мелодии, рождаемой струнами его воспоминаний. Белла сосредоточенно слушала Каллена, все больше погружаясь в историю его семьи, словно через слова, произносимые им, знакомилась с его родителями.  — Отец был надежным и крепким фундаментом нашей семьи, мама — ее душой, ласковым солнцем, согревающим всех нас своим теплом, — меж тем продолжал Каллен. — Папа из богатой семьи. Его отец собственными силами создал целую империю, центром которой стал один из самых крупных банков штата. Когда папе было десять лет, его мама умерла во время родов. Каллен-старший тяжело переживал смерть жены и негласно обвинил во всем младшего сына. Денег на его содержание и обучение не жалел, но к себе не подпускал. Просто поставил на нем клеймо человека, забравшего у него самое дорогое. Мой папа постарался заменить Карлайлу, своему младшему брату, отца, а дед в это же самое время усиленно воспитывал в старшем сыне приемника. В чем-то отец действительно вырос похожим на него, унаследовав его твердость, сдержанность и, конечно, деловую хватку. Когда отцу исполнилось двадцать, он познакомился с моей матерью. Дед был категорически против этих отношений, но папа остался непреклонен и тверд в своем решении жениться на бедной итальянке, так что Каллену-старшему не оставалось ничего другого, как смириться с выбором сына. Мама приехала из Италии в Америку в двенадцатилетнем возрасте. Ее мать была актрисой и, кажется, планировала продолжить свою карьеру здесь, но что-то не сложилось. Она начала заливать горе алкоголем, быстро спилась и умерла за несколько дней до совершеннолетия дочери. Не знаю, что стало бы с мамой, если бы как раз в это время она не познакомилась с Эдвардом Калленом, то есть с моим отцом. Сразу по окончанию университета папа женился на ней, а через несколько месяцев умер дед, оставив все свое имущество и бизнес моему отцу, полностью проигнорировав в завещании Карлайла, объяснив это отсутствием у того деловой хватки и наличием слишком мягкого характера, мол, тот все равно все растранжирит. Безумие, если учесть, что дяде на тот момент было всего двенадцать лет! Но мой отец не был бы собой, если бы не перевел половину всего состояния на Карлайла, став к тому же его опекуном. Дядя всегда был сильно увлечен медициной и совершенно равнодушен к финансам и банковскому делу, поэтому даже после совершеннолетия доверил управление своей половиной наследства моему отцу. Правда, после… смерти моих родителей ему пришлось включиться в дела. Карлайл продал семейный бизнес, открыл частную клинику и вложил деньги в производство лекарств и медицинского оборудования. Видимо, дед сильно ошибся в его деловых качествах, потому что в итоге Карлайл сделал на этом огромные деньги… Через год после свадьбы родителей родилась Розали, а еще через четыре года — я. Мама не любила вспоминать бабушку, но она унаследовала от нее артистичность, музыкальность и удивительные вокальные данные. К тому же, выросшая в среде актеров, она была сильно увлечена всем, что с этим связано. Мама обожала книги и с самого раннего детства прививала нам вкус к хорошей литературе, отдавая предпочтение классике. Может, кому-то и рассказывали на ночь сказки, нам же с сестрой читали Шекспира. Удивительно, но мама делала это настолько артистично, читая чуть ли не в лицах, что нам никогда не было скучно! Она частенько устраивала семейные спектакли с нашим участием, привлекая еще и соседских детей. Поэтому нет ничего удивительного, что я наизусть знаю реплики Ромео — это была ее любимая пьеса. Мама научила меня играть на гитаре и отдала в музыкальную школу, а Роуз с удовольствием занималась в балетной студии. Это только звучит скучно, Белла. На самом деле у нас было веселое детство, дружная семья… а потом не осталось ничего… — Эдвард замолчал и со свистом втянул воздух. Белла видела, как мучительно искривился его рот, а светлая грусть в глазах моментально сменилась нечеловеческой болью и глубочайшей печалью.  — Что же произошло? — как можно мягче спросила она.  — Их убили, Белла, — тихо проговорил Каллен, закрывая глаза, — прямо в нашем доме… ночью… спящих… нашим же кухонным ножом… Белле показалось, будто ее ударили в солнечное сплетение. Она попыталась сделать полноценный вдох, хватая ртом воздух, но что-то мешало ей, давило на грудь. Только что услышанное невозможно было осмыслить, уложить в голове, в это трудно было поверить, а представить, что подобное могло произойти с человеком, неожиданно ставшим тебе таким близким, еще труднее. И больнее. Белла взглянула на Каллена, надеясь, что все это ей лишь послышалось, но тот по-прежнему сидел неподвижно, а из-под его полуопущенных ресниц начинала свое печальное скольжение одинокая слеза. Белла порывисто обняла Эдварда, прижимая его к себе и укачивая, словно ребенка, который упал и расшиб себе коленки. Она не знала, нуждается ли он в этом, но сама чувствовала такую необходимость, потребность обнимать его как можно крепче, чтобы забрать хотя бы малую часть той душевной боли, что мучила его столько лет, не оставляя в покое даже во сне.  — Я был там… — прошептал Эдвард, положив голову к Белле на колени. — Знаешь, в детстве я боялся грозы и с первым же раскатом грома бежал в спальню к родителям. Поэтому если под вечер небо затягивало тучами, мама оставляла в их с отцом комнате включенный ночник… в ту ночь тоже была гроза… Я очень плохо помню, что произошло… только кровь… много крови… везде, даже на моей пижаме… По версии полиции меня разбудил гром, я пошел в спальню родителей и, скорее всего, застал там убийцу, который не успел разделаться и со мной только потому, что его спугнула Розали. Сестра должна была остаться ночевать у подруги, живущей неподалеку, но поругалась с ней и вернулась домой… У Розали всегда был сложный характер… Именно она вызвала полицию. Копы не нашла никаких улик и, как ни старались, не смогли заставить меня вспомнить лицо убийцы. В моей памяти остался только расплывчатый силуэт, какие-то картинки, сменяющие друг друга с такой скоростью, что невозможно ничего разобрать… только кровь на моих руках… это я помню четко… слишком четко. Мне часто снится та ночь. Я просыпаюсь от собственного крика, пытаюсь вспомнить сон, но не могу. Отчаянно хватаюсь за что-то в своем подсознании, но оно все ускользает и ускользает от меня. Ускользает, но и отпускать не хочет, кружа надо мной, словно хищник над добычей… — Эдвард замолчал, чтобы найти в себе силы продолжить свою исповедь. Не обращая внимания на текущие по ее щекам слезы, Белла гладила Каллена по голове, пропускала сквозь пальцы пряди его еще влажных волос, осуществляя тем самым свое давнее желание. Вот только мысли ее и чувства сейчас никак не были связаны с эротическими фантазиями. Белла вспоминала их первый разговор в коридоре, когда он сказал ей, что она ничего не знает о жизни. Эдвард был прав. Никогда прежде Белле не доводилось сталкиваться с такой трагедией, поэтому сейчас она чувствовала себя морально раздавленной чужим горем и отчаянием. Белла была уверена, что сама она не смогла бы справиться с чем-то подобным. Оттого ее переполняло восхищение силой и стойкостью этого мужчины, что так доверчиво и беззащитно сейчас склонил перед ней голову.  — Нашими опекунами стали Карлайл и его жена Эсми, — судорожного вздохнув, снова продолжил Эдвард. — Чтобы оградить меня и Роуз от той шумихи, что подняла пресса, дядя переехал вместе с нами в Сиэтл и открыл здесь частную клинику. На тот момент ему было всего двадцать семь, а Эсми и того меньше, но они были полны решимости стать для нас семьей. Вот только у них ничего не вышло… Страшно, когда рушится твоя жизнь, Белла, а если это происходит в том возрасте, когда у всех остальных она еще только начинается… мне было только десять, а я уже ненавидел весь мир. Я вдруг узнал, что такое одиночество и страх… меня душила щемящая тоска по родителям, которая неожиданно сменялась детской обидой и злостью, ведь они бросили нас с Роуз, оставили одних, предали! Так я думал… Белла, ты даже не представляешь, как больно терять самых родных и любимых людей! Это как медленно действующий яд, который циркулирует по твоим венам, постепенно разъедая тебя изнутри… Именно тогда я и решил, что больше не позволю себе никого полюбить. Мне