Двойная жизнь

В ее доме горел свет, и Хаус чувствовал, что этот свет рассеивает его сомнения и их место занимает окрыляющая уверенность в верности окончательного выбора. И выбор этот — Кадди и близкие отношения с ней. «Это будет просто секс, — говорил себе Хаус, подъезжая вплотную к тротуару перед ее домом. — Однажды мы устанем друг от друга, вспомним, что это был просто секс и спокойно расстанемся. И не нужно ничего усложнять». С этим решением он подошел к двери и лишь тогда, когда она открыла, взглянула на него одновременно с удивлением и раздражением, он вспомнил, что она собиралась поговорить с ним о завершении отношений, но никак не о продолжении. Он прошел в гостиную, мимолетно порадовался весело потрескивающим дровам в камине и сел на диван, на котором, без сомнения, всего пару минут назад сидела Лиза. Диван хранил ее тепло, раскрытый медицинский журнал лежал посередине дивана. — Ужин остыл, — сказала Кадди, проходя следом за Хаусом в гостиную. — Разговор уже не имеет смысла. Где ты был так долго? Хаус с трудом поверил своему музыкальному слуху. Она приготовила ему ужин? И он такое пропустил? Он боялся признаться даже самому себе, насколько глубоко польщен ее неожиданным жестом. — Я вытаскивал выводок слепых щенков из затопленного подвала, — сообщил Хаус, пытаясь шуткой развеять ее дурное настроение. — А я в полнолуние кормлю бродячих котов на крыше своего дома, — в тон ему ответила Кадди, и напряжение между ними бесследно испарилось. Они прошли на кухню. Хаус сел за стол, Кадди поставила в микроволновку тарелку с его ужином. Превосходный бифштекс и гарнир из риса с овощами покорили вкусовые ощущения Хауса, на время этого ужина он полностью поверил в то, что ничего вкуснее никогда не ел. Хотя, казалось бы, готовить лучше, чем знатный кулинар Уилсон, невозможно. Кадди слегка улыбалась, наблюдая за процессом поглощения еды Хаусом. Зрелище было завораживающим и неповторимым в своем безыскусном обаянии. Чуть позже они пили кофе в гостиной, Хаус устроился на диване, а Кадди, сидя напротив него в кресле, начала сложный разговор. — Хаус, вчера вечером ты воспользовался мной. — Я честно пытался предупредить тебя о том, что может произойти нечто подобное. Но ты не хотела слушать. — Ты должен был уйти, когда понял, в каком я состоянии. — Ты, то есть твое безрассудное тело, пошла бы за мной. И, ты считаешь, было бы лучше, если бы мы занялись сама-знаешь-чем прямо на улице? — Ничего подобного не случилось бы, — уверенно возразила Кадди. — Скажи мне, почему ты так сильно ненавидишь свое суперское тело? — Хаус перевел беседу в несколько иную плоскость. — Я не испытываю к нему ненависти, — ответила Кадди. — Но какое отношение это имеет к твоему поступку? — Самое прямое. Хорошо, предположим, ты не испытываешь ненависти к своему телу. И что же ты делаешь с ним? — Хаус дважды постучал тростью по полу. — Ты его кормишь, поишь, моешь, выводишь на пробежки, ублажаешь самой разной косметикой. Ты делаешь все, чтобы быть в идеальной форме. Но при этом отказываешь своему телу в исполнении абсолютно естественных желаний. По сути, ты просто используешь его для того, чтобы нравиться людям и достигать поставленных целей. И тебе плевать на его потребности. Поэтому вчера твое тело использовало тебя и получило желаемое. — Вчера я просто очень устала, Хаус. — Ну да, конечно, — саркастически прокомментировал Грег, — надо не уставать, не нервничать и держаться от мужчин на почтительном расстоянии. Проще простого, кто угодно справится. — В любом случае, нам нужно быть друг от друга как можно дальше. — Если бы ты сама верила в то, что говоришь, я согласился бы с тобой. И уже заводил бы мотоцикл. Но я не понимаю, почему мы оба должны заниматься самоуничтожением, тогда как намного легче и приятнее уступить своим желаниям. — Если я буду спать с тобой, о нас начнутся разговоры, — сказала Кадди и, глубоко вздохнув, подвела итог своим терзаниям: — Хаус, пойми, мне действительно дорого мое доброе имя. — Наши отношения могут быть глубоко личными, только для наших глаз. — И ты не скажешь даже Уилсону? — не