Теория относительности

CLXXVIII. О возникновении бесконечно больших полей тяготения Кику поднял голову на едва слышный щелчок двери. — Что случилось? — спросил он, с беспокойством вглядываясь в лицо Мэтью. Мэтью снял куртку. Что с ней делать, он не знал, поэтому он просто положил её на пол. Затем разулся. Он забрался в кровать и свернулся в безопасности одеяла. — Мэтью? Губы онемели, потеряли чувствительность. Говорить было тяжело. — Я закончу дополнительные занятия с мистером Брагинским. Он вроде смыслит немного в астрономии, это его хобби. Смогу выпуститься с остальными. — Ох, — сказал Кику. — Мистер Джонс? Тяжесть бытия была невыносимой. — Уехал, — сказал Мэтью и перекатился, ложась лицом к стене. — Завтра всё узнаешь на занятиях. CLXXIX. Материальный мир, имеющий хоть какое-то средоточие 763-275-9127: ты не спишь? Отправлено: 22:41 763-275-9127: неважно, позвонишь завтра? Отправлено: 22:46 519-271-1290: Не сплю. Просто не знаю, что сказать. Отправлено: 22:47 763-275-9127: прости что втянул тебя в это всё Отправлено: 22:49 519-271-1290: Это ты у нас временно в академическом отпуске. И работу потеряешь, скорее всего. Отправлено: 22:50 519-271-1290: И всё потому, что я не мог руки при себе держать. Отправлено: 22:50 763-275-9127: эй не только ты Отправлено: 22:52 763-275-9127: декан нам поможет сколько в его силах Отправлено: 22:52 519-271-1290: Ты должен на меня злиться. Отправлено: 22:53 763-275-9127: мы справимся как-нибудь всё будет хорошо Отправлено: 22:54 519-271-1290: Господи. Отправлено: 22:56 519-271-1290: Прости, я не могу принять утешения от тебя, когда твоя жизнь целиком под откос пошла, я не могу. Отправлено: 22:56 519-271-1290: Спокойной ночи, Альфред. Отправлено: 22:57 763-275-9127: не надо, давай я позвоню Отправлено: 22:58 763-275-9127: мэтью, возьми трубку Отправлено: 23:02 763-275-9127: ты мне нужен Отправлено: 23:04 763-275-9127: ладно. спокночи. Отправлено: 23:12 CLXXX. Ни с законами логики, ни с опытом Он не мог увидеться с Альфредом — предосторожность, сказал им декан Кёркленд, чтобы хотя бы не дать сплетням доползти до газет. Официально объявили, что Альфред уехал по делам семьи, но Мэтью этот обман ненавидел. От него смердело стыдом и лживостью. Альфред уехал, потому что никто пока не знал, что с ним делать, и не так много времени оставалось до того, как его отсутствие перестанет быть временным. Он был новоприбывшим. Его можно было легко убрать. Как рыбий корм. Мэтью это снедало. Мистер Брагинский написал Мэтью и спросил, не против ли Мэтью прийти в мастерскую, где мистер Брагинский обычно проводил занятия, во вторник во второй половине дня. Он не обрубал слова и под его именем не было стандартной подписи. Мэтью ответил лаконичным согласием, пролистал входящие и удалил все сообщения, которые Альфред прислал ему на протяжении прошлых месяцев. Он не избавлялся от улик, сказал он сам себе, потому что «улики» означали бы, что он совершил преступление. Он не совершал преступлений, но и смотреть на длиннющие заголовки — «привет, смотри какое фото туманности конская голова, она правда похожа на лошадиную голову, отсюда название» — было невыносимо. Это напоминало ему, как Альфред радовался, даже когда готовил план занятия. Теперь Мэтью почувствовал себя ограбленным. Слишком поздно он задумался, захочется ли ему в будущем, много лет спустя, в каком-то отчаянном порыве перечитать это всё. Декан Кёркленд тоже ему написал. Читать сообщение Мэтью не стал, но и не удалил его. CLXXXI. В массе m заканчивается некоторое число «силовых линий», которые приходят из бесконечности Настал вторник. По вторникам Мэтью приходил на занятия по теоретической физике и рассеяно царапал в тетради поэзию: широкие ладони, наэлектризованные, и пронзительно синяя шнуровка символичны недостаточно, чтобы передать, как ты считываешь строчки вдоль ногтей, держа галстук, который всегда не подходит. По вторникам они встречались с Альфредом в кафе, где подавали блинчики на пахте и бургеры размером с небольшого кота, и Альфред делал вид, что соль — это звёздная пыль, и рассказывал, что жизненно необходимо знать о вселенной, которая состоит из одиннадцати измерений, как прозрачная папка с кармашками. То и дело он поднимал взгляд от учебника, улыбался краешком губ в ответ на сосредоточенное выражение лица Мэтью. Ему нравилось, когда на него смотрели. Мэтью собрался было прогулять весь вторник. Он пропустил все основные занятия, четыре звонка