Сложно описать словами нежность… Это то, что невозможно передать… Это — чувства переходят в бесконечность… Это… хочется кому-то все отдать. Это… хочется вот так, без объяснений, Подарить частичку солнца и тепла… Это… хочется, стоя в тиши за дверью, Мыслью греть, не нарушая сна… Это… хочется коснуться, не касаясь, Это… хочется сказать, не говоря… Это… хочется, глазами улыбаясь, Посмотреть, чтобы в душе взошла заря… Это… хочется понять без объяснений, Это… хочется поверить без причин, И заполнить пустоту, что от потери… В душу свет пустить, ну хоть на миг один… Это… хочется по капле раствориться, Это… хочется от боли оградить. Ну а впрочем… я могу и ошибиться, — Это… просто невозможно объяснить.
Эдвард, не в силах сдержать улыбку, наблюдал за тем, как Роуз тащит на себе вверх по лестнице Эммета, не слишком убедительно пытавшегося сделать вид, будто ему не нужна чья-либо помощь. Глядя на этого парня, с самым серьезным видом бормотавшего что-то улыбающейся и постоянно кивающей в знак согласия Розали, он поймал себя на мысли, что успел полюбить его. И случись с ним сегодня что-то непоправимое… На этой мысли Каллена пробрал озноб, словно он неожиданно оказался под пронизывающим ледяным ветром. — Эдвард. — Ладонь дяди легла на его плечо, отвлекая от жутких мыслей. — Если ты позволишь, я все же посоветую тебе рассказать обо всем этом Чарли. Во-первых, он отец Эммета и имеет право знать, что его сыну угрожает опасность. А во-вторых, Свон — начальник полиции, а значит, может оказать вам реальную помощь… Сынок, я тоже хочу помочь вам хоть как-то. Не могу допустить, чтобы с вами что-то случилось, я не смогу… я… — он замолчал и с силой сжал его плечо. — Карлайл, прошу тебя, не суйся в это дело, — как можно тверже произнес Эдвард, не имея права впутывать во все это еще и его. Ни он, ни Эсми не должны были хоть как-то пострадать. — Эдвард… — В глазах Карлайла промелькнуло что-то едва уловимое. Может быть, обреченность? Или тоска? — Нет, послушай, — поспешно перебил его Эдвард, — все это слишком опасно, ты же сам видишь. Только представь, что будет с Эсми, если с тобой случится беда! Они открыто посмотрели друг другу в глаза, кажется, впервые за много лет. Эдвард всегда знал, что Карлайл любит его — сейчас это открыто читалось во взгляде. Глядя на дядю, Эдвард вдруг поразился тому, с какой легкость все эти годы он и Роуз отвергали тот факт, что Карлайл с Эсми были их единственными родными людьми, отдавшими им без остатка все, что у них было, ничего не получая взамен. Даже простого «спасибо». — Карлайл… — тихо сказал Каллен, положив руку ему на плечо. И вдруг замолчал, не находя в себе силы продолжить сложившуюся в голове фразу о том, как много они с Эсми значат для него. Но, кажется, тот понял без слов: он притянул Эдварда к себе и крепко обнял, похлопав по спине. — Я знаю, — так же тихо ответил Карлайл, прежде чем отпустить его. — А теперь иди, ты нужен Белле. Черт возьми, Белла! Его маленькая, хрупкая девочка, пережившая сегодня настоящий кошмар! Эдвард поспешно кивнул Карлайлу и подошел к Белле, все еще сидящей в кресле. — Пойдем наверх, моя родная? — прошептал он и подхватил ее на руки, не дожидаясь ответа, которого, впрочем, и не последовало. Он поднимался вверх по лестнице, мягко прижимая к себе всхлипывающую Беллу. Всю дорогу его смелая девочка бормотала что-то о своей неуклюжести и зачем-то постоянно извинялась. — Т-ш-ш, моя хорошая, не надо, — шептал ей на ухо Эдвард, оставляя легкие поцелуи на нежной, почти прозрачной коже ее шеи и чувствуя, как под его губами бьется тонкая синеватая венка. Остановившись у своей старой спальни, Каллен открыл дверь боком и внес Беллу. Ему стоило больших трудов разжать ее пальцы, вцепившиеся в ворот его рубашки. Она не желала его отпускать. Окинув взглядом Беллу, съежившуюся на