Dead inside

Все начинается весьма тривиально. Ага. Мы знакомимся в каком-то третьесортном порно-чате. Я представляюсь юношей. Это был гей-чат. Спасибо за уточнение. Мы трахаемся. Виртуальный секс по всем правилам. Не думаю, что кого-то это интересует. Ты таким каждый час свободный промышляешь. Я мастурбирую каждый день. А с часами после тебя я завязал. Кто тебе виноват. Везде одна ложь. Мы лжем себе и всем вокруг. Я не лгу себе. Я мастурбирую несколько раз в день. О сексе я думаю всегда. Это не мешает тебе думать об остальном. Так вот. Фляй заявляет о том, что девушка, как раз в тот момент, когда я кончаю. Это был худший оргазм в моей жизни. Не мели чепухи. Не так уж и плохо тебе было. Не лезь в мои воспоминания. Они давно не только твои. Они теперь общие. Нет больше такого понятия, как «моё». Только «наше». Когда твое утро начинается с чашки минералки и глажки — это не самое лучшее утро. Вороны разводят базар под окнами и затихают. Видимо, нужное поделили. В скором времени мы сольемся. Наверное, многие воспоминания исчезнут. Не говори чепухи. Ну, так вот. После той встречи в чате проходит довольно много времени. И я случайно нахожу ее на другом сайте, связанном с литературой. Всех писак можно найти там. Кстати, чтобы отгладить шелковую блузку надо сначала оттянуть все швы. Этим вы во много раз облегчите себе задачу. Мама говорит: лучшая разминка — пробежка с утра. По-моему, лучшая разминка — это её отсутствие. Потому что разминка вряд ли спасет тебя от жизни. Ничто не спасет. Да и зачем? Потому что работа убивает тебя. Дом убивает тебя. Люди убивают тебя. Вывод: жизнь убивает. Это хуже, чем курение. Чем алкоголь или наркотики. Твой пессимизм убивает тебя. Свали! Хей, Фляй! Я же пошутил. Это просто шутка. Свали! Это всего лишь мыслеобраз о том, что нужно облегчить всем участь. Пусть делают это сами. А теперь свали! Фляй! Кевин, просто уйди! И я остаюсь одна. Пустота в голове. Даже мои мысли куда-то исчезли вместе с Кевином. Я в вакууме. Вокруг люди, но я в одиночестве. Я внутри кокона. Я защищена. Хочу верить в это. Без Кевина я словно теряю себя. Остаётся оболочка. В тишине я нахожу чистоту. В людях — смирение и собственную никчемность. Сущность вещей кажется почти нереальной. Работа мешает мыслить. Мой начальник говорит: распишите это. Зарегистрируйте то. Отнесите это руководству. Убейте себя. Убейте себя. Убейте себя. Хотите знать, как на самом деле все это началось? Я расскажу все по порядку. Но лучше не верьте ни единому слову. Потому что ложь просочилась в каждый открытый нерв. Проверьте факты. Он появляется в нашем кабинете примерно раз в две недели. Приходит. Улыбается. Его зовут Кевин Спинг. Он говорит: как поживаешь? Я продолжаю свою работу. Бесконечное количество бумаг. Он говорит: прекрасно выглядишь. Я натягиваю улыбку. И тянусь сообщить боссу. Он говорит: а мистер Ниджен на месте? Они закрываются в кабинете, включают телевизор погромче. Какой-то очередной политик бьет себя в грудь и кричит, что изменит все к лучшему. За стенкой включается чайник, стучит о чашку ложка. Голос политика сменяется рекламой. Диктор говорит: порошок «Тайд» — если вы до сих пор не можете отстирать старые пятна — мы идем к вам. Диктор говорит: далее в программе. Молния вжикнула, голос диктора сменяет музыка. Чайник закипает и выключается. Я печатаю документ. Звон ложки о пол. Плавно увеличивающийся звук. Певец поет, но слов не разобрать. Шелест бумаг, стук, явно тела. У меня слишком хороший слух. Диктор говорит: а следующая песня. Дальше не расслышать, громкий «хах» перекрывает его голос. Говорю по телефону. Записываю данные. Снова что-то печатаю. Мы дружно делаем вид, что не понимаем и не знаем, что происходит. Но когда Кевин выходит из кабинета, одетый с иголочки, на его щеках играет румянец. Обычно это происходило по пятницам, в два по полудню. Время не изменялось ни разу. Разве что дни. Сначала были пятницы. Потом вторники. Снова пятницы. Мои пальцы печатают примерно сто слов в минуту. Они охают и шлепаются около сорока минут. То есть я успеваю напечатать четыре тысячи слов или зарегистрировать около двадцати бумаг. Никому не было дела. Никто не интересовался, что происходит под их носом. Люди