Вдохни в меня жизнь

      Мужчина сидел за компьютером, ища какую-то информацию в социальной сети. Он явно имел какую-то конкретную цель и раздражался, когда не достигал желаемого. Его глаза покраснели и были в крайнем напряжении от многочасового пребывания за монитором, но он упорно продолжал искать то, что ему было необходимо. Что… Или кого он искал? Он искал сына. Сына, которому сломал детство своей неконтролируемой прихотью, с которой не мог бороться. Мужчина помнил глаза своего ребёнка, когда тот смотрел на него через решётку. Глаза, полные страха, глаза, в которых немые вопросы всей жизни мальчика. Вопросы.       «За что? Почему именно я? Зачем?»       Вопросы, на которые он не мог дать ответа. Вопросы, на которые в принципе нет ответа. Все года, которые он пробыл в тюрьме, мужчина честно искал их. Каждый день он задумывался о прошлом, о том, почему всё было именно так. Задумывался, почему не смог до самого конца контролировать себя, почему не смог остановиться, лишить себя чувств, не нормальных по отношению к собственному сыну? Его уставшие глаза бродили взглядом по страницам с таким же именем, как и у его сына. Он боялся пропустить того, кого искал среди этих десятков страниц. Но тут мужчина чертыхнулся и не поверил своим глазам. Это он, это действительно он. На фотографии профиля был человек, чертовски похожий на того, кого он искал. На Бэкхёна. Он сразу узнал эти глаза. Глаза, которые не смог бы забыть, даже если бы захотел…       — Бэкхённи… — произнёс он одними губами, не в силах поверить. И он тут же посмотрел на место жительства. Посмотрел и обомлел, потому что именно туда его отправляли в командировку на следующей неделе. Случайность или судьба? Чунмён не знал. И мужчина сорвался с места на следующее же утро, хотя не мог даже нормально спать с мыслью о том, что увидит сына. Этому человеку не потребовалось много времени, чтобы собрать вещи. Он чётко запомнил место работы, которое было указано в его анкете, он запомнил абсолютно всё.       Город встретил Чунмёна ливнем и холодом с ветром, что хлёстко бил по лицу. Он не хотел спать, хотя бессонная ночь должна была заставить его сделать это, но мысль о встрече с дорогим сыном давала ему энергии, подпитывала и не давала свалиться от усталости… Он нашёл то самое кафе и неуверенно зашёл внутрь, постоянно ища глазами того, кто ему нужен. Но того, кого он искал, найти не вышло. Отчаявшись, мужчина подошёл к первому попавшемуся официанту с рыжей шевелюрой. Вручив ему фотографию, он спросил:       — Вы не видели этого молодого человека? — Минсок недоверчиво оглядел мужчину, не зная, стоит ли ему говорить. И он спросил:       — Кем вы ему являетесь? — мужчина сначала замялся, но всё же дал ответ:       — Я его отец, — Минсок пригляделся к этому человеку. И действительно, он нашёл некоторые схожие черты лица у этих людей и не только. Даже походка у них была похожа.       — Он в больнице, — информация привела мужчину в шок, и он обеспокоенно взглянул на парня, тут же спросив:       — Что с ним? Заболел? Что случилось? — засыпал он официанта вопросами. В этот момент в нём действовала не та ненормальная тяга к сыну, из-за которой он и расплатился тюрьмой, а как раз та родительская тревога, что присуща каждому человеку, у которого есть дети.       — Сами всё увидите, — ответил Минсок, — я могу проводить вас до больницы.       — Нет, не стоит, — тут же ответил Чунмён, побоявшись того, что когда у них состоится разговор, этот парень будет присутствовать рядом с ними, а тема была слишком личной для этого.       — Вас без меня не пустят, — пожал плечами официант, — у меня есть пропуск, вам же его придётся ждать долго. Нужно подтверждение личности, дождаться разрешения… Это занимает много времени… — и тут на его лицо пала тень, — которого у нас нет… — это предложение заставило мужчину здорово взволноваться. Он понял, что не всё так просто. Что это не просто болезнь. Это не обычная простуда. Это что-то серьёзней. Куда сложней… — Я могу сорваться сейчас, — сказал Ким, поняв по выражению лица Чунмёна, что у него всё равно не будет другого выбора, кроме как поехать с ним. — Насчёт вас я с медсестрой договорюсь…       По пути в больницу Чунмён думал, что скажет Бэкхёну. Думал, с чего должен начать. Но его мысли никуда не привели, они разбегались и никак не могли собраться в одно целое. Они подъехали к больнице, и нужно было договориться с медсестрой. Тут подключился Минсок. Хватило его обворожительной улыбки и харизмы, ну и, конечно, шоколадки, чтобы медсестра подтаяла так же, как и шоколадка в её руках.       — Только быстро, — сказала она, оглядываясь, — мне не нужны лишние проблемы, — на этом Минсок отдал пропуск отцу Бэкхёна, чтобы не было лишних проблем. Мужчина стоял у двери, переминаясь с ноги на ногу. Он никак не мог нажать на ручку двери. Чунмёна останавливали мысли…       Что он скажет? Как отреагирует Бэкхён? Как всё будет?..       Каким-то неведомым образом отец нашёл в себе силы и, наконец, зашёл в палату, плотно закрыв за собой дверь. Он сразу же нашёл взглядом того, кого искал. Бэкхён спал, дыша жутко. Из его груди издавались страшные, кряхтящие звуки. У Чунмёна было ощущение, что у сына поломали лёгкие. Очень болезненное ощущение. Он стоял у двери, смотря на погибающего сына. Болезнь заметно пожирала его изнутри, с первого взгляда можно было понять, что смерть потихоньку забирала к себе… Чунмён подошёл к койке сына и долгие минуты, а может и вечность не мог дотронуться до него, чтобы элементарно разбудить. Но этого не потребовалось — в какой-то момент Бэкхён сам распахнул глаза, полные ужаса. Очередной кошмар забрался в его голову, снова руки отца блуждали по его телу, снова… И он не мог ничего поделать… Снова…       И когда Бэкхён увидел того, кто являлся причиной кошмаров всю его жизнь, он обомлел.       Его глаза стали полны ужаса, рот то открывался, то закрывался. В голову не могла пробраться мысль, что это реальность. Он путал это со сном, галлюцинацией, побочным эффектом препаратов, которыми его безостановочно пичкали, и лишь неуверенное касание отцовский руки его ладони вывело из надежды, что это лишь чудится. Он тут же одёрнул руку, шокировано посмотрел на отца, не понимая, какого чёрта он здесь делал. Что он забыл в этом месте? Как нашёл его? Почему спустя столько лет решил объявиться? Почему именно сейчас? В этот момент?..       — Отец?.. — он подумал, что это галлюцинация. Его предупреждали, что от препаратов, которые ему вводят, есть побочные эффекты. Галлюцинация — одна из них. Но все его надежды, что это именно она, разрушились тогда, отец на мгновение успел коснуться его руки, прежде чем тот её одёрнул.       Касание было слишком реальным. И оно тут же мгновенно напомнило ему о том страшном моменте, что произошёл между ними. Моменте, который сломал всю его жизнь…       — Да, я твой отец, — подтвердил страшную мысль Бэкхёна Чунмён, чувствуя, что вена под его глазом неожиданно начала пульсировать. От напряжения, наверное. — Ты меня помнишь? — задал глупый, по мнению Бэкхёна, вопрос. Как же…       — Да как тебя не помнить, — прошипел обозлённый Бэкхён, у которого не получалось переварить мысль, что сейчас он находился с этим человеком в одном помещении. — Почему ты здесь, а не за решёткой? — задал вполне логичный вопрос парень, — там тебе самое место…       Бэкхён вдруг понял, что всю жизнь на самом деле надеялся, что они как-нибудь встретятся и поговорят. Обсудят всё то, что между ними было и, возможно, будет. Каждый день эта мысль появлялась в его голове. Однажды он пересилил себя и вышел за порог дома, чтобы встретиться с отцом, но тут же в его голову врывалось слишком чёткое воспоминание того, что он старательно пытался забыть. Одного раза хватило, чтобы он перестал думать о встрече. Зачем лишний раз вспоминать то, что причиняет боль?       — Я тоже рад тебя видеть, — грустно улыбнулся мужчина, и эта улыбка была противна Бэкхёну. Он не понимал, что в данный момент могло заставить растянуться губы этого человека в улыбке. В его голове был просто хаос. Он не мог понять, почему этот человек оказался на свободе. Законно он это сделал или нет? Как он его нашёл? И почему он сделал это в такой «удачный» для разговора момент? В такое время, которого у Бэкхёна катастрофически мало…       Бэкхён молчал, потому что говорить должен был ни кто иной, как Чунмён. Он ждал его слов. Ему было интересно, что этот человек сможет сказать в своё оправдание. Оправдание, которого нет.       — Я осознал свой поступок, который совершил, — удивительная искренность в словах мужчины поразила Бэкхёна. Он до последнего не мог поверить в неё. — Поверь, у меня было время подумать. Десяти лет было достаточно…       Воспоминания. Год 2001.       Чунмёна повели сдавать его одежду, которая была у него в момент задержания. При осмотре карманов вытаскивали все предметы, что были в карманах. Сигареты, ручка, кошелёк, телефон… и фотография маленького мальчика, которую Чунмён тут же заметил. Он постоянно следил за тем, как бы сторож отвернулся. И ему повезло куда больше. Сторож ушёл за документом, чтобы оформить отчёт о вещах виновного, и этого времени Чунмёну хватило, чтобы мастерски незаметно забрать из кармана куртки фотографию сына… Всё, что у него осталось.       Когда его завели в камеру, сняли наручники и ушли, он сел на скамью и смотрел на все пять фигур, что являлись его сокамерниками.       — И за что тебя? — спросил один из них, видимо, главарь. Это Чунмён понял по тому, что этот человек сидел, окружённый своей свитой-заключёнными. Чунмён не нашёл в себе силы для ответа. Кто ему эти люди, чтобы он говорил им такое?       — Мы все попали сюда из-за одного дела, — сказал один из них, — в ближайшее время ты вряд ли отсюда выберешься. Ну так что, долго молчать будешь? — он сузил недобрые глаза. Чунмён оглядывал всех этих людей и наконец начинал понимать, в кругу каких людей он оказался. В кругу тех, кто       совершал насилие над детьми. Педофилы. Ким в кругу больных людей. И неожиданно к нему пришло внезапное понимание. Осознание, что он такой же, как и они…       Возможно, эти мысли слишком давили на него. Возможно. Но по какой-то причине Чунмён неожиданно выдал всё. Рассказал, почему он среди них. Что он сделал. Он не думал, что его новое окружение отнесётся к нему так резко чуть позже. Эти люди неожиданно захотели взглянуть на фото мальчика. Чунмён сначала мялся, но он понял, что против толпы мужиков не пойдёт, да и фото всё равно отобрали. Один из них мастерски лишил его фотографии, вручив главарю. Тот взглянул на маленького мальчика, что был изображён на снимке, неожиданно похотливо улыбнувшись, облизав пересохшие губы:       — Какой милый мальчик… — по интонации Чунмён понял, в каком смысле эта фраза была сказана. Понял по взгляду этого человека, которым он жадно съедал снимок.       