Альта всегда говорила ему смотреть на происходящее, молча наблюдать, а затем рассуждать. И в последних ярчайших событиях всех миров Гриммджоу был далеко не последним участником, каким бы то ни было. Но это ни капли не помогало ему в понимании произошедшего только что.
Секста в собственном убежище лежал на диване, закинув ноги на спинку, и буравил взглядом пустоту где-то у противного белого потолка, ничем не отличавшегося от стен или пола. Настолько скучного, что даже думать не было желания — мысли попросту не приходили в голову, оставляя кучу вопросов, на которых мозг уже, видно, зациклился. Нет, на самом деле, лишь одна красноволосая пустая стала для него чем-то вроде навязчивой мысли, не желая выходить из головы. И плевать ему было на весь мир и на творившуюся вокруг дичь, он хотел понять единственную Альту Мадригаль. Поначалу такие рассуждения развлекали его в ожидании следующей встречи, но чем больше Гриммджоу погружался в эти сладостные мысли, тем болезненнее ему давалось осознание того, что всё это происходило лишь у него в голове, а в реальности же оставались одни неразгаданные тайны и так и не понятое им поведение новоиспечённой первой фрассьон, камергера двора Лас Ночес. Тьфу, сдались ей такие должности? Получила ли она их намеренно, и это всё часть какого-то большого плана? Или же всё происходящее — не более чем случайно выпавшие возможности, которыми грех было не воспользоваться? Последнее было бы больше в духе Альты Мадригаль, какой знал её Гриммджоу, ведь в большинстве случаев не было никакого плана. Но ещё и не было такого, чтобы Альта поступала вразрез собственным словам.
Гриммджоу потёр переносицу и устало выдохнул. Люппи — как раз волей недавних непонятных изменений оказавшийся живым и здоровым — бросил взгляд на развалившегося Сексту и лишь подумал про себя, что возможности устать у того ещё не было. Гриммджоу не покидал своего убежища с самого собрания, считая это ненужным. Он ждал того редчайшего момента, когда вдруг станет необходимым Айзену, Альте, миру да или ещё кому-то бы то ни было. Люппи мог бы допустить в мыслях раздражение от простого наблюдения за ненавистным противником, и Гриммджоу думал, что это было бы самым логичным в их уже устоявшихся отношениях. Но даже с этим слюнтяем произошёл какой-то катаклизм. Он просто смиренно стоял где-то в тени, давал краткие распоряжения нумерос, что латали стену, недавно разрушенную горячей рукой Сексты, и пытался изо всех сил не попадаться ему на глаза, как сам Гриммджоу и рявкнул с самой первой встречи с ним как со своим фрассьоном.
Какого хрена, Альта? Что ты пытаешься таким боком провернуть? Именно она настаивала на смерти Люппи больше всех, но в итоге притащила этого засранца к Гриммджоу в дом и сказала, что отныне они должны не отходить друг от друга. И почему только ему, Гриммджоу, это казалось слишком глупой затеей? Давать шанс для кого-то вроде Люппи, чьи мелочные амбиции единственное, ради чего тот дышит? Фрассьон. Пф, посмотрите, как уже через пару мгновений ему покажется крайне это недостойным собственного эго.
Но пока что эти мгновения не прошли. Тревожное предчувствие вновь табуном мурашек пробежалось по загривку, но делать с этим что-то Гриммджоу не имел ни малейшего желания. Да, он так и собирался просто лежать и ждать. Суета нумерос со стеной была шумной, но Гриммджоу казалось, что он мог её игнорировать, будто он совсем один. Да вот только или стена всё ещё рушилась, или нумерос были на редкость криворуки, но шум нарастал, давил на уши, сосредотачивал на себе слишком много внимания, попросту раздражал и без того тревожное сознание. Пока Гриммджоу вдруг не вскочил на ноги и не направился куда подальше — даже прибегнул к сонидо.
Внутренний двор озаряло искусственное светило Айзена, но для пустого, выросшего при свете вечно растущей луны, это могло оказаться лишь новым поводом разболеться на голову. Гриммджоу разогнул шею и сжал её всей ладонью. Перед глазами мелькнуло красным, отчего где-то там, в пустой груди неприятно сжалось. Только через мгновение он смог выдохнуть и заметил, что раздолбай Люппи не растерялся, не отстал и всё так же держался рядом с ним. А от пресной мины примерного фрассьона у Гриммджоу отбилось какое-либо желание поцапаться с ним. Он не раз пытался довести невольного компаньона, спровоцировать, но у идиота были слишком хорошо промыты мозги.
— Это точно не ты, Артуро? — вырвалось у Гриммджоу очередное сомнение.
— Нет, — в который раз бросил Люппи таким же пресным тоном, как и его мина, и снова замолк.
Но теперь-то Гриммджоу рассмотрел, как подрагивают от неумело скрытого напряжения брови бывшего противника. Усердие и терпение — залог спасения Люппи, и в них он вцепился намертво и зубами, и ногтями, и всеми восемью щупальцами ресуррексиона. Но под чьим давлением?
Внутри Лас Ночес никогда не было ветра. И всё же именно он, неожиданно легко погнавший в беге песчинки под ногами, принёс с собой запах пустыни, безграничной свободы и так и не округлившейся луны. Тёплый ветер так же легко стёр нарастающее раздражение от искусственности мира вокруг. Гриммджоу сдался, закрыл глаза — даже дыхание задержал — и прислушался ко всему вокруг. Он искал хоть какие-то следы дьявольского присутствия самой неуловимой реяцу в каждом, даже самом маленьком и тёмном уголочке, до которого только мог добраться. И казалось, что была она повсюду, но в то же время нигде не уловить.
— Хочу увидеть её.
Это вырвалось слишком неожиданно, но скорее неожиданно для самого Гриммджоу. Ведь тут же Люппи бросил всё тем же пресным тоном:
— Не думаю, что сейчас лучшее время.
— Заткнись, — шикнул на него твёрдо и убедительно Гриммджоу, готовый разорвать Люппи уже за то, что тот услышал слишком много. — Ты всего лишь фрассьон и твоя задача «защищать».
— Я это и делаю.
— Делает, тоже мне. Нахрен не сдалась такая защита, что никак не может заметить слежки.
Действительно, эти преследователи уже давно действовали на нервы Сексте, но даже сейчас он не кинул ни единого опрометчивого взгляда в их сторону и никак не выказал того, что о них известно. Во-первых, потому что ему было попросту лень. Затем стало интересно, чего же они хотели добиться. Ну, и в конце концов, надо же было проверить своего фрассьона на внимательность. Но Люппи не выказал удивления и всё с тем же раздражением, дрожащим на последней нити терпения, ответил:
— Именно поэтому я тебя и остановил от визитов.
Теперь Гриммджоу смотрел на своего невольного телохранителя другими глазами.
— Как давно?
— С самого прихода в убежище нумерос. Возможно, так они думали скрыть свою реяцу в толпе, мол, мы не стали бы их искать. Да вот только меня бы вынудили сожрать собственные внутренности за оплошность — этого они явно не учли.
— Просто прикончи их, — махнул рукой Гриммджоу, не обращая никакого внимания на появляющиеся повадки старого доброго Люппи, только в дерьмовом настроении.
— Но ведь это приближённые Трес.
— Да насрать. Самое важное для них было не разоблачить себя и свою любимую суку-хозяйку. Даже Айзен ничего не скажет.
Люппи чуть ли не заскрежетал зубами, но всё же потянулся в левый рукав и схватился за рукоять Трепадоры. «Да, действительно, давай ввяжемся в бой с фрассьонами самой Трес, поднимем очередной бестолковый шум во дворце, исхерачим остатки какой-либо репутации звания Сексты и привлечём целую кучу ненужного внимания», — хотелось ему съязвить. Ведь, что самое обидное, умирать в этой ситуации, защищая своим тельцем Эспаду, придётся лишь ему, Люппи. Но кого это волновало кроме него самого? Арранкар буравил противным взглядом заленившегося в край Сексту.
