Шутник

      Проснулся я из-за начавшегося внезапно землетрясения. Точнее, мне так показалось спросонья. Земля гудела и тряслась, что я прекрасно ощущал. Но вот первопричиной подобных событий оказалось не землетрясение. Это кони, сгруппировавшиеся вокруг чего-то мне не видимого, беззвучно били землю копытами и изредка гоняли волны воздуха кожистыми крыльями. Наблюдая за животными, я понял, что все их движения направлены внутрь и вероятно агрессивны.       Вклиниваться в толпу я не решился, помня массивность их копыт, и отошёл на противоположный край поляны. Что примечательно, жеребята тоже учувствовали в утреннем сражении, понятно в меру своих сил. Они стояли за спинами более старших животных и воинственно били копытами по земле. Оценивая сейчас этих животных, я могу назвать их сплочённым табуном, а не сборищем особей одного вида.       Вдруг ситуация разом изменилась – все кони рваной волной отпрянули от центра своего скопления и, ещё нервно взбрыкивая и дёргая крыльями, разошлись по всей площади пастбища. Выждав ещё немного времени, я решился подойти к непонятой куче, которую до этого не мог рассмотреть за телами коней. Приободрившись от благожелательного отношения к своей персоне со стороны больших животных, я приблизился к месту сражения.       На испачканной чёрной слизью и салатовыми сгустками листве лежало тело большого паука с опасно выглядящими жвалами, которые сейчас были смяты в неприглядную кашицу из хитина и непонятной жижи. В нормальном состоянии эта тварь могла быть даже выше меня нынешнего, а учитывая размер жвал и реакцию вроде бы мирных коней, можно смело отнести данный вид местных существ к опасным для жизни.       Сбегав за приличной веткой, которая не рассыпалась бы у меня в руках, я приподнял большой кусок хитина на месте жвал и разворошил отвратительный на вид мешок ядовитой железы. Он так и не лопнул, так что я перекатил его на более-менее чистое место и пристально рассмотрел. Мешок был полон яда, который по непонятной причине паук не использовал на конях.       Брать в руки однозначно ядовитый предмет я не стал, перекатив его под корни одного из деревьев и присыпав листвой. Раз лошади так организованно уничтожили противника, то значит и до сегодняшнего дня проделывали это частенько, что подводи меня к выводу – подобных пауков в лесу ещё много. Когда я снова вернулся к пауку, то в его задней части, которая во время сражения оказалась отделена от головы, уже копался острым клювом один из коней.       Отдирая разбитый хитиновый панцирь, он вгрызался зубами в волокна тёмного цвета и кидал оторванные куски ждущим завтрака жеребятам. Значит кони плотоядные, а не травоядные. Хоть и хочется кушать, но жрать сырое паучье мясо – увольте, перебьюсь. Больше всего меня заинтересовало содержимое прядильного аппарата у этого паука. Бережно, чтобы ни раздражать питающихся животных, я убрал листву от нужного места и как мог отколупал треснувшие хитиновые пластины.       Как мне помнится, паутина это жидкий белок, который на воздухе твердеет и превращается в эластичный и соперничающий со сталью по прочности материал. У меня нет возможности превратить эту жидкость в тончайшую нить, но можно попробовать использовать ещё жидкий материал как специфичную глазурь. У большого паука такого материал должно быть достаточно много, так что можно провести ряд экспериментов.       Без ножа копаться в теле паука было очень неудобно, но что поделаешь. Забыв о возможности отравиться, я вскоре уже спокойно копался руками в склизкой плоти, отделяя интересные для меня трубки прядильного аппарата. Паутинные бородавки я пока тоже оставил, надеясь, что смогу через них выдавить пригодный для себя материал. Когда я наконец-то закончил, есть хотелось ужасно.       Оставив свой трофей под корнями дерева, я пошёл к хижине великана. Под громкое урчание желудка я дошёл до вожделенной грядки с плодами и затаился, оценивая обстановку. Тихо, из печной трубы не идёт дым, и великана не видно. Пробравшись по огромным листьям до подмеченного плода, я присмотрелся к строению плодоножки – она плотно прилегала к плоду и не отделялась. Пришлось подобранным камнем размочаливать её и постепенно разрывать отделившиеся волокна. Когда плод уже свободно покатился по земле, мои руки от напряжения дрожали.       