Холодные страны нравились мне все меньше. Постоянная угроза простудиться, холод, необходимость в большем количестве еды, в следствие чего и в деньгах, которые здесь сложнее получить. Никому ведь не захочется стоять под ледяным ветром и слушать. А выступать в помещениях, с группами — об этом мне и думать было глупо. И потому я все больше считал верным свое возвращение. Нет, не на родину, просто туда, где тепло. Особенно мне хотелось туда вечерами, когда нужно было искать пристанище на ночь. До жителей было не достучаться, а в гостиницах отчего-то постоянно не было мест. Как-то один старичок объяснял мне, что это все беженцы из разных перевернутых стран. Вроде, спасаются от революций…
— Совсем нет мест? — правда, вслух спросить я не решился. Гостиница выглядела такой древней и хлипкой, что я сомневался даже в том, что обычные голоса ей полезны, что говорить о моем. Пришлось раздобыть письменные принадлежности. Не очень это прибыльно, в таких местах разгуливать с моим голосом.
Хозяйка окинула меня долгим недовольным взглядом, громко вздохнула, кутаясь в шаль, будто мерзла здесь, в доме.
— Есть одно. Но там придется жить вдвоем, — предупредила она. Я закивал. Да вдвоем это еще счастье, в иных местах сваливали прямо всех на пол и спи ночь как хочешь. Хотя, естественно, после некоторых инцидентов неприятно. Мне еще несколько раз приходилось встречать представителей «прогресса», но те, к счастью, были заняты друг другом. — Ну, раз согласен, цены должен был видеть, — объявила она. Да, не увидеть их было бы невозможно, все висело на каждой стене. Наверное, владелица боялась забыть или перепутать.
Номер был пропитан сотней запахов и лишь пара из них могла бы считаться приятной. Зато было тепло, на удивление. В некоторых гостиницах, казалось, что теплее на улице. Моего сожителя еще не было на месте, но побывать здесь он уже успел. Скинуть очевидно тяжелую сумку — тоже. Так что выбирать между двумя кроватями мне не приходилось, да особенно было и не нужно. Все равно в этой комнате нет никакой разницы между двумя противоположными стенами.
Недолго думая, я забрался под одеяло. Лучше скорее заснуть, чтобы скорее встать и уйти.
Но сон не шел ко мне, видимо потому, что в этот день мне не удалось далеко уйти: город обыскивали, переворачивали и чуть ли не рушили. Кто был нужен я так и не понял, но выйти мне не дали. Сейчас, ночью, можно было бы и выскользнуть, но я предпочел остаться.
Ближе к полуночи дверь распахнулась и мой сосед прошел к своей кровати. Рухнул на нее и рассмеялся, под жалобный скрип, грубо и громко.
— Рухнуло, дааа, королевство рухнуло! А вот вам и ответ, господа восставшие! Ловко-ловко… Эй, парень, спишь? — окликнул он меня. Судя по его первым восклицаниям, говорить с ним не стоило, но я все же сел в кровати. — Хорошо. Слыхал ты про королевство Трех Толстяков?
Я отрицательно мотнул головой.
— А-а, значит, правда рухнуло. Пару лет назад, а будто только вчера. Только обернулся и уже — разжалован! Революция, смена власти.
— Нечего было работать на кого попало, — процедил я. По окну прошла слабая дрожь. Нельзя. Денег, чтобы оплатить сломанное окно у меня точно не найдется. — Работать, искренне работать на угнетателей и даже при восстании оставаться с ними.
Мужчина расхохотался, еще громче и даже довольные, будто упиваясь собственным смехом.
— Так уж ты может и прав, — проговорил он, — но я-то жив-живехонек, а эти? Хаха, да они сегодня все под выстрелами нашего бывшего генерала — раз-раз и полегли! — с каждым словом я все сильнее сжимал кулаки. Здесь. Нельзя. Нет. — И оружейник. И гимнаст. И эта девчонка! Только наследник сбежал, ну да ненадолго, мы и его найдем, — без тени сомнений заявил мой сожитель. Да, я был прав с самого начала.
