Исполнитель желаний

- Отказ от реанимации? Вы шутите? - Лайт, не в силах скрыть удивления, с непониманием смотрел на пожилого главного врача. - То есть, вы хотите сказать, если у него остановится сердце, вы не будете его реанимировать? Мужчина устало снял очки и начал протирать их салфеткой. Убедившись в их чистоте, водрузил к себе на нос и прямо взглянул на Лайта. - Мы не можем. Это будет нарушением закона. Отказ от реанимации - законное право каждого пациента. Я не знаю причины, по которой ваш друг заранее позаботился о создании этого документа. Но мы ничего не можем поделать. Мне очень жаль. Лайт не в состоянии был поверить в то, что он слышал. Главный врач сообщил ему, что Рюдзаки, проходящий по документам как Рюга Хидеки, полтора месяца назад сделал крупное пожертвование на счет клиники, став одним из основных спонсоров больницы. Тогда же он перечислил деньги на депозитный счет для оплаты лечения и оказания всей необходимой медицинской помощи ему и его опекуну Ватари, в случае их обращения. И подписал официальный отказ от реанимации в случае наступления клинической смерти при остановке сердца. Фактически, он не оставил себе ни единого шанса выжить, если Кира одержит победу. Эл играл в их игру, не имея права на проигрыш. - Рюга Хидеки общался с нашей клиникой через поверенного агента, поэтому мы, естественно, не могли знать, что поступивший к нам Рюдзаки, как вы его все называете, и есть наш спонсор, - извиняющимся голосом продолжал врач. «Ямада Таро» – прочитал Лайт на табличке, стоявшей на массивном столе заведующего клиникой. Почему-то ему совершенно было все равно сейчас, как его имя, - господин Ватари, как только пришел в себя, сразу же помог нам разобраться. Разумеется, вашему другу будет оказываться самый лучший уход, который предоставляет наша клиника. И, конечно же, мы продолжим терапию... К сожалению, пока она не дает никаких результатов, но в моей практике чудеса случались. - Чудеса? – Лайт машинально повторил последнюю фразу. Он никак не мог собрать разбегающиеся мысли воедино, ему было нехорошо, очень нехорошо, даже немного кружилась голова. Последние дни действительно вымотали его полностью, у него не было больше сил бороться. Бороться с тем, что открылось ему в себе. И что он не мог принять. И потому сейчас он мучительно цеплялся за слова, пытаясь выплыть, пытаясь вернуть ощущение реальности происходящего, - Хотите сказать, нам остается только верить в чудо? В его голосе отчетливо прозвучал сарказм. Лайт не хотел больше сдерживаться. О каких чудесах говорит сейчас этот человек? Тетрадь не сработала, он, Кира, собственноручно двадцать минут бился над телом своего врага, пытаясь заставить его дышать, пытаясь оживить того, кого всем сердцем ненавидел. Кира не может есть, не может спать, не может думать нормально – это не чудо? Разве не чудо то, что он, победив, не в силах насладиться своей победой, не в силах продолжать свою миссию дальше? Что Бог этого мира, как побитая собака снова и снова приходит сюда в надежде, что его враг откроет глаза? Видимо, фейерверк чувств полыхнул в глазах Лайта, но заведующий расценил его сверкнувший взгляд по-своему. Он увидел в нем вспыхнувшую надежду. Слишком хорошо уже Лайт умел скрывать свои чувства. Слишком плотно была надета на лицо маска. - Разумеется, надежда всегда остается, - ласково сказал доктор, подходя ближе к Лайту. – Я не хочу вас обманывать, положение очень серьезное. Кома третьей степени – критическое состояние, в любой момент возможна самопроизвольная остановка дыхания. Его центральная нервная система угнетена, мозг находится в минимальной активности, жизненно важные функции организма не контролируются. Мы даже не можем с уверенностью сказать, что сейчас происходит в его голове, есть ли необратимые изменения мозга или нет. Но, я еще раз повторю: случаи выхода пациентов из глубокой комы есть, и они детально описаны, многие же из них – с вполне благополучным исходом. - Но вы не можете вывести его из комы? – Лайту казалось, что он слышит слова, но не понимает их смысл. - К сожалению, не можем. Мы можем только продолжать терапию и надеяться, что она подействует. Кома – одно из самых сложных состояний, нет практически никаких надежных рекомендаций по выводу пациентов из него. Фактически, мы можем только ждать... ждать, что ваш друг сам захочет вернуться. - Это и есть научная рекомендация? – Лайту хотелось ударить этого пожилого заведующего клиникой. Его слова казались издевкой. - Нам