***
Мои эмоции сгорели ещё вчера. Ещё ночью, когда, ничего не сказав о песне, королева велела запереть меня в крошечной комнатке… В которой не было даже и кровати. Конечно, в таком состоянии все равно трудно уснуть… Но под утро я обессилел, и готов был лечь даже на пол. Не успел. Неожиданно явилась стража и меня повели — это, конечно, могла быть только темница! Но вместо неё оказалась большая зала, где музыканты в строгих одеждах готовились к выступлению на свадьбе. Я ещё не верил, что прощен и допущен, когда уже учил слова и ноты какой-то простой и глупой песенки о том, как хороши молодожёны. Через час та же песня уже не казалась мне простой — усталость все более и более давила на голову, но никакие перерывы, кажется, предусмотрены не были. Даже во время, когда приносили еду, промедление не дозволялось… И совершенно не дозволялся разговор. Тутти заходил несколько раз, но всякий раз я не мог сказать ему ни слова. Радовался, что он хотя бы знал, где я. Ровно до вечера. Уже не держали ноги, и глаза смыкались сами собой, и когда снова явились стражи, было уже все равно, совершенно… Проснулся я в темнице. Никакого удивления, никакого страха. Безразличие. Верно, виной ему была лишь усталость… Я закрыл глаза. Тишина. Нет. Не тишина. Дыхание. Тихое, но неспокойное. Неужели?! Неужели и Тутти здесь?! Я вскочил. Но это был не он. Незнакомый юноша, кажется, чуть старше меня, усталый, слишком хорошо и чисто одетый для того, кто давно заключён. Он спал, но сон его не казался крепким. Мне хотелось разбудить его и спросить, кто он, но… Все же и без того он казался измученным, и пробуждение не могло бы принести ему радость. Тяжело вздохнув, я подошёл к решётке и попытался осмотреться, но не увидел почти ничего. Даже, как ни странно, тюремщиков. Где они? Мы кажемся настолько неспособными ничего сделать?.. Впрочем, в камере не было решительно ничего, чтобы попытаться сбежать, а друзья… Наши друзья или запреты по комнатам, или на свадьбе. Если только не хуже… Во всяком случае, здесь их нет. И что за всем этим последует? Едва ли королева считает, что я более опасен под стражей в комнате, чем без охраны в темнице. И почему-то я сомневаюсь, что оказался здесь ради её желания сэкономить на пирожных. Значит ли это?.. Значит ли это, что теперь такой далёкий даже для памяти доктор был прав? Значит ли, что я здесь именно потому, что перевернул Страну Лжецов? И самое главное, значит ли это, что страх заставит её?.. Не окончив мысли, я ударил ногой по решётке, практически отчаянно. Ведь даже знакомства с теми, о ком была странная песня, у меня не было! Как бы я ни хотел помочь, но погибать здесь!.. Со стороны скамейки послышался слабый, недовольный стон. Я обернулся — мой сосед с трудом поднимался, опираясь рукой на свое неудобное ложе. Он хмурился и щурил глаза, и кривил губы, но длилось все это недолго, через несколько мгновений он резко вскочил с места и бросился ко мне. Вернее, к решётке. Он схватился за неё так резко, и дёргал, и кричал так решительно, что на секунду мне даже стало страшно… И почти казалось, что он способен её снести. Конечно, он не смог. И в бессилии рухнул обратно на скамью. Тревожить его я не спешил, и, может, потому лишь дождался, наконец, почти безразличного вопроса: — Ну а ты кто? — Джельсомино. — Извини, я о тебе не слышал, — устало признался он, видимо, подразумевая, что не знает, с чего мы оказались в одной камере. — Ничего. Я всего лишь певец, — ведь кто бы что ни говорил, в Стране Лжецов это дело было общим. Я лишь был громким… Но далеко не главным. — Тогда почему тебя заперли вместе с принцем? Да. Эмоций действительно осталось немного, и я только окинул его долгим взглядом. Принц. Вот оно что. — Который ты из них?.. Королеву как раз смутила песня о том, что мне известно, что вы запреты. Вернее, эту песню лишь можно было так понять… — Патрик. Знаешь, очень интересно услышать… Я с сомнением хмыкнул. Не думаю, что тому, кто только что тряс решётку, правда интересно слушать пение едва знакомого человека. Да и петь не хотелось. — Нет, я не шучу. Может быть, хоть