… В этой жизни умирать не ново, Но и жить, конечно, не новей. С. А. Есенин … Надо вырвать радость у грядущих дней. В этой жизни помереть не трудно, Сделать жизнь значительно трудней. В.В. Маяковский
Приподняв тыльной стороной левой руки серую полоску жалюзи во второй смотровой, Хаус наблюдал за дверями приемной главврача, рассчитывая, что с минуты на минуту Кадди выйдет из кабинета и пойдет в родильное отделение. Ложный вызов из упомянутого отделения ей на пейджер он сделал еще пять минут назад, и только нечто сверхважное могло до сих пор удерживать главврача в кабинете. Конечно, не следовало исключать ее умения догадаться об очередном обманном маневре со стороны Хауса. Но в эту минуту Грег предпочитал не забегать в своих предположениях и на полшага вперед. Почти над самым его ухом пациент раздражающе ныл о своем запоре, периодически досаждающем уже который месяц подряд. Этот мужчина средних лет, ничем не выделяющийся из толпы своих сограждан, уже выслушал с унылым видом лекцию Хауса о правильном питании и со скептической ухмылкой зажал между большим и указательным пальцами левой руки направление на колоноскопию. Пациент не верил в диеты и ненавидел стремление врачей в обязательном порядке осмотреть внутренности его обрюзгшего тела. В настоящий момент он произносил длинную тираду о том, как славно жилось в былые времена, задолго до начала двадцатого века, когда ни о каких диетах слыхом не слыхивали, но и запорами не страдали. Хаус, не отводя глаз от расщелины, едва заметно приоткрывающей прозрачную стену смотровой, вспоминал о том, что не далее как в прошлом году мигом выписал бы занудному нытику слабительное и тем свел бы общение с пациентом к минимуму. Теперь же, находя все больше изъянов в высоко ценимом им медикаментозном лечении, Хаус все чаще стал прибегать к возможности обойтись без таблеток, если есть малейшая к этому лазейка. И это был тот самый случай. Корректировка питания могла бы помочь пациенту забыть о запорах навсегда, колоноскопия помогла бы выяснить, нет ли более глубоких проблем в его организме, не решаемых поправками к повседневному меню. Но пациент жаждет таблеток, и с каждой лишней минутой, проводимой в его обществе, Хаус все более склонялся к мысли дать ему желаемое. Тем более Кадди наконец-то покинула свой кабинет, ушла к лифту, и у выдающегося диагноста уже попросту не осталось времени на бесполезные медицинско-философские споры. Хаус быстро выписал рецепт на слабительное, и пациент, воображающий себя победителем в неравной схватке, бодрым шагом вышел из смотровой прежде прихрамывающего и постукивающего тростью Грега. Игнорируя весьма длинную очередь изнуренных недугами и ожиданием врачебного совета пациентов клиники, Хаус направился к кабинету Кадди, покинутому хозяйкой и в связи с отпуском ее ассистента оставшегося совсем без присмотра. Он беспрепятственно пересек приемную, открыл дверь своим ключом и незамедлительно проскользнул внутрь помещения. Кадди могла вернуться в любую минуту, и завладеть ключами от ее Лексуса требовалось как можно скорее. Он твердо решил для себя, что угон Лексуса и изменение внешнего облика машины будет последней его попыткой привлечь внимание Кадди. Если и в этот раз она ничем не откликнется на его действия, значит, она всерьез разлюбила его. И тогда он не станет больше навязываться ей, найдет в себе силы начать все сначала и, возможно, даже вдали от Принстона. В его сознании клубился мрак, сгущавшийся и расширявший свои владения от каждой мысли, что все его усилия напрасны. Но Хаус все же повернул ключ зажигания и увел Лексус с его законного места на парковке. В мастерской, специализирующейся на аэрографии, его огорошили заявлением, что меньше чем за месяц внешний вид серебристого автомобиля преобразить не удастся, в особенности