Проходи тоска стороной, Мне сегодня — в другую дверь, К очарованной той одной, Что моя навсегда теперь. Уходи стороной тоска, Птицей чёрной стремглав лети. Я её столько лет искал, Что уже не сверну с пути. Ни минувшим твоим годам, Ни проклятой холодной тьме, Никому её не отдам, Даже не подходи ко мне. Лучше в небе грозой пляши И в безлунные ночи грей, Но уйди из моей души, Отпусти меня поскорей. Я тебе ведь платил сполна, И ещё заплачу в стократ, Но пойми, что она одна — Мне дороже всех тех утрат. Да и что мне твоя слеза, Когда пламя горит в груди И как звёзды её глаза. Уходи тоска. Уходи…
Эдвард шел по бесконечному узкому коридору, погруженному в кромешную тьму, двигаясь вдоль стены в надежде найти выход. Когда Каллена охватило отчаяние, и он потерял уже всякую надежду на спасение, его пальцы наткнулись на обжигающе-холодный металл дверной ручки. Не веря собственному счастью, он дернул на себя дверь и решительно вошел внутрь. Яркий свет заставил его на минуту зажмуриться. Открыв снова глаза, Эдвард увидел Беллу. Она стояла возле распахнутого окна и пристально вглядывалась вдаль. Теплые солнечные лучи весело играли в ее волосах, а легкий ветерок раздувал девственно-белое шифоновое платье, делая Беллу похожей на прекрасного ангела, спустившегося с небес, чтобы спасти Эдварда. Он стоял и словно завороженный любовался ею, боясь даже дышать, чтобы не нарушить очарование момента. Почувствовав его присутствие, Белла медленно повернула голову и ласково улыбнулась ему, отчего его сердце сладко сжалось в груди. Он улыбнулся любимой в ответ и сделал шаг в ее сторону, стремясь как можно скорее заключить Беллу в кольцо своих рук. Но стоило Эдварду только пошевелиться, как все вокруг стало расплывчатым, эфемерным, а вскоре и вовсе исчезло, подобно миражу в пустыни. В мгновении ока он оказался совсем в другой комнате — той, которую так старательно пытался забыть уже столько лет, той, которая неустанно преследовала его каждую ночь. Это была спальня родителей. Каллен хотел крепко зажмурить глаза и бежать отсюда без оглядки, но ноги словно приросли к полу, отказываясь подчиняться. Он не хотел смотреть в сторону широкой кровати с коваными розочками на спинке, не должен был туда смотреть… Но глаза уже нашли в полумраке комнаты этот запрещенный объект… Сегодня кровожадные демоны решили нанести Эдварду сокрушительный удар: то, что он увидел, было хуже всех прежних кошмаров, вместе взятых. Поперек кровати в неестественной позе лежала Белла, одетая все в то же платье, что и минуту назад, только теперь потяжелевшая от крови ткань уже не была белоснежной. В руке она сжимала цветок орхидеи, очень похожий на те, что Эдвард ей когда-то подарил. В этот момент Каллен физически ощутил, как тысячи острых иголок вонзились ему в сердце. Тело замерло, будто окаменело, превратившись в надгробное изваяние. Но душа билась в агонии, кричала, стонала и плакала, пытаясь вырваться на свободу, чтобы где-то там, высоко, воссоединиться с прекрасным ангелом — Беллой. Вот только глупая душа не знала, что ей никогда не воспарить в облака, ее место глубоко под землей — в преисподней. — Нет, пожалуйста, нет… — прохрипел Эдвард, протягивая к любимой руку, в которой непонятно как оказался зажат нож с длинным, острым лезвием и рукояткой из дорогой слоновой кости — тот самый нож. Содрогнувшись от ужаса, он попытался разжать пальцы, чтобы выпустить нож, но ничего не вышло: нож словно прирос к его руке, став ее жутким продолжением… И тогда Эдвард закричал. Он кричал долго и пронзительно, словно раненый зверь, вкладывая в этот крик адскую боль, отчаяние, безысходность и панический страх — все те чувства, что обрушились на него мощной лавиной, жестоко сметающей все на своем пути…***