И Чунмёна неожиданно посетило ужасное в своей правдивости осознание. Осознание, что он ведь такой же. Такой же, как и они, эти люди, этот человек. Его мысли были так же черны когда-то… И мужчина не помнил, в какой момент его кулак встретился с челюстью этого ублюдка, выбив пару зубов. Завязалась драка. Сокамерники не остались в стороне, дружно решив помочь главарю. Чунмён был грозным только сначала, а потом, когда его живот встретил сразу несколько ударов под дых, согнулся пополам. Его взгляд был прикован к фотографии, которую всё не отпускал тот мужчина. Новенького связали и поставили на колени. Окошко камеры они благополучно заткнули подушками, чтобы максимально изолировать звук.       Который был очень громким.       Его потянули за волосы назад, чтобы Чунмён не мог отвернуться. Они держали его крепко, пересекая всякую возможность противостоять их действиям. Когда главарь начал растягивать ширинку, Ким понял, что будет происходить. В его горле пересохло. Когда этот человек начал мастурбировать, Чунмён почувствовал крайний шок и отвращение.       — Чему ты так удивлён? Ты же сам так делал, разве нет? — и гнилой взгляд прошил его насквозь, Чунмёну стало тошно.       — У меня была чистая любовь к сыну, а вы лишь камерные крысы… — прошипел он, смотря этому уроду прямо в глаза, испытывая неконтролируемое желание уничтожить его прямо сейчас, выбить воздух из его лёгких.       — У него глубокая глотка, — заметил один из этой свиты, оценивающе смотря на мужчину, — хватит на всех, — ещё сильнее задрав голову новенького назад, один из них без проблем треснул ему ножкой от табуретки в передние зубы, которую предусмотрительно сломали другие сокамерники и поднесли к нему.       Чунмён захлёбывался кровью, даже не догадываясь, чем это закончится. Даже не догадываясь, что его ждёт.       — Приступим? — спросил один из них, подняв бровь. — Бабы у меня давно не было, но и ты тоже сгодишься, не переживай… — он хищно оскалился, — и только попробуй что-нибудь вытворить. Я найду, чем кастрировать тебя, будь уверен… — когда к нему подошёл лидер всей этой свиты, то убрал окровавленные волосы с лица испуганного мужчины. — А ты ничего такой, напоминаешь мне мою первую жертву. Она также кряхтела, пыталась спасти свою шкуру, но ей никто не помог. И тебе тоже никто не поможет… Я знал, что у нее нет шансов на спасение, как и у тебя… — он хищно оскалился, пребывая в предвкушении того, что они сделают далее. У Чунмёна кишки затряслись и скрутились в тугой комок, он совсем забыл, как дышать. Никогда прежде он ещё не испытывал такого ужаса перед теми, кого совершенно не знал. А ведь это первый день в камере… Что будет дальше?       Главарь приказал открыть рот новенькому, затем медленно и не спеша стянул свои штаны до колен. Вдох Чунмёна и вот этот наглец уже в его рту.       — Давай, работай, детка, — этот человек медленно поглаживал мужчину по голове, как бы успокаивая, — я думаю, тебе понравится.       В голове Чунмёна пролетела мысль, а не откусить ли этому уроду его достоинство, которое и достоинством-то назвать нельзя, но он тут же понял, что если попробует что-то вытворить, то получит по полной. Подходила очередь уже третьего заключённого. У Чунмёна темнело в глазах, он не мог этого выносить, и его мышцы стонали от усталости, адская смесь из крови и спермы заливала глотку, и он слышал слова-приказы:       — Ну давай, глотай, тебе же это нравится… — пошло облизывались эти ублюдки, наслаждаясь доминированием над таким человеком, как он. За третьим следовал четвёртый, которому, увы, не удалось насладиться так же, как и его сокамерникам. Новенький потерял сознание, когда третий перестал издеваться над ним, предоставив шанс сделать это четвёртому.       — Он готов, — констатировал факт, и Кима оставили лежать на холодном полу камеры, наблюдая за тем, как он медленно терял сознание от боли и усталости.       