больше ничего не остается, - врач развел руками, - действительно, его состояние несколько ухудшилось, он теряет вес, не отвечает на терапию, снизилась частота дыхания. Но пока рано складывать руки. Надежда всегда есть. - Я правильно понимаю, вы сейчас мягко сообщили мне, что он... уходит? – Лайт поднял голову и взглянул в глаза собеседника. В его голосе звучал металл. – При такой отрицательной динамике, если не случится чуда, как вы говорите, сколько времени он еще будет... дышать? - Видите ли..., - начал врач и снова снял очки, но Лайт перебил его: - Я всего лишь его друг. Не близкий родственник и не родной человек. Пожалуйста, скажите мне правду. Заведующий клиникой вздохнул и снова надел очки. Подошел к Лайту и положил руку ему на плечо: - Если ничего не изменится – максимум, неделю. Это максимум. На самом деле, все может произойти в любой момент. Мой вам совет – если вы что-то хотели ему сказать, скажите это сейчас. Возможно, он вас услышит. *** Лайт не помнил, как он дошел до палаты обратно. Закрыл дверь и бессильно прислонился к ней спиной, глядя на лежащее на кровати тело. «Что же значила для тебя эта игра, если ты не оставил себе шанса на проигрыш? Ты называл меня другом, ты строил планы по поимке Киры, мы уже вышли на след Хигути и твои глаза горели азартом погони, но ты отправил агента подписать твой отказ от реанимации. Значит, ты так и не верил? Всегда чувствовал фальшь? Но ведь я не лгал тебе. Когда памяти не было, я не лгал. Я считал тебя другом. Но ты не верил? Даже тогда?» Лайт оттолкнулся ладонями от стены и медленно подошел к кровати. Присел на край. Аккуратно провел пальцами по алебастровой щеке, ощущая гладкость кожи и ее прохладу. Сейчас, оглядываясь назад, он вспомнил, как часто и как равнодушно Эл говорил о своей возможной смерти, заставляя всех содрогаться. Как о чем-то обыденном. Естественном. Ни капли страха, ни малейшей попытки снизить риск и уйти в сторону. Он воспринимал свою смерть, как один из возможных вариантов развития событий. Как еще одно доказательство вины Лайта. Значит, допускал, что Кира победит? Или сознательно отдал ему победу, не желая брать на себя ее тяжесть? - Что ты за человек, Эл? – Лайт в который уже раз мучительно вглядывался в бледное лицо, пытаясь найти ответы. – Что ты чувствовал, играя со мной? Ты хотел умереть? Или убить меня? И как мне жить со всем этим дальше, если ты уйдешь? Не в силах больше выносить этой пытки, видя, что тот, кто может дать ответы, кто так нужен сейчас, все также бесконечно далек и безразличен, не в силах больше сдерживать душившие его чувства, Лайт порывисто обнял бессильное тело Рюдзаки. Обхватил одной рукой, отрывая от кровати, прижал к себе, придерживая второй рукой попытавшуюся безвольно запрокинуться голову, прижимая ее к своему плечу. На него едва ощутимо пахнуло сладким запахом ванили, сметая волю, сметая остатки самообладания. И Лайт, зарывшись лицом в мягкие волосы своего врага, уткнувшись носом в его холодную бледную шею, беззвучно зарыдал, не в силах больше сдерживать рвущий на части поток эмоций. Он выпускал со слезами всю ту боль, что скопилась в его душе, все отчаянье от собственного предательства, всю горечь и разочарование от несовершенства этого мира, где два таких нужных друг другу человека не могут стать просто друзьями. От того, что пропасть, разделявшая их – огромна, что их принципы непоколебимы, и они оба не способны идти на уступки, что они оба не хотят, или не умеют просто поговорить друг с другом. Изо всех сил прижимая к себе худое тело, он ощущал его холод, его хрупкость, его бессилие сейчас, и ему хотелось рыдать еще сильнее от того, что его враг так уязвим и беззащитен. И от понимания, что Рюдзаки уходит. Что он с самого начала готов был уйти. - Зачем, ну зачем ты это сделал? – простонал Лайт в шею Рюдзаки, - Зачем ты написал отказ? Слезы дали некоторое облегчение. Лайт не помнил, когда он плакал в последний раз, видимо, когда-то в далеком детстве. Но сейчас ему стало легче. Он даже не чувствовал злости или стыда за проявленную слабость. Он тихо сидел, не в силах выпустить из рук тело детектива, все так же прижимая его к себе, но уже справившись со слезами, уже не всхлипывая. Уткнувшись носом в ставшую влажной от его слез шею. Наслаждаясь ощущением близости. Нежно перебирая рукой, поддерживающей голову, темные прядки волос. Мечтая остановить время, чтобы – пусть хотя бы так - задержать исчезающую тень Эла в этом мире. Рядом с собой. Внезапно