Грани

Спустя несколько минут Мэтью с трудом заставляет себя успокоиться и, подойдя к дивану, подбирает чудом оставшуюся целой вазочку с полурастаявшим кусочком льда. А вот стакану повезло меньше, и теперь живописное пятно с колой медленно растекается по паркету, увлекая за собой мелкие блестящие в искусственном свете осколки. Они даже не заметили, как свалили все это в пылу драки. Юноше с трудом удается удержать в непослушных пальцах скользкую ледышку, которая тут же окрашивается кровью с его пальцев. От этого Уильямса снова начинает мутить, но, пересилив себя, тот все-таки, зажмурившись, протирает опухшие от слез глаза, надеясь снять отек. Не нужно, чтобы кто-нибудь знал об этом. По-прежнему с трудом стоя на ногах, Мэтью через силу ковыляет обратно к брату и не садится, почти падает рядом, с трудом сдерживая громкий ох. Зря он так опрометчиво с ногой… Терять еще больше крови вовсе ни к чему. Кое-как подтянув бедро к себе, Уильямс старательно пытается усесться поудобнее и, не глядя на Альфреда, достает из кармана крохотный гребешок, как будто из какого-то детского набора, начиная расчесывать непослушные волосы американца. Конечно, едва ли получившееся будет хоть как-то напоминать прежнюю прическу Мэтью, ну и плевать. Все равно никто не заметит. А может, он просто старается еще потянуть время? Все уже закончилось, но Уильямсу по-прежнему страшно, хотя тот и осознает, что не может всю оставшуюся жизнь просидеть в этой комнате, боясь выйти наружу. Снова с трудом поднявшись, юноша достает из кармана джинсов собственный изрядно помятый платок и торопливо, сжимая дрожащими пальцами ткань, вытирает кровь со своих сломанных пальцев, бледнея от боли. В двух местах кость пропорола тонкую кожу, но заталкивать обломки обратно будет верхом глупости, поэтому Мэтью решает оставить все как есть. С рукой ему больше ничего не сделать, здесь нужен доктор, поэтому, намочив платок еще одним кусочком льда, Уильямс снова подходит к окну. Пожалуй, это единственная отражающая поверхность, которой может воспользоваться избитый канадец, а зеркало ему пригодится… С трудом подняв руку, юноша начинает вытирать кровь с лица, сначала с губ и подбородка, потом под носом, хотя не слишком-то это помогает. По цвету лица Уильямс еще больше начинает напоминать мертвеца: какое-то бледное, синюшные губы, разве что исказившая черты гримаса боли не слишком вписывается в общую почти безмятежную картину. Хотя собственная внешность и правда заботит канадца в последнюю очередь. Взлохматив относительно целой рукой сальные от крови и пота волосы, Канада критически смотрит на свое отражения, придя к выводу, что, если он хочет в ближайшее время выглядеть как Джонс, то о расческе на время следует забыть. Дальше – глаза. Конечно, он мог бы одеть линзы, но зачем? Вряд ли кто-то будет пристально вглядываться в цвет, тем более за стеклами очков, а вот этот взбешенный прищур… Да, пожалуй, именно такой бы вид был у Альфреда, стань он победителем в этой кровопролитной драке. Взъерошенный, весь в крови и с абсолютно безумным взглядом. Последнее – сложнее всего. Трудно правдоподобно подделывать чужой взгляд, но уставшая ухмылка и нахмуренные брови почти похожи на оригинал. Сойдет и так. Ничего лучше Мэтью в любом случае предложить не мог: все его внимание сосредоточено на том, как удержаться на ногах, а не как правильно скривить губы и сощурить глаза. У него еще будет время решить эти проблемы, а пока стоит не потерять сознание от боли и шока и правдоподобно сыграть свою роль, хотя бы в течение нескольких минут. Ну а потом… Потом можно будет вполне ожидаемо послать всех к чертям собачьим, а то и куда похлеще. Наверное, Альфред бы сделал именно так. Глубоко вздохнув, Мэтью, с трудом подковыляв к двери, кое-как здоровой рукой нажимает на ручку и толкает всем телом, едва не падая на пол. Удивительно, но за дверью нет охраны, и Уильямс на мгновение теряется, не зная, что делать, где искать. Ему нужно получить помощь врача, а не бродить по коридору в поисках людей Альфреда, но что он может поделать?.. Морщась на каждом шагу, Мэтью с трудом спускается по широкой лестнице, отстраненно удивляясь, что все еще не пропахал подбородком этот роскошный красный ковер, постеленный на мраморных ступенях. Хотя на нем, наверное, его кровь будет совсем незаметна. Каждая ступенька кажется непреодолимым препятствием. Ноги подгибаются от боли, а кровь все льется и, кажется, не думает останавливаться, насквозь пропитывая джинсы – жаль, что он не догадался приложить тот кусочек льда еще и к ране. Хотя едва ли от этого был бы толк. Но Канада все равно медленно ползет вниз, только чудом закончив спускаться на своих двоих. Понимая, что ему необходимо идти дальше, Уильямс обессиленно падает на диванчик, поставленный разве что для красоты, и больше не может заставить себя сдвинуться с места, только тяжело и порывисто дышать, борясь с головокружением. Собрав в кулак всю свою волю, Канада сильно кашляет, сипло хрипя, кажется, даже харкая кровью, и, с трудом придав голосу уверенности и характерных злых приказных ноток, пытается крикнуть: - Эй! Сюда! Но все равно получается слишком тихо. А на Мэтью все сильнее и сильнее волнами накатывает раздражение: как после всего этого он может быть настолько слабым?! Как слепой котенок. Те тоже так пронзительно мяукают. - Черт возьми, вы там померли что ли?! – злость придает Уильямсу сил: совсем немножко, но хочется надеяться, что этого будет достаточно, - За что я вам плачу?! Только после этого к находящемуся в полуобморочном состоянии юноше подбегают взволнованные охранники, однако тот едва ли различает их лица в темной дымке, скрывающей все вокруг. В ушах ожидаемо звенит, и Уильямс закрывает глаза, сдерживая тошноту, из последних сил борясь с накатывающим обмороком. Остается продержаться совсем чуть-чуть… Кажется, маскарад остается никем не замеченным – вокруг Мэтью тут же начинают хлопотать слуги, словно тот и в самом деле их господин. Кто-то пытается перевязать его руку, и Канада, отдернув пальцы, шипит от боли, со злости рявкнув на девушку: - Дура! Та испуганно отскакивает, а в глазах Уильямса тут же мелькает узнавание. Эмили. Он уже успел забыть, о том, какая она добрая, непосредственная… И наверняка действительно хочет помочь, даже такому чудовищу, каким стал его брат. хотя и очень неуклюже. Канаде становится невыносимо стыдно. А еще он снова чувствует себя на редкость беспомощным, не имея возможности даже извиниться за свои злые слова: Альфред никогда не извиняется, а значит – и он не должен. Если бы он только мог, то все бы ей объяснил, но… Не сдержаться сейчас – значит, все было зря. Свою роль он должен сыграть на отлично и, как ни прискорбно, она невольно помогает ему в этом. Взмахом здоровой руки канадец с раздражением отгоняет всех остальных. Впрочем, и это ложь. Помимо стыда юноша чувствует только усталость, и едва ли в этом дуэте найдется место чему-то третьему. - Ты и ты, - Уильямс наугад невежливо тычет пальцем в двух амбалов-охранников, не зная их по именам, хотя Альфред, наверное, тоже не удосуживался запоминать, - эта падаль наверху. - Избавиться от трупа, сэр? – осведомляется один, и Мэтью с каким-то безумным весельем понимает, что те, должно быть, восприняли его слова чересчур буквально. Хотя, будет странно, если в полуобморочном состоянии он внезапно начнет смеяться. А может, никто и не удивится. К безумным выходкам Альфреда все слуги, должно быть, уже давно привыкли, а Канада может только предполагать, как повел себя его брат после побега своей игрушки. Но рисковать не стоит, так что Уильямс только правдоподобно огрызается: - Он живой, идиот! Киньте эту мразь в его старую камеру. Мэтью немного странно наблюдать, как быстро эти люди, с виду куда сильнее его самого, беспрекословно подчиняются приказам Альфреда. Ну, или того, кого они принимают за своего хозяина. Как дрессированные собачки в цирке. - И вызовите наконец врача, - только добавляет Уильямс, с удивлением осознавая: Это даже немножко приятно, когда любое твое поручение торопятся исполнить сию же секунду. Невольно начинаешь чувствовать свою власть. Наслаждаться ею. Наверное, это плохо и неправильно, но тем не менее не чуждо Мэтью, во всяком случае, не настолько чуждо, чтобы вызывать отвращение, но Уильямс слишком устал, чтобы задумываться об этом. Однако вот и все. Об Альфреде, нет, уже о «Мэтью», он позаботился, а словам пленника никто не поверит. Зачем им? У них теперь есть другой Альфред, ничуть не хуже прежнего. У всего мира есть другой Альфред, так кто вспомнит об этом? Ведь никто и не заметит подмены до тех пор, пока это не станет выгодно ему самому и его… Пожалуй, друзьям. Но они почему-то кажутся такими далекими, словно существуют где-то в другом мире, а может, Мэтью просто слишком хорошо вжился в роль, уже начиная ощущать себя Америкой? От этой мысли Уильямсу становится противно, так что тот с ненавистью гонит ее прочь и, снова кашляя, хрипло