Под стеклом

Мне сказали, что папа в Риме… Плоть от плоти, подобье — но чье? Взгляд из глубоких кресел впивается в него, не зная — от чьих он чресел? от Юноны или от его бедра? Божественная супруга, равнодушная к его праведному гневу, поднимет глаза и скажет: «Он того не стоит… Вам нельзя, нельзя волноваться». Она откажется от этого своего отродья столько раз, сколько он того потребует. Ей это тоже, на первый взгляд, ничего не стоит. Он не знал, где тот Нерон, что воззрится на захлебнувшийся пламенем Рим и, тронув лиру, прочтет над ним отходную о падении Трои, но с высоты своего престола видел, что отторгнутый сын возвратился и что Юнона неспокойна. Пальцы другой матери, сомкнувшись на пяте, погружали в хоронящие, но не сохранившие воды Стикса, ее же разжались — и отпустили, и тот пал с Олимпа к людям — вниз. Штаты — что ж, пусть так. Отторгнутый, вновь взлез на Олимп — созданный им человек упрям и, кажется, слишком хорошо помнит, какого достоин места. Юнона не находит места, дурно спит ночами и словно ждет отмщения, но за какой грех и, главное, какого мщенья? Ступая нетвердо, шатается, идет к престолу и принимает позу, стоит на своем — Вулкан или все же Бахус? Смеется или издевается, хотя скорее просто пьян. Вулкан, внутри которого разлит неразведенный Бахус. Они одно, огнь и вино, разъявшие его священный Рим. Слепое вдохновение Петрония, исхлыстанное зрячим Ювеналом. Юнона слишком взволнована, и юная Миневра отослана — сознательная девочка, она точно родилась взрослой. Юпитер в его лице не возразил: лучше ей не видеть, как падает Рим и как из его руин на развалах античности восходят первые ростки христианских ересей. «Я создам, я душу дам, я мысль вложу, я — сам». Пусть грозится… подкошенный Бахусом Вулкан. Он тоже творил когда-то, ветхозаветный — карающий — Бог, ваял из грязи. Скульптор — грязь. Он посмотрит, что из этого получится, на смешное творение низвергнутого Сатаны, что пал, а встав, стал хром. Он сотворил пчелу — послушную жену. Сатана всегда творит осу. Он предупредит, а после взглянет, как оса творца ужалит. Сатана — в прошлом опоенный и пьяной дерзостью приведенный под Олимп Вулкан, огнем пожравший Рим, — волочится — дважды падший — под его золотым престолом и точит тростью нервное волокно терпенья. В подвалах разума возводит до небес дрожащий от змей Пандемониум и творит, как говорят, лучшую из женщин, этот равно непостижимый и ничтожный — земляной — всего-лишь-человек. Он иногда присматривается к ней, к этой совершенной женщине, и думает, что в своем тщеславии Пигмалион превзошел отца, взявшись за лучший — достойный замысла — материал. Мрамор — что ж, пусть так. Перед ним покоренный камнем скульптор, а значит, он неоспоримо прав в том, что творил из подходящего материала, не столь долговечного, но податливого. Глина-грязь — пластична, пока не затвердеет. Своего глиняного человека он долго готовил к обжигу — высушивал в классных комнатах и в тени университетских сводов, но никогда не шлифовал. Бог-отец гордился следами своих пальцев на пошедшей трещинами глине.

…заменяет собой Творца.