ему в голову пришла ужасающая мысль, что, прижимая к себе Рюдзаки так сильно, он может его задушить. Что детектив может перестать дышать. «Отказ от реанимации» – набатом ударило у него в голове. Лайту показалось, что волосы зашевелились на затылке от ужаса. Проклиная себя за несдержанность и глупость, он бережно уложил Эла на кровать, поправил голову на подушке, убрал упавшие на лицо волосы. Устало вытер свои глаза. Аккуратно положил руку на грудь Рюдзаки, улавливая движения грудной клетки. Тихо прошептал: - Пожалуйста, не уходи, Эл. Ты мне очень нужен. Когда стемнело, в палату пришел Ватари. Он застал Лайта сидящим на коленях возле кровати. Переплетя пальцы одной руки с пальцами Рюдзаки, Лайт сжимал его кисть обеими руками, опираясь на них подбородком, положив локти на край постели. Его взгляд был неотрывно прикован к экрану монитора, по которому неслышно ползла кривая кардиограммы, и мелькали цифры показателей жизнедеятельности детектива. - Добрый вечер, Лайт, - тихо поздоровался Ватари и, подойдя к постели Рюдзаки, присел на стоявший рядом стул. - Здравствуйте, Ватари, - отрешенным голосом ответил ему Лайт. Он повернул голову и взглянул на старика красными, измученными глазами, - скажите, вы знали? Знали, что он написал отказ? - От реанимации? Да, я знал это, - спокойно ответил Ватари. Лайт не понимал, как он может быть настолько спокоен. После недавнего взрыва эмоций и слез Кира был полностью изможден, выжат, разрушен. Какая-то апатия и обреченность полностью овладели им. Он терял врага. Как мог Ватари быть так спокоен, теряя... сына? Воспитанника? Лайт не знал, кем приходится Эл для Ватари на самом деле. Но безграничная отеческая любовь старика к лохматому гению была очевидна для всех. Ватари жил Элом, Лайт в этом не сомневался. Но сейчас старик не проявлял ни тени паники или беспокойства. - Мне сказали, ему становится хуже. Что дыхание может остановиться в любую минуту. И они не будут его реанимировать. Зачем он сделал это? - Лайт, - старик положил руку ему на плечо. – Это же так просто. Неужели ты сам не понимаешь? Ты ведь уже достаточно хорошо знаешь Рюдзаки. - Он говорил, что не любит проигрывать. Он не хотел, чтобы его спасали, если Кира победит? Не хотел жить, зная, что проиграл? – Лайт почувствовал, что в носу снова защипало. Но ему почему-то не было стыдно перед Ватари за свои эмоции. За свою боль. Кира совсем не хотел надевать сейчас маску холодной непроницаемости. Он хотел быть собой, сейчас, сжимая холодную бледную руку, ища ответы. - Проигрывать? – Ватари удивленно поднял брови, - Лайт, расследование, это не игра. На кон ставятся жизни, рушатся судьбы. Рюдзаки это знал и всегда был готов пожертвовать собой ради спасения людей. Ради справедливости. Но дело не совсем в этом. Он знал, что от рук Киры люди умирают от сердечного приступа. Однако допускал возможность реанимации. Но, в случае клинической смерти, слишком высока вероятность поражения мозга. Рюдзаки не хотел возвращаться к жизни, если уже не сможет работать. Если потеряет свои уникальные способности. И он не хотел рисковать. Поэтому исключил для себя вероятность такого развития событий. Видишь, все очень просто и… рационально. - Но почему вы не запретили ему? – с отчаянием спросил Лайт, - может быть, это был его шанс на жизнь? Единственный шанс? - Запретил? – с мягкой улыбкой переспросил Ватари, - Лайт, Рюдзаки нельзя что-то запретить или разрешить. Он всегда все делает по-своему. Я просто рад, что он позволяет мне находиться с ним рядом. Лайт опустил голову, коснувшись переплетенных пальцев губами. Такие горячие – его, и такие холодные – Рюдзаки. Его не покидало ощущение безысходности. - Скажите, Ватари, - ему все же было легче разговаривать, чем сидеть в этой гнетущей тишине, - как вы можете быть так спокойны? Ведь если он перестанет дышать, ему уже никто, никто не окажет помощи. И он... умрет. - Я привык уважать его решения, - Лайт уловил все-таки тихий вздох, сорвавшийся с губ старика, - если он захочет уйти – я приму это. Но я все-таки надеюсь, очень надеюсь, что он вернется. Почувствует, как он нужен здесь. Как я его жду. И не решится уйти. - Вы верите в чудо? – тихо спросил Лайт. Он уже знал ответ. И он уже знал, что кажущееся спокойствие старика - это боль, сжигающая боль, возможно, еще большая, чем его, искусно спрятанная под смирением. - Верю, - мягко ответил Ватари. - Тогда я тоже буду верить, - Лайт тряхнул челкой и снова повернулся к экрану монитора.