это отвлечет меня, пока сделать ничего нельзя. Ничего… Да. В том, что он совсем сдался, я сомневался, но, пожалуй, с тем, что стоит занять себя хоть чем-то был почти согласен. И хотя все ещё не хотелось петь, для принца все же это сделать было проще, чем для королевы. Может потому, что он был в почти том же положении, а может и потому, что его лицо напоминало мне о ком-то… Вздохнув и встав удобнее, я начал, но не успел ещё дойти до припева, как принц вскочил с места и схватил меня за плечи, почти с безумным выражением на лице. — Откуда?! Откуда ты взял эту песню?! Ты был в нашей комнате?! Ты рылся в мусоре?! Я едва мог открыть рот, а широко раскрытые глаза едва ли могли ему ответить… — Говори! — Она явилась сама! — Сама?! — Сама!.. Королева хотела только узнать, что я думаю, и я пытался… Но песня неожиданно оказалась у меня на языке! — Я написал её! — не успокаивался принц. — Я! И не поверю!.. — Живёшь в этом замке, и не поверишь! Да тут на каждом шагу!.. Магия! — Какая ещё магия? — чуть спокойнее спросил он. — Кроме этой песни, я и мой друг обменялись снами, а ещё до этого я потерял голос. — Что-то не похоже. — Если не знать, что до этого он был столь громок, что мог бы снести эту решётку! Теперь он растерянно моргнул и отпустил меня. И задумался. — А ты давно в нашем замке? — Три дня. — Три дня… Примерно тогда же… Слушай, такого в нашем замке никогда не случалось! Но как раз три дня назад голос вернулся ко мне. — Так мой голос ушёл к тебе? — в это было очень трудно поверить, потому я и сказал вслух. Легче не стало. — Вряд ли. Вряд ли… Я не был нем с рождения. И сейчас голос не отличается. — И все же… Твоя песня ушла ко мне. — Между прочим, я так и не понял, кто ты. Точнее, при чем тут ты. Откуда ты знал про нас с Пенапью? Почему королеве понадобилось тебя слушать? Я задумался, пытаясь ухватить начало той части истории, которая не будет ему безразлична. И, конечно, начал со встречи с повозкой Жака и Марты. Слушая о них, Патрик вначале даже выглядел обнадеженным… И очень разозлился, узнав про нападение. Когда же история дошла до свадьбы, до её причины он снова вышел из себя и нервно заходил по камере. — Вот оно! Вот оно что! И, конечно, все с этим согласны, а им двоим страдать за нас! Точнее, даже не за нас, так только кажется, раз уж мы в темнице! — Не думаю, что Альбина приносит великую жертву, — все равно, она принцесса. Значит, рано или поздно её выдадут замуж, а при её характере… — Ты её не знаешь, — строго оборвал меня Патрик. — А кроме того, я беспокоюсь не только о ней. Если они заставят или убедят Пенапью!.. — Ему не позавидуешь… — Его надо спасти! Я только развёл руками. Надо-то надо, но вначале следовало бы спасти нас самих, а делать этого, похоже, пока не собирается никто. Патрик зажмурился, крепко хмурясь, и я тоже попытался придумать хоть что-нибудь, когда услышал странный звук. Неприятный, скрипучий. А за ним почти беззвучные шаги. Я подошёл ближе к принцу. Он тоже насторожился. Мы затихли, а шаги становились быстрее. Несколько людей в тёмных одеждах и масках приближались к нам. Мы отступили к дальней стене, но что было делать дальше? Всё происходило в тишине, и скрип повернувшегося ключа в замке показался оглушительным. Казалось, ушло само дыхание. Блеснул металл. Они приближались, а мы стояли, зная, что предстоит пытаться отбиться голыми руками. Долгое-долгое мгновение. Затем они бросились вперёд. Крик сорвался с губ сам собой, потому что всегда был защитой… И стены задрожали. И закричали уже те, что пришли к нам, потому что их отбросило на решётку! Это было так громко, оглушительно, невозможно, решетка едва не упала. Нет, никогда мой голос все же не был… Всего один взгляд, бесконечно удивлённый. И я понял, что кричали мы вдвоём, вместе. Патрик тяжело дышал, но я ещё не успел заговорить, как он бросился к выходу. Оставалось бежать за ним — неизвестно, что было бы, очнись кто из нападавших. Не понимая ничего, мы выбрались из темницы. Дворец был почти пуст, может, потому, что все были заняты свадьбой. Однако пара стражников, что оказались