Вдохни в меня жизнь

      Детский дом. Что Бэкхён знал об этом месте? Очевидно, ничего. Что слышал о нём? Тот же ответ. Бэкхён, конечно, не интересовался этим, да и нужно ли это было маленькому ребёнку, которому на тот момент времени были интересны лишь игры и всё то, чем наполнена жизнь растущего ребёнка? Ведь никто не знал, что он окажется в таком месте.       Оно встретило его дождём. Дождь тихо барабанил по стеклу и он стал ему колыбельной в беспокойный сон, из которого мальчика вырвали руки людей в строгих костюмах, решивших вывести из машины. Пришлось быстро бежать ко входу, укрываясь хлипким зонтом, и идти по холодному коридору. У малыша мёрзли ноги и ладошки, и кроссовки, в которые был обут, успели промокнуть, пока ребёнок шлёпал по лужам. Тогда он снова понял, как сильно не любит дождь. Все стены казались какими-то серыми, и вообще, всё вокруг было тусклым. У Бёна, конечно, не было никакого настроения - тоска накатила на него ещё в автомобиле, на котором он был привезён сюда.       Новенького познакомили с женщиной, имени которой так и не получилось запомнить. Но мальчик отметил, что она, кажется, главный воспитатель в этом месте. Именно эта женщина привела его в большую комнату, где было много кроватей, уже принадлежавших кому-то. Бэкхёна привели в комнату для подростков, потому что ему банально не хватило постели в месте для детей помладше, а разбираться с этим делом не стали и решили дело проще, поселив малыша к тем, что взрослей. Репутация этого заведения была не лучшей, но никто не стал заострять на этом внимание.       Он так ни с кем и не смог подружиться. Все ребята чаще общались друг с другом, никакие слова Бэкхёна воспитателям о том, что ему одиноко, что он не мог ни с кем выйти на контакт, не помогали. Те просто желали ему удачи и просили обрести больше уверенности в себе, говорили, что тогда всё получится, делали это так, для галочки. Это должно было помочь... Но не получалось. Пустые слова этих бесполезных воспитателей не претворялись в жизнь. Мальчик ходил в школу-интернат, что была в здании детского дома. Он не думал, что его первый класс будет таким. Таким… жестоким? Но возможно, Бён сам сделал его таким.       Бэкхён влюбился впервые именно в школе, и, как ни странно, в своего одноклассника. Это был высокий светловолосый парнишка, имя которого маленький Бэкхён постарался забыть. Бён часто садился поближе к его месту в столовой, иногда и на уроках садился ближе к его парте. Мальчик любовался им, и тогда он почувствовал, как сердце вдруг начало трепетать, быстро-быстро колотиться. Ему никто не объяснял, что значит любовь. Что люди чувствуют, испытывая её, какие ими овладевают ощущения, о чём они думают. Но Бён и сам догадывался, что испытывал именно это чувство. Бэкхёна тянуло к этому мальчику, он просто не мог с этим бороться. Да, ему казалось это странным, но что он мог с собой поделать? Ничего. Маленькому Бэкхёну исполнилось десять лет. Именно в этом возрасте он набрался смелости, собрал всю свою волю в кулак и дал себе слово, что, наконец, признается любимому человеку в чувствах. Да, он понимал, что это ненормально. Начал понимать тогда, когда увидел, как какие-то мальчики часто общаются с некоторыми девочками, как они обнимают их и целуют в щёки. Понял, когда осознал, что ему хочется целовать не этих девочек. Осознал, что они ничем не привлекают его, понял, что так, как других мальчиков тянет к девочкам, его тянет к...       У Бэкхёна было немного друзей, лишь пара, и их имена мальчик постарался забыть. Но в принципе друзья исчезли вовсе именно с того самого момента… Момента, когда маленький Бён набрался смелости и собрал всю свою волю и мужество, и наконец, признался, сказал о том, что его мучило.       — Ты мне нравишься, — он нервно теребил края футболки, — ты мне нравишься немного больше, чем другие… — Бэкхён не мог поднять взгляда со своих ног, которыми нервно переминался по полу. Сердце колотилось, как сумасшедшее, Бён боялся, что из его ушей полетит пар от напряжения. Ему стало тяжело дышать, воздуха катастрофически не хватало. Ладошки вспотели.       — Чего?.. — опешил получивший признание мальчуган, вылупившись на Бэкхёна, как на полного идиота. По интонации Бёна он понял, что это далеко не шутка, но всё же спросил на всякий случай. — Это что, шутка?       — Нет, это не шутка… — в тот момент Бэкхён начал жалеть о том, что признался. На его щеках, наверное, полыхал реальный огонь — они горели ярко-ярко и очень сильно нагрелись. — Ты мне правда очень нравишься…       — Эм… — мальчик замялся, хмурясь всё сильнее. — Да, ты тоже хороший друг и всё такое… — он не знал, что бы ему сказать. Ему признавались в своих симпатиях некоторые девочки из садика, потому что он действительно был очень симпатичным ребёнком, но чтобы парни… Они ему ещё не признавались…       — Нет, ты не понял! — Бэкхён набрался смелости и вскинул голову, посмотрел мальчику прямо в глаза своими — горящими, поджал губы, но всё же договорил, еле дыша, — я люблю тебя!       Да, Бэкхён любил. Он действительно любил. Один раз всё же спрашивал у воспитателей о том, что такое любовь. Что люди чувствуют, влюбляясь. И они описали ему все те чувства, что испытывал на себе. Это неконтролируемое волнение, потные ладошки… Тогда Бён стал уверенным в том, что понимает это чувство, что действительно влюбился. И это не симпатия там какая-нибудь, а самая настоящая любовь!       — Ты дурак?.. — все дальнейшие слова Бэкхёну было больно слышать. — Головой ударился? Сильно? — мальчишка вылупился на Бёна, как на отсталого идиота. Он понял, что тот реально не шутит…       — Бэкхён-дурак! — другой мальчишка подскочил к тому, кому Бён признался и покрутил у виска пальчиком. — Дурак! — его губы растянулись в гадкой улыбке.       — Я не дурак, я просто… — Бэкхён понял, что зря признался. Лучше бы любил этого человека молча, не говоря всё так прямо. Да и вообще ничего не говоря. — Просто… — но что ему сказать? Что он просто… влюбился?       Да, влюбился. Но Бён не думал, что об этом узнает кто-то ещё кроме него самого и его возлюбленного. Но, судя по ехидному взгляду и противной улыбке, а после и смеху того мальчишки, что крутил пальцем у виска, об этом скоро узнает весь детдом… И Бэкхён не был удивлён, когда стал слышать шепот следующими ночами. С головой укрываясь одеялом, он слышал, как дети шепчутся, видимо, полагая, что Бэкхён уже давно спит.       — Нет, ты понимаешь? Он влюбился в него… В мальчика! — слышался тихий шёпот, — в мальчика! Бэка, может, и правда уронили где-то?..       — Он реально ненормальный, — поддакнул голос шепотом. — Нет, ты прикинь, если бы я в тебя втюрился?..       — Фу, ужас какой, — скривился тогда второй, — с Бэкхёном реально что-то не то…       Бён слышал всё, а после этих слов перестал греть уши. В скором времени ночные разговоры поддерживала вся комната, а после и весь детдом — сплетни разносятся быстро, особенно если сплетники любят поболтать. А что ещё делать детям, кроме как не болтать? Особенно на такую интересную тему… О произошедшем воспитатели узнали только на следующий день по какой-то причине. Или, может, решили отложить наказание. Утром за Бэкхёном пришла воспитательница и отвела его в комнату, где, наверное, вечность говорила о том, что любить мальчиков нельзя.       — Девочки должны любить мальчиков, а мальчики — их, — говорила она, держа в руках кукол разного пола, поднося их друг к другу. — Понимаешь?       — Я что, глупый что ли? Я и без этих игрушек всё понимаю… — бубнил обиженный мальчишка. Нет, эта воспитательница действительно думала, что Бён такой тугодум? Будто он и без неё этого не знал…       — Бэкхённи… С тобой что-то случилось? — мысль о том, что нужно разузнать истинную причину, пробралась в её голову. — Почему ты признался мальчику в том, что он тебе нравится? Тяжело было, наверное, да? — она завалила мальчика вопросами, пытаясь понять, что же с ним стряслось. Женщина думала покопаться и в его прошлом, чтобы выяснить причину, но Бён всё равно бы не рассказал… Как он сделал бы это?       — Разве моя любовь не может существовать? Такое чувство, будто меня теперь ненавидят из-за этого, — действительно. Многие дети избегали Бэкхёна, и по детдому ходили шептания. — Они называют меня ненормальным… Но что я поделаю с этим? — его шёпот пропитался злостью. Может, на детей, а может, и на самого себя. — Я же не могу превратиться в девочку… — обида в голосе остро ощущалась. — Мне нравятся только мальчики почему-то…       — Не можешь, правильно, но ты ведь можешь просто попробовать полюбить девочку. Попытка не пытка, разве не так? — женщина ободряюще улыбнулась, касаясь волос Бэкхёна. — Оглянись, посмотри, какие у нас красивые девочки в группе! Разве у нас страшные все? — нахмурилась, с ожиданием взглянув на Бэкхёна.       — Нет, не страшные… — поддакнул Бэкхён, не зная, что сказать на такое, — но… но у меня не получается! Я пробовал, правда, пробовал! — он взмахнул руками вверх, каким-то умоляющим взглядом посмотрев на женщину. — Но не могу я, не могу! — мальчик чувствовал, как на грудь что-то давит. Ещё чуть-чуть и он, наверное, заплачет. Непременно заплачет…       — Ты сможешь, если захочешь, — женщина села на корточки, чтобы её лицо было на уровне глаз мальчика. — Бэкхён у меня ведь всё сможет, верно? Просто попробуй…       — Ладно, попробую ещё раз… — криво улыбнулся Бэкхён, после чего ушёл в свою кровать.       