Грани

Конца бессмысленного заседания Мэтью дожидается с трудом, то и дело украдкой зевая и задумчиво смотря куда-то в сторону. Хочется вскочить с кресла и уйти куда-нибудь, где можно побыть наедине с собой и тщательно все обдумать, но приходится растягивать губы в вежливой улыбке, лицемерно изображая интерес. Хорошо хоть не требуют участвовать в переговорах: русский так похоже вообще воспринимает канадца как некий предмет мебели. Другое дело немец – он бросает на юношу взгляды подозрительно часто: вскользь, тут же отводя, будто чувствуя какую-то вину непонятно за что. Это безмерно раздражает и одновременно угнетает Уильямса. А еще у того из головы все никак не идет странная выходка Брагинского. Зачем тот дал ему пистолет здесь, в здании, где каждого постороннего на входе тщательно проверяют и допрашивают: кто, зачем, есть ли пропуск? В высшей мере странно, особенно если учесть, что, по заверениям самого Ивана, он, Мэтью, находится здесь в абсолютной безопасности. Тряхнув головой, юноша тихо вздыхает, расстегивая и оттягивая ворот. В помещении очень душно. Наверное, потому что, вероятно, по соображениям безопасности окна в комнате было не предусмотрено. Ничего удивительного, что спустя десяток минут у и так слишком взволнованного канадца начинает кружиться голова. Хочется сделать глоток свежего воздуха, в противном случае Мэтью боится, что просто упадет в обморок: здесь явно слишком сильно топят. Будь тут хоть на пару градусов прохладнее, было бы намного лучше. А юноша как назло с утра надел свитер, пренебрегая официальным дресс-кодом, впрочем, как и сам Россия. Непонятно только, как он еще не запарился в своем шарфе? Судя по личным наблюдениям канадца, Иван носит его, не снимая, каждый день, в любую погоды, без разницы плюс тридцать на улице или сорокоградусные морозы. Интересно, он его хоть когда-нибудь стирает? Или у него где-то в подвалах подпольная фабрика по производству шарфов, и он просто незаметно заменяет один другим. Мэтью слегка улыбается, прекрасно осознавая абсурдность своей идеи. Хотя от этого русского и вправду можно ожидать всего, что угодно. Спустя несколько минут юноша не выдерживает: вскакивает со своего место, невнятно извинившись и выскочив за дверь, даже не успевая заметить, как на лице Брагинского расползается широкая довольная усмешка, которую тот, впрочем, тут же скрывает рукой, делая вид, что просто закашлялся. Захлопнув дверь, Канада устало прислоняется к стене, стараясь отдышаться. Здесь в коридоре чуть прохладнее. Совсем ненамного, но этого вполне хватает, чтобы Мэтью перестал обливаться потом и задыхаться от невыносимого жара. Но все равно хочется вдохнуть морозного воздуха, пусть не такого уж чистого, но все-таки чем-то напоминающего о доме, по которому Уильямс, пусть и не хочет в этом признаваться, очень сильно тоскует. Впрочем, если постоянно думать об этом – будет только хуже, уж об этом юноша знает не понаслышке. Думал уже, когда голодный и побитый сидел в темной бетонной камере и с ужасом ждал, что в коридоре вот-вот послышатся знакомые тяжелые шаги, которые могут принадлежать только одному единственному человеку. Тогда он много вспоминал, рыдал и, забываясь, молил вслух, чтобы все приключившееся оказалось только кошмарным сном. А что в итоге? Едва не сломался. Так что лучше не повторять свои ошибки и не думать слишком много о доме. Так будет легче. Во всяком случае пока. Но, впрочем, вряд ли Мэтью может стать хуже на душе из-за одного глотка холодного воздуха, поэтому юноша, недолго думая, отлипает от стены и идет по коридору, с трудом сдерживаясь от желания перейти на бег. Коридор как назло не кончается, а все двери похожи друг на друга как две капли воды. И не отличишь. У Уильямса на миг даже появляется ощущение, что