Светлячок

Экстон злобным взглядом сверлит барную стойку перед собой. Он начинает понимать, что почему-то ненавидит эту бездушную пластиковую поверхность. И пусть лоснящаяся в свете разномастных ламп столешница никому ничего плохого не сделала, спецназовец ждет, когда у него из глаз вырвутся смертоносные лазеры и располосуют бедную стойку к чертям скажьим. Да, Экстон понимает, что это полный безоговорочный бред. Нет, он не собирается каким-то образом отрекаться от этих мыслей. Просто у мужчины сегодня в очередной раз был очень плохой день. И этот, пока что, переплюнул все предыдущие раз этак в десять. А, может, и больше. До Экстона начинает доходить: если он продолжит так сидеть и втыкать, то, недолго думая, благополучно свихнется. Хотелось забыться, но никак уж не свихнуться. И спецназовец, тяжело вздохнув, роняет голову на руки. Невиданное дело, но Мокси куда-то отошла. Обычно, когда не зайдешь, — дотошно полирует свою излюбленную стойку и глянцево улыбается, светя налево и направо выдающимися женскими формами. Сейчас по ту сторону столешницы пусто. И это есть неприятно. Сквозь зернистую темноту перед глазами Экстон слышит грохот музыки. Слышит шумные разговоры, не разбирая слов, слышит еще более шумные споры, не улавливая причины. Где-то рядом — кокетливое хихиканье девушек и похабный смех мужчин, тонкий звон стекла от соприкосновения двух бутылок пива и громогласный взрыв. Благо, Экстон недостаточно азартен, чтобы раз за разом таскать из игрового автомата гранаты. А по выходным в баре довольно шумно. Хотя… на Пандоре выходных не бывает. Либо же они тут все время. — Что-то случилось, сладкий? — на плечо мужчине ложится чья-то маленькая ладошка. — Налить чего-то? Экстон подымает голову. Да, это Мокси вновь принимается за оттирание и без того чистой стойки. Он даже выдавливает из себя улыбку: — Мне… — Пиццубольшуюсконсервированнымиананасами! В семье не без урода. А Экстон надеялся, что день уже ничем не испортишь. Но нет! Со скоростью взрывного патрона на барный стул запрыгивает Бьянка. Сделав оборот вокруг своей оси, она останавливает стул, и с чувством превосходства и стиля облокачивается о стойку, натянув чеширскую улыбку: — Пиццу мне, — выдает с самым аристократичным видом. Губы у Мокси в легком недовольстве предупреждающе сжимаются. Но она тут же натягивает дружелюбную полуулыбку: — Сколько?.. — Одно. Большой. Пицца, — Бьянка тянет слова, словно объясняет что-то маленькому ребенку. — И побыстрее! Мокси поворачивается к Экстону, видимо, желая узнать его заказ, но ей в плечо тут же тычется острый пальчик девушки: — И чего-то безалкогольного. Легкого и нежного, как шляпка шибанутой подружки Джека. — Тем же следом небольшой кулачок начинает долбежку по блестящему пластику: — Быстрей-быстрей-быстрей! Мокси раздражено закатывает глаза, тихо фыркает, но грациозно удаляется для выполнения заказа. А Бьянка победно улыбается. И уголки губ Экстона вдруг непроизвольно приподнимаются: весело почему-то наблюдать за тем, как не ты один страдаешь от лап этого чертового мира. Девушка, а по совместительству худший во Вселенной страх, начинает страдать фигней: вертится на стуле, сложив вместе ладошки и усевшись по-турецки. Голова смиренно опущена, глаза должный быть еще более смиренно закрыты, если строить из всего этого логическую цепочку. Хрен знает. Очки с тонировкой убивают логику. А спецназовец только в очередной раз поражается ее миниатюрности: Бьянка с легкостью умещает обе ноги на плоском стульчике, в то время как Экстон думает о тесноте. Мимолетно мужчина отмечает, что негатив из головы на пару секунд отправился по каким-то делам. Уже вернулся. Черт! — Так делали тайские йоги. Они пропагандировали гармонию души и тела, самоконтроль и кучу других непонятных слов, — заявляет вдруг Бьянка, и Экстон выгибает бровь. Зрелище, конечно, завораживающее, но бесконечно глупое. Стул останавливается, девушка приподымает голову. И тут же как-то странно замирает. Потом кричит куда-то в подсобку Мокси: — Эй, сестрица, замени-ка легкое и нежное на что-то слабоалкогольное. Ага? Как