…Эдвард проснулся и осознал, что все случившееся не больше, чем просто зловещий сон. Однако эта мысль не принесла и сотой доли облегчения. Кошмар был таким реалистичным, что он чувствовал, как судорога пронзала каждую клетку тела, пульсировала в венах, несясь с сумасшедшей скоростью по кровотоку, захватывая его всего в бездну отчаяния. — Это сон, только сон. Все в порядке, я здесь, рядом с тобой. Теперь все пройдет, все будет хорошо… — дрожащим голосом сбивчиво шептала Белла. Эдвард обхватил ее хрупкое тело руками, словно любимая могла спасти его, цеплялся за нее, как утопающий за соломинку. Одно только ощущение теплого, мягкого, нежного тела Беллы успокаивало, даря дурманящую радость забытья. Ее пальцы мягко перебирали его волосы, пробегали сквозь упрямые завитки, она касалась губами его макушки, целуя, шепча, заговаривая… Окруженный ее ароматом, Эдвард сходил с ума, чувствуя, как где-то в глубине нарастает непреодолимое желание обладать ею, делать своей вновь и вновь, будто это могло излечить его. Он не понимал, что делает, отчаянно нуждаясь в ней до боли. Теплые губы покрывали лицо Эдварда поцелуями, порхали вдоль скул, очерчивали линию подбородка, касались ямочек на щеках, пальцы гладили брови, прогоняя морщинки, бороздившие лоб. Белла утешала Эдварда, будто понимая, что спасает его от самого себя. Он чувствовал каждый изгиб ее манящего теплого тела через тонкую ткань его вчерашней рубашки, невесть как оказавшейся на Белле. Сейчас эта рубашка была единственной невыносимой преградой между ними. Порывисто, сумбурно, жестоко Эдвард сорвал ее с Беллы. Когда рубашка упала на пол, его глазам открылся весь простор ее тела, которым он владел безраздельно. С маниакальной жадностью Каллен впитывал в себя каждую черту, изгиб, плавную линию тела желанной, любимой женщины, жертвующей собой ради него. Белла была почти обнажена предо ним: в первых лучах утреннего солнца, просачивающегося сквозь занавески в комнату, ее фарфорово-сливочная кожа сияла, слегка подернутая россыпью мурашек, оттененная легкой розовой дымкой смущения. Белла еще не привыкла быть обнаженной перед Эдвардом, ее руки взметнулись к нежным округлостям груди, но мгновение спустя потянулись к Каллену. Ее руки, губы, тело будто звали его. Он с жадностью набросился на нее, пробуя на вкус, наслаждаясь ароматом, который усиливался в ямочках за ушами, прятался в изгибах локтей, сводил с ума на упругой плоти груди, отбирал последний крупицы разума дурманом потаенной женственности. Эдвард целовал, кусал, дразнил, забирал ее всю без остатка, оставляя красные следы на белизне кожи, причиняя боль, каждый его поцелуй обжигал. Целуя губы любимой, врываясь языком в тепло ее рта, Эдвард вновь и вновь узнавал Беллу, вспоминал, запоминал. В её сладкий вкус вдруг влился новый оттенок, он был солоноватым, едва ощутимым, дарующим новую гамму чувств. Ладони Каллена обхватили родное лицо. Он гладил большими пальцами щеки, подернутые розоватым, палевым, как лепесток розы, румянцем и говорил, как она нужна ему, прося отдаться, спасти, зная, что любимая не оттолкнет, не откажет… Эдвард обрушивал поцелуи на лицо Беллы, рисуя заново ее черты, захватывая мочку уха в жар рта, оттягивая, покусывая, обводя языком крохотную жемчужину ее сережки. Время от времени он ненадолго замирал, вслушиваясь в сбивчивое дыхание, ощущая дрожь ее тела, чувствуя, как с каждым вдохом вздымается грудь Беллы, выгибается ее поясница, как соприкасаются их бедра, разделенные лишь маленьким гладким кусочком кружева ее белья. Рука Эдварда устремилась к этой последней преграде, мгновенно снимая, отбрасывая в сторону, освобождая Беллу для него. Он исступленно гладил ее тело, сжимая пальцы, сдавливая, ощущая всю ее хрупкость, осознавая затуманенным сознанием, что, сдави он чуть сильнее — и драгоценная девушка сломается в его руках, как тончайший хрусталь. Но тело Эдварда было неподвластно разуму. Уткнувшись в грудь любимой, он целовал каждый миллиметр кожи, ощущая губами, руками ее персиково-бархатистую мягкость, прикусывая бусины сосков, перекатывая их, срывая приглушенные стоны с губ Беллы. Ее руки вплетались в пряди его волос, оттягивали их до боли. Белла вжималась в Эдварда, словно моля: «Еще… еще…». Она притягивала его к себе, подчиняясь заданному сумасшедшему ритму. Ладони Каллена крепко