Рисунок

      — Эй, Куросаки, ты на сегодняшнюю вечеринку идёшь? — cпросил Ренджи, входя в их комнату в общаге.       Они вместе учились в Токийском Университете: Абарай на юриста-адвоката, а Ичиго на медика-хирурга, нейрохирурга. Парни с первого курса жили вместе и по праву считали друг друга лучшими друзьями. Абарай Ренджи — высокий, в меру накаченный, красноволосый парень с причёской-ананасом на голове, непонятными татуировками на теле и тоннелями в ушах. Несмотря на свою внешность, он был очень добрым, миролюбивым и верным, а за своих друзей он был готов в клочья разорвать любого. Весёлый и непосредственный, прямолинейный и честный, он был не обычным, и Куросаки уважал его за это, а ещё за то, что Ренджи всего добился сам. Родители бросили его, когда мальчику было всего пять, и Абарай рос в интернате, каждый день сражаясь за свою жизнь, мечту и будущее. Он вырвался наверх без чьей-либо помощи, всего добился своими силами. Представить себе юриста с такой внешностью было сложно, но у парня был настоящий талант к юриспруденции и ему сулили прекрасное будущее в этой профессии, если, конечно, он хоть немного изменит свою внешность. Куросаки Ичиго — девятнадцатилетний парень с ярко-рыжими волосами, карими глазами, смуглой кожей, в меру мускулистым телом и ростом метр восемьдесят пять. Он остался один в четырнадцать лет. Сначала умерла мама. Она была художницей, но умерла совсем не эстетично — её сбила машина. Ичиго тогда было семь. Тогда он, его отец, брат-близнец и две младшие сестры надеялись, что, пережив эту трагедию, они смогут стать счастливыми, чтобы мама, глядя на них с небес, гордилась и улыбалась. Тогда маленький Куросаки даже не представлял, что для него испытания только начинаются. Ровно через семь лет в день смерти мамы судьба на той же дороге отняла у него остальную семью. Ичиго задержался в школе, Хичиго с утра было плохо, и он остался дома, поэтому рыжий в школу пошёл один, хотя, несмотря ни на что, они всё равно собирались все вместе на могилу к маме. Куросаки позвонил отцу и сказал, чтобы они без него ехали, а он сам доберётся, чтобы не задерживать остальных. Он-то добрался, только никого из его родных на кладбище не оказалось, телефоны не отвечали, но Ичиго решил, что они застряли в пробке и там плохая связь. Только вот звонок отца оказался не звонком отца, а звонком полиции с его телефона. Ему сказали, что вся его семья мертва, и только брат всё ещё борется за жизнь. Их машину с двух сторон раздавили две другие из-за неисправного светофора на перекрёстке. Сидя рядом с умирающим братом, Ичиго не мог и не хотел во всё это верить. Хичиго умер тем же вечером, не приходя в сознание. Теперь в этот день Куросаки ездил на пять могил, которые были рядом. После смерти семьи его воспитывал крёстный. Урахара Киске любил крестника, но, будучи учёным, очень мало уделял ему времени. В итоге, после окончания школы в родном городе парень сам поступил в Токийский Университет, переехал в столицу, подрабатывал вместе с Ренджи барменом в ночном клубе и был одним из лучших студентов Университета. — Нет, мне есть чем заняться, — улыбнувшись, отозвался Ичиго, возвращая взгляд к своему альбому. Он любил рисовать, но Ренджи, Рукия, Урахара и Йоруичи были единственными, кто видел его творения. — Вау! Это Бьякуя? Невероятно, он в жизни-то красивый, но тут... это нереально, — восхищённо произнёс Абарай, разглядывая почти готовый рисунок. Кучики Бьякуя преподавал у них культурологию и был старшим братом Кучики Рукии, которая была лучшей подругой Ичиго и девушкой Ренджи. Маленькая с виду брюнетка была чертовски сильной как морально, так и физически. Добрая и нежная, она обладала несломимой волей и жёстким характером. — Эй, он же ещё не закончен, — наигранно-возмущённо ответил Куросаки. Абарай улыбнулся, глядя на аккуратный рисунок. Он всегда восхищался талантом своего друга. Ичиго умел видеть красоту в людях и переносить это видение на бумагу. Его рисунки всегда получались невероятно красивыми и живыми. Глядя на людей, ты мог услышать их голоса, в глазах прочесть мысли; видя пейзажи, ты слышал шум прибоя, шелест трав и деревьев, щебетание птиц. Все картины дышали и говорили с каждым, кто на них смотрел. — У тебя невероятный талант, Ичи. Парень улыбнулся. Этот дар ему достался от матери, а любовь к медицине — от отца, который был врачом-хирургом. Ренджи и Рукия уже решили, что подарят другу на предстоящий в июле день рождения: мольберт, много холстов, пару наборов профессиональных кистей, красок и карандашей. Они очень хотели, чтобы когда-нибудь Ичиго открыл галерею, в которой выставил бы свои картины. — Спасибо, Рен. Так ты идёшь на свою вечеринку? Абарай оторвался от рисунка и посмотрел на улыбающегося друга. Ичиго редко улыбался, на самом деле, всё больше хмурился, а когда рисовал, ещё и губу закусывал. — Да. Я, собственно, переодеться зашёл и тебя забрать. Куросаки покачал головой, наблюдая, как друг роется в шкафу. Ренджи любил подобные вечеринки, особенно после удачного закрытия сессии, которую они вчера сдали. — Я пас. Рукия идёт? Абарай вздохнул. Ичиго редко ходил