Тайна Чёрного Дрозда

      Старик в недоумении расхаживал по комнате, стараясь уложить в голове все, что он увидел всего-то за несколько дней: фееричный 65-й, интроспективный 66-й, фантасмагоричный 67-й. Его душа находилась в смятении. Как будто к жизни добавляли новые годы, и неизвестно, сколько времени будет длиться путешествие. Может, к своему семидесятипятилетию, до которого оставалось больше полугода, Пол и вовсе почувствует себя столетним. «Погодите-ка, — продолжал он свои мысли, — Америка же умерла! Но когда? Она несколько раз была на волоске от смерти, чувствует смерть. Может, история скоро кончится?» Он вдруг одумался: Америке потребовалась всего пара недель, чтобы загнать его в ловушку и очаровать. Его существование металось между путешествиями в другое измерение. Он перестал нормально спать, есть, принимать таблетки, пить, в конце концов, все на свете проклинать — совсем недавно приобретенная привычка. Он предположил, что просто заражается молодостью и свежестью тех людей, за которыми наблюдает.       Пол бросил взгляд на балахон, висящий на зеркале. Он не хотел смотреть на себя сейчас, когда он может посмотреть на себя молодого, обворожительно красивого и обаятельного, и прекрасного, и талантливого, и восхитительного… Старик сжался от негодования. Он больше никогда не станет таким. Он тихо ненавидел себя по мере того, как старел, и старался не вспоминать о том, каким был. Люди им восхищаются, но Пол знал — это дань его битловскому прошлому. Его голос не вытягивает и самые простые песни. Моцарт двадцатого века даже не может сочинить новые…       Интересно, а в той вселенной он будет таким же дряблым стариком с потерянным голосом? Может, Америка будет прикладывать усилия, чтобы сохранять его молодость, поскольку, как глава какого-то там Особого Общества, владеет эликсиром молодости? Наверняка обладает. Но она все же умерла, а как давно это случилось?..       Сэр Пол увидел книжку, которую дала Америка в первые дни знакомства. Она блестела лаком в сером свете осеннего дня. С ее помощью он мог узнать все, что хотел: о ее детстве, рассказы о котором она избегала, о юности, настолько же неведомой, как детство, и, в конце концов, о ее смерти. Пол подошел к столу, взял книгу в левую руку и остановился. Он смутно вспоминал их первую встречу, хотя она состоялась не так и давно. Америка говорила что-то о том, что они были женаты в течение тридцати лет. Старик начал строить логическую цепочку: если Пол и Америка поженились в 1965-м году, значит, что-то произошло в 95-м или 96-м. Развелись? Да вряд ли их вообще могло что-то разлучить, если они шлялись по свингерским вечеринкам. Кто-то умер? И в каком возрасте — в пятьдесят три! С кем же это случилось — с ним или с Америкой? Он открыл книгу примерно на середине и начал листать глянцевые страницы. Он остановился на одной из них, где на полях блестела шестиконечная звезда в половину ладони размером, а под ней расположился портрет блондинки с чертами лица Америки.       «Америка, как практически чистокровная еврейка, в течение нескольких лет изучала родословную МакКартни, пытаясь найти еврейские корни. С помощью еврейского архива в Хайфе ей удалось составить широкое древо, найдя множество еврейских родственников с материнской стороны. Мэри Моэн, мать Пола, воспитывалась в строгой католической семье и имела ирландские корни. По схеме, собранной Америкой, очевидно, что за пару-тройку веков фамилия Моэн преобразовалась из еврейской фамилии Коэн, происходящей от Коган. Пока ветвь, к которой принадлежала Мэри, пускала корни в Ирландии и придерживалась римско-католической веры, другие ветви продолжали обосновываться в иудаизме и нарастать фамилиями Ша­пиро, Ма­зен, Мар­кман и прочими. Пол и Майкл были крещены по католическим требованиям и, по словам последнего, у них «было совершенно иудейское обрезание».       На следующем развороте раскинулась реконструкция фамильного дерева матери Пола, составленного Америкой. Пол усмехнулся и вспомнил о том, что собирался посмотреть в конец книги. Он непроизвольно облизнул палец и пролистал дальше, хотя мог заглянуть в оглавление.       — Доброго дня. — Пол оглянулся: Америка сидела на стуле перед столом, положив ногу на ногу.       — О, привет, — ответил Сэр. — Ловко ты меня евреем сделала.       — Сделала? — якобы непонятливо спросила Америка. Пол удостоил ее взглядом, говорящим: «Не делай вид, что ты не знаешь».       — Я, конечно, всегда симпатизировал евреям, поздравляю иудеев в соцсетях с Ханукой и Песахом, но еврейских корней у меня нет… к сожалению, — отчего-то добавил Пол, и, бросив книгу на стол, и присел на край кровати. Он вспомнил еще одну подробность. — Линда же тоже была еврейкой. Ее предки — эмигранты из России. Как их фамилия…       — Эпстайн, как у Брайана, — подсказала Америка. — У моей прабабушки по папиной линии в девичестве тоже была фамилия Эпстайн.       — Так вы, получается, родственницы? Хотя… в твоей версии она дворняжка. Даже странно.       — Не совсем, — Америка беспричинно улыбнулась, отведя взгляд. Пол так и не понял, к чему относился ответ: к тому, что Линда не имела национальности, или к тому, что они родственницы. Он продолжил думать об Америке, оглядывая ее лицо. Закрытая, дисциплинированная — ни одной эмоции толком не вытянешь.       — Я тебя давно не видел, — чуть не сказал: «Даже немного соскучился». Америка подняла глаза и усмехнулась. — Давно не слышал твоих разъяснений, что происходит.       — А они требуются? — поинтересовалась она.       — Да в общем-то нет, — пожал плечами старик.       — Тогда продолжим? — Ами заглянула в глаза МакКартни, еще раз задала вопрос, но уже взглядом, немного наклонив голову. Он улыбнулся.       Двор дома был покрыт тонким — может, чуть толще пальца — слоем снега. Накануне вечером он слегка подтаял, а ночью вновь ударил крепкий мороз. Синее небо, светлея, избавлялось от покрова ночи, цепляя кроны голых деревьев. На крыльце стояла Америка, оглядывая белый двор. Она сделала несколько осторожных шагов по лестнице вниз и оказалась на чернеющем пятне асфальта. Там, где под землей проходили трубы, снег прерывался, оставляя черные мокрые дорожки. Перед лицом пролетел клубок снежинок и упал на носок правого сапога, мгновенно растаяв. Америка прошла в сторону калитки. Там застыли лужи. Под корочкой прозрачного льда пузырилась вода. Ами выставила левую ногу вперед и слегка нажала на лужицу: вода перетекла от середины к краям. Вдруг корочка с хрустом треснула. Девушка, созерцая, наступила на лед, встала на него обеими ногами. Потом посмотрела вокруг себя: таких луж было много. Она прошлась по двору, надламывая тонкий и хрупкий лед. С ощущением детской радости и легкости Америка вышла за пределы забора и села в машину.       Ей предстояло отправиться в универмаг и закупить все необходимое. Она повернула ключ зажигания, но замерзший мотор долго не поддавался. Когда он все же завелся, Америке пришлось ждать, пока авто прогреется, оттает иней на стеклах и зеркалах.       Машина медленно тронулась по пустой улице. Мысли, и снежинки в внезапно начавшийся снегопад, плавали внутри черепной коробки, как лимонная мякоть в воде. Пространство вокруг было белым и матовым. Стекла почему-то запотели.       Америка проехала три квартала, завернула за угол и припарковала машину. В магазине, если не считать звона денег в кассах, стояла тишина. Каждый человек в одиночестве подбирал товары согласно списку. Встретить общающихся между собой, казалось, невозможно. Америка подошла к скудно заполненным ящикам с овощами, и, как назло, рядом встали две женщины и начали громкую беседу. Ами избегала того, чтобы чужой разговор становился ей известен, даже если он был об исчезнувших с прилавка лимонах. Она постаралась отойти и подумать о том, какие ей взять специи, но дамы разговаривали чересчур громко. «Леди, где ваша английская сдержанность?» — с безнадежностью про себя спросила Америка, глядя на женщин исподлобья.       — Ты смотрела фильм, который шел во вторник после рождественского шоу? Там, кажется, «Битлз» снимались.       — В этот или в прошлый? — переспросила вторая дамочка.       — В прошлый, конечно! Где ты видела, чтобы через неделю после рождества крутили рождественские шоу? — громко изумилась первая.       — Ну, бывает... — тише произнесла вторая.       Америка мельком подняла на них глаза.       — Так ты смотрела? Я смотрела, и мне — не понравилось. Фильм курям на смех! Такой вычурный, фривольный, бессмысленный. Грег уснул на десятой минуте! В общем, какой-то несусветный бред и шлак!       — Конечно, смотрела! Мне дочь все уши прожужжала: включай телевизор во вторник в полдевятого, в полдевятого во вторник включай телевизор. Как же я могла не включить... Наверное, им нечем заняться — сколько времени свободного. Я уверена, что они просто свора лентяев. Рекламируют себя постоянно, а какой смысл? Думаю, о них все скоро забудут. Шли бы лучше на завод!       Америка поспешила к стойкам со свежей прессой. Наверное, о фильме уже давным-давно говорят все кому только не лень: журналисты, критики, выскочки. Америка знала этот фильм изнутри, знала, с какой любовью его по крупицам собирали все, кто принимал участие в его создании. Актеры сами придумывали сцены, спали на крышках пианино, на коврах в закрытом кинозале. Битлы записали звуковую дорожку. Рой Бенсон с четверкой монтировал фильм в течение восьми недель. Битлы сделали этот фильм от начала до конца. Она подошла к стойке с журналами и взяла первый попавшийся. Действительно, о «Волшебном Таинственном Путешествии» говорили, говорили нелицеприятные вещи.       «...От The Beatles ожидался новый прорыв после «Сержанта», а с такой лентой они лишь разочаровали публику...»       «...Практически часовая картина неумело сделанных сцен не имеет сюжета и какого-либо глубинного смысла...»       Америка покачала головой в недовольстве. Среди ряда разбивающих фильм в пух и прах рецензий были и положительно окрашенные обзоры.       Ниже она прочла: «По всей видимости, Америка Зами после смерти Брайана Эпстайна неспособна удержать контроль над группой. За место Эпстайна уже идет борьба. Среди претендентов на роль менеджера пресс-секретарь Тони Барроу, ассистенты Питер Браун и Алистер Тейлор, импрессарио Терри Доран, Роберт Стигвуд». Что-то разорвалось внутри. Америка не могла понять, правда ли это или очередные россказни журналистов.       Америка расплатилась за товары и вышла из магазина, уложив в багажник пакеты с покупками. «Интересно, поездку в Индию тоже воспримут как рекламную акцию?» — подумала Америка, отжав ручной тормоз.       О том, что пишет пресса про фильм, Ами решила пока промолчать. Про ее же творчество в декабрьском выпуске “Art” в статье с подведением итогов 1967 года появился комментарий о новаторской интерпретации «Сотворившей чудо» и «Пигмалиона», после чего билеты стали покупать еще охотнее, хотя зрительный зал «Олд Вика» и так собирал немало битломанов, изучающих творчество Америки. В последние месяцы на Ами уже не нападали в подворотнях, и число писем с угрозами уменьшилось. Пола и Америку продолжали регулярно подлавливать у ворот их дома, фотографировать на полароиды и просить что-нибудь подписать.       1967-ой таял, как фруктовый лед. Америка поняла это, читая вышедший в октябре роман Агаты Кристи «Бесконечная ночь»: название мысленно отбросило Ами в ту ночь, когда они с Грейс, отправившись на автопрогулку, услышали по радио песню “End Of The Night”. Прошел практически год, а время ощущалось уже как дерево, с которого ветер сдул и цветы, и липкость листочков.       Дела бутика не радовали: продажи и посещаемость никак не росли. Это всех удивляло: все, что связано с именем The Beatles, всегда поднимает шумиху сразу, как появляется. Хотя с открытия прошло всего полтора месяца, и судить о чем-либо пока рано, успокаивали себя они. Зато магазин был неплохим местом тусовки для штата группы и уединения. Зачастую Пол и Джон, прячась в кладовой, что-то обсуждали. Зайдя одним январским утром в бутик, Америка застала бушующего Пола.       — Надо же, так глупо потерпеть фиаско! — изумленно усмехался он, расхаживая перед тремя друзьями.       — Да какое фиаско? — не вытерпел уже Джон и развел руками. — Не истери, Пол!       — Почему я сразу истерю? А ты не думал, что...       — О, Америка, привет! — воскликнул Ринго, пытаясь отвлечь Пола. Сам он повернулся, чтобы удостовериться в словах Старра. Застывшая на месте Америка помахала рукой и прошла к битлам.       — Так вот, кто всех посетителей распугал... Понятно.       — Америка, нас оклеветали! — Пол схватил со стеллажа журнал и протянул жене. Америка взяла его и разглядела тот разворот, где была статья о фильме.       — Ну что ты несешь?! — Джон был на исходе терпения и проявлял удивительное спокойствие. Они с Полом оба были импульсивными и переменчивыми, готовыми взорваться в мгновение ока. Во внешности Джона Ами подметила изменения: он отращивал бакенбарды, а между этими рыжими кудельками на щеках блестели его обычные круглые очки. В руках Джона была бумага для писем и авторучка. — Скажешь такое: «Оклеветали», «фиаско» — ты не знаешь, что это такое по-настоящему! Помнишь, что было на Филиппинах два года назад? Или интервью Морин Клив? Вот это действительно был провал! Подумаешь, фильм не понравился! Это — дело вкуса.       — Согласна с Джоном, — сказала Америка, откладывая журнал в сторону. — Мы еще не учли того, что у большинства зрителей монохромные телевизоры. Вот, — девушка вновь взяла журнал и прочла: —  «...Странные горизонтальные серые полосы по всему экрану (по всей видимости, бессмысленные пейзажи) под музыку не несут выгоды для сюжета...»       — «...которого, кстати, нет», — продолжил Пол по памяти. Видимо, столько читал эту статью, что выучил наизусть. — Скажи, ты знала об этом?       — Да, знала, — смело ответила Америка, хотя знала, что на нее обрушится шквал ярости.       — Так почему ты не сказала?!       Америка сохраняла спокойствие.       — А зачем? Разве какие-то комментарии что-то значат? Разве вы перестанете делать то, что вам нравится? Разве вашей идеей фикс был коммерческий успех? Вы довольны тем, что получилось, и это главное. Нет смысла подстраиваться под переменчивые вкусы публики.       Джон и Джордж поаплодировали. Пол в отчаянии отошел к окну. Над входом в магазин зазвенела музыка ветра, и внутрь вошел молодой парень. Всем пришлось умерить свой пыл.       Через несколько дней «Битлз», Аспиналл и Эванс собрались дома у Пола и Америки. Несмотря на проблемы с магазином, они были полны решимости расширять франшизу “Apple” магазинами электроники и инструментов, вплоть до создания собственного лейбла и подразумевающейся под ней звукозаписывающей студией.       — Не забывайте, что у вас есть обязательства перед “EMI”, — напомнил Нил, опередив Америку.       — Как об этом забыть, если главная причина, по которой мы все это затеваем — желание не зависеть ни от кого? — спросил Джон. Он участвовал куда менее активно, чем Пол, чья речь практически не прерывалась. Когда конструктивные темы закончились, Ринго практически сразу уехал, а немного позже Джордж и Мэл. Нил и Джон остались, Пол достал виски, и Америка приготовилась к тому, что сегодня будет спать одна. Но и Нил, и Джон после десяти засобирались. Попрощавшись, Джон спросил у Пола:       — Напомни, какого числа у нас съемка?       Америка не могла вспомнить, о какой съемке он спрашивает.       — Двадцать пятого, — деловито сказал Пол. Джон помахал Америке, и Пол проводил его.       — Какая съемка? — спросила Америка у насвистывающего что-то Пола.       — А, прости, дорогая, не рассказывал: о нас мультфильм делают, называется «Желтая подводная лодка», — непринужденно говорил Пол, раздеваясь. — Нужно одну сцену снять, финальную, где появляемся мы настоящие, поем и что-то в таком духе.       — А кто общался с продюсером? кто согласовал сценарий? — Америка не изменяла себе, сохраняя внешнюю невозмутимость. У Пола ее вопросы даже не вызвали подозрений.       — Согласовали мы вчетвером, а общался с ним Тони. Сначала Питер обнаружил письмо, пришедшее Брайану, а Тони просто перехватил инициативу. Кстати, он думает над тем, чтобы позвать Дерека обратно, здорово?       — Мы с Брайаном вместе общались с Элом Бродаксом. Знаю, я никогда не была для вас настолько же важной, сколько Брайан, но все же интересно, в какой момент вы меня вычеркнули из своих дел?       Вздохнув, Пол сел на ковер прямо у ног Америки и обнял их.       — Как бы тебе объяснить… В сентябре был ужас, потому что Тони стал втайне уговаривать Питера и Алистера, которые по-прежнему работают в “NEMS”, чтобы они склонили Клайва продлить контракт. К Тони подключился Терри Доран, вдруг Стигвуд стал потирать лапками: «Как это, директор «Битлз» — женщина, еще и жена МакКартни и его марионетка? Хотите, чтобы МакКартни стал королем ситуации?» Они хотели отстранить тебя от дел, понимаешь? И, что смешно, самим стать королями.       Но знаешь, в чем загвоздка: мы хотим научиться сами управлять своими делами. Столько лет все делали за нас и вконец нас запутали. Брайан был прекрасным человеком, но допустил много ошибок. Джон его очень часто ругает, клянет за то, что он так плохо все оформил и не посвятил даже тебя, второго по важности человека. Поэтому я отогнал их, наверное, грубо и высокомерно: да, МакКартни хотя бы участник «Битлз» и имеет право на притязания.       — Это факт, — заметила Америка.       — Мы хотим попросить тебя дать нам шанс попробовать стать менеджерами самим себе. Ами, — он обнял ее ноги еще крепче, — вот ты говоришь, что не значишь для нас столько, сколько Брайан. Но знаешь, как ты неправа? Мы были воспитаны так, что женщины, в особенности те, что становятся нашими женами, должны сидеть дома, стирать, убирать, готовить и воспитывать детей. Но потом пришла ты, умеющая все, и перевернула наше представление о мире. Мы поняли, что будущее за такими, как ты. Наверное, в чем-то я учусь у тебя недоговаривать.       — Не лучшая привычка, — возразила Америка.       — Согласен, нам обоим надо от нее избавляться. Для меня ты точно не можешь стать важнее Брайана. Ты моя любимая женщина, как это вообще можно сравнивать?       Пол поцеловал колени Америки. Близилась поездка в школу трансцендентальной медитации к Махариши в Ришикеш, в северную Индию, у самого подножия Гималаев. Медитация очень привлекала Америку как возможность погрузиться в себя, да и всем однозначно следовало бы развеяться, очиститься от зависимостей: ментальных и физических. Они договорились, что поедут в Индию, полностью отрекаясь от мыслей о работе. Фреда закупила билеты на пятнадцатое февраля. В конце января состоялась премьера телевизионного шоу Силлы Блэк, а в начале февраля The Beatles собрались для записи новых песен.       Америка накинула на себя легкий свитер цвета снега, расправила его края и пригладила по бокам. Снег уже растаял и вряд ли собирался покрыть землю вновь, хотя не так давно начался февраль. На дворе, невзирая ни на что, стоял лютый мороз. Ледяной, сковывающий мышцы ветер нещадно дул в лицо. Как ни крути, лондонские ветры не меняются. Америка успела быстро спрятаться в машине, вновь промерзшей. «Ну, ничего, — Америка впервые успокаивала себя этим предлогом, — скоро в Индии буду изнывать от жары». Она приехала в «Эбби-роуд» на сессию битлов. Они вновь кривлялись и веселились и, казалось, все идет великолепно, как нельзя лучше. Они занимались песней “Lady Madonna” и решили записать ее. После нескольких попыток они поняли, что им чего-то не хватает.       — Знаете, есть такие африканские дудки, они похожи на утиное крякание в пруду? — сказал Джон. — Мы их в прошлом году для «Риты» использовали.       — Казу! — в один голос воскликнули Пол, Джордж и Джефф Эмерик, как будто прокричали: «Эврика!»       — Только где мы их сейчас возьмем? — спросил Ринго, оглядев всех, как младший брат старших.       — Легко, — усмехнулся Пол. — Ты в прошлом году не застал, а мы сделали вот какую вещь. У всех же есть гребешки для волос?       Все закивали, и Пол громко, так, чтобы было слышно на пол-этажа, протянул: «Мэ-э-э-эл!» Грузный Эванс прибежал на всех парах и взволнованно спросил, что случилось.       — Мэл, в уборной еще есть очень тонкая туалетная бумага? — Мэл облегченно выдохнул и ответил: «Да, есть», — Только нам нужна совсем тонкая, я бы сказал ультратонкая, такая, чтобы от взгляда рвалась.       Мэл добродушно улыбнулся и ушел. Битлы подоставали из внутренних карманов гребешки, Мэл принес туалетную бумагу, и Пол вновь провел мастер-класс, как сделать казу с помощью расчески и бумаги, схожей по текстуре с дешевой газетой. Это звучало забавно, и Америка, сидящая за стеклом рядом с Джеффом, слегка хихикнула, прикрыв рот ладонью. Песню записали, а потом материал отслушали.       — Вновь чего-то не хватает, — высказался Ринго. Все согласились и задумались.       — Тенор-саксофона, — Пол заглянул каждому в глаза, словно готовя заговор, а потом многозначительно посмотрел на Америку, которая на некоторое время подняла глаза. — Ты.       Америка сделала вид, что не поняла.       — Ты играешь на саксофоне? — спросил Джон.       — Я? Да вы что. Нет, конечно. Я не умею играть на саксофоне. И вообще, вам пора перестать впутывать меня в свои записи, я занимаю в ваших проектах слишком много места. Я ваш клерк, а не музыкант, — Америка встала со стула, взяла со стола канцелярские предметы и задвинула стул под стол. — Хорошего дня!       У порога Америку встретил Ринго.       — Мы будем долго искать саксофониста, если ты нам откажешь, — сказал Джон.       — Да в два счета найдете.       — А в один счет здесь есть ты.       Пол обратился к Джеффу.       — У нас есть саксофон? Только такой, ходовой, в хорошем состоянии, — Пол зачем-то потряс кулаком у плеча.       — Да где-то есть, — ответил Эмерик. Пол вновь закричал: «Мэ-э-э-эл!» Прибежал запыхавшийся Эванс, и его послали в кладовку с инструментами, где лежал заветный тенор-саксофон. Сначала у МакКартни возникло желание дать Мэлу ключи и отправить его домой, чтобы он взял инструмент Америки, но она убедила его отказаться от этой идеи.       Спустя пятнадцать минут саксофон был принесен, даже с пачкой новых тростей. Ами повесила саксофон на шею. Мужчины ахнули от того, как она преобразилась. «Тебе очень идет!» — говорили они. «Я наверняка потеряла технику», — думала Америка. Она брала саксофон лишь тогда, когда Пол исчезал из дома, оставляя жену в одиночестве, и репетировала не так часто, как хотелось бы. Но механическая память, которую восстанавливали ловкие тонкие пальцы, ее не подвела.       До вылета в Индию оставалось четыре дня. Америка не чувствовала приближения путешествия. Как будто все чувства иссякли, и грядут лишь новые будни, а совсем не вояж куда-то в другую часть света. «Олд Вик» требовал нового спектакля, но и Америке нужен был тайм-аут для новой постановки. А «Битлз» собрались улетать на четыре месяца и вернуться домой к лету — то есть к началу сезона дождей в Индии.       «Битлз» впустили в студию операторов для съемки промо-фильма к тяжеловесной и брутальной по звучанию песне “Hey Bull-Frog”. Пол неожиданно даже для себя в конце одного из дублей залаял, и Джон предложил переименовать песню в “Hey Bulldog”.       За два дня до отлета Пол напомнил Америке, что пора собраться в дорогу. Предстояло отправиться туда, в неведомое сказочное царство. В прошлый раз, когда «Битлз» оказались проездом в Индии, Ами заболела и даже краем глаза не увидела Нью-Дели. Она думала о том, как Джордж, увлекшийся кришнаизмом, часто бывал в этом неведомом крае и уже, наверное, исследовал его целиком. Она укладывала вещи исходя из того, какая погода там будет стоять: солнце не позволит долго находиться в темной одежде. Поэтому чемодан быстро заполнился легкими белыми одеяниями. Пол и Америка проснулись глубокой ночью, когда солнце еще не собиралось вставать, и выехали в Хитроу тоже до того, как солнце поднялось. Рассвет они застанут уже в небе.       Пол и Америка встретили у стоек регистрации Ринго и Морин. Все были настолько сонливы, что замерзали от недостатка сна, и не растрачивали тепло на разговоры. Зарегистрировавшись, они отправились ждать Леннонов и Харрисонов в зале ожидания. Две фигуры примерно одного роста — белокурая Патти и Джордж с пышной шевелюрой чуть выше плеч — подошли к молчавшим МакЗами и Старки.       — Привет, девчонки и мальчишки! — свойственно себе, энергично воскликнула Патти. Джордж пожал всем руки, а Патти одарила легкими поцелуями в щеки, как вдруг зацепилась взглядом за украшение не шее Морин. — Какое красивое ожерелье! Где-ты его взяла? Мне кажется, я такое видела в Сохо!       — Я там и взяла, — тихо ответила Морин, улыбнувшись в зубы. Патти села слева от Морин и стала перебирать в пальцах ожерелье, не снимая его с шеи подруги. Патти втянула не самую разговорчивую, но обычно охотно болтающую с подружками Морин в разговор. Америка, представив звуки ситара, который будет звучать в Индии намного чаще, чем она может представить, поудобнее расположилась в неудобном стуле на их с Полом куртках, подложив под голову фрагмент искусственного меха, и задремала. Она прерывисто спала около полутора часов под щебет Патти и навязчивые объявления рейсов. Когда она открыла глаза в полной уверенности, что выспалась, Пол читал газету и курил, Патти и Морин дремали на плечах дремавших мужей, а Синтия с Джоном так и не появились.       — Что, выспалась? — ласково спросил Пол. Америка кивнула. Под потолком прозвучало мажорное трезвучие, и женский голос объявил посадку на их рейс. Настроение Пола мгновенно сменилось. — Ну где же Джон?!       От этого Ринго медленно, поблескивая щелочками не до конца прикрытых глазниц, поднял веки и оглядел все сонным взглядом.       — Мы не опоздали на самолет? — спросил он у Пола хриплым голосом.       — Пока нет. Но, боюсь, скоро это случится, — произнес МакКартни недовольно. Морин, Патти и Джордж, словно проснувшись от зимней спячки под слоем белого снега, тоже медленно раскрыли глаза, настороженно огляделись вокруг, изучая непривычное пространство, и потянулись. Посадку на рейс объявили во второй раз.       — Кажется, это наш рейс?! — полуспросила-полувоскликнула Патти в легкой панике. Мужчины дали ей понять, что это действительно их рейс. — Какой ужас! А где же Джон и Синтия?       Все промолчали, не желая поливать товарища грязью. Может, случилось что-то по дороге, а рейс они могут задержать: если они зарегистрированы, самолет без них не взлетит. Все старались не сердиться и не волноваться. Вдруг показалась вальяжно плывущая налегке фигура с рыжими пушащимися волосами и бакенбардами.       — Привет! — воскликнул Пол, когда Джон подошел вплотную. Леннон плюхнулся на стул напротив Америки. Он жевал жвачку, несносно чавкая.       — А где Синтия? — спросила Патти взволнованно.       — Где-где... В твоей манде. — Патти от такого высказывания побледнела. — Опоздала на поезд. Плелась где-то сзади, — он махнул рукой в ту сторону, откуда пришел.       — Ты если свою жену совсем не уважаешь, будь избирательнее в выражениях по отношению к чужим, — мрачно заметил Джордж.       — Стоп! Что? — Пол не верил своим ушам. — Наш вылет через десять минут, а она даже не в аэропорту? Ты вообще в своем уме? Ты свою жену заставил тащиться с чемоданами?..       — Пол, отъе...       — Джон! — хором прокричали Джордж, Пол, Ринго и Патти. Джон недовольно усмехнулся.       — Подумаешь, велика потеря! Ну, прилетит завтра, какая разница? Только в самолете мешать мне ничем не будет, — Джон закинул ногу на ногу, вальяжно расселся на неудобном стуле и закурил. Все были ошарашены выходкой Джона. Патти и Морин крепче взялись за руки мужей, ища их поддержки.       В очередной раз была объявлена посадка на рейс, и битлы с женами от нечего делать отправились к трапу. Их места располагались в разных частях салона. МакЗами сидели слева в хвосте. Америка села у окна, но большую часть полета проспала на плече у Пола. Он шептал монолог: «Я помню, как они только сошлись. Они всегда смотрели друг на друга такими глазами! Синтия была самым важным человеком в его жизни, она столько для него значила! И что теперь? Джулиан ожидает от них любви и ласки, а Джон... просто черствый сухарь». Ами не знала, что думать. С одной стороны, Джон и Синтия — их друзья. Но с другой стороны — это не их дело. Они не должны вмешиваться.       Вечером битлы высадились в аэропорту Нью-Дели. Их по обыкновению снимали журналисты. Америка заметила, как блаженно выдохнул Джордж, ступив на индийскую землю. Патти тут же побежала к телефонному автомату и, судя по всему, вызванивала Синтию. Пол, Ами, Ринго и Морин сразу вышли из здания, где их окатило с ног до головы теплым закатным воздухом. Он был настолько мягок и зноен, какой ни одна самая теплая английская ночь не была. Пол и Америка знали похожие ночи — Средиземноморские. Перед входом стоял серый многоместный фургон. Он-то и должен был доставить путешественников в Ришикеш, до которого предстоял практически двухсотпятидесятикилометровый путь.       Патти передала привет от Синтии и сказала, что она уже взяла билет на ночной рейс и едет за ними вдогонку. Успокоившись, все загрузились в фургон. Америка сразу заснула опять же на плече Пола и не заметила, как они оказались в Ришикеше уже затемно. Водитель помог пассажирам выгрузить вещи. Ами вели, как ребенка, в неизвестность, потому что она так и не открыла глаза. Пол раздел ее, уложил и лег сам.       Подступило удушающе жаркое, но все же свежее утро. Америка открыла глаза и испугалась, не понимая, где находится. Она находилась в белой комнате средних размеров с низким скругленным потолком. Рядом с ней сопел, сбросив с себя одеяло, Пол. В углу расположились два чемодана: один лежа, другой стоя. Америка открыла один из них и достала белую хлопковую тунику чуть выше колен и с укороченными рукавами, обулась в сандалии и вышла из комнаты. Эта комната была не чем иным, как бунгало. Рядом стояло множество бунгало с серыми яйцевидными крышами. Чуть дальше простирался зеленый тропический лес с неизвестными растениями и деревьями. Мимо прошел человек, водрузив на плечи корзину и придерживая ее заскорузлыми руками, и улыбнулся чему-то щербатым ртом. Америка спустилась с террасы бунгало на песчаную дорожку с клоками травы. Пахло рекой — недалеко протекал Ганг. Девушка пошла в сторону, откуда доносился речной дух. Она не хотела сейчас встретить кого-то более-менее знакомого и прерывать одиночество пустыми разговорами. Она долго шла, пока не добрела до какого-то здания в несколько этажей с резными выступами. Сухая земля шуршала под ногами. Америка обошла территорию и вернулась в то место, откуда вышла, но не сразу нашла свое бунгало, разве что по курящему на террасе Пола. Заметив Америку, он пожелал ей доброго утра и спросил, куда она уходила.       