обхватывали ее точеную фигуру, пальцы пробегались вдоль ребер, отбивая на них рваный ритм эклектичной мелодии. Он приподнимал ее тело, желая больше, еще больше… Эдвард был ненасытен, как изголодавшееся животное. Его пальцы инстинктивно сжались на талии Беллы, царапнув кончиками ногтей чувствительную кожу, очерчивая прерывистую линию, стремящуюся все ниже — туда, где ему хотелось быть больше всего, туда, где ее вкус, запах, мягкость усиливались стократно. Белла, отдававшаяся Эдварду, была создана для него, чтобы спасти, помочь забыться, своей любовью унять его боль. Привстав на колени, он крепко обхватил ладонью изящную щиколотку Беллы, охватывая губами стопу, пробуя на вкус каждый пальчик, посасывая их, прикусывая покрытые алым лаком ногти, царапая подушечки пальцев, обжигая поцелуем мягкую пяточку. Резко согнув ногу в коленке, Эдвард устремился к любимой, накрывая ее своим телом, обволакивая собой, своим жаром, страстью, неутолимой потребностью в ней. Руки Беллы взметнулись к нему, обнимая, зовя. Ногти царапнули кожу, когда она пыталась сомкнуть ладони на его спине. С губ Каллена сорвался гортанный рык. Ее свободная нога обвила его бедро, вжимая в себя, словно говоря: «Я не могу больше ждать, не мучай!». Они сливались воедино быстро, стремительно, отдавая и забирая, впитывая друг друга, выпивая все до последней капли. Ладонь Эдварда скользила по ноге Беллы, закинутой на его плечо, задерживаясь на тонкой щиколотке, сжимая в прочные оковы. Он потерял разум, растворяясь в ней. С наслаждением слушал, как с ее покрасневших губ слетает сумбурный шепот, в котором смешивались стоны удовольствия и его имя. Каштановые локоны спутанной волной разметались по белой наволочке — в них прятались лучи солнца, высвечивая кроваво-красные пряди. Ресницы Беллы дрожали, будто пели в унисон с ее телом, с его телом. Она металась под ним, отдаваясь без остатка. Спустя сотню мгновений, Эдвард держал спящую Беллу в объятиях. Сейчас, уже полностью успокоившись, он с ужасом смотрел на следы своей безудержной страсти, смешанной с желанием заглушить душевную муку. Сливочная кожа Беллы была подернута красноватыми следами, повторяющими очертания его пальцев, в некоторых местах были видны красные следы укусов. Стоило Эдварду прикоснуться к ним, как он ощущал пульсацию пораненной кожи. В уголке ее рта была спрятана крохотная ранка, капелька запекшейся крови… Боже, это ее солоноватый вкус он ощущал! Все тело любимой было покрыто следами его боли, которую она забрала себе. Сквозь Эдварда прошла волна осознания того, что сотворил. Он стал мягко гладить ее голову, пропуская каждый спутанный локон сквозь пальцы, легонько целуя их, расправляя, распутывая. Лаская губами нежную кожу на лица Беллы, словно извиняясь, он очерчивал губами контур ее губ, прося прощения за боль у запекшейся ранки. Теперь Эдвард лелеял любимую в своих руках. Белла во сне откинулась на подушки, ее руки разжались, отпуская Каллена, дыхание было тихим, ровным. Он слышал каждый ровный удар ее сердца. Сейчас Эдвард мог просить прощения у ее тела. Он не обошел вниманием ни одну оставленную им метку, ни один укус, разглаживая, нежа, лаская, моля извинить его. Гладя обнаженное тело Беллы, всматриваясь в нее, осознавая, как сильно любит, он шептал, что такое больше не повторится. Оставив россыпь поцелуев вдоль всего простора обнаженного тела, Каллен вернулся к губам любимой, снова целуя, ощущая теплоту размеренного дыхания и гармоничную мелодию звуков ее сердца. Ладони Беллы коснулись его волос, пальцы закружили в бронзовых локонах. Эдвард кожей уловил, как изменился ритм ее сердцебиения, звук дыхания. Тихий голос пропел его имя, зовя к себе. Встретившись с омутами глаз Беллы, Эдвард увидел в них то, в чем нуждался больше всего: любовь, понимание, прощение и разделенную боль. Обняв ее, он перекатился на спину так, чтобы она с комфортом устроилась на нем. Белла всматривалась в его глаза. Эдвард видел, чувствовал, что она любит и принимает его — всего без остатка, зная всех его демонов. Любит