на подобные мероприятия, потому что не любил большого скопления людей. Он не понимал, зачем нужно быть дружелюбным с человеком, которого видишь первый и, возможно, последний раз в своей жизни. — Да, я её уговорил, — натягивая джинсы, ответил Ренджи. Куросаки удивлённо на него посмотрел. Кучики обычно не приходилось уговаривать, ведь она тоже любила все эти вечеринки. — Почему уговорил? — спросил Ичиго, заканчивая портрет Бьякуи. Сегодня преподаватель был несколько задумчив, и эта задумчивость на дне обычно стеклянных серых глаз понравилась Куросаки. Он запомнил её, запечатлел сначала на подкорках памяти, а вот теперь — и на бумаге. — Вечеринку устраивает Джагерджак, а она его не особо-то жалует. Гриммджоу Джагерджак был не другом и не врагом, скорее, соперником или неприятным прохожим. Ичиго ещё не знал, в какую категорию его занести, но факт оставался фактом: друг другу они не нравились, хотя и не знали один другого, почти не общались, не встречались даже, по крайней мере, оба пытались свести подобные встречи к минимуму. Так или иначе, но такой самовлюблённый, эгоцентричный, любящий внимание, что подчёркивал необычный цвет волос — синий, эгоист, коим и являлся Джагерджак, просто не мог понравиться Куросаки. — Я её понимаю, мне он тоже не нравится. Они никогда открыто не выражали своё противостояние, не дрались или что-то в этом роде. Бросались колкостями и язвили при встречах — это да, сколько угодно, но никакого открытого батального сражения. — Ага, так не нравится, что в твоих альбомах штук двадцать его портретов, если не больше, — скептически произнёс Ренджи. Иногда ему казалось, что этих двоих связывает нечто особенное. Ичиго иногда во дворе Института не сводил глаз с Джагерджака, а потом до полуночи рисовал его портреты. Сам Гриммджоу мог пялиться на Куросаки весь концерт или любое другое общеуниверситетское мероприятие. Вообще, по мнению Абарая, эти двое явно нездорово реагировали друг на друга: при встречах застывали на пару мгновений, а потом кидались язвительными фразочками и подколами. — У него выразительные глаза, — как ни в чём не бывало, пожал плечами Ичиго, демонстрируя другу законченный рисунок. У Гриммджоу действительно были поразительные глаза — небесно-голубые, яркие, они полностью демонстрировали все его эмоции, чувства и даже мысли. Глядя в них, ты на какой-то краткий миг чувствовал себя всемогущим небожителем, которому открыто запретное знание. И, по мнению Куросаки, глаза во всём ярком образе Джагерджака были единственным элементом, заслуживающим внимания. Пока Ичиго обдумывал эту мысль, Ренджи с приоткрытым ртом рассматривал рисунок: Кучики Бьякуя стоял у окна, глядя куда-то в небо, ветерок трепал лёгкие занавески, путался в длинных струящихся волосах мужчины и исчезал где-то в глубине теней, губы слегка шевелились, будто тихо произнося мелькающие в глазах мысли, лицо совершенно расслаблено, словно ему дали, наконец, отдохнуть от стягивающей кожу и мышцы маски холодности, надменности и презрения, а всё это великолепие окружали лёгкие, едва заметные тени людей и природы, которые как бы таяли в лёгком течении времени, замершем для одного конкретного человека. — Круто, — это всё, на что сейчас хватило Ренджи, который вдруг почувствовал себя маленьким листиком на дереве, изображённым вон в той части пейзажа за окном. Он чувствовал, как лёгкий ветерок пробегает по его поверхности, слегка качнув на ветке, и летит дальше, позволяя ласковым солнечным лучикам согреть его, струясь весёлыми зайчиками по перепончатой коже. Абарай не представлял, как может человек, вооружившись карандашом и бумагой, сотворить подобное: остановить время, изменить пространство и просто дотянуться до самой сути этого мира, но Ичиго мог и делал это без особых усилий, каждый день заглядывая в души людей и природы, вытаскивая оттуда красоту, о которой и сам объект его наблюдения не подозревал. Он находил во всём неповторимость и исключительность. — Сочту за комплимент, — хихикнул Куросаки, убирая альбом. Потеряв картинку, Ренджи, будто очнувшись, тряхнул головой и надел рубашку, которую до этого держал в руках. Время снова заскользило стрелками часов по круглому циферблату, а мысли вернулись в нормальное для них русло. — Тело у него тоже выразительное, — вспомнил о теме их разговора Абарай, завязывая хвост и рассматривая себя в зеркале. Ичиго удивлённо уставился на друга, силясь понять, о чём он, пока в голове не всплыл образ Гриммджоу Джагерджака. Закатив, мысленно, глаза, Куросаки тряхнул волосами, поднимаясь из-за стола. — Не проверял, — последовал лаконичный ответ, хотя оба и понимали: да, не проверял, но это не значит, что не задумывался, потому что, глядя на высокого мускулистого парня с золотистым оттенком кожи, сильными руками и улыбкой за яростным оскалом, трудно о подобном не думать. Ичиго завалился на свою кровать, наблюдая за другом. — Ехидна, — сказал на прощание Ренджи, скрываясь за дверью. Куросаки только хмыкнул, засунул в уши наушники и, включив в плеере музыку, уткнулся в книгу, которую уже давно хотел прочитать. Вечер, да и ночь, обещали быть спокойными.