краешке кровати, Эдвард вновь ощутил волну всепоглощающей боли и вины. Он хотел подарить ей красивый вечер, а все обернулось грандиозным дерьмом. Опускаясь перед Беллой на колени, Эдвард отмечал каждую ее царапину, ссадину, измятое грязное платье, которое будто с упреком кричало ему: «Ты виноват, виноват, виноват!..». На тонких руках, худых запястьях любимой были видны кровоподтеки. Взгляд Эдварда заскользил вниз, к ее ногам… Увидев изорванные чулки и исцарапанные коленки, он сжал руки в кулаки от бессильной ярости — не уберег! — Маленькая, тебе надо обработать раны, я сейчас, — тихо сказал Эдвард, оставляя Беллу ненадолго. Вернувшись с аптечкой, он увидел, что она осталась сидеть в той же позже, на том же месте. Только руки сжала в замок. Как можно нежнее, Эдвард скатал с ее ног чулки, аккуратно расстегивая замочки подвязок. Когда холод перекиси коснулся ссадины, Белла зашипела от боли. Она заплакала, и одна слезинка упала на руку Эдварда. В этот момент он почувствовал, как его накрывает волна испепеляющей нежности, словно крохотная капля ее слезы привязала его к ней еще сильнее, чем прежде. Обработав раны на второй ноге, Эдвард замер, рассматривая Беллу в темноте спальни: бледная кожа слегка светилась каким-то таинственным, почти волшебным светом, на щеках мерцали бриллиантовые дорожки выплаканных слез — не такой он хотел видеть Беллу в этот вечер. Ему хотелось подарить ей мир, сделать счастливой, слышать искрящиеся переливы ее смеха, смотреть в глубокие глаза и видеть там танцующие смешинки. Но выходило иначе. Пока иначе. Руки Эдварда гладили израненные ноги Беллы мягко, деликатно, замирая у каждой ссадины и очерчивая ее, словно прося прощения. Он легонько дул на каждую ранку, оставляя возле нее поцелуй. Нежа ноги любимой в своих руках, Эдвард упустил тот момент, когда она положила ему на плечи ладони, склонила к нему голову и прошептала: — Люби меня, прошу… Кончиками пальцев Эдвард коснулся подбородка Беллы, приподнимая ее голову так, чтобы взглянуть ей в глаза. Несколько коротких мгновений они смотрели друг на друга, безмолвно признаваясь в любви и нежности, выражая заботу и преклонение, обожание и потребность. Белла протянула к Эдварду руки, хватая за рубашку, порывисто, быстро, почти отчаянно расстегивая пуговицы. Он коснулся ее руки, останавливая: — Не надо, маленькая, позволь я все сделаю сам. — Эдвард разжал ее ладони, оставив по поцелую на каждом пальце. Она мгновенно расслабилась, безропотно подчиняясь его просьбе. Каллен медленно ласкал ее ноги, нежил поцелуями хрупкие щиколотки, слегка покусывал пальчики, щекотал пятки, скользил губами вдоль стопы, устремляясь вверх, к израненным коленям. Целовал, едва касаясь губами каждой царапины, слегка дул на них, отчего на сливочной коже расцветали россыпи крохотных мурашек. Обхватив ладонями округлые бедра, Эдвард выводил только ему одному ведомый узор на их упругой мягкости, добавляя акценты губами, видел, как нежная кожа оттаивает под его лаской, окрашиваясь в розовый цвет, подобный самому красивому румянцу. Белла откинулась на постель. Ее пальцы захватили в свой плен синий атлас покрывала, терзая его, сминая, словно требуя чего-то. С губ слетали бессвязные звуки, в которые загадочным образом вплеталось «Эдвард». Только Белла произносила его имя так, что сердце в груди Каллена начинало петь, словно его имя, омытое ее голосом, было самым важным, что он когда-либо слышал. Осторожно Эдвард обнажал тело Беллу, наблюдая, как она предстает перед ним в первозданной красоте. Сиреневая тафта ее платья поддавалась его рукам, как любящая женщина подчиняется мужчине. Маленькие крючки сдавались пальцам. Расстегивая их один за другим, он не забывал оставлять поцелуй на открывающемся взору великолепии мягкой кожи. Иногда Эдвард встречался с чем-то гладким, атласным, его