Двойная жизнь

Штаб командования, охраняемый по периметру шестью военными, внутри представлял собою образец спартанской скромности и армейского порядка. Самые простые деревянные столы и стулья, уже повидавшие долгую и нелегкую походную жизнь, в настоящее время несли боевое дежурство при генерале и двух майорах — военном враче и инженере, ответственном за бесперебойную работу многочисленной компьютерной и связной техники. — Доктор Грегори Хаус, — доложил полковник, вытягиваясь во весь рост перед генералом, — по вашему указанию доставлен, сэр. Уязвленное самолюбие вынудило Хауса едва заметно поморщиться, поскольку «доставить» можно праздничную индейку на День Благодарения, но не врача с мировым именем и предельно лояльным отношением к вооруженным силам своей Родины. Генерал, не отводя нахмуренного взгляда от девятнадцатидюймового плоского монитора, коротко приказал: — Прошу садиться. Позади генерала, по левую и правую сторону от него, стояли два свободных стула, и Браун незамедлительно устроился на одном из них. Хаус, привлеченный происходящим на экране монитора, некоторое время неотрывно наблюдал за трагической, угнетающей душу картиной. Глазам зрителя представала относительно небольшая, около двадцати пяти квадратных метров комната с двумя рядами школьных парт, темно-зеленой доской на дальней стене, ярко освещенная лампами дневного света. Жалюзи на окнах были плотно закрыты. Возле дальней стены, вблизи учебной доски, теснились двадцать человек детей лет шести-семи. Одни сидели на стульях, выставленных вдоль стены в ряд, другие, очень немногие, расположились прямо на ламинатном полу. Рядом с окнами, образуя своеобразный живой щит, стояли тринадцать взрослых человек, из них десять — по виду японцы, трое других — американцы. Были слышны робкие детские всхлипы троих или четверых насмерть напуганных детей, но, если не принимать во внимание этих, то и дело подавляемых звуков, в помещении класса царила гнетущая, тяжеловесная тишина. Оператор этого документального ужаса, безусловно, находился на своем посту, за камерой, но именно его стараниями любой зритель мгновенно втягивался в остросюжетные события трагедии и сам словно бы оказывался соучастником преступного деяния. Невозможно было смотреть в переполненные слезами и страхом глаза маленьких заложников и не почувствовать себя виновным в малодушном бездействии в то время, как детские расширенные взоры красноречиво умоляют о помощи и спасении. Подлинные же виновники чрезвычайной ситуации, четверо молодых людей не старше семнадцати лет, были заняты каждый своим делом, и осознание собственной важности, а также чувство весомого превосходства легко мог разглядеть на их лицах самый наивный и бесхитростный зритель. Один из юных террористов сидел спиной к камере за партой перед ноутбуком, экран портативного компьютера при этом не было видно. Двое других террористов ни секунды не оставались на одном месте, патрулировали занятую ими небольшую территорию, поминутно оглядывали своих заложников и время от времени требовали от детей «перестать ныть». Четвертый красовался перед камерой и ждал чего-то взволнованно и напряженно. Все четверо были донельзя перевозбужденными, их нервы явно начинали сдавать и без того непрочные позиции. Их наглую и уверенную надменность принялся разбавлять собою страх, пока еще не осознаваемый ими и принимаемый, быть может, за какие-нибудь жалкие и никчемные укоры совести. И оттого еще более устрашающими выглядели автоматы М-4 в их молодецких руках, переброшенные через сильные плечи запасные обоймы для автоматов и современные кольты, торчащие из-за пояса их одинаковых светло-серых спортивных костюмов с белой надписью «New York Red Bulls» на спине. Вдоволь насмотревшись на это травмирующее зрелище и убедившись, что Рейчел среди заложников нет, Хаус повесил трость на спинку предложенного ему стула и медленно сел. — Вы сказали, что вам нужен диагноз, — обращаясь напрямую к генералу, напомнил Хаус. — Но я не вижу ничего, что требовало бы диагностики. — Мой сын болен, — со стальной убежденностью в голосе ответил генерал. — Будь он здоров, он никогда не натворил бы ничего подобного. — Я не специализируюсь на психиатрии, — заметил Хаус. — Я