Грани

- Ну же, давай, еще три круга! Русский ободряюще машет рукой, крича нарочито бодро, чтобы привить хоть какое-то призрачное подобие энтузиазма несчастному канадцу, который уже, признаться, с трудом переставляет ноги, то и дело заплетаясь и норовя проехаться лицом по грязному, давно превратившемуся в лед снегу, расквасив себе нос. Впрочем, едва ли полные абсолютно наигранной радости слова Брагинского могут как-нибудь помочь Мэтью, который уже давно отвык от физических нагрузок. Тем более, в таких экстремальных условиях. Все-таки одно дело по утрам бегать в парке в спортивном костюме, и то только в теплые солнечные деньки, потому что в другое время канадцу и вовсе не хотелось выходить на улицу, а совсем другое – по русскому морозу в штанах и тоненькой футболке, которая к тому же Мэтью ужасно велика. Но выбирать не приходится. Своих вещей у Уильямса, можно сказать, нет и вовсе. Задумавшись, Мэтью неловко поскальзывается и с размаху валится на землю, проехавшись подбородком по засыпанному снегом льду, испытав тупую, приглушенную холодом боль, после чего замирает жалкой тушкой, вяло перебирая руками, не в силах подняться. Юношу трясет от холода, а раскрасневшийся нос уже нещадно сопливит, кажется, еще немного и у него, Канады, обязательно поднимется температура. А еще Мэтью ужасно мутит, почти тошнит, да во рту снова гадкий, но такой привычный солоноватый привкус: то ли юноша до крови прокусил язык при падении, то ли окончательно содрал горло, пытаясь вдохнуть в легкие морозный, до боли обжигающий глотку воздух. - Вставай, - подковыляв ближе, медведь тыкается носом в плечо хозяина, согревая своим горячим дыханием, и уверенный, что Мэтью, послушав его, обязательно поднимется на ноги, однако слышит в ответ только протяжный стон отчаяния. Канаде вовсе не хочется вставать и куда-то идти, скорее уж свернутся клубочком и, закрыв глаза, просто заснуть. И желательно проснутся где-нибудь в теплой постели, и чтоб за окном обязательно светило солнце, а не стояла какая-то неопределённая тоскливая серость. Похоже, еще парочка таких тренировок, и Мэтью всерьез начнет задумываться, что у Америки, оказывается, было вовсе не так уж и плохо. По крайней мере, его никто не заставлял бегать практически без одежды по почти что сибирскому морозу, в который у себя на родине канадец привык отсиживаться дома. Кумадзиро тяжело, совсем как человек, вздыхает и снова повторяет: - Вставай, заболеешь. - Мне все равно… - вяло бормочет юноша абсолютно уверенный, что он и так заболеет, хорошо еще если не подхватит воспаление легких, а отделается простой простудой, ну или на крайний случай ангиной. Легонько ткнув тушку хозяина лапкой, медведь раздраженно поднимает голову, с неприязнью смотря на с привычной улыбкой наблюдающего за всем со стороны Россию, и, недолго думая, бесцеремонно хватает канадца за шиворот футболки. Если этот русский не собирается помогать -ну и ладно, он сам со всем справится. Конечно хозяин, наверное, будет против – ну да ладно. Ну обслюнявит он ему футболку – так это же все равно чужая, Брагинского. Сторговавшись на этом со своей совестью, Кумадзиро медленно пятится, таща тушку Мэтью поближе к дому и без какого-либо беспокойства размышляя, как будет затаскивать канадца по лестницам, при этом не пересчитывая его тельцем каждую ступеньку в доме русского. Очнувшись, Россия все-таки подходит к вконец замучившемуся и с трудом остающемуся в сознании Мэтью и, бесцеремонно выдрав из зубов Кумадзиро свою изрядно обслюнявленную футболку, без особого труда поднимает несчастного страдальца на руки, с некой толикой сочувствия интересуясь: - Совсем хреново, да? - Ничего… Сойдет, - сипло бормочет Мэтью, в душе полностью согласный с определением Брагинского, и через силу добавляет, - что-то мне нехорошо. Русский только рассеянно кивает и, отпихнув ногой благоразумно попятившегося медведя, неторопливо шагает в сторону дома, неся на руках безвольное тельце, думая о чем-то своем. Да, конечно, Мэтью не такой уж слабак, как представляется на первый взгляд. И это к счастью. Глядишь – выйдет еще из этого тихони чего-нибудь путное, но работать над ним придется много и долго. А вот время, как говорится, никого не ждет. *** Придя к гостю через пару часов, Россия застает того сидящим на кровати и хрипло, надрывно кашляющим, похоже, даже не заметившим появление русского. Хотя Канаду можно простить, ведь после утренней «тренировки» на морозе у него нещадно болит горло, заставляя хрипло кашлять и постоянно сглатывать, силясь избавиться от этого отвратительного ощущения. В отличие от своего хозяина услышавший шаги Брагинского медведь, лежащий на старом ковре, без особого интереса поднимает взгляд, равнодушно осматривая гостя, и, не найдя для себя ничего интересного, широко зевает, положив голову обратно на