взору открывался кусочек кружева, маня, призывая раскрыть весь его затейливый рисунок. Белла выгнула спину, помогая ему снять сиреневую тафту. То, что было спрятано под ней, захватывало дух — точеное тело Беллы было облачено в самое пикантное белье, что Эдвард когда-либо видел. Каждый изгиб был подчеркнут кружевными и атласными полосками ее корсажа, а тонкие косточки подчеркивали элегантные изгибы, делая их еще более манящими. Каллен очерчивал губами узоры кружев, обводил языком атласные ленты, захватывал зубами косточки корсажа сквозь тончайший кружевной простор. Он чувствовал тепло и мягкость кожи любимой, слышал, как трепещет ее сердце; оно отбивало звенящий ритм, словно цимбалы пели в руках танцовщицы, подчиняясь ловкости ее рук, сплетая мелодию восточных звуков. Шитье белья загадочным образом переплеталось с атласом, устремляясь вниз тела, словно зовя Эдварда. Но прежде он должен был отдать дань упругой мягкости груди Беллы. Слегка поддев кончиком пальца гладкую чашечку лифа, Каллен оттянул ее, приоткрывая сливочную кожу и выпуская на волю розовый сосок, расцветший подобно розовому бутону. Обхватив его губами, перекатывая, сжимая, отпуская и точно зная, как нравится Белле, он читал ее тело, вызывая отклик каждым своим действием. Белз раскинулась на синеве покрывала, ее голова запрокинулась, а каскад спутанных каштановых волос разметался подобно шелковому водопаду, в котором искрились золотистые, медные и почти черные пряди. Губы Эдварда скользили вдоль шелковых вставок на боди любимой, стремясь вниз. Ладонь ласкала ее естество сквозь полупрозрачное кружево, которое почти не создавало преград: сквозь него Эдвард ощущал каждую складочку, возвышение и углубление, чувствовал ее жар, зовущий его, просящий утолить потребность Беллы в его ласках. Когда его губы сменили руку, Белла протяжно застонала. Язык Эдварда очерчивал все изгибы ее естества сквозь паутину кружева. Он знал: нужно расстегнуть три крохотных застежки, создававшие преграду между его губами и манкой плотью Беллы, но намеренно оттягивал этот момент. Его руки властно удерживали дрожащее ее тело, она металась под его руками. Бессвязное бормотание, мольбы, его имя — все смешивалось в тех звуках, что слетали с ее искусанных губ. Пальцы Беллы то вцеплялись в его волосы, подтягивая все ближе и ближе к себе, то разжимались — ее руки безвольно падали на постель, отдаваясь, сдаваясь. Когда терпеть не было сил, одним движением Эдвард расстегнул три заветных крючка, слегка потянул кружева, оставляя их на талии Беллы, обнажая ее для себя, чтобы повести к экстазу. Его губы сомкнулись на вершине естества любимой, а пальцы выводили дразнящие круги вдоль складок, мягко поглаживая их, легонечко сжимая, язык повторял движения пальцев — Эдвард был окружен ароматом Беллы, который усиливался с каждым его движением. Легкой удар кончиком языка по розовой вершине, и протяжный стон слетел с губ Беллы. Пальцы Эдварда обволакивал жар ее лона, которое пульсировало, сжималось: любимая балансировала на тонкой грани реальности и блаженства. Отстранившись лишь на несколько коротких мгновений, чтобы избавиться от своей одежды, Эдвард снова устремился к Белле — она распахнула руки, обнимая его. Кончики ее пальцев порхали вдоль его спины, слегка щекоча, ногти едва ощутимо царапали кожу, оставляя почти незаметный след, исчезавший спустя пару мгновений. Ноги обхватывали его талию, сцепляясь в замок, скользя вдоль ягодиц, лаская его, надавливая пятками, словно говоря: «Медлить нет смысла». Приподнявшись на локтях, Эдвард обхватил ладонями лицо Беллы, большим пальцем обвел контур губ, которые тут же приоткрылись и схватили его в свой плен. Легкое посасывание, дразнящий язычок, умелые прикосновения — блаженство… Миллионы его поцелуев, тысячи порхающих прикосновений ее рук, мириады