Они пошли на завтрак к тому зданию, к которому приходила Америка. Кроме трех битловских пар (Джон явно спал без задних ног в своем бунгало), там было шестеро известных людей: Брайан Уилсон, лидер The Beach Boys, Мия Фэрроу, бывшая жена Фрэнка Синатры, ее сестра Пруденс и брат Джон, инженер из Греции Алексис Мардас — с ним дружил Джон, Донован и Майк Лав, и это, как оказалось, далеко не все, кто собирался приехать. Судя по всему, медитация и правда становится трендом, особенно среди популярных людей, ищущих разрядки, думала Америка, пока они с Полом персонально здоровались со всеми, кто сидел за столом. Стол не предлагал ни одного мясного блюда: лишь овощи, фрукты и рис. После завтрака все вышли на прогулку, пока не получили приглашения от Махариши.       В небольшой комнате с совсем недавно постеленным ковром — от сырости они быстро сгнивали — и разнообразными цветами, стоял желтый солнечный свет. Там сидел Махариши, как фигурка идола. Комната постепенно заполнилась людьми, в том числе оказался и Джон. Все сидели перед гуру, сложив в турецкой позе ноги.       — Рад приветствовать вас, мои ученики, — говорил Махариши, словно направляя на всех дополнительный свет. — Это большая честь для меня: принимать вас в моем ашраме. Надеюсь, мы все станем одной семьей и будем процветать в братской любви. Все это зависит от нас.       Все зааплодировали.       — Вам всем предстоят испытания: перебороть зависимости, очистить тело и разум, стать отшельниками. Я всегда помогу в нахождении правильного пути, но ваше самообладание, ваше чувство себя будет играть здесь решающую роль. Вы обязательно достигнете больших успехов в достижении своей цели, особенно если будете усердны.       Махариши витиевато изложил правила ашрама: нет алкоголю, наркотикам, сигаретам и мясу. Перед обедом состоялся первый сеанс медитации, и Америке, к своему сожалению, не удалось абстрагироваться, отринуть мешающие мысли и погрузиться в свое сознание. Махариши успокаивал: такое поначалу бывает.       — Когда вы надуваете воздушный шар, он не поддается вам, потому что недостаточно гибок. Если вы наберете немного воздуха и разомнете стенки шара, надувать его будет намного проще. К медитации можно применить ту же схему.       Индийская кухня была весьма и весьма специфичной, но у Америки экзотические и диковинные сочетания вызывали интерес. Пол поддерживал вкусы супруги. Запахи местных приправ и природы после многих месяцев, пахнущих потом и марихуаной, приносили удовольствие и успокоение. После обеда ученики немного побеседовали между собой в зале, а позже отправились на тихий час: из-за акклиматизации и смены часового режима все чувствовали сонливость.       Пробудил всех истошный вопль, исходящий предположительно из бунгало Ринго и Морин. Никто и не предполагал, что она может быть такой шумной. Все повыскакивали из домишек. На крыльце своего бунгало стояли супруги Старки, и Ринго успокаивал Морин, гладя по плечам. Все сбежались и окружили бунгало Старки и их самих, выпытывая, что же случилось.       — Морин увидела змею и испугалась, — ответил Ричард и погладил супругу по крашеным белым волосам. Люд начал спрашивать, как змея выглядела. Морин описала, на что получила ответ: «Не бойся, они не ядовитые и не кусают. Да вообще, если не будешь их трогать, они тебя никак не потревожат». Морин эти аргументы не очень одобряла — это лишь некоторые отмечали по взгляду.       После ужина, на закате, приехала Синтия, нагруженная пятью чемоданами. Все вокруг насмешливо спрашивали: зачем так много? По отчаянному взгляду девушки было ясно, что это не ее прихоть. Ее взгляд выглядел виноватым, как будто это она забыла супруга в Британии с огромным багажом в руках, а не наоборот.       Так начались райские индийские каникулы. Приехал Мэл Эванс. После завтрака все посещали полуторачасовые лекции, после чего занимались медитацией. Америка чувствовала, что с каждой медитацией рубила молоточком преграду, похожую на толстый лед, в ее потайные миры. После обеда собиралась так называемая «дискуссионная группа», в которую люди определялись Махариши не сразу. После двух-четырехчасового перерыва, который «Битлз» проводили либо друг у друга в бунгало, либо сидя в шезлонгах во дворике, играя на гитарах на виду у всех, а Зами делала контрастные и живые фотографии так, чтобы ее никто не заметил, Махариши, в зависимости от дня, собирал мужскую или женскую группу, с которой проводил особенные занятия.       В честь открытия курса Махариши раздал ученикам ожерелья из пышных оранжевых цветов и посадил их в несколько рядов перед фотокамерой. Сам учитель сел в центр бело-оранжевой композиции под собственным портретом. На лбах девушек, прямо над переносицей,  горела, как кнопка, красная точка. На лицах учеников, собравшихся вокруг своего наставника, отпечатывалось трепетное предвкушение необычного путешествия: по солнечной, разноцветной Индии и по задворкам своего сознания. Щурясь от солнца, все улыбались, сложив руки на ноги, тоже сложенные, но по-турецки. Так был сделан восхитительный, знаменитый кадр, свидетельство больших надежд.       В первую неделю пребывания в ашраме Америке приснился сон. Она сразу сочла его за кошмар, хотя его содержание было насколько возможно простым. Ей приснился рдеющий закат. Он был некрасив, ужасен, словно кровавое зарево. Красное солнце стремительно завалилось за горизонт. Как будто предупреждение о гибели, об опасности, но Америка знала: его нельзя так толковать. В толковании сна будут потайные камни.       Каждый день по несколько раз Морин визжала от страха. В бунгало часто залетали, заползали безобидные насекомые, рептилии, членистоногие. Постоянно, заходя в ванную комнату — они находились в отдельном здании с резными выступами, Морин кричала так, что было слышно на весь ашрам. На завтраках, обедах и ужинах Старки часто недоедали, потому что индийская кухня вызывала неприятие у их желудков.       Все менялись. Солнце, отсутствие наркотиков, алкоголя, сигарет и мяса, крепкий сон, чистый воздух и упражнения в тренировке сознания как будто омоложали всех: кожа подтягивалась, выравнивалась, черты лица становились ярче, мужчины отпустили щетины и выглядели естественно и натурально, особенно в тех белых одеждах, в которых ходили все без исключения. Но Америке казалось, все, должно быть, сильно меняются изнутри. С каждой медитацией она сама раскрывалась сама перед собой, в ее сознании возникало то, что она для своего же блага спрятала поглубже. Однажды попробовав, она уже не пыталась избежать этой темы и все сильнее погружалась в нее. Она возвращалась к мысли, над которой думала с детства: мира не должно существовать. Он случаен. Все, что происходит — бессмысленно. Все пропадет. Все будет уничтожено. Когда она пыталась представить что-то, что было за пределами сознания — если бы мира не было, ничего не существовало бы, ничего не было бы, была бы абсолютная пустота, какова же она? но и пустоты нет, — ей казалось, она самоуничтожается. Что значит — не существовать? Но еще детские воспоминания не давали ей покоя, и каждая встреча с ними была как полосующий грудь кинжал. Она пыталась разобрать их, как старые чертежи. Она не могла разъяснить все, разложить по полочкам самостоятельно. По крайней мере, нужно было время. Во время одной из медитаций она пыталась вновь прокрутить последний вечер, проведенный с матерью. Она, как художник тонкой кистью, вырисовывала каждую деталь, смешивала в палитре краски для нужного оттенка. Все казалось обманом по прошествии двадцати лет. Америку с двух сторон сдавило гидравлическим прессом, и она, не выдержав, вскочила с места и отпрянула к двери. Все присутствующие подняли на нее глаза.       Она пошла в сторону разливающегося Ганга. Выйдя на илистый берег, она нашла укромное местечко и села. Ганг величаво протекал мимо, успокаивающе журча, слегка бился прибоем о берег.       — Извини, что нарушаю твое одиночество. Можно? — послышался голос Джорджа, пробирающегося сквозь ветки. Поднявшая на него голову Америка не заметила, как он здесь появился. Джордж хотел присесть рядом, и Ами кивнула ему. Он устроился совсем близко. — У тебя все хорошо?       — Джордж, скажи, а что ты чувствуешь при медитации?.. — спросила Америка чуть погодя, сдерживая волнение.       — Единение с Богом. Спокойствие... Пустоту, — он медленно подбирал слова. Америка отвернулась от него и вгляделась в мутно-зеленый Ганг. — Это похоже на дрему. Как будто плаваешь во мгле.       — Знаешь, в детстве у меня была фобия, — сказала Ами, вглядываясь в горизонт, — я боялась техники. Динамики, автомобили, телевизоры, граммофоны. Все, что было связано с электричеством, внушало мне страх. Я не выносила их гудения, прочих шумов, которые они источали. Приходилось сбегать на природу. Она была куда ближе мне, чем изобретения цивилизации. Ее шумы многослойнее, сложнее. Я любила подолгу оставаться наедине с шуршанием листвы, пением птиц, шумом прибоя. Я выдумывала свои миры, эскапически уходила в них. Постепенно пришлось привыкнуть к невозможности быть отшельником, страх сменился на настороженность, настороженность на смирение. Мама... мама всегда говорила мне, что в жизни я неизбежно буду связана с этими приборами, мне от них никуда не деться. Но природа для меня все равно всемогущественна. Она всесильнее, чем... — Америка замолчала и мельком посмотрела на Джорджа. Он все это смотрел на нее, наклонив голову. — Что делать, если я не верю в Бога? Я его трактую не так, как все. Для меня это совершенно другая материя, и лишь поэтому мне кажется, что я безбожна.       — В этом нет ничего страшного. Бог, в первую очередь, опора и защита. Если ты знаешь, в чем она для тебя — у тебя есть Бог.       «Иногда, когда было тяжело на душе, я представляла, что мы с тобой идем по осенней аллее или по лесу, молчим, или разговариваем о чем-то, и становилось так легко», — подумала Америка. Джордж, вздохнув, сказал:       — Мысленно я дружил с тобой все эти годы и говорил с тобой по душам. Я долго не мог тебе этого сказать. Знаешь, иногда, когда мне было трудно, я представлял, что мы с тобой идем по лесу и молчим, и становилось легче.       Америка удивленно посмотрела на него, не ожидая, что он выскажет ее мысли.       — Я всегда делала то же самое и не думала, что ты делаешь так же. — Джордж улыбнулся, обнажив кривые зубы, не портящие его улыбки.       — Значит, мы все-таки ходили вместе по лесу и молчали рядом. Просто не в материальном мире.       Америка улыбнулась, и Джордж несмело, но по-дружески обнял девушку за плечи. Просидев в молчании некоторое время, они вернулись в ашрам.       Медитация не слишком поглощала учеников, ни у кого не стирались границы материального и духовного миров. Кроме двадцатилетней Пруденс Фэрроу, младшей сестры Мии. Она настолько увлекалась медитацией, что забывала себя. Пруденс запиралась в комнате и сутками напролет медитировала. Джон иногда подтрунивал над ней и напевал: «Милая Пруденс, выйди с нами поиграть!» Но истинным объектом насмешек Джона стал совсем другой человек.       Через полторы недели после начала курса приехал, чтобы навестить свою мать, Нэнси, и присоединиться к ней, молодой американский студент Ричард Кук Третий. Он был высоким, подтянутым, хотя и явно склонным к полноте, спортивным. Все отнеслись к нему равнодушно, кроме Джона, который всегда находил, как подколоть парня. Это был типичный Джон, каким его все знали, с его не всегда безобидными упреками, но почему он взъелся на этого парня — никто так и не понял.       Одним из вечеров Джордж, Патти, Ринго, Морин, Пол, Америка, Мия и Алексис собрались в бунгало Джона и Синтии. Все сидели на полу, Мия и Алексис лежали, подперев головы руками, Америка сидела подальше, прислонившись спиной к стене. Пол неустанно играл на гитаре под разговоры друзей ни о чем и даже не вслушивался. Они долго смеялись, пока не спросил Джордж:       — О чем вы думаете на медитациях?       Все смолкли. Пол прихлопнул струны ладонью.       — Я вообще чувствую, как планета движется по орбите вокруг солнца, а вокруг — Луна, — сказала Мия, не растерявшись.       Америка обводила взглядом лица всех присутствующих. Джон посмотрел на ящик у прикроватной тумбочки. Он словно захотел что-то сказать, но передумал. Его руки задрожали, и он спрятал их в карманы.       — А мне кажется, что я лежу на берегу синего-синего океана, надо мной стоят высокие кокосовые пальмы, закрывают меня от солнца, и я попиваю Пина Коладу. Я ее попробовала, когда мы с Джоном отдыхали на Карибах... — мечтательно произнесла Син, закинув голову и улыбнувшись воображаемому солнцу.       — Ой, а я тоже такое представляю! — воскликнула Патти и прикрыла рот ладошкой, оглядев всех вокруг. — Но и не только такое. У меня разные видения бывают.       — А мне ничего не кажется, — сказала смело Морин. — Сколько ни пытаюсь, мне ничего не удается увидеть.       — Тебе не удается освободить свой ум от тревог и забот, — многозначительно произнес Алекс.       Пол отставил в сторону гитару. Все приготовились к тому, что сейчас он что-то скажет.       — А я думаю, что такое бесконечность. Вы когда-нибудь думали о том, что у мира нет цели существования? Что было бы, если бы он не возник? Что это, когда тебя не было? Что это, когда тебя не станет? Что это значит — не существовать? Я не могу понять.       Джордж посмотрел на него так, будто одновременно ожидал и не ожидал от него этих мыслей. Он хотел услышать от кого-то хоть что-то умнее Пина Колады на берегу океана, но не думал, что это выскажет Пол. Даже несмотря на то, что они знакомы дольше всех присутствующих и, казалось бы, должны хорошо друг друга знать. Пол казался всем легкомысленным, простым, иногда не к месту оптимистичным. Америка знала, что в нем есть необыкновенные черты и проницательный ум, что он бывает разным. Но и она не могла предположить, что ее мысли будут высказаны устами именно Пола.       Все молчали в оцепенении. Джордж думал, что размышлять о таком — удел самых чутких людей в мире. Он почувствовал на ментальном уровне, что об этом думали еще Америка и Джон. Алекс встал, извинился и вышел из бунгало. За ним последовали три подруги — Синтия, Патти и Морин. Джон, проводив супругу взглядом, достал из-под себя письмо. Он осторожно распечатал его, бережно разрывая конверт пальцами, и начал читать.       — Джон, а кто такой этот Алекс? — спросил Пол. Джон оторвался от письма.       — А ты не помнишь?       — Нет.       — Что, правда не помнишь?       — Нет, Джон, не помню.       — Серьезно? — насмешливо переспросил Джон. — Это ж мой друг. Я зову его «Волшебник Алекс». Знаешь, почему? Он инженер. Два года назад я сходил на его выставку светомузыки, и сразу понял, что он волшебник, потому что только волшебники могут делать такие вещи.       Джон вернулся к чтению письма, но ненадолго. Он услышал многоголосный раскат женского смеха — приближались Патти, Синтия и Морин, поэтому он поспешно подложил письмо под филейную часть.       Ночь на високосный день была безлунной и бессонной. Пол долго вертелся и шуршал простынями, тщетно пытаясь уснуть. Сон Америки был хрупким и прерывался каждый раз, когда Пол переворачивался с бока на бок и скрипели пружины в кровати. Через пару часов он не выдержал, встал, оделся и вышел из бунгало. Что-то его явно глодало — столько всего открывалось в Индии, что казалось забытым, втоптанным в землю. Америка накинула платье на голое тело и вышла к нему. Он курил, впервые за две недели, опираясь на деревянные перила. Она подошла сзади и обняла его, сомкнула руки на его груди, прижалась головой к спине. Его теплая рука опустилась на ее руки. Она слышала его дыхание, как глухо бьется сердце.       — Тебя что-то беспокоит? — тихо, почти шепотом спросила Америка.       