Теория относительности

LIV. Под именем закона инерции Делать, как оказалось, ничего не пришлось. Пока что. До Рождества оставалась неделя. Мэтью уже купил подарки: мягкий халат для матери, набор запонок для отца, книжку о роботехнике для Кику и кое-что по мелочи для бесчисленных приятелей. Он долго размышлял, должен ли покупать что-нибудь для мистера Джонса; в итоге Мэтью пришёл к выводу, что «должен» и «не должен» значения не имеют, и если он хочет, то этого достаточно. И приготовил подарок. Мэтью надеялся, что мистеру Джонсу понравится маленький проектор, который крутился вокруг своей оси и высвечивал на стены все фазы луны. Безусловно, странная вещица. Как раз из тех, которые по вкусу его преподавателю. Мэтью знал, просто знал без сомнений. У него было в запасе ещё несколько дней перед отъездом домой, и в один из них мистер Джонс сообщил, что Людвиг и Феличиано будут в городе проездом. — Будет здорово, — радовался мистер Джонс, добавляя последние штрихи на клубные плакаты, которые им в тот день предстояло развесить. — Мы решили пойти в тот шикарный ресторан, который открылся недавно. И потом, наверное, погуляем в парке. — Действительно здорово, — улыбнулся Мэтью, и на миг мистер Джонс, кажется, потерял нить разговора. Затем слегка нахмурился и принялся теребить плакаты. И осторожно начал: — Ты можешь пойти с нами… если захочешь, конечно. — Что? — Ну, если ты ещё будешь тут, — уточнил мистер Джонс. — Ты вполне мог бы составить нам компанию. Идея, конечно, была очень неудачная. Мэтью чувствовал, что будет четвёртым лишним. Он был почти уверен даже, что существует какой-нибудь негласный закон, согласно которому не стоит таскаться по ресторанам со своим преподавателем и его друзьями (и — о боже — это же как двойное свидание получится!..). Поэтому, конечно же, Мэтью сказал, что будет очень рад пойти с ними. LV. Число эмпирических фактов, необходимых для построения теории. — Всё остальное мы сможем сделать, только когда начнётся семестр, — удовлетворённо констатировал мистер Джонс. Он запер дверь в зал и покрутил на пальце ключ, прежде чем спрятать его в карман. — Начнём с приёма участников, и сразу же организуем экскурсию в планетарий. На следующей же неделе, как с количеством человек определимся. — Не думаю, что в университете это называется «экскурсией», — заметил Мэтью. Он по привычке подстроился и зашагал с мистером Джонсом в ногу. Эхо их шагов разносилось по коридору. — Зато звучит здорово. — Назовёте это «халявным загулом», и успех гарантирован. — Они и так уверены, что можно брать с собой пиво, — мистер Джонс навалился на двери, открывая их своим весом. Он дал Мэтью пройти, и шагнул в зябкие сумерки за ним следом. — Это не дело. Мне так не засчитают баллов за ответственность. А безответственным преподавателям потом пару часов сидеть в кабинете декана, давиться гадкими булочками и старательно делать вид, что внимают нравоучениям. Мэтью улыбнулся. Это возымело неожиданный эффект: мистер Джонс отвёл взгляд, а кончики его ушей вспыхнули красным. Мэтью смутился, отчего-то чувствуя неловкость за него, и сам посмотрел в другую сторону. — Спасибо, — произнёс в конце концов мистер Джонс. — М-м? — Я всё время у тебя отнял на каникулах. Но ты мне действительно очень помог. Без тебя клуба бы не получилось. — Было весело. Мне понравилось. — Ну да. Но у тебя наверняка есть в жизни занятия поинтереснее, чем тусить со своим преподом, — в его голосе послышалась глухая тоска, совершенно неуместная сейчас. Общежитие было уже совсем близко, и Мэтью пожалел, что их совместный путь оказался таким коротким. Он не смог с ходу выдумать причину, чтобы пройтись с ним чуть дальше. В затянувшемся молчании Мэтью вцепился в лямки рюкзака и прикинул, как заверить мистера Джонса, что всё в порядке, но при этом случайно не выдать себя. В голову ничего не шло. Через пару мгновений мистер Джонс нарушил тишину: — Значит, встречаемся у меня, да? — он больше не казался подавленным, и Мэтью даже засомневался, не померещилось ли ему. — М… Да, конечно. В шесть. — Если опоздаешь, то ничего страшного. Мы тебя подождём. — Да конечно. Когда это я опаздывал, мистер Джонс? Мистер Джонс рассмеялся (немножко сумасбродно, чуть-чуть одобрительно), сунул руки в карманы и дурашливо