— Создаёшь проблемы на ровном месте, чтобы их решила за тебя она? Ты всё такой же, Гриммджоу.
— Стой! — гаркнул на него Гриммджоу, вынуждая вложить обратно в ножны обнажённый уже на дюймов пять клинок. — Удержи свинью что покрупнее.
Люппи дёрнул бровью. Ну, а теперь-то что задумал этот хитрый кот? Гриммджоу и так, и эдак хотел привлечь внимание Альты и доставить ей проблем, но Люппи плюнул и просто дал событиям идти как есть. По крайней мере, теперь он сможет прожить подольше.
Для этого у него был лишь один шанс.
— Сожмись, Трепадора.
Люппи исчез в сонидо и тут же появился за спиной Франчески Мила Розы.
— Чт.?
Она не успела и вскрикнуть прежде, чем все восемь щупалец сжали ей глаза, рот, шею, грудь, полностью обездвижили руки и ноги. Люппи повезло, он успел застать их обеих врасплох. Но чтобы удержать вырывающуюся изо всех немалых сил Франческу ему требовались всего лишь пять щупалец, потому остальными тремя он отмахивался от Эмилоу. Она хоть и не сразу, но начала агрессивное наступление на неожиданно появившегося врага, которое быстро стало побегом от череды атак непредсказуемых щупалец. Уже вскоре Люппи заметил, что для его атак Эмилоу слишком проворная — прыгает туда-сюда по-козлиному. И в какой-то момент может статься так, что это он уже будет защищаться от атак.
Но прежде к ним подоспел не кто иной, как Секста Эспада. Он ещё в воздухе словил прыгающую Эмилоу за голову одной рукой и с силой отшвырнул на добрые шесть метров прямо в песок, которым отчасти забило девушке рот и нос. Всё ещё отплёвываясь, Эмилоу возопила:
— Ты что себе позволяешь, Гриммджоу?!
— Боже-боже, как неподобающе, — хихикнул старый добрый Люппи в рукав куртки и облизнул губы от предвкушения момента. — Господин Секста, накажите эту корову, чтобы больше не забывала своего места.
Гриммджоу всё так же был неизменен в лице, держал руки в карманах и напускал на себя отрешённый вид. Однако стоило ему окинуть тяжёлым взглядом Эмилоу Апаччи, как ту словно обухом по затылку огрели. Это сильно отличалось от взгляда стервы Альты, да. Но даже если Гриммджоу и не смотрел ей в душу, то, по меньшей мере, убеждал в своём превосходстве. Этот кот всегда был таким? Он не улыбался, не кричал. А низкий бархатный голос с хрипотцой спокойно и уверенно спросил:
— Где та, кто послала следить за мной двух дерущихся куриц, кудахчащих на всю округу?
— Решил сцепиться с моей госпожой Трес? Видно, вконец ополоумел. Если ты нам что-то сделаешь, то…
— Закрыла рот и приготовилась скакать сайгаком, — тем же ровным тоном, но с чуть большим напором прервал её глупые вопли Гриммджоу, отчего взгляд голубых глаз стал лишь острее любого клинка. — Если эта звериная мамаша не явится до того, как иссякнет моё терпение, я за волосы приволоку эту крысу прямо к Айзену.
Люппи от удивления вытянул шею, будто так мог рассмотреть мысли своего ненавистного хозяина. То есть, Гриммджоу Джагерджак не угрожал расправой наподобие «глаза вырву и заставлю сожрать», а решил задействовать самого
Его?
Люппи хмыкнул. Это было умно со стороны Сексты. Меньше всего фанатичная Тия хотела бы, чтобы в её грязном бельишке копался святой Айзен-сама. Эмилоу тоже это понимала, потому никак не могла успокоить колотящуюся внутри тревогу. А Франческа вдруг стала вырываться с новыми силами, будто увеличенными троекратно, но Люппи не подал виду, изо всех сил сразу восьми щупалец сдерживая безумные рывки своей пленницы. Он чувствовал, как начинает холодеть от испарины лоб. Благо, Эмилоу этого не заметила и не решила использовать.
— Разве не знаешь, что моё терпение как пузырь? Пока он не лопнул, хватит таращить на меня свои глазищи.
Повторять ещё раз не пришлось — фрассьон исчезла в облаке пыли. Тогда-то Гриммджоу и спросил у Люппи с лукавой ухмылкой:
— Что, упарился под палящим солнцем? Или ты больной какой?
— Пока дражайший Эспада жив-здоров и духом, и телом, фракция счастлива, — елейно пропел с натянутой улыбкой вроде как вернувшийся в нормальное своё состояние Люппи, а затем на полутоне отпустил: — Только вот мне что-то не повезло с господином.
— Под ноги хотя бы смотри, идиоты же вечно спотыкаются на ровном месте. А если ты упустишь мне добычу, то придётся-таки отведать на вкус собственные потроха.
— Я справляюсь! — возмущённо запротестовал Люппи, но вызвал лишь очередную ухмылку у Гриммджоу.
Вот так, неспешно, обычным шагом они возвращались после небольшой прогулки обратно в убежище. И по мере приближения к нему Люппи всё больше и больше отставал от Гриммджоу, сбиваясь в дыхании и едва удерживая в своих щупальцах, казалось бы, лишь набирающую силы в своих попытках вырваться Франческу. Чем быть причиной проблем Тии-сама, так лучше она бы предпочла смерть в муках. Люппи даже зарычал от упёртости этой дамочки.
— Дай её сюда, — не выдержал Гриммджоу.
Он в четыре широких шага оказался рядом и выхватил Франческу — одной рукой за голову — из ещё не до конца разжавшейся хватки. Она кричала, угрожала, брыкалась, но ничто не остановило Гриммджоу от того, чтобы со всей силы впечатать надоедливую девку в стену, разбивая и ей нос, и саму стену. Нумерос прибавилось в работе. Но, наконец-то, извивающееся туловище обмякло, а сопротивление было подавлено. Всего три щупальца без труда подняли в воздух всё же потяжелевшую, но не мешающую ему пустую. Лицо Люппи ни с того, ни с сего растянулось в гаденькой ухмылочке. Но Гриммджоу было уже плевать, его мысли и без того были слишком заняты.
Они ждали очень долго, настолько, что Гриммджоу даже допустил мысль, что Эмилоу из собственной вредности решила подставить и Франческу, и Гриммджоу одновременно перед лицом Трес и Айзена. Всё это время на лице Люппи так и проскальзывало уродливое выражение предвкушения, отчего подозрительность лишь крепчала. И вот, когда он уже было решил, что такое спускать нельзя, а всю эту маленькую шайку, пародирующую Стаю Примеры, следовало, наконец-то, наказать, в убежище Сексты зашла гостья. Аккуратно строила шаг, ненавязчиво осматривала не только самого хозяина помещения, но и каждого из нумерос, что усердно отводили взгляды и лепили не столько стену, сколько образ своей непричастности к сложившейся ситуации. Лишь напоследок вошедшая удостоила взглядом Франческу, проверила, не так ли её состояние внешне плохо, как могло быть. И на всё это ушло время каких-то трёх шагов. Эта личность была несомненно проницательна, весьма умна и даже, возможно, расчётлива — крайне редкое и важное для жизни в нынешнем Лас Ночес сочетание. Но в ней был один существенный недостаток: это не та, кого на самом деле ждал Гриммджоу. Потому почти сразу же блеск в голубых и по-кошачьему цепких глазах сам собой исчез.
— Только не начинай с таких банальностей, как «отпусти мою девчулю», — бросил он Трес.
