Как музыкальное сопровождение:
«Если наша любовь - трагедия, почему вы - мое избавление?
Если наша любовь - безумие, почему вы для меня ясность?» (с)
Zedd ft. Foxes – Clarity (Electus Remix)
Я успокоилась и почти уснула под аккомпанемент роящихся в моей голове воспоминаний о событиях этого дня, но вдруг, из круговорота людей, из десятков лиц, заполнявших мое воображение, всплыло одно – бесконечно родное лицо Джона Ватсона. Вся моя сонливость тут же пропала, словно ее и не было! Я резко вздохнула и открыла глаза. Джон. Джон!.. Всё, что произошло сегодня, все мои выходки и порывы чувств, совсем не достойных истинной леди, всё это предстало передо мной в совершенно ином свете. Было одно слово, хорошо характеризующее девушку, которая накануне собственной свадьбы мечтает о любви другого человека, более того, близкого друга своего жениха – предательница! Я совершила предательство по отношению к прекрасному человеку: честному, прямому, спасшему множество жизней и много раз рисковавшему собственной. И в награду он получает такую невесту?.. Я почувствовала себя недостойной чести выйти за джентльмена, с которым так обошлась. Брак, это прекрасное событие, которого я ждала с таким нетерпением и стремилась приблизить, которое должно было стать точкой отсчета моей новой жизни, стало казаться мне призрачным и далеким, словно звезда в небе. Но... Зная о силе своей любви, о том, что в мои планы никак не входило так обмануть доверие Джона, я поняла одну истину – чувство пришло ко мне само, против моей воли, и, так как Холмс, судя по всему, не разделял его, я приняла решение найти в себе силы продолжать жить дальше и поступать не так, как я хочу, а как должно. POV Шерлок Тогда я ушел от Майкрофта в самом дурном расположении духа. Задача, с которой я столкнулся, была не из самых сложных, но для ее решения у меня оставалось слишком мало времени. И больше всего меня беспокоил вопрос, где мне найти достойную доверия помощницу, иначе меня ожидал крах, равного которому не было за всю мою карьеру. Сама мысль о том, что вместе со мной в расследовании будет участвовать женщина, казалась мне просто ужасной. Тем не менее, времени на раздумья не оставалось, и нужно было срочно что-то предпринять! Я побывал в доме лорда Чемсуотера, разумеется, так, чтобы не привлекать к своей персоне излишнего внимания, ибо не сомневался, что за мной уже может быть установлена слежка. Убедившись в отсутствии лишних глаз, я подошел к поросшей вьюном и мхом обветшалой каменной стене, отделявшей небольшой сад лорда от Сент-Джеймс-парка. Осмотрев ее, я увидел, что в одном месте ее кладка осыпалась, и в стене образовался неглубокий пролом. Я попробовал в этом месте взобраться на стену. Это не составило особого труда. Лорд был предупрежден о моем визите и не удивился, увидев меня прогуливающимся в его владениях. У лорда Уильяма я увидел то, что ожидал увидеть: столовая была расположена на первом этаже дома, а поблизости не было ни кустов, ни больших деревьев, за которыми можно было бы спрятаться, и единственным строением, где мог затаиться стрелок, мог быть только домик садовника. Расстояние для револьверного выстрела было слишком велико, а пуля, которую показывал мне при встрече лорд Уильям, была для меня все равно, что подпись да Винчи на «Джоконде». Стрелком был ни кто иной, как полковник Моран – это было ясно как день. Я осмотрел сад – газоны с аккуратно постриженной травой и цветочные клумбы, узкие дорожки, посыпанные гравием и низкие тонкие деревца, высившиеся по обе стороны центральной аллеи – и не обнаружил ничего подозрительного. Затем по одной из дорожек я дошел до домика садовника. Маленький и аккуратный, с двумя небольшими окнами, он чем-то напоминал жилище сказочного гнома. Я вынул лупу, осмотрел дверь и врезной замок и не нашел никаких следов взлома. Я решил попробовать открыть дверь отмычкой, но к моему удивлению это удалось мне