Пришлось разминать их, но даже после этого странно щёлкнувшее правое запястье продолжало саднить. Боясь нарваться на хозяина грядки, я поспешил уйти под защиту леса. Путь с добычей до лесного пастбища оказался более долгим и выматывающим, но я его преодолел. У тела паука теперь никого не было, но и само оно больше не могло меня заинтересовать, поскольку превратилось в скудные объедки.       Вскрывать плод я решил сверху – из кожуры может получиться сосуд для воды. Зажав плод ногами, я камнем с острой гранью вырезал крышечку, вместе с плодоножкой. Золотистая с белыми прожилками мякоть на вкус оказалась достаточно приятной. В центре плода были семечки, которые я тоже попробовал и признал съедобными. Первый раз в новом мире нормально поел, хоть и испачкавшись по самые уши.       Заинтересовавшийся моей трапезой жеребёнок тоже попробовал кусочек плода, но не впечатлился. Пришлось несъёденный кусок выкидывать в лес, чтобы он не лежал и не гнил на поляне. Съесть всё я не смог, так что отделённую со стенок мякоть оставил лежать внутри получившегося сосуда. Хорошо, что сейчас не лето и продукты не портятся от жары так уж быстро.       Неожиданно над моей головой что-то громко заухало. Оказалось, что на ветке дерева сидит довольно большой чёрный филин. Покачиваясь на ветке, он впивался в неё большими когтями, сыпя мне на голову труху и мох. Впервые вижу в этом лесу птицу, да ещё и знакомую. Со мной учился в Ордене один из семьи Ибин, которая хранила священную чашу филина. Реликвия древняя, хоть и редко использующаяся.       Этот паренёк погиб во время одиночного задания, умудрившись при этом вылечить за три дня страшную рану на теле у собрата. Вероятно, род Ибин относился к семье целителей, но подтверждения этому я так больше и не нашёл. Филин, покосившись на меня янтарным глазом, грузно слетел с ветки и скрылся между деревьями. На птицу кони не обратили никакого внимания.       А ведь для крылатых лошадей догнать и съесть филина задача не сложная. Может быть, коней научили не трогать филинов? Тогда эти птицы для местных людей значат больше, чем мне может показаться. Закрыв крышечкой плод, я отнёс его к источнику неподалёку и спрятал под берегом в вымоине. Находясь в холодно воде, он дольше сохранится съедобным и не будет найден.       Там же у источника я умылся и напился. Стоило заняться паучьей паутиной, но за прошедшее время я сильно вымотался и предпочёл поспать. Проснулся ближе к вечеру, стуча зубами от принизывающего тело холода и стирая дождевую влагу с лица. Небо было затянуто тучами, а в воздухе летала мелкая дождевая взвесь. Почему-то, окончательно портя настроение, вспомнился паук, убитый лошадьми с утра.       Если сейчас я встречу кого-то подобного, то однозначно могу погибнуть. Стоит поспешить и вернуться на поляну с конями. Уже который раз я ловлю себя на мысли, что не могу смериться со своей слабостью и оцениваю свои силы по старому миру. Мне сложно признать свою беспомощность, что играет со мной плохую шутку. И выходит, что единственное безопасное место для меня – рядом с табуном коней.       Бежать по лесу я не мог, опасаясь серьёзных травм, которые не смогу сам излечить. Интересный факт – я начал запоминать лес. Быть может сейчас я бы и не смог точно определиться со своим местоположением, но найдя знакомое место, сумел бы дойти до хижины великана или до вырубки, не ориентируясь по солнцу. Вот знакомая поросшая мхом каменюка, вот кривая ёлочка, погибающая в тени деревьев-гигантов, и поросль колючего кустарника.       Громкий вой какого-то существа заставил меня замереть с поднятой для шага ногой. Не думал, что простой звук может так прочищать мозги и мотивировать. А ведь сколько раз бодался с не самыми слабыми порождениями Тьмы – поди ж ты. В новом мире всё не так: животные странные, звуки пугающие. И есть лишь я и моя прекрасная покровительница.       - Voce mea ad Dominum clamavi. - Глас мой к Богу, и я взываю.       Ноги легко отталкиваются от поваленного дерева, и я перелетаю препятствие, разрезая своим лёгким телом насыщенный влагой воздух. Вой звучит тише, так как его заглушает биение моего сердца и шелест листвы. Кажется, что я вот-вот упаду, не успев сознанием за движением тела, но пока всё обходится. Я бегу вдоль широкого оврага, высматривая удобное место для прохода на противоположную сторону. Из-за дерева вылетает тень, от которой я шарахаюсь, скатываясь по крутому склону вниз. Ободрав локоть об острый камушек, хватаюсь руками за выступающие корни и быстро карабкаюсь наверх.       