Следующее утро Чунмёна началось с головной боли, чувства онемения рта, спазма в мышцах. С сильнейшего желания сдохнуть. Желания, которое сопровождало каждый день в этой ненавистной камере за решеткой. Соседи игнорировали его существование, и мужчина был благодарен им за это, потому что не испытывал ни малейшего желания не то, что общаться с ними… даже дышать одним воздухом с этими людьми было непосильной задачей, которую с трудом выполнял.       От мыслей его оторвал стук в дверь надзирателя и слова о том, что сегодня банный день.       Стоя под ледяными струями, он ушёл в свои мысли. В голове их мелькали тысячи, за которые было чрезвычайно сложно ухватиться. Среди всех мыслей только одна беспокоила больше остальных. Мысль о сыне. О порочных действиях и стыдливой неспособности побороть свою ненормальную тягу к собственному ребёнку. Ужас на лице сына во время своих грязных дел вдруг вспомнил удивительно чётко. Он даже предположить не мог, что чувствовал маленький, беззащитный, неспособный оказать сопротивление отцу восьмилетний ребёнок, которого сам Чунмён гадко убеждал в том, что всё происходящее лишь игры…       — Я ужасен, — в очередной раз прошептал он губами себе под нос. — Я ужасен…       Я ужасен.       Он понял, что Ад искать не нужно. Что Ад был внутри него самого, в самых потайных закоулках его души, которую вконец очернила ненормальная потребность в сыне, потребность, которую он не смог контролировать. К нему пришло понимание собственной слабости. Слабости, которая медленно, но верно уничтожала его. Уничтожала в нём лучшее, что было. Убивала, беря верх над всеми моральными нормами. Он сам запутался, не понимая, кем теперь являлся для него Бэкхён. Сын или любовник? Невинный ребёнок или что-то большее?       Эти мысли отяжелили его голову на долгое время. На все те года, что он провёл в заключении. И он пришёл к единому выводу. К мысли, что этот мальчик для него лишь сын. Бэкхён — ребёнок, а он — отец. Он должен защищать его, а не разрушать как человека.       Жаль, что он не сделал эти выводы тогда, когда это было необходимо… Воспоминания. 2011 Год.       Прошло уже десять лет. Чунмён вышел на свободу, оказавшись счастливчиком, которому сократили срок за примерное поведение.       Он вдохнул воздуха за пределами тюрьмы, всё ещё не веря в то, что он действительно на свободе, и это не сон, а реальность. Не плод фантазии и воображения, которые развились за года в заключении очень хорошо, а истина.       За плечами — сумка с его вещами, в кармане куртки — небольшая сумма. А за пазухой, помятая, но дорогая ему фотография, которую он на следующий день после произошедшего инцидента незаметно утащил к себе, поблагодарив бога за то, что сокамерники не заметили пропажу. Мысли о новой жизни появились ещё в тюрьме. Уже там он мечтал зажить по-новому, ещё за решёткой строил планы о своей будущей жизни. Уже там написал письмо давнему другу в другой город, с которым всегда был дружен до того, как попал в тюрьму. Он не знал, согласится ли ему помочь этот человек, но питался надеждой на это. Всё-таки этот человек был обязан ему жизнью, которую имел сейчас. Именно Чунмён помог ему стать тем, кем тот являлся в данный момент. И тот действительно оправдал надежды Чунмёна, согласившись помочь другу, не раздумывая, написав, что готов приютить его у себя.       — Как ты оказался там? — дивился мужчина, не в силах поверить тому, что дорогой друг был заточён в камере. На этот вопрос он получал молчаливый ответ, довольствуясь взглядом, полным боли и вины, перед кем — он так и не понял. Одного молчания этому человеку хватило, чтобы вопрос не слетал с его губ больше. Мужчина привёл в порядок внешность Кима, и тот стал совсем как свободный человек, а не заточённый в четырёх стенах заключённый. В плане работы друг не отказал в помощи тоже — устроил быстро, в собственной фирме.       