он ходит по кругу, но юноша тут же отметает это предположение, как совсем невероятное. В конце концов, не может же он заблудится… Где-то, за одной из этих дверей, должна быть лестница, но, конечно, Канада уже не помнит где. Не до того было – слишком юноша волновался, а сейчас уже нет – непонятные усмешки русского и его косые взгляды вызывают уже не волнение, а смутное раздражение и досаду. Разводит тут тайны, понимаете ли – ну точно что-то задумал, впрочем, Мэтью это уже без разницы. До невозможности надоело вздрагивать от каждого шороха и неприятного предчувствия. А уж последнее-то есть, да еще какое!.. Раздраженно тряхнув головой, канадец снова быстро оглядывается и невольно ускоряет взгляд, внимательно смотря по сторонам. Хочется надеяться, что нужная дверь имеет хоть какие-то знаки обозначения, например, человечек с лестницей, ну хотя бы к деревянной, покрытой лаком поверхности приклеена какая-нибудь бумажка. Конечно, русский Мэтью все равно не разберет, но это уже хоть что-то. Но, как назло, все двери словно под копирку идеально чистые, без каких-либо едва заметных случайному взгляду изъянов и опознавательных табличек. Поплутав еще минут пять, Мэтью наконец находит нужную дверь. Она чуть приоткрыта, так сразу и не заметишь. Даже щелочки нет, только видно, что не заперта на замок, но и то только при ближайшем рассмотрении. Даже удивительно, что юноша замечает такую незначительную деталь, с его-то неидеальным зрением. Открыв дверь, Мэтью быстро спускается по лестнице на первый этаж, благо, каждая дверь пронумерована. Пройдя пару лестничных пролетов, Уильямс толкает тяжелую дверь и выходит в коридор, невольно оглядываясь. Здесь народу уже побольше, иногда проходят люди с пачками бумаг в руках, одетые нарочито официально и, кажется, даже не замечающие одетого в свитер и мешковатые штаны юношу. Все как и раньше, в старые добрые времена, когда на него могли спокойно сесть и даже этого не заметить. Помнится, тогда каждое подобное происшествие вгоняло Канаду в состояние глубоко уныния, а сейчас… Сейчас воспоминания об этом вызывают у Мэтью лишь легкую сожалеющую улыбку, осознание того, какими мелкими и незначительными были его проблемы в то время; быть может, еще меньше полугода назад, а кажется, что с тех прошла уже целая вечность. Канада грустно улыбается и снова спешит по коридору, смутно помня направление и надеясь, что не забредет куда-нибудь еще. Хочется поскорее оказаться на улице, поэтому юноша даже не обращает внимания, что по пятам за ним, пусть и на изрядном отдалении следует какой-то высокий светловолосый мужчина в форме охранника, разговаривающего с кем-то по телефону. Впрочем, даже если юноша и замечает краем глаза своего «преследователя», то просто не придает этому значения: мало ли у кого какие и где могут быть дела. Разочарованию Мэтью нет предела, когда вместо входной двери он упирается в тупик. Видно юноша все-таки где-то ошибся и свернул не туда, впрочем, осознание этого вызывает лишь смутное раздражение. Неужели так сложно было повесить хотя бы план эвакуации при пожаре, не говоря уже о подробной карте этих дебрей: подобное переплетение коридоров и кабинетов, назначение которых Канаде не совсем ясно, иначе и не назовешь. Впрочем, у Америки еще хлеще. Юноша морщится, в очередной раз ловя себя на неприятных размышлениях, и быстро, разворачивается, намереваясь убраться отсюда, однако не успевает сделать и шагу. Мэтью чуть вздрагивает от какого-то неприятного предчувствия, видя как из-за поворота появляются трое мужчин в форме: тот белобрысый, что все это время шел за ним и еще два брюнета, один из которых смутно знаком Уильямсу. Однако едва юноша может что-нибудь о нем вспомнить. А может, ему вообще все только кажется?.. Мало ли