поверила Кадди. — Не скажу, — подтвердил Хаус, — если это обязательное условие. — Да, обязательное и не единственное, — Кадди не была уверена, что им действительно удастся тщательно скрыть свою связь от посторонних глаз. Но при мысли о том, что они с Хаусом смогут найти компромисс и будут встречаться, все внутри нее расцвело, запело и засияло. Ей с трудом верилось, что всего минуту назад она искренне была готова навсегда отказаться от этой головокружительной радости, от этих непростых, но страстно желанных отношений. — Обсудим остальные условия? — азартно спросил Хаус, словно они с Лизой придумывали новые правила игры в покер. — Пока мы на работе, между нами ничего нет. — Конечно, — кивнул Хаус, — зачем устраивать коллегам сеанс бесплатного кино? — В те дни, когда у тебя тяжелый пациент, — невольно улыбнувшись его веселому комментарию, продолжила Кадди, — мы не будем встречаться. — Правильно, не надо, — согласился Хаус. — А то детишки сожгут дотла игровую площадку, пока мама с папой слишком заняты друг другом. — Как только один из нас скажет «с меня довольно», все прекратится, — это условие казалось Кадди самым жестоким, но обойти его вниманием она не могла. — При этом обязательно уточнить, чего именно довольно, — добавил Хаус. — Секса, таинственности или разговоров на слишком разных диалектах. — И последнее… — Как, это все? — прикинулся удивленным Хаус. — А я-то думал, что в нашем соглашении будет больше пунктов, чем в Конституции. — Последний пункт скорее просьба, чем условие. Я очень устала от твоих чуть ли не ежедневных криков на всю больницу о моих буферах. Если бы ты стал упоминать о них пореже… — Могу почаще. — Хаус, я серьезно! — Я тоже. Если стану восхищаться твоими девочками пореже, рано или поздно все решат, что я получил их в свое безраздельное распоряжение. И тогда можно забыть обо всех остальных пунктах нашего договора. — Еще они могут решить, что ты утратил ко мне интерес. — Но лучше не рисковать и не привлекать внимания резкими переменами в поведении. — Ладно, — вздохнув, согласилась Кадди. — Но все остальные условия ты принимаешь? — Принимаю и хочу добавить одно собственное условие. — Какое? — В те дни, когда у меня нет умирающего пациента, мы будем встречаться не каждый день. — Конечно, тебе нужно время для Уилсона. И, может быть, не только для него. Но о прочем мне, вероятно, лучше не знать. Хаус собирался дополнить договор оговоркой, что все происходящее в рамках их соглашения — просто секс. Он считал, что это была бы принципиально честная оговорка. Но Кадди, сказав последнюю фразу, пересела на диван вплотную к нему. Хаусу стало не по себе от ее сияющего взгляда, обращенного на него, от обворожительной улыбки, рожденной в самых скрытных тайниках ее души. Он почувствовал, что в его глазах, сметая все волевые преграды, появляется ответное сияние. Грубые же слова, готовые спрыгнуть с языка, мгновенно утратили всякий смысл. Не прерывая изумительно яркого зрительного контакта, Кадди устроилась на бедрах Хауса, обхватив ногами его спину. Единовременный обоюдный порыв соединил их губы в глубоком поцелуе. На короткое мгновение Хаус ощутил себя туристом, допущенным в закрытый храм, тщательно спрятанный от толп любопытствующих зевак. Торжественная и величественная тишина царила под сводами этого храма, и все вечные тайны человечества словно растворились в ее красноречивом молчании. Ненадолго оборвав поцелуй, не открывая глаз и переводя дыхание, они соприкоснулись лбами. Это переполненное нежности движение усилило взволнованное биение их сердец и, прислушиваясь друг к другу, Хаус и Кадди крепче сжали объятия и вернулись к обжигающему поцелую. С каждым мгновением все сильнее увлекаясь французским вальсом их языков, Лиза полностью расстегнула рубашку Грега и положила ладонь на левую часть его груди немного пониже соска. Теперь его сердце пульсировало под ее ладонью, почти в ее руке, и это было все равно, что держать в руках самую его жизнь. Непрошеные мимолетные воспоминания подсказали ей, что уже дважды его жизнь была в ее руках, когда он находился между жизнью и