Зверь замер на краю то ли готовясь прыгать, то ли раздумывая. Закинув ногу на не оползающую вниз землю, подтягиваю тело вверх. Остаюсь в низком приседе и рассматриваю волка. Не различаю я матёрого зверя и молодого, но этот видимо ещё совсем глупый и маленький. Смотрит на меня испуганно и рычит, отпугивая, а не провоцируя на атаку.       - Voce mea ad Deum et intendit me. - Глас мой к Богу, и Он услышит меня.       Высоко в небе вспыхнула широкой расходящейся по облакам сетью молния. Загремел, будто скатывающийся по ступенькам столичного собора стальной шлем, гром. Волк на мгновенье припал к земле, а потом быстро унёсся в лес. Больше не желая испытывать судьбу, я пошёл к лесному пастбищу. Кони на нём и не подумали сбиться в кучу, спокойно продолжая гулять, будто купаясь в холодных потоках дождя.       С их ростом им только и остаётся, что купаться в озере у замка, да радоваться ливням. Присев под корнями сосны, я пригладил мокрые волосы и закрыл глаза. Дождь не останавливался, скорее уж усиливался. Через шум разбивающихся капель и шуршание листьев над головой слуховой галлюцинацией пробился низкий, вибрирующий, переливчатый звук.       Прислушавшись, мне удалось ещё раз услышат этот звук – протяжный, пробирающий до костей не хуже холода, ввинчивающийся в мозг навязчивым стержнем. И именно вокруг этой новой стальной оси начали кучковаться мысли в голове. Вторая жизнь – это дар или проклятье. По сути, я ведь уже мёртв. Рождённый в боли и страданиях, погиб в час, предначертанный судьбой.       На поляну хлопая крыльями приземлилась большая птица – худой стервятник с изумрудно-чёрным опереньем и большим клювом. Раскинув крылья в стороны, птица издала громкий крик. Голова с жёлтыми глазами покачалась из стороны в сторону на длинной шее, гипнотизируя, концентрируя внимание лишь на себе. Очередной пронзительный крик заставил меня закрыть уши руками.       Соображать становилось всё сложнее и сложнее, будто противный низкий звук туманил разум, непрерывным эхом гуляя в голове. Стервятник. Сын бури. Предвестник смерти, страж грани мира живых и мёртвых. Птица, кормящая птенцов своей собственной плотью. Символ неизбежного фатума.       - Signa nostra non vidimus iam non est propheta et nos non cognoscet amplius. - Знамений наших мы не видим, нет уже пророка, и нет с нами, кто знал бы, доколе это будет.       Строчка псалма отверженных и проклятых вспомнилась лишь благодаря ярким ассоциациям. Не многие братья Ордена решались читать этот псалом в оригинале, пользуясь всевозможными переводами и толкованиями. В начале псалма чётко и ясно описывается безумие избранного человеческого народа древности, восставшего против Всевышнего и терпящего бедствия. Кончался псалом мольбами о прощении и помощи.       В Ордене ходили слухи о том, что, если прочитать этот псалом полностью, можно навлечь на себя древнее проклятье. Опровергая эти слухи, мой наставник стоил свою аргументацию на одном немаловажном, но малоизвестном факте – этот псалом фигурировал в одном сложном Высшем ритуале, ритуале Очищения. Он напирал на то, что все образы имеют иное значение: вместо отринувшего Всевышнего народа - человек, как осквернённые сосуд, отринутый Всевышним; бедствия народа – печали и страдания души; мольба о помощи – просьба очищения и дарования просветления.       Насколько мне помнится этот ритуал без последствий пережили только три человека – последний император Белой эры, великий полководец Черной эры и первый Патриарх Серой эры. Каждая строчка псалма довольно мощно прочищает мозги – не представляю, чтобы кто-то смог прочитать этот псалом от начала до конца. Когда я об этом задумываюсь, пропасть между рядовыми братьями Ордена и Патриархом кажется мне чудовищно огромной.       А раз есть куда стремиться – значит есть ещё смысл жить. Мой предок был Епископом! Чем я его хуже? Не важно где и когда – есть только путь, больше ничего. Силы мира? Есть лишь одна сила, которую я признаю – Судьба. Госпожа путей, плетущая из человеческих жизней полотно мира. И я буду служить этой госпоже всегда.       Птица неуверенно попятилась, грузно взлетела и скрылась в кронах деревьев. Дождь утих, вода продолжила капать, соскальзывая с листьев, но тучи постепенно уходили на восток, гонимые ветром. Через пол часа золотые лучи заходящего за тёмную полосу леса солнца окрасили мир в приятные, успокаивающие пастелевые тона. Любуясь пейзажем, я сидел на опушке леса и жевал травинку.       