Пол выдохнул и дернулся. Видимо, бросил сигарету. Он взял кисти девушки в свои ладони и повернулся к ней.       — Я задумался... Несколько дней подряд думаю о нашем ребенке. Знаешь, прошлый год прошел в духе, я бы сказал, гедонизма, и тогда ребенок бы нам мешал. Мы до него не дозрели. А теперь я чувствую, что такого уже не будет, мы стабильны, мы живем в достатке, но самой возможности...       Америка выдохнула.       — Давай зайдем внутрь? Мне не очень удобно говорить о таком на улице.       Пол согласился. Они вошли, включили надкроватный бра и сели на край постели.       — Знаешь, я пока не уверена, что надо заниматься этим вопросом. Я не уверена в стабильности, о которой ты говоришь. Мы все равно очень занятые люди, мы постоянно ездим в какие-то командировки, нас мотает по всему земному шару.       — Но у нас нет концертных гастролей, — возразил Пол. — В таких количествах, как то бывало три года назад.       — А они не могут появиться?       — Ты не хочешь от меня детей?       Америка фыркнула.       — Очень глупые умозаключения, — Америка взяла руки Пола в свои. — Я хочу от тебя детей, это нормально — хотеть иметь детей от любимого человека. Мы с тобой обязательно воспитаем детей, обязательно найдем решение. Я думаю, нам нужно еще время, чтобы подумать над этой проблемой. Я чувствую, — Америка сильнее сжала руки мужа, сглотнула и отвела взгляд. — Знаешь, я часто об этом думаю. Прошло два с половиной года, мы вроде бы как смирились, но я чувствую, что эта проблема зреет. Я продолжаю корить именно себя в том, что случилось. Мне стоило послушать тебя и остановиться. Если бы я знала, если бы я могла, я бы остановилась. А теперь я виновата перед нами обоими.       Пол, пока Ами вконец не расстроилась, прижал ее голову к своей груди. Она обхватила его торс руками. Пол поцеловал жену в макушку.       — Мой трудоголик и полиглот... — произнес он, гладя затылок девушки. — Жаль, что я не смог тебя остановить...       Когда Пол и Америка утром вышли из своего бунгало, чтобы сходить умыться, они обнаружили рядом с бунгало Ринго и Морин чемоданы и переглянулись.       — Как думаешь, может, они решили отвезти вещи в прачечную? — предположил Пол, закидывая полотенце на плечо. К завтраку они впервые вышли одни из последних, из всех битлов не было только Джона, хотя Синтия уже завтракала.       Неожиданно ко всем стал ластиться кот, точнее, белый с рыжими пятнами взрослый котенок. Ученики в недоумении заглядывали под стол, задирая скатерть.       — Ой, какой миленький! — всплеснула руками Патти, завидя котенка.       — Может, увезем его с собой, на память? — обратился Ричард к жене. Она продолжала равнодушно жевать завтрак.       — Ну подожди, у нас еще много времени. Рано о сувенирах думать, — усмехнулся Пол.       — Да нет. У нас самолет уже этим вечером, — ответил Ринго. Пол вытер рот салфеткой и стал дожидаться разъяснений от Старра. — Нам с Морин очень сложно привыкать к местному климату, пище, воде и фауне. Да и с медитациями у нас как-то не выходит.       — А жаль, — высказался Джордж, прожевывая что-то.       Перед медитациями все вышли проводить Старки, даже сам учитель.       — Ну что же ты, наша ударная сила, нас покидаешь? — спросил Джон, дружески  стукнув Ринго в плечо. — Не вынесла душа поэта?       — Ну, как-то так, — Ринго опустил глаза.       Приехал тот же микроавтобус, что отвозил гостей из Нью-Дели в Ришикеш. Сначала погрузили багаж, потом сами Ринго и Морин заняли места, дверь захлопнулась, и они покинули ашрам Махариши, получив его благословение.       Тут же к Джону подскочил курьер и, громогласно объявив: «Вам письмо!», передал его адресату. Тот громко поблагодарил его и что-то сказал на ухо потише. Парень кивнул и убежал, раздавать письма дальше. Синтия подошла к Джону. «А с кем ты все это время переписываешься?» — искренне любопытствовала она, не чуя подвоха, который здесь определенно был. «А, помнишь, я тебе рассказывал про студента, Джона Хойланда, который мне писал? Мы с ним сейчас переписываемся. Очень смышленный парень!» — Джон явно готовил ответ. «Понятно», — получил он за свое первоклассное вранье. Леннон отошел в сторону и присел в шезлонг. Письмо было вытащено из небрежно вскрытого конверта — ножи для конвертов все остались в Лондоне. Джон читал, расплываясь в улыбке, но не в ироничной, которую могут вызвать студенческие мысли. Это была улыбка влюбленного человека, получившего привет от любимого. Он дочитал и сложил письмо, оглядев всех, и улыбка быстро соскользнула с его лица. Леннон поднялся и ретировался в бунгало.       На следующих медитациях Америке являлись уже совсем другие видения. Она видела продолжение собственного фильма, начатого три года назад. Ей являлись другие миры, по которым она путешествовала так легко и свободно. Ами заглядывала в кухни, где люди вели беседы на незнакомых ей, несуществующих языках. Но Америка знала содержание их диалогов. Люди сами по себе были незнакомцами, красивыми, а иногда и не очень, и уж точно необыкновенными, потому что Америка никогда бы не увидела их воочию. Она запоминала все диалоги, по пути в бунгало она их обдумывала и там уже записывала от начала до конца. Память иногда вытворяет удивительные вещи.       После одного из таких путешествий Америка решила посидеть в комнате с Джоном, Полом и Махариши. МакКартни и Леннон обсуждали с учителем результаты своих медитаций. Махариши кивал, поглаживая свою бороду. В дверь постучали, и в комнату вошли Нэнси и Ричард Кук. Второй оглядел помещение и, при виде Джона и Пола, его и без того бледное лицо помрачнело.       — Извините, можно? Я по важному делу, — произнесла Нэнси.       — Проходите, — сказал Махариши, и обернулся к Джону и Полу: — подождите пару минут.       Махариши посмотрел на Нэнси, и она начала рассказ.       — Мы поехали с Риком охотиться на тигров. Где-то в трех часах езды отсюда, — Нэнси говорила громко, возбужденно, волнение нарастало, — мы ехали верхом на слоне с одним техасцем. Мы добрались до места и затаились в засаде. Рик сел, а я стояла за ним, и тут я увидела желто-черную шкуру. Мне стало страшно, и я закричала, и вдруг Рик выстрелил и попал тигру аккурат за ухо. Сначала он был очень удивлен и рад тому, что повалил тигра. Но когда мы вернулись, бедный мальчик стал сомневаться, правильно ли он поступил. Рик очень расстроился.       Лицо Махариши в течение всего детального рассказа менялось. Он явно был шокирован и разочарован, а может даже и разозлен тем, что его ученики на такое способны. Джон тихо хихикал.       — Я больше никогда не подниму руку на живое существо, — виновато признался Ричард.       — То есть раньше ты хотел убить тигра, а теперь уже не хочешь? — спросил Махариши.       — Тебе не кажется, что ты портишь себе карму? — насмехался Джон.       — Это был вопрос жизни и смерти! Тигр выскочил прямо на нас, — ответила Нэнси. Махариши попросил всех, кроме Нэнси и Рика, выйти.       Америка вновь проснулась среди ночи и поняла, что Пола рядом нет. Она вышла на террасу, но и там его не оказалось. В небе висела четвертинка белой Луны, нанося на поверхности серые оттенки. Америка подошла к плетеной ограде и сложила на ней руки. Оглядываясь по сторонам, она искала Пола. Он вышел через пять минут из-за угла и замедлил шаг от неожиданной встречи с Америкой.       — Не спишь? Так даже лучше, — он подошел поближе, смотря на Америку снизу вверх. — Помнишь, когда мы ездили в Тунис, мы встретили черного дрозда?       — Конечно, помню.       — Я прошел до реки и обратно и подумал. Я люблю птиц, и ты любишь птиц. Потому что мы с тобой сами птицы. Точнее... знаешь, ведь этот дрозд мог и не прилететь. Потому что нам не нужно было никаких примет, чтобы понять, что мы должны быть вместе. Я пришел к выводу, что черный дрозд — это ты! Ты обрекла меня на то, чтобы я стал твоим навсегда, с самой первой встречи. Ты продолжаешь меня вдохновлять, делать меня лучше и свободнее, учишь меня летать и летаешь рядом, и с каждым днем моя вера в тебя, в вечную любовь, становится сильнее.       Америка не знала, что ответить. Ее любовь к Полу не таяла, как это случается у большинства, а неуклонно росла. «Мне не хватило любви в детстве, — думала она на медитациях, — может, Пол — моя награда. Как сказочный принц, который явился ко мне, как Золушке, когда та маялась от указаний мачехи». Америка спустилась вниз по лестнице, и Пол подал ей руку.       Все утро Пол сидел на крыльце с гитарой и напевал слова, сказанные ночью Америке и сложенные в стихи. Он даже пропустил завтрак и вышел только к лекции.       Все вновь собрались в заросшем сорняком дворе, где The Beatles по обыкновению играли на акустических гитарах после занятий и записывали на магнитофон новые песни. Время двигалось к вечеру, солнце розовело, румянилось, стремясь к горизонту. Там сидели все ученики, кроме отбывших Ринго и Морин, Джона и Пола. Вдруг в арке, которая вела во дворик, появился последний. Он взял гитару, сел на ступени и заиграл рокнролльный квадрат. Потом прихлопнул струны, отставил гитару и отошел в сторону. Все продолжали смеяться над анекдотами, который травили Брайан Уилсон и Майк Лав, но не обеспокоенная Америка. Она подошла к Полу, стоящему лицом к стене, положила ладонь на плечо.       — Что-то случилось?       Пол усмехнулся и покачал головой.       — Перепалка с Джоном? — поинтересовалась Америка тише.       — Нет. — МакКартни обернулся и посмотрел на Синтию, беззаботно смеющуюся в компании друзей. Америка поймала этот взгляд. Пол приблизился и полушепотом поведал ей: — Сегодня на нашей мужской медитации Махариши сказал нам подумать об отношениях с женами. Я развивал свою теорию о том, что мы птицы, поющие на закате ночи... а Джон, подумав минут пятнадцать, поднялся и объявил так, чтобы слышали все: «Я свободен!», — Пол еще раз кинул взгляд на Синтию и прошептал совсем тихо: — Мне кажется, грядет что-то.       У Америки в сознании возник тот самый кроваво-красный закат, приснившийся ей в первые дни.       — Да, — она сглотнула, — я видела, что...       Америка замолчала. Они с Полом негласно решили выйти за пределы двора, а там рдеющее солнце, повисшее над пустырем, опалило их кровавыми лучами.       — Письма! — в один голос произнесли они.       МакЗами захотели на один день отделиться от группы и уехать в Нью-Дели. Город был настоящим ералашем: беспорядочное движение, крики, шум, многолюдность. Пол прижимал Америку к себе и защищал ее голову руками. Когда они проходили через плотную толпу, они сравнивали ее со стаей журналистов, только у последних ты был целью охоты, и они шли на тебя, раскрывая клыкастую пасть.       Пол предложил Америке покататься на слоне. Она сначала не поверила такой возможности и спросила: «Правда? Можно покататься?» Пол ответил: «Конечно, нельзя». Через несколько минут они уже сидели на двух слонах. На шершавые, морщинистые спины были накинуты ковры для удобства наездника. Когда слон делал несколько первых шагов, Америка испугалась, потому что казалось, что он ее сейчас уронит. Спина животного сотрясалась, Ами чувствовала, как внутри шевелятся его суставы, как шестеренки. «Да, это тебе не на лошади кататься», — вырвалось у нее. Слон флегматично шел дальше, и Америка привыкла к необычным ощущениям. Вскоре ей стало казаться, что она едет на крыше медленно идущего поезда.       Поездка закончилась, и впечатленных Пола с Америкой сняли со слонов. МакЗами поняли, что проголодались, и потому зашли в ресторан, отведать индийской кухни. Там тоже было людно и шумно, в число шумов влились бурлящая вода, шипящее масло, удары ножа о доску. Но супругам удалось отыскать место и сесть где-то в углу. Пол и Америка сели уплотненно и заказали несколько разных блюд, протягивая вилку с нанизанным на нее кусочком друг другу. После прогулки по городу они вернулись в Ришикеш на обшарпанной, грязной электричке, где было так много пассажиров, (но еще больше — безбилетных), что вагон еле вмещал всех, и кому-то приходилось ехать высовываясь из открытых дверей и окон.       От станции предстояло пройтись пешком до ашрама. Сначала они шли по городку, а потом вышли в загородные места. Солнце вновь рдело, спрятавшись наполовину за горизонт, но не так зловеще, как накануне. Пространство в персиково-пурпурном свете заполнялась пением цикад. Вдруг Пол застыл на месте, устремив свой взгляд в одну точку.       — Что такое?       — О мой бог, я бы не хотел, чтобы ты на это смотрела, — произнес он, отводя Америку вперед.       — Но что там? — спросила Америка, пытаясь выглянуть из-за Пола и посмотреть, что он от нее скрывает.       — Да обезьяны спариваются. Ты действительно хочешь на это посмотреть?       Они оба вдруг рассмеялись.       — Знаешь, меня так удивляет эта простота, природные инстинкты. Вот что мешает так делать людям? В обществе все эти проявления естества связаны с греховностью и аморальностью.       — Может, потому что принято считать, что человек умнее, и для него есть понятие «интимность», которое он может хранить?       — С одной стороны-то да, но если посмотреть на это в общем, получается, что общество налагает табу на какие-то вещи, которые нельзя вгонять в тиски.       Следующий день выдался ужасно жарким. Казалось, земля дымится и трава выгорает. В помещениях было сыро и душно; постельное белье, мебель, ткани прели. Одежда прилипала к телу. Все хотели как-то охладиться, освежиться, выпить по бокальчику виски с содовой и льдом, но Махариши запрещал последователям обращаться к алкоголю. Лекция и медитации прошли на улице, в тени. Тем днем Махариши нездоровилось, и он отменил дневные занятия, и ученики нашли альтернативу: собраться в бунгало Леннона. Кто-то все же достал ром и лед, что очень обрадовало всех, кроме Пруденс, Джорджа и Америки. Они почитали Махариши и старались слушаться его во всем, поэтому отказались от распития пиратского напитка. А ром начал всех веселить.       — Так, давайте подводить итоги, кто победил в соревнованиях за прошедшую неделю, — объявил Джон, смеясь.       — Проиграл точно Ринго! — воскликнул Алексис.       — Какие соревнования? Я чего-то не знаю? — спросил Джордж.       — А мы полторы недели назад договорились, что будем соревноваться, кто кого пересидит на медитациях! — ответил Джон. — Идея получилась очень забавная, не так ли?       — Позже всех на этой неделе выходил... Пол, Джон, у вас ничья, — объявил Алексис.       — Какие же вы... — обратился ко всем Джордж, встав с пола. — Я думал, вы все приехали сюда, чтобы очистить свой рассудок от наркотиков и стать лучшими вариантами самих себя. А вы все превращаете в пижонство, лишь бы перещеголять друг друга.       Джордж вышел из бунгало, и в его спину устремились удивленные взгляды. Выйдя, он услышал чьи-то шаги за собой. Харрисон обернулся и увидел Америку.       — Я не ожидал от них такого. Я думал, они и вправду серьезно отнеслись к затее поехать сюда. Мы расходимся в стороны... — разочарованно произнес Джордж.       — А давай сбежим? — предложила Америка. — Давай хоть раз пройдемся по лесу вместе по-настоящему, а не в фантазиях?       Джордж протянул Ами руку, и она протянула в ответ. Он сжал длинные пальцы покрепче, и двое отправились на прогулку. Опускался вечер, жара, начала отступать, воздух свежел. Джордж и Америка шли, думая о своем.       Следующим утром все сидели на лекции у Махариши, как ни в чем не бывало.       — Медитировать лучше утром, а не вечером, на исходе сил. Утром ваши чакры гибче, сознание наполнено энергией после сна, и вы быстрее свяжетесь с Брахмой, — говорил Махариши, величаво сидя перед последователями. Он казался непогрешимым, пока однажды Алексис Мардас, сидя в бунгало с Леннонами, Харрисонами, МакКартни и Уилсоном, не пустил слух:       — Вы знаете, что Махариши пристает к девушкам?       У всех сидящих в комнате это не вызвало должного отклика.       — Что за чепуху ты несешь? — спросил Джон и обратился к Патти. — Патти, ты у нас главная мишень: скажи, к тебе приставал Махариши?       — Нет, не приставал.       — Но среди девушек есть еще более лакомый кусочек — Мия Фэрроу! Она тоже модель и помоложе Патти будет, — Алексис стоял на своем.       — Что?! — обиженно пропищала Патти. — Я по-твоему старая? Она меня всего на год младше!       — Алекс, я думаю, ты не прав. Этого не может быть! — развел руками Джон.       — И я в это не верю, — вставила слово Синтия.       — И правильно делаешь. Даже если Махариши и клеит девчонок, то до тебя он точно не дойдет, — сказал Джон Синтии, даже не посмотрев в ее сторону. Синтия насупилась.       Пол, напрягшись, прижал Америку к себе. С тех пор он стал внимательнее следить за Махариши и его действиями по отношению к девушкам. Первые два дня шли как обычно, а потом учитель внезапно отменил полуденную медитацию и назначил на послеобеденное время полуторачасовую медитацию с девушками, хотя по плану шла мужская. Пола это не на шутку разозлило, но он решил подождать еще.       Следующим утром лекция и медитация прошли без особых эксцессов. Ученики встали и собрались на обед.       — Америка, можно вас на минутку? — окликнул девушку Махариши. Это услышал и Пол.       — Да, конечно, — ответила Америка.       — Я останусь с вами, — к ним подошел Пол.       — Извините, Пол, мне нужна именно Америка. Это очень интимный вопрос, — вежливо ответил Махариши.       — Извините, но я ее муж. Кому как не мне знать о ней все?       — Вы не прав. У человека должно быть право на что-то сугубо личное, неприкосновенное.       — Пол, правда, все будет нормально, — успокоила супруга Америка. Полу пришлось выйти за дверь и прижаться к ней ухом. Он с трудом разбирал слова.       — Америка, мне кажется, медитации вас очень тревожат, хотя должны действовать обратно?       — Честно признаться, да. Я не могу перестать думать... думать о том, что я забыла много лет назад, — Америке было сложно говорить. Говорить о сокровенном постороннему человеку, хотя он и наставник.       — Я впервые встречаю такой случай... Вы очень необычная, Америка. У вас необычный склад ума.       — Да нет, во мне нет ничего такого. Вот вы действительно необыкновенный. Думаю, если бог и вправду существует, то он выглядит как вы.       Полу не нравился этот обмен комплиментами, он изо всех сил побежал к Леннону.       — Знаешь, что сейчас было? Знаешь?! — кричал Пол, ходя кругами по спальне Джона. Он сидел на кровати перед ним. — Он задержал Америку! А что, если он лапает ее? Прямо сейчас?       — Тогда что ты делаешь тут? Нужно бегом бежать и разнимать их! Он же типичный маньяк-насильник! — Джон говорил без сарказма. — Я видел, как он сегодня перед лекцией говорил с Мией. Он явно не так прост, как кажется!       — Нужно уезжать отсюда, — решительно произнес Пол, продолжая в бездействии ходить по комнате Леннона. — Срочно уезжать.       — Ты прав, старик. Пора валить. Я уже давно заметил, что он обычный шарлатан. Это похотливое животное мало того, что денег заработает на нашем имени, он еще всех девчонок перетрахает!       В дверь постучали.       — Курьерская доставка почты, — объявил смуглый, почти черный, как и подавляющее большинство местных аборигенов, молодой парень. Джон позволил ему войти. Парень вручил адресату письмо и попросил расписаться в листе о его получении. Курьер ретировался, оставив Леннона и МакКартни наедине.       — Ну что, пошлем Мэла за билетами? — спросил Пол.       Джона как будто подменили: он только что вместе с другом поносил учителя, а теперь радостно распечатывал конверт. Пол напомнил о себе.       — Джон?       — Слушай, Пол, может, ну его, этого Махариши? Нам, наверное, показалось. Мы же те еще выдумщики... — отвлеченно говорил он, ложась на кровать. Он начал читать письмо.       — Да ну тебя! Вот что ты за письма постоянно читаешь? Ты стал просто невыносимым.       — Нет, Пол, правда, нет повода для беспокойства. Ты просто очень ревнив, — Джон явно не слышал, о чем говорил МакКартни.       Пол через Мэла заказал билеты, о чем поставил Америку в известность лишь вечером.       — Мы летим в Лондон ближайшим рейсом, — объявил он серьезно.       — Почему? Мы же здесь и месяца не продержались. Неужели ты поверил в грязный слух, пущенный Алексом?       — Да! Потому что это не слух, а правда. Я считаю не случайностью то, что он отменяет мужские встречи и назначает женские, что отводит в сторону тебя, Мию...       Америка отвернулась и громко выдохнула, прижав руку ко лбу.       — Пол... — в бессилии произнесла она, — у тебя богатая фантазия. Почему ты поверил? Разве Махариши сделал тебе что-то плохое?       — Но он может это сделать в перспективе, когда вотрется в доверие!       Америка поняла, что выхода нет. Она не сможет отговорить упертого Пола. Смысла в этом никакого.       Пол ушел к Джону, а Синтия к Америке. Настроение у последней, в отличие от Леннон, испортилось. Син что-то щебетала, помогая собирать чемоданы. Америка смотрела на нее и думала: тот закат связан с ней. Возможно, даже больше, чем с остальными. А она ведь даже ни о чем не догадывается.       Пол всем объявил, что едет заниматься финансовыми делами The Beatles. Утром пришел Мэл и доложил, что билеты на вечерний рейс куплены. Ами и не думала, что эта блаженная поездка кончится так стремительно. МакКартни и Зами попрощались со всеми и приготовились отъезжать, но Америка попросила еще пять минут. Она не попрощалась с Махариши.       Он сидел на подушке и улыбался, закрыв глаза и подставив лицо солнечным лучам. Отъезд второй пары учеников его наверняка расстраивал. Америка подошла к нему и сказала:       — Спасибо вам.       Махариши раскрыл глаза и посмотрел на ученицу.       — За что?       — За то, что научили видеть то, что глубоко спрятано. Вы вдохновили меня, и не только меня, на многое. Мир теперь будет видеться иным. Это все благодаря вам.       — И не только, Америка, и не только, — ответил он. Они пожали руки на прощание. — Счастливо!       Пол недовольно наблюдал за ними, спрятавшись за деревом. Когда Америка отошла от учителя, он вздохнул с облегчением. Они с супругой сели в такси и поехали в аэропорт. Америка печально оглядела удаляющийся ашрам. «Есть хотя бы один плюс в возвращении: мы облегчим жизнь Эле», — подумала Америка, вспомнив о Марте, оставленной у сестры.       Пол и Америка оказались в Британии поздней ночью, и ехать к Эллине в такое время было бы неприлично, потому они отправились домой.       — Каким же идиотом надо быть, чтобы поверить в то, что Махариши домогался до девушек, — потряс головой Сэр Пол. Перед ним возникла Америка. — Я и был этим идиотом.       Америка обернулась.       — Джон ведь тоже был хорош. Он потом тоже разозлился на него, писал грубые строки. Ведь в “Sexy Sadie” изначально были другие слова. Мы все начали думать, что он просто развел нас. Когда мы вернулись, в прессе писали о том, что это была рекламная кампания по завоеванию прежней популярности, которая уходила к новым группам. При этом мы сами нарушали правила ашрама, Махариши очень расстраивался из-за того, что мы продолжаем пить и принимать наркотики.       Он говорил и понимал: Америка все это прекрасно знает, но даже не пытается его перебить. Она держала в руках фотографию, и, когда Пол смолк, передала ему ее.       — На память. — Он оглядел фотокарточку. Будто он уже видел ее. Там было трое человек в белых одеждах и со счастливыми улыбками на лицах: он сам, Америка и Махариши между ними. Пол печально вздохнул.       В почтовом ящике не вмещались письма, накопленные за месяц. Америка забрала их в дом и, несмотря на поздний час, стала их разбирать. Полу тоже пришло немало писем, но он решил отложить их на утро и попить чай. Америка молча читала под тиканье часов из гостиной и хлюпанье Пола. Она разрезала конверты ножиком и бегло проходила глазами по текстам. Одно письмо показалось ей странным. Оно было не написано вручную, а напечатано на машинке. На конверте красовалась эмблема какой-то киностудии, Америка впотьмах не разглядела ее и не придала значения. Только начав читать, она поняла, куда ее зовут.       — Пол... меня зовут сниматься в Голливуд.       Пол неестественно поперхнулся и протянул руки к бумаге.       — Дай почитать, — Пол заглянул. Америку действительно звали принять участие в съемках фильма «Клэр» производства “Metro-Goldenwyn-Mayer Studios” в роли Клэр Остин. — Гонорар неплохой... График съемок: май-июнь, август-сентябрь. Ну, можно попробовать.       — Спасибо за благословение, — иронично поблагодарила Америка.       — Вот видишь, если бы мы не вернулись раньше, ты бы не увидела это приглашение! — воскликнул Пол.       Утром Пол и Америка поехали на Джермин-стрит к Эллине, чтобы забрать у нее Марту. Она явно не ожидала встретить гостей, о чем сразу сказала вместо приветствия.       — Ого, чего так быстро? — и пропустила в квартиру. Марта, почуяв приезд хозяев, уже сидела в прихожей, виляя хвостом и высунув язык.       — Наша умница-красавица! Ждала нас! — Пол кинулся к Марте и начал чесать ее спину и обнимать. Америка сначала обняла сестру.       — Как она, не мешала вам?       — Она — не мешала, а вот Фиби мне проходу не давала. Я диплом дописываю, а эта, кхм, зараза постоянно умоляющим тоном просит: давай купим ей расческу, давай купим лежанку, купим это, купим то. Зато два раза в день можно было на час избавиться от обеих, когда Фиби водила ее гулять.       Америку рассказ умилил. Девушки обернулись на Пола, осыпающего питомца ласковыми словами.       — Что же вы не предупредили, что приедете? Я могла в институт поехать.       Америка развела руками. В кухне послышался хлопок двери и приближающийся топот. Америка сразу поняла, что это несбавляющая темп Фиби. Она выбежала из-за угла и остановилась, чтобы узнать, кто пришел в гости.       — Америка, Пол! — девочка подбежала к старшей из сестер и обняла ее, чуть не сбив с ног. — Сколько лет, сколько зим!       — Какая ты уже высокая, — удивилась Америка и добавила скованно: — и сильная.       — Аме-ерика, а можно, я, заберу, собачку, пожа-алуйста?       — Извини, малыш, нельзя, — ответила Зами с сожалением в тоне. — Это наша с Полом любимица, нам без нее грустно.       — Ну пожа-а-алуйста! — еще раз жалобно протянула Фиби. Ами обреченно выдохнула.       — Фиби, это не твоя собака. Это собака Пола и Америки, и мы не можем ее у них отобрать. Понятно? — Эллина старалась говорить без агрессии.       Фиби сердито посмотрела на Эллину, притопнула ногой и побежала к Марте, омывать ее демонстративными слезами.       — Так в чем проблема — давайте я куплю ей собаку? — спросил Пол.       — И она потом будет думать, что из взрослых легко вытрясти все, что только пожелаешь, — недовольно сказала Эллина. — Пойдемте на кухню, чаю с булочками попьем.       Все оказались в кухне.       — Вы не поверите, кто их испек, — сказала Эллина, ставя чайник на плиту. На столе стояло блюдо, накрытое полотенцем.       — Мэри? — предположил Пол, поднимая края полотенца.       — Да нет, это вполне ожидаемо.       — Фиби? — предположения Пола становились смелее.       — Может, кто-то из билли? — высказалась Америка.       — Ага. Точнее, они оба. Они поспорили с мамой, что готовить несложно. Мама, правда, согласилась, что готовить несложно, но не когда у тебя стиральная машина упрыгивает в коридор, дети орут, а утюг прожигает сопливчики. И поручила им приготовить булочки с корицей.       — Ну-ка, — в нетерпении произнес Пол и приподнял полотенце, под которым лежала гора пышных круглых булочек. — Будешь?       — Нет, спасибо, — отказалась Америка. — Просто чаю попью.       Буквально через пару недель их застал телефонный звонок. Трубку подняла Америка.       — Алло?       С той стороны послышались всхлипы.       — Алло? — спросила Америка настойчивее.       — Ами, это я, Синтия, — раздался сдавленный голос. — Помоги мне, пожалуйста. Приезжайте в аэропорт... с Полом... Джон куда-то уехал, а я тут одна.       — С чемоданами? — спросила Америка, чувствуя назревающие претензии к Джону. Синтия пролепетала неловкое: «Да». Девушка опустила телефон.       — Что такое? — спросил Пол, жадно поедая эклеры, и облизал пальцы, измазанные в креме. Америка переставила на стол салфетницу.       — Собирайся, поедем выручать Синтию. — Пол посмотрел непонимающе. — Джон снова оставил ее одну на вокзале с чемоданами.       Пол стер с рук и лица крем и шоколад. Они собрались и поехали в аэропорт, где их ожидала Синтия. МакЗами нашли ее в зале ожидания, сидящую в углу и обложенную чемоданами. Она дремала, устав после полета.       Америка села на соседнее кресло и притронулась к плечу девушки. Она вздрогнула. Пол начал взваливать на тележку чемоданы.       — Я долго спала? — спросила Синтия, оглядываясь по сторонам.       — Не знаю. Мы только что пришли. Поехали домой. Расскажешь, что случилось.       Америка взяла Синтию за предплечье, и она податливо поднялась со стула. Пол уже давно укатил чемоданы в другой конец зала, в сторону парковки. Девушки пошли по его следам. Был уже далеко не ранний вечер, потому небо, куда устремлялись шумные самолеты, поблескивая сигнальными огнями, стремительно чернело. Пол уложил багаж и усадил миссис Леннон назад, где она успешно уснула.       По возвращении Америка усадила Пола и отоспавшуюся Синтию в кухне и заварила чай.       — Ну, колись, — обратился к гостье МакКартни, пока светло-зеленая жидкость, пахнущая молоком, журча выливалась чашки. Это был успокаивающий Улуун с индийских плантаций, который МакЗами пили, тоскуя по досрочно оставленной Индии. — Что случилось?       Америка поставила перед Полом и Синтией по чашке в блюдце.       — Спасибо, — Син придвинула чашку к себе. — Мы с Джоном сегодня прилетели из Индии. Джордж и Патти все-таки решили остаться, а Джон был так зол на Махариши, хотя явных причин на то у него не было. Махариши очень расстроился, спросил: почему мы уезжаем? А Джон такой: «Если ты такой великий, ты сам догадаешься!» Господи Иисусе, мне так стыдно перед учителем!       — А как ты оказалась в аэропорту одна? — спросил Пол, пока Синтия отпивала чай.       — Все случилось в самолете, — начала повествование Леннон, ставя в блюдце чашку. — Он стал ругаться на меня, говорить, что я бестолковая и что... что... — Синтия разразилась рыданиями. Из глаз брызнули слезы. Пол и Америка сочувствующе погладили девушку по плечам с обеих сторон, — он меня никогда не любил. Представляете? Он постоянно мне изменял, буквально каждый день, заводил романы прямо под носом. А я и не догадывалась... Господи, он так меня унизил! Он начал перечислять всех тех, с кем у него была связь. «Помнишь актрису из «На помощь!»? Она еще на день рождения Джулиана приходила. У нас был роман. А Джоан Баэз знаешь? У нас была интрижка! А нашу соседку помнишь, Катрин? Я с ней перепихнулся пару раз!» — Синтия пыталась подражать манере речи Джона. Она вновь спрятала лицо в руках.       