— Понимаю. Сначала поговорим.
Секста фыркнул и вновь начал уныло рассматривать потолок, откинув голову на спинку дивана. Нет, всё это было видимостью его уверенности, что заставило Трес допустить мысль, что он не воспринимает её как угрозу, к её же собственной глупости. В то время как сам Гриммджоу слышал каждый шорох, с которым едва скользили по плечам пряди пшеничных косичек. Любой полувздох или треск во вдруг натянувшейся ткани формы мог сказать ему о намерениях потенциального врага. Это было явно не сложнее, чем с
ней.
У Гриммджоу вдруг странным образом связало язык, и бросить какую-нибудь провокационную колкость он уже не мог. Но и Тия не спешила разрушать тишину своими словами. Лишь сверлила взглядом, будто это он был в чём-то виноват перед ней.
— Прекращай так таращиться, — устало выдохнул он, ненадолго поднимая голову, прежде чем снова приложиться затылком к не слишком мягкой спинке. — Не я посылал к тебе мух подгадить настроение и покрысятничать.
Хоть во взгляде Тии мало что изменилось, она всё же была вынуждена изменить свою тактику. Потому спросила:
— Что она с тобой сделала?
Гриммджоу усмехнулся.
— Тоже так и прёт заявить, как я «изменился»? Нет, не изменился. Я был таким всегда, просто никто не мог этого рассмотреть. А она увидела. Узнала. И помогла мне понять, что всё, что происходило в моем жалком существовании Сексты до этого, было лишь сплошной гребаной игрой на публику. У кого хер длиннее да язык поострее? На самом деле, всё одно. Никому это не сдалось.
— Это слова Альты?
— Это мои наблюдения, — поспешил исправить. — Свыкнись уже с мыслью, что тот самый ублюдок Гриммджоу Джагерджак тоже может открыть глаза и навострить уши. И это не всё из того, что дало мне участие Альты.
— Не буду спрашивать, что именно ты просил у неё. — Тия перенесла вес на другую ногу и скрестила руки. — Но всё же в ответ она должна была потребовать плату.
Гриммджоу насторожился. Он всё ж таки направил свой пристальный взгляд на гостью и сел, облокотившись на собственные колени, из-за чего естественный прищур его глаз стал убедительно опасным.
— О чём ты?
Но кем была Тия, чтобы оказаться застигнутой врасплох такой метаморфозой? Долбанная Трес ни одним мускулом не дёрнулась. А лаконичность чётко поставленной речи стала лишь раздражать напряжённый слух.
— Альта Мадригаль, по-моему, исполняет желания. Но у всего есть своя цена. Что она хотела от тебя?
— Какого хрена ты сейчас пытаешься провернуть?! — прикрикнул Гриммджоу, торопя подвести к сути, а не плавать вокруг да около него, словно акула.
— Всего лишь прошу открыть глаза и подумать о том, на что ты решил не обращать внимание.
— Не о чем и думать. Я прекрасно знаю, что Альте нужно, и без тебя. Но не надейся, что я продолжу этот долбанный разговор. Отвечай: нахрена ты приставила ко мне свою парочку безмозглых тушек?
Франческа в очередной раз дёрнулась от такого оскорбления в адрес не столько её самой, сколько любимейшей Трес. Но никто, кроме ухмыляющегося Люппи, этого не заметил. Одно щупальце ещё сильнее прижалось к её губам, так, что склонило голову девушки к костлявому плечику этого недобитка. А некоторые из других вновь начали скользить по телу: вниз от поясницы к внутренней стороне бёдер, вокруг груди, то потираясь, то сжимаясь. Гордая свободная личность пустой кричала, призывала бороться, вырываться, разбить нос паршивцу и засунуть в него все эти отвратительные щупальца. Но Франческа уже обессилела от не отпускавшей ни на минуту дичайшей головной боли. Лишь голос госпожи прорывался через шум в ушах.
— Не отрицай. Тебя использовали. И я хочу узнать, для чего именно. Вот какая просьба у меня была к Эмилоу и Франческе. У них не было дурных намерений.
Тия была уверена, что Гриммджоу нападёт на неё. Не сдержится. Так безумно тряслись его руки и плясали глаза, что даже вздулись вены на висках. Но, к сожалению, на провокацию он в очередной раз не купился и лишь засмеялся. Хотя злость в голосе скрыть уже не смог.
— Я с радостью свернул бы тебе сейчас шею. Но на секунду мне даже стало интересно, что ты тут ещё сказать способна. Как по-твоему, в чём Альта Мадригаль, Первый фрассьон, доверенная Примеры, королева Меносов и камергер Лас Ночес может использовать меня? Мать твою, просто Гриммджоу Джагерджака.
— Фон. Используя других как фон, она выделяет себя в глазах Айзена-сама, привлекает к себе полное его внимание. Теперь все эти звания в её распоряжении, а Айзен-сама не видит ничего, кроме неё. И ты больше не нужен. Как сказали мои девочки, Альта ведь больше не искала встреч с тобой.
Да, именно это пронзило слух Сексты. Он покончил с дурашливостью и явно сосредоточился на этих словах.
— Но к тебе приставили наблюдателя. — Тия кивнула в сторону Люппи.
Гриммджоу осмотрел своего фрассьона в поисках какого-либо изъяна или дефекта, но ожидал всего лишь увидеть подтверждение того, что то, что несёт эта дура, для Люппи такой же анекдот, как и для него. И сам Люппи понимал, чего от него ждут. Но впервые за всё время, как его приставили к этому уроду, можно было действительно заслужить благодарность Альты, разрешить недопонимание между этими двумя. Но из чистой вредности и желании понаблюдать за тем, что произойдёт дальше, Люппи сам себя уверил, что в поставленную задачу решать полюбовные вопросы парочек не входило. Он просто молчал и продолжал исследовать тельце своей жертвы, явно уверенный в том, что это ему полностью сойдёт с рук. А Тия без промедления продолжила:
— Она держит тебя в пределах видимости. Значит, ещё пригодишься. Но потом.
Чушь. Полная, абсолютная, несусветная чушь, какой ещё ему не доводилось слышать в своей жизни. Так и думал Гриммджоу до того момента, пока в памяти не всплыло лицо Альты, непонятно исказившееся именно в тот момент, когда Айзен предложил восстановить его в должности Сексты. Будто что-то шло не по плану. Хотя происходило всё в точности с оговоренным сюжетом, не без стараний самого Гриммджоу. Он был горд за себя в тот момент. А что же Альта?
Даже такая небольшая заминка в ответе Гриммджоу дала понять Тии, что червоточина сомнений всё же появилась в безупречной вере Сексты в свою благодетельницу. И потому Трес слегка ослабила давление.
— Заботься о себе. Таково правило выживания.
Гриммджоу поднялся на ноги и сделал шаг вдоль дивана. Мысли не давали ему просто спокойно сидеть, надо было что-то делать, не важно что, будь то простое хождение из стороны в сторону. Но вдруг он остановился, складка между бровями расправилась, а руки скрестились на груди, делая его вид не скрытным, а невероятно уверенным.
— А чего тебе нужно? Сама сказала: у всего есть цена. Пришла, разглагольствуешь. Говори уже, зачем вообще стараешься.
— Скажи мне, что она планирует делать дальше. Чтобы защитить Айзена-саму…
На секунду Тия действительно поверила, что может добиться ответа, но бешеный крик Гриммджоу привёл её в чувства.
— Выметайся! И потаскуху свою забирай!
Дважды повторять необходимости не было. Тия поняла, что поспешила. Но это было не так важно. Сейчас главным оставалось увести Франческу в безопасное место. Но стоило Люппи разжать тиски, как девушка нашлась с силами и, готовая наброситься на мерзавца, истошно закричала:
— Ты кого лапать вздумал?!