фигурина этой огне-рыжей Лилит. — И переводит взгляд на спецназовца, что устало смотрит куда-то вперед. — Ну, золотко, кто обидел? Расскажи мамочке. — Ага, щас… — выдыхает Экстон вполне услужливо, вновь утыкаясь носом в свои руки, сложенные на столешнице. — О-о-о, — тянет обреченно девушка и опять орет владелице бара, — Мокси, красавица ты наша глянцевая, тащи вместо слабоалкогольного что-то из ряда «задница Вильгельма» — мозговыносящее, слышишь? Бутыли две! — и вновь к Экстону: — Ладно, страдалец, рассказывай, что, как и каким образом. Мужчина вздыхает и в упор смотрит на свою собеседницу, что вдруг с рассеяно-легкомысленного приобретает очень серьезно-понимающее выражение лица: — Вот так вот просто я взял и начал рассказывать какому-то левому человеку о своих проблемах, — язвить у мужчины не выходит. Теперь он укладывает подбородок на руки и угрюмо рассматривает противоположную стену. Где-то сбоку ободряющий голос Бьянки: — Порой рассказать что-то очень важное куда лучше незнакомому человеку, чем ближайшему другу. — Ты мне вроде не незнакомый человек, — отмечает спецназовец, грузно ухмыляясь. — Но ты хочешь сказать, что хоть что-то обо мне знаешь? — Я знаю достаточно… — Цвет глаз и осознание моего феноменально юмора — это достаточно? — в ее голосе сквозит какая-то наигранная легкость. А за ней Экстон ловит то, чего никогда не находил в таких людях. Да и вообще ни в каких. Он сам не знает, что это. Но понимает: Бьянка чем-то сильно на него похожа. И это важно. — Тем более, я угощаю. — Именно в этот момент на стол ложится большая коробка пиццы и две филигранные бутылки. Мужчина невольно поворачивает голову, наблюдая, как миниатюрная девица ловко откупоривает одну и доверху наполняет стакан водруженный на стойку Мокси. Стакан двигают к мужчине и принимаются за коробку. — Брось, разве не это сейчас тебе нужно? — спрашивает девушка мягко. На удивление мягко. — Напиться в хлам, выбить спиртом из головы весь яд, заметить удрученность заплетающимися мыслями и высказать все, что ты думаешь об этой гребаной жизни. Да. Именно это и нужно. Бьянка откусывает от куска пиццы чуть ли не половину, спешно пережевывает и указывает оставшимся куском на стакан: — Выпивка, — потом на початую коробку, — закуска. Подойди к жизни оригинально. Тем более, все за мой счет. И Экстон делает осторожный глоток красноватой жидкости с резким ароматом, с еще более резким вкусом, что тут же жжет горло, но отзывается каким-то странным и приятным теплом в груди. Потом выдавливает: — Я заплачу. — Нет необходимости, милый, — флегматично отзывается Бьянка, вытаскивая из коробки второй кусок. — Наши дни обратно пропорциональны: насколько у тебя он был плох, настолько у меня хорош. Поэтому платить сегодня — моя прерогатива. И спецназовец соглашается, кивает едва, про себя отмечает, что с ним что-то явно не в порядке: или он действительно свихнулся, или Бьянка не так плоха, как ему казалось поначалу. Перед ним сейчас понимающий в жизни человек. Крепкий и волевой, который сможет сейчас с улыбкой и ободрением принять чужие проблемы. Хотя нет, не так. Перед ним человек, который не вставит ни единого словечка, не пошлет ни одного резкого или раздраженного взгляда. Ни сочувствия, ни неодобрения. Потому что не это нужно. Совсем не это. Нужно, чтобы рядом сидел человек с точно таким стаканом и ел молча свою пиццу, иногда подливая ему, Экстону. И мужчина уверен, что Бьянка справится. Он действительно о ней мало знает. Кем была раньше? Почему на Пандоре? Почему у Зеда? И почему встретила именно их группку? Сколько ей лет, в конце концов? Да и кто вообще такая эта таинственная диковинная Бьянка? Но спрашивать не хочется. Экстон знает: все узнается, все раскроется. Но не сейчас. Всему свое время. — Предлагаю по-честному, — тут же отзывается девушка, — ты мне свои проблемы, а как от души отляжет — я тебе свои. — У тебя они есть? Бьянка низко хохочет, вальяжно вытирая пальцы о коробку: — Еще какие, деточка, еще какие. Но собрались мы тут не чтобы за них пить. Согласен? Да, а Экстон любит ошибаться в