профессора Бонфуа с его личного номера и теоретическую физику. Он догадывался, что физику уже вёл кто-то другой. Он знал наверняка, что лучше Альфреда не было никого. И, несмотря на подтверждение, отправленное утром мистеру Брагинскому, он решил, что не имеет никакого желания учиться у того, кто не клеит на потолок светящиеся в темноте звёзды. В итоге тем, кто его переубедил, оказался Кику. Ему было заметно некомфортно предлагать Мэтью своё участие (его эмоциональные сантименты проявлялись всё так же неловко) и всё не мог подобрать хоть сколько-нибудь действенный совет. Но потом он глянул на часы, покусал губы и нашёлся наконец: — Я думаю, он поймёт, почему ты решил не идти. Любой бы понял. Мэтью закрыл глаза. Затем спустил с кровати ноги, сел и и потянулся за рюкзаком. К чёрту пошло понимание. Несправедливость оседала в желудке, как забродившее молоко; рот разъедало кислым. Его достало, что люди всё воспринимали не так. Он хотел увидеть Альфреда. Он не хотел видеть Альфреда. CLXXXII. В мире средняя плотность S₀ массы постоянна Почти миновав библиотеку без приключений, на выходе Мэтью разминулся с парнем в канареечно-жёлтой толстовке, который сказал, будто время назвал: «Гомосек». Мэтью впервые бросили это оскорбление в лицо. Он замер, но парень шёл себе дальше, затолкав руки в карманы. Мэтью позволил ему уйти; после секундной заминки он сам пошёл в другую сторону. CLXXXIII. S₀ V/F или S₀ R — У меня остались заметки мистера Джонса, — сказал мистер Брагинский. Он с любопытством листал тетрадь. Под подбородком у него был какой-то ожог, мазок сажи и багрового, отчего не получалось смотреть ему в лицо дольше пары мгновений. — Но почерк у него… кошмарный. Мэтью до боли нужны были эти листочки бумаги. Он хотел увидеть детские каракули Альфреда и смазанных карандашных пришельцев на полях. Он вдруг вспомнил смешные записки на стикерах, их Альфред лепил на холодильник, и закладывал потом интересные статьи обёртками от конфет, используя код, о значении которого Мэтью мог только гадать. Он ничего не сказал. — Согласно его учебному плану, вы сейчас должны проходить эллиптические орбиты. Все мои познания об астрономии, конечно, сугубо любительские, — признал мистер Брагинский, — но кое-что об этом я знаю. Начнём, я думаю, с того, является ли орбита постоянной или… — Мы это уже проходили. Мистер Брагинский склонил голову набок. Сложно было сказать, какие мысли скрывались за этими широкими плечами и круглыми глазами. Что мистер Брагинский думал об Альфреде? Тесно ли они общались, будучи коллегами? Испытывал он теперь отвращение или просто недоумевал? Было ли ему дело вообще? — Чтобы предсказать местоположение планеты в любое произвольное время, используются шесть основных элементов орбиты — вернее, шесть геометрических свойств, которые задают её. Элементы включают наклонение орбиты, долготу восходящего узла, большую полуось, степень отклонения от окружности, аргумент перицентра и момент прохождения тела через перицентр. Когда получены эти данные, можно с точностью вычислить, на каком участке своей орбитальной траектории будет находиться планета в нужный отрезок времени, — и Мэтью умолк, потому что говорить дальше было больнее, чем раздирать старую рану. Его способность запоминать данные и слова ничего не стоила. Слова принадлежали Альфреду. В лёгких осталось слишком много воздуха. Мэтью не стал выдыхать, теребя подол рубашки, не смотрел он и на мистера Брагинского. Когда тетрадь звучно захлопнулась, он подпрыгнул. И поднял взгляд. — Мне нечему тебя научить, — сказал ему мистер Брагинский, улыбаясь вежливо, но не без интереса. — Глупо будет даже пытаться. Я не люблю выставлять себя дураком. Во рту было сухо. Мэтью кивнул. — Я поговорю с деканом Кёрклендом. Сдашь заключительный экзамен, который мистер Джонс для тебя составлял, с некоторыми поправками, правда. Ты разочарован? Разочарован? Вопрос был каким-то неуместным. Мэтью слишком устал от фарса последних дней, чтобы отвечать тактично. — Так проще, — пробормотал Мэтью, растирая висок. — Я не очень хотел делать вид, что всё это меня интересует в изложении от кого-то другого. — Декан за тебя волнуется. — Я не хочу об этом говорить. Меня тошнит уже об этом говорить. Я сделал всё, чтобы об этом не говорить и всё было замечательно, но стоило одному раскрыть рот, и всё покатилось в пекло. Никто не слушает, что им говорят, все только хотят услышать подтверждение своих догадок. Не хочу говорить