приглушенных звуков, слетающих с их губ, сливающихся в гармоничную линейку звуков. Белла была подобна самой изысканной сладости, и Эдвард терял разум от присущего только ей аромата, сотканного из свежести полевых цветов, орошенных утренней росой, едва ощутимых ноток майский роз и сладости фрезий; от гладкой кожи, шелка волос и теплоты дыхания; от глубины ее души и открытости сердца — все это было его, созданным для него. Как он сам был создан лишь для нее. И сейчас их тела сливались воедино, подобно тому, как сплетаются кусты жасмина с дикими розами, образуя неразделимый тандем. Маленькая, хрупкая, любимая женщина, распростертая под Эдвардом, отдающая ему всю свою страсть и любовь, была самым совершенным, что он когда-либо видел. Эмоции захлестнули его всего. Не осталось никаких мыслей — только ощущения: паутинки прикосновений, дурман поцелуев, обреченность слов и признаний, нега воссоединения двух половинок… Их разделенные души вновь обретали друг друга, чтобы связаться навеки.***
Эммет был таким тяжелым, большим… нет, он был огромным! Фигура Розали почти полностью была скрыта его телом, когда она тащила любимого наверх, в свою старую спальню в доме дяди. Эммет возмущался, что может дойти и сам, но стоило ей отпустить его, как он тут же начинал подозрительно быстро заваливаться набок, так что Роуз, махнув рукой на все его протесты, поддерживала Эммета, как могла. С горем пополам они добрались до места назначения, где она с облегчением усадила свою драгоценную ношу на кровать. Эммет принялся неловко стаскивать с себя остатки рубашки — с его губ слетали шипящие звуки, на лице отражалась вся гамма испытываемой им боли. В этот момент Розали хотелось сделать все, чтобы забрать боль любимого себе, ей было не привыкать к ранам, крови, боли, ощущению того, что твое тело истерзано… В ее голове вихрем пронеслись страшные воспоминания, которые она торопливо отодвинула: сейчас было не время жалеть себя. Подняв на нее глаза, Эммет ободряюще улыбнулся, стремясь показать, что все не так уж и плохо, но вышло не слишком убедительно. Перевязанный Эммет казался беззащитным, почти мальчишкой, словно за короткое время растерял всю свою браваду. Сейчас Розали хотелось только ласкать, жалеть, извиняться и просить прощения за то, что втянула его во все это, за то, что полюбила его, за то, что не желает отпускать его ни на один, даже короткий, миг. Роуз был нужен он и только он, словно в его объятиях я была цельной, нетронутой, по-настоящему живой. Эммет давал ей ощущение покоя, подернутого туманом страсти и влечения. Лишь обретя его, Роуз поняла: жизнь не закончилась в тот день, когда ее тело и душа были растерзаны. Да, она и прежде упорно собирала разрозненные останки себя самой, но склеить их смогла только в тот день, когда обрела Эммета. Розали хотелось ежесекундно гладить самого родного ее сердцу мужчину. Она желала целовать его всего, проговорить каждой ранке, что просит у нее прощения, шептать в его губы, как сильно любит, желает, нуждается в нем. Руки Роуз торопливо расстегнули пуговки на блузке, скидывая ее с плеч, шуршание молнии ознаменовало потерю юбки, щелчок крючка прокричал о расставании с лифом, тихий шелест кружева бормотал о том, что она полностью обнажена пред любимым. В первые секунды Эммет с недоумением смотрел на Розали широко распахнутыми глазами, словно спрашивая, что же она творит. Но Роуз не позволила ни единому звуку слететь с его губ, накрыв их своими, даря первый обжигающий поцелуй, в который вложила все то, что испытывала в этот момент. Она узнавала Эммета заново: раньше их близость была другой, именно он нежил ее в своих руках, лаская губами, ладонями, теплым дыханием, шепча, как она дорога, любима, бесценна. Сегодня они поменялись ролями. Розали хотела быть той, кто ведет, направляет, отдает, не