смертью. В те страшные дни борьбы со смертью ее нисколько не радовала дарованная ей власть над ним, его полная зависимость от ее решений. Огромен был риск невосполнимой утраты, чересчур тяжела ответственность. А сейчас ее переполнял восторг от простой возможности чувствовать рукой каждое движение его сердца. — Пойдем в спальню, — прервав поцелуй и ласково глядя на Хауса, предложила Кадди. — Мне нравится здесь, — развязывая пояс ее халата, ответил Грег. — Настолько не по душе любые перемены в обстановке? — насмешливо спросила Лиза, вспомнив о возможном слабом аутизме Хауса. — А еще я не люблю разговоры во время прелюдии и тем более во время секса, — сообщил Хаус и прижался губами к губам Кадди. Через пару минут одежда оказалась на полу, а Грег, лежа между ног Лизы, щедро осыпал поцелуями ее прекрасное тело. Под ее руками распласталась его широкая спина, и ладони впитывали тепло от разгоряченной кожи, а пальцы стремились ослабить напряжение в мышцах. Он весь был словно гитарная струна, натянутая до предела. Пытаться натянуть сильнее — значит остаться без музыки. Кадди потянулась губами к губам Хауса и убрала руки с его спины, переместив левую руку на его грудь, а правой намереваясь помочь боевому товарищу Грега сдаться в плен, желанный и сладостный. Хаус ответил на поцелуй, перехватил одну руку Кадди на полпути к своему члену, а вторую руку снял с груди. И ласка, и намерение Лизы были ему приятны, но в минуты наиболее тесного контакта он хотел чувствовать ее тело всей своей кожей. Поэтому в следующее мгновение руки Кадди смирно лежали вдоль тела, а Грег крепко сжал ее запястья своими руками. Наутро они будут сравнивать свежие синяки и едва ли смогут точно определить, кто был неистовее в проявлении своей страсти. Но сейчас более неистовым казался Хаус. Его проникновение было резким, словно он был изнуренным долгой войной солдатом, ворвавшимся внутрь последнего рубежа обороны вражеской крепости. Кадди поцеловала его закрытые глаза, одновременно приноравливаясь к его уверенным движениям и незаметно для самой себя достигая полной с ним синхронности. Упругие мускулы влагалища плотно обхватывают возбуждающе твердый член, и нет ни малейшей возможности насытиться этим увлеченным познанием друг друга. Разрядка, уже ожидающая их на новом витке страсти, всё изменит лишь на короткое время, чуть позже они оба снова окажутся во власти жажды обладания. Подобная цикличность заложена в них самой природой, и любая попытка выйти за пределы этого замкнутого круга не менее мучительна, чем прыжок в кипящую смолу. Чуть позже, лежа на боку лицом друг к другу, они чередовали поверхностные поцелуи в губы с глубокими и обнимались, едва касаясь ладонями спин. Тесное переплетение ног не нарушалось ни на мгновение. Грег наслаждался полным отсутствием боли в правом бедре, которое он устроил поверх левой ноги Кадди. — Лиза, — сказал Хаус, и в ее ушах это имя прозвучало самой романтичной музыкой, — какая же ты горячая. — Как и ты, — улыбаясь, ответила Кадди. — Ты даже не представляешь, насколько ты горячее. Немного помолчали, глядя друг другу в глаза. — Грег, мне понравилась ракушка, — Лиза поделилась впечатлениями о недавней находке в спальне. — Это было очень глупо, — поморщился Грег. — Нет, это очень мило. — Да, ты права, зачастую милое и глупое совершенно неотличимы друг от друга. — Мне было приятно узнать, что ты думал обо мне. И это скорее мило, чем глупо. Хаус молчал, не желая продолжать разговор. Отчего женщинам нравятся разные милые глупости — загадка очень не новая и не имеющая решения. Их обоих клонило в сон и, закрывая глаза, они крепче сжали объятия. В камине продолжал потрескивать огонь, гостиная по-прежнему нежилась в неярком свете. «Я под кайфом, — думал Хаус, засыпая рядом с Кадди и едва осмеливаясь верить в полное отсутствие боли там, где она должна быть. И наверняка есть, но он ее не чувствует. — Это потрясающее тело — настоящий наркотик, и посильнее викодина. Странно, что не подействовало с первого раза. Хотя, нет, ничего странного, нужно было время для накопления первоначальных доз».