людях. Очень любит. — С чем черт не шутит! Понеслась! — Я так понимаю, ты мне сейчас историю любви расскажешь, — заявляет Бьянка вполне уверенно, как-то очень уж по-взрослому. Экстон все не может привыкнуть, что сейчас это не безбашенное существо, имитирующее ребенка. Напротив — девушка перед ним неимоверно серьезна, и это почему-то успокаивает. — С чего ты взяла? — мужчина выгибает бровь и тут же прячет глаза, рассматривая красноватую жидкость в стакане. Через пару секунд Экстон все же решается взглянуть на девушку, замечая, что занимается она тем же, что и он. Вот только есть разительное отличие в этом процессе: спецназовец уже успел глотнуть четыре стакана, а его собеседница все смотрит на первый. До этого была своеобразная прелюдия основного разговора. Бьянка не бросалась в расспросы, а с миролюбивой миной поддерживала разговоры о несправедливости мира, законах подлости и Госпоже Удаче, что сейчас демонстрирует Экстону свой зад. Еще девушка взяла на время полномочия Мокси, то бишь бармена, и деловито подливала мужчине спиртного, правда, вовсе не переусердствовала, миллиметруя каждую новую порцию. Вследствие этого спецназовец сделал вывод, что цель Бьянки — вовсе не споить его. Это неимоверно радовало. Сейчас уголки губ девушки неопределенно дергаются вниз. Она отставляет свой стакан и принимается колупать куски ананаса из пиццы: — Был опыт. Не личный. А такой вот, как с тобой. Психологом в одном грязном местечке подрабатывала. Экстон почти также неопределенно усмехается, залпом осушает свой сосуд, куда минуты две назад его собеседница плеснула «на палец», шумно втягивает в себя воздух и кривится от жжения в горле. Напиток этот, чем бы он ни был, не является таким уж «мозговыносящим», как говорила Бьянка. Может, конечно, дело в дозировке. А потом мужчина со вздохом спрашивает: — А сама, что, никогда любовных историй не имела? Не любила никого? Девушка смотрит куда-то явно далеко за пределы бара, жует задумчиво свои ананасы и, выпятив губу, качает головой. — Что, ни разу? Даже в детстве? Ну, юности… — Экстон осекается, понимая, что не знает, сколько человеку перед ним лет. Но Бьянку это ничуть не смущает, она продолжает качать головой: — Ни разу. Я странная, знаю. — А вот мне пришлось, — вздыхает спецназовец и с удивлением обнаруживает у себя в стакане еще немного красноватого алкоголя. Что это, он так и не понял. Как оно оказалось у него в стакане, хотя девушка вроде не наливала, — тоже вопрос. Но это не столь важно. Экстон вытаскивает из-под куртки металлическую цепочку, на которой озорно блестит аккуратное дорогое колечко. — Видишь это? — Бьянка кивает. — Это причина всех моих бед. Девушка молчит. Мужчина тоже. Рассматривает то самое колечко, усмехается грустно переливам неоновых лучиков в небольшом камушке. — У меня была жена… — Бьянка все молчит, но выражение ее лица вдруг сменяется на удивленно-вопросительное, и Экстон спешит уточнить. — Она-то и сейчас есть. Жива, здорова… надеюсь. Просто мы в разводе. Мы… Она… Мужчина вздыхает и чувствует, наконец, что алкоголь действует. Плюс 50 к эмоциональности. На его плечо ложится маленькая ладошка, крепко сжимается и как-то очень по-родному треплет за форменную куртку. Улыбку трудно сдержать. Правда, немного усталую и довольно тоскливую. — Сара. Принцесса. Военная принцесса. Это было до ужаса прекрасное существо. Только и только в хорошем смысле. Стройная, утонченная, грациозная. Сильная и расчетливая, умная и находчивая. Солдат, командир, стратег и просто ослепительная женщина… — Стерва небось? Экстон тут же переводит взгляд со своего стакана на Бьянку. Та улыбается застенчиво, словно извиняется, говорит скромно: — Прости. Продолжай. И он продолжает, предварительно осушив свой стаканчик: — Не знаю, стерва, не стерва, но тогда я ее боготворил. В прямом и переносном смысле. Наверное, и сейчас бы тем же занимался, если бы… Я тогда трескался по уши и пытался произвести впечатление. А Сара моя была по званию заметно старше. На что, спрашивается, надеялся? Только на чудо. Но вот Госпожа Удача, она, знаешь, давно