и понимает: в ее силах изгнать их всех, пусть не сразу, но со временем — обязательно. Они смотрели в глаза друг другу, будто заново познавая всю глубину их чувств. Эдвард осторожно обнимал ее, боясь причинить даже каплю боли. Глаза обожаемой им женщины светились, в них плескались ласковые искорки, легкая улыбка скользила на губах, а ладони нежно гладили его лицо. В воздухе над ними витала новая волна страсти, но в ней уже не было места боли — все было расцвечено желанием, томлением, предчувствием, блаженством от медленного соития, когда тела и души сливаются в гармоничной музыке, в которой важна каждая нота. В залитой светом комнате, на большой кровати, в сбитых простынях они любили друг друга.***
Белла лежала на груди у Каллена, слушая чистый и уверенный ритм его сердца. Теперь она знала, что у счастья есть свое звучание — это стаккато сердцебиения любимого. Белла приподняла голову и, упершись подбородком в грудь Эдварда, взглянула на него. Он тут же ласково улыбнулся ей, но поперек лба все еще пролегала задумчивая морщинка. — Я люблю тебя, — медленно произнесла Белла, словно пробуя каждую букву на вкус. Она уже столько раз говорила эти слова Джейку, но только сейчас, с Эдвардом, поняла их истинное значение. — Я тоже люблю тебя, мой ангел, — отводя со лба Беллы прядь волос, прошептал Каллен. — Знаешь, я все спрашиваю себя: за что мне такая награда? Почему ты со мной, несмотря ни на что? А самое главное, что могу дать тебе взамен? — Себя и свою любовь. Мне большего и не надо. — подтянувшись на локтях, Белла запустила пальцы в его спутанные волосы и слегка оттянула их. — Никто и никогда не смотрел на меня так, как ты… Поверь, для женщины это много значит. Я чувствую себя самой любимой и желанной, единственной и неповторимой. Я счастлива, Эдвард. Поэтому не смей больше задавать мне такие идиотские вопросы! — Но эти кошмары, а вдруг я… — начал было Каллен, но она тут же закрыла ему рот ладонью. — Т-ш-ш… это неправда, ты ни в чем не виноват! Полиция же… — Белла, полицию можно купить. Живя в Чикаго, я не раз убеждался в этом! — поморщился Эдвард, убрав ото рта ее руку. — Но зачем? Кто стал бы подкупать полицию? — Мой дядя. — Каллен ненадолго замолчал, собираясь с мыслями. — Карлайл всегда был добрым самаритянином, считавшим, что каждый в этом мире заслуживает второй шанс. Он вполне мог бы пустить в ход все возможные способы, чтобы, скажем, не позволить упечь меня в психушку, даже если сам не был уверен в моей невиновности. Потому что я тоже заслуживал второй шанс на нормальную жизнь. — И давно в твоей голове поселилась эта жуткая мысль? Уж ни поэтому ли ты так холоден с Карлайлом и Эсми? — высказала свою догадку Белла. — Даже и не помню… уже очень давно это не дает мне покоя, как-то слишком резко тогда прекратились все мои мучения, допросы. Прошло уже столько лет, но каждый раз, когда я смотрю на дядю, все мои страхи обостряются, нервы звенят, словно натянутая струна. В голове начинает пульсировать навязчивая мысль: «А что, если это все-таки я?». Не знаю, Белла, как тебе объяснить, но мне действительно больно даже находиться рядом с Карлайлом. — Но, Эдвард, не проще ли было уже давно откровенно поговорить с ним, прояснив все раз и навсегда? — Я часто думал об этом, но если дядя все же заплатил копам за то, чтобы они сфальсифицировали результаты экспертизы, неужели он вот так вот возьмет и признается в этом? Конечно, Карлайл до последнего будет все отрицать! Но с другой стороны, я до судорог боюсь, что дядя скажет правду, которая вобьет последний гвоздь в крышку моего гроба, потому что я не смогу жить с мыслью, что это сделал я! — Эдвард замолчал и со свистом втянул воздух сквозь плотно сжатые зубы. — Но ты же не веришь в свою виновность? — с надеждой спросила Белла. — Не верю, — покачал головой Каллен. — Если бы верил, то давно сошел бы с ума. Но страх и сомнения всегда во мне, они подтачивают меня изнутри, рвут мне сердце на части. Боюсь, что это никогда не кончится, не отпустит меня, мне придется жить и умереть