с учетом сложности выбранного Хаусом рисунка. Машину придется частично разобрать, чтобы нанести детали красочного изображения на двери и часть бампера. И ускорить этот процесс никак невозможно. Хаус хмуро кивнул, соглашаясь с доводами мастера, передающего ему гарантийное обязательство вернуть машину в срок в целости и сохранности. Теперь Грегу в лучшем случае предстоит прожить без Кадди еще месяц, в худшем — весь остаток его жизни, вступающей в пору поздней осени. Вечером Кадди растерянно оглядела подземную парковку госпиталя в поисках Лексуса. Она принялась ворошить память, пытаясь отыскать там хотя бы малейшую вероятность, что утром она припарковалась на улице. Может быть, на месте Хауса, и поэтому сейчас его серо-голубой Ниссан маячит у нее перед глазами на парковочном месте Лексуса. Хаус стоял возле своего автомобиля, опираясь спиной о дверь водительского места. И, едва Кадди приблизилась на подходящее для начала разговора расстояние, он спросил: — Тебя подвезти? — Что ты сделал с моим Лексусом, Хаус? — начиная закипать от самых разнообразных и очень нехороших предположений, ответила вопросом на вопрос Кадди. Рабочий день был длинным, насыщенным сложностями и неприятностями, а теперь еще и это. Новый раунд древнейшей многоходовой игры «угадай, что я задумал». — Он жаловался мне на хроническую усталость, и я выписал ему путевку в санаторий. — Тогда выписал бы заодно и мне, потому что я тоже очень устала от твоих шуток и розыгрышей, Хаус. — Чтобы ты меньше уставала, я готов быть твоим личным водителем. И это не шутка. — Верни мне Лексус! — раздраженно прикрикнула Кадди, и Хаус поразился никогда не виданному им прежде настолько дурному ее настроению, отягощенным полным отсутствием чувства юмора. В нем промелькнуло ощущение, что от его любимой женщины, его жены и избранницы, осталась только соблазнительная оболочка, да и та рассыпается с каждым днем все сильнее. Та Лиза, за одну улыбку которой он с радостью перевернул бы целый мир, больше, очевидно, не живет в этом всё еще притягательном теле. «Это заслуга Лукаса, — с тоской подумал Хаус. – Он, словно демон-разрушитель, коснулся ее своим тлетворным дыханием и в кратчайший срок превратил из цветущей сакуры в испепеленное молниями дерево неизвестной породы. Будь она прежней, она уже поняла бы мой замысел, и мы забавно пошутили бы друг с другом и поехали бы домой. А если бы я напросился к ней в рулевые, она и не вспомнила бы о своей машине вплоть до того дня, когда я пригнал бы Лексус обратно». — Он сам вернется через месяц, а до тех пор просил его не беспокоить. — Если увидишь его, попроси прислать хотя бы пару открыток с видами курорта, — улыбнулась Кадди очень невеселою улыбкой, и Хаус понял, что его Лиза все-таки жива, но тяжело ранена, и будет подлинным чудом, если она протянет еще один месяц. Он не сказал больше ни единого слова, и она отвернулась от него, пошла в сторону выезда с парковки, на ходу вызывая такси по сотовому телефону. Одновременно с этим она обдумывала, какую модель автомобиля лучше взять завтра же с утра напрокат. Выбор упал на Ленд Ровер, как только она вспомнила о сложной дилемме, решенной ею при покупке Лексуса. Тогда, около четырех лет назад она колебалась между Лексусом и Ленд Ровером; и Хаус, напроказничав, предоставил ей возможность узнать и почувствовать разницу между двумя прославленными брендами. Хаус забрался в машину, положил правую ладонь на руль, левую поверх нее, потом прижался лбом к соединению собственных рук. Затея с Лексусом была феноменально хороша, но срочно требовалось придумать что-нибудь еще, что приблизило бы Кадди к пониманию незаменимости их обоих в жизни каждого из них.*****