От гаденькой ухмылки тёмные глаза пустой налились кровью, и от того, чтобы разорвать его на месте, остановил лишь прорезающий любую завесу в сознании голос.
— Франческа Мила Роза! Уходим.
И хоть это должно было звучать угрожающе, но в глазах госпожи фрассьон увидела лишь немую просьбу: «Терпи». Сейчас не стоило испытывать терпение Гриммджоу, который не станет разбираться, кто прав, а кто виноват. В любом случае, они вторженцы на чужой территории. Но от обиды в глазах Франчески защипало, отвращение было столь ужасным и нестерпимым, что рассудок попросту терялся. И всё же она сделала это. Она терпела. Ради своей Трес.
Напоследок Тия бросила Сексте:
— Вспомни о благодарности. Буду ждать этого.
— Пошла прочь! — заорал Гриммджоу, готовый кинуть ей в голову этот самый диван, но не сделавший этого лишь потому, что Трес поспешно удалилась.
Благодарность? Кому? Айзену? Гриммджоу рассмеялся. А в следующую секунду всё-таки перевернул несчастную мебель. Эта сумасшедшая фанатичка не могла сказать серьёзных вещей. Какого хрена он её слушал? Гриммджоу сам поражался своей глупости и жалел, что не прогнал её сразу же, предварительно вырвав её прислужнице глаза, которыми та подсматривала за ним.
Альта никогда ничего от него не требовала, но столько дала взамен. Быть подозрительным к ней — вот верх неблагодарности. И всё же сейчас Гриммджоу по-настоящему испугался. За вспышками ярости и срывами на мебели он скрывал это, но внутри самого себя с ужасом признавал. Сомнение. Теперь оно в нём было, и от него никуда нельзя было деться. Кто угодно, но не Альта Мадригаль.
Лишь одно решение было в голове Гриммджоу. Он в два шага подскочил к Люппи, рывком за воротник поднял в воздух и встряхнул.
— Я должен с ней встретиться.
— Одурел? Я-то откуда знаю, где Альта? Всю жизнь с тобой буду теперь носиться. Каким глазом мне увидеть что-то за пределами этого убежища?
Гриммджоу бросил его обратно наземь, нисколько не заботясь о травмах спины или чем-то ещё подобном, тривиальном в его понимании.
— Осмелишься покинуть здание, и я обещаю, что ты умрёшь только после того, как узнаешь, насколько страшным могу быть я.
Не дожидаясь никакой реакции, Секста тут же в сонидо покинул убежище, оставляя непутёвого фрассьона лишь ругаться на свою долю. Люппи впервые допустил мысль, что лишиться жизни в лапах Альты было не таким уж и страшным исходом. А теперь ему приходилось гадать, какая вошь укусит его непостоянного Эспаду на этот раз. Гадать и думать, как при этом же спасти его шкуру и послужить в качестве примерного фрассьона, как того требовала та ужасная пустая.
Гриммджоу был без понятия, где сейчас находилась Альта. Но одно он знал наверняка: куда она, в конце концов, придёт. И Секста ждал, почти как в засаде, проявляя невиданные терпение и упрямство. Он в тысячный раз представлял себе, что именно скажет, что сделает. Пока однажды дверь не открылась с кратким скрипом в самом начале, а внутрь не прошла маленькая тонкая фигурка. Вот тогда Гриммджоу вновь ощутил то, что ненавидел и презирал в себе больше всего — страх. Страх, что отныне всё будет не так, как было. Он замер, постарался скрыться настолько, чтобы раствориться с тьмой, чтобы только она его не заметила, хотя и знал, что было поздно.
Гриммджоу с замиранием сердца вслушивался в короткие, едва различимые приближающиеся к нему шаги. Ближе и ближе, до тех пор, пока Секста не смог кожей почувствовать холодящее, но всё равно тёплое дыхание. Даже в абсолютной тьме очень легко вырисовывался образ ждущей Альты. Она молчала. А что он хотел спросить? Гриммджоу не мог собраться с мыслями, которые ещё недавно бушевали в его душе. Альта больше обычного пахла пустыней и ветром, словно только что вышла с просторов Уэко Мундо. Скорее всего, так и было. Но ещё нос щекотал свежий, слегка дымный запах шинигами. Запах Айзена. Это с ним была Альта всё это время? Каждое мгновение, пока он изнывал от непонятного предчувствия, она была с этим подонком и… Что? Зачем? Так Айзен был важнее, чтобы прошляться с ним по пустыне до тех пор, пока этот запах не впитается в неё, словно яд или кислота?
Гриммджоу вспомнил весь свой недавний гнев, всю обиду, одиночество. Чёртово сомнение вернулось. Воображая себе довольное, скалящееся лицо Айзена, Секста вцепился в волосы Альты и оттянул назад, словно мог найти в скрытом тьмой лице ответы на всё сразу. Но это не помогло, разумеется. Альта по-прежнему не сказала ни слова.
— Просто отрежь мне руку, избей нахрен до полусмерти или что ты ещё обычно делаешь, чтобы поставить на место.
Он приблизился к её лицу настолько, что мог коснуться её носа своим. Провёл большим пальцем от острого подбородка вверх к щеке. Альта замерла. Сбилось мерное невозмутимое дыхание, а от возникшей между ними в самом начале ясности не осталось и следа. Такая реакция была слишком ненормальной для Альты Мадригаль, и Гриммджоу стоило бы закончить свою игру, отступить пока не поздно. Но он не собирался сдаваться. Зайти настолько далеко, насколько сможет.
Он укусил Альту за нижнюю губу, несильно, тут же зализывая больное место. Но, так и не встретив сопротивления, он осмелел, сжал пальцами её челюсть и, не давая себе помешать, углубил поцелуй. Как только кончик языка лёгким движением прошёлся по нёбу, Альта судорожно выдохнула и схватила Гриммджоу за предплечье. На мгновение он словно очнулся, остановился и разжал хватку на алых волосах, но вдруг понял, что ладонь на его руке не впивается в кожу, не старается дать хозяйке вырваться, а лишь спокойно, доверительно лежит. Это было ответом, которого Гриммджоу хватало с лихвой. Он продолжал кусать, затем тут же целовать мягкие, быстро опухающие губы, пока Альта вдруг не отдалилась.
— Тебе снова нужны души? Ты ранен? Или удумал кого-то убить? Ответь, иначе сам их никогда не сможешь из меня вытянуть.
Гриммджоу усмехнулся. Он знал Альту. Знал, что никогда в такой ситуации она не задала бы наводящих вопросов. Только если не захотела бы исключить что-то другое, о чём давно догадалась, но не хотела озвучивать. Потому Гриммджоу не стал медлить с ответом, притягивая Альту к себе и целуя достаточно страстно и красноречиво, чтобы смогла понять. Ему не нужны были никакие души сейчас. Да Гриммджоу и сам не знал, что творил! Но он никогда не был настолько уверен в своих действиях, как сейчас.
Гриммджоу не успевал следить за собственным дыханием, хотя дыхание Альты чувствовал каждой клеточкой кожи. И запах белого песка так близко. Всё как всегда, кроме этого смолистого, терпкого шлейфа, от которого злость и раздражение накатывали с прежней, если не ещё большей, силой.
— Прекрати, — разрезал мысли голос тоном, требующим немедленного исполнения.