на пути, едва не схватили нас: голос больше не имел силы, если кричал я один; Патрику в одиночку он тоже не давался. Только когда вместе… Мне все больше хотелось знать, в чем тут дело, но Патрик слишком спешил, и тянул меня за собой. Мы выбежали во двор. Оттуда, где проходил обед с королевой, доносился шум, но Патрик торопился совсем в другую сторону — к конюшне, но оказалось, что там охраны хватает. Отбросить их криком значило бы напугать и лошадей. Тогда мы бросились к воротам, и Патрик не хотел остановиться даже на секунду, чтобы перевести дух. И его отчаянная спешка захватила и меня. Только успеть!***
Пока искали кольца, от нервов, Альбина истерзала букет, а с ним вместе оторвался подол её юбки — безусловно от того, сколько раз на него было наступлено. А когда служанки справились с этим, оказалось, что сломался каблук на туфле Пенапью. Казалось, все это тянуло время, казалось, все это создавало у некоторых чувство, что свадьбе возражает сама судьба… Но настоящим последствием было, по итогу то, что жениха и невесту окружили так плотно, что и вздохнуть нельзя. Наконец, и тянуть не было более никакой возможности. Всё двинулось вперёд, неумолимо, хоть и не быстро. И вот уже с широко раскрытыми глазами Альбина и Пенапью стояли друг рядом с другом, понимая, что не знают, что делать дальше. Почему-то тогда, во дворце, казалось, что за его пределами сбежать легче. Теперь это ощущение пропало. В дверях стояли стражи, и, похоже, намеревались остановить любую попытку бегства. Что же дальше? Ответить «нет»? А потом, потом что?! Скоро уже поздно было думать о «потом». Нужно было решать, что сейчас, ровно сейчас, в этот самый миг!.. В этот самый миг все содрогнулось вокруг. Оглушительное «остановитесь!» прозвучало ниоткуда и отовсюду сразу, и потрясло всех. «Остановитесь! Остановитесь! Остановитесь!» — кричали все громче, все отчаяннее, и все злее. Никто не смел шевельнуться. Наконец, будто порыв ветра распахнул двери, и никто не пытался этому мешать. В дверях, как единый негодующий дух, оказались двое, высоких, тонких, но грозных в своём недовольстве. Они вошли, и каждый, мимо кого они проходили, спешил встать с места. Страх охватил свидетелей мрачной свадьбы, и только её участники… Только её участники, наконец, вздохнули от облегчения.***
Вшестером, мы стояли полукругом у королевы. Она ещё сидела, поникшая, и, кажется, не имеющая сил противостоять чему-либо. С того момента, как мы появились, никто другой тоже не пытался нас мешать, как будто с нами по пятам шло нечто огромное и сильное, подавляющее. Может быть, то была правда. Правда, которую даже мы сами ещё не были готовы услышать, потому что все мы молчали. Первым решился Патрик: — Зачем вы все это устроили? Вопрос звучал бледно и едва ли отражал все те чувства, что за ним стояли. Но, наверное, все мы теперь понимали, отчего так. Все силы уже ушли, ушли вместе с громкими, несвязными словами, что мы говорили недавно, когда наконец оказались все рядом. Да и королеву теперь эмоции не заставили бы говорить лучше, чем что-то простое и спокойное. Она обвела нас всех долгим взглядом. — Я хотела вернуть свою дочь, — коротко и бесцветно ответила она. — Такими способами?! — возмутилась Альбина. — Любыми… Если бы ты могла смириться с заточением Патрика, конечно, незачем было бы его трогать. — А что же ты его не отпустила, как сказала мне?! — Уж не думаешь ли ты, что он бы смирился и спокойно ушёл? Мы с твоим отцом… Думали над этим ещё тогда, в самом начале. Какое облегчение было оставить все, вернуться к обычной жизни, но ведь не это нас бы ожидало. Нет, не это, мы поняли. Мы слишком стары для изгнания. — В тот раз вы виновны не были, — холодно ответил Патрик. — Я бы не бросила мужа вот так… — Ну конечно, а подослать убийц к племяннику легче! И главное, почему сегодня утром, не вчера, не ночью?.. — Если бы вы слишком рьяно требовали увидеть их перед свадьбой, пришлось бы показать. — А почему вы пытались убить и Джельсомино тоже? — честно говоря, у меня уже начинала болеть голова от попыток понять отношения королевских особ, и