с этим. — Не говори так! — Белла взяла лицо Эдварда в ладони и посмотрела ему в глаза. — Теперь я с тобой. Вместе мы со всем справимся, вот увидишь! — Белла… — выдохнул Эдвард и мягко коснулся губами ее губ, вкладывая в этот поцелуй всю свою нежность и любовь, всего себя. Прервав поцелуй, он прижался лбом к ее лбу и и прошептал: — Ты права, у нас все получится. — Конечно, я права, — улыбнулась Белла. Она резко поднялась на ноги, стаскивая с Эдварда простынь и обматываясь ею, тем самым оставляя его обнаженным. С минуту Белла стояла на кровати, слегка пружиня ногами матрас и рассматривая тело Каллена, совершенство которого не портили даже шрамы. — Мне нужно домой, — закусив нижнюю губу, с сожалением проговорила Белла. — Сегодня же поговорю с Джейком. — Да, с этим нельзя тянуть, но это будет непростой разговор. Он никогда не поймет и не смирится с тем, что ты выбрала меня. — Эдвард поднялся с кровати и принялся неспешно одеваться. — Это уже его проблемы, — поджала губы Белла, натягивая на себя платье и стараясь при этом не дать простыне сползти. — Хорошо бы, если только его, — многозначительно заметил Эдвард, любуясь своей девушкой, которая выглядела невероятно трогательно в своей стеснительности. — Джейкоб слишком сильно любит себя, чтобы унижаться и опускаться до мести и мелкой подлости, — с сомнением проговорила она, пытаясь разгладить руками складки на помявшемся платье. — Ты считаешь это унизительным, а у Блэка может быть другое мнение на сей счет. Он вообще странный парень, — пожал плечами Эдвард. — Давай не будем больше о Джейке, — поморщилась Белла — Я и так жутко волнуюсь перед предстоящим с ним разговором. — Все будет хорошо. Если я мог бы, то был бы рядом с тобой в этот момент, но вы должны поговорить наедине, — Каллен притянул Беллу к себе и коснулся губами ее макушки, осторожно прокладывая дорожку из поцелуев от виска любимой вниз, к шее. — Мне нужно ехать. — Я сам отвезу тебя домой. Он еще раз вдохнул теплый, солнечный аромат ее волос и неохотно отстранился.***
Эдвард вел машину очень медленно, даже медленнее, чем того требовали дорожные знаки, хотя всю жизнь презирал тихую езду, гоняя порой как сумасшедший. Но сейчас Каллен намеренно оттягивал минуту расставания с Беллой. Будь его воля, он стал бы ее тенью и повсюду следовал за ней, но это было невозможно. К тому же Эдвард не хотел таким образом перекрывать Белле кислород, делать ее своей вечной заложницей. У нее всегда должен быть выбор и право на личное пространство, а еще капелька свободы… но только капелька. Эдвард остановился возле дома Беллы и взял ее за руку, переплетая их пальцы. — Знаешь, я никак не могу найти в себе силы, чтобы расстаться с тобой даже на какое-то время, — с ноткой грусти признался он. — Но мы ведь увидимся вечером? — с надеждой спросила Белла, заглядывая ему в глаза. — Не получится, сегодня я играю в ресторане, — с сожалением покачал он головой. — Но завтра — обязательно. — Я хочу послушать, как ты играешь. Возьмешь меня с собой? — кокетливо спросила Белла. — Сегодня там какая-то частная вечеринка, но при первой же возможности непременно возьму тебя с собой. — Каллен улыбнулся, наклоняясь к Белле, и медленно поцеловал ее, наслаждаясь каждой ноткой вкуса мягких, теплых губ. — Я люблю тебя, моя родная. — Я тоже люблю тебя. Так люблю! — Белла порывисто обняла Эдварда, обвивая его шею руками, однако тут же отстранилась от него. — Но нужно взять себя в руки и идти домой, иначе я так и просижу с тобой в машине до конца дня. — Хорошо, только позвони мне сразу же, как поговоришь с Блэком. Белла кивнула и вышла из машины, но прежде чем уйти, просунула голову в открытое окно и с самым серьезным видом произнесла: — Береги себя для меня! — Ты тоже, — улыбнулся Каллен и тронулся с места. Белла проводила взглядом удаляющийся автомобиль, затем достала из кармана мобильник и, морщась, словно от зубной боли, набрала номер Джейкоба. — Нам нужно поговорить. Приезжай ко мне прямо сейчас! — на одном дыхании выпалила она и нажала кнопку отбоя.