Хаус так ничего и не придумал к тому моменту, когда Лукас своей подножкой вынудил его пролететь несколько метров больничной столовой. Размышляя об этом эпизоде, Грег с трудом подавлял желание подстегнуть свой мозг наркотиками, которые помогли бы преподнести Лизе и Лукасу в виде сюрприза искрометную идею по моментальному их разделению. Позволить Кадди и дальше заблуждаться относительно серьезности и надежности ее сожителя, было теперь не только вредным для ее психического здоровья, но и рискованным для физической безопасности как самой Лизы, так и Рейчел. Как только Лукас хотя бы слегка охладеет к Кадди, велика вероятность, что следующий свой удар он направит в ее сторону. И возможность предотвратить подобное развитие событий, словно бы перехватить стремительное движение его кулака, способна открыться лишь в том случае, если не оставлять частного детектива без присмотра, предоставив ему лишь видимость привычной и ничем не стесняемой свободы. Прежде всего, следовало выяснить, каков повседневный набор его постыдных деяний, какие миазмы для них характерны и какими иглами они могут ощетиниться при попытке вытянуть их корни из-под земли. С этой целью ближайшим насупленным утром Хаус заехал в прокатное агентство и сменил свой верный Ниссан на новый черный Ауди, который будет значительно меньше выделяться в уличном потоке машин, нежели серо-голубая модель пятнадцатилетнего пробега. Кроме того, за рулем Ауди Лукас ни разу его не видел, и при определенной сноровке так никогда и не увидит. Далее нужно было узнать, где провел минувшую ночь Лукас — в постели, отнятой им у Хауса или же в своей собственной. Всем сердцем предпочитая вторую вероятность, Хаус выбрался из Ауди на улице, пролегающей возле дома соперника и позвонил из телефона-автомата на городской телефон детектива. После восьмого, а то и девятого настырно-длинного гудка выдающемуся врачу ответил сердитый и сонный голос Лукаса. Разумеется, Хаус тотчас же положил трубку на рычаг, отдав несколько мгновений во власть радостной мысли, что хотя бы этой ночью Лиза спала одна. Вернувшись в машину, Хаус отъехал на такое расстояние, которое позволяло бы видеть входную дверь многоэтажного дома и выезд с подземной парковки, но не привлекало бы нежелательного внимания детектива. Прождать окончательного пробуждения Лукаса пришлось три часа, до самого полудня, и Хаус невольно начал проникаться искренним сочувствием к тяжелым будням шпионов всех мастей и уровней секретности. Он слушал плеер, переключал радиостанции на автомагнитоле, и, уставая от безделья, стал склоняться к выводу, что частный детектив взял себе выходной, а, возможно, и отпуск. Ведь, в отличие от Хауса, Лукас сам себе начальник и может прогуливать работу без опасения нарваться на выговор и наряд вне очереди в виде дополнительных часов в клинике. И все же, за две минуты до полудня, черный Форд Фокус, неторопливо вращая колесами, показался из глубин подземной автостоянки и, постепенно набирая скорость, двинулся в сторону центральной части Принстона. Хаус, аккуратно встраиваясь в ряд движущихся в том же направлении машин, последовал за Лукасом. Слежка началась, и было наибольшей сложностью не остаться без прикрытия в три-четыре посторонних автомобиля и не потерять из виду Форд, способный при подобных условиях на любом светофоре вырваться далеко вперед. Примерно через четверть часа Лукас остановился в двух шагах от входа в лилово-салатовое роскошное здание ресторана «Испанская ривьера», одного из самых дорогих в городе. Хаус съехал на обочину дороги и резко привел в действие тормоза Ауди в нескольких десятках метрах от Форда. Детектив Даглас, пристально посмотрев вокруг, пошел внутрь ресторана. Хаус с задумчивым видом приоткрыл дверь машины. Будь сейчас вечер, требовать столик в этом ресторане без предварительной записи месяца за два было бы вершиной самоуверенности, надменности и глупости. «Испанская