неожиданное напоминание о том, что я как-то в этом замешан на мгновение поставило меня в тупик. — А потому, — неожиданно рассердилась королева, — что я прекрасно знаю, кто он такой. — Вы имеете в виду то, что случилось в Стране Лжецов? — ну, конечно, каждый правитель, у которого нечиста совесть, будет думать, что свергают без разбору. А главное, что это так легко!.. — О, нет, — совсем уже неожиданно она рассмеялась. — Мне все равно, что там случилось. Мне больше интересно, о чем шепчутся мои фрейлины, и что думают их дружки. А шепчутся они о том, как удивительно твоё сходство с нашим Патриком. Я растерянно моргнул и повернул голову, чтобы увидеть столь же удивлённый взгляд Патрика. Как странно было понять вдруг, что она права. Отчего же мы сами?.. Конечно, оттого что торопились. И сейчас ещё торопимся… Я чувствовал, что ещё не до конца понял смысл сходства, когда снова заговорила Альбина: — О, теперь все понятно! Вот оно что! Только это ничего не значит, и я удивлена, мама… — Ты удивлена потому, что ещё не все услышала. Ты никогда не видела его мать, зато я была с ней рядом все время. Она и без того была всегда бледная и слабосильная, а тут… Ходила как привидение, не ела ничего. Так я пыталась у неё узнать, что случилось, и услышала, что свершилась гадкая измена. И что от этой измены явился ребёнок. А помимо того, однажды, я случайно видела, как к ней явилась волшебница, та самая, что подарила нам эту жестокую розу, и обещала, что ребёнок этот ещё придет сюда, и тогда очень многое здесь разрушится. Теперь уже некуда было отворачиваться. И вот, правда рухнула прямо на голову. Сон Тутти все-таки не был отголоском сказки, а только прошлым! И вот о какой краже шла речь! И вот почему!.. Я едва мог дышать. Так что же, я?! Стало вдруг так противно и тяжело. Если Судьба об этом говорила, то это далеко не та правда, какую стоило так твердо знать! — Ваше Величество, а… А можно посмотреть на портрет короля? — порывисто и неожиданно спросил Тутти. Она удивлённо и устало подняла глаза на него. — Хорошо…***
На удивление, путь назад не казался ни обидным, ни утомительным. Только молчание царило всю дорогу. Я ни слова не мог сказать своему… брату. И он со мной не говорил тоже, а больше был занят принцем Пенапью, будто за время заключения они не успели друг другу надоесть. Впрочем, и мне не хотелось смотреть на кого-то, кроме Тутти. С ним рядом было спокойнее, потому что он был знаком и в этой ситуации никак не изменился. Дворец явился как-то неожиданно, и не казался больше угрожающим или способным заточить. Мимо готового пира, мимо стражи, мимо слуг и по высоким лестницам. Чердак, где хранились картины, определённо был не любимой частью дворца. Да и картин-то было немного… Но короля изображали многие. Он был довольно красив и величественен, однако ничего вроде родственного тепла у меня его вид не вызывал. А Тутти… Тутти, как будто, был даже разочарован. — Это точно он? — Точно, — решительно кивнул Патрик. Тутти вздохнул и тихо сказал мне: — Это не тот, кого я видел. — Если это был сон-воспоминание, может, я просто неправильно помнил. — Я думаю, волшебные сны не лгут вот так. — Так зачем вы хотели его видеть, милый Тутти? — Мне казалось… — он осекся и подошёл к другому портрету, брошенному крайне небрежно и как будто даже порванному. — Вот он! То есть… Кто он? — Тутти подошёл к королеве так скоро, что мне не удалось рассмотреть того, кто был изображён. — Этот? — королева, определённо, не понимала. Да, впрочем, едва ли понимал кто-то, кроме Тутти. — Он значился как придворный чародей. А на деле, был скорее шутом. Плакал, что королева его не любит, чудес не творил, иногда являлся где не надо, и кричал громче всех. Его быстро выставили. Тутти на секунду повернулся ко мне с выражением беспомощности, но почти тут же сменил его на решительность. — Жасмин… И вы, принц Патрик. Я хотел бы поговорить с вами. — А нам что прикажешь делать? Я больше не хочу сидеть в этой пыли, — Альбина, схватив за руку Куклу, решительно двинулась к двери. — Тогда, наверное, мы останемся здесь. Скоро