столь наивно беспечны и эгоистичны. Я наблюдала прямо из центра событий. Кабинет, в котором я сидела, был невелик и сплошь захламлён всяческими бумагами. Мой стол в окружении небоскребов. Бесконечные шкафы с тысячами папок. Папки на шкафах. Иногда казалось, что меня погребет под всем этим. А потом кто-то подожжет спичку, и все вместе со мной сгорит до тла. Странное чувство: не всеобъемлющий страх, а успокоение. Наконец, все оставят меня в покое. Однажды Кевин вылетает из кабинета как ошпаренный. Дверь громко хлопает, пара папок слетает с полки и падает на пол, раскрывая свои, полные разных бумажонок, недра. Шкаф шатается, в воздухе веет запахом плесени и грязи. В носу вдруг разом начинает чесаться, и я чихаю, перекрывая вопрос, который повисает в воздухе вместе с пылью. Переспрашиваю. Кевин говорит: виски найдется? Есть вещи, которые могут еще задеть меня или поставить в неловкое положение? Есть ли вещи, которые могут ввести в замешательство? Как можно успокоиться разом за один глоток? Как в один момент научиться пить виски, не жмурясь и не кривясь? Мистер Спинг запросто научит вас всему этому, не сомневайтесь. И когда он будет наливать виски и вам, за компанию, соглашайтесь. Если ваши пальцы будут болеть от многочасового печатания, он разомнет их своими горячими, а потом вольет в вашу глотку алкоголь. Он посадит вас к себе на колени и завернет в себя, чтобы и самому согреться. Потому что жар его тела не может согреть его самого. И это первый раз, когда мы с ним разговариваем, хотя беседа состоит в основном из молчания, плеска жидкости, отвинчивания крышки и нашего дыхания. Прислонившись спиной к столу, Кевин сидит на полу, запрокинув голову и опершись ногами о крутящийся стул. По вкусу виски напоминает жаркую пустыню и холодную Антарктиду. Пить его с чайных чашек с блюдцами абсолютно не кощунство. Еще волшебнее чувство того, чтобы совершать сей ритуал в середине рабочего дня. Губы Кевина блестят так же ярко, как и светло-зеленые глаза, которыми он взирает на меня. Кривизна его улыбки увеличивается по мере того, как он пьянеет. Внутри горячо, а во рту мокро. Мои туфли лежат рядом с коленями Кевина, а он поглаживает мою стопу. Он говорит: у тебя потрясающие щиколотки. Он говорит: мне хочется прикасаться к ним. Он говорит: налей мне еще. Прямо внутри него уже половина бутылки, а снаружи — дорогие джинсы, шелковая рубашка и идеальная кожа. Прямо внутри меня пустота. И он пытается заполнить нашу пустоту молчанием. И посреди небоскребов появляется оазис. Налей мне еще. Налей мне еще. Налей мне еще. В груди почти взрыв, комната качается на манер аттракциона, а щиколотки увязли в прикосновениях. Вот так можно утонуть в хаосе, увязнуть в зыбучем песке, потеряться в космосе. Он говорит: просто закрой глаза. Секунда замерла на кончиках пальцев, темнота склеила ресницы. Если вам когда-либо приходилось быть пьяными, вы знаете, как время и пространство может сжиматься и разжиматься, словно ты сверхчеловек. Но это просто алкоголь, мозг играет с тобой. Жар чужого тела, и нет желания сопротивляться. Потому что ты просто не чувствуешь опасности. Он говорит: молчи. Молчи. Молчи. Молчи. Умри. Смерть была бы сладким забытьем или горьким разочарованием. Вы знали, что лучше сухую льняную вещь сбрызнуть перед гладкой. Вы знали, что боль в сердце часто означает зажатый нерв. И поднимать давление лучше всего зеленым чаем. Когда приходишь в себя после выпитого, не делай резких движений. Запах виски витает в кабинете. Ощущение теплых рук, держащих и качающих тебя. Океан поглотил тебя, и ты вечный его узник. Кевин говорит: ты свободна. И я осознаю, что в комнате все та же тишина, разбавленная парами алкоголя. И я отвечаю ему, что лучше бы меня забрал к себе океан. Этот лоснящийся мальчишка и так раздражал меня, поэтому пусть убирается из моей головы. Мои мысли всегда будут только моими. А потом небоскребы, созданные в моей голове, просто рушатся, словно стопки бумаги. Ты слишком беспечна. Самонадеянна. Глупа. Смешна. Скрытна. Закрыта. Лабиринтообразна. Красива. Красива. Прекрасна. Чужие мысли заполняют меня, мою пустоту, моё молчание, мои надежды, моё видение мира. Я растворяюсь, как любая органика в кислоте.