казалось, что так я отгорожусь от новой боли потерь. И начал я с Карлайла и Эсми. Я стал упорно взращивать в себе ненависть по отношению к ним, старательно возводя стены вокруг себя, пресекая любые попытки наладить со мной контакт, не позволяя приласкать… Днем я был маленьким монстром, а по ночам кричал и звал маму. Розали было не лучше. Она стала совершенно неуправляемой и портила жизнь дяде, как только могла: самые низкие баллы в школе, прогулы, сигареты, какие-то парни на байках, проколотый пупок — и это только малая часть устраиваемых ею протестов. Но зато мы с сестрой сблизились как никогда. Я помню, как она пришла ночью в мою комнату, сжала руку и сказала, что только мы сами есть друг у друга, мы вдвоем и есть семья, а все остальные — враги. Я слушал Роуз, затаив дыхание, и верил каждому ее слову. Карлайл переводил меня из школы в школу, потому что нигде я не задерживался надолго. Стоило кому-нибудь из одноклассников задеть меня за живое, я тут же пускал в ход кулаки и зубы, как маленький звереныш… я был очень жестоким, Белла… В подростковом возрасте я связался с шайкой беспризорников, потому что ненавидел мальчишек из счастливых и богатеньких семеек, которые окружали меня в школе. Мне казалось, что среди таких же одиноких и озлобленных волчат я почувствую себя своим, стану одним из стаи. Я убегал из дома, жил по нескольку дней в каких-то трущобах, пока Карлайл не находил меня и не возвращал домой. Мы воровали еду из супермаркетов, пряча ее за пазухой, взламывали дома, в которых никто не жил, чтобы переночевать там. Я научился драться… отчаянно, не обращая внимания на боль. Я не стал счастливее, но то, что пережил тогда, закалило меня, сделало сильнее. Я и сам не заметил, как превратился в бездушную тварь с каменным сердцем… ни любви, ни тоски, ни жалости… — Эдвард замолчал на минуту, а потом зло рассмеялся и добавил: — Но жизнь настоящая сука, Белла! Она еще доказала мне не раз, что и это было всего лишь иллюзией, моей первой маской, за которой прятался все тот же мальчишка, зовущий во сне своих родителей, изо всех сил вцепившись руками в одеяло! Белла не знала, какие слова утешения можно сказать, да они и не были нужны Эдварду. Разве слова могли унять тот погребальный костер, на котором он медленно, но верно сгорал? У Беллы возникло нестерпимое желание отдать Каллену хоть маленький кусочек своей нежности, чтобы он понял — она с ним, она рядом… Ей захотелось пролиться над ним дождем, чтобы погасить это адское пламя. Белла погладила колючую щеку Эдварда, наклонилась и легонько поцеловала его в висок, почувствовав при этом, как тело парня сотрясает крупная дрожь.  — Тебе холодно? — прошептала она, проведя рукой по спине Каллена, обтянутой все еще влажной рубашкой.  — Холодно… — эхом отозвался Эдвард, только сейчас почувствовав, как неприятно холодит кожу промокшая от пота ткань. Приложив титанические усилия, он заставил себя подняться и, пошатываясь, подойти к креслу, где лежала его джинсовка. Первым делом Каллен прикурил сигарету и блаженно затянулся, выпуская изо рта сизую струйку дыма. Эдвард расстегнул несколько пуговиц рубашки и стянул ее через голову, намереваясь переодеться в джинсовку. Белла, словно завороженная, наблюдала за ним. Ведомая неожиданно возникшим желанием дотронуться до его обнаженной спины, она поднялась с пола и подошла к нему. Когда до Каллена осталось не больше метра, ее внимание привлек небольшой, аккуратный шрам на его правом плече. У Чарли было несколько точно таких же отметин, поэтому Белла совершенно точно знала, что это след от пули. Так и не дойдя до Эдварда, она замерла, пораженная открытием. В ее голове замелькали возможные варианты случившегося с Калленом, при этом каждый последующий был значительно страшнее предыдущего. Почувствовав на себе пристальный взгляд, Эдвард развернулся к Белле. Она скользнула взглядом вдоль его торса и в ужасе замерла, дойдя до талии: там были четко видны два тонких шрама, идущих с разных боков и заканчивающихся где-то в районе пупка, практически опоясывая Эдварда. Определенно, этому парню еще было, что о себе рассказать…