Нет, Гриммджоу не собирался. Единственным его намерением было стереть, пусть даже в кровь, каждый участок её тела, пропитанный духом Айзена. Лишь под гнётом тех мыслей руки Гриммджоу сами собой вцепились в шлеи хитона. Он ненавидел этот развратный открытый и игривый новый образ, который совсем не соответствовал Альте. Гриммджоу рывком стянул, чудом не уничтожая, тонкую белую ткань в своих руках до самого алого пояса, такого же неотъемлемого, как и кровавые волосы, за которыми скрывается пронзительный взгляд золотых глаз. Он сделал это, слишком дерзко для собственного места, на которое сам себя и поставил. И первым нахлынуло непередаваемое чувство восторга, а затем перешло в старый страх, раскормленный осознанием того, что Гриммджоу сделал нечто непоправимое. То, что начисто изменит отношения между этими двумя. В какую сторону изменит, он не мог предвидеть, но сама возможность плохого исхода убивала всякий оптимизм.
Альта наверняка знала о том, что заставило Гриммджоу вдруг остановить свой бурный поток бессмысленных действий, к которым привели ненужные эмоции. И откуда, позвольте спросить, им было взяться? Ответ на это был лишь один: кто-то помог Гриммджоу потерять уверенность. И это оказалось поразительно легко. Альта вздохнула. Она могла бы поговорить с ним, как это делала всегда до этого, но такой способ решения уже привёл их к нынешней ситуации.
Из растерянности перед абсолютным незнанием, что делать дальше, Гриммджоу вывел коснувшийся слуха звук, с которым Альта освободила предплечья от ограничивающих шлеек.
— На этот раз я позволю тебе утолить своё любопытство.
По щелчку выключателя лампа на столе залила светом немногое пространство, занятое единственной во всех комнате мебелью.
— Так ведь будет проще рассмотреть всё, что ты хотел?
Да, в тот момент Гриммджоу понял, что это чувство, волнами перебегающее от щёк к ушам, было стыдом. Но вопреки ему не мог оторвать глаз от плавной линии гордой спины. Нагота, которая вселяла даже в арранкаров чувство незащищённости перед оппонентом, даже будучи частичной, шла гордой и самоуверенной Альте даже больше всех тех дорогих тряпок, в которые завернул её Айзен. Явно худощавое тельце с выпирающими рёбрами и глубокими ямками как над, так и под ключицами не казались неприглядными, а лишь требовали предельного внимания к своей игре со светом и тенями. Гриммджоу мог поклясться, что это всё дал исключительный темперамент пустой.
Альта никак не отреагировала на блуждающий по её телу взгляд, а, как есть, села в своё кресло, откинулась на спинку и сцепила руки, спокойно положив их на колено закинутой одна на другую ноги. Села, чтобы окинуть гостя ещё одним испытывающим взглядом.
— И сколь низко ты решил сейчас пасть?
Оба знали, что уже не будет как прежде. Да, Гриммджоу переступил черту, сделал это потому что сам захотел. И всё же не было никакого смысла в побеге сейчас, ведь легендарную точку невозврата они прошли в тот самый момент, как пожали друг другу руки. Или, может, ещё раньше, когда впервые столкнулись лицом к лицу в коридоре. Гриммджоу оставалось лететь по склону вниз, лишь примерно представляя, куда его это приведёт. Сейчас они пожинали плоды их выбора, это было неоспоримо.
Может ли он поставить себя ещё ниже, как ехидно отметила Альта? Но, в сравнении с этой пустой, что могла значить его собственная гордость? Лишь перед сидящей Альтой Гриммджоу преклонился искренне, самостоятельно, и мог бы даже лицом в пол упасть, но это было бы явно лишним. Нет, он сжал в своей широкой ладони удивительно тонкую лодыжку и другой рукой довольно ловко, хоть и не быстро снял обувь, сжимающую в тисках многочисленных ремешков хрупкую ногу. Которую Гриммджоу мог без каких-либо усилий переломать одной рукой, однако же вместо этого гладил самыми кончиками шершавых пальцев и покрывал нежными поцелуями. Кожа Альты была как рисовая бумага: такая же белая, почти прозрачная и хрупкая настолько, что, казалось, можно было малейшим усилием разорвать её. След на ней мог появиться от простого нажатия пальцем, потому когда Гриммджоу поднялся выше, к бёдрам, и, прикусывая, стал слишком сильно втягивать кожу, на тех местах тут же появлялись отчётливые багрово-красные следы.
К собственному удивлению, Альта оказалась слишком чувствительна к прикосновениям. Хватало простого дыхания, ощущаемого кожей, как её тело тут же судорожно сжималось, а выдох с едва различимым полустоном перехватывало где-то за грудиной. Гриммджоу едва ли не сходил с ума от осознания этого, но всё ещё был осторожен. Отсутствие ответа так убивало дальнейшую уверенность, что он был уже готов прекратить всё и уйти, сбежать подальше, если бы не тонкие пальцы, заскользившие вдоль его рёбер под куртку, к спине. Альта обнимала его, уткнувшись лбом в плечо и скрывая постыдное выражение лица побеждённого в этой игре. Прикосновения ледяных пальцев прошибали словно ток, но Гриммджоу мог поклясться, что это самое приятное, что он когда-либо чувствовал в своей жалкой пародии на жизнь. Больше не было никаких сомнений, никаких беспокойств. Не было Айзена, Эспады или хер ещё там кого знает. Гриммджоу забрал причитавшийся ему глубокий поцелуй как награду за первую и, возможно, единственную в своём роде победу, отрываясь от пухлых из-за укусов губ лишь когда воздуха стало катастрофически не хватать. Тогда, чтобы отложить этот момент глубоко в памяти, он постарался рассмотреть лицо Альты, покрасневшее, но всё ещё гордое и достойное. Гриммджоу убрал назад падающие ему на лицо и плечи тяжёлые алые локоны, открывая шею, чтобы тут же покрыть её поцелуями от ключицы к уху.
Альта всё ещё раззадоривала его своими реакциями, сильными, но сдержанными, как она сама, заставляя ухмыляться и хотеть увидеть, где предел этой выдержки. Смелость Гриммджоу достигла тех высот, когда он вдруг решил начать дразнить дьяволицу в своих руках. Приблизившись к мочке уха, он едва касался её, заставляя поверить в то, что за этим последует поцелуй, но вместо этого гортанным голосом спросил: «Может, здесь?». Вот тогда Гриммджоу стало ясно, что в выдержке Альте он заметно проигрывает, ведь это был он, кто не сдержал рычания из-за того, что случайно или же в отместку Альта нещадно царапнула его чуть ниже подмышки. Гриммджоу одолело явное недовольство, и он тут же перехватил оба её запястья и буквально вжал в спинку кресла, требуя терзать её вместо него. Альта была удивительно пассивной, но это не волновало. Достаточно великим наслаждением было чувствовать, как на все его движения она реагирует каждой мышцей своего тела. Уже более настойчиво и жадно Гриммджоу кусал и целовал грудь, живот, сжимал пальцами бёдра — изучал все места, ответа которых пока не знал. Но стоило ему попытаться вынудить Альту обнять себя ногами и подпустить к себе ближе, насколько это было возможно, как вдруг тонкая голень без особых усилий выскользнула из его сильной хватки. Альта вывернулась и надавила Гриммджоу на грудь подушечками пальцев ноги, всем своим видом заявляя: «Не наглей».
И всё же это не означало «нет». Гриммджоу быстро осознал, что не имеет права силой принуждать Альту сделать что-то, лишь просить поцелуем в лодыжку, затем икру, в колено и по внутренней стороне бедра. Именно последнее было достаточно убедительным доводом, от которого Альта даже выгнулась в пояснице и с шумом выдохнула, из последних сил сдержав так не нравившийся ей стон. Гриммджоу не хотел сломить Альту, для него оказалось достаточно этой искренности, чтобы понять, что и он, и она были на пределе. Впервые в жизни он мог поблагодарить Айзена за чёртову униформу арранкаров, потому что смог без непредвиденных проблем стянуть мешавшую одежду, даже стоя на коленях. Но вместо благодарностей был слишком занят другими мыслями. Его слишком будоражил тот факт, что открытая юбка Альты легко поддавалась ему и без необходимости снятия. Возможно, именно поэтому Гриммджоу снова почувствовал игривость, глядя на прелестную в своей уязвимости в тот момент Альту. Он снова дразнил её, не давал чего хочет, лишь подло обманывал лёгкими прикосновениями и наблюдал с хитрым оскалом в ожидании чего-то нового.