говорю о другом, — возразил командующий военной операцией. — Посмотрите на Айка повнимательнее, у него явно повышена температура. И, стало быть, он не может нести ответственность за свои действия. — Прежде всего, — вытягивая ноги и разваливаясь на стуле, заявил Хаус, — я хочу знать смысл этого захвата заложников. И даже если цель этих бандитов столь же ничтожна, как вязанка гнилой соломы, я должен знать, для чего это затеяно и почему я не могу прямо сейчас пойти туда поискать своего годовалого ребенка. С этими словами Грег вытащил из внутреннего кармана пиджака фотографию Рейчел и передал ее генералу. Вслед за своим руководителем фото посмотрели все присутствующие военные, после чего снимок вернулся к Хаусу. В трейлере ненадолго повисло напряженное молчание. — По нашим сведениям, — сообщил, наконец, полковник Браун, — в школе нет настолько маленьких детей. Вашей дочери там попросту нечего делать, она еще слишком мала, чтоб постигать азы науки. — А по моим сведениям, она там. Ее нет среди тех, за кем вы наблюдаете, но, насколько я понимаю, в заложниках находятся не только тридцать пять человек одного класса, но и вся школа, так как никто не имеет возможности выйти оттуда. Браун вопросительно посмотрел на генерала и, после утвердительного начальственного кивка, сказал: — Я объясню вам ситуацию и отвечу на вопросы. Но не рекомендую слишком удлинять их список, мы очень сильно ограничены во времени. Как видите, террористы уже начинают нервничать, и у нас нет права надолго затягивать продолжение переговоров. Дуайт Трелони, сын генерала Трелони и трое его друзей, Энтони, Бертран и Майкл уже около полугода увлекаются курением марихуаны. Отеческие беседы с ними всех неравнодушных старших регулярно улетали псу под хвост, но до сегодняшнего дня мальчишки не представляли угрозы для общества. — Перемены всегда подкрадываются неожиданно, — не удержался от язвительного замечания Хаус. — Позавчера, — смерив наглого гражданского суровым взглядом, продолжил рассказ Браун, — Айку стало известно, что сегодня в школу прибудут деятели местного телевидения снимать документальный фильм о буднях обыкновенного принстонского учебного заведения. И он загорелся идеей использовать это эпохальное для его школы событие в собственных и далеко не самых корыстных целях. — И в чем же состоит альтруизм этого безобидного, благородного ребенка, способного направить эм-четыре в сторону безоружных детей и взрослых? — прикинулся удивленным Хаус. — Айк решил добиваться срочного принятия закона о легализации легких наркотиков, который имел бы силу на всей территории США и разрешал бы курение марихуаны и гашиша всем подросткам старше четырнадцати лет. По мнению Айка, только такой закон способен превратить нашу с вами страну в истинно свободное, миролюбивое, благосклонное к разнообразным творческим началам, независимое от каких-либо устаревших норм государство. В это же время директору школы стало окончательно известно, что визит японской делегации, запланированный еще месяц тому назад, также состоится в этот же день, то есть сегодня. Он позвонил телевизионщикам, попытался перенести съемки фильма, но журналисты, едва услышав о гостях-японцах, пришли в неистовый восторг и не пожелали пойти навстречу уговорам директора. Следует заметить, что японцы к настоящему моменту посетили десяток американских городов и несколько десятков школ с целью перенять опыт обучения и воспитания подрастающего поколения. Школа в Принстоне должна была стать для них одной из последних в списке посещений. И журналисты, и японцы, прибыв в школу, заинтересовались прежде всего классом дошкольной подготовки, так как подобный класс есть далеко не в каждой американской школе. Там только что начался урок, когда вошли гости, а вслед за ними ворвались Айк и его друзья. Очевидно, Айк полагал, что захват самых младших учеников школы ускорит процесс переговоров и принятие желаемого закона. При этом он с самого начала настаивал, что разговаривать будет только лично с президентом Обамой и только в его руке документ с законом о легализации легких наркотиков не будет выглядеть для Айка фальшивкой. Из остальных помещений школы на самом деле никто не имеет возможности выйти, так