больше. Мистер Брагинский сунул ему в руки тетрадь и встал, чтобы выключить свет. CLXXXIV. Идеи о строении мира Он вернулся в общежитие, ссутулив плечи, как подбитое животное, которое спешит зарыться обратно в нору. Открывая дверь, он услышал голос Кику — секундная заминка, почти неощутимая пауза и разговор дальше — и свалил рюкзак на пол. — Не думаю, что ему понравится предложение, — договорил Кику. Мэтью беззвучно спросил: «Кто?» Кику вывел в блокноте букву. Очень изящную «Л». Людвиг, значит. Мэтью точно знал, что никакие предложения Людвига ему не понравятся, потому что все они наверняка вели к бесславной гибели Мэтью. Он вздохнул и рухнул в кровать, проваливаясь в отчаяние так же быстро, как только недавно из него выкарабкивался. — Он уже пробовал позвонить? — продолжал Кику. — Нет, я думаю. Я с ним поговорю. Конечно, Людвиг, никаких проблем. Спасибо за заботу, как всегда. Мэтью натянул на голову подушку. Он проспал довольно долго. Когда он проснулся, Кику отвлёкся от домашнего задания и предложил ему сходить в душ освежиться. — Я приготовлю ужин, — добавил он, подавая Мэтью сложенное зелёное полотенце с вышитой улыбчивой черепашкой в углу. — Тебе лучше не ходить в кафетерий сегодня. А завтра Людвиг и Феличиано прилетают, я поужинаю с ними. Мэтью кивнул. Ему хотелось расспросить, как у Альфреда дела, но неповоротливый язык опух. Мэтью сбежал из комнаты, чтобы ничего не запороть. CLXXXV. Бытие в двух измерениях Его ждали четырнадцать сообщений от Альфреда, в разной степени обеспокоенные, извиняющиеся и расстроенные. Мэтью удалил их одно за другим, изжевав губу. Ждали его и пропущенные звонки, на которые он не ответил. Не то чтобы он не хотел говорить с Альфредом, но он сам себя загнал в угол. Казалось, что, если он поднимет трубку, то провалится в отчаяние ещё глубже. И потом, уже выяснилось, что секреты хранить они не умеют, и мысль о том, что из-за него Альфред потеряет работу бесповоротно, ужасала. Он послал одно-единственное последнее сообщение: «Не хочу, чтобы у тебя снова были неприятности из-за меня. Давай подождём, пока всё успокоится». Это было разумным курсом действий. Альфред ему не ответил. CLXXXVI. Плоские существа с плоскими орудиями Мэтью вернулся на занятия в четверг, после нескольких дней в компании Кику в качестве единственного живого создания в мире. Реальность безжалостно напоминала ему, что это далеко не так. Но всё же, несмотря на то, что прошло меньше недели, атмосфера в целом изменилась к лучшему. Люди продолжали жить своей жизнью (потому что их жизни не втоптали в грязь ни разу). Профессор Бонфуа распустил группу пораньше, и всё ради того, чтобы запереть дверь и стиснуть Мэтью в медвежьих объятиях. Это стало первым утешением, предложенным ему с того момента, как он покинул квартиру Альфреда. Мэтью горько разрыдался и не стал себя одёргивать. — Ох, Мэтью, — огорчённо сказал профессор Бонфуа с акцентом куда сильнее, чем обычно. Он положил ладонь на его затылок, пропустил пальцы сквозь пряди и несильно сжал, будто мог выдавить смятение Мэтью через уши. — Ну же, не плачь. Это не конец света. Невзгоды умещаются на крохотной уродливой крупинке соли. Проглотишь, и скоро даже привкус забудется. Мэтью вытер глаза под очками и кивнул. Дыхание сбилось на вдохе ещё пару раз и выровнялось. — Альфред… — Я съезжу к нему за тебя, Мэтью. Ему нужно поговорить с кем-то, кто понимает его положение. — Спасибо. Ещё какое-то время профессор Бонфуа похлопывал его по спине, следя, чтобы Мэтью не развалился на части опять. — Вся эта драма — такая глупость, — сказал он. — Тебе нужно быть рациональнее, Мэтью. Больше некому, потому что быть рациональным намного сложнее, чем кажется. CLXXXVII. Навсегда принятый отрезок Шёл вечер пятницы. Последние экзамены Мэтью должен был сдать в среду. Было странно осознавать, что эта глава его жизни скоро завершится. Все уже заказали выпускные мантии и шапочки. Нужно было устроить, где встретиться с семьёй, когда они приедут посмотреть, как он идёт за дипломом. Мэтью казалось, что все эти мелочи так бесконечно далеки, но уже через две недели он покидал кампус навсегда. В газетах пока что помалкивали, молчал и Альфред. Сердце Мэтью было как бумажное; от этого делалось скверно. Альфред. Альфред. Альфред. Альфред. Альфред. Альфред. Альфред. Альфред. Альфред. Альфред. С таким же успехом он мог бы выцарапать семь букв на внутренней стороне сердца, там, где их омывало бы всей кровью тела.