Америка вздохнула и столкнулась взглядом с Полом. Они и понятия не имели, как помочь Синтии. Они всегда знали, что Джон ей не верен. Он был мастаком в мимолетных связях всегда, еще с юношеских лет в Гамбурге. Это его настолько не заботило, что он часто становился жертвой трипперов. Он недолго хранил верность Синтии и опорочил ее еще до рождения Джулиана. Хотя Джон какое-то время действительно любил Синтию, но это время давно прошло.       Джулиан... вот, за кого было обиднее всего. Он не виноват в том, что отец сходит с ума от приевшегося быта, мечтает изменить свою жизнь, и только потому так нестабилен. И, может, Джон изменится, если получит то, что ему нужно? Только это будет стоить кому-то мужа и отца.       — А потом, — продолжила Синтия, прекратив всхлипы, — самолет приземлился. Слава богу, потому что я не могла терпеть, как Джон шесть часов с перерывом на обед рассказывает мне, как не любит меня и как любит тех многочисленных красавиц, что у него были. Естественно, я-то не красавица, а бесталанная серая мышь, копающаяся в пеленках.       — Но мы же о тебе так не думаем, — возразил Пол. Синтия подняла глаза.       — Наверное. Я теперь ни в чем не могу быть уверена, — Синтия осушила чашку. — Ведь в Индии он часто говорил о том, что хочет наладить наши отношения, больше проводить время с Джулианом… И я, как дура, уже поверила, что все станет лучше.       — Может, тебе чего покрепче? — предложил Пол. Синтия отказалась, помахав рукой.       — Я, пожалуй, поеду домой.       — Куда ты поедешь? — Пол показал на правое запястье. — Уже полдвенадцатого.       — Пол прав, тебе стоит переночевать у нас, — согласилась Америка.       Наутро Синтия, позавтракав, уехала домой. У Америки, правда, завтрак не удался: она съела совсем немного, а потом куда-то поспешно убежала. Она вернулась, кашляя до слез, и выбросила содержимое тарелки в мусорное ведро. Синтия в своем привычном состоянии обязательно заметила бы это, подметил это только Пол. Он замечал, что после возвращения из Индии пищевое поведение Америки изменилось. Когда Пол выходил к завтраку, она утверждала, что уже позавтракала, одевалась и уезжала на съемки, оставляя Полу на плите обед и ужин. Возвращалась она после девяти, утверждая, что поела на съемках, и ложилась спать. Пол пытался завести об этом разговор, предупреждал, что у нее вновь начнутся проблемы с гормонами, но она уверяла: все под контролем.       Ближайшие два месяца Америка была предоставлена сама себе. В мае она впервые как актриса поедет на съемки фильма, а после этого, в июне, отправится с труппой в тур по Средиземноморью, показывать «Пигмалиона» и «Сотворившую чудо». Америку вдохновляла перспектива путешествий и занятий своим творчеством. В апреле она снимала свой фильм, продолжение к которому придумала в Индии. Она вновь вспомнила Брайана. Три года назад он помогал организовать съемки. Теперь она хлопотала обо всем сама. За месяц она сняла четыре зарисовки: у нее в тетради оставалось еще одиннадцать.       Апрель был не так прост, как казалось. В последнюю среду марта погиб первый космонавт Юрий Гагарин, а в первый четверг месяца был убит Мартин Лютер Кинг, лидер борьбы с сегрегацией и расизмом. Новость поведала Полу Америка, и она расстроила их обоих. Назревали внутренние конфликты во Франции и Чехии. Леденели отношения между СССР и США, по телевизору вновь участились разговоры о ядерной войне.       В один вечер в гости приехал Майкл и лично пригласил Пола и Америку на свою свадьбу в июне в качестве свидетелей. В последнее время Майк тоже занимался музыкой и даже выпустил сингл, который Пол и Америка, к своему стыду, не успели послушать. Но он на них зла не держал. Лишь добавил к своей просьбе стать свидетелями: «Так вы сможете искупить свою вину!»       Близились май и поездка в США. Сначала они с Джоном и Полом полетят в Нью-Йорк, чтобы представить лейбл и звукозаписывающую студию “Apple”. Америка гордилась тем, что они могут самостоятельно, без помощи старших, проворачивать такие вещи. После пресс-конференций дуэт вернется в Лондон, а Америка полетит в Калифорнию на съемки.       За пару дней до отлета, вернувшись домой, Ами застала Пола разговаривающим по телефону.       — Да, безусловно, приезжай. К твоему приезду Америка уже вернется, ты сможешь рассказать, что произошло. Давай, ждем, пока.       Пол положил трубку и, обернувшись, застыл на месте, не ожидая увидеть Америку.       — Кто приедет? — спросила Америка, сбрасывая с ног неудобные сандалии.       — Синтия.       — А что с ней?       — Толком не могу понять. Она первым делом спросила, дома ли ты. Я сказал, что ты ненадолго отъехала, и она попросилась на чай. Голос у нее был взволнованный как никогда. Что-то мне подсказывает, что это снова связано с Джоном.       Пол сходил в пекарню, чтобы купить чего-нибудь к чаю. Америка этот самый чай заварила, а заодно проверила, на месте ли бутылка с виски.       Синтия не заставила себя долго ждать. Даже после своего последнего визита она сразила Пола и Америку своим видом: ее мрачное, практически безжизненное, лицо не выражало ничего — ни эмоций, ни их отсутствия. Синтию усадили за стол, а в чай накапали успокоительного. Никто не торопил ее с ответом.       — Нет, я не уверена, что смогу вам это рассказать... Все-таки Джон — ваш друг, будете о нем еще плохо думать. А я этого не хочу. Он сам всех способен разогнать.       Часы тикали в полной тишине, прерываемой журчанием кипятка и заварки, наливаемых в чашки Америкой.       — Я была в Греции... Одна, без Джулиана. Оставила его на брата. Я много думала про наш брак, мне казалось, мы все можем наладить. Из аэропорта я позвонила домой и предупредила Джона, что скоро буду. Вернулась полтора часа назад, вхожу в дом: никого нет. Ни Джона, ни экономки. Я прошла дальше, громко спросила: «Джон, ты здесь?!» Из кухни слышу какие-то смешки. Я прошла туда... — из груди Синтии вырвался сдавленный стон. Она закрыла лицо руками на несколько секунд, потом продолжила: — Я прошла туда и увидела, что... там сидят они. В халатах. Джон с сигаретой «ларк» и чашкой кофе. И она, японка, в моем банном халате. А что было с кухней! Я ее не узнала — настоящий свинарник. Повсюду стояли грязные чашки, тарелки, лежали гниющие огрызки, над ними кружили мухи, стоял такой смрад!.. Они подняли глаза на меня. «А, привет», — бросил он с противной сардонической улыбкой. Японка даже не повернулась и не поздоровалась. И я, как дура, возьми и скажи: «Слушайте, а пойдем в ресторан? Будет здорово: завтрак в Афинах, обед в Риме, ужин в Лондоне!» Я испугалась, что Джон меня опять унизит. Но он лишь вежливо отказался.       Синтия выпила чашку горячего чая залпом, без остановки. Пол и Америка лишь сделали несколько осторожных глотков.       — Я не знаю, как дальше жить. Ведь я все еще любила его. Может, не так сильно, как тогда, когда я впервые... мы впервые... Когда все только начиналось. Когда о «Битлз» никто не знал, когда даже такого названия не было. Когда у вас были зачесанные вверх волосы… Когда вы с Джорджем приходили к нам в колледж на обед, и мы ели в столовой рыбу с картошкой на газете… Когда у тебя была Дот, и мы ходили всюду вчетвером… Когда Джон проводил со мной все время… Как бы я хотела вернуть те времена...       — Син, послушай. Ты же не думаешь, что жизнь на этом заканчивается?       — Ты не знаешь, о чем я говорю. У вас ведь с Полом идиллия.       — Может я и не знаю, но я понимаю. Сейчас ты нужнее всего Джулиану. Джон не постеснялся начать новую жизнь, не расквитавшись со старой, почему бы тебе не повернуть все вспять? Да, сначала будет трудно, все произойдет не сразу, но жизнь на этом правда не заканчивается. Сейчас ты не воспримешь мои слова всерьез, но я бы хотела, чтобы ты их запомнила и поняла, что в первую очередь нужно подумать о Джулиане, а ему сейчас будет намного сложнее, чем тебе.       Синтия поднялась из-за стола.       — Большое спасибо вам за гостеприимство, я поеду.       — Чего же ты так быстро? — спросил Пол, поднимаясь.       — Поняла, что соскучилась по Джулиану.       Внезапно для сосредоточенного старика Америка произнесла:       — Теперь мы отправимся в Нью-Йорк на презентацию корпорации “Apple Corps” и студии “Apple Records” втроем: Джон, ты и я.       В студии «Эбби-роуд» за столом сидели Тони, Джон и Пол. Барроу раздавал им поручения.       — Вам нужно говорить взахлеб, продвигать свою идею, так себя представить, чтобы все думали: «Вот это да!»       Джон красил ногти черным маркером, не замечая Тони. Пол почесал взмокшие от пота бакенбарды свободными пальцами руки, в которой дымилась сигарета.       — Да мы знаем, старик, спасибо.       — Опять же за нами присмотрит Америка, — сказал Джон, оглядывая аккуратно накрашенные ногти на левой руке.       — Джон, что это? Как ты это отмоешь? — Пол обратился к другу.       — А зачем? Красиво же получается! Слушай, может мне и волосы покрасить? — он провел рукой по длинным, прямым рыжим волосам. — Я недавно понял, что брюнетки намного красивее блондинок.       — А как же твои любимицы Твигги и Бриджит Бардо? — Пол играл в дурачка.       Джон ехидно усмехнулся.       — Нашел кого вспомнить! Бриджит Бардо вообще из прошлой жизни. Теперь я спец по брюнеткам.       Пол понимал, что это значит: «Синтия вышла из моего вкуса». Когда они только познакомились, у Синтии были каштановые волосы. Узнав, что Джон без ума от Бриджит Бардо, она перекрасилась в блондинку. Конечно, сделать такой же улей на голове, как у французской красотки, ей не удалось, но Джон оценил попытки этой скромной девушки.       В помещение вошла Америка. Ее прежде очень длинные волосы были скручены в крупные локоны с завитыми от лица передними прядями и были лишь немного ниже плеч. Изменение прически обнажило перемены в лице: скулы стали выделяться резче на бледном лице, щеки исчезли. водолазка без горла с широкими белыми и темно-синими поперечными полосами обтягивала плоскую фигуру, на худые плечи был накинут черный пиджак. Выпирали ключицы, затянутые рукава обнажали костлявые руки.  В худых пальцах отмечались сухожилия и тяжеловесные суставы. Ноги закрывала темно-синяя юбка. Она явно прятала себя.       — Ничего себе!.. — воскликнул Сэр Пол ошарашенно, повернувшись к Америке. Она непривычно стояла рядом. — Я и не заметил, как ты так изменилась!       — После Индии у меня снова случился гормональный сбой, который был гораздо хуже всех предыдущих. Думаю, вряд ли тебе интересны подробности и цифры.       — Почему же, интересны, — возразил Пол заинтересованно. Америка не поверила своим ушам.       — Я была на грани смерти. Мой обычный вес при росте в почти шесть футов был сто двадцать пять фунтов.       — Ого, да ты и вправду худышка, мне не казалось! — заметил Пол удивленно. — А почему так? В шестидесятых было модно быть худой. Неужели ты хотела быть как эти куклы?       — Если бы можно было выбирать моду по вкусу, я бы выбрала пухлые бедра. Потому что за апрель я сбросила семнадцать фунтов, одиннадцать в мае и столько же за июнь. Я растаяла прямо на глазах. Так что это еще не максимум.       — Насколько я заметил, ты мало ела.       — После Индии организм отторгал практически все, что в него попадало. Я старалась насильственно вместить в себя хоть что-то, но это было невероятно сложно. Когда я вернулась в июле с гастролей, я весила всего восемьдесят пять фунтов, ты отправил меня к врачу. Мне поставили анорексию.       — Нихрена себе! Прошу прощения, вырвалось. А что было дальше? Как ты так на съемки поехала?       — Всему свое время, — улыбнулась Америка.       Они оказались в зале с растянутым плакатом. На нем сияло, как зеленое солнце, яблоко сорта «грэнни Смит». За столом, огороженном журналистами, сидели Джон и Пол и отвечали на вопросы под аккомпанемент щелчков вспышек. Третий день подряд они занимались пресс-конференциями, рассказывая о новом бренде.       Америка стояла сбоку и делала фотографии. Джон и Пол иногда бросали на нее взгляды, как бы спрашивали, не сказали ли они чего лишнего. Она одобрительно кивала, а в случае чего, уже по завершении мероприятия, могла сделать мягкое замечание. Завершалась последняя конференция третьего дня, оттого настроение Джона и Пола сделалось несерьезным, и под конец они все больше шутили. Делая фотографии журналистов, Америка заметила белую голову, выплывающую с противоположной стороны толпы. Девушка с завязанными в хвост волосами прикладывала к лицу фотокамеру и время от времени нажимала на кнопку. Когда она оторвала ее от себя, Ами пригляделась и узнала Линду. МакКартни оглядела зал и, поняв, что с другой стороны стоит Америка, помахала ей рукой.       Вскоре публика разошлась, и в помещении остались только Пол, Джон, Линда, Америка и осветители, собирающие свои прожекторы.       — Дорогие мои, как я рада вас видеть! Целый год ни сном ни духом. Только пластинки покупай, — Линда повертела головой, и ее хвост забавно качнулся. Она развязала его и обняла сначала Джона, потом брата, а потом его жену.       — Какая же ты худенькая! — воскликнула Линда. — В чем только душа держится!       — Да и ты очень изменилась! — ответила Америка как бы в свою защиту.       — Да, выглядишь просто бомбически. Не будь ты моей сестрой, я бы влюбился, — сказал Пол, обнял сестру за плечи.       — А я уже, — Джон облизал губы.       — Ты же говорил, что тебя блондинки больше не интересуют? — Пол напомнил про недавний разговор.       — Ну, что правда, то правда, — Джон развел руками. — Извини, Линда.       Линда рассмеялась, положив руку Джону на плечо. Она пригласила гостей в «МакДоналдс», в котором она несколько раз пообедала и хотела сводить туда друзей, когда подвернется случай. И вот он подвернулся. Джон и Пол заказали гамбургеры с колой, Линда взяла чипсы и картошку фри, а Америка ограничилась лишь чаем.       — Почему не ешь ничего? — спросила Линда, отпив колу из стакана отошедшего вместе с Джоном Пола.       — Не хочется. — Америка вертела в руках картонный стаканчик.       — Очень зря. После утомительного дня нужно обязательно чем-то подкрепиться, — Линда аппетитно жевала картошку, но на Америку это не действовало.       — Линда, скажи, пожалуйста, ты не знаешь что сейчас с Бобом? — Америка придвинулась чуть ближе к собеседнице. — Я уже почти два года не получала от него писем. Только зимой послушала его последнюю пластинку. Но он даже словом не обмолвился, что оправился после аварии.       Линда вздохнула.       — Хочу рассказать тебе кое-что, но это секрет, — девушки отодвинулись в сторону окна, подальше от задумавшегося Джона. — Мы с ним общались какое-то время после нашего знакомства. В ноябре 65-ого он женился на модели из Плэйбоя, которая была от него беременна. Сара очень ревнивая, спуску не дает, зная, какой Боб сердцеед. Но меня она приняла и письма к тебе ничем серьезным не считала. А Боб... — Линда огляделась вокруг, высматривая Пола, и придвинулась еще ближе, опираясь на стол локтями, и сказала Америке почти на ухо: — вывел меня как-то прогуляться по Нью-Йорку и вдруг раскрылся передо мной, начал рассказывать про своих девушек, про Джоан, про Сьюз... а потом начал говорить про тебя. Сказал, что не может поверить, что ты вышла за Пола, извинился передо мной. Он с первой встречи думал, как лучше с тобой завести общение.       Он очень переживал, когда у вас случилось несчастье. Хотел помочь, чем мог, но ты не отвечала на письма. Он все понимал, говорил, что не будет торопить. Когда он приезжал в Англию с концертами, стеснялся договориться о встрече. А после аварии у Боба случилась настоящая депрессия. Он не хотел ничего знать. Это было ужасно... Я помогала Саре, как могла. Боб уже давно поправился, у них с Сарой двое детей, скоро родится третий. Им, правда, покоя не дает пресса, но они пока справляются.       