Теория относительности

XCV. Тяжёлая и инертная массы тела друг другу равны Пока он носил сложенные телескопы обратно в лагерь, костёр успел почти догореть. Мэтью даже не заметил, что его не было так долго. Кику бросил на него обеспокоенный взгляд, и в его тёмных глазах отразились гаснущие угли. Мэтью выдавил из себя улыбку, но даже не представлял, какой она вышла. Мистер Джонс в его сторону не смотрел вообще. — Всё, ребята. Отбой! По двое в палатку, и не шалить: орнитологи хотят их обратно в целости и сохранности, а я хочу спать. Не копошитесь долго, — мистер Джонс притормозил возле Кику и тронул его за плечо. — Давай со мной, Кику? Кику ответил без заминки: — Конечно, мистер Джонс. — Отлично. Приходи, когда закончишь, — он зашагал прочь, потирая шею, будто его мучила боль. Мэтью сел рядом с Кику и нехарактерно крепко обнял его за плечи одной рукой. — Мне его почти жаль, — задумчиво сказал Кику. — Он знает, что я твой друг. Он точно знает, что я его подставлю. — Может. А может, и нет. XCVI. Тщетно ищу я в классической механике то реальное нечто Тянулись минуты. Палатки гасили свет одна за другой. Мэтью терпеливо ждал возле тлеющего кострища. Когда последняя палатка погрузилась в темноту, он поднял рюкзак, закинул его на плечо и зашагал к палатке мистера Джонса; он расстегнул вход и нырнул в густой мрак. Глаза с трудом различили разложенные спальные мешки, один пустой и один уже занятый. Мистер Джонс, оказывается, любил спать на боку, сунув руки под подушку. Сейчас он не спал: его дыхание оставалось ровным и неглубоким. Мэтью опустил свои вещи на землю и разулся. Подтянул джинсы. Ладони были влажными, но он решил не обращать на это внимания. Мистер Джонс коротко выдохнул. — Мэтью… — Угу. — Не Кику, который должен был делить со мной палатку. — Да. Извините. — Нет, ты извини. Я мудак. Мэтью сел на свой спальник, упёрся локтем в колено и подпёр кулаком голову, разглядывая в темноте спину мистера Джонса. — А что ещё? Плечи его преподавателя вздрогнули и заметно напряглись. Мэтью поспешил продолжить: — Нет, правда. Скажите, что ещё? Расскажите мне, что вы чувствуете. — Нет. — Скажите, что вы что-то ко мне чувствуете. Он думал, что ничего не добьётся. Мистер Джонс прижимался щекой к подушке, не расслабляя спину, и казалось, что ни слова не сможет пробиться сквозь эту защиту. Но они прорвались, едва слышные и вымученные: — Я… Чувствую. Ох. — Ох, — беспомощно ответил Мэтью, и в груди защемило. Мистер Джонс завозился, переворачиваясь на другой бок, и посмотрел на Мэтью. Сейчас, без очков, он выглядел моложе. Взлохмаченные волосы падали ему на лоб. — Я столько всего чувствую, — тихо сказал он. — Ты можешь спросить, почему, но я вряд ли смогу ответить хотя бы половиной тех слов, которыми мог бы ответить ты, Мэтью. — Вам не нужно… — Нет, мне вообще не стоит их произносить, — мистер Джонс покачал головой. — Мне придётся это пережить, а тебе точно не стоит в это… вляпываться. Мне даже думать об этом нельзя, ясно? — Кто сказал? — Я не… Он умолк, когда Мэтью опёрся ладонями о землю и подобрался ближе. Мистер Джонс оцепенел. — Мы давно должны были поговорить об этом, — вполголоса сказал ему Мэтью. — Просто у нас до сих пор плохо получалось. Каждый раз ужасно, из рук вон плохо. Мистер Джонс смотрел на него почти горестно. В темноте его глаза всё равно отливали слабым голубым, футболка выделялась светлым пятном, и он был сейчас безумно красивым, красивее даже, чем небо. Мэтью, наконец, нашарил ладонями второй спальный мешок и наклонился. XCVII. Поля тяготения Земли не существовало Мэтью целовался и раньше. Он вспомнил Мигеля. Его поцелуи всегда были как растаявшее мороженое на вкус, и немножко отдавали жаренной рыбой, которую он ел на обед. Мигель никогда не подгонял его, давал возможность самому решить, когда стоит сделать следующий шаг, но и не медлил никогда. Была во всём, что он делал, уверенность, которой Мэтью завидовал иногда. Секс с Мигелем приносил удовольствие и радость, но Мэтью никогда не владел ситуацией, может, из-за неопытности, а может оттого, что слишком старался угодить. Это всё давно осталось в прошлом. Мистер Джонс напрягся и не поддавался. Мэтью закрыл глаза. Почувствовал тепло тела совсем рядом, упёрся коленом в бедро, к которому раньше мог прикоснуться только в мечтах. Наклонился ниже, опираясь ладонью о его грудь. Мистер Джонс попытался вывернуться. «Подумайте ровно секунду. Вы сможете убежать сейчас, если захотите, но подумайте. Подумайте обо мне». Господи. Он целовал его. Касался одними губами, горячо дышал в плотно сжатые губы, держал ладонь на щеке, будто вылепленной идеально под его руку. Чёрт. Чёрт, это было жалкое подобие поцелуя, но Мэтью почему-то напрочь забыл о Мигеле и других. Мистер Джонс упёрся ему в плечи. — Не надо, — пробормотал Мэтью. Пальцы вцепились ему в руку, пытаясь отвести его ладонь от лица. Мэтью почувствовал, как что-то важное ускользает, что-то, что упускать было нельзя, но он не мог даже представить, что это, только понял, что он