Теория относительности

LXII. Определение придаст точный смысл утверждению На следующее утро Мэтью сложил вещи в спортивную сумку. Он не собирался уезжать раньше выходных, но время до субботы, кажется, собралось тянуться целую вечность. Он хотел домой. Хотел увидеть родителей, и сыграть в хоккей со школьными приятелями, и хотя бы на пару дней перестать быть неудачником, помешанном на своём тупоголовом преподавателе. «Я за ним хвостом хожу и пытаюсь произвести впечатление. Но я до сих пор даже не знаю, гей он или нет». А если его подозрения были не беспочвенны, то ситуация только усугублялась. Одно дело — пытаться завязать с мистером Джонсом отношения. Другое — пытаться втянуть его в роман, когда сам он не осознаёт, что происходит. Это же неправильно. Это просто… просто несправедливо. Да уж, Мэтью нужно было время. Хоть короткая передышка, чтобы навести порядок в голове. — Не смотри ты на меня так, — жалобно сказал он киту, примостившемуся на телевизоре. Кит отмолчался. В последнее время он кочевал по всей комнате. В районе десяти утра ему пришло сообщение от мистера Джонса. Мэтью поспешно удалил его. В последнюю очередь Мэтью отправил в сумку нужные по учёбе книги и выключил из розеток всю технику в комнате. Брать билет на самолёт было уже поздно, но у Мэтью была своя машина, хоть он и нечасто ей пользовался. Он порылся в ящике стола, выуживая ключи — останки его джипа обретались в хранилище, но на брелоке был записан код — и подумал, что теперь сможет сбежать домой без помех. Но, когда он наконец выволок вещи на улицу, его сердце пропустило удар и оборвалось. LXIII. Теорема сложения скоростей в классической механике — Эм, — выдавил Мэтью. На скамейке, осуждающе поджав губы, будто асфальт у него под ногами затевал что-то нехорошее, с безупречно прямой спиной восседал Людвиг — бледный, одетый в белое и оттого почти неразличимый на фоне блёклого неба. Он ждал Мэтью — это было видно по тому, как дёрнулись его колени, когда Мэтью появился в поле зрения, словно он собрался сразу же встать. Мэтью слегка затошнило. Он прижал к груди сумку. — Нам нужно поговорить, — сказал Людвиг. — Но я собирался… — Пожалуйста. Просьба, не приказ. Поэтому Мэтью послушался. LXIV. Эпохальные теоретические исследования Х. А. Лоренца Молчание причиняло почти физическую боль. Они сидели друг напротив друга за столиком в крохотном кафе, но людская суета вокруг была не более чем белым шумом на фоне. Мэтью грел руки о чашку с кофе, но не сделал ни глотка. Он слишком нервничал, чтобы просто пошевелиться, не говоря уже о том, чтобы что-то пить. Людвиг выглядел ещё менее уверенно: он то и дело подносил к губам чашку, но, так и не отпив, ставил её обратно на стол, и всё время поглядывал на часы, словно никак не мог запомнить, который час они показывали два тика назад. — Я знаю, — сказал наконец Людвиг, и Мэтью всерьёз прикинул, не сбежать ли прямо сейчас. — Я знаю, что ты не совсем понимаешь, почему я попросил тебя пойти со мной. Почему я так настаивал. Мэтью улыбнулся, но получилось натянуто. Лицевые мускулы ощутимо сопротивлялись. — Мне правда лучше поспешить, если я хочу доехать домой вовремя. До Канады путь неблизкий, вы же понимаете. Людвиг кашлянул. Помешал ложечкой кофе, хотя он не наливал туда сливок. — Да… пожалуй, да. Мои извинения. Но, понимаешь, это… Я хотел поговорить с тобой насчёт Альфреда. — Насчёт Альфреда. Хорошо. Повисла ещё одна мучительная пауза. Затем Людвиг вздохнул и потёр лоб. — Этот разговор будет непростым. Мне так и не удалось найти надёжного и достоверного источника, который разъяснил бы, как вести подобные беседы, поэтому я заранее приношу извинения за любое неудобство, которое я могу тебе причинить. «Тоже ничего хорошего» — уныло подумал Мэтью. — Я уверен, ты уже сделал… пришёл к некоторым выводам, — продолжил тем временем Людвиг, роясь в коробке с пакетиками сахара. Он выбрал один и принялся теребить бумажный краешек, не надрывая пакет. — На основании наблюдений за нашими с Феличиано отношениями, и, наверное, того, что Альфред тебе рассказывал — и может, даже сделал какие-то выводы, исходя из его действий. Я не уверен до конца, догадался ли ты. Но я предполагаю, что… ты уже заметил… Проще было бы не заметить гору у себя под носом. Мэтью сделал пару глубоких вдохов и признал очевидное. Отступать было некуда. — Мистер Джонс — гей, — сказал он. LXV. Истинность имеет свои пределы Мэтью сам удивился, как просто у него получилось сказать это. Людвиг нахмурился; он почти всегда хмурился, поэтому Мэтью не дрогнул. — Он никогда не цеплял на себя ярлык. Он не того склада человек. Его больше интересует, что люди собой представляют, а не то, чем они определяются, — он неловко помолчал. — Но да. Я тоже так думаю. Во всяком случае, два его последних романа были с мужчинами. — Он никому в Академии не рассказывал. Я бы… ну, я думаю, что я бы узнал. — Он не таится. Он просто не догадывается, что к этому стоит как-то особенно относиться. — Ага, — в это верилось проще простого. Людвиг