как с помощью ноутбука мальчишки подключились к камерам видеонаблюдения, которые есть снаружи здания, в коридорах и некоторых других помещениях, за исключением учебных классов. Малейшая попытка эвакуировать тех, кто находится за пределами класса дошкольной подготовки, приведет к расстрелу нескольких заложников. По крайней мере, таковы угрозы Айка. Три часа назад, в пять часов вечера, журналистами местного телевидения было записано обращение Айка к президенту Соединенных Штатов, в котором он достаточно подробно излагает свои замыслы и требования. С той минуты и вплоть до текущего момента он полагает, что все происходящее в классе дошкольной подготовки уходит в прямой эфир и за его деяниями может наблюдать вся страна. На самом же деле, с телевизионной камеры, находящейся в классе, информация идет на центральную станцию местного телевидения, но оттуда по специальному, засекреченному каналу передается исключительно на монитор генерала Трелони. — И сколько же вы собираетесь столь нагло обманывать его? — отрицательно повертев головой, спросил Хаус. — Там двадцать детей и пятнадцать взрослых, не считая всех тех, кто находится в других помещениях школы и пока, только пока, вне досягаемости автоматных очередей эм-четыре. Вы даром рискуете столькими жизнями, отказываясь доложить президенту! Чего вы ждете? На что рассчитываете? — Весь расчет, — вступил в беседу генерал, — строится на вашей исключительной одаренности. И на том, что Айк не утратил окончательно своего здравомыслия. Я еще раз прошу вас, Хаус, посмотрите на него повнимательнее и постарайтесь понять, чем он болен. — Должно быть, вам наболтали, что я выдающийся шаман черной, белой, красной и любой другой магии, — невесело усмехнувшись, ответил Грег. — Но диагноз, основанный исключительно на неадекватном поведении подростка да испарине у него на лбу — полнейшая фикция, не имеющая никакой научной силы. Да, мне удалось однажды приблизиться к верному диагнозу благодаря чрезмерному потоотделению у пациента, но я многое знал о нем и помимо этого! И лаборатория находилась в одном здании со мной, и пациент был рад-радешенек сдать себя на анализы! А вот так, практически заочно, ни о каком серьезном диагнозе не может быть и речи! — Вообще-то диагноз уже есть, — заявил генерал, бросив неодобрительный взгляд на майора-врача. — Я лишь хотел бы узнать альтернативное мнение. — Вот как, и каков же авторитетный вывод моего коллеги? — развернувшись всем корпусом в сторону военного доктора, полюбопытствовал Хаус. — Синдром отмены, иначе говоря — ломка, — с важным видом, неспешно чеканя каждое слово, сказал армейский врач. От первых же двух слов Хаус испытал головокружительный кураж, пробуждающий в нем всё его озорное мальчишество, тягу к опаснейшим экспериментам, страсть к спорам со всеми абсолютно обо всем. Тем более если кто-нибудь столь явно не прав. И он сказал своему военному коллеге, глядя на него азартно блестящими глазами: — Да вы не стесняйтесь, мне можно говорить и «абстинентный синдром», я пойму. Очевидно, меня потому сюда и позвали, что я не только крупный специалист в области диагностики, но и до недавнего времени сам был наркоманом. И абстинентный синдром я отброшу сразу же, если будут к тому хотя бы малейшие основания. — А они есть? — с надеждой в голосе спросил генерал. — Более того, я не вижу повода включать ломку даже в дифференциальный диагноз, не то что называть ее окончательной истиной. Маловероятно, что четверо наркоманов забыли выкурить по косячку перед тем, как пойти на подвиг. В отличие от остальных, они-то превосходно знают, что только наркотик лучше всего поддержит их в бодром, отважном, воодушевленном состоянии. Так что весь их неадекват, вероятнее всего, базируется на кайфе, полученном от своевременно принятой дозы. — Мне известно, что мой сын наркоман, — металлическим тоном выговорил генерал. — И если нет других вариантов… — Вы даже не представляете себе, сколько этих других вариантов, — перебил Хаус высокопоставленного военного, сделав особое ударение на слове «других». — Вы сейчас ищите смягчающих обстоятельств для сына, и я могу назвать их столько, что вы устанете слушать, но при данных условиях мы с вами так и не приблизимся