попятился, сияя, будто затеял шалость. Оказалось, действительно затеял. — Знаешь что? — предложил он. — В присутствии моих друзей можешь звать меня просто «Альфред». Иначе будет как-то дико, правда? LVI. Пространственное обозначение какого-либо события Мэтью не запомнил, что ответил на это. Минут через пятнадцать он обнаружил, что сидит на краешке своей кровати и мнёт в руках пушистого кита. Он потёр блестящие игрушечные глазёнки и потыкал пальцем в розовую нитку, изображающую добродушную улыбку. — Ну и что это значит, эй? — потребовал он у кита ответа. — Я должен его звать по имени, только когда они с нами? Или это разрешение в целом? И разве это не дико в любом случае?! Кит слушал очень внимательно. — Альфред,— попробовал Мэтью. Имя оказалось чужим на вкус. Как камень во рту перекатился. — Альфред. Альфред. Блин. «Ты опять получил, что хотел, и опять боишься принять это. Что, и этот шанс ты упустишь теперь?» Мэтью и сам не знал. Он пожалел, что рядом нет ни Кику, ни профессора Бонфуа, чтобы получить совет-другой и не последовать в итоге ни одному. За неимением лучшего Мэтью открыл «Моби Дика» и погрузился на пару часов в океан. Обдумывать чужие проблемы иногда было куда проще. LVII. Часы точно такой же конструкции Что характерно, Мэтью стоял у дверей квартиры мистера Джонса без пяти шесть. Он глянул на часы, постучал и отчаянно понадеялся, что вечер не обернётся совсем уж грандиозной катастрофой. С каких пор он стал таким безрассудным и начал творить глупости? А, точно. После того, как взял теоретическую физику. Наука его испортила. Прежде чем он успел развить мысль, дверь распахнулась, и Феличиано издал радостный возглас — буквально, как вопят люди на стадионах и на парадах. Он втащил Мэтью в квартиру за руку, и половина того, что Феличиано успел на него вывалить, так и осталась в коридоре, но до Мэтью долетело окончание фразы: — …очень долго, поэтому хорошо, что ты пришёл раньше, я был так рад, когда Альфред сказал, что пригласил тебя, отлично выглядишь, Мэтью! Тебе нравится красное, да? Мэтью мельком глянул на свою рубашку-поло, и смутился, хотя сам не понял, почему. Он заранее решил, что хорошая рубашка и брюки цвета хаки будут беспроигрышным вариантом, потому что в понимании мистера Джонса «шикарным» было всё чуть получше Макдональдса. — Немного. Мне нравятся осенние цвета. — И мне! Людвиг, Мэтью пришёл! Людвиг был занят: аккуратно сортировал ворох заметок на кухонном столе и складывал потрёпанные частым использованием калькуляторы (к некоторым батарейки лепились скотчем, у некоторых не хватало клавиш). Он поднял голову, когда они вошли, и в его взгляде читалась лёгкая заинтересованность, но и гостеприимство немного. Мэтью этого оказалось достаточно. — Извините, — сказал он. — Я влез без спросу в вашу компанию. Людвиг не стал возражать, но пожал протянутую Мэтью руку. — Мне очень понравились те биографии, которые ты мне порекомендовал в прошлый раз, — прозвучало это как зашифрованное «Ничего». Мэтью улыбнулся. — Альфред в душе,— грустно встрял Феличиано. — Я хотел дать ему мой одеколон, но случайно опрокинул весь флакон, — на этих словах Людвиг тяжело вздохнул. — С тех пор, как он закончил университет, он стал таким нестильным! LVIII. Классическая механика не может уже служить основой для описания физических явлений Мистеру Джонсу, в общем-то, и не нужен был стиль. Сердце Мэтью и так забилось слишком часто, когда мистер Джонс наконец вышел к ним, всё ещё растрёпанный, в слегка помятой рубашке, прилипшей к плечам и намёку на вновь появившийся живот. — Не пугайте тут Мэтью,— потребовал он и схватил пиджак. — А мы его пугаем? — встревожился Феличиано. Людвиг выглядел слегка обеспокоенным. Оторваться от облепившей спину мистера Джонса рубашки было очень, очень сложно. Мэтью, тем не менее, справился. Он попытался придать лицу подходящее ситуации выражение, но, похоже, скрыть смятение так и не получилось. — Что? А, нет, совсем нет, — и запоздало: — Здравствуйте. Мистер Джонс сверкнул улыбкой. И они, наконец, вышли из дому. LXI. Одна секунда, т.