ко мне задом повернулась. Был такой знатный период в жизни, когда… — Экстон вдруг замолкает, тихо прикрыв ладонью глаза. Бьянка терпеливо ждет. Потом наливает еще «на два пальца», сама делает глоток прямо из горла и ждет. Недолго приходится. — Я числа не помню. Десятка четыре проваленных миссий. Из-за меня. Из-за меня одного. Потому что пытался доказать кому-то что-то. Я, наверное, вел себя, как идиот. Но, представь, помогло. Только сейчас я думаю, что она за меня замуж выходила, лишь бы я бедокурить перестал. Это я сегодня понимаю, а тогда… Счастья полные штаны, радости полные глаза. Хм… — еще глоток. Бьянка протягивает кусочек пиццы на закуску. Такая себе закуска, но сойдет. — Знаешь, у военных вообще отношения не в почете. Это что-то из темы «Никаких чувств, что могут помешать выполнению задания». На нас и не посмотрели. В Саре были уверены. Девчонка, которая… да… которая пожертвует никчемным муженьком-сержантиком. Шумным, импульсивным, взбалмошным. Идиотом, короче. — Собеседница его не возражает, не перебивает, но губки дует и быстро мотает головой, мол, не, нету такого, выдумываешь. А Экстон только улыбается. — Дубина дубиной. Не спорь. Потому что тогда на радостях бедокурить я взялся еще больше. Сейчас вот не знаю, как командование меня вообще терпело. А прожили мы вместе… — мужчина берется припоминать, — да, кстати, долго. Год почти. И в один прекрасный день я лоханулся основательно. Вот по самые… — он вдруг замолкает и трет неловко шею. К спецназовцу двигаются щедрые полстакана спиртного. Он благодарно кивает, пьет и продолжает рассказ. — В общем, потерь было много. Очень. А это трибунал. Сразу. Но первой меня успела поймать женушка. Да… я думал, мне трибунал на месте устроят. Но нет. Выволочка, заявление о разрыве и неожиданная доброта. Сара ткнула мне в руку колечко это самое и сказала, чтобы валил. Куда угодно. Только прочь из планеты и чтоб больше носа в армии не показывал. И на глаза ей не попадался. Теперь я на Пандоре. Еще пара капель в стакан. Спустя полбутылки. Эмоциональность — плюс 100, неадекватность — плюс 50. — Но я ведь любил ее, понимаешь? — страдальчески тянет Экстон и вновь укладывает голову на сложенные руки. Дышит шумно, странно ерзает на стуле. До этого у них была двухсторонняя беседа (его собеседница удивительно проницательно замечает, когда оппонент желает не только высказаться, но и поговорить), что-то о днях мужчины на Пандоре, о мелких заданиях, о количестве бандитов, о климате, неожиданно о брачном периоде скагов. После того, как Экстон тяжело вздыхает, осушив очередной стакан, девушка резко затихает. Она, в отличие от «собутыльника», невероятно трезва. Или мастерски притворяется. Бьянка тоже устраивает локоть на стойке, ставит на тыльную сторону ладони подбородок, а другой рукой вдруг закрадывается в жесткую русую шевелюру спецназовца, по-хозяйски шаря по волосам. Он, даже не подняв головы, бубнит откуда-то из рукавов: — Ты нарушаешь мое личное пространство. — Только пикни, что тебе это не нравиться, — угрожающе тянет девушка, продолжая свое странное и очень уж личное занятие. Экстон что-то мычит, но больше не возражает. А спустя пару минут заметно расслабляется. Потом приподымает голову и с легким разочарованием отмечает, что его личный психолог прекращает контактную терапию. Но повествование продолжается: — И вот прикинь, сегодня утром мы с ребятами возвращались из Тундры, а по пути встречаем подбитый такой спецназ Даля, что отбивается от местных бандитов. Ну, мы помогли, чем могли. И тут я вижу ее. Гребанного командира этого гребанного отряда. Самую офигенную женщину в мире. Ну, подошел поздороваться, узнать там как жизнь. И что ты думаешь? — Бьянка вопросительно вздергивает подбородком. — Тонны, миллиарды тонн презрения. Она сразу прицепилась к моей форме, и к тому, что я хожу с бандитской пушкой, и к друзьям, которые будто бандитов напоминают, и… И тут к ней подходит Лоуэлл— это такой амбициозный лейтенант в мое время был — обнимает ее за талию и говорит, мол, недостойна она с таким сбродом общаться, надо корабль