*****

В разгар следующего рабочего дня Хаус стоял на балконе первого этажа больницы и смотрел на Кадди, которая возле поста медсестер разговаривала с какими-то двумя типами. Хаус не мог слышать разговора, да и не в этом была цель вылазки на балкон. Он хотел не слышать, а видеть. И не только видеть, но и наблюдать за Кадди, запоминая все улыбки, жесты, повороты головы. Стремительно умирающего пациента Хаусу в этот день не присылали. Шепот благоразумия, твердивший «я рискую выдать нас обоих» был проигнорирован. Чтобы в полной мере насладиться созерцанием Кадди, Хаус мог пойти к дверям ее кабинета. Но провести обряд сожжения тайны на глазах ее нежно-зеленого ассистентика Хаус счел недопустимым. Балкон представлялся наиболее безопасным пунктом наблюдения. В приемном покое много людей, каждый занят чем-то своим, и скрыть свое пристальное внимание по отношению к Лизе будет значительно проще. Нужно только терпение, чтобы дождаться, когда Кадди выйдет из кабинета. Хаус чувствовал себя хищником, притаившимся в засаде. Викодин ему пришлось принять еще утром, когда вместе с возвращением сознания из владений сна вернулась и боль. Сейчас, забросив в себя очередную дозу, он переключился на занимательное зрелище. Два напыщенных самодовольных индюка, скорее всего, собирались стать меценатами и желали знать во всех подробностях, на какие нужды будут потрачены их деньги. Хаус видел, как Кадди о чем-то рассказывает с блеском в глазах и покоряющей улыбкой на соблазнительных губах. Отдельные обрывки фраз долетали до него, но он не прислушивался, полностью сосредоточившись на зрительных ощущениях. «До чего же красива, — подумал Хаус. — На ее месте я брал бы с каждого, кто приходит к ней на прием по тысяче долларов за каждую минуту общения. А с таких придурков, как эти, и пяти тысяч мало». Словно подтверждая поставленный Хаусом диагноз «придурок», один из индюков уставился на Кадди наглым раздевающим взглядом. Хаус столь сильно вцепился в перила балкона, что побелели пальцы. На мгновение им полностью овладело желание сломя голову побежать вниз и привести зарвавшегося индюка в чувство, врезав ему кулаком между глаз. С трудом справившись с этим первобытным инстинктом самца, жаждущего защитить свою самку, Хаус вновь сделал Кадди центром внимания. Она спокойно продолжала светскую беседу, которая приблизилась к завершению не более чем через две минуты. Простившись с визитерами и проводив их до дверей, Кадди случайно взглянула в сторону Хауса. Их взгляды встретились, и Кадди показалось, что в глазах Хауса промелькнуло сочувствие. «Что за глупости, — отмахнулась она от этого ощущения, — Хаус не способен на сочувствие». Видит небо, иногда ей очень тяжело дается общение с незнакомыми малоприятными людьми, но это — часть ее любимой работы. И в трудные минуты она обязана оставаться на своей обычной недосягаемой высоте. Тем более, ей не привыкать к тому, что некоторые мужчины чересчур откровенно пялятся на все выступы ее тела, столь любимые Хаусом. «При свете дня — повелительница, при свете ночных огней — моя наложница», — думал Хаус, глядя вслед Кадди, уходящей к дверям своего кабинета. Он не был вполне уверен, что его устраивает подобное положение дел, главным образом, покров тайны, окутывающий вторую часть истины. Но несомненно одно: ради секса с Лизой можно поступиться тщеславием и уважительно относиться к условиям их договора. Вернувшись в свой кабинет, Кадди снова подумала о Хаусе и о том, что чувствовала на себе его взгляд задолго до того, как посмотрела в его сторону. «Он мне нужен, — призналась она самой себе, — а я, по-видимому, нужна ему, иначе зачем ему смотреть на меня. Нет, только этого не хватало, до чего я дошла. Мечтаю о Хаусе на работе. Я свалилась в пропасть и теперь лежу на дне, едва сдерживая ликование. Скорее бы вечер, увидеть его вблизи. Сама поеду к нему, если он не придет. Или нет, не поеду, или… Вот черт!». Отругав себя за недопустимые мысли, Кадди вспомнила о множестве незавершенных дел и снова с головой ушла в рабочую рутину. Ближе к вечеру привезли маленькую девочку с диковинным набором симптомов отнюдь не детских болезней. Направляясь к кабинету Хауса с картой несчастного ребенка, Кадди с тоской думала о своих рухнувших планах провести с Грегом этот вечер и последующую ночь. Но много ли стóят ее желания, когда на кону жизнь, едва-едва начавшаяся. Глубоко вздохнув, Кадди толкнула стеклянную дверь с надписью «Gregory House».