пол. Впрочем, стоит русскому сделать один шаг вперед, Кумадзиро тут же с угрозой обнажает клыки, злясь на мужчину. Правильно оценив последствия своей сегодняшней авантюры, Брагинский, тихо шикнув на зверя, осторожно подходит ближе и, тронув Мэтью за плечо, протягивает ему стакан заблаговременно разогретого и подготовленного молока с медом. Как известно, самого лучшего и полезного лекарства от кашля. Юноша вздрагивает и, повернувшись, растерянно забирает стакан, сипло пробормотав: - Молоко?.. - Не совсем. Но это тебе поможет, - русский садится рядом и старается улыбнуться как можно ласковее, хотя это и выходит у него из рук вон плохо. Слишком привык Иван, что для него улыбка – это лишь способ сказать всем, что у него все хорошо, назло брошенным в спину проклятиям, тихим шепоткам по углам… Даже если на самом деле все отнюдь не прекрасно и кажется, что хуже уже быть не может. Канадец рассеянно кивает, кажется, даже не замечая неискренность в нарочито ободряющей улыбке, и, поколебавшись, наконец забирает обжигающе горячий стакан из протянутой руки русского. Сделав маленький глоток, юноша тихо морщится и отставляет стакан на тумбочку. Горячо и слишком сладко. Настолько, что канадца едва не начинает тошнить, но, пересилив себя, Мэтью снова берет стакан в руки и подносит к губам, тихо интересуясь: - Это что, молоко с каким-то лекарством? - Можно сказать и так, - Брагинский снова рассеянно кивает, следя, чтобы юноша, все еще слабый после тренировки, которая больше напоминала экзекуцию, ненароком не уронил стакан с горячей жидкостью себе на колени. - А все-таки? – юноша, морщась, снова делает маленький глоточек и снова поднимает взгляд на русского, ожидая ответа. - Молоко с медом. - Ясно. Пить эту странную смесь совершенно не хочется, хоть она уже и не кажется такой гадкой, как на первый глоток, впрочем, избавиться от тошнотворного сладкого привкуса во рту Мэтью так и не удается. Видно, Ваня бухнул в молоко слишком большое количество меда. Так, на всякий случай, чтобы помогло быстрее. Выпив еще немного, канадец тихо выдыхает: - Горячо… - Ничего, - Брагинский неловко треплет парня по волосам, - заодно согреешься. Отопление, конечно, уже включили, но вряд ли дом нормально прогреется до вечера. У тебя вон до сих пор все руки в мурашках. - Угу, - Мэтью снова кивает, признавая правоту собеседника, и, повернув голову, смотрит куда-то в окно, думая о чем-то своем. Россия вздыхает и, убрав руку, наблюдает за канадцем, невольно испытывая желание обнять бледного юношу, хоть как-то успокоить… Пообещать, что все обязательно будет хорошо, как раньше. Хотя едва ли что-нибудь снова может вернуться на круги своя. А даже если так, воспоминания все равно никуда не денутся, а будут еще долго преследовать Мэтью в кошмарах, если вообще когда-нибудь оставят того в покое. Сердце Вани невольно сжимается от сострадания. Канада, он ведь такой робкий, беззащитный… Незаметный. Сможет ли он справиться с тяжким грузом? Сможет ли оправится и стать сильнее, или так и останется бледной тенью себя прежнего. Русский не понимает, да и не собирается искать ответ на вопрос, почему все сильнее привязывается к канадцу, с которым раньше едва ли здоровался, но в одном Брагинский уверен точно: Мэтью он постарается помочь всем, чем сможет. Может потому, что этот тихий юноша чем-то напоминает Ване его самого много лет назад?.. Задумавшийся Мэтью так и не замечает, как Ваня бесшумно поднимается и уходит, унося с собой пустой стакан, по стенкам которого медленно стекают капли молока. А после, как глаза медленно закрываются, а голова сама собой опускается на подушку… Укутавшись в одеяло, юноша широко зевает, пытаясь собрать разбегающиеся мысли во что-то путное, и, окончательно запутавшись, засыпает под громкое сопение своего медведя, не в силах бороться с усталостью. *** Следующие несколько недель для Мэтью потянулись до невозможности однообразно. Утром, часов в пять, подъем и пробежка по морозу под чутким руководством Брагинского, до тех пора пока несчастный юноша не сваливается от усталости. После душ и плотный завтрак, за которым Канада едва не засыпает, уткнувшись лицом в тарелку. Полчаса отдыха: пересчет старых и новых синяков, а также отпаивание горячим молоком с медом во избежание простуды, а потом еще несколько часов мучений . Другим словам тренировки с русским у канадца назвать не получается, потому что всегда больше напоминают избиения. Чутким и заботливым учителем Россия не был, всегда повторяя странное: «Жить захочешь – поплывешь». И не то чтобы Канада совсем не мог оказать сопротивление, но сказываются долгие месяцы ужасного обращения. А совсем обидное – даже Кумадзиро поддерживает абсолютно варварские методы русского, одобряя его манеру обучения. Снова потерять хозяина медведю вовсе не хочется. Конечно теперь