к правде ни на шаг. Испарина на лбу — верный признак повышенной температуры, если только ему не жарко оттого, что он находится в небольшом, душном помещении, рассчитанном на двадцать детей, но не на тридцать пять перепуганных заложников. Если же отбросить последнее предположение, в нашем распоряжении останутся все до одной инфекции, которых насчитывается несколько десятков тысяч. И тут в полный рост поднимается непростая задача сузить круг хотя бы до десяти, чтобы у вашего парнишки хватило крови на лабораторную проверку диагноза. — Возможно, грипп, — предположил военный врач. — Возможно, — мгновенно согласился Хаус, — но без лаборатории мы никогда не узнаем ни разновидность этого гриппа, ни его штамм, ни грипп ли это вообще. Кроме того, период года, когда в наших краях бушует эпидемия гриппа, миновал около месяца назад. Так что выманивать ваших террористов из захваченного ими помещения вам все равно придется. — А какая из инфекций наиболее опасна? — поинтересовался генерал. — Любая может оказаться смертельной, если не лечить, — отвечал Хаус. — Но самое тревожное в том, что многие инфекции еще и передаются воздушно-капельным путем, и ваш Айк за прошедшие часы мог успеть заразить всех, кто находится рядом с ним. А тогда в том помещении придется объявить карантин, что вряд ли вернет начинающим террористам доброе расположение духа. — Куда ни кинь, всюду клин, — озадаченно помотал благообразной седой головой генерал. — Да это всего лишь версия, — возразил Хаус, — основанная на вашем желании видеть сына тяжело больным, но не преступником, понимающим творимое им. Разумеется, в рамках того, насколько вообще можно что-то понимать, пребывая под кайфом. Самое вероятное все-таки, что причина его поведения — травка, а вспотел он оттого, что там слишком много людей и попросту душно. — А как можно сузить число подозреваемых инфекций с десятков тысяч хотя бы до десяти? — продолжал упрямо интересоваться генерал. — Если вам известно что-нибудь достоверное о вашем сыне, его недавних контактах с кем-то, кто болен чем-нибудь подходящим, это могло бы помочь. Если бы оказалось, что он был где-нибудь в тропиках в течение минувшего полугодия, это было бы еще лучше и интереснее. — В прошлые выходные он и все трое его друзей летали отдохнуть на Кубу, — с потаенным волнением в голосе сообщил генерал. — Нужно посмотреть в новостях Интернета, — потребовал Хаус, — есть ли сообщения о вспышках каких-нибудь сезонных болезней в этой стране за последний месяц. Но даже если там свирепствовала желтая лихорадка, это еще не доказательство, что Айк и его приятели из всех кубинских сувениров довезли до дома именно этот. И подобный «диагноз», — Грег выделил последнее слово откровенно насмешливой ноткой, — это не более, чем девчоночье рождественское гадание на суженного. — Действуйте, Роуди, — приказал генерал майору технических войск, — покопайтесь в Интернете. Достоверность диагноза сейчас не имеет особого значения. Мне необходимо припугнуть Айка, чтобы он подумал, что умирает и, при отсутствии квалифицированной медицинской помощи он умрет намного раньше, чем воплотится в реальность его мечта о легализации легких наркотиков. — Он тотчас же пожелает обменять парочку заложников на двух врачей и походную аптечку, — заметил Хаус. — И то лишь в том случае, если примет всерьез ваши увещевания. Вы не хотите понять различий в восприятии. Он под кайфом, вы в норме. И то, что вам представляется крахом всех его устремлений, он может счесть великолепной мыслью о гибели за идею. Следующие несколько минут прошли в молчании, прерываемом только грубыми репликами, бросаемыми террористами заложникам и щелчками мышки обшаривающего Интернет Роуди. — Найдено сто двадцать три упоминания о вспышке лихорадки денгé на Кубе в минувшем месяце, — вскоре доложил майор. — Для окружающих не опасно, смертность обычно составляет не более двух процентов от общего числа заболевших, — поделился известными ему сведениями о болезни Хаус. — Не опасно для окружающих? — усомнился военный врач. — Но ведь на Кубе эпидемия, не так ли, Роуди? — То, что цветет пышным цветом на Кубе, не всегда приживается в северных широтах, — объяснил Хаус. — Разносчиком лихорадки денге