Не сказка

      Правда, не скажу, что был полностью спокоен. Частично спокоен я тоже не был. Жак уверял, что его спутницы (теперь я знал их имена) справятся, что Марта умна и находчива, а Альбина так напориста, что спорить с ней побоится даже великан-людоед. В последнем я, пожалуй, и не сомневался, но одно дело великан-людоед, а другое фанатичная армия, которая согласилась преследовать беспомощного мальчика. То есть, конечно, Тутти, скорее всего, мне ровесник… Но производит такое впечатление, будто ещё очень мал. Само то, что и Жак считает, что его придётся защищать женщинам, предполагает, что не один я так думаю. Потому-то на каждом шагу я пытался убедиться, нет ли следов какого-то происшествия, и, откровенно, старался слишком сильно и проверял многие сломанные травинки почем зря.       Мы, конечно, не могли догнать его повозку, но я старался спешить, и был глубоко разочарован, когда пришлось ночевать вторую ночь — первую нам волей-неволей пришлось провести рядом с тем прудом. Но винить было некого — кроме себя самого, потому что пройти по лесу можно было бы и быстрее. К третьей ночи мы все же добрались до города.       У дома, где жил доктор Гаспар, стояла повозка наших друзей, правда, как мне показалось, в несколько изменившемся виде.       А стоило только войти, как из комнат к нам навстречу выбежала женщина, растрепанная и напуганная, и с плачем прижалась к груди Жака. Она не могла вначале произнести ни слова, кроме его имени, да и казалось, что слова вовсе не нужны, чтобы все понять: я переживал не зря, на них напали.       Но когда дар речи вернулся к Марте, она добавила очень важную деталь: попались они потому, что думали, будто погоня за Тутти, спрятали его, а оказалось, что искали Альбину.       Её сразу схватили, но она отчаянно вырвалась, и передумала лишь когда схватила с собой куклу. Но ни кукла, ни Тутти не желали разлучаться, и в конце концов, увезли всех троих.       О своём участии Марта почти не сказала, но по её виду было понятно, что она не отпустила их так просто… И что теперь ей не стоит покидать дома ещё много дней, тоже.       Не знаю, понимал ли это Жак. Судя по его хмурости, все-таки понимал, но не уверен, что он при этом был готов к решению.       Я же не сомневался. И хозяин дома, что спустился к нам с беспомощно-печальным видом, похоже, был со мной согласен. По крайней мере, на просьбу дать карту, он ответил: — Только будь осторожнее, смелый мальчик.       Потому я надеялся, он все объяснит этим милым людям. Они пострадали достаточно, даже если очень дорожат принцессой — не знаю, с какой уж такой стати.       Украдкой я выбрался из дому, так, чтобы они не заметили и бросился вперед.       Было уже темно, но оставшись на ночёвку, я бы ни за что не догнал похитителей.       Я бежал и мне казалось, что от шаги гремят так же, как голос, и что всем стоило бы бояться!       Я бежал, и, надо признать, не думал вовсе. О том, что как ни старайся, не успеешь. О том, что Тутти оказался схваченным по собственной глупости, и, может быть, будет вполне себе выставлен обратно задолго до моего явления.       Ни о чем.       Я бежал с твёрдым намерением снести все преграды, хотя где-то отдалённо понимал, что деревья в их число входить не должны.       Я бежал. А потом упал.       Это вышло как-то странно, резко и я ничего не ощутил, но и не встал. Земля была сухой, но казалась тёплой, и глаза против воли смыкались…

***

      А разомкнулись они от прыжка, где перетряхнуло всего меня. Со слабым стоном, я постарался сесть. В общем-то, это удалось, правда пыль просыпалась на голову. — Чего кричишь? Смерть голодная не пришла? Или под колеса попасть не удалось?       Что ж, это была женщина и женщина не слишком приветливая. Хотя, кто будет приветлив, если обнаружит на дороге лежащего без сознания?.. Нет, это уже глупость. Нет здесь ничего невозможного! — Моего друга забрали силой и я за ним иду. А голос сам по себе громкий. — Куда ж его? — В Абедонию. — Вон в эту, что ли? — она ткнула куда-то пальцем, я поднялся и проследил направление. Впрочем, я не знал, как выглядит Абедония, но что это было небольшое королевство, замкнутое за стеной — знал. — Наверное, в эту. Я должен идти. — Иди-иди, соловей горластый, а то уж лошадь боится.       Я уже совсем спрыгнул с повозки, но обернулся. — А что же, я был от неё так близко? — потому что вокруг было ещё темно. Может, чуть светлее, чем прежде. — Как же, как же, — отмахнулась женщина, — весь день едем и той ночи край!       Больше медлить было нельзя, я и не помнил, насколько внятно крикнул ей «спасибо», когда добежал до ворот.       Благо, они ещё были открыты. Правда, всюду было многовато стражей…       На улицах всё ещё царила суматоха, и как будто все люди занимались украшением.       Я ни о чем и никого не спрашивал, что, может, было слишком самонадеянно, но с другой стороны, безопасно: если про меня здесь слышали, то пусть лучше не знают.       Это решение почти точно стоило мне лишних минут поиска дворца, и когда я все же оказался у ворот, было совсем темно.       Не могу сказать, что был в том состоянии духа, в котором рассудительно продумывают планы. Поэтому найдя место подальше от ворот, я проделал в стене дыру. Конечно, крик не мог не привлечь людей, но я и о том не думал.       Но как только я оказался внутри, за стеной, как только схватился за дверь, явились стражи, и, несмотря на крик, схватили меня.       Я кричал, но ничего не происходило, будто голос потерял и забыл свою силу.       Беспамятство, бессилие, боль.       Холодный пол и решетка.       Казалось, прошло только одно мгновение.       Не могло это быть правдой, но было.       Без всяких сомнений, прежде чем даже узнать, здесь ли Тутти, я оказался в темнице.       Когда стало яснее в голове — к сожалению, не слишком скоро — я огляделся. Темница была не слишком большая, будто вообще не предполагала длительного пребывания… И никого в ней не было, кроме, конечно, охранника, но он не считался, потому что был по другую сторону.       Значит, Тутти не здесь? Может быть, его и правда прогнали… Со мной такого точно не случится, после того, что я сделал.       Теперь было ясно, что совет доктора стоило хоть немного, но воспринять всерьёз.       Впрочем, убиваться по собственной глупости не было смысла, и куда сильнее меня волновало, что случилось с голосом. Он действительно перестал быть волшебным?       Я попытался крикнуть, но вышел лишь хрип, и даже паутина на одной из стен не дрогнула.       Слабая надежда, что дело лишь в усталости, быстро ушла: я уставал ни раз, и болел ни раз, но сила не уходила никогда.       Значит, он в самом деле утратил свое волшебство.       В самый неверный момент.