лишь с третьей попытки, и при этом мне пришлось изрядно повозиться с проклятым замком. Я взглянул в отверстие для ключа… За свою жизнь я видел множество замков, но этот можно было отнести к категории необычных. Я прикинул в уме, как должен был бы выглядеть ключ от него и торжествующе улыбнулся – с ходу такой замок не откроешь. Но для чего простому садовнику такой мудреный и крепкий замок?.. Земля у двери была сильно утоптана, но среди множества однообразных следов обуви садовника я сумел различить несколько следов дорогих ботинок, которые могли принадлежать только джентльмену. Внутри скудно обставленного домика царил порядок, но часть мебели была покрыта едва заметным слоем пыли. Я присел на корточки у деревянного стола, на котором не было скатерти, и увидел, что на его краю пыль стерта. Видны были явные следы пальцев. Я поднялся и подошел к одному из окон. Из него хорошо просматривалась часть парка, а большие окна столовой были как на ладони. Я аккуратно поднял раму и снова присел так, чтобы мои глаза оказались на одном уровне с подоконником. Он также был покрыт тонким слоем пыли, который был хорошо виден в ярком солнечном свете. В двух местах я заметил странные, бесформенные отпечатки. Я чуть приподнялся, взял в руки трость и, уперев ее рукоять в плечо так же, как стрелок приклад ружья, попробовал совместить свои согнутые в локтях руки с найденными отпечатками. Они почти совпали. Кроме всего прочего, прохаживаясь туда и сюда по домику, я заметил, что доски пола в одном месте скрипят необычно громко, и обнаружил тщательно скрытый под дощатым полом тайник, в котором лежало два небольших матерчатых мешочка. В одном из них было несколько предметов столового серебра с легко узнаваемым гербом, а во втором – около пятисот фунтов золотом. Я присвистнул и снова улыбнулся. Все было яснее ясного. Я поделился своими открытиями с лордом Уильямом и судьба его садовника, некоего мистера Уитни, была решена. Он отказывался отвечать на наши вопросы, но позже полиции удалось разговорить его. Он признался в воровстве и в том, что предал своего хозяина. Мы с лордом Уильямом еще раз уточнили детали нашего плана, а затем я простился с ним и ушел также через Сент-Джеймс-парк. Все это время я ни на минуту не переставал размышлять о своем нелегком положении и уже не находил себе места от беспокойства, как вдруг вспомнил о Мери. Светлыми волосами, голубыми глазами и типичной внешностью она вполне могла бы сойти за немку. Кроме того, Ватсон как-то вскользь упомянул, что Мери среди прочего преподает немецкий язык. Одно лишь беспокоило меня больше всего: как, черт возьми, просить помощи у женщины?.. И не просто женщины, а невесты друга!.. Какое право я имею втягивать в это опасное дело именно ее, даже если на мгновение представить, что она свободна от каких-либо уз?.. Но это был мой единственный шанс и я должен был его использовать. На полпути к дому я заметил за собой слежку, но, как ни в чем ни бывало, дошел до Бейкер-стрит и демонстративно закрыл за собой дверь квартиры. Я снял верхнюю одежду, зажег газовые рожки в гостиной и начал ходить по ней туда и сюда так, чтобы меня было хорошо видно из окна. Мои преследователи – какие-то двое бродяг – скрылись в подворотне и наблюдали за моей квартирой оттуда. Я опустил портьеры на окнах и ушел в свою комнату. Уже было довольно поздно, но я решился пойти к Мери именно сейчас, ибо не мог себе позволить даже несколько часов промедления. Чтобы сбить с толку моих преследователей, я переоделся в лохмотья, приклеил седую бородку и с помощью изобретенного мною состава добавил седины моим волосам. Оставив свет в гостиной, я вышел через «черный ход» и, мои недалекие преследователи, наверняка думали, что я весь вечер был дома. Но и тут меня ожидал неприятный сюрприз – не прошел я и ста ярдов, как увидел несколько подозрительных праздношатающихся людей, любой из которых мог оказаться