прося ничего взамен. Легкое движение, едва ощутимое касание к здоровому плечу — и Эммет распластался на темно-зеленом покрывале. Роуз целовала его грудь, кружа губами вдоль каждого следа от произошедшего, пальцы поглаживали контур белых бинтов — она дышала им, словно хотела забрать его всего, впитать в себя. Уткнувшись носом в шею там, где была еще одна ссадина, Розали прерывисто прошептала: — Люблю, я так сильно люблю тебя. Ее слова отозвались дрожью в его теле. Разгоряченной кожей, она чувствовала, как сердце Эммета бешено отбивает стройный ритм. Ее ладонь скользнула на его грудь, накрывая, легонечко надавливая, словно говоря сердцу: «Успокойся, слышишь? Успокойся…». На ее талию легла ладонь здоровой руки Эммета — он с силой прижал Розали к себе, намереваясь перехватить инициативу. Наивный! Эммет еще не понял, что он ее, и в эту ночь она будет безраздельно любить его, доставляя удовольствие не только телу, но и душе, она буду преклоняться пред ним, отдавая дань всему тому, что он сделал для нее. Кожа к коже, дыхание, опаляющее каждую клетку, сбившийся шепот, торопливые руки, стремящиеся охватить все сразу, но задерживающиеся на каждом кусочке обнаженной кожи. Пальцы Розали обвели контур его груди, ноготок, дразня, задел сосок, сорвав шипящий стон удовольствия с губ Эммета — это было как одобрение. В одно мгновение ее пальцы сменили губы. Она ласкала его грудь, твердый пресс, медленно и почти коварно повторяя каждый изгиб его мышц, идя по дорожке волосков, что прятались под ремнем его брюк — ненужной деталью, которую ее руки торопливо убирали. Ловко и быстро расстегнув пряжку, Розали одним движением стащила с Эммета брюки — теперь он был полностью обнажен, не было никаких преград между их телами. Ее ладони упирались в его упругие бедра, с легким, но ощутимым надавливанием она скользила руками вдоль ног любимого, устраиваясь на коленях. Волна дрожи окутала его тело, когда губы Розали заскользили вдоль его длины. Ритмичные поступательные движения плавно, но уверенно, мягко, но чувствительно, вверх-вниз; отпустить и вновь захватить в плен губ, оставить легкий поцелуй на самой чувствительно точке его плоти и вернуться к мягкой коже; чуть сильнее сдавить зубами, очертив вновь всю длину, и сорвать безрассудный стон с губ Эммета; почувствовать, как его пальцы зарываются ей в волосы, перебирая пряди, направляя, поощряя… Розали снова и снова обвивала его губами, оставляя легкомысленные дразнящие поцелуи то там, то здесь, а затем уже овладевала им всем, давая понять: она подведет его к самому краю. Когда дрожь охватила тело Эммета, а рука, ласкающая волосы Розали, замерла, она услышала сдавленный шепот: — Роуз, иди ко мне… Ее не нужно было просить дважды. Она подняла глаза и встретилась с его затуманенным желанием взглядом — он звал ее к себе. В этот миг Розали почувствовала какую-то незримую связь, что парила между ними, подобно разряду тока. Большая, но удивительно мягкая и нежная ладонь погладила ее лицо, палец коснулся распухших губ. Розали незамедлительно обхватила его губами, слегка касаясь языком, немного кружа и посасывая, зная, что это сводит Эммета с ума. Немного ласк, чуть-чуть оттянутого удовольствия, новая просьба, почти мольба… Тело Роуз медленно заскользило вверх, оставляя несколько острых влажных поцелуев на обнаженной груди Эммета. Ему было достаточно одной руки, чтобы уверенно обхватить ее талию. Теперь он дарил порхающие поцелуи на каждом кусочке кожи, до которого мог дотянуться. Ловкий маневр руки, сжимающей ее ягодицы, — и она захвачена им… ритм, движение, медленное владение друг над другом. Одна ладонь Розали упиралась в грудь Эммета, другая ласкала его лицо, очерчивая контур губ. Стоило ей коснуться чуть приоткрытого рта Эммета, и пальцы были захвачены в теплый плен его рта. Это сводило с