Признаю, я не сразу увидел повозку на дороге. Её тянул конь уже знакомой мне крылатой породы. Сидело в ней два взрослых и один ребёнок. Ну хоть какое-то сообщение замка и внешнего мира! Значит великан – конюший замка в свободное от забот время выращивающий большие не кормовые плоды на своей грядке. Когда повозка, двигаясь по дороге на очередном повороте максимально близко приблизилась к лесу, один из подростков заметил меня.       Вытаращившись на меня, он так удивился, что даже не привлёк внимание остальных людей в повозке. Дети в любом мире остаются детьми – помани их тайной, и они забудут о всех нравоучениях и опасностях. Я приложил палец к губам, провожая повозку глазами. Транспорт повернул к замку и начал быстро удаляться. Надо будет завтра закончить исследования леса вокруг хижины великана, чтобы наведаться туда, откуда приехала повозка.             ***       Восточнее хижины на естественной поляне, окружённой лесом была конюшня и загон. Дальше идти мне не хотелось – пришлось бы приблизиться к крепостной стене, о охране которой я ничего не знал. Оглядев замок с нового ракурса, я повернул обратно – перекусил у источника и пошёл в сторону сторожки. Эта часть леса была более светлой – деревья были привычной высоты, оврагов и поваленных деревьев было меньше. Здесь даже изредка чирикали маленькие пташки.       Двигался я по кромке леса, прикидывая – насколько реализуема идея переплыть озеро, чтобы попасть на его противоположный берег и подойти к замку со стороны, не защищённой стеной. Когда лес закончился, я вышел к узлу двух соединяющихся дорог. Одна – мощённая камнем, вторая – состоящая из железных направляющих, скреплённых деревянными брусьями.       Моё предположение о том, что это волок для лодок, не выдерживало критики. Зачем столь дорогая и качественна конструкция? Дошагав до, как я догадался, поста взимания пошлины, я нашёл лодочный причал, к которому вела тропа от дороги к озеру. Главная же дорога, уходила строго на восток, к небольшому поселению. Главной находкой дня стал обычный указатель с тремя стрелками.       Указатель в сторону поста гласил: «Станция Хогсмид». Табличка, указывающая в сторону домов поселения, утверждала, что это и есть тот самый Хогсмид, по имени которого названа станция. Последний указатель показывал направление к замку: «Хогвартс». Недолго думая, я пошёл в Хогсмид.       Улица была одна – Главная. По её обеим сторонам стояли аккуратные дома с высокими крышами в форме острого треугольника, под которыми умещались по три-четыре окна. Кирпичные дымоходы домов, причудливо перекрученные и наклонённые, намеренно наклонённые под удивительным углом витрины и стены – всё это создавало странное общее впечатление. Поселение выглядело нелепо, но будто гордилось этим.       Редкие прохожие только и делали, что переходили из одного дома в другой. Из дома с тремя мётлами над входом в дом с вывеской «Сладкое королевство», потом в здание почты, оттуда в какой-то магазин одежды. Я не вызвал ажиотажа – люди смотрели на меня недовольно поджав губы, но подойти и высказать свои претензии не спешили.       Пройдя деревню насквозь, я дошёл до конца мощённой дороги – там лежал большой обтёсанный камень, от которого уходили в разные стороны тропы, ведущие в горы. Вот и ещё один фрагмент окружающего мира поверхностно исследован. В горы я не пойду, пока не обзаведусь подходящей одеждой. Будь я уверен в своих силах, то не беспокоился о холоде – способ согреться себя при помощи внутренней энергии мне известен. Ладно, пора возвращаться в «мой лес».       Напоследок, я свернул с главной улицы на лево – в конце оказался ещё один старый дом с вывеской «Голова Борова». Красноречивая деревяшка с изображением этой самой отрубленной головы кабана, ещё истекающей кровью на белую скатерть, натолкнула меня на мысль, что передо мной обычный трактир. Я их много повидал и этот выглядел средне потрёпанным временем.       Когда наступит зима можно будет перебраться сюда, думаю, большой платы за проживание с меня не спросят. Думаю, здесь можно будет попытаться продать мешок с ядом того паука. А уж деньгами распорядиться я сумею. Решено – наведаюсь сюда завтра с товаром. Если удастся получить выручку, куплю себе одежду и еду, если не удастся, то пойду проверять путь к замку по восточной стороне озера.