быстрее чинить и улетать с этой грязной планетки. — Экстон вздыхает тяжело и двигает к девушке стакан. — Налей еще. Та отставляет бутылку подальше, строго заявляя: — Хватит с тебя, страдалец. «Слезы Рози» — это пандорское пойло, то есть не то, чем кажется на первый взгляд. — К черту! Лей! И Бьянка все же льет немного, но Экстон пить не спешит. — Ты что, только из-за этого такой несчастный? — осторожно спрашивает девушка. — Если да, то жди уйму язв от меня. Это, знаешь ли, как-то очень уж по-детски. Спецназовец хмурится, пытается сфокусировать взгляд на стакане с напитком, выходит, стоит признать с трудом: — Нет. То есть да. Ну, я поначалу так думал, что из-за этого. Но потом понял. Вот раньше она на меня с раздражением там смотрела, с усталостью, нервозно или разочарованно. А сегодня прямо-таки со злостью, с ненавистью нечеловеческой, с отвращением, словно я какой-то… — Экстон вздыхает и опять утыкается в свои руки. Ждет, потом не выдерживает и бросает выжидающий взгляд Бьянке. Та усмехается и вновь начинает ворошить чуть отросшую военную стрижку мужчины. Спецназовец выкапывается из рукавов и говорит уже, просто уложив подбородок на ладони. — Это, знаешь, разочарование в человеке, когда ты понимаешь, что он совсем не тот, кем ты его видел долгое время. Когда она тебя обнимала и целовала, а потом полила грязью перед глазами бывших сослуживцев и нынешних хороших друзей. Это… это уязвляет, знаешь. А еще хуже оттого, что я продолжаю ее любить. Бьянка вдруг тоже вздыхает, гладит мужчину по плечу и заявляет уже знакомо: — Стерва она просто. Но Экстон только качает головой: — Прости, но пока что не могу с тобой согласиться. — Да она стерва п-просто! Я ф-фсегда эт знал! Спустя бутылку. Эмоциональность — плюс 1000, неадекватность — плюс 100. Парочка благополучно покинула стойку и перебралась за один из дальних столиков. Экстон наотрез отказался садиться напротив Бьянки и с совершенно затуманенным взглядом уселся рядом, обняв девушку за плечи. Та не возражала, но с учетом абсолютной потери координации и того, что мужчина на ней буквально висел, ощущения должны были быть не такими, как при обычном дружеском объятии. Но Бьянка мужественно справлялась, и разу не показывая виду, что ей хоть в чем-то некомфортно. Сейчас девушка улыбается и, закатив глаза, тянет: — Ну да… — Я купил ей офигенное кольцо, — язык у Экстона уже заплетается, говорит он порой неразборчиво, но громко — на ухо девушке. Та молча терпит. — Смотри какое, — мужчина опять берется вытягивать цепочку из-под куртки, путается и слышит от Бьянки спешное: — Я видела уже. — Офигенное, правда? — дождавшись кивка, спецназовец тяжело вздыхает. — Я на него сто лет зарабатывал. Питался всякой военной бурдой, в шмотье равном ходил, а она мне: «Я не люблю бриллианты», — цитировал Экстон очень коряво, пародировал неумело, толи из-за алкоголя, толи из-за простого неимения таланта. — И за что я ее раньше любил? Бьянка выгибает бровь, дует губы и с прозрачной насмешкой спрашивает: — А сейчас уже не любишь? Экстон думает секунд пять, потом мотает головой. Тихо пыхтит початая бутылка, теперь уже и Экстон не заботит себя какой-либо дозировкой — делает смело глоток из горла, трет рукавом нос и решительно выдыхает: — К черту! К черту такую любовь. К черту идиотизм в моей голове, — дальше начинается сдавленная икота и девушка рядом вновь решается вставить слово: — Не любовь это была, дурачок. Спецназовец смешно насупливается, обдавая Бьянку наспиртованным дыханием. Та ничуть не кривится, а даже поворачивает к парню лицо и несмело улыбается. Экстон вздыхает: — Вот ты знаешь, что такое любовь? — Знаю… — Но ты никого не любила. Значит ты не знаешь ни-хре-на. — Мелкая трещотка кистями напоминает диковинный ритуальный танец, но мужчина просто пьян и от этого несказанно весел. На его лице — туманная легкость, в голосе — неконтролируемые волны. У Бьянки на лице едва заметное сожаление, и она очень быстро соглашается: — Ладно. Я нихрена не знаю. Экстон доволен: — То-то же. — А потом начинается самоанализ. — Вот скажи, чем я ей