— Гриммджоу! — прикрикнула на него Альта, не потеряв твёрдый тон и всю свою властность.
Разве мог он не подчиниться? Гриммджоу вошёл, с трудом оставаясь аккуратным и деликатным из-за усиленного выдоха Альты, такого же приятного на слух, как и стон, который она усердно прятала от него. Но как только она прекратила выпускать его из своей хватки, пришлось стать излишне настойчивым. Высокомерие Альты не знало себе равных, но никто не мог посоревноваться с Гриммджоу в требовательности, когда дело касается того, что он хочет, причём уже давно. И всё же что ещё он мог потребовать? На абсолютно каждое его движение Альта сжималась, явно сдерживая порывы, которые ей казались слишком вульгарными и недостойными, за что страдала несчастная спинка кресла, терзаемая её ногтями. Большего ответа Гриммджоу не мог себе вообразить.
Тяжёлые кроваво-красные локоны вновь упали ему на лицо и грудь, только теперь от них пахло помимо пустыни чем-то свежим, горьковатым и холодным. Таков был запах Гриммджоу Джагерджака.
***
Альта смотрела на Гриммджоу и совсем не узнавала. Обычно твёрдый взгляд и безумный оскал теперь превратились в неровное дыхание и странную мягкость, предназначенную ей. И неужели он настолько расслабился, что позволял себе закрывать глаза, находясь так близко к ней? Когда Альта возвращалась к себе в комнату, неверно предполагала, что единственное, что здесь могло застать её врасплох, это Койот. Но нет, его в принципе не оказалось в Лас Ночес. Как и Лилинетт. Иначе бы они первыми нашли кого-то постороннего в комнате Альты, пока та отсутствовала, и уж точно не оставили бы этот вопиющий случай без внимания. Даже сейчас дверь в комнату оставалась всё так же закрытой, а вокруг не доносилось ни звука. Альта страдала в последнее время от чувствительности к любому вмешательству извне. Было ли то собачьим предчувствием?
Как только разум вернул себе контроль над телом, Альта вскочила на ноги и, словно ничего из ряда вон выходящего не произошло, надела шлейки хитона, поправила растрёпанные слои юбки и направилась к единственной валявшейся на полу сандалии. Так просто. Так обычно. И всё же Гриммджоу с тревогой отметил небольшую резкость в каждом движении. А это говорило многое о том, что было у Альты в голове. Раздражение.
Гриммджоу устало выдохнул и потёр закрытые глаза.
— Я облажался.
Ремешок сандалии с жалобным писком выскочил из тонких пальцев из-за той силы, с которой она затянула его. Но будто это не Альта вовсе занималась своей обувью. Золотые глаза прожигали неизвестную точку на полу, хотя и в этом Гриммджоу заставила усомниться царившая в комнате тьма.
— Просто признай, что потакал своей похоти.
Она удостоила его взглядом, самым непонятным из всех возможных. Обычным выражением, за которым могло прятаться что угодно, даже клинок. Казалось, Альту больше не волновали многочисленные ремешки.
— Но ведь ты меня не оставишь из-за этого?
— Прекрати цепляться, Гриммджоу Джагерджак. Что ты ещё хочешь от меня? Я исполнила твоё желание.
— Желание? — Гриммджоу не мог взять в толк. — Ты оставила меня думать над тем, какое именно желание я должен загадать.
Она вернулась к своей обуви, однако больше в её движениях нельзя было уловить ничего правдивого. Или же это Гриммджоу из-за волнения не смотрел на саму суть? Альта ответила:
— Но уже поздно для ответа, а я исполнила то последнее, о чём ты просил. Вернула место Секста Эспады.
Гриммджоу стал на удивление быстро рассуждать и приходить к своему мнению. Всё, как учила его Альта. Он смог найти лишь одну причину для того, что сейчас она делала.
— Это из-за грёбанной Трес? Не надо, Альта. Ты же знаешь, я никогда…
— Гриммджоу, — кратко перебила его она, — нас больше ничего не должно связывать. Я дала тебе то, что ты хотел, мы мирно встретились, поблагодарили друг друга. А теперь разойдёмся и больше никогда, я надеюсь, не побеспокоим друг друга.
Альта встала и покинула комнату, пока он не нашёлся с аргументами и мольбами. Да, она сбегала от необходимости слушать это, попросту не хотела. Какое бремя. Сейчас она скрывалась, и единственное место, что пришло на ум, было действительно неожиданным.
«Иноуэ».
Из всех грехов Альта больше всего презирала похоть. Грязное, недостойное и бессмысленное времяпрепровождение в угоду кому-то другому. И из всех, кто бы это мог быть… Почему именно Гриммджоу? Она вывихнула бы пальцы, переломала рёбра, выдавила глаза и пооткусывала языки, лишь бы не участвовать в подобном.
Альта остановилась.
Да, так и сделала бы. Но почему же сейчас не стала?
Потому что это был
он.
Альта прекратила думать. Возможно, впервые за свою жизнь пустой она действительно чего-то не хотела, пичкая мысли именами всех ключевых фигур этого места. Пока одна из них не встала на пути.
— Я пришла к девочке. С этим есть какие-либо проблемы?
Улькиорра окинул Альту взглядом, после чего своим бесцветным голосом ответил:
— Твой внешний вид.
Он явно говорил о постыдных следах на шее, груди и ногах Альты, которые никак не скрывала одежда. Но даже так, она искренне не понимала.
— Это настоящая причина? Или я слышу беспокойство?
Альта с превеликим удовольствием отметила для себя проявившуюся складку между бровей Улькиорры.
— Это солнце Айзена-сама. Естественно проявлять беспокойство.
— «Солнце», говоришь, — усмехнулась Альта. — Заботиться о том, сыта ли она, цела ли, испытывает ли какое-либо стеснение в своей комнате и не решила ли она вдруг порезать себе вены из-за того, что чего-то из всего этого не хватало. Но чей-то внешний вид? Улькиорра-сама, Вам не кажется, что это уже излишняя забота?
Да, это было обвинение. Альта почти открыто порицала самого Квадро, и звание камергера Лас Ночес её не оправдывало. Улькиорра собирался поставить её на место, но тут за спиной раздался звонкий голосочек:
— Альта-сан!
Горящие светом глаза, хрупкая неуверенная фигурка и неповторимое тепло. Альта сразу же стала мягче от одного лишь вида её маленькой Иноуэ.
— Девочка, расскажешь мне сейчас ещё что-нибудь про ваш мир?
— К-конечно. С радостью.
Однажды Иноуэ Орихиме ответила Улькиорре, что чувствует холод Альты. И всё, что он мог сказать по этому поводу, это «не забывай». Девочка помнила, твердила себе каждую встречу с пустой, что та не человек. Но в жизни оказалось не всё так просто. Каждый раз Иноуэ рассказывала что-то из своей памяти, а Альта искренне интересовалась у неё об особенностях жизни простых людей. С мягкой улыбкой, как сейчас. Именно этого так не хватало Иноуэ в холодном Уэко Мундо, а потому оттолкнуть того, кто даёт всё необходимое, было попросту невозможно. И пусть Альта обманывала, Иноуэ решила закрыть на это глаза. Отчасти потому, что догадывалась: жалкая девочка была абсолютно бесполезна для пустой её уровня. Но всё равно было неуютно под осуждающим взглядом Улькиорры, который так и вдалбливал в её головушку: «Что я тебе говорил?»
