Теория относительности

CXI. Непосредственного действия на расстоянии не существует — А жить двойной жизнью, оказывается, не слишком трудно, — поделился Мэтью в конце следующей недели. — Только иногда непросто. В основном я всего лишь становлюсь параноидальнее, чем следует. Кику пожал плечами. — Ты и так был его любимчиком — насколько мистер Джонс вообще выделяет любимчиков. Большинство думает, что вы на самом деле отдалились в последнее время. Это хорошо? Я не совсем уверен, чего ты добиваешься. — Они правда так думают? Хм. Мэтью знал, что со стороны заметно, как он отрывается от реальности на лекциях по физике. Он больше не заглядывался на мистера Джонса и не вслушивался в слова, которые ему не нужно было запоминать, но улыбался в ответ, когда их взгляды пересекались. Опасности подстерегали его и здесь: Мэтью мог некстати вспомнить, как только вчера поймал губами эту ослепительную улыбку, и его лицо наверняка бы телеграфировало всем: «Я всё думаю, каково будет пересчитать ваши позвонки пальцами, как надписи шрифтом Брайля. Я всё никак не дождусь, когда мы станем достаточно близки для этого». Вне их крохотного мирка на двоих Мэтью успел прочесть новую антологию поэзии, помог Кику построить очередную миниатюрную модель и заверил родителей, что откладывает достаточно денег на продолжение обучения. Но каждую их встречу вне стен университета Мэтью казалось, что он вспрыгивает на беговую дорожку, которая до этого работала на холостом ходу. Он всё равно спотыкался, прежде чем снова найти свой ритм. Они обедали во всех окрестных забегаловках и всё больше привыкали к тому, как легко оказалось держать неразрывный контакт. Они переплетали пальцы, сцеплялись лодыжками, прижимались лбами. Они поднимали подлокотник в кино, чтобы можно было прислониться друг к другу. А иногда они просто вместе читали у мистера Джонса дома, и у Мэтью там даже появилась своя чашка (во всяком случае, он привык считать её своей). С их разговора прошло каких-то две недели; Мэтью считал, что всё идёт слишком быстро, но и останавливаться ему не хотелось. Он просил больше и больше и ещё больше, а мистер Джонс беспомощно отдавал всё, что мог, и никогда не делал первый шаг сам. — Будет лучше, если решения пока что будешь принимать ты, — объяснил он Мэтью. CXII. Не имеют ровно никакого непосредственного физического содержания Впервые Мэтью полноценно осознал, что с его преподавателем у него всё серьёзно, когда накрывал на стол у мистера Джонса дома. Он расставлял пластмассовые тарелки с диснеевскими далматинцами, совершенно не вписывающиеся в его представления о кухне взрослого мужчины, и решал, доставать ли палочки (потому что мистер Джонс пытался приготовить жареный рис). В итоге он всё-таки остановился на вилках. Мэтью догадывался по то и дело доносящимся ругательствам и прилипшим ко взмокшему затылку волосам, что мистер Джонс в целом готовит нечасто. — Может, вам помочь? — в четвёртый раз предложил он. — Нет-нет, у меня всё схвачено. — Я что-то подобное уже готовил когда-то. Мистер Джонс погрозил ему ложкой: — Ещё слово, и я завалю тебя на экзамене, клянусь. Мэтью фыркнул. — Да конечно, мистер Джонс. Тот резко выключил плиту и обернулся. Ложка полетела в раковину. Мистер Джонс вытер лоб, затем провёл ладонью о джинсы и посмотрел на Мэтью так, словно не знал, кто из них сейчас взорвётся. — Альфред. Меня зовут Альфред. Мэтью кивнул, хотя во рту у него пересохло. — Серьёзно, зови меня по имени, когда мы одни. — Ладно. — Ты серьёзно думаешь обо мне, как о «мистере Джонсе», даже когда смотришь на мой зад так, как пару секунд назад? — мистера Джонса этот вопрос явно беспокоил. Мэтью почувствовал себя просто кошмарно. Наверное, это отразилось на лице, потому что мистер Джонс стушевался и покачал головой. А потом вдруг расхохотался. Мэтью закусил губу и ничего не сказал. — А ты, оказывается, с причудами, Мэтью Уильямс, — сказал мистер Джонс, то есть Альфред, господи, его же зовут Альфред. CXIII. Образовали четырёхугольник, диагонали которого были бы равны (квадрат) Всё дело было в том, что особой разницы между мистером Джонсом и Альфредом не было. — Это не единственная проблема, — сказал Мэтью, нервно кроша ластик, — но самая большая. Мне всегда казалось, что переход случится сам собой. То есть, мне казалось, что он станет... ну, не совсем другим, конечно, когда между нами не будет стены, но хоть немного будет отличаться от моего преподавателя, — он растёр кусочек резинки между большим и указательным пальцем, щедро осыпав розовыми крошками тетрадь. — А он вместо этого остался самим собой. Ну, может, ругается чуть больше и не боится ко мне прикасаться. — Я считаю, что это неплохо, — сказал Кику. — Это значит, что он не прячется за маской даже перед студентами. — Ну да, это здорово, конечно. Для студентов. — Ты тоже его