— Разве он у власти? Зачем он вам? — хмуро поинтересовался я. В тот миг мне хотелось любыми силами помешать ему и всем прочим мерзавцам, ищущим крови восставших.
— Чтоб неповадно было мальчишкам вроде тебя с властью тягаться, — сообщил он, почти с явной угрозой и вполне открытым вызовом. О, да, он видел, что я выведен, видел! И просто ждал, когда среагирую. Ну что ж, дождался!
Я вскочил с места. Кричать. Мне до боли хотелось кричать. Но остатки воли пока не давали. Стремительно шагнув к, даже не встревоженному сожителю, я схватил его за руку и отчеканил, прямо на ухо:
— Так вот, слушайте. Сколько бы вы зла ни причинили, сколько бы крови ни пролили, пока будут угнетатели, мы молчать и сидеть дрожа не останемся! Скольких убьете, за стольких и ответите! Вот так! — я выпустил его и не глядя, отвернулся и вышел из номера. Я не собирался оставаться. Мне все равно, что там теперь с ним, даже если он потерял слух или что-то еще такое.
— Прощайте, — почти швырнув ключ обратно хозяйке, выплюнул я. Все затряслось. Трясло и меня. Нет, нельзя мне было оставаться среди людей, никак нельзя.
Очень смутно я понимал, что оказался в лесу. Холод более-менее остужал голову, становилось легче. «Мальчик еще не пойман, они не справятся, почти наверняка. И почему только его назвали наследником? Он в самом деле наследник или же это шутка?» Я замер у одного из деревьев. Шутка или нет, а мне теперь что же делать? Так вспылить, что даже не дождаться, пока вернут деньги за номер… Нет, я теперь все равно не усну, но ведь как-то эту ночь еще нужно провести. И я… совсем не знаю — как.
***
Пенапью очнулся от того, что кто-то — а кому, как не Патрику это было быть? — тормошил его за плечи. Юноша раскрыл глаза и уставился на явно возбужденного друга. Глаза поэта торжественно блестели в темноте, губы едва заметно шевелились, будто он говорил что-то. Что-то важное.
— Что случилось?
Ответа, естественно, не могло быть. Пришлось зажечь свечу. Крупно, несколько даже неровно, на новом листе было написано:
«Что-то движется, сюда, к нам».
— Что-то плохое? — но Пенапью чувствовал, что ответ отрицателен, что Патрик ждет приближения того, что движется, ждет с огромным нетерпением.
«Если только для них, для всех них. Но не для нас. Оно и только оно нам отсюда дорога и ключ!»
— Мы спасемся! — понял заграничный принц и не сдержавшись, крепко-крепко обнял поэта. Тот обнял в ответ, кажется, еще крепче. Вся запертая внутри энергия выходила в эти объятия.
Они больше не спали. Кружили по комнате и в один голос — в тот миг не казалось, что он правда один — пели и кричали о том, что свобода обязательно придет к ним. Скоро. Скорее, чем встанет солнце.
***
Дерево. Еще одно. Еще. Еще. Куда ни повернись. Тропа ухнула куда-то несколько часов назад. Шорохи, ворчание, стрекотание. И холод. Какой-то совсем ненормальный холод для этих мест. Голова кружится, особенно потому, что хочется есть. Что-то случилось. Ужасное. Случилось… Он не помнит что. И лучше не помнить. Надо идти. Идти… Куда надо идти? И что там ждет? Он совсем не знает. Рано знать. Кто-то должен идти тут же. Нет. Не идти. Ведь они как-то иначе. Они, кажется, ехали. Они… Кто они? Где они? Почему сейчас он один? Наверное, все просто такой сон. Бывает, да, так часто бывает. Закрыл глаза и куда-то от кого-то с кем-то несешься, кричишь, слышишь странный свист. На самом же деле… Что же на самом деле? На самом деле есть только они, деревья. Листья, шорохи и холод. И никогда не было в целом мире ничего другого. Так значит идти нет смысла. Но ему все кажется, что нужно и необходимо, шагать и двигаться. Там, впереди, еще что-то журчит. И до него надо добраться. А там рухнуть, спрятаться в листья и все. И навсегда…