*****

Иногда Кадди по-доброму и даже несколько восхищенно завидовала умению Хауса почти всегда уходить домой в строго определенное время. В пять вечера внутри него словно срабатывал звонок и он покидал госпиталь, невзирая на эпидемии, крупные автокатастрофы или массовую истерию в связи с испорченной пищей. Дольше положенного он оставался на работе крайне редко, в отличие от нее, крайне редко способной уйти вовремя. Время приближалось к восьми, когда Кадди подъехала к своему дому. Возле тротуара напротив двери стоял черно-оранжевый мотоцикл Хауса и невольно привлекал нежелательное внимание соседей своей яркой окраской. Пытаясь укротить усиленное сердцебиение, Кадди вылезла из машины и пошла к дому. Хаус сидел в гостиной на диване, удобно устроив ноги на журнальном столике. Он переключал телевизионные каналы, доедал бутерброд с ветчиной и запивал его колой. — Зачем платить за кабельное, если нет спорта и каналов для взрослых? — спросил Грег, едва Кадди переступила через порог прихожей. — У меня есть один спортивный канал, — возразила Кадди. — Это тот, что с фигурным катанием? Ты всерьез считаешь это безобразие видом спорта? — Я просто люблю фигурное катание, — сказала Кадди, проходя в гостиную и садясь на диван рядом с Хаусом. Он тотчас же обнял ее и ласково поцеловал, она ответила глубоким пылким поцелуем. — Хаус, мы же договорились, — отстраняясь от него и отодвигаясь к противоположному углу дивана, напомнила Кадди. — Да, мы договорились, что не будем встречаться, когда у меня есть дело, — согласился Хаус. — Но сегодня у меня нет дела. — Если бы ты меньше торопился, когда уходил с работы, ты успел бы заметить, что я поручила тебе пятилетнюю пациентку. — А я отдал это дело своей команде. Они попытаются сложить два и два, и если к утру окажется, что они забыли, сколько должно получиться в итоге, тогда у меня будет дело. — Хаус, — только и смогла сказать Кадди, укоряюще покачав головой и при этом восхищенно глядя на него. — И все-таки, почему у тебя нет каналов для взрослых? — вернулся Хаус к обсуждению телеменю. — Ты постоянно говоришь мне, что я веду себя как восьмилетний пацан или как озабоченный подросток. А Уилсон достал меня советами повзрослеть. Но каналов для взрослых нет в твоем телевизоре, следовательно, это ты недостаточно взрослая. «Какая же у нее солнечная улыбка», — подумал Хаус, глядя на сияющую Кадди, мысленно раздевая ее и чувствуя, как вполне удобные джинсы становятся невыносимо тесны. — Тот факт, что я не увлекаюсь эротикой, говорит как раз о том, что я действительно взрослый человек, — ответила Кадди. – То, что ты называешь каналами для взрослых на самом деле каналы для тех, кто так и не преодолел подводные камни подросткового периода. Для тех, у кого совсем нет личной жизни или же она их абсолютно не устраивает. Потемневшие от желания глаза Хауса сказали ей ничуть не меньше, чем вздыбленная плоть, приподнявшая ткань джинсов. Желудок Кадди возмущенно требовал еды, но сексуальный голод оказался сильнее, и она потянулась к Хаусу. Полминуты спустя она уже сидела на его бедрах, скрестив ноги за его спиной. Хватило одного полувзгляда для достижения согласия о быстром сексе. Не раздеваясь, не увлекаясь поцелуями и распаляющими предварительными ласками. И все же совсем без поцелуев было невозможно. Прижимая ее к себе, наслаждаясь ее учащенным дыханием и взволнованным сердцебиением, Хаус жадно целовал слегка приоткрытые губы. Отвечая на поцелуй, Кадди неторопливо расстегнула джинсы и освободила полностью готового к сражению бойца от белого плена трусов-боксеров. Хаус повыше задрал ее юбку и аккуратно отодвинул узкую полоску трусиков, прикрывающую заветную цель. Через мгновение он почувствовал себя полностью во власти женщины и неожиданно для себя обнаружил, что отдаваться столь же приятно, как и брать, подчиняя ее своей мужской