Наше время. 2015.       Чунмёну понадобилось несколько лет, чтобы обрести карьерный рост, стать самодостаточным человеком, не нуждающимся в чужой помощи. В скором он смог приобрести собственную недвижимость, наконец освободив друга от опеки над самим собой.       Мысли о сыне каждый день были в его голове. Он не думал о нём так, как делал это в далёком прошлом. Тюрьма изменила его. Мысли были не черны и порочны. В нём теплилось желание встретить его. Сказать, что всё понял, действительно понял. Он хотел сказать, что сожалеет о том, что не мог найти в себе силы для того, чтобы остановиться, противостоять тому, что испортило жизнь его сыну… И нашёл его страницу в социальной сети. Узнал место работы, и… и вот теперь он здесь, рядом с сыном, которого так и норовила покинуть жизнь.       — И первое, что я хотел сделать, — продолжил говорить Чунмён, встречаясь взглядом с парнем, — когда приехал сюда, это увидеться с тобой и попросить прощения, — он опустил взгляд, не в силах смотреть сыну в глаза. — Знаю, что за такое не прощают, но я попытаюсь исправиться, — мужчина всё же посмотрел на него с надеждой во взгляде, что таяла с каждым мгновением. — Я буду помогать тебе, чем смогу. Если что-то понадобится, я привезу… Мы начнём всё сначала… — улыбнулся почти счастливо, уже представляя то, что описывал. — Если ты того сам пожелаешь…       — У меня слишком мало времени на это, — парень грустно улыбнулся, — ты не представляешь, как мало, — он ощущал странное чувство.       Чувство доверия, чувство веры в слова этого человека. Чувство, будто что-то злое уходит, будто тихая ненависть стихает в нём. И то желание высказать ему всё, что он думал об этом человеке все эти года, утихло. Повисла тишина, которую никто не решался нарушить. Чунмён растерянно стоял, чувствуя всю тяжесть, собравшуюся в воздухе рядом с ним. Он не знал, что ещё должен был сказать сейчас, что мог сделать…       Бэкхён смотрел на него, не в силах понять, что же чувствовал в тот момент. В его голове никак не могла уложиться мысль, что этот человек, похоже, действительно изменился… Его глаза не горели желанием касаться его. Касаться так, как он делал это когда-то. В них не было больше той тяги как к его телу, так и к отношению, которое было у него к Бёну ранее. И он уже открыл рот, чтобы что-то сказать, и когда уже вдохнул, собираясь произнести слово, на него напал неожиданный приступ кашля. Чунмён тут же подскочил, зовя медперсонал.       В палату ворвались медсёстры и главврач. Последний сразу понял, что происходит и тут же поднёс аппарат для поддержания дыхания к лицу Бэкхёна. Расширенные в ужасе глаза сына были прикованы к отцу. Тот покрывался мурашками, чувствуя на себе взгляд уже прощающегося с жизнью Бёна. Он бледнел с каждой секундой всё больше, одними губами безостановочно шепча лишь одно слово:       — Прости… — и Бэкхён успел прочесть это перед тем, как мужчину выгнали из палаты. Стоя за стеклом, он был лишь наблюдателем предсмертного состояния собственного сына, не имея возможности помочь ему.       Главврач прощупывал пульс и уверенно отдавал указание медперсоналу привести электродефрибилятор. Аппарат пиликал так громко, что, кажется, оглушал Чунмёна, он слышал его, даже находясь за пределами палаты. Он наблюдал за пульсом сына, до ужаса боясь того, что линия больше не дёрнется. Но вдруг дыхание Бёна остановилось, остановилось так же, как и его сердце. Так же, как и движения той самой линии. Как и немой крик Чунмёна, который бессильно стучал по стеклу кулаком, как и немой крик мужчины, что так и не смог вырваться из его глотки…       Я ужасен.