сейчас не угодил? — Считалочка по пальцам. — Башка у меня на плечах есть, я уже не веду себя как придурок на миссиях, я стал сильнее и круче, — второй палец считают два раза, — а еще у меня куча денег. Знаешь, сколько у меня денег? — спецназовец манит девушку пальцем, и та с наигранной охотой подставляет ухо. — Много! — вышло громче, чем таинственный шепот, особенно неприятным для барабанных перепонок Бьянки оказался громовой смех. — Ха! Продажа бандитских пушечек Маркусу оттягивает мой кармашек… ик!.. до са-а-мого пола. А еще я всегда выигрываю у Сальвадора в покер. Ага! Слу-у-шай, — теперь девушка получает «чисто пацанский» удар кулаком в плечо, смиренно молчит, продолжая демонстрировать тактичное внимание, — да я ж жених на расхват. Правда же? — Бьянка послушно кивает, Экстон тонет в своем самомнении. — Вот ты бы вышла за меня замуж? Девушка смеется тихо, немного нервно и тут же отвечает серьезно: — Нет. — Почему?! — Потому что я ни за кого бы не пошла замуж. Теперь смеется Экстон, шутливо грозит пальцем, находит что-то на этом самом пальце и берется сосредоточенно его разглядывать. С фокусировкой все плохо. — Ну а если чисто гипто… гипато… гиптате… — мужчина раздраженно вздыхает под улыбку собеседницы и начинает заново. — Ги-пта… Твою-то… — Чисто гипотетически вышла бы, — девушка ерошит Экстону волосы, хлопает по плечу. Тот победно вскидывает руку: — Вот! — и резко подымается, начиная орать на весь бар. — Слышала, Сара?! Ты потеряла охрененного му… — на неожиданность сильная Бьянка сразу усаживает мужчину обратно на сидение, начиная что-то шептать о тишине и нежелательном шуме. — Эй, Бьянка, — окликает девушку спецназовец на неожиданность твердо, не слушая тирад о поведении, — идем танцевать. — Нет! — Ну идем, ну пожа-а-алуйста! — Нет! Лучше выпей. Спустя еще одну бутылочку «Слез Рози». Счетчик эмоциональности и адекватности уже не актуален. Колени Бьянки идеальны, отмечает Экстон. На них отлично помещается его голова. И потолок в баре красивый, отмечает он еще. Стоит почаще на него смотреть. Спецназовец почти спит. Глаза у него слипаются странно — попеременно — и это смешно. Но Бьянка, что уже привычно шарит у него в волосах, еще больше усыпляя, не смеется. Она час назад заказала себе вазочку с какими-то разноцветными конфетками и сейчас таскала по штучке, глядя куда-то в противоположную стену. В этот раз ей в рот отправилась целая горсть сладких шариков. — Сними это, — Экстон едва ворочает языком, а координация вообще отключилась: его палец тычется то в щеку, то в бровь девушке, настырно уклоняясь от необходимого предмета. Бьянка осторожно берется за дужку очков, но снимать их не спешит: — Зачем? — Сними, по-жа-лув-псма, — разбивание на слоги не помогло. Спецназовец отплевывается от своих слов. — По-жа-луп… Ты поняла, короче… Девушка улыбается и все же стягивает свой незаменимый аксессуар. Пластиковая оправа тихонечко взвизгивает, соприкоснувшись с пластиковым столом. — Доволен? Экстон мотает головой, насколько это позволяют колени, на которых он лежит, и полная несогласованность действий. — Где она? Куда ты ее дела? — Кого? — а девушка действительно удивлена. — Бьянку, — тянет спецназовец на удивление отчетливо. — А кто, по-твоему, перед тобой? — Не-е-е, ты не Бьянка. Бьянка такая веселая и… на нервы постоянно мне действует. Теперь его собеседница смеется, отвечает спустя пару секунд: — У нее дела. Поэтому твоей терапией занимаюсь я. — Мне уже лучше, — честно говорит Экстон и опять смешно перемаргивается каждым глазом по отдельности. Молчание. Мужчина дремлет, потом резко просыпается, хмурится в глубокой задумчивости и выдает: — А сколько тебе лет? Бьянка смотрит на него строго своими разноцветными глазами. Это, может, и жутковато, но сейчас дико забавляет Экстона. — Женщинам не задают такие вопросы, — чуть негодующе отвечает девушка. Спецназовец только отмахивается и начинает упрашивать: — Ну скажи… Бьянка медлит секунду, пережевывая очередную конфету, и, наконец, говорит: — Больше, чем тебе. Экстон удивленно вскидывает брови, опять в задумчивости