похожих людей на свете. - Мистер Уильямс, - сердце Мэтью резко ухает куда-то вниз. В животе что-то екает, сворачиваясь в тугой болезненный узел. По телу медленно волнами расползается до тошноты противный липкий страх, отрезвляющим холодком пробегаясь по спине и заставляя невольно пятиться от ужаса; незнакомый мужчина говорил с ним на чистейшем английском с едва заметным американским акцентом. Любой другой бы даже не отличил, просто не обратил бы внимание, но не он. Не Канада. - Что вам н-нужно? – едва слышно выдыхает Уильямс, до последнего стараясь сдерживать дрожь в голосе и говорить, но все равно сбился в конце, скатившись в почти неразличимый шепот. - Служба безопасности, - коротко отзывается светловолосый и недвусмысленно достает пистолет, безмолвно «прося» не делать лишних движений, - вам придется пройти с нами. Мэтью вздрагивает в панике желая бежать, но по привычке замирает, понимая, что большей глупости в подобной ситуации сложно даже представить. Вряд ли ему дадут просто так уйти и весьма сомнительно, что его дорогой братец был настолько заботливым, что запретил своим людям использовать оружие. Хотя… Есть еще какая-то, совсем слабая, иррациональная надежда, что все это – какая-то чудовищная ошибка, и эти люди не имеют никакого отношения к Америке. Но всерьез так считать было бы весьма глупым. Столько случайных совпадений не бывает. Взяв себя в руки, Канада, опустив взгляд, снова отступает на пару шагов назад, надеясь, что не упрется в стену. После чего сжимает кулаки, унимая дрожь, и исподлобья смотрим на троих мужчин, не зная, что сможет им противопоставить. - Зачем? - Вы являетесь беглым преступником и объявлены в розыск, - лицо блондина ничего не выражает: и не поймешь, действительно ли он верит в то, что говорит, или же прекрасно все знает и понимает, - у нас приказ доставить вас в США. - Нет! – восклицание вырывается раньше, чем Мэтью успевает стиснуть зубы, пытаясь сдержаться. Колени отчетливо дрожат, кажется, еще немного и юноша точно рухнет на пол, не удержавшись на то и дело подкашивающихся ногах. - В случае сопротивления нам придется применить силу, - мужчина не угрожает, просто предупреждает, уверенный, что уж тут точно не будет никаких проблем. Мальчишка едва на ногах стоит – о каком сопротивлении может идти речь? Одновременно со словами главного с обеих сторон к Уильямсу начали подступать двое других. В руках одного из них Мэтью успевает заметить тонкий носовой платок, пропитанный какой-то жидкостью. Юноша вздрагивает от ужаса, осознавая, что ему даже не дадут попытки сбежать: никто не будет в него стрелять, ничего подобного. Его просто усыпят. И, если с одним-двумя он бы еще смог справиться, ну или хотя бы попытаться, то завалить всех троих даже мечтать не приходится. Мужчины двигаются четко, слаженно. Как охотники, окружающие свою жертву - его, Мэтью. Не дав канадцу опомниться, один из противников резко сокращает расстояние между собой и «преступником», отрезая все возможные пути бегства. Действовать надо быстро. На автомате. Мэтью на мгновение закрывает глаза, пытаясь очистить сознание от удушливого ужаса, и, не задумываясь, выхватывает пистолет из кармана толстовки, машинально на автопилоте снимая с предохранителя, наставляя дуло на оказавшегося совсем близко мужчину. Пальцы юноши отчетливо дрожат, на спине выступают капли пота, а самого Уильямса бросает то в жар, то в холод, и Мэтью вовсе не уверен, хватит ли ему сил нажать на курок. Но ему не оставляют выбора. Мужчина резко бросается вперед, видно, собираясь выхватить оружие из сведенных судорогой рук юноши, тоже уверенный, что тот не сможет выстрелить. Не производил он впечатление человека, способного ранить кого бы там ни было. Канада резко отшатывается и машинально стискивает