является один-единственный вид москита, и вирус в нем остается устойчивым только при температуре воздуха не ниже двадцати двух градусов. В наших же краях нет ни подходящего вида москитов, ни условий для размножения и сохранения этого арбовируса антигенной группы В. Заболевшим придется переболеть, но всем остальным ничто не угрожает. Пока Хаус проводил эту просветительскую беседу, генерал одел большие овальные наушники с подведенным к ним микрофоном и начал говорить, неотрывно глядя на экран монитора, где на переднем плане по-прежнему находился его сын, уверенный, что малейшее изменение подвижной мимики его лица с неослабевающим интересом ловят все зрители США. — Дуайт Трелони, — сказал командующий, и его речь продублировали колонки, передающие звук из захваченного класса дошкольной подготовки. — Ты серьезно болен, и не можешь разумно оценивать свои поступки и их последствия. Предлагаю тебе и твоим друзьям сдаться. — Я же сказал, разговаривать буду только с президентом! — заорал Айк и адресовал своему отцу угрожающий взгляд, выражающий недвусмысленное намерение посчитаться с кем-нибудь из заложников в случае чрезмерной назойливости генерала. — Президент сейчас находится с визитом в Китае, — сочинил Трелони-старший. — И он очень занят, Дуайт. Тебе придется прождать беседы с ним так долго, что смерть может настигнуть тебя значительно раньше. — Тогда и все они тоже умрут, — кивая на заложников, ответил юноша. — И твоя миссия останется незавершенной, Дуайт, — продолжал уговаривать генерал, и Хаус поразился вкрадчивым, внушающим безоглядное доверие, убаюкивающим ноткам в этих, казалось бы, незатейливых словах. — Если ты убьешь их всех, если не согласишься перейти в мои руки живым, я буду вынужден отдать приказ убить тебя, и все вы погибнете даром, и в Америке никогда не будет закона, разрешающего легкий, освобождающий творческие энергии кайф. — Я не сдамся, и вести полемику буду только с президентом, — упрямо повторил молодой Трелони. — Проклятье, они уже здесь! — раздался в эту минуту возмущенный возглас другого террориста, Энтони, который до этого все время неотрывно смотрел на экран ноутбука. — Кто? — бросил через правое плечо короткий и взволнованный вопрос Айк. — Морские пехотинцы! Они решились на штурм! — в состоянии полной паники прокричал Энтони, вскакивая со стула и нацеливая автомат на окна, не пропускающие сквозь закрытые жалюзи ни малейшего представления о реальности, в которой окончательно стемнело, и только камеры ночного видения могли предоставить информацию о приближающейся к зданию группе захвата. — У моего отца никогда не было в подчинении морских пехотинцев, — решительно возразил Дуайт, но эту разумную фразу перекрыл оглушительный стрекот автоматной очереди, пробежавшей по всем находящимся возле окна заложникам. Помещение наполнилось стонами и криками раненных и умирающих. — Из-за глюков наркомана мне теперь под трибунал, — пробормотал оторопевший генерал, потрясенный подобным резким поворотом событий. Помимо всего прочего, назревала гроза международного скандала из-за расстрела мирной японской делегации, и это, без сомнения, заставит американское правительство особенно рьяно и злобно искать крайнего среди провинившихся. И громкое имя прославленного генерала способно усилить ярость госаппарата, который может пожелать продемонстрировать миру свою готовность не считаться ни с кем и ни с чем, когда дело касается борьбы с терроризмом — как внутренним, так и внешним. Энтони тем временем перевел автомат в режим одиночной стрельбы и открыл огонь по детям, находящимся ближе остальных к окнам. Трое малышей полегли замертво, когда один из террористов — Бертран — выхватил из-за пояса пистолет и, направляясь в сторону Энтони, разрядил в него всю семизарядную обойму. Последнюю пулю своего пистолета он всадил в друга, уже стоя над его телом, не подающим признаков жизни. — Тони спятил, и ты вместе с ним, Берт! — вынес вердикт Айк. Бертран, не слушая лидера команды, обернулся к телекамере, подошел поближе и сказал, бросая на пол бесполезный уже пистолет и снимая с плеча автомат: — Генерал Трелони, сэр, я хочу сдаться. Я раскаиваюсь во всем, что мною сделано до того, как я расстрелял Тони. Я