насупливается, приобретая при этом удивительно миловидный вид: — Ты же не знаешь сколько мне. А если мне 56? Прост я хорошо сохранился. Девушка неопределенно жмет плечами. Опять молчание. Опять дрем Экстона. Опять он пробуждается от каких-то своих мыслей. Опять вопрос: — А какие у тебя проблемы? Бьянка почему-то смеется, вызывая бурю непонимания на лице мужчины. — Я болею, — заявляет она легко. — Чем? — А ты догадайся, — в больших глазах девушки — озорство. Даже по пьяни Экстон видит его довольно отчетливо. Еще молчание. Теперь вызванное копошащимися в голове спецназовца вариантами. Ему даже кажется, что он слышит, как в голове что-то противно булькает и бултыхается. — Раздвоение личности? — выдает он первое из адекватного (так ему кажется) и испытующе смотрит на Бьянку. Та на удивление всем догадкам мягко кивает, легкомысленно, совершенно беззаботно: — Точно. — Что, правда? — слова тянутся все больше, глаза слипаются все крепче. — Ага. — Как так? — А вот так. — Это не ответ. — Ты сам такие вопросы задаешь. После этого Экстон к своему огромному непониманию приходит к неожиданно здравомыслящему решению: трезвого человека не переспоришь. И просит о том, что первое пришло в тяжелую-тяжелую голову: — Дай конфетку. И Бьянка покорно подносит к его губам голубенький шарик. Именно с этой конфетой Экстон и ступил в царство Морфея. Майя шумно втягивает в себя воздух и немного раздраженно трет правый глаз. Тот противно саднит, режет мелкими соринками усталого раздражения. Нет, она дочитает! Она узнает, кто убил Троя! Буковки на небольшом планшете маленькие, а яркое свечение в ночной полутьме накладывается тоненькими иголочками на сетчатку. Майя очень любит читать. Очень. Но как редко удается ей это сделать… Напряжение в книге все растет, кажется, каждый герой знает имя убийцы и вот-то его вымолвит, но все молчат, напряженно уставившись друг на друга. Это то чтиво, что называется банальным, без смысла и особой эмоциональной нагрузки. Но почему-то именно такое массовка читает с упоением, с нескрываемым наслаждением, с охотой, чуть ли не захлебываясь в крученом сюжете. Имя этому приему — интрига. И сквозь строки сирена думает: а на Пандоре вообще кто-то читает? Сейчас она, например, не в состоянии оторваться. Закон подлости: раздается стук в дверь. Еще строчечку, еще одну… еще… Повторный стук. Майя едва сдерживается, чтобы не запустить злополучной книгой в злополучную дверь. Девушка импульсивно встает, кинув планшет в ближайшее кресло. На пороге сирена замирает, рассматривая гостей-полуночников. В дверях стоит Бьянка, блистая белозубой улыбкой, на шее ее повис Экстон, которому девушка, словно раненному, подлезла под руку и, похоже, тащила того к дому на себе. Маленькая. Хрупкая. Бьянка. — Что произошло? — выдавливает из себя Майя, наблюдая за пришедшими, что с трудом втиснулись в проем. — Мы ловили призрачных скагов, да, сынок? — продолжая удерживать на себе приличную тушу спецназовца, отвечает миниатюрная девица. Экстон поворачивает к ней голову и выдает нечто совершенно не касающееся темы: — Нет, мамочка, я не хочу печенья. Бьянка откровенно ржет, треплет мужчину, как маленького, по волосам. Тот, похоже, спит на ходу и совершенно ни на что не реагирует. — А если серьезно? — проговаривает Майя с подозрением. — А если серьезно, — девушка протаскивает спецназовца вглубь небольшой гостиной, — у малыша был сегодня плохой день, а у меня «случайно» были деньги на выпивку. Малыш не знает меры. Да, малыш? — она опять обращается к Экстону. Тот теперь просто бессвязно что-то мычит и тут же зарабатывает еще одно ворошенье волос: — Умница! Куда можно устроиться? Майя кивает на небольшой диванчик, где она минуту назад читала чертову книжку, и наблюдает за тем, как Бьянка с небывалой легкостью взгромождает на пружины мужчину. Диванчик тому явно мелковат. — Помоги стащить с него куртку и сапоги, — просит гостья, начиная расшнуровывать армейский ботинок, а сама берется объясняться, — я сначала не хотела тащить его сюда. Ну, знаешь, это довольно… энергозатратно, — Майя в остаточном