Линда крепко взяла Америку за руку, думая, что она сейчас расстроится. Но она и не собиралась. Она чувствовала облегчение от правды.       — И хорошо, — Америка искренне улыбнулась, — что у него семья.       Пол и Джон вернулись в Британию, а Америка осталась в США для съемок в фильме «Жизнь Клэр». Почти сразу ей позвонил Харрисон, у которого дома битлы записывали демо песен для нового альбома, и высказал сожаления, что она не сможет прийти на премьеру фильма “Wonderwall”, к которому он написал музыку. Ами иногда звонила Полу после съемок, ночью. Он вместо приветствия желал ей доброго утра, а она на прощанье желала спокойной ночи. Он потом ехал на работу, а она ложилась спать. Пока она спала, Пол успевал переделать множество дел, а когда он ложился спать и звонил Америке, она вставала и отправлялась на съемочную площадку, перевоплощаться в роль неуклюжей и везучей Клэр Остин.       Америке было интересно познавать себя по эту сторону процесса. Как режиссер, она прекрасно разбиралась в тонкостях актерского мастерства, но это все же не гарантировало того, что Ами раскроется как актриса, что она продемонстрировала на площадке. Съемки протекали в непринужденной голливудской обстановке, хотя команда работала как волы. По вечерам актеры отправлялись кутить в лос-анджелесские бары, и Америка иногда к ним присоединялась, но старалась не напиваться, потому что не могла закусывать.       Калифорния открывалась Америке по-новому. Америка уже в шестой раз оказывалась здесь, но только узнавала эти места: на гастролях с The Beatles разъезжать по экскурсиям не представлялось возможным. Присутствие хиппи по-прежнему ощущалось, но уже не так сильно. Америка вдоволь полюбовалась Калифорнией, пообщалась с Романом Полански и его новой женой Шерон Тейт, Доном Сигелом, Клинтом Иствудом, некоторыми звездами спагетти-вестернов, познакомилась с Касс Элиот из The Mamas & The Papas, оказалась на концерте The Beach Boys с Махариши, с которым они не ссорились, и так далее.       Америка вылетала в Британию в начале июня в день, как оказалось сутки спустя, смертельного покушения на  младшего брата Джона Кеннеди, Роберта, только что победившего на предварительных выборах. За пару дней до этого в Нью-Йорке женщина стреляла в художника Энди Уорхола, но он остался в живых.  В Лондоне предстояло провести всего два дня и вновь улететь, теперь уже в сторону Средиземного моря. Съемки закончились, как стало казаться Америке только по их окончании, стремительно, и актриса первого плана вернулась домой. По углам аэропорта ее караулили жадные до фотографий журналисты, а в зоне прилетов ждал Пол. Он ходил по залу, положив руки в карманы и, судя по сложенным в трубочку губам, свистел, но свист терялся в гамме и суете терминала. Он не приметил Америку, и она воспользовалась этим, подбежала к МакКартни сзади, отставила чемодан и закрыла супругу глаза. Он накрыл ее руки и сказал:       — Я покупал это обручальное колечко и целовал эти ручки, неужели я их не узнаю? — обернулся и обнял жену. Оторвавшись, он оглядел девушку с ног до головы. — Они вас там что, совсем не кормили?       — Кормили, конечно, еще как, — ответила Америка.       — Я тебя чуть не сломал! Ты как тростинка! К врачу не хочешь сходить?       — Пока не к спеху, — отмахнулась Америка. Пол взял чемодан, и пара прошла на парковку. Пол закинул чемодан в багажник, пока Америка садилась вперед, и сел за руль. Он достал из бардачка блистер с таблетками, выдавил одну и проглотил, опрокинув голову назад, чтобы пилюля лучше провалилась в горло.       — Что за колеса? — спросила Америка, пока Пол заводил машину.       — Успокоительные, — бросил он, подняв ручной тормоз. — Все, холостяцкая жизнь кончилась, МакКартни!       — Вот это заявление! Я боюсь ехать к нам домой — что же там творится, если в последнем месяце у тебя была «холостяцкая жизнь»? — иронизировала девушка. — А если серьезно, зачем успокоительные?       Пол выруливал с парковки. Америка не торопила его с ответом, потому что по себе знала, что выезд задним ходом — очень трудоемкий процесс, так можно вполне заслуженно и на грубость нарваться. Они выехали с парковки на трассу. Пол достал из нагрудного кармана сигарету и прикурил ее от машины. Тут авто резко дернулось, и перед ними промелькнул черный «опель».       — Козел! — Пол ударил по рулю, и прогудел клаксон.       — Догадываюсь, почему тебе могли прописать успокоительные, но все же почему ты о них не рассказывал?       Пол нажал на педаль газа посильнее.       — Не хотел, чтобы ты волновалась. На самом деле это все из-за Джона. Сначала я взбесился от того, что он принес на нашу встречу. Мы хотели обсудить новый материал после возвращения из Штатов. Собрались. Блин, ты бы это слышала! Очень грубый материал. Немелодичный, провокативный до ужаса. Я его заставил переделать песню про Махариши, потому что он прямым текстом оскорблял его в матерных выражениях. Это уж слишком. Хотя нет, не слишком! Несколько дней назад привел в студию эту свою пассию, японку. Как ее там... Йоку. Представил ее так пафосно: художница, из Америки, с хорошим вкусом. Я говорю: о'кей, хорошо, пусть сидит за стеклом, мы рады гостям. А он такой: ты не понял. Она будет сидеть с нами, у нее будет микрофон, чтобы она комментировала. Я не ожидал от него такого. И я наивно полагал, что она будет скромно сидеть, так нет, она вставляла свои «ценные» мнения прямо посреди песни. Я говорю, мол, у нас договоренность, кажется, была: Америка и Фреда — единственные девушки, которым дозволено находиться в студии во время наших записей. Даже уборщицам нельзя. А он: я разрешал твоей жене появляться в студии, чтобы получить карт-бланш для Йоки. Ну я и говорю: вы же только недавно познакомились. А он: неправда! мы знакомы всю жизнь. И постоянно спрашивает: да, Йока? А она: конечно, Джонни.       Я долго старался сохранять лояльность. Пока эта Йока не стала прямо посреди песен кричать: «Дерьмо! Дерьмо!» Я так разозлился, что приехал домой и разбил рукой наш кухонный столик. Представляешь, стол разбился вдребезги, а на руке ничего не осталось, — он повертел левой рукой, — но я тут же поехал и купил такой же столик. Потом в поликлинику, и мне прописали лекарство. Я после знакомства с этой, гхм, девушкой, не мог нормально спать. Переживал из-за Синтии, думал, почему он привел эту женщину, что он в ней нашел. Из-за многого переживал и думал: как ты там, в Америке, в Голливуде, далеко отсюда, снимаешься в фильме. Пытался тебя представить. И думал: может, анархия действительно начинается с твоим отъездом?       Лицо Америки менялось с каждой новой подробностью и к концу рассказа на нем отражалась крайняя степень удивления.       Вечером Пол и Америка отправились в “Bag O'Nails”. Там выступал нигерийский музыкант Джимми Скотт. Его глаза закрывали солнечные очки, а сам он был облачен в традиционные африканские одежды. Когда МакЗами вошли, концерт уже шел. Дождавшись конца песни, Пол и Америка заняли столик недалеко от сцены, где сидела весьма молодая женщина.       — Привет, Лукреция, — воскликнул Пол, присаживаясь на соседний стул. Девушка обернулась и радостно поприветствовала МакКартни:       — О, Пол, привет, это ты?       — Кто же еще! Знакомься, это моя жена, Америка, — Пол обернулся к названной и указал ей на Лукрецию: — Это Лукреция, жена Джимми.       Девушки поприветствовали друг друга. Джимми начал новую песню.       — Об-ла-ди! — крикнул он и вытянул шею, ожидая ответа от зала.       — Об-ла-да! — прокричали из зала.       — Жизнь продолжается, да! — пропел он, а потом вновь: — Об-ла-ди!       — Об-ла-да!       — Жизнь продолжается, да!       Так повторилось несколько раз.       — Слушай, Лукреция, я уже не впервые слышу эти слова. Что они значат?       — Я бы тебе сказала, но я не могу. У нее особенное значение, о котором Джимми не рассказывает никому. Но я могу рассказать тебе кое-что. «Об-ла-ди об-ла-да» — это фонетический перевод фразы, которую Джимми часто говорил отец в детстве. В западной части Нигерии, где он родился и рос, говорят на языке Урхобо. Эта фраза — его жизненное кредо. А ты предполагал, что она значит?       — Думаю, это что-то вроде “Comme ci, comme ça”, — ответил Пол.       — Ответ принят, — улыбнулась Лукреция.       — Он близок к правде?       — Не совсем. Ее смысл намного глубиннее.       Америке не удалось перевести дыхание после поездки и резкой смены часовых поясов. Следующим днем им предстояло присутствовать на свадьбе Майка в роли свидетелей. Америка проснулась в девятом часу от пения Пола, донесшегося из-за двери. Он зашел в ванную и вышел, уже насвистывая ту же мелодию. Америка поднялась с постели, накинула на себя серую тунику с растянутыми рукавами, как у Пьеро, и вышла в кухню. Там сидел Пол в одних только бежевых брюках и с гитарой. Он напевал песню приблизительно в стиле мюзик-холла от лица поклонника, влюбленного в актрису, популярную в Голливуде. Он мечтает о том, чтобы она поскорее приехала к нему в Англию. Заметив Америку, Пол оживился, начал раскачиваться из стороны в сторону и улыбаться. Допев, он отставил гитару в сторону.       — Доброе утро! Помнишь, куда мы сегодня едем? — спросил Пол.       — Даже не знаю... мы разве не собирались сегодня посидеть дома? — сымитировала непонимание Америка, сев за стол.       — Шутница... А теперь давай о серьезном, — Пол поставил перед Америкой тарелку с собственноручно приготовленным сэндвичем с горячим сыром и овощами. Ами впервые почувствовала голод. Пол сел, сложил руки и заглянул девушке в глаза. — Тебе нужно срочно обратиться к врачу. Я заметил, что тебе становится плохо от еды, но я не понимаю, почему ты не хочешь поделиться со мной проблемой. Разве я чужой? К сожалению, я не смогу тебя контролировать в твоей поездке, но если после твоего возвращения я увижу, что ты похудела еще, я тебя насильно повезу к врачу, хотя надо идти уже сейчас. Ты стала худой как никогда. Ты стала тощей. Так же можно умереть от истощения! Меня это расстраивает, нет, пугает. Что может случиться с тобой, пока ты далеко? В конце концов, мне теперь нечего взять в ладонь, вместо груди теперь только ребра, между которыми можно вставить палец. Да я боюсь сломать тебя!       Америка смотрела на бутерброд и чувствовала, как желудок изворачивается в спастических болях.       — Пол, — она сглотнула, — кажется, ко мне вернулся аппетит!       — Что? — Пол посмотрел на сэндвич. — Правда? Тогда ешь скорее!       Америка взяла бутерброд голыми руками и стала его жадно есть. Овощи падали в тарелку, соус капал, сыр растягивался. Америка продолжала жевать. Впервые за три месяца она смогла нормально поесть.       — Еще хочешь? — спросил Пол, когда Ами поглотила сэндвич. Америка кивнула. Он протянул ей свой, и она съела и его. Пол ушел в соседнюю комнату и долго ходил кругами, вздыхая.       Венчание Майкла и его девушки Анджелы проходило в Северном Уэльсе. Среди гостей были лишь родственники молодых и их ближайшие друзья. Полу и Америке не терпелось увидеть Джима, Рут, тетю Джин и сестру Бетт. Пол вновь столкнулся с родственниками, треплющими его за щеки возгласами: «Ох, совсем недавно был такой крохой, а сейчас такой видный мужчина». Они не оставляли знаменитого племянника и заваливали вопросами наподобие: «Сколько зарабатываешь?», «Когда детишки?», «Почему не звонишь, в гости не приезжаешь?» «Только что были два карапуза, а теперь уже младшего женим», — слышалось отовсюду. Приехали Джин и Бетт, и Пол подал им руку, когда они выходили из автомобиля.       — Пол, как я рада тебя видеть! — воскликнула Джин, пока избегая банальностей. — Америка, и ты здесь!       Джин, Бетт и Америка обменялись приветственными поцелуями.       — Думаю, вам за день это сказали сотню раз, но вы оба очень повзрослели. Теперь не румяные юнцы, которых я видала перед свадьбой, а уже состоявшиеся люди, — улыбнулась Джин. — Теперь дайте посмотреть на Майкла.       — О, это вряд ли. Он бегает как савраска, — возразил Пол. — Разве что во время венчания.       — А кто свидетели? — Джин оглядела собирающихся на лужайке перед церковью родственников.       — Мы с Ами, — ответил Пол.       — В этом твой брат не ошибся. Тогда последний вопрос: где Джим?       Как по заказу, в этот момент во двор въехал автомобиль и остановился в нескольких метрах от героев действия. Двери открылись, и навстречу вышел Джим.       — Чувствую, что тут все ждут только меня! — воскликнул Джим, подходя ближе.       — Разумеется! — ответила Джин, пока они обменивались поцелуями и объятиями. – А где ты оставил дочь?       — Дома. У нее ветряная оспа. Уехал, пока она меня не заразила своими пятнами.       Все рассмеялись.       — Пол! Как я тебя учил с девушками обращаться? Первое, что нужно делать с дамой обязательно: кормить! А ты что делаешь? Почему отца не слушаешь? Почему Америка растаяла? Даже ущипнуть негде! — Джим рассмеялся над собственной шуткой. — Ну что, пойдем нашу младшую красавицу по венец отводить.       Венчание состоялось только через сорок минут. Пол и Америка, идя за молодоженами, вспоминали таинство этого процесса. Хоть они женились не в церкви, а в регистрационном офисе, внутренние  ощущения трепета и волнения все равно вряд ли отличаются. После все расселись по машинам и уехали в ресторан на пышную трапезу.       Пол поглаживал супругу по спине и наблюдал за ней. Он ожидал, что Америка будет много есть, но она съела лишь пару кусочков форели и остановилась. Ее вновь стало воротить от еды, и она ушла, чтобы развеять тошноту. Зами вернулась аккурат к тосту Джима.       — Должен признаться, Майкл — самый шумный ребенок из всех, что я видел, — начал он свой монолог, поднявшись с бокалом в руке. Повисла тишина. — Пол был не таким, он всегда отличался природной дипломатией. У него всегда все было гладко, все вопросы улажены, а иногда он и под шумок пакостил. А Майкл был самой настоящей истеричкой. А как он брыкался — полный атас! Отбил нам с матерью все руки-ноги! Бесстыже вымогал у нас мороженое, игрушки. Бывает, орет на всю улицу, изводит нас с матерью. Подходят всякие, значит, тетки и начинают тетешкать: «Ой, а кто это у нас плачет в таких штанишках? А почему?» Ну и я как гаркну: «Тебя испугался!» Тетку сметает куда-то на противоположную сторону улицы, — по залу прокатилось: «Ха-ха-ха!», — а с Полом такого не было. Поэтому я вам желаю, чтобы у вас дети были все как Пол, только покрасивее, а то тот родился — я аж расплакался, какой он был страшный.       «Сколько любви в его остротах», — думала Америка. Джим мог всячески принижать сыновей в своих речах, шутить по-солдатски, но в каждое слово он вкладывал много любви к детям, рожденным от любимой женщины, которых весь их подростковый возраст растил в одиночку.       Следующий день МакЗами предстояло вновь провести в кругу семьи, но уже со стороны Америки. Эллина окончила университет и стала дипломированным дизайнером. В квартире на Джермин-стрит как всегда царила беспочвенная суета. Мэри, Фиби, Билли и мистер Рамон ожидали приезда новоиспеченной выпускницы. Пол позвонил в дверь, но звонок так и не раздался. Тогда он постучал по двери. Никто не открыл, и Пол попробовал дернуть ручку. Дверь поддалась, супруги переглянулись и прошли в кухню.       — Па-здра... — начав с энтузиазмом кричать, Билли, Мэри и Фиби быстро стушевались.       — Садитесь скорее! Сейчас Элли придет! На, Пол, возьми конфетти. — Мэри всунула в руки МакКартни трубу с веревкой на конце.       — А вы уверены, что зайдет она, а не вор? — перечил МакКартни.       