Бён всерьёз задумался над словами воспитательницы. Сможет ли он полюбить девочку? И… он же хотел полюбить именно девочку, но его всё равно почему-то тянуло не к ним.       И у него ничего не получилось. В семнадцать лет снова признался, уже другому человеку. Он показался ему добрым, и Бён был уже почти уверен, что его не засмеют снова. Но… всё повторилось вновь, только жизнь стала к Бёну ещё более жестокой. Ребята просто озверели, найдя в нём игрушку для битья. Низенький, стройный ребенок, который никак не мог дать сдачи, стал регулярно подвергаться избиениям.       Гнилые шуточки, пошлые и не очень, обидные и слишком обидные, — они все сыпались на Бэкхёна с целью очернить его сердце…       Но парнишка всё терпел, терпел и издевательства, и когда его били он тоже терпел всё это, стойко не издавал ни звука, когда его, лежащего на кафельной плитке пола, били ногами и по животу, и по рукам. Хорошо хоть лицо не трогали, а то воспитатели бы всё узнали. А им Бэкхён не говорил. Он понимал, что если расскажет обо всём, то они, несомненно, проведут беседу с ребятами. Скажут, что так делать нельзя, что нельзя бить и издеваться над Бёном. Ребята, конечно, все вместе будут кивать, мол, да-да, мы всё понимаем и больше так делать не будем, но ситуация ведь только ухудшится. Они будут к нему ещё более жестоки, будут, точно будут…       По ночам Бэкхён слышал дыхание отца в своё ухо, очень, очень чётко и реально чувствовал его. И просыпался в панике, задыхаясь, обхватывая горящее лицо руками. Глаза всегда лихорадочно бегали по комнате в поиске отца, и только потом до него доходило, что Бэкхён не дома. Бэкхён в детдоме, а не дома, и здесь нет отца, здесь только дети и воспитатели. И его никто не тронет…       Не тронет, как же…       Он выносил брошенные в свою сторону бумажки на уроках в школе. Бумажки, на которых точно были написаны оскорбления и которые Бэкхён перестал читать после первого раза. Терпел насмешки. Терпел абсолютное игнорирование сверстниками. Однажды Бэкхён нашёл в своём пакете косметичку. Ярко-розового цвета, она заняла чуть ли не полпакета. Когда Бэкхён вытащил эту штуку, он обомлел просто:       — Какого хрена… — это всё, что парень смог из себя выдавить тогда. Он смотрел на эту косметичку и смотрел, не в силах поверить. Это просто… Это сон, наверное, да?       Его тело вечно болело. Ссадины и синяки страшно ныли. Бэкхён не помнил и дня, чтобы без проблем мог передвигаться, не ощущая всплесков боли где-либо.       Его жизнь стала адом, или же ад стал его жизнью.       И только сигареты стали ему утешением. Когда парень выходил на крыльцо детдома, уговаривая милым выражением лица вахтёршу, чтобы она его выпустила, он курил. Курил много. Вдыхая тяжёлый запах улицы, парень курил и только тогда чувствовал хоть какое-то ничтожное облегчение. Дышать тогда становилось чуть легче, и тяжесть с его сердца по кусочкам уходила, хотя до конца не исчезала никогда. В какой-то момент курение стало единственной отрадой. Парень стал заядлым курильщиком и курил часто, очень часто. Даже слишком… И вот, когда ему исполнилось девятнадцать, государство дало ему квартиру. Какой-то пыльный, тесный район, где серые люди, где сер и мир. В глазах Бэкхёна он никогда не обретал светлых красок. Упорно оставался блеклым и никогда не становился светлее даже на чуть-чуть. Ох, вернее нет, становился.       Тогда, когда губы Бёна выпускали едкий дым сигарет.       Вот и сейчас он вышел на балкон своей однокомнатной. Стиснув пальцами хлипкую мятую сигарету, облокотился на перила и, наконец, закурил.       Тихий дождь снова напал на город, и Бён опять тихо возненавидел его. Он был таким же, как и в ту роковую ночь. Эти капли стучали по окнам домов так же, как и тогда. Этот едва слышимый стук вызывал мурашки по коже, а в голове укреплял желание сдохнуть.       Темнота вечера съедала город, и Бэкхён в который раз поражался его ночной красоте, стараясь забыть о звуках дождя. Людей в такой тьме почти не видно, тех, кого не любил, практически не видно, а вот яркие светящиеся вывески, рекламные щиты горели ярко. Он любовался этими огнями. Бён любил свет, что исходил от них и прорезал ночную тьму. Иногда становилось завидно. Завидно тому, что даже в ночи есть свет, а в его жизни ему не нашлось места.       Не нашлось места...       Парень устроился на работу почти сразу же по получению квартиры. Официантом. Да, работа адская, он понимал, что будет страшно уставать, но Бэкхён даже не предполагал, что возненавидит работу официанта не только из-за усталости…