Сейрейтейские белые носочки

– Хитсугая-тайчо. – Кучики-тайчо. Формальный обмен любезностями соблюден. И можно подтянуться на руке поближе и улечься наконец-то на спину, вперив взгляд в светлеющее небо. Земля присыпана лепестками сакуры вперемешку со снегом. А сверху все валит и валит. Занпакто еще не настолько плохи, чтоб банкай слетел самостоятельно, но слишком выдохлись, чтобы собрать себя по кусочкам. Хитсугая позволяет Хёринмару исчезнуть, и тут же пронизывающий ледяной ветер теплеет. Лепестки-лезвия тоже как-то незаметно сходят на нет, оставляя после себя тонкий аромат. Тоширо поворачивает голову и утыкается носом в окровавленную перчатку, пахнет от нее так же, как и от банкая обладателя – вишней и сталью. И от этого свежего пронзительного запаха хочется сделать что-нибудь безрассудное и глупое. Что-то, чего он не позволял себе даже в детстве. Но Тоширо держит себя в руках. В руке. Вторая была бы не в состоянии удержать даже палочки. – Замерз? – спрашивает он у подрагивающих пальцев. Пальцы молчат. Отвечает, как ни странно, Бьякуя. – Переживу. – Ненадолго, если нас продолжат искать такими темпами, – замечает Хитсугая и, немного помолчав, добавляет, – прости. – Глупо извиняться за своего занпакто. Капитан десятого пожимает плечом и снова переводит взгляд на небо. Редкие звезды один за другим исчезали в свете разгорающегося утра. Холод отступал медленно и неохотно, но все же гораздо быстрее, чем если бы Хёринмару остался высвобожденным. Это немного примирило Хитсугаю с действительностью в виде заледеневших чужих пальцев: он чувствовал это даже на расстоянии в несколько сантиметров. – Спасибо за помощь, – решает он вновь завести разговор. Бьякуя молчит. Хитсугая с отстраненным любопытством ощущает, как намокают волосы на затылке. – У тебя течет кровь, – решает он оповестить капитана шестого. – Я знаю, – с трудом выговаривает тот. – Нужно остановить, – Тоширо знает, что говорит дельные вещи, но вымотанное тело не желает слушаться. – Само пройдет, – Кучики загребает пальцами рыхлую землю и тяжело садится. Похоже сил у него, несмотря на хлещущую из бока кровь, было достаточно. Достаточно, чтобы нависнуть над лежавшим ничком Тоширо и заглянуть в полуприкрытые глаза. – Прекрати двигаться, ты делаешь только хуже. – Нужно идти, – Бьякуя хватает его за плечо, стискивает ледяные пальцы что есть силы и встряхивает временного напарника. – Не спи. – Прекрати дергаться, Бьякуя, – сонно бормочет Хитсугая и сдвигает голову так, что висок утыкается в чужое теплое колено. – Матсумото знает, где я. Скоро за нами придут. – Скажи, – Кучики продолжает нависать над распластанным капитаном, – ты чувствуешь свои ноги? Хитсугае хочется сказать, что чувствует он только холодные пальцы и скрытое черной тканью колено, а еще запах вишни и неожиданно острый – пота. Но язык, как и тело, отказывается слушаться. Его хватает только на невнятное «Не волнуйся, Бьякуя, не умру». Только через три дня в бараках четвертого Тоширо узнает, что именно так взволновало Кучики. Он очнулся всего несколько минут назад в одиночной палате – одно из сомнительных преимуществ капитанства, – и с изумлением обнаружил, что и впрямь не чувствует ног. С усилием привстав, он оперся о спинку кровати и с некоторой опаской заглянул под одеяло, опасаясь самого худшего. – Они просто были сломаны. Тоширо резко опускает одеяло и выжидательно смотрит на первого посетителя. Бьякуя не спешит озвучивать цель своего визита, только вглядывается в сонные глаза и с некоторым облегчением понимает, что той странной вязкой мути в них нет и в помине. – Сломаны и закованы в лед, – пояснил он. Хитсугая улыбнулся, с признательностью погладив рукоять стоящего в изголовье занпакто. – Скорее всего, Хёринмару позаботился, чтоб кости не сместились. Кучики кивнул. Он так и предполагал. Непонятно только, зачем ему нужно было подтверждение от самого хозяина Хёринмару. В палате по-летнему тепло, совсем не так, как было на поле боя. Но с появлением второго капитана отголосок того дня отзывается в Хитсугае смутным узнаванием. Он тихо втягивает носом воздух. Осознание приходит быстро, но Кучики все равно его опережает. – Сенбонзакура – не вишня. Аромат у настоящих плодов совсем иной. Бьякуя кладет на прикроватную тумбочку несколько спелых вишен и выходит из палаты, напоследок скупо пожелав поправляться. Хитсугая откидывается на подушки и неуверенно улыбается – можно ли считать это приглашением, или же он торопится с выводами?