выдавливает: - Приведите мне Крауца. Если этот приказ и удивляет кого-то, то это не имеет значения: все все равно молчат и лишь торопятся исполнить его. Перечить Альфреду – себе дороже, это давно усвоил каждый, кому выпала нелегкая участь находиться рядом с ним. Он и раньше-то умел заставить всех делать так, как хочет он, а уж теперь и говорить нечего. Только бы Людвиг появился побыстрее и самолично проследил за всем, ведь Мэтью не мог поручиться, что, потеряй он сознание, никто не захочет разделаться с «Альфредом», пока тот пребывает в беспамятстве. Врагов у него много, даже среди самых близких. Кто-то приносит ему ледяной воды, и Уильямс, не в силах удержаться от искушения, делает глоток, после чего, дернув рукой, выбивает стакан из чужих рук, отправляя в короткий полет. Стекло разбивается в дребезги о каменный пол, а вода, попавшая на рану, нещадно щипет. Зато нога чуть немеет от холода: все же лучше, чем ничего. Если бы он мог выбирать, то без раздумий выпил бы всю воду сам, испытывая невыносимую жажду, но он же Альфред. После всего случившегося Америка наверняка не захочет простой воды – ему подавай колу. Осознав свою оплошность, девушка, на этот раз незнакомая Уильямсу, побледнев от страха, спешит принести другой стакан, на этот раз «правильный». А Мэтью, давясь, приходится заставить себя выпить его содержимое, хотя на колу Уильямсу сейчас хочется смотреть в последнюю очередь. От одного ее приторно-сладкого вкуса тут же становится дурно, но Канаде ведь не привыкать. Переоценив свои силы, юноша давится и невольно хватается за воротник рубашки, судорожно кашляя. Хорошо хоть тут нет Ивана, а то тот бы наверняка со всей своей немереной силищи хлопнул и без того израненного Уильямса по спине, вышибая скорее дух, чем капли жидкости. Спохватившись, Мэтью тщательно ощупывает внутреннюю сторону воротника, делая вид, что все еще кашляет. Кажется, он даже не удивляется, осознавая, что успел где-то посеять свой микрофон. Неудивительно, конечно. Наверное, тот сейчас валяется наверху, где-нибудь возле бессознательного тела Джонса среди осколков стекла и кровавых капель на паркете. Людвиг, кажется, не торопится, но Канада чудом остается в сознании до самого его прихода. Только увидев немца на пороге, «Альфред» соблаговоляет разогнать своих слуг и наконец позволяет себе чуть-чуть расслабиться, снова став самим собой. Мэтью чуть слышно выдыхает: - У нас получилось. Людвиг скорее читает по губам, чем слышит тихий шепот канадца, но какое это имеет значение?.. Даже ко всему привычный немец, не может не ужаснуться при виде окровавленного и всклокоченного юноши, которого, признаться, как и все сначала принял за Америку. У Крауца даже сердце на мгновение забилось где-то в горле, пока тот не понял свою ошибку. Теперь же внимательному взгляду проще различить все маленькие изъяны: чуть более светлые волосы, ухмылка какая-то жалкая, да и все остальное… Если доподлинно знаешь, кто перед тобой, сложно ошибиться и принять одного брата за другого - тут же начинаешь замечать все их отличия. - Дай телефон, - слабо просит Мэтью, протягивая руку: прибавить «пожалуйста» уже просто не хватает сил. Немец понимает с полуслова и, подойдя ближе, находит в контактах телефон… Тут Людвиг колеблется, не зная, кому Уильямс захочет сообщить новость лично: имена как назло располагаются слишком рядом. Скрепя сердце, Крауц выбирает номер брата и, нажав на вызов, вкладывает телефон в бледную руку канадца. Пальцы ощутимо дрожат, когда Мэтью пытается поднести трубку поближе к уху не потревожив неосторожным жестом многочисленные ссадины и не испачкав в крови чужую вещь. Это удается не сразу, но в телефоне все равно только длинные гудки. Кажется, проходит целая вечность, прежде чем монотонный и какой-то убаюкивающий звук сменяется взволнованным голосом на противоположной стороне земного шара: - Мэтью! - У нас почилу… получи…- собственный язык подводит юношу в самый ответственный момент: тому с трудом удается шепотом выдавить из себя окончание, а после телефон выпадает из ослабевших пальцев на подушку, предусмотрительно оставленную кем-то из слуг.. И хотя Канада все еще пытается бороться с темнотой, поднимающейся откуда-то из глубины, но, кажется, все свои силы он исчерпал гораздо раньше. А ведь он должен еще столько всего сообщить Гилберту… Сказать что-то очень важное, но Уильямс никак не может вспомнить что. А потом, когда черная пелена смыкается над его головой, это тоже перестает быть важным.