е. несколько больший промежуток времени В ресторане они заказали крабов и стейк. Мэтью никогда раньше не ел столько, даже на Рождество, но за вечер его тарелка как-то незаметно опустела. Он собрал остатки масла кусочком картошки, посмеиваясь над вялыми попытками Феличиано объяснить Альфреду, что паста была потрясающей и ещё полкоровы в него просто не влезет, в самом деле. — Ты не знаешь, от чего отказываешься! — отмёл возражения мистер Джонс и сгрузил на его тарелку толстый кусок вырезки. — Слушайте, может, закажем вино? — Никакого вина, — припечатал Людвиг. — Я за вами двумя и так едва следить успеваю. А ночью и вовсе не смогу, особенно если вы напьётесь, — на его лице поселилось страдальческое выражение. Мистер Джонс наклонился вплотную к Мэтью. — Чем больше Феличиано пьёт, тем меньше одежды на нём остаётся, — шепнул он. Мэтью стоило больших усилий не хрюкнуть в стакан с чаем. Очень больших. — Ха-ха, что-то у меня плохо с ролью ответственного преподавателя сегодня. — Уже можно заказать десерт, — говорил тем временем Феличиано всё ещё хмурому Людвигу. Он накрыл ладонью его руку, и Мэтью мимоходом подумал, что всё-таки они выглядели очень славно вместе. Вдвоём. Они взаимодействовали, как слаженный механизм — не холодно и рационально, но гладко, как деревянные приборы с чертежей Да Винчи Мэтью смотрел на них и понимал, что хочет… не такого же, конечно, но чего-то похожего. Чего-то стабильного и незыблемого, как те звёзды, которые мистер Джонс разглядывал по ночам. — Смотри, смотри сколько всего! — Один и не больше. — Давайте возьмём три и поделимся, — вмешался мистер Джонс. Он глянул на Мэтью, и, хоть на его шее сегодня не болтался кулон, Мэтью всё равно казалось, что он может поймать Альфреда на кончики пальцев. Каждый раз, откидываясь на спинку кресла, мистер Джонс подвигался чуть-чуть правее, и расстояние между ним и Мэтью уже давно сократилось до всего ничего. — Что скажешь? Чизкейк? Мэтью взял у него меню. LX. Распространение света в пустоте Увешанный гирляндами парк выглядел потрясающе: огоньки переливались в темноте, а веток почти не было видно под разноцветными пятнами света. Мэтью то и дело испытывал насущную необходимость остановиться, подняться на цыпочки и коснуться тёплых лампочек, и вскоре Феличиано с мистером Джонсом принялись повторять за ним. Эти двое вовсю дурачились и слишком старательно исполняли требование Людвига идти не спеша после плотного обеда. Мэтью был счастлив. Сытость осела в животе, ночной воздух кусался морозом, а мир сиял, и небо с землёй были так захватывающе восхитительны в этот рождественский вечер. Мэтью хотелось читать вслух стихи, но он представлял, как это будет выглядеть со стороны, и решил воздержаться. Наверное, зря. Молчание, в итоге, его и погубило. Он как раз раздумывал о том, что хорошо бы было нащёлкать фотографий для родителей, и совершенно не смотрел по сторонам. Так что для него стало настоящим сюрпризом, когда из ниоткуда на него навалилась тёплая живая тяжесть, без промедления ухватившая его за плечи. Мэтью издал нечленораздельный звук. Руки на его плечах чуть сжались и тут же отпустили. Но и этот миг был слишком долгим: Мэтью рассыпался на осколки и потерялся в невыветрившемся запахе пролитого одеколона. Он вцепился в своё пальто и уставился на мистера Джонса, по чистой случайности не забыв о том, что нужно дышать. — Ты с края земли свалишься, если не будешь смотреть, куда идёшь, — смеясь, сообщил ему мистер Джонс. Он, отстранено сообразил Мэтью, вообще не понял, что натворил. Опять. — Альфред, — окликнул Людвиг. Они оба посмотрели в его сторону. Людвиг сдержанно кивнул: — Не отставайте. LXI. Приемлемость принципа относительности Остаток вечера Мэтью пребывал в слишком смешанных чувствах, чтобы получать удовольствие. По возвращении в общежитие он первым делом принял душ и постарался прогнать из памяти тепло навалившегося на него мистера Джонса, но ничего не вышло. Мэтью воспользовался тем, что все уже разъехались, и дал себе волю. Частые вдохи эхом отражались от кафеля, окружали его, заполняли собой пустоту; когда он кончил, мир на секунду потемнел. Мэтью смотрел, как капает на пол и стекает в сток сперма. — О господи,— шепнул он, чувствуя себя совсем разбитым. — О господи. Господи. «Главное, чтобы они не узнали. чтобы его друзья не узнали. Не узнали о чём?.. Господи». Мэтью только понадеялся (хоть ему было больно даже думать об этом), что он больше никогда не увидит ни Людвига, ни Феличиано.