дурак, идиот, и зачем он только навоображал себе, что сможет… …и мистер Джонс раскрылся, выгибаясь ему навстречу, господи боже мой. Мэтью проглотил не-свой стон — сдавленное «м-мхм», разбившееся о нёбо — и почувствовал, как мистер Джонс зарылся руками в его волосы и сжал пальцы. Он прижимался к Мэтью, отчаянно стараясь не упустить его губы, и Мэтью не знал, что ещё сделать, кроме как поддаться и дать ему всё. Мэтью поймал его язык, распробовал металлический привкус, и голова закружилась. Потрясающе. А потом всё закончилось, и мистер Джонс хватал ртом воздух, а сердце Мэтью пыталось расколоться в крошку о рёбра. Они уставились друг на друга в вязкой черноте. Мэтью коснулся дрожащими пальцами губ мистера Джонса. — Вы знаете, — произнёс он. — Это было убедительнее, чем любые разговоры. XCVIII. В единственном числе Той ночью он поцеловал мистера Джонса ещё два раза. Первый раз — в уголок губ, чтобы развеять старые тревоги, подтолкнуть взамен навстречу новым. Мэтью не стал отстраняться, замер так, прикрыв глаза, с ладонью на нагрудном кармане мистера Джонса, и время остановилось, и Мэтью подумал ещё, что не может вспомнить ни одного подходящего стиха. Потом мистер Джонс наконец шевельнулся, и его губы мимолётно коснулись губ Мэтью — так неуловимо, что он потом ещё долгие годы спрашивал себя, не померещилось ли ему. Зато ему точно не померещилось, как мистер Джонс грубовато провёл ладонью по его волосам, будто запоминал его на ощупь, хотя кто знает, может, так оно и было. Мэтью коротко вздохнул, когда пальцы мистера Джонса коснулись его уха, но дыхания всё равно не хватило, когда он потянулся за ещё одним поцелуем. Мэтью отметил про себя, как их тела будто подогнаны друг под друга, и некстати подумал, что нужно было бы захватить с собой бальзам для губ, а потом мистер Джонс сдавленно охнул и откинулся на подушку, потянув Мэтью за собой, вниз, вниз, вниз. Прежде чем Мэтью успел распробовать поцелуй на этот раз, мистер Джонс слегка оттолкнул его, совсем чуть-чуть. — Что? — шепнул Мэтью. Мистеру Джонсу понадобилась пара секунд, чтобы объяснить; слова явно не хотели складываться в связную фразу. — Нам нельзя это делать, — выдавил он наконец. — Особенно здесь! Это не… чёрт, это ужасная затея, ты даже не представляешь. У меня слов нет, чтобы… — Вполне представляю, — перебил его Мэтью и улыбнулся краешком рта. Больше всего ему хотелось забраться к мистеру Джонсу в спальный мешок и исследовать пальцами его спину, но вместо этого Мэтью отодвинулся. Он поёжился, когда ночная прохлада напомнила о себе. — Бр-р. Но вы правы, не здесь. Завтра. — Завтра, — растерянно повторил мистер Джонс. — У вас дома, — и добавил, чтобы мистер Джонс не успел ничего надумать: — чтобы поговорить. Мэтью не рассчитывал на ответ, поэтому последовавший за его заявлением вздох и «Ладно» стали для него неожиданностью. XCIX. В основе Галилеева преобразования Мэтью рассматривал потолок палатки, прислушиваясь к пронзительному стрёкоту сверчков снаружи. Уснуть не получалось. Слишком много всего произошло, слишком быстро. Вдобавок болел локоть — там, где он щипал себя то и дело. Иногда дрёма оказывалась сильнее, и Мэтью уплывал. Ему казалось в полусне, что палатка перевернулась и выбросила их в открытое море, но начала раздуваться до размеров воздушного шара со свисающими с него длинными белыми верёвками. Мэтью хватался за них, и шар взмывал в небо, а мистер Джонс смеялся совсем рядом и говорил, что ни за что не отпустит… А потом Мэтью возвращался к реальности, где мистер Джонс не издавал ни звука. В какой-то момент он всё-таки уснул по-настоящему. Мэтью проснулся рано утром и моргнул, смутно разглядев крупные капли, стекающие по стенкам палатки. Болела спина, и в глаза будто песка насыпали. Мэтью потёр пальцами веки и перевернулся на бок. Мистер Джонс шевельнулся и поднял на него сонный взгляд. Казалось, он уже готов был улыбнуться, но у него ещё не было на это сил. — …брое утро, — хрипло пробормотал Мэтью. — Ты во сне что-то спрашивал, — сказал ему мистер Джонс. — Я только не расслышал, что именно, чтобы тебе ответить. И зевнул. C. Доказательство в пользу общего постулата относительности Мистер Джонс привёз их обратно как раз к началу занятий. Мэтью бездумно смотрел на вопросы о современной ирландской литературе и не мог сложить буквы в слова. Он не запомнил ни одного ответа из тех, что нацарапала его рука, но в целом был уверен, что справился неплохо. Какая-то часть Мэтью всегда мыслила, просто иногда — совсем не та, которая надо. Кику не спросил его ни о чём. Когда Мэтью вернулся с контрольной, на столе его ждала перевёрнутая чашка на блюдце и пакетик чая. Далеко не самого дешёвого чая. Мэтью улыбнулся и включил чайник. Мэтью представил, сколько всего он мог бы сказать мистеру Джонсу. Большую часть этого он, конечно, говорить не стал бы, но перебирать мысленно разные варианты было интересно. А потом как-то незаметно настал вечер, и Мэтью вышел на небольшую прогулку. Дорогу до дома мистера Джонса он помнил безупречно.