ривьера» уже который год гордо восседала на пике популярности и с легкостью затмевала своей славой многих потенциальных конкурентов. Но в дневное время основное просторное помещение ресторана, стилизованное под каминный зал королевского дворца, было наполовину пустым, и Хаусу даже смогли предложить весьма уютный затемненный угол, откуда открывался замечательный вид на Лукаса, сидящего спиной к нему за столиком у противоположной стены. Одновременно он мог видеть улицу, и ярко-красный спортивный Порше, припаркованный нос к носу с Лукасовым Фордом, не остался им незамеченным. Из этой выделяющейся машины вылезла неправдоподобно эффектная молодая женщина лет тридцати, эталон современных представлений о красоте — высокая длинноногая блондинка с великолепной фигурой, пышной грудью и тонкими, правильными чертами лица. Поеживаясь от холода и поплотнее кутаясь в свою длинную беличью шубку, походкой небесной царицы красавица проследовала к дверям ресторана, задирая голову и презрительно глядя по сторонам с выражением «как же я устала от повышенного мужского слюноотделения, вызываемого моей внешностью». У Хауса же слегка повысилось кровяное давление, когда он увидел, что красавица с обложки уверенно садится за столик напротив Лукаса и повелительным жестом подзывает официанта. Если бы эта женщина оказалась любовницей детектива Дагласа, о большем Хаус не стал бы и мечтать. Но интуитивно-тонкое чутье в складчину с жизненным опытом подсказывали ему, что это было бы слишком удобно и просто. Такая женщина не для Лукаса, категорично утверждало здравомыслие. Полунищему детективу не по карману и посиделки-то в таком ресторане, где мелкая чашка кофе стоит столько же, сколько в большинстве других похожих заведений плотный обед на две персоны. А уж содержать такую женщину, которая вряд ли имеет представление о том, что деньги не растут на деревьях, Лукасу и вовсе не под силу. «Но если есть человек, — думал Хаус, — способный обеспечить ей первоклассную машину, завтраки в выпендрежных ресторанах, ежегодное обновление мехового гардероба и прочие бесконечные бриллианты в драгоценной оправе, зачем же ей такой детектив, как Лукас? С такими деньгами можно нанять кого-то значительно лучше и не с засохшим мозгом престарелого гиббона. Но если это делается втайне от богатого любовника или мужа, а своих собственных денег у нее немного, ее странный выбор легко объясним. Но и тогда завтрак с Лукасом в подобном заведении выглядит очень сильно лишним». Лукас и незнакомка разговаривали довольно тихо, и Хаус, как ни напрягал идеальный слух, не мог разобрать даже отдельных слов их разговора. Презрительное выражение лица красавица сменила на нейтральное и слегка дружелюбное, а, увлекаясь разговором, она и вовсе забыла о своей защитной чешуе из мрамора и стали. Так прошло не менее часа — они как следует позавтракали, Хаус выпил три чашки кофе с двумя горячими бутербродами. Как он и предполагал, расплатилась за них обоих красавица, причем сделала это так естественно и привычно, что в Греге возникли подозрения об отсутствии у нее напичканного деньгами любовника. Скорее уж она — богатая наследница, привыкшая содержать своих кавалеров и всех окружающих. Но тогда у нее должен бы быть собственный частный детектив, который не позволил бы Лукасу приблизиться к ней и на сотню ярдов. Не замечая Хауса, они вместе пошли к выходу из ресторанного зала. Лукас выглядел довольным, словно обыграл крупнейшее казино и собирался посвятить оставшуюся жизнь проматыванию миллионов. Красавица хмурилась и явно о чем-то тревожилась, что навело Хауса на мысль об ее понимании сомнительности и ненадежности такого частного детектива, как Лукас Даглас. Как только они переступили порог зала, Хаус расплатился кредиткой и тоже направился к выходу. Лукас тем