соглядатаем. Я лишь презрительно улыбнулся, радуясь возможности оставить с носом еще пару-тройку представителей этой гнусной профессии. Я оказался прав – стоило мне завернуть за угол, как трое из них бросились вдогонку, и мне пришлось изрядно постараться, прежде чем я смог скрыться от преследователей в темном углу одной из многочисленных подворотен. Они потеряли меня из виду, а я окольными путями отправился в Камберуэлл. Как я и ожидал, не смотря на поздний час и мой ужасный вид – Мери Морстен приняла меня сразу же, не смотря на причитания ее горничной. Я не знал, как мне вести себя с Мери после того, что произошло с нами на Бейкер-стрит, и о чем мы не говорили. Чувствуя, какую неловкость она испытывает, я решил разрядить обстановку, обращаясь к ней официальным тоном. Я изложил Мери цель моего визита, и был почти уверен, что она откажется помогать мне, но к моему удивлению произошло обратное – она согласилась! Тогда я и не подозревал, что в лице этой хрупкой женщины я припас для противника не просто козырную карту, а настоящего джокера!.. Прощаясь с ней при свете луны у открытого окна кухни, я проявил слабость, позволив себе поцеловать ее руку, но Мери и представления не имела, что, не смотря на свою сдержанность и невозмутимость, я едва удержался от того, чтобы заключить ее в объятия, ведь она буквально спасла меня. И вспоминая ее слова, сказанные мне напоследок тем вечером, я несся домой, словно на невидимых крыльях, чувствуя необыкновенную легкость и свободу, будто меня, действительно, хранил сам Господь… Следующий вечер заставил меня усомниться в том, что я хорошо знаю Мери и имею представление, на что она способна. Когда я увидел ее стоящей перед зеркалом в шикарном бальном платье и с бриллиантовой диадемой в волосах, я поневоле признал, что восхищен ею. Но когда она попросила меня помочь надеть ей на палец обручальное кольцо, я уже не сомневался в ее чувствах ко мне. Мое сердце забилось быстрее, и когда попросил ее об ответной любезности, мне показалось, что я слышу глухой звон колоколов какой-то отдаленной церкви. Я все еще держал ее за руку и, повинуясь непонятному, нелогичному порыву, прошептал одними губами: «Я согласен…»* Но я быстро отогнал от себя странное видение и сделал вид, что ничего особенного не произошло, чем заметно удивил Мери, однако, разумом понимал, что в моем сердце нет и никогда не будет места ни для одной женщины, кроме нее… На балу я решил хоть отчасти насладиться своим положением «мужа» и, вынужден признать, весьма преуспел в этом. Но вовсе не так, как мне бы хотелось. Я настолько привык к мысли, что я не один, и со мной рядом женщина, нуждающаяся в моей защите и любви, - моя «жена», что позволял себе танцевать с ней столько, сколько мне хотелось, обнимал ее, целовал в щеку… Я слишком вжился в свою роль, чего ранее никогда не бывало, и к тому моменту, когда на балу началась игра в фанты, я уже не представлял, как буду из этого выпутываться. Но, наверное, было уже поздно… Когда по фанту мне выпало поцеловать Мери, я, прежде всего, подумал о ней и, сохраняя хладнокровие, постарался обратить все в шутку. Я решил не смущать ее еще больше, поэтому хотел привычно поцеловать ее в щеку. Но когда она оказалась так близко, у меня в голове мелькнула сумасшедшая мысль о том, что это последняя возможность если не сказать, так намекнуть ей, как она мне дорога, и не долго думая я поцеловал ее в губы… Когда я вновь посмотрел на нее, она была бледна и испугана, и я умолял ее успокоиться, так как на нас в тот момент было обращено множество взглядов, а ее поведение могло вызвать ненужные подозрения. В тот вечер Мери удивила меня своей решительностью и храбростью, когда, ни секунды не колеблясь, она выстрелила в Паркера, а потом быстро перевязала мое плечо, не испугавшись вида крови. Но я не мог не заметить, как изменилось ее состояние, когда явились полицейские, и все было кончено. Я