спустимся, — правда, уверенности в его голосе не хватало. Я подошёл к Тутти, и опустил руку ему на плечо. Этим все и должно было закончиться, но вышло иначе. Мне удалось увидеть лицо на портрете, и я окончательно потерялся. Удивления на день было уже слишком много! Но нынешнее оказалось важнее всех предыдущих. Мне было очень, очень хорошо знакомо лицо «шута-чародея»! И я не мог ждать или думать, слышат ли ещё уходящие: — Это мой отец… — хотя, теперь, кажется, уже нет. Но его лицо, удивительно выражающее весёлость и печаль в одно и то же время, все ещё не казалось мне лицом совершенно чужого человека. Нет, конечно, он и не был чужим… Но раз он был здесь, раз его даже изгнали, может, он все знал? Может, он был наказан за то, что не мог молчать? Он никогда не мог молчать… — Волшебница кричала на него, — осторожно выдохнул Тутти. — Какая волшебница? И… Почему это важно? — Патрик подошёл незаметно. Или я просто забыл о нем. — Я не думаю, что вы согласитесь положиться на сон, — признался Тутти. — Но дело в нем. Сон о прошлом. Волшебница обещала этому человеку, что его сыновья будут мучиться, пока не помирятся. И вот… — Но мы и не ссорились. — Не ссорились. И… Выходит я вернул тебе то, что украл. Голос. Он медленно кивнул, хотя не думаю, что это было легко. — Я думаю, — снова заговорил Тутти, — я думаю, это он — ваш отец. — Он?! — и как Тутти ни был осторожен, Патрик не выдержал. — Только потому, что был во сне?! — Нет. Ещё потому, что он бывал здесь, и сокрушался о любви королевы, а потом растил Жасмина. — Это ещё не доказывает!.. — Я могу доказать, — тёмный чердак осветился голубым сиянием, и как-то вне мыслей, я схватил Тутти за руку, и почувствовал, что он собирался сделать то же. — Потому что я это видела, — женщина, окутанная светом, явилась ниоткуда. — Как ни Жаль, Патрик, но так оно и есть. Этот человек тебе отец. — Он хороший человек! — несдержанно выкрикнул я. — Если бы он был человеком, — отвечала волшебница, — я бы, наверное, согласилась, хотя он и был слаб. Но он был волшебником, и как волшебник хорошим не был. — Волшебником? Он никогда не делал ничего магического, — может, я не мог помнить совершенно все, но положиться на память деревенских было легко. Такие вещи их слишком занимали. — Не делал. И даже я поверила, что волшебник он слабый. Но, оказалось иначе. Думаю, волшебство ему было дано не по праву, он не сам нашёл его, не сам научился. Верно, он был лишь рождён кем-то, кто владел магией… — волшебница замолчала, укоризненно качая головой, будто ещё видела его перед собою. — Королева Эмма была моей крестницей. Я оберегала её, когда могла это сделать, но от него не уберегла. Она позабыла свой долг и впустила его к себе… И жила с этим. Говорила, все оттого, что принцессе не выйти за любимого. Что ж, тут есть своя правда… — И что случилось дальше? Король узнал обо всем? — наверное, нам всем хотелось узнать все и сразу, раз уж никакого спасения от правды у нас уже не было. А вот волшебница совсем не желала спешить. Она прошла к окну, и подняла среди портретов один. Кажется, там была изображена женщина… — Нет, он не узнал. И все же, изгнал вашего отца. Да, изгнал… Противиться этому Эмма не решилась, поначалу. А затем стала писать ему письма — он отвечал. Так она и узнала, что он нашёл себе жену и живёт, как будто ничего и не бывало, — она снова замолчала, с сожалением оолядывая портрет. — И вот когда решилась просить о помощи меня. Когда я все узнала, я была страшно зла, зла на неё, за то, что смеет просить помощи магии, чтобы вершить подобное, чтобы обманывать мужа, и, конечно, зла на него. — И вы решили наказать нас за них? — Для родителя страдание ребёнка худшее наказание. Но для вас это было не наказанием. Испытанием. Судьбой… Однако, никто из них этого почти и не увидел, — волшебница вновь покачала головой. — Когда ваш отец узнал, что Патрик осиротел, он собирался забрать его. Я хотела помешать ему, и вот тогда-то узнала его ужасную силу. Даже и теперь мне трудно появляться среди людей после той битвы. — Зачем было его останавливать? — перебил её