пальцы, забыв, что держит в руках пистолет. Слышится выстрел, и мужчина со сдавленным стоном заваливается куда-то в сторону, зажимая руками рану на своем правом боку. На белой рубашке выступает темная, почти что черная кровь. Мэтью сперва не понимает, что происходит: выстрел доносится как будто на каком-то расстоянии, не в силах прорваться сквозь плотный кокон ужаса. Юноша бросает какой-то растерянный взгляд на оружие в своих руках и заторможенно смотрит на валяющегося на полу брюнета. От вида крови Уильямса резко начинает тошнить. Сердце бьется гулко, испуганно, будто стремясь выскочить из груди, а сам канадец, не выдерживая, отворачивается, не желая видеть искаженное гримасой боли чужое лицо. Юноша в ужасе от осознания того, что наделал, но какая-то часть его души, возможно та, которую Канада всегда старался держать где-то глубоко-глубоко в себе, цинично шепчет, что так и должно быть. Что лучше стрелять на поражение, чем снова оказаться игрушкой в руках Америки. И Мэтью с ужасом осознает, что так оно есть. Свобода много дороже жизни: и чужой, незнакомой, и своей. Лучше умереть, чем снова оказаться в полной власти слетевшего с катушек Альфреда. Юноша снова сжимает пальцы на пистолете, давя глупое желание отбросить его как можно дальше, как какую-то пакость, и переводит твердый, полный решимости взгляд на двух других противников, готовый стрелять на поражение, если это понадобится. На миг снова закрывает глаза, давя эмоции. Как учил Иван. Все это лишь очередная тренировка. Не люди, а мишень. Открыв глаза, юноша равнодушно целится и нажимает на курок, ничего не чувствуя. Ни ужаса, ни душевной боли, ни осознания того, что прежний Уильямс никогда бы так не поступил. Но видно, жесткая дрессура дала о себе знать и, право, Мэтью не может дать самому себе ответ на вопрос, кого ему благодарить за эти перемены. Брагинского, который показал ему, как быть сильным, или же брата, измывавшегося над ним столько времени?.. Второму противнику пуля попадает точно в сердце. Юноша снова отворачивается, все равно не желая смотреть, как безжизненное тело словно в замедленной съемке заваливается на пол. А ведь это был живой человек, у которого вполне могла быть семья, дети… И виноват он только в том, что исполнял чужие приказы. Однако Мэтью предпочитает не думать об этом. Возможно, позже он ужаснется тому, что натворил, но сейчас... Это необходимость. Либо ты, либо тебя. А своя рубашка, как известно, ближе к телу. Над ухом Уильямса свистит пуля, от которой тот чудом успевает увернуться, понимая, что допустил непозволительную оплошность, на мгновение потеряв контроль над ситуацией. Но дуло чужого пистолета уже смотрит точно в сердце, и на этот раз оставшийся один, без своих товарищей, блондин уже не промахнется. Мэтью замирает. Уже не от страха. Он злится на самого себя, что даже теперь остается таким же жалким, как и раньше. Все напрасно. Юноша даже не смог справится даже с этим; заданием, которое наверняка является пустячным и для Брагинского, и для Альфреда. Да и для многих других. Юноша молча закрывает глаза, не желая видеть. Немного страшно, ведь Мэтью еще никогда не умирал, и не знает, каково это. Стран просто так не убить, но ведь он больше и не страна. Теперь он лишь часть Соединенных Штатов, и одному Богу известно, что это означает. Мужчина медленно нажимает на курок. У него нет приказа убивать канадца, но другого и не остается. Но выстрел звучит раньше. Мужчина роняет пистолет и падает ничком на пол, так и не успев понять, что произошло. Не почувствовав боли, Уильямс осторожно приоткрывает веки и растерянно, как-то непонимающе, смотрит в знакомые голубые глаза. - Ты в порядке, Мэтью? – Германия чуть улыбается, в голосе слышится едва заметное облегчение: успел.