он, Кума, всегда будет рядом и сможет дать отпор любому обидчику, но Мэтью должен и сам уметь защищаться. Потом ланч, который русский почему-то называет по-английски ужином или русским словом "обед", пожалуй, единственное, что нравится канадцу в его распорядке дня. Обед в доме у Брагинского всегда вкусный и сытной, не в пример лучше той еды, которой его кормили у Америки. И пусть особой изысканностью блюда русской кухне и не отличаются, но зато после обеда появляется ощущение такой приятной тяжести в животе, о которой Мэтью, и так не склонный к обжорству, уже и совсем забыл за последние несколько месяцев. А уж сам Брагинский похоже, каждый раз старается до отвала закормить худого канадца. После этого обеда два часа свободного времени, которое канадец старается проводить в своей комнате, отсыпаясь. Иначе до вечера он точно не доживет, а просто уснет на ходу от усталости и недосыпа. А потом опять тренировка, после которой тело юноши превращается в один сплошной и тупо ноющий синяк. Правда, иногда, когда заканчиваются продукты, Брагинский вместо тренировки берет Мэтью с собой в магазин, мотивируя это тем, что одному скучно. Хотя юноше все это отнюдь не в тягость, наоборот. Он как ребенок радуется любой возможности походить между полок, везя тележку, хоть на мгновение представив себя обычным человеком с самыми обыкновенными, привычными и ничем не примечательными проблемами. А после под тихий смешок русского вертеть в руках замороженную рыбу, придирчиво выбирая самую свежую. Всякую гадость непонятного происхождения Кумадзиро жрать не будет. Он вообще ничего не ест, кроме сырого мяса, рыбы и теперь, пожалуй, пельменей, но мясо, которое отнюдь не внушало своим видом доверие, Мэтью брать боится, а пельмени русский и так выбирает самые дорогие, чтобы у Кумадзиро потом не болел живот от вредной пищи. Юноша даже специально выучил несколько фраз по-русски, чтобы интересоваться у продавцов о свежести продукта. Где-то часов в шесть последнее занятие - стрельба. В гигантском подвале дома Брагинского еще неизвестно с каких времен был оборудован небольшой тир, в котором Мэтью с Иваном проводят каждый вечер около часа. К счастью, со стрельбой у канадца все в порядке, да и попадает он всегда в яблочко. Вот только, оба, и русский и канадец прекрасно понимают, что, будь на месте безликой мишени настоящий живой человек, вряд ли Уильмс сможет выстрелить. И это грозит стать большой проблемой. И не только это. При одном только упоминании об Америке Мэтью до сих пор цепенеет от ужаса, едва в силах удержаться на резко начинающих дрожать ногах, что до невозможности раздражает Россию. Если мальчишка и дальше продолжит так реагировать, то, увидев Альфреда собственной персоной, наверняка грохнется в обморок от страха. Так стоит ли такой результат затраченных усилий? Впрочем, оставить Канаду без поддержки сейчас – слишком жестоко. А значит, Брагинскому остается только надеяться, что юноша сумеет справиться со своим иррациональным страхом. А уж он, Иван, в свою очередь, постарается сделать все, чтобы избавить юношу от совершенно ненужной тому мягкости, по мере того, как тот постепенно входил в форму, делая тренировки еще жестче и болезненней для несчастного Мэтью. Однако нельзя не отметить, что тактика русского оказывается более чем действенной, так, что даже Кумадзиро только одобрительно ворчит, лежа в своем углу и спокойно наблюдая за тем, как Россия медленно загоняет Уильмса в угол, принуждая защищаться, а не бегать от своего противника по всей комнате. После нескольких весьма жестоких уроков Мэтью уже не пытается закрыться и обороняться, а бьет сам, как только представится такая возможность, ведь иначе на следующий день он наверняка снова не сможет подняться с постели, оглушенный болью в избитом теле. Основной урок юношей уже усвоен – здесь, в этой комнате, русский его противник и ждать снисхождения бесполезно, как не стоит и пытаться сдерживать силу. В конце концов, от нескольких, пусть и уже весьма неслабых ударов, Брагинскому точно ничего не будет. Впрочем, последний только одобрительно усмехается, перехватывая руку юноши и в который раз роняя того на пол, после чего невозмутимо помогает подняться и показывает, как нужно наносить удар. Как бы то ни было, злиться и ненавидеть Россию за то, что тот так обращается с ним на тренировках, у Мэтью все равно не получается. Ведь после всего тот с искренней заботой помогает уставшему юноше обработать многочисленные синяки, с извинениями вправляет вывихнутые конечности и часто хвалит за более чем заметные успехи… Да и в последнее время занятия уже перестали напоминать избиение. Основной своей цели Ваня уже достиг – сумел отучить своего ученика от нерешительности и излишнего благородства по отношению к своему противнику. А уж за всем остальным дело не станет.