Патрик. — Потому что иначе убийство так и сошло бы с рук твоим дяде и тёте. Потому что иначе ты не встретил бы свою судьбу. И ещё потому, что я не доверяла ему… — И вы… Убили его? — дрожащий голосом спросил я. Мысль эта явилась лишь со словами, а прежде таилась. — Нет, не убила. Я бы никогда не смогла убить его, даже если бы пыталась. Но он, в самом деле, знал о магии мало. И магия недолго помогала ему, так что он… Исчез. Не умер, но исчез. И где он теперь я не знаю, но, как видно, вернуться не смог. — И его нельзя найти? — Может быть, ты сможешь, — рассеянно отвечала волшебница. — Если примиришься со своими друзьями. Мне показалось, что плечи её опускаются и лицо становится все более растерянным, и потому не был уверен, имеют ли её слова смысл. — Теперь мне пора идти, — сказала она. — А вам решать… — Подождите. Подождите!.. — я бросился к ней, а она сделала прозрачной, но ещё не пропала. — Это вы послали Судьбу ко мне? Всё, что она говорила, начало сбываться… — Я… Все что она говорила, уже сбылось, — точно эхо разнеслось по чердаку. И больше волшебницы рядом как не бывало. Я обернулся на Тутти и Патрика. Оба они были растеряны, но Тутти, все же, стоял на месте твёрже. Теперь, когда волшебница ушла, стало неловко. Я, правда, был и рад, что отец все же был мне родным, хотя и не мог быть довольным его поступками. Вернее, одним поступком… А вот Патрику, должно быть, стало совсем тяжело. И хотя теперь мы как будто были братьями, утешить его мне казалось труднее, чем тогда, в камере. Но и он не желал моей попытки, как будто. Во всяком случае, вдруг выпрямившись, он скорым шагом вышел за дверь, и побежал по лестнице. Тутти же некоторое время молчал, а затем, очень медленно, подошёл ко мне. — Нам тоже пора, Жасмин. — Да… — только кивнул я.***
Не знаю, что происходило до того, как мы спустились. Но, судя по всему, королева была оставлена теряться в догадках о своей судьбе, и том, что происходило на чердаке без неё. Патрик не захотел, чтобы она присутствовала при озвучке его решения, и повёл нас во двор. Расположившись неровным кругом, мы понимали, что предстоит прощание. Прощание, которое не могло быть грустным, потому что мы почти не знали друг друга, и все же, ощущавшееся тяжёлым. — Альбина, — начинал снова Патрик. — После всего, что узнал, я не считаю себя в праве оставаться здесь. Я уйду вместе с Пенапью, в его королевство. — А мама?.. — впервые голос принцессы на был таким уверенным, таким язвительным. — Я хочу, чтобы ты сама это решила. — Я?! Я… — она скрестила руки на груди. — Я не смогу наказать её… Несмотря ни на что, не смогу! Но я уже думала… Что останусь здесь, во дворце. Жизнь простого человека слишком тяжела для меня. Так что я… Буду следить за тем, чтобы подобное не повторилось никогда. — Пусть будет так, — согласился Патрик. Может быть, как тот, кого едва не погубили действия королевы, я должен был вмешаться и имел на то право, но я молчал. Сейчас сил на мысли о возмездии не было совершенно, и все, чего хотелось — покинуть этот замок и этот город. Поэтому, все, что я произнёс, было: — А мы отправимся к доктору Гаспару, как хотели, когда встретили ваших друзей. — Передайте им привет, и что мы будем рады их видеть. Я кивнул. А Тутти, с медленным и тяжёлым вздохом спросил осторожно: — А ты, Кукла? Ты пойдёшь с нами? Кукла не смотрела на него. Было даже странно, что все это время она находилась где-то рядом, почти незаметная. — Нет, Тутти, я не пойду с вами. Я тоже останусь здесь. — Здесь?! — Да. Я бы пошла за тобой куда угодно, если бы знала, что нужна тебе. Но за эти дни, даже когда у тебя было время, ты не стремился ко мне. Ты так и не дал мне имени... — она говорила без укора, но я видел, что он все больше смущается. — Поэтому, мне будет лучше остаться здесь. Тутти было открыл рот, но передумал, и виновато улыбнулся. — Хорошо, Кукла. Я надеюсь, тебе будет здесь хорошо. Она не ответила. Да и остальным, кажется, говорить было больше не о чем. Как-то одновременно все мы подняли глаза друг на друга, понимая, что слов для прощания нет. И расстались без слов.