Грани

На следующий день Альфред снова приходит в комнату своего пленника, рядом с хозяином особняка сжимает ручку ведра с овсянкой служанка, не решаясь поднять взгляд от пола и посмотреть на измученного юношу. Повинуясь велению господина, девушка ставит ведро посреди комнаты и тут же убегает. Америка тем временем снова приказывает канадцу встать на колени, а затем – раздеться, что тот и делает, опускаясь на пол, и смотрит вниз, не желая поднимать взгляд на брата. Слишком велика вероятность потерять все самообладание и поддаться животному страху при одном только взгляде в глубину ледяных глаз. Услышав следующее распоряжение, юноша начинает медленно расстегивать рубашку, пытаясь унять дрожь в руках, что удается далеко не сразу. Гладкие перламутровые пуговицы постоянно выскальзывают из дрожащих пальцев, донельзя замедляя выполнение приказа. Впрочем, едва ли юношу радует возможность отсрочить неизбежное. Скорее, он бы наоборот предпочел побыстрее со всем покончить. Американец закрывает дверь и садится на кровать. - Говорят, ты ничего не жрешь, тварь. Я недоволен. Умирать от голода ты будешь в страшных муках, но мне лень ждать целый месяц, чтобы посмотреть на это. Так что жри, шлюха, овсянку. Мэтью непонимающе смотрит на ведро и морщится от слишком хорошо знакомого запаха, который он ненавидит еще с того времени, как впервые оказался в доме Англии. Мутить начинает только при одной мысли о том, что ему придется это есть, но игнорировать приказ слишком страшно, поэтому юноша лишь покорно подвигает ведро ближе к себе, с трудом сдерживая тошноту от вида склизкой массы, которую еще и непонятно, как есть. - По старинному английскому рецепту! - американец громко смеется, наблюдая за Мэтью. - Жри уже, руками! Альфред выдает еще целую речь, не несущую в себе никакой полезной информации, а только нелестные слова в адрес пленника, на которые Канада уже давно привык не обращать внимания, слишком часто слыша в свой адрес от ненавистного мучителя. Юноше слишком противно прикасаться к этой склизкой массе, но, с трудом переборов собственную брезгливость, юноша начинает есть, давясь кашей, то и дело кашляя, с трудом подавляя рвотный рефлекс, закономерно опасаясь, что с Америки может статься и заставить его слизывать остатки с пола, а Альфред с извращенным удовольствием смотрит, как мучается брат, уже по локоть измазавшийся в каше, разрешая остановиться лишь когда канадец с трудом осиливает половину. Мучитель встает и, подняв ведро, переворачивает его на пленника, злясь из-за того, что овсянка ползет слишком медленно, а юноша даже не пытается увернуться, лишь подставляет лицо, чтобы меньшее количество липкой массы запуталось в волосах, хотя ему и с трудом удается подавить тошноту от вида медленно ползущей по стенкам ведра слизеподобной массы. Не вынеся этого зрелища, Канада закрывает глаза, содрогаясь от отвращения, чувствуя, как лицо заливает еще теплая овсянка. Американец надевает ведро на голову Мэтью, от души стукнув кулаком сверху, и возвращается на кровать, со всей силы заехав ногой в ребра пленника. Альфреду приятно видеть мучения брата, он бьет его в живот, по почкам, не боясь за сохранность внутренних органов и костей, получая удовольствие от чужих страданий, а уже привыкший к побоям юноша просто сжимается в комочек, подтянув колени к животу, словно пытаясь защититься от ударов, и лежит не шевелясь. Ведро само слетает с головы и откатывается к ногам американца, а Мэтью судорожно вытирает лицо рукой, пытаясь избавиться от этого отвратительного ощущения склизкой массы на своей коже. От запаха овсянки скоро начинает тошнить и Альфреда, и тот отворачивается от канадца на полу. - Ползи отмываться, шлюха! Чтоб через пять минут был здесь! Америка пинает пленника в позвоночник, созерцая, как бедняга, дрожа, поднимается на четвереньки и плетется в ванную. Мэтью судорожно закрывает дверь и еще минуту сидит на полу, пытаясь отдышаться и привыкнуть к тупой боли там, куда пришлись безжалостные удары Альфреда, после чего медленно приподнимается и, забравшись в душ, включает воду, смывая с кожи остатки этой тошнотворной массы, которую какой-то не слишком умный человек назвал кашей. Через пять минут, юноша, закутавшись в полотенце, выходит из ванной и, закрыв дверь, тут же вжимается в нее, пытаясь справиться с накатившим ужасом. Мучитель медленно приближается к Канаде, по дороге доставая большой нож, и, вырвав полотенце из тонких пальцев пленника, проводит ножом длинную неглубокую царапину от ошейника, на покрытой синяками шеи, до пупка, делая еще шаг и слизывая кровь с кадыка юноши, с наслаждением ощущая его дрожь. Канада