сути. Неведомым шестым чувством она предугадывала наиболее предпочтительную глубину проникновения, необходимый темп возвратно-поступательных движений и частоту сокращений мышц влагалища. Закрыв глаза, он наслаждался своей пассивной ролью. Происходящее уже не было просто потрясающим, это было скорее божественным. Сквозь закрытые веки Кадди не могла видеть всевозможных ликов удовольствия, проходящих по его лицу. Но, чувствуя его полную покорность и безучастность, она понимала, что делает именно то, чего он хочет. Это дразнило воображение и распаляло желание. Грег, замирающий от восторга в ее объятиях — редкое, дорогое и ценное удовольствие. Она поцеловала его в губы, рассчитывая немного отвлечь их обоих от основного процесса и отдалить момент разъединения. Хаус ответил на поцелуй и тотчас же последовала его мгновенная разрядка. Кадди теснее прижалась к нему, слегка углубила поцелуй и почувствовала желанные судороги оргазма, захватившие ее целиком. — В твоем доме совершенно нечем утолить жажду, — пожаловался Хаус примерно через полчаса, когда Кадди, надев соблазнительно короткий бордовый халат поверх шелковой комбинации, хлопотала на кухне над ужином. — Даже пива нет. Повесив трость на спинку стула, Хаус сел за стол и поддался скромному обаянию приятного зрелища — женщины за истинно женским занятием. — Ты же знаешь, что у меня нет пагубной тяги к спиртному, — ответила Кадди. — Моя печень всё еще дорога мне хотя бы как подарок от родителей ко дню моего появления на свет. — О боже, — притворился удивленным Хаус, — твои мама с папой забыли тебе рассказать, что печень — это вовсе не тот подарок, который следует беречь? Сколько же в людях коварства! А еще они, наверное, не сказали тебе, что этот мир становится более-менее пригодным для жизни только после определенной дозы спиртного? — Мои родители придерживались иной философии, Хаус, — улыбнувшись его полусерьезным-полушутливым фразам, сообщила Кадди. — Они считали, что радости жизни скрыты повсюду, зачастую в самых простых вещах и действиях. Нужно только быть внимательнее ко всему, что тебя окружает. А спиртное создает иллюзорное удовольствие да и то очень ненадолго. — Говори что хочешь, женщина, — заявил Хаус, — но сухой закон неприемлем. — Твоему здоровью пойдет на пользу, если ты не будешь пить хотя бы в те вечера, которые проводишь со мной. — Это что, дополнение к договору? — насторожился Грег. — Нет, — с грустью в голосе ответила Кадди, — это просьба. «И что-то вроде попытки позаботиться о твоей печени», — мысленно закончила она фразу. Ей представлялось ясным, что разговоры с ним о вреде алкоголя и наркотиков абсолютно бессмысленны. О спиртном он скажет «мне нравится», о наркотиках — «они мне нужны», но если оставить ему меньше времени для полного саморазрушения, возможно, это хотя бы ненадолго отсрочит для него серьезные проблемы со здоровьем. В любом случае, попытаться стоило. Сколько бы ни продлились их отношения, они должны быть им обоим во благо. Хаус, прихрамывая, подошел к ней и обнял так, что у нее подогнулись колени, и она неминуемо упала бы, если бы он не поддерживал ее. Они поцеловались, и Лиза ощутила горячую волну желания, пробежавшую по всему телу от макушки до ступней. — К черту ужин, — прошептал Хаус ей на ухо, — я хочу тебя. — Ты хочешь, чтобы я умерла с голоду? — высвобождаясь из его объятий и возвращаясь к плите, спросила Кадди. — Я не помню, обедала ли я сегодня и даже если все же обедала, это было слишком давно. Поэтому вернись к телевизору, Хаус. — Известно, что без еды человек может прожить сорок дней, а вот без секса… — Всю жизнь! — завершила его фразу Кадди. — История знает тому множество примеров. — Подкрепленных неубедительными и наверняка лживыми доказательствами, — удаляясь в гостиную, убежденно сказал Хаус. Кадди улыбнулась и на мгновение отвернулась от плиты, чтобы