ума, вознося в небо, Розали казалось, что она качаясь на волнах вместе с любимым. Их тела, став единым целым, двигались в унисон. Роуз опутывала Эммета собой, подобно тому, как нити опутывают тесьму, сплетая затейливый сложный узор. Обоюдный стон, пересеченная черта, падение в пропасть, умирание и воскрешение — вместе, едино, одномоментное воссоединение тел и душ. Розали не помнила, как их сморил сон, а когда снова открыла глаза, за окном уже мерцали первые робкие лучи солнца, ознаменовывая собой рассвет. Она была прижата к Эммету, его здоровая рука обнимала ее так крепко, что, казалось, еще немного, и она будет раздавлена им, но жар его объятий был самым желанным, жизненно необходимым. Во сне Эммет что-то неразборчиво бормотал, его губы то обиженно сжимались в тонкую линию, то расслаблялись, и по ним скользила легкая улыбка. Роуз осторожно коснулась ямочки на щеке Эммета, шепча: — Я люблю тебя, мой герой… Пара мгновений упоительного созерцания дорогого лица, и волна легкой паники накрыла Роуз: она вспомнила все то, что случилось накануне. Освободившись от объятий Эммета, Розали осмотрела все его раны и облегченно выдохнула, когда поняла, что все хорошо: бинты чистые, ссадины не кровоточат. Умиротворение снова накрыло ее. Аккуратно, чтобы не разбудить Эммета, она устроилась у него под боком, чувствуя себя не только любимой, но защищенной. Уже засыпая, замутненным сознанием она услышала: — Роуз, я люблю тебя.***
— Итак, что мы имеем? — ни к кому конкретно не обращаясь, задумчиво спросил Джаспер, чертя карандашом в блокноте замысловатые узоры. — Одну кровожадную особу, одного наркомана-извращенца и одного рогоносца, пылающего жаждой мести. — И одного идиота, которому все нипочем, — добавил Каллен, бросая на Эммета уничтожающий взгляд, на что тот лишь передернул плечами и демонстративно отвернулся к окну. — Эдвард, давай вернемся к этому вопросу позже, — с нажимом проговорила Роуз, поглаживая Эммета по спине. — Отлично! Давайте поговорим об этом, когда его снова подстрелят! — пылая праведным гневом, воскликнул Каллен. Он собрался вскочить с дивана, но Белла, положив ладонь ему на колено, удержала его на месте. — Эд, я полностью разделяю твое мнение, но давай сначала я расскажу все, что мне удалось выяснить, ладно? — Джаспер перестал водить карандашом по бумаге и засунул его за ухо. — Конечно, начинай, — коротко кивнул Эдвард, доставая из кармана пачку сигарет. — Итак… Джеймс и Виктория. Никто о них ничего не слышал с тех пор, как после… хм… того, что с вами случилось, за эту парочку наконец всерьез взялась полиция. Им пришлось поспешно удирать из Чикаго. Где сейчас Виктория и Джеймс — неизвестно, но их по-прежнему разыскивает ФБР. — Не удивлюсь, если эта мразь уже давно сдохла от передоза, — усмехнулся Каллен. — Вполне возможно, — пожал плечами Джаспер. — Но я бы не исключал вероятность того, что стрелял кто-то из них. — И Джеймс, и Виктория — прекрасные стрелки, так что никто из них не промахнулся бы с такого расстояния. К тому же, если бы они ждали меня, простым выстрелом, скажем в голову, я бы не отделался. — Эдвард снова усмехнулся и сплел их с Беллой руки, заметив как та вздрогнула на его последней фразе. — Если только промахнулись намеренно, — резонно заметил Джаспер. — У меня тоже была такая мысль. Но давай пока оставим наших старых «друзей» и перейдем к Райли Бирсу. — Интересный экземпляр. — Джас, заглянув в свой блокнот, откинулся на спинку дивана и положил ногу на ногу. — Разбогател, что называется, вдруг. По официальной версии сколотил состояние на биржевых торгах, но лично я сильно сомневаюсь в ее правдивости. Легальный бизнес имеет несколько направлений, криминальный же тщательно замаскирован, так что полиции к нему не подкопаться. В основном, это наркотики и оружие, но проворачивает Райли все через