сожалею, сэр. Я складываю оружие, — он бросил автомат на пол, — и вы можете забрать меня, когда вам будет удобно. С этими словами Бертран отошел от камеры, и его место тотчас же занял Майкл, тоже снявший с плеча автомат. — Генерал Трелони, сэр, я тоже складываю оружие и прошу прощения у вас и всех жителей моей страны за то, что мы натворили. — Выключи камеру! — крикнул Дуайт оператору, и зрители были лишены возможности увидеть, как с непроницаемо каменным лицом оператор сделал отрицательный жест головой. — Ты тоже сдурел, Майк! Вспомни, о чем мы мечтали, когда шли сюда! — Да, сэр, — продолжая обращаться исключительно к генералу и в то же время отвечая на слова друга, сказал Майкл, — мы желали изумительно яркого мира для всех, безграничных возможностей каждому, истинной свободы любому нашему сверстнику. Но лично я никогда не хотел этого такой ценой. Свобода, купленная ценой чужой крови, еще худшее рабство, чем то пресмыкательство перед законами, что существует сейчас. Я складываю оружие, сэр. И прошу вас арестовать всех нас. Дуайт не окажет сопротивления, сэр. При последнем, достаточно смелом обещании Майкл вытащил из-за пояса спортивных брюк пистолет и одним стремительным движением приставил его к виску Айка. — Если он дернется, я буду вынужден убить его, сэр, — пообещал Майкл генералу. — Все кончено, сынок, сложи оружие, — попросил Трелони-старший, и всем окружающим странным показался его голос: словно бы добротная цельнолистовая сталь, удивлявшая гулким, глубоким, насыщенным металлическим звуком внезапно превратилась в мелкую горстку ржавеющей стружки. — Вы с Бертом глупые и трусливые нарки, — презрительно заявил Дуайт и снял с плеча автомат, демонстративно удерживая руки на виду у Майкла и Бертрана. Полминуты спустя и М-4, и кольт Айка были брошены им на пол. — Вперед, — передал по рации распоряжение генерал Трелони. Сразу же после этого он посмотрел на Хауса и сказал: — Сейчас там соберут оружие и переведут троих мальчишек в медпункт, чтобы вы могли осмотреть их. — Это небезопасно, — перебросившись солидарным взглядом с армейским врачом, заметил Хаус. — Моя теория основывается лишь на том предположении, что ребята подхватили на Кубе денге. Но если это не денге, мы можем спровоцировать вспышку черт знает чего во всем Принстоне. — Предлагаете ввести карантин? — осведомился генерал. — Я предлагаю поступить так, — продолжил свою мысль выдающийся врач. — Никого не выводить из этого класса и туда никого не пускать до того, как я осмотрю террористов. Если повезет, у них у всех будет характерная сыпь по всему туловищу. — Но при гриппе тоже бывает сыпь, — напомнил медик-армеец. — Бывает, но грипп завершил жатву чуть более месяца назад, а лихорадка денге на Кубе только-только набрала сил, когда наши друзья отдыхали там. Полностью исключать пока нельзя ничего, но денге все же выглядит наиболее убедительной версией. — Идите, Хаус, — потребовал генерал. — Полковник Браун проводит вас. А я доведу до сведения каждого, кто участвует в операции по освобождению заложников, приказ отвести ко мне вашу девочку, если кто-нибудь ее найдет. И я сразу же сообщу вам. — О`кей, — кивнул Хаус, втайне надеясь обойтись в поисках Рейчел без посторонней помощи. Полчаса спустя, сбрасывая на пол одноразовые перчатки и маску, Хаус вышел из класса дошкольной подготовки и попрощался с полковником Брауном, который собирался сопровождать троих захваченных террористов в военный госпиталь: — Позвоните мне, если я все же ошибся. Я продолжу думать над этим случаем. Полковник сдержанно кивнул, и они с Хаусом разошлись в разные стороны. По мнению Хауса, составленного в результате медицинского осмотра, террористов и в самом деле донимала лихорадка денге. Все признаки, почти в точности по учебнику, самым наглым образом выстроились, словно на параде, перед голубыми глазами выдающегося мастера диагностики. Были отмечены температура 39 градусов, увеличенные периферические лимфоузлы, обильная кореподобная сыпь, а также ряд других мелких признаков, однозначно подтверждающих правильность сделанного предположения. Но окончательную ясность позже внесли анализы крови с выделением арбовируса, гордо марширующего по клеткам испытуемой жидкости.