сложил пакетик с сахаром пополам, затем ещё раз пополам. Мэтью смотрел на него и почти чувствовал, как вращается Земля. До него, наконец, дошло, что Людвиг был по-настоящему расстроен и не знал, что делать. Будто в самый разгар сложного процесса он вдруг перестал понимать, какие проводки в какой последовательности перерезать. Сердце Мэтью застряло в горле, мешая ему дышать; может, Людвиг увидел в нём то самое что-то, что так жадно тянулось к мистеру Джонсу. Неужели он себя выдал? Неужели ему сейчас скажут, чтобы он шёл на попятный? Учитывая, как отчаянно он хотел, чтобы запутанная ситуация с мистером Джонсом разрешилась сама собой, Мэтью был почти рад этому. — Я буду очень благодарен, если это останется между нами, — невесело произнёс Людвиг и продолжил, не дав Мэтью возможности возразить: — Я, как его друг, считаю своим долгом извиниться перед тобой за его поведение. Мэтью открыл рот. Захлопнул его. Моргнул. — Что?.. LXVI. Физическая неравноценность различных направлений — Ты уже заметил, насколько Альфред привязался к тебе, — сказал Людвиг. — Все преподаватели гораздо старше него и не идут на контакт. Ему нравится проводить время со студентами, но он держит нужную дистанцию. Но ты… В тебе он увидел скорее друга — кого-то достаточно зрелого, но в то же время достаточно юного, чтобы найти с ним общий язык. Во всяком случае, я интерпретировал его разговоры о тебе именно так, — Людвиг помолчал. — А он очень много говорит о тебе. Мэтью стиснул край стола. — Вот как, — пробормотал он. — Я полагаю, что ты поощрял эту дружбу. Как минимум, она не была тебе неприятна. — Нет, совсем нет, — получилось ещё тише. — Я заверяю тебя, — и без того строгое лицо Людвига стало ещё строже. — что Альфред всегда очень близок с теми, кого считает друзьями. Он очень зависим от прикосновений, поэтому ему в Академии непросто. Но он не пытался сблизиться с тобой с дурными намерениями. Мэтью окончательно перестал понимать, что происходит. — Я знаю. — Тем не менее, ты нравишься ему настолько, что мне становится неспокойно. Крыть было нечем. Людвиг наконец пригубил кофе и поставил чашку на стол. Он был серьёзен, и каждое слово было взвешенным и таким же серьёзным: — Альфред следует зову сердца, но не всегда смотрит, куда оно его ведёт. Он верит, что всё всегда как-нибудь утрясётся само. Но я не раз видел, чем всё в итоге оборачивалось, и поэтому я не одобрял его решение пойти работать сюда. Поэтому прошу, Мэтью, — Людвиг наклонился через стол. — Не доноси на него. У тебя ясный ум, ты знаешь, ты понимаешь, как Альфред тобой дорожит. Поэтому не говори никому. Остальное я беру на себя. Я поговорю с ним. Я позабочусь, чтобы он перестал причинять тебе дискомфорт. Мозаика начинала понемногу складываться в цельную картинку. Картинка была настолько искривлённой, что, кажется, физически перевешивала Мэтью и заставляла его крениться набок. Ему казалось, что он вот-вот свалиться с диванчика в проход. «Господи. Вы думаете, что я просто терплю это. Его. Вы думаете…» — Я спорил с ним не час и не два, пытался убедить его заняться исследованиями, а не преподаванием. Хотя бы не сейчас. Но он обожает учить, — продолжил тем временем Людвиг. — Не лишай его этого. Он вытащил из кошелька несколько купюр и визитку; на его щеках играл нехарактерный румянец. Мэтью молча смотрел, как Людвиг аккуратно прижал купюры подставкой для салфеток и подвинул визитку поближе к намертво вцепившимся в столешницу пальцам. — Приятно было поговорить, — сказал Людвиг. — И если ты хоть наполовину такой, каким ты мне кажешься, ты будешь милосерден. Альфред знает всё о звёздах, но не знает совсем ничего о себе. LXVII. x' = ct' Мэтью ещё долго сидел за столиком. Он бездумно смотрел на визитку, постукивая ей по столу. Прокручивая в голове разговор снова и снова, Мэтью всё меньше понимал, к чему это было. Впрочем, кое-что оставалось предельно ясным: мистер Джонс был геем; мистер Джонс был геем и Мэтью ему слишком нравился; Людвиг что-то не так понял, и подумал, что Мэтью может подставить мистера Джонса, господи, да откуда это вообще вылезло; и самое важное, Мэтью был… Мэтью был готов ехать домой. Он закинул на плечо сумку. Людвиг оставил достаточно, чтобы оплатить оба кофе и дать чаевые, но Мэтью всё равно добавил от себя. Он постарался не думать, какой разговор состоится у Людвига с мистером Джонсом, что это может значить и как это может испортить всё. Даже если бы он захотел, повлиять на что-либо сейчас он не мог. Приближалось Рождество. И именно сейчас Мэтью хотелось занять голову исключительно подбором музыки в долгую дорогу. LXVIII. Утверждение одновременности Через сотню километров Мэтью мысленно обозвал себя идиотом. «Нужно было просто раскрыться и признать, что ты гей. И что это тебе нужен мистер Джонс, а не наоборот». Мэтью вздохнул и прижался лбом к рулю. Джип едва ощутимо качнулся. В переднем кармане сумки лежал мобильник с номером мистера Джонса, визитка Людвига и море возможных вариантов. Мэтью решил пренебречь ими всеми.