подставных лиц, и вообще, действует осторожно и с умом, в отличие от того же Джеймса. Тем не менее, все всё знают. Вот только доказать ничего не могут. В криминальных кругах его побаиваются и стараются не вступать с ним в конфликты, потому как слывет Бирс весьма опасным извращенцем, наподобие нашего Джеймса. Но если последний действует в основном под кайфом, то первый — хладнокровно и продуманно. — И как тебя только угораздило связаться с его женой? — спросил Эдвард, обращаясь к Эммету. — Если бы я только знал, что это жена Райли Бирса, — сокрушенно покачал головой тот. — Ни в жизнь бы не связался. — Кстати о жене, теперь уже бывшей, — покусывая кончик карандаша, продолжил свой рассказ Джаспер. — Сразу после развода, то есть месяц назад, она села на самолет до Мюнхена, прошла там таможенный контроль и… растворилась в воздухе! По крайней мере, ни в одну гостиницу бывшая миссис Бирс не заселялась и своей кредиткой нигде не расплачивалась. Выводы делайте сами. — А какая версия у полиции? — поинтересовался Эдвард. — Никакой, — пожал плечами Джас. — Ни родственников, ни близких друзей у дамочки не было, поэтому в полицию никто не обращался. Но это уже не первый случай, когда неугодные Райли люди просто бесследно исчезают. — Значит, все-таки Бирс явился по мою душу, — убежденно проговорил Эммет, разглядывая свои руки, сцепленные в замок. — Вероятно, хотя палить в кого-то посреди улицы — тоже не его стиль, — с сомнением произнес Джаспер. — Следовательно, мы вернулись к тому, с чего начали, — подвел неутешительные итоги Каллен. На какое-то время в комнате воцарилась тишина, нарушаемая лишь равномерным тиканьем часов и нервным постукиванием об пол босой ноги неугомонной Элис. Белла вглядывалась в хмурое лицо Эдварда, пытаясь угадать, о чем тот напряженно думает. За последние четыре дня, прошедшие с того злополучного вечера, она, вовлеченная в бесконечные жаркие споры Эммета и Эдварда, сумела побороть свой страх. У нее попросту не осталось сил бояться. Сколько Белла ни думала о происходящем, она никак не могла принять чью-то сторону в этом противостоянии: доля истины была как в словах ее брата, так и в словах Каллена. — Эммет, тебе нужно уехать куда-нибудь на время, — властным тоном произнес Эдвард, нарушая затянувшееся молчание. На этой фразе Белла мысленно застонала и впилась ногтями в ладонь Каллена, но тот никак не отреагировал на это, продолжая сверлить тяжелым взглядом Эммета. — Может, хватит уже в тысячный раз повторять одно и то же?! — прорычал тот. — Я уже говорил тебе и повторяю снова: я не собираюсь бежать куда-то, сломя голову, не собираюсь забиваться в нору, словно крыса! — Что ж, умирать или жить — это дело твое, — раздраженно передернул плечами Каллен, — но, оставаясь здесь, ты подвергаешь опасности Роуз и Беллу. А если с ними что-то случится… — Я все равно не оставлю Эммета! Если он уедет, я поеду с ним! — резко перебила его Розали. — Ты знаешь, — уже более спокойным тоном начал Эммет, — я много думал об этом в первый день после случившегося и понял, что не смогу бегать, прятаться, жить, постоянно оглядываясь на каждого прохожего за спиной. Бояться собственной тени и вздрагивать от каждого хлопка на улице — не по мне. Это не жизнь, Эдвард, и тебе, как никому другому, известно об этом. В свое время ты тоже не стал бежать далеко — просто вернулся домой, не думая, что найти тебя здесь не составит труда. Если выбирать между таким существованием и смертью, то я выбираю последнее. — Я просто не хочу, чтобы кто-то… пострадал… — тихо, с запинкой пояснил Эдвард, обреченно покачав головой. — Прошло четыре дня, а ничего не происходит, — почувствовав, что Каллен начинает сдаваться, более воодушевленно продолжил Эммет. — Все это время вы жили своей обычной жизнью. Я тоже не отсиживался дома, а вчера ночью, когда