— Улькиорра-сан, может, вы тоже присоединитесь? Если в этом есть надобность.
Улькиорра даже повернулся к Иноуэ всем телом. Она удивила его, действительно удивила. Квадро видел наивную девочку насквозь, абсолютно зная ход её мыслей. Но кто бы знал, что в ней есть столько хитроумия? Сама играет с хвостом тигра, но всё равно позвала его, чтобы следить за безопасностью этого своего развлечения.
Даже если её мнение не играло бы никакой роли, Альта в любом случае не собиралась выступать против.
Иноуэ, конечно, заметила состояние тела пустой, забавно покрывшись пунцовым румянцем, но решила деликатно не поднимать этот вопрос. Она верила, что что-то случилось, и Альта не была в своём естественном состоянии духа. Иноуэ давала ей успокоение в нескольких простецких историях со школы, которые явно заинтересовали собеседницу. Да даже Улькиорру, хотя он старательно поддерживал свой отчуждённый бесчувственный вид. Но всё же иногда прорезающаяся складочка между бровями выдавала его заинтересованность время от времени. Пустым было невдомёк, что значит отношение между друзьями, одноклассниками, учителями и учениками. Но, возможно, отголоски погибших чувств заставляли их пытаться постигнуть это? Ведь именно такие истории больше всего интересовали как Альту, так и Улькиорру.
— А потом он вдруг написал маркером на платке «староста» и завязал на своём рукаве.
— Зачем? Он хотел занять место главного?
— Нет! Конечно, нет. Асано-кун никогда и не хотел бы делать столько работы. Просто чтобы смутить нового учителя.
— Но ведь он ещё даже не успел увидеть его. Почему он хотел поставить в неловкое положение того, кого даже не знал?
— У этого не было причин, Альта-сан. Просто тогда ему казалось это смешной затеей. Но вот действительно весело было то, что новый учитель не смог прийти, и на занятие отправили Кагине-сана, который прекрасно знал наш класс. Он притворился, что Асано-кун действительно староста, и всё время заставлял его первым делать упражнения со словами «Староста должен показать пример своим одноклассникам!»
Пока Альта и Улькиорра пытались постигнусь смысл примера веселья, на Иноуэ вновь нахлынуло душащее чувство тоски. Да, каждый раз ей становилось худо от воспоминаний о доме, пока она была заперта здесь неизвестно насколько. Но всё же она не могла от них отказаться, ведь именно мысли о чём-то светлом помогали подкармливать исчезающую на глазах надежду, помогали держаться за бодрость духа и просто ждать, когда всё это закончится. Но самым сложным было именно утихомирить тоскующее сердце.
Иноуэ хлопнула себя по щёчкам. За то недолгое, хотя, казалось бы, бесконечно длящееся время она научилась отвлекаться, занимать мысли чем-то другим. И на глаза вдруг попались багровые следы на ногах Альты.
«Двойной щит небесного отрицания».
Все следы начали исчезать сами собой, а на непонимание Альты девочка неловко пояснила:
— Мне кажется, такое Вам не идёт.
Альта, к счастью, просто хмыкнула. Главное, она явно была не против.
— Тогда спасибо, девочка.
Иноуэ замахала руками, мол, «не стоит», а потом, собравшись с силами, обратилась:
— Альта-сан, вы не будете против, если я спрошу?
Она махнула рукой.
— Эти следы…
Девочка неловко отвела взгляд, явно смущённая, и как-то невольно потёрла ладошкой шею. Альта поняла, что ей было любопытно, и не видела ничего дурного в том, чтобы пооткровенничать.
— Это Гриммджоу Джагерджак.
— Н-нет, Вы не поняли. Я не хотела Вас заставить признаваться в чём-то. Просто подумала, что Альта-сан никогда не допустит, чтобы такое сделал кто-то с ней просто так. Значит, этот чело… Этот арранкар, должно быть, многое для Вас значит, да? И вы сможете понять меня…
Под прожигающим взглядом Альты Иноуэ снова смутилась и запнулась, а осторожный взгляд как-то сам собой мимолетно бросился к стоящему чуть поодаль Улькиорре. Девочка знала, что пустая поняла то, что она пыталась сказать. Должна была, это ведь Альта Мадригаль. Которая вдруг усмехнулась.
— Это был низменный инстинкт. Похоть — самый грязный из грехов, девочка моя. Но поверь мне, почти всегда никто не может устоять перед ней.
— Я знаю, Вы не такая.
— Думаешь? — Ухмылка Альты стала шире.
— Конечно! Потому что Вы сами так говорите. Альта-сан никогда бы не запятнала себя, если бы только это не был кто-то особенный.
Веки Улькиорры чуть дрогнули, но в остальном он остался неизменен: всё так же молча стоял у стены, не сводя глаз с беседовавшей парочки. А вот в Альте можно было разглядеть необъяснимые изменения.
— Не говори обо мне так, будто у меня могут быть чувства. Я пустая с дырой вместо сердца.
— Вы слушаете мои рассказы, но в отличие от Улькиорры-сана не считаете их странными, как и меня. Вы принимаете их как есть. И я думаю, это потому что Вы понимаете…
Альта вдруг звонко рассмеялась, перекрывая все остальные звуки. Иноуэ растерялась и не знала, что делать, пока бледные, холодные, но изящные пальцы не поправили ей чёлку. И искренняя яркая улыбка сама раскрасила девичье личико в ответ на такое действие.
— Я могу просто сломать твою хрупкую шейку. А могу вырвать эти красивые глазки. И поверь, милая, всё, о чём я буду думать в тот момент, это что вырывать глаза действительно слишком долго, в сравнении с быстрой смертью.
Альта говорила нежно, как и всегда, когда общалась с Иноуэ, а её тонкие пальцы играли с локоном рыжих волос. Словно их беседа была всего лишь маленькой шуткой. Но Улькиорра насторожился всё равно. Ни сладкий тон, ни мягкое лицо пустой не смогли его отвлечь от скрытого послания в этих словах. Но вот сама человеческая женщина лишь глупо смеялась, прикрывая рот в кулачке. Она легко купилась на приятную внешность.
— Нет, Вы никогда так не сделаете. Куросаки-кун говорил, что Вы не можете.
Наивности этой девочки не было предела. Но Улькиорра решил не вмешиваться и просто смотреть. Это послужит хорошим уроком этой женщине, чтобы впредь она не доверялась так легко пустым. От этого зависела её жизнь в Лас Ночес. Ведь здесь никто не приходит на помощь.
Альта пострепала девочку за щёчки, не теряя улыбки.
— И ты поверила ему, хотя этот мальчик совершенно меня не знает?
Иноуэ сразу же согласно кивнула, будто это было самим собой разумеющимся. Пальцы Альты сомкнулись на маленькой шейке, и та аккуратно придавила тельце к сидению дивана. Но Иноуэ хоть и удивилась поначалу, всё же после того, как посмотрела во всё те же доброжелательные глаза, улыбнулась. Альта решила пошутить над ней, и Иноуэ подыгрывала. А когда хватка стала нестерпимо сильной и горло начало чуть ли не разрывать изнутри от боли, похлопала по рукам с просьбой прекратить. Альта приятно усмехнулась и спросила:
— Ты всё ещё не веришь, что умираешь?