содрогается, еще сильнее вжимаясь спиной в дверь и, зажмурившись, замирает, боясь шевельнуться. От ужаса перехватывает дыхание, юноша заметно бледнеет, до боли впиваясь длинными ногтями в кожу ладоней, пытаясь удержаться на ногах и не рухнуть на пол перед мучителем. Американец тянет Мэтью за ошейник и, толкая на постель и сразу приковывая наручниками к изголовью, с видом чокнутого ученого начинает делать уже куда более глубокие надрезы на предплечьях Канады, из-за дрожи которого порезы не всегда получаются ровными. Теплая кровь медленно капает на одеяло, а Америка тем временем подносит острое лезвие к розовенькому соску юноши, распростертого под насильником, и слегка нажимает. Мэтью вскрикивает от ужаса и резко выдыхает, вжимаясь в кровать, стремясь, как можно более увеличить расстояние между лезвием ножа и телом. От ужаса и кровопотери кружится голова, но боль временно отходит на второй план, уступая место безграничному страху. - П-пожалуйста!... Н-не надо!.. Не д-делай этого!.. Умоляю... Услышав мольбы жертвы, Альфред на миг останавливается и, ухмыльнувшись, снова продолжает ранить канадца. - И на что ты готов, чтобы я остановился, а, шлюха? Нож медленно опускается ниже, слегка испачканное в крови лезвие оставляет царапины, когда американец того хочет и совсем немного надавливает на рукоять. - В-все, что з-захочешь... Слова даются тяжело, юноше приходиться буквально выдавливать их из себя, едва не плача от унижения. В глазах застыли слезы, но страх перед насильником настолько велик, что Мэтью едва может соображать от этого животного ужаса, не говоря уже о том, чтобы молча выносить пытку. До одури страшно видеть лезвие в руках американца и невыносимо больно чувствовать, как оно безжалостно распарывает кожу. - Я мог бы заставить тебя обслужить всю мою охрану, но, боюсь, их стошнит от одного твоего вида, - Америка громко ржет, издеваясь. - Отсоси у меня, шлюха. Приставив нож к горлу Мэтью, американец расстегивает один из металлических браслетов, отцепляя наручники от столбика кровати, и тут же застегивает обратно. Юноша некоторое время продолжает с ужасом смотреть на брата, не понимая, что от него требуют, лишь слабо пытаясь пальцами отодвинуть лезвие от своей шеи, жадно хватая ртом воздух. Из глаз сами собой начинают течь слезы унижения, когда Мэтью наконец осознает, о чем говорит брат. - П-пожалуйста... Н-не заставляй меня д-делать это! Ты же не такой! - в голосе сквозит паника. - Ты такой жалкий. Отвратительно. Америка отнимает нож от горла Мэтью и, надрезав его второй сосок, опять начинает полосовать кожу жертвы, с наслаждением наблюдая, как лезвие рассекает кожу на животе бедняги. - Как думаешь, сколько времени ты будешь подыхать, если я выпущу тебе кишки? В следующий момент нож уже надрезает мочку уха юноши. - А с отрезаными ушами ты будешь жить недолго и хреново, как твои людишки. Мэтью судорожно бьется, пытаясь отползти, и до боли цепляется пальцами в рукоять ножа. В голове не остается других мыслей, кроме как о том, как прекратить эту пытку, поэтому юноша, задыхаясь от боли и унижения шепчет: - Н-нет!.. Не т-трогай меня! Убери нож, я с-сделаю все, что ты с-скажешь!.. Канада отпускает нож, соскользнув пальцами по лезвию и ранив подушечки пальцев, беззвучно плачет, дрожа от ужаса. Альфред выпрямляется, убирая нож от уха пленника и продолжая свою речь. - Я могу взять бензопилу и отрезать тебе конечности. Ты будешь рыдать, истекать кровью и корчиться от боли, но я позабочусь, чтобы ты не сдох. Ты потеряешь последнюю возможность сопротивляться и не сможешь даже поесть без посторонней помощи. Еще я могу подключить твои соски к аккумулятору и постепенно увеличивать мощность, наблюдая, как ты сорвешь голос от собственного крика. Мэтью отползает к стенке кровати и, поджав ноги, прячет лицо на коленях, содрогаясь от рыданий. Ему еще никогда не было так страшно, кажется, будто даже сердце бьется с перебоями, а горячая кровь с вдвое большей силой заливает простыни, делая их до невозможности липкими. Юноша пытается заткнуть уши, чтобы не слышать голос своего брата, но тут же с криком отдергивает руку, с каким-то непониманием смотря на испачканные в крови пальцы. - Сейчас ты перестаешь орать и выполняешь приказ, либо... Ты сейчас встаешь и мы идем отрезать тебе палец. Потом его зажарят, а тебя я заставлю его сожрать. Тем временем как раз принесут аккумулятор... Америка тянет пленника за ногу, оттаскивая из угла постели, и наиграно ласково произносит: - Ну, не бойся. Продолжая дрожать, Канада, зажмурившись, обмякает, не сопротивляясь, когда руки американца вытягивают его из спасительного угла, и