Розали уснула… — Эммет на секунду замолчал, бросив на любимую виноватый взгляд. — Я вышел на улицу и бродил там часа два. Я плутал в темноте, покрываясь липким потом и мурашками, каждую долбаную минуту ожидая, что вот сейчас… нет, сейчас… Но я знал, что должен переломить себя… и я смог! — Ты просто псих, — улыбнулся Эдвард. — Возможно, — улыбнулся в ответ Эммет. — К тому же, нельзя исключать вероятность того, что это был не Бирс, а Джеймс. — Я думал об этом, — вмешался в их диалог Джаспер. — И мне пришла в голову мысль, что всем нашим девушкам лучше на месяц-другой уехать из города. — Нет! — хором воскликнули те, вмиг встрепенувшись. — Тогда, почти три года назад, — прищурившись, заговорила Элис, — я поклялась себе, что это первый и последний раз, когда я от кого-то бегу. Я знаю… я чувствую, что ни со мной, ни с моим ребенком ничего не случится, поэтому буду жить так же, как жила месяц, неделю назад! Я не собираюсь менять свои планы из-за какой-то мрази, которая, возможно, добивалась как раз того, чтобы заставить нас трястись от страха, постепенно превращаясь в параноиков! — Элис замолчала, чтобы отдышаться, но тут же добавила, растянув губы в улыбке: — Кстати, кое у кого через два дня день рождения. — Да ты чокнутая, как я посмотрю! — задохнувшись от возмущения, воскликнул Эдвард, вскакивая с дивана. — Все отменяется! Очнись, мать твою! В нас стреляли! — Каллен приблизился к Элис и пощелкал пальцами возле ее лица. — Ну да! Давайте не будем отмечать твое день рождения, через месяц — мое, затем день рождения Беллы, потом День Благодарения, Рождество, Новый год и так далее! — Эммет тоже вскочил на ноги, возмущенно всплеснув руками. — Да такими темпами ты можешь и не дожить до своего дня рождения! — злобно рассмеялся Каллен, ткнув указательным пальцем Эммету в грудь. — Значит, такова моя судьба! — не растерявшись, парировал тот. — Как ни беги, Эдвард, все равно случится то, что должно случиться, — твердо произнесла Белла, все это время молча наблюдавшая за происходящим. — Полностью согласна! — вставила свое слово Розали. — Джас? — с надеждой в голосе спросил Каллен, поворачиваясь к другу. — Если все равно никто не собирается уезжать или отсиживаться дома, то я просто не вижу смысла не ехать на пикник, — после небольшой паузы осторожно ответил тот. — Охренеть! Да меня окружают одни сумасшедшие! — хватаясь за голову, прорычал Эдвард. — Не будь параноиком, — сквозь зубы процедила Роуз. — Но нужно быть готовыми ко всему, — выразительно изогнув брови, добавил Джаспер. — Кстати, я вчера расчехлил свой Beretta и немного пострелял. — Ну и? Как всегда, десять из десяти? — не без интереса поинтересовался Каллен, все еще звеневшим от гнева голосом. — Один раз промазал, — раздосадовано хлопнул ладонью по коленке Джаспер. — Завтра тоже надо будет пострелять по мишеням, — поморщился Эдвард. — Я отлично стреляю! — не без гордости заявил Эммет. — По железным банкам? — рассмеялся Каллен и, враз посерьезнев, добавил: — Эммет, ты просто не представляешь, насколько трудно убивать, даже если от этого зависит твоя собственная жизнь. — Первые раза два-три, — уточнил Джаспер. — Нет, всегда, — покачал головой Каллен. — Мне — нет, — пожал плечами Джас. — Друг, ты просто ужасный человек, — улыбнулся Эдвард. — Я знаю, друг, — на полном серьезе ответил тот. Каллен стер с лица улыбку и, обменявшись с Джаспером взглядами, коротко кивнул. Но тут же снова натянуто улыбнулся и нарочито беззаботным голосом спросил, окидывая взглядом присутствующих: — Значит, природа, палатки, сосиски на костре и стая москитов? — Так точно! — едва не хлопнув в ладоши, воскликнула Элис. Остальные же просто закивали в знак согласия. — Что ж, — подвел итог Эдвард, обнимая за плечи Беллу, — день рождения, так день рождения… Даже если оно станет последним в моей жизни.