Сердце тревожно сжалось, и Иноуэ тут же бросила взгляд в сторону Улькиорры. Он просто стоял и смотрел. Значит, было безопасно. Просто Альта не умела контролировать силу в шутках с людьми, ведь, в конце концов, она же пустая. Её лицо, всё такое же приятное, никак не выдавало убийственного намерения. И всё же когда в ушах с шумом застучала кровь, голова начала разрываться, а воздуха стало катастрофически не хватать, Иноуэ начала бить по рукам на своей шее настойчивее и, в конце концов, со всей силы, словно рыба на берегу, пытаясь глотать воздух губами. Альта мягко улыбалась, Улькиорра смотрел, а она уже начинала паниковать. В конце концов, девочка начала биться за свою жизнь, вырываться из хватки, предчувствуя смерть, но руки пустой были словно металлическим кольцом, сжимающимся и впивающимся в кожу, но несдвигаемым. Предплечья Альты были в кровь изодраны Иноуэ в её борьбе.
Сам же Улькиорра подумал о том, что пустая переступает черту дозволенного лишь тогда, когда тело девочки начало вдруг стремительно слабеть, а борящиеся руки безвольно упали. Тогда-то он и вспомнил о необходимости вмешаться. Сделал уже было шаг к дивану, но тут произошло что-то странное. На левой руке Альты появилась чёрная окова с цепью из невиданного материала, который сам по себе испускал горячую реяцу. Не человека, не шинигами, не пустого и не арранкара. Улькиорра не знал, что это такое. А тем временем, только появившись, цепь резко натянулась и тут же оттащила Альту немного назад.
— Дурная девка, из-за тебя мне пришлось проснуться, — сказала пустая невероятно измученным, расстроенным голосом.
Иноуэ уже была свободна, но не сразу смогла зайтись кашлем, забирая себе воздух огромными жадными глотками. И ещё позже девочка смогла попятиться от Альты подальше, вжимаясь спиной в подлокотник и справляясь с головокружением. А Улькиорра всё ещё наблюдал за непостижимой для него оковой. Человеческая женщина? Ему хватало и того факта, что та всё ещё жива.
— Дыши ровно, — вкрадчивый голос Альты донёсся до Иноуэ. — Попытайся, девочка.
Ей было страшно.
— Я не буду к тебе приближаться. Просто дыши.
Словно загнанный маленький зверёк, Иноуэ бросала взгляды на Альту, но всё же прислушивалась к её словам.
— Прости эту неразумную идиотку. Ей ещё не ведомо горе потери близкого. Она ребёнок, не знающий, чего стоят её действия.
— Близко. — попыталась спросить она, но из её горла вырвался лишь непонятный хрип.
Но её поняли.
— Я знаю, эта дурочка сожалела бы до конца своих дней, если бы сейчас убила тебя. Наверняка знаю. Но никогда больше не говори ей, что она чего-то не может, иначе она возьмёт и сделает лишь чтобы доказать, что никто не знает её.
Девочка постепенно приходила в себя и потому смогла рассмотреть Альту. Пустая медленно протянула руку в сторону Иноуэ и, лишь дождавшись позволения, мягко оттянула вниз воротник формы арранкаров и осмотрела шею. Иноуэ обомлела от удивления: в глазах Альты она рассмотрела столько боли и страдания, сколько, полагала, невозможно выразить ни одним взглядом.
— Сможешь исцелить себя? — вернул её к реальности вопрос.
Иноуэ кивнула и тут же применила свою способность к себе. За тот краткий миг, пока шея девочки не вернулась к своему цвету, а горло перестало изнывать от боли, она смогла сложить вместе те особенности, что сейчас происходили с Альтой. Даже поза, в которой та сидела, была не такой как обычно. К привычной грации добавилась нейкая естественность, а ещё слабость. Откашлявшись, Иноуэ решилась спросить:
— Вы не Альта-сан?
— А ты молодец, девочка, — удивился некто. — Сложно так сразу принять столь абсурдную мысль.
— Что за чушь? — вдруг встряд в разговор Улькиорра.
Неизвестный явно разозлился, что благодаря золотым глазам Альты выглядело действительно пугающе. Но кем был Квадро Эспада в их глазах? Его не тронула вспышка, и когда безымянный гость в теле Альты встал и приблизился вплотную к так не нравившемуся ему наглецу, Улькиорра не дёрнул ни мускулом благодаря своей бесчувственности.
— А ты сидел, — начала Альта, — смотрел, как душат девочку, и ничего не делал.
— Ты позволяешь себе слишком много, фрассьон.
Но левая рука, громко звеня странной цепью, отвесила ему такую пощёчину, что Улькиорра едва устоял на ногах, к собственному глубокому поражению.
— С кем ты, по-твоему, разговариваешь, ничтожная собака? Не знаешь, как высоко небо и как глубока земля?
Сомнений не оставалось: такую силу Альта смогла получить исключительно благодаря непонятной окове на руке. Щека горела так, будто её обдали кипятком. Улькиорра понял, что ему нужно атаковать сейчас же, но даже такая попытка была пресечена неизвестным. Он схватил Квадро за горло, впечатал его в стену, которая находилась достаточно близко, и поднял его над поверхностью.
— Интересно, что погубит тебя быстрее: твоё невежество или твоя апатия?
Странная, неизвестная реяцу сразу же окутала его, парализовывая не столько тело, сколько мысли. Это был второй раз за всю его жизнь, когда Улькиорра попросту растерялся. Но всё же он смог бы с этим справиться, если бы его не атаковало второе поражение. Словно звон в огромный колокол, весь Лас Ночес сотрясало сообщение, что через гарганту прорвались непрошенные гости, реяцу одного из которых знает каждый из Эспады.
Куросаки Ичиго.
— Близится Час Суда. Потому ты должен выбрать, соединишься ли с праведниками или грешниками, невежда. И умрёшь ли ты от незнания или же от бездействия.
Альта отпустила Улькиорру, полностью уверенная, что он не станет нападать. Да, он понимал, что Айзен не простит ему, если лишится армии гиллианс и своей новой игрушки сейчас. А отпустить обиду Квадро было легче, чем кому-либо: он попросту не акцентировал мысли на этом. Тем более как нельзя кстати в комнату залетел не кто иной, как сам Гин Ичимару, левая рука Айзена.
— Вот ты где, Альта-чан! А я вернулся с задания с твоими подопечными. Всем уже рассказал об их успехах, а потом вдруг вспомнил о тебе. Так что, дорогая? Составишь мне компанию, пока Айзен собирает всех в зале?
Бросив быстрое приветствие Улькиорре и Иноуэ, он поспешил увести Альту за собой. А Квадро и девушка остались наедине. Настала неловкая тишина.
— Улькиорра-сан, ты в порядке?
Ему было странно видеть чьё-то беспокойство о нём. Настолько, что пока не знал, как должен отвечать. Тогда Улькиорра решил оставить этот вопрос без ответа, просто подняв другую тему.
— С чего ты решила, что это была не Альта?
Иноуэ замялась, но, как всегда, ответила, хоть и неуверенным тоном:
— В этом человеке было слишком много эмоций, а его пальцы были действительно горячими.
— Человеке? — уточнил Квадро.
— Ну, наверное. А как Вы думаете, кто бы это мог быть?
Улькиорра не знал ответа.
***
— Ты же понимаешь, что сейчас совсем нельзя ссориться с Улькиоррой, Альта.
— Я не Альта.
— Да плевать, главное, что сейчас как никогда нужна старая добрая прежняя ты.
— Лжец.
— С чего вдруг такое обвинение? Где я наврал?
— Мне как никому видно, что лжёшь ты лишь чтобы защитить кого-то.
Гин обомлел. С его проницательным чутьём он был уверен, что некто говорил именно о его случае.
— Раз ты на стороне этой дрянной девчонки, то передай ей, чтобы она ни за что не губила то, что ей дорого. Больше всего на свете я не хочу снова вернуться из забытия. Потому пусть рассчитывает на себя. Я лишь уберёг её от того, что погубило меня.
— Но кто ты.? Точнее что ты?
Некто посмотрел вдаль, вспоминая явно что-то болезненное.
—
Я Аль Таквир.