временем галантно помог своей знакомой забраться в Порше, захлопнул за нею дверь, и, едва дождавшись ее отбытия, направился к Форду. Минуту спустя он быстро промчался мимо Ауди, намереваясь вновь вернуться на окраины города. Как только Хаус увидел промелькнувший силуэт Форда, он вышел из полупрозрачных дверей ресторана и сосредоточенным взглядом проследил за темно-синим Фольксвагеном, отделившимся от противоположной стороны тротуара и поехавшим в ту же сторону, что и Лукас. Это могло быть совпадением, но могло означать и второго наблюдателя за бурной деятельностью детектива Дагласа. И, соблюдая повышенную осторожность, Хаус повел Ауди следом за Фордом и Фольксвагеном в параллельном с ними ряду и отставая от них на четыре корпуса бегущих впереди машин. Перегруженность городских улиц транспортом впервые не раздражала его и не портила ему настроения. Водитель Фольксвагена и в самом деле следил за Лукасом, притом весьма нагло, подогревая прерывистым дыханием затылок своей гонимой дичи. Поворачивая вслед за ними на узкую улицу с односторонним движением и поневоле оказываясь без прикрытия, Хаус перевел Ауди на минимально возможную скорость, а вскоре остановился совсем, увидев, что метрах в трехстах впереди Лукас нырнул под 12-этажное серо-фиолетовое старое офисное здание, сильно обветшавшее и вызывающее сомнения в его устойчивости. Владелец Фольксвагена припарковал автомобиль вплотную к тротуару и выбрался из него, оказавшись крупным, высоким молодым мужчиной лет тридцати пяти, решительно проследовавшим к тому же зданию, в подземной части которого скрылся Лукас. Хаус проехал вперед, сокращая расстояние между Ауди и Фольксвагеном. Двери ветхой многоэтажки были заколочены крест-накрест, а поверх висел огромный плакат с предупреждающей ярко-красной надписью: «Осторожно! Здание находится в аварийном состоянии!». Витринное стекло, ближайшее к двери, нижней частью доходящее почти до самого асфальта, было почти полностью высажено неизвестно кем и когда, и к настоящему моменту от него осталось лишь несколько крупных осколков. После нескольких минут колебаний, касающихся наиболее выигрышного наблюдательного пункта, Хаус поехал к подземной автостоянке, беспрепятственно преодолевая и въезд, и всю территорию парковки, останавливая Ауди возле дальней стены. Выглядело помещение заброшенным и мрачным, каменно-монолитные стены были обильно прорезаны глубокими изломанными трещинами, из-за чего неповрежденные бетонные перекрытия представлялись слишком тяжелыми для своей хрупкой опоры и бесполезными для исполнения своей несущей функции. Но сиюминутное обрушение аварийному зданию, тем не менее, не грозило, и Хаус решил подождать Лукаса здесь, предварительно развернув свой автомобиль таким образом, чтобы он оказался бампером к широкой квадратной колонне и был бы почти незаметным с того места, где частный детектив оставил Форд. Дневной свет проникал только через полуподвальные мутные, время от времени промываемые снегом и дождем окна и создавал иллюзию призрачного, оторванного от современной реальности мира. Сквозняк, создаваемый одним разбитым окном и открытым въездом на парковку, поднимал серую пыль в смешении с известью, побелкой и самым разнообразным мусором, поддерживая постоянный круговорот взвешенных частиц в воздухе помещения. Хаус просидел около получаса на переднем пассажирском сидении, откуда было лучше видно выход с лестницы, который Лукас, возвращаясь к Форду, обязательно должен будет миновать. Его спокойное одиночество неожиданно было нарушено приставленным к боковому стеклу дулом пистолета и категоричным приказом: — Вылезай из машины! Дело начинало приобретать настойчивую свинцовую окраску. По-хорошему, едва пистолет уткнулся в стекло и прозвучал приказ, нужно было сразу нападать, раз уж неизвестный