опускает руки, словно сдавшись неизбежному. Юноша не понимает, что от него требует брат, или же наоборот осознает настолько хорошо, что даже заранее отказывается в это верить... В любом случае, Мэтью знает, что выполнит все, что ему прикажет брат, слишком боясь еще большей боли. - Сделай мне минет. Альфред отпускает ногу канадца, проводя ладонью от его колена по бедру вверх, накрывая теплой ладонью пах жертвы и поглаживая. - Ты меня понял, тварь? - американец сжимает руку и не отпускает, пока не слышит ответ. - Д-да... Придушенный хрип. Единственное, на что хватает плачущего от ужаса и унижения юношу. Кровь продолжает течь из ран, слишком глубоких и неровных, чтобы просто так покрыться коркой. Как след от бритвы. Мэтью снова бледнеет, ощущая тошноту, и, не выдерживая напряжения, теряет сознание, обмякнув на постели. Американец злобно сплевывает и, вымыв руки и нож, уходит искать служанку. Та через пять минут прибегает в камеру с аптечкой в руках и едва не падает в обморок, увидев юношу, израненного и распростертого на кровати. Девушка осторожно садится на край постели и, не глядя прикрыв наготу канадца, начинает как можно аккуратнее обрабатывать его раны, стараясь не причинить еще больше боли. Вздрогнув, юноша приходит в себя и, немного нехотя разлепив глаза, видит склонившуюся над ним девушку. Сразу становится стыдно за свой внешний вид, поэтому Мэтью, с трудом приподнявшись на локтях, мягко останавливает руку служанки, прекрасно видя ее бледность и понимая, что девушке крайне неприятен вид крови. - С-спасибо. Если позволите, дальше я сам, - тихо, но твердо произносит Канада, осторожно забирая из рук девушки ватку. Служанка тем временем отрезает бинт и отдает его пленнику. - За что он вас так?.. На вас и живого места нет... Девушка не может смотреть на несчастного и отводит взгляд, чувствуя, как сердце сжимается от жалости к Канаде. Она не понимает, как можно ТАК издеваться над живым человеком. Мэтью вздрагивает, оглядываясь по сторонам, словно боясь, что его мучитель каким-либо образом может услышать разговор, и, опуская голову, тихо отвечает: - Я не знаю. Канада уже привычно обрабатывает свои раны, стараясь не поднимать взгляда на девушку и, еще раз поблагодарив, забирает бинт, осторожно заматывая глубокие порезы на груди. - Я работаю на монстра... - девушка вздыхает. - Может, я могу вам как-то помочь? Принести там что-нибудь? Служанка смотрит в красивые сиреневые глаза Мэтью, отрезая еще кусок бинта, и, поднявшись на ноги, приносит из коридора швабру и ведро с водой, начиная отмывать кашу с пола. - Нет, спасибо, - Мэтью грустно улыбается, впервые за последние месяцы, и даже сам чуточку удивляется, ведь уже давно считает, что разучился это делать, - не думаю, что Альфред будет доволен, если узнает об этом. Не стоит беспокоиться... Замотав порезы там, где это возможно, Канада откидывается назад, стараясь не смотреть на девушку. Боль во всем теле слишком сильна, да и слабость дает о себе знать, но юноше все равно немного стыдно за то, что девушке приходится убирать эту отвратительную склизкую массу. - Вам, наверное, очень больно... Там в аптечке есть обезболивающее. Лежащий в постели Мэтью вызывает у служанки жалость, сочувствие и желание обнять, как-то утешить, пообещать, что все будет хорошо. Но девушка боится прикасаться к пленнику, будто он может развалиться от одного прикосновения, а уж хорошо ему уже, видимо, будет только после смерти, в раю. Хотя верящая в Бога служанка, не в первый раз видящая беднягу, иногда все равно молится за канадца. - Да, спасибо, - Мэтью благодарно смотрит на девушку и придвигает к себе аптечку. Обезболивающее сейчас является для него действительно царским подарком, поэтому, отыскав нужную упаковку, юноша проглатывает таблетку, даже не прося добрую девушку принести воды, чтобы запить лекарство. Отставив аптечку, Мэтью снова откидывается на подушку и благодарно произносит: - Вы моя спасительница. - Не стоит благодарности, я просто не могу смотреть, как человек страдает... - залепетала немного смущенная девушка, старательно отмывая и так уже чистый пол, и, отпустив наконец швабру, поправляет одеяло Мэтью, сразу убегая, унося все барахло с собой и закрывая дверь на ключ. Юноша с трудом встает с кровати и плетется в ванную, грустно размышляя о том, что из-за него несчастной девушке приходится постоянно убирать следы "игр", которые устраивает Альфред. Служанка, наверное, является единственным человеком в мире, которому, в той или иной степени, не безразлична судьба канадца. О Гилберте юноша старается не вспоминать, не желая добавлять к боли физической еще и душевную.