студент. — Ты издеваешься, да? Кику вежливо приподнял брови и протянул ему железную коробочку с мятными леденцами. Мэтью пасмурно взял один. — Я уверен, что есть то, что он говорит и показывает только тебе, — Кику, казалось, сам был не прочь об этих вещах узнать. — А может, он с самого начала так делал, поэтому ты этого сейчас не замечаешь. — Он сказал, что у нас ничего не будет, если я продолжу обращаться к нему «мистер Джонс». — Значит, перестань. CXIV. Построение квадратов при этом придёт в беспорядок — Расскажите мне что-то особенное о себе. Мистер Джонс, застигнутый врасплох, нахмурился. — Что именно? — Не знаю, — нахмурился в ответ Мэтью. — Что-то, что, по-вашему, никто другой не делает. — Я ем хлопья в два часа ночи. Только в это время. Только когда это глупо и я снова перечитываю теорию, которую так и не опубликовали. — Я не совсем об этом, — Мэтью пришлось согнать с лица улыбку. — ...Вы её действительно собирались опубликовать? — Может, лучше ты расскажешь мне что-то особенное о себе? — Я бы хотел есть «Капитан Кранч» в два часа ночи вместе с вами. — Это не о тебе, — слегка обиженно отозвался мистер Джонс. Он передал Мэтью кетчуп, не дожидаясь просьбы, и очень вовремя: Мэтью как раз нужно было обмакнуть картошку фри во что-то. И добавил: — И, кстати, «Смэкс». На будущее. — То есть, вы не против. Нельзя было словами описать, как мистер Джонс посмотрел на него, но забывать этот взгляд Мэтью не собирался. Пока что он решил сменить тему; точно предсказать, что в их нынешнем положении обрушило бы камнепад, а что преградило бы его путь, Мэтью не мог. Да и «Смэкс» он не особо любил. CXV. Метод математической трактовки каких угодно континуумов Мистер Джонс объяснял хаос Тройственной туманности, состоящей из молодых звёзд и обломков от взрывов сверхновых, пользуясь для наглядности перцем и сахаром, но вдруг затих. Его настроение сменилось с кипуче-деятельного на беспокойное настолько резко, что Мэтью моргнул, глянул на бардак на столе и осмотрелся в поисках той официантки, которая метала в них испепеляющие взгляды. На них, впрочем, никто не смотрел. — Тебя это не напрягает?.. — Что? — Что у нас урок-свидание, — терпеливо объяснил мистер Джонс. — Что это, ну. Не полноценное свидание? Понимаешь, я совсем не представляю, что можно ещё делать. Ты же всё равно... Ты всё равно учишься у меня, но если тебе неловко, я могу придумать что-нибудь. Устроить так, чтобы ты учился у кого-нибудь другого. Скажу им там, что я слишком занят. А ведь когда-то Мэтью волновался, что чувства будут мешать его учёбе. Оказывается, это учёба мешала его личной жизни, хотя, может, разницы и не было никакой. Мысль до конца сформулировать не получилось, поэтому Мэтью не стал зацикливаться на ней и задал более важный вопрос: — А будет ли вам проще, если вы перестанете у меня преподавать? Мистер Джонс мигом надулся, хотя обеспокоенное выражение с его лица никуда не делось. — Не хочу, чтобы ты уходил к другому преподавателю. Они больше на химию и биологию опираются. Они всё испортят. — Это не ответ. Мистер Джонс смёл часть сахара в сторону и крепко задумался. Его брови сошлись на переносице под оправой очков. — Так будет проще. Мне перестанет казаться, что я нарушаю какие-то правила. Я мог бы сосредоточиться на том, чтобы быть твоим... не знаю точно кем, но не профессором, — сердце Мэтью упало, но мистер Джонс добавил: — Но проще — не всегда лучше. — Ну да. — Я хочу показать тебе всю эту грандиозную красоту. Хочу, чтобы мы могли говорить об этом. Это всё... Это всё часть меня. Большая часть, понимаешь? Мэтью спрятал облегчение за улыбкой. Он переплёл пальцы с пальцами мистера Джонса и сжал. Между их ладонями ощутимо перекатился налипший перец. — Я же говорил вам, что мне нет дела до всего этого, если только оно не исходит от вас. Уж пару часов я смогу подержать руки при себе. Мистер Джонс опустил взгляд на их сцепленные пальцы и рассмеялся. — Ну да, ну да. — И, кстати, сейчас я вполне могу считаться вашим бойфрендом. Партнёром, если вам так больше нравится. — Мы сейчас туманности обсуждаем, — отозвался мистер Джонс, но в его голосе не было недовольства и он не стал высвобождать пальцы. Вместо этого он погладил костяшки Мэтью и продолжил лекцию, ограничивая вселенную на столе кольцом их рук. Они решили не отказываться от занятия в будние дни, но Мэтью, если совсем начистоту, узнавал куда больше в повседневных разговорах. Мистер Джонс говорил о созвездиях, пытаясь припарковаться у рынка в городе; он воспевал полярное сияние и магнитное притяжение, размешивая свой кофе за стойкой в кофейне. Он пересыпал это рассказами о детстве, доме на дереве и своей мечте открывать новые галактики; по вечерам он, хитро и чуточку неровно улыбаясь, говорил Мэтью, что уже не может дождаться завтра, чтобы снова с ним встретиться.