противник оказался настолько недальновиден и подошел вплотную к двери машины, тогда как значительно проще и безопаснее было бы целиться от угла колонны через лобовое стекло. Следовало приоткрыть дверь Ауди и следующим, резким рывком ударить врага по руке с пистолетом с таким расчетом, чтобы оружие выпало из рук, а выстрел, если бы он последовал, прогремел куда-нибудь в сторону. Но для совершения всех этих действий требовалась почти молниеносная скорость мысли и быстрота реакции, которые Хаусу, принимающему антидепрессанты строго по расписанию, были совершенно не доступны. И он вылез из машины, рассматривая ничем не примечательного брюнета одного с ним роста с колючим, бегающим взглядом карих глаз. Удерживая Хауса на мушке, незнакомец сурово спросил: — Кого пасешь на чужом пастбище? — Оно не пригодно для выпаса, — насмешливо ответил Хаус, демонстративно обводя взглядом полуразрушенное помещение парковки. — Выкладывай всё, что знаешь! — потребовал незнакомец и, сжав свободную от пистолета руку в кулак, нанес Хаусу сильнейший удар под дых. Боль, словно взрывною волной, окатила все его тело и, потеряв равновесие, он медленно осел на грязный каменный пол автостоянки. — Рассказывать с самого моего рождения? — уточнил Хаус с таким беззаботным видом, словно перед ним был не враг, неизвестно откуда возникший, а вдвоем с Уилсоном они сидели на диване в своей квартире и вели ни к чему не обязывающую беседу. — За последние сутки, мерзавец! — раздраженно прикрикнул нападающий и двинул Грегу ногой в область живота. Удар пришелся в центр солнечного сплетения, и, хотя на ногах врага не было какой-нибудь особенной травмирующей обуви, Хаус потерял сознание от болевого шока, успев только пробормотать: — Вообще-то я сволочь… В эту минуту один за другим раздались пять пистолетных выстрелов подряд, и нападающий замертво рухнул рядом с Хаусом лицом в грязь, не успев что-либо понять и осмыслить. Лукас, от выхода с лестницы увидевший только то, что кто-то целится в Грега, его друга и кумира, не задумываясь, выхватил из-за пояса беретту и расстрелял неизвестного противника, изрешетив ему сердце. И только тогда, когда он подошел ближе к поверженному врагу и лежащему без сознания Хаусу, безотчетные, продиктованные инстинктом эмоции схлынули, и Лукас вспомнил о женщине, одним завораживающим жестом воздвигшей между бывшими приятелями несокрушимую крепостную стену. Он тотчас же пожалел о том, что не прошел мимо и не позволил судьбе Хауса свершиться без него. Такая бесславная гибель, в этой грязи и полумраке, возможно, даже Кадди заставила бы пересмотреть ее восторженные воспоминания о Хаусе и развенчала бы сияющий ореол, любовно созданный ею вокруг него. Но незавершенное дело, пока не поздно, можно еще привести к естественному окончанию. И Лукас снова поднял пистолет, прицеливаясь в сердце Грега. «Я — не убийца, — думал Лукас, глядя на распростертого у его ног соперника. — Одно дело подставить ему подножку и втайне мечтать, чтобы он убился насмерть. И совсем другое прикончить его выстрелом в упор, — он на пару мгновений зажмурился, и любой, даже самый невнимательный посторонний наблюдатель мог бы заметить, что у него дрожат руки и губы. — Она моя, она должна быть только моей. Но если я его убью, она наверняка облачится в траур до последнего своего смертного часа. Она, конечно, не будет знать, что это я его убил. Но это уничтожит все лучшее в ней безвозвратно, и она, скорее всего, пошлет меня ко всем рогоносцам преисподней». Эти мысли были лишь кромкой всех противоречивых рассуждений и чувств, промелькнувших в Лукасе за несколько быстротечных минут. И, уступая пониманию, что состязание с погибшим Хаусом будет равным соперничеству с непогрешимым божеством, Лукас с тяжелым вздохом убрал пистолет за пояс черных джинсов.