взглянуть ему вслед. Кто бы сомневался в том, что, с точки зрения доктора Грегори Хауса, лгут все, даже историки. Или историки лгут больше других? После ужина они по очереди приняли душ, смывая усталость прошедшего дня. Кадди нырнула под одеяло, и ей мгновенно стало жарко и от одеяла, и от горячего тела Хауса. Грег обнял ее в ту же минуту, как она оказалась рядом. Сливаясь в глубоком поцелуе и сбрасывая одеяло на пол, они перекатились по кровати таким образом, что Кадди оказалась прижатой к простыне обеими лопатками. Хаус оборвал тесный контакт их губ и, оставляя на шее и грудной клетке Кадди изогнутую тропинку из поцелуев, сосредоточил внимание на двух взволнованно вздымающихся возвышенностях. От соприкосновения сосков с его губами и ладонями, все тело Кадди замерло в предвкушении наслаждения как замирает степная трава перед набегом шквального ветра. Вдоволь наигравшись с ее грудью, Хаус поцеловал кожу под левой грудью, прикрывающую ребра и сердце. Он задержался здесь ненадолго, ощущая губами пульсацию сердечной мышцы, прихватывая и осторожно прикусывая кожу в этом совершенно особенном участке тела. Несколько мгновений спустя горячая тропинка из поцелуев переместилась на живот Лизы, быстро подбираясь к границе лобковых волос. Поцеловав самый низ упругого живота, Хаус всем телом улегся поверх Кадди. Пару минут они оба наслаждались плотным соединением кожных покровов и крепким объятием, создающим иллюзию неразрывного. Боже, чем же пропитаны его губы, гадала Лиза, отвечая на поцелуй Грега и выдвигая теорию об особом приворотном зелье, вырабатываемом его организмом и безотказно действующим на нее даже в самых минимальных количествах. Вероятнее всего, кожа Хауса также выделяет пары колдовского напитка при малейшем соприкосновении с нею. Будь у Грега возможность подслушать мысли Лизы, он заявил бы, что все дело в феромонах. Но она так и осталась бы при своей уверенности, что дело не только в биохимии, основном инстинкте и физиологии. Их с Грегом жажда обладания скрывает нечто значительно большее, чем банальное сексуальное влечение. Но Кадди ни за что не осмелилась бы дать имя этому большему. Лаская его спину, прижимая ладони как можно плотнее к обжигающей коже, Кадди почувствовала его быстрое проникновение в самые потайные глубины ее тела. Она обхватила ногами его поясницу и окончательно уступила контроль над собой всепоглощающему исступлению. Они снова стали единым целым. Стерлись границы между двумя телами, созданными друг для друга, идеально подобранными каждой выпуклостью и впадинкой. И обоюдная способность ловить кайф от самой сокровенной формы близости — не более чем бонусное приложение к тому головокружительному удовольствию, которое они испытывали при объятиях и поцелуях. — Грег, что ты со мной делаешь? — спросила Кадди, когда они лежали рядом после оргазма и внимательно смотрели друг на друга. Хаус подложил под голову согнутую в локте руку и лукаво улыбнулся. — Только не говори, что до меня с тобой никто такого не делал. — Чтобы я настолько теряла самообладание – нет, никто. — Просто у тебя давно никого не было, — объяснил Хаус. — Как и у меня. Поэтому мы оба словно сходим с ума от желания и полностью теряем контроль над собой. — У тебя давно никого не было? — удивленно переспросила Кадди. — Я очень хотел тебя, — признался Хаус. И, не желая продолжения разговора во избежание каких-нибудь еще неосторожных признаний, он прижал Кадди к себе и долго целовал ее опьяняющие губы, неспособные вызывать привыкание и пресыщение. Чуть позже Лиза погасила свет, подняла с пола одеяло, и они вместе устроились под ним, заключив друг друга в объятия. Грег заснул сразу, едва убедился, что держит Лизу в своих руках и она никуда не денется. Кадди еще несколько минут смотрела на него в полной темноте, улыбаясь и обводя взглядом едва угадываемые контуры его тела.