с ужасом ожидал грядущей катастрофы: взрыва эмоций или, на худой конец, обычной женской истерики, но ничего подобного не произошло. Я видел, что она еле сдерживает слезы, рассказывая инспектору обо всем, что произошло в тот вечер, и удивлялся ее стойкости и хладнокровию. Но когда Лестрейд и Майкрофт поспешно удалились и восвояси убрались полицейские, я понял, что вот-вот грянет гром. Мери все-таки женщина. Взваливая на ее хрупкие плечи задачу, с которой справится не всякий мужчина, я просто забыл об этом. Она устала и была рассержена на меня, поэтому я почти не удивился, когда она наградила меня хорошей оплеухой. Но слова, сказанные ею тогда, достали, кажется, до самых глубин моего сердца. Я получил абсолютно ясное подтверждение своим выводам – Мери считает, что я лишь использую ее в своих целях, но, кроме того, она оскорблена в своих чувствах, и иной причины, чем любовь, я не находил. В разговоре я решил всеми силами избегать скользкой темы чувств, однако понимал, что поступил несправедливо, держа ее в неведении относительно некоторых событий этого вечера и должен ей все объяснить. По дороге в гостиницу я рассказал ей о том, чего она не знала, и уже готов был вздохнуть с облегчением, так как думал, что худшее позади, но я просчитался. Мери прервала мои объяснения таким взрывом негодования, что сначала я даже слегка опешил, но решил не усугублять свое положение лишними расспросами, и до гостиницы мы добрались в полном молчании. Когда мы вошли в номер, я увидел, что Мери едва стоит на ногах от усталости. Недолго думая, я подхватил ее на руки и отнес в спальню, что, конечно, не добавило мне самообладания. Когда я осторожно положил ее на кровать, Мери пробормотала что-то и почти сразу же уснула, а я присел рядом с ней, невольно разглядывая ее спящую. Короткая прядь волос упала ей на лицо, и я протянул руку, чтобы убрать ее, а затем осторожно вынул из ее волос сверкавшую бриллиантами диадему и равнодушно положил ее на туалетный столик. В этот момент Мери вдруг повернулась во сне и ее ладонь упала на подушку. Я обернулся и несколько мгновений не спускал с глаз с изгиба ее руки и запястья, ее тонких, стройных пальцев, а потом машинально вернулся к кровати и опустился перед изголовьем на одно колено. Со вздохом сожаления я посмотрел на спящую Мери. Лицо ее было безмятежно. Ее ладонь была совсем рядом, и мне безумно хотелось поцеловать ее. Ресницы отбрасывали на ее лицо длинные тени. Из ее приоткрытых губ вырывалось мерное дыхание. Я смотрел на нее, спящую, как завороженный и вдруг с ужасом осознал, что еще немного, и я прижму к груди ее хрупкий стан, взгляну в эти сонные глаза, поцелую эти нежные губы… Я вскочил, как ужаленный, отгоняя это навязчивое видение, и поспешно вышел из спальни. Я уже знал, что мне делать. Я переоделся, снял с лица грим, быстро собрал свои вещи в привезенный саквояж, привел в порядок гостиную, уничтожив все следы нашего пребывания, залил водой тлевшие в камине угли, и тихо покинул номер. Кэбмен, которому я посулил пол соверена, домчал меня до Бейкер-стрит за каких-нибудь пятнадцать минут. В моей комнате царил сумрак. Я отдернул портьеры, швырнул саквояж в угол и, облегченно вздохнув, рухнул в кресло. Я старался думать только о том, что дело почти завершено, и радовался этому, но на душе у меня было неспокойно. Я встал и принялся ходить по комнате туда и сюда. Видит Бог, я не жалел о том, что не дал воли своим чувствам, но мне не давала покоя мысль о том, каково будет Мери, когда она проснется и обнаружит, что я трусливо сбежал, и оставил ее одну!.. Тогда она будет уверена, что была для меня лишь средством достижения намеченной цели, не более. Я не мог допустить, чтобы она думала обо мне плохо, и понял, что у меня еще есть шанс это исправить. _____________________ * I do (англ.) – Да (или Я согласен (-сна). Это произносят новобрачные после речи священника на венчании.