недоумении кивает, — но потом поняла, что деточке лучше проснуться дома, а не за столиком в шумящем баре. Когда с Экстона девушки начинают стягивать куртку, тот отмахивается сонно, отчего очень легко уворачиваться, а потом тянет: — Ма-а-м, я не хочу сегодня в школу. Майя не может удержаться и прикрывает ладошкой рот, чтобы не засмеяться. Контроль там, всякое такое. Но вот ее сопартийка по заданию опять ржет в полный голос и хлопает спецназовца по плечу: — Ладно, солнышко, оставайся сегодня дома. Тот угукает довольно и переворачивается на другой бок, позволяя стянуть с себя второй рукав. — Одеялко есть? — Майя быстро кивает и тащит из спальни довольно большое и теплое одеяльце. Бьянка кивает на Экстона, и сирена принимается укрывать того, тщательно и аккуратно, с какой-то фанатичной заботой. А про себя отмечает, что… это приятно — о других заботиться. — Мило у вас, — гостья деловито осматривается, делая незамысловатый узкий круг по комнате. — Мило, но пустовато. — В руках у нее оказывается небольшая подушка из кресла. — Но вот это я люблю. — Я тоже, — кивает Майя, ее почему-то сейчас дико тянет на разговоры. — У нас этот домик недавно. Лилит нашла. Тут раньше жили какие-то искатели приключений. Их придавило… мордоплюями. И наша управительница выделила этот дом нам. Мне, правда, не особо хотелось жить в доме мертвецов, но ребята сразу заныли о переезде. — Сирена мягко улыбается, глядя на спящего Экстона. — В штабе оно, знаешь… казарма. Только Алые налетчики — не военные. Никакой дисциплины. У Экстона вон все чистое, уложенное, а там на всех койках грязные носки и… — Бьянка на эти слова сочувственно улыбается и понимающе кивает. — Мы просто еще не обжились. Ребятам, вроде, и так нормально, а я… я хочу уюта. Подушки, теплые пледы, — мечтательно тянет Майя. — Это же уют? — ее гостья согласно кивает. — Зато есть ванная хотя бы на четверых человек… на троих. Кухня даже. Спальня пусть общая, но Экстон не неряха, а Сальвадор очень старается. Зеро… он есть Зеро. Скоро тут станет лучше, — как-то необыкновенно робко для себя говорит сирена, выдавая в себе слишком много простого человеческого. И Бьянка не может сдержать улыбку: — Рада за вас. — Потом молчит, неловко переминаясь с ноги на ногу, и вскоре говорит чуть виновато: — Я это, наверное, пойду. У меня тоже есть дом. И в нем есть кроватка с одеялком. И они меня ждут. Ты малышу утречком стаканчик водички дай да помаячь у него перед глазами. Ему разом легче станет. Майя уже готова кивнуть, как вдруг у нее из-за спины со стороны маленького диванчика раздается: — Мамочка, посиди еще чуть-чуть, — Экстон шепчет, сонно и почти неразборчиво, но слова почему-то так ударяют сирене в сердце, что весь контроль рушится одним махом. Майя сама не понимает, как улыбается, как прячет лицо в ладонях, и с таким неудержимым восторгом смотрит на Бьянку. А та как-то кривовато улыбается, натянуто и устало, словно эти слова ее сильно гложут, подбивают куда-то под ребра: — Может, тебя еще на ночь поцеловать? Экстон ворочается, сопит умилительно, а сирена с удивлением отмечает, что тот кивает сквозь сон, и опять смотрит на Бьянку. С такой большой томительной надеждой. — Обойдешься, — неохотно отзывается девушка в разноцветном костюмчике и уже плетется к двери, с наигранным недовольством бурча: — Тоже мне, ударился в детство по пьяни. Но Майя осторожно ее зовет, вкладывая в одно маленькое слово какое-то невероятное количество эмоций: — Э-э-эй… Бьянка разворачивается медленно, стягивает очки и отчаянно трет глаза, как сама сирена несколько минут назад, потом кивает на планшет: — Убери это. Вещица быстро оказывается у владелицы в руках. И в кресло с разгону влетает сухопарое тельце в пестрой одежке: — Раз уж так, то с тебя плед и чашка чая. Есть чай? — Майя кивает. — Славно. Будем учиться создавать еще больше уюта. И это… — сирена, что уже почти ушла на кухню (с такой компанией быстро забываешь о сне), резко оборачивается, — не читай заурядные книжки. — Девушка вопросительно вскидывает брови, и Бьянка заговорщицки шепчет: — Убийца — уборщик…