Скрипнула входная дверь, и Мэри шикнула, показывая, что нужно замолчать. Эллина прошла в кухню, и на нее обрушились крик «Па-здра-вля-ем!», хлопки конфетти и сами разноцветные бумажки.       — Так вот почему у вас вдруг возникли дела прямо в день вручения диплома! — Эллина, поймав родственников с поличным, оглядела стол, заставленный разными вкусностями.       — Ну ты хоть покажи, что выдали! — воскликнула Мэри. Эллина, вопреки ожиданиям матери, не окончила университет с отличием: в глазах рябило от выставленных в колонну отметок «Отлично», но этот стройный ряд нарушали несколько отметок «Хорошо» и «Удовлетворительно».       — Умница моя, — Мэри целовала дочь в макушку, рассматривая табель. Немного погодя все приступили к праздничному обеду. Америка оделась так, чтобы никто не заметил ее безобразной худобы, и обстоятельства складывались так удачно, что ее еще никто не обнимал. Девушка стыдилась того, что вынуждена так думать.       — А вы Тода решили не приглашать? — спросил Пол.       — А какое отношение он имеет к празднику? — ответила Мэри вопросом.       — Ну, во-первых, он наш общий друг, — заметил Билли-младший, поправив сползшие очки.       — Во-вторых, он мой коллега, — присоединилась Эллина.       — В-третьих, он в свое время заканчивал тот же университет, — встряла Америка.       — Я, конечно, все понимаю, но я не могу его подолгу переносить, — обозначила позицию Мэри.       Все замолчали, продолжая жевать, и опустились в размышления: что же может быть отталкивающего в Тоде?       — Билли бы мне тоже не нравился, если бы его не выбрала Эля, — Мэри, как всегда, резала правду-матку. — Я вкусу дочери доверяю.       Эллина собиралась уже возразить, что Тод тоже входит в ее окружение, и эта схема очень нелогична, как вступился Билли и сразу перевел тему.       — Кстати, теперь можно начинать готовиться к свадьбе! Эллина-то университет закончила! Вы мне, мама, что говорили: Эллина...       — Я прекрасно помню, у меня пока маразма нет, — Мэри улыбнулась будущему зятю. — Но у тебя будет еще три испытания. Не пройдешь — мою дочь не получишь.       Лицо Билли переменилось.       — Шутка! — поспешила обрадовать Кармелита будущая теща.       Утром у «Олд Вика» стоял автобус для труппы. Пол помог супруге донести чемодан до автобуса и положил его в почти заполненный багажник.       — Доброе утро, мисс Зами, — здоровались с Америкой актрисы, проходя мимо. Америка махала им рукой. Пол и водитель кое-как уместили чемодан в груде разного барахла.       — Заходим в автобус! — объявил смуглый голубоглазый мужчина с взъерошенными волосами, седыми на висках.       — Кто это? — спросил Пол, оглядев мужчину.       — Жак, прокатчик, — сказала Америка, оглядывая актеров, бросающих окурки под колеса и движущихся ко входам в автобус. Вдруг дверь в багажное отделение закрылась, спугнув Пола и Америку. — Мне это напоминает времена съемок “Help!” и “Magical Mystery Tour”.       — Я буду по тебе скучать, — признался Пол, касаясь плеча жены.       — Мисс Зами, вы заходите?.. — обратился к девушке Жак. Америка попросила у него минуту.       — Пообещай, что будешь звонить мне. И обязательно рассказывай, как себя чувствуешь.       — Не переживай, я приеду ровно через три недели, — поспешила успокоить Америка.       — Стой! Я только что понял, что мы проведем наши дни рождения порознь.       — Грустно, конечно, но не впервые. Мы же как-то это делали двадцать лет до нашей встречи. Давай, пока, — Америка поцеловала Пола и направилась к передней двери. Входя, она помахала Полу рукой. Сев у окошка спереди, она увидела, что Пол стоит почти у самого окна и шлет ей воздушные поцелуи. Америка улыбнулась и нарисовала на стекле сердечко. Автобус тронулся, и Пол остался где-то позади.       Вечером Америка и около сорока человек ее команды оказались в Париже. В праздном городе они отыграли серьезную «Сотворившую чудо» следующим вечером и в ночь улетели в Порту. Давали по два спектакля за два дня в каждом городе: после Порту отправились в Лиссабон, из Лиссабона в Барселону. После Португалии и Испании театр вновь попал во Францию, в морской город Марсель. Там они задержались на один день, чтобы отпраздновать двадцатишестилетие Америки. Ранним утром к ней в номер начали настойчиво стучать. Имениннице пришлось подняться с постели раньше желаемого времени. Потирая глаза, она вышла к двери и спросила:       — Кто там?       — Америка, нам нужно срочно поговорить по важному делу! — послышался голос Жака и сдавленный смешок чуть на отдалении. Она открыла дверь и обомлела: перед ней стояла вся ее команда, еле умещаясь в коридоре, на столике на колесах истекал кремом большой прямоугольный торт, и в глаза бил свет от огня почти тридцати свеч.       — С днем рожденья тебя! С днем рожденья тебя! С днем рожденья, мисс Зами! С днем рожденья тебя! — пропел хор. Все зааплодировали.       — Здорово поете. Может, самое время ставить мюзикл и ехать покорять Бродвей? — спросила Америка, оглядев всех с улыбкой.       — Мисс Зами, спасибо вам за то, что вы рядом с нами. Благодаря вам мы раскрываемся и влюбляемся в свое дело, — пламенно произнесла исполнительница главной роли «Пигмалиона». Америка улыбнулась еще шире.       — Спасибо вам, что даете побыть актером и первого, и второго плана, и всегда чувствовать себя значимым, — вставил свое слово актер, высокий и басовитый парень лет двадцати трех, принимавший участие в обоих спектаклях.       — Давайте теперь задувать свечи! — воскликнул Жак.       — Их тут многовато, я все не задую, — кокетничала Америка. Посыпались возгласы: «Задуете», «Не за один раз, так за несколько», «Желание все равно сбудется».       — Ну хорошо, — Америка наклонилась к торту. Жар от свеч опалил ее лицо. Девушка задумалась: у нее все есть, но с другой стороны — от нее так много ускользает. Загадать, чтобы Джулиан не сильно страдал от родительских склок? Или чтобы The Beatles существовали как можно дольше? Чтобы ее здоровье пришло в норму? Чтобы у них с Полом родился ребенок? Или вообще загадать ящик пломбиров? Америка отбросила все эти варианты и одним разом потушила свечи, думая: «Пусть все всегда будет складываться так, как будет лучше для всех нас».       Америка и ее труппа позавтракали бисквитным тортом со сливочным кремом. В поездке Зами убедилась, что средиземноморскую пищу ее организм принимает лучше любой другой. Она осмеливалась предположить, что начинает набирать вес, но убедиться в этом не представлялось возможности.       Торт исчез прямо на глазах, и все разошлись по своим номерам. Америка стала вновь пытаться дозвониться до Пола, потому что накануне он ей так и не ответил, но кто-то опередил ее. Америка услышала в трубке голос Омпады, просящей оставить ее на несколько минут.       — Алло? — осторожно спросила Америка.       — Алло? Именинница? Привет, сладуля! С днем рождения! — по голосу Омпады было слышно, что ее переполняют эмоции. — Я упустила тот момент, когда нам всем стало под тридцать.       — Наверное, еще не время для подобных рассуждений, — Америка попыталась остановить подругу.       — Дорогая, я хочу, чтобы судьба продолжала тебе улыбаться, как она улыбается тебе сейчас, а я считаю, что она тебе именно улыбается, да еще так глазами подмигивает. Я тебя так давно не видела, так нельзя. Мы срочно должны увидеться! Вчера я так истосковалась по тебе, что решила увидеться с Полом. Наедине. Представляешь? Устроила ему фотосессию на день рождения. Он еле расслабился, его что-то ужасно угнетает. А твое отсутствие его совсем в клетку вгоняет. Так, я совсем уже! У тебя день рождения, а я тебе о грустном. Я тебе такой наряд сшила. Будет облегать твою фигуру, м-м-м. Возвращайся, покажу.       — Заинтриговала! — воскликнула Америка.       — Алекс, убери руки от риса! Тебе его еще есть! — строго сказала Омпада куда-то в другую сторону. — И ты туда же! Ева, ну ты же девочка, ты же умнее! Все, Ами, извини, мне тут нужно порядок навести. Пока!       Америка не успела попрощаться, как послышалось короткие гудки. Она зажала кнопку и стала набирать Пола. Послышался его бодрый голос.       — Доброе утро, любимая. С днем рождения. Ты моя неповторимая муза, оставайся всегда такой чарующей.       — Спасибо. И тебя с прошедшим, мой гениальный муз. Я тебя вчера хотела поздравить, но не смогла дозвониться.       — Ой, извини, пожалуйста. Мне с утра позвонила Омпада, пригласила на фотосессию. Я удивился, правда, но согласился. Мы пофотографировались часа три-четыре, а потом пошел с Донованом пить скотч. А как твои спектакли?       Америка рассказала о спектаклях и о том, как себя чувствует. Вечером ей устроили праздничный ужин с чествованиями, после чего все отправились на набережную, смотреть праздничный салют. На следующий день гонка продолжилась: они отправились в Монако автобусом на один вечер, чтобы сыграть «Пигмалиона», после чего их ожидала Италия. На неделю установился новый режим: днем экскурсия, вечером спектакль. Так за неделю они посмотрели Рим, Неаполь, Палермо и Венецию, а Рим, Неаполь, Палермо и Венеция посмотрели их. Изрезанная каналами Венеция особо впечатлила Америку, привлекла чем-то одновременно далеким и открытым, близким и закрытым, чужим, родным и полузабытым. Но в одной из самых кулинарных стран мира Америка, к своему разочарованию, поняла, что снова не может есть. Америка старалась насильно протолкнуть в себя хоть немного пасты, априори самой вкусной в мире, но организм делал все, чтобы остаться без подкрепления. Чувство голода притупилось.       Как вскоре оказалось, в последние дни, предусмотренные для того, чтобы труппа приняла солнечные ванны на пляжах Мальты, им предстояло дать два спектакля: «Сотворившую чудо» в Женеве и в Амстердаме. Америка скрывала от недовольной команды желание попасть в Швейцарию и Нидерланды. Женеву они не увидели: самолет задержали так, что труппа прибыла в театр незадолго до начала спектакля. Утром следующего дня они оказались в Голландии, и Америка сразу отправилась бороздить Амстердам. В устройстве этого города было много от Венеции, но все же мироощущение подсказывало, что Амстердам находится как будто в низине. Америка прошла несколько километров, думая, что не зря ее имя схоже с именем города.       Девушка через черный ход вошла в театр, где должен был проходить спектакль. Актеры разбрелись по закулисью, но большая их часть, в том числе и Жак, сидела в гримерной. Америка вошла в помещение, в котором стоял отчетливый запах колбасы. Он вызвал у нее приступ тошноты.       — Мисс Зами, не хотите немножко колбаски? Карбонад, сервелат, буженина. — Жак указывал на блюда с нарезками. Америка покачала головой, чувствуя, что, если откроет рот, не успеет добежать до уборной. Жак уложил кусочек карбонада на только что отрезанный кусочек хлеба. В глазах помутилось, стало рябить желтыми, белыми, черными пятнами, мир начал переворачиваться — усталые ноги перестали держать. Америка попыталась схватиться за стол, но упала.       Это встревожило всех находившихся рядом. Они окружили Америку, лежащую на полу.       — Матерь божья! — воскликнул Жак, отбросив в сторону бутерброд и подскочив к Америке. — Заварите кто-нибудь чай!       Его сразу послушались две девушки.       — Слушай, Гилберт, подхвати ее ноги, пожалуйста, — Жак обратился к парню, сидевшему, как и он, рядом с Америкой. — Господи, да она же истощена. Я могу обхватить ее предплечье, и останется место!       В доказательство своих слов он обхватил двумя пальцами руку чуть ниже плеча, большой и средний пальцы встретились, а между ними и рукой оставалось еще немного места.       — Может, скорую? — предложила одна дамочка. Жак достал из внутреннего кармана пиджака флягу, открыл ее и приставил к носу Америки. Она вдохнула, открыла глаза и испуганно оглядела всех.       — Что, спектакль уже кончился? — спросила она.       — Да, он чуть не кончился. Как вы себя чувствуете? — спросил Жак.       Америка постаралась высвободиться из незнакомых рук.       — Нормально. — у Америки болела голова, как после сильной попойки.       Голландская публика приняла спектакль с овациями, как и все предыдущие публики, и в ночь труппа улетела в Лондон. По окончании всего лишь часового полета, они устроили слезное прощание друг с другом.       — Не переживайте, — успокаивала их Америка, — в октябре мы встретимся снова, и я опять буду на вас ругаться.       Слезы смешались со смешками, и все разошлись в стороны встречающих родственников. Пол сидел в зале ожидания, нетерпеливо и ритмично постукивая по полу пятками. Заметив Америку, он поднялся и пошел ей навстречу, а чуть позже прибавил шаг и уже добежал до жены.       — Господи, что это за тщедушное тело! — воскликнул Пол испуганно, взяв Америку за плечи, и прижал к себе. — Щеки впалые, ноги как спички. Мы немедленно едем в больницу!       Пол оторвался от Америки и взял ее чемодан. Его решительность ее впечатляла.       — Сколько сейчас времени? — спросила Америка.       — Почти шесть. А что с часами? — Пол посмотрел на правую руку, где, казалось бы, недавно болтались наручные часы.       — Они с меня слетели. Я забывала проколоть там новую дыру, а после спектакля в Монако поняла, что они потерялись. И кольцо спадало, пришлось снять.       Пола эта подробность огорчила, но отнюдь не из-за часов. МакКартни и Зами вышли на парковку, Пол спрятал чемодан в багажник, и они отправились прямо в клинику, не заезжая домой. Они казались там, когда перевалило за семь, и Пол сразу оговорил, чтобы терапевт, который примет Америку, был женщиной.       Пол несколько раз постучал по двери и открыл ее. За столом действительно сидела девушка типажа Линды, на вид лет тридцати двух.       — Доброе утро, — произнесла она устало, поднявшись со стула, подошла к раковине и окатила руки водой. — Что вас беспокоит?       — Здравствуйте, — ответила Америка. Пол встал чуть позади нее. — Я не могу принимать пищу. Вид, запах еды, вкус — вызывают тошноту. Изредка мне удается заставить себя что-то съесть, но вскоре меня рвет. Иногда аппетит появляется, но бывает сложно глотать.       Врач села за стол и выдвинула ящик. Достав бланк, она задвинула ящик обратно.       — Как долго это длится? — спросила девушка.       — Три месяца. С конца марта.       Врач встала перед Америкой и обратилась к Полу:       — Кем вы приходитесь?       — Я... я муж, — запнулся Пол.       — Тогда раздевайтесь догола, — девушка дала указание Америке и вышла из кабинета. Ей пришлось снять с себя всю одежду и почувствовать ужасный холод и неуют. Пол тоже переживал потрясение, оглядывая Америку: он еще никогда не видел такого иссушенного тела. Ему было страшно оттого, что это происходит с человеком, чье тело он знает без остатка.       Доктор вернулась с печатью в руках и осмотрела Америку, не меняя равнодушного выражения лица, словно в этом для нее нет ничего удивительного. Она немного покрутила пациентку вокруг своей оси.       — Килограммов сорок, — предположила она. — Встаньте на весы.       Пол и Америка попытались перевести килограммы в фунты. Весы показали: «39,6». Когда Америка сошла с весов, осмотр продолжился. Врач осмотрела ее ногти, волосы, послушала стетоскопом сердце. Доктор села за стол и надела очки.       — Одевайтесь. С ногтями и волосами все в порядке. Искусственно рвоту не вызывали?       — Нет, — ответила Америка, принимая из рук Пола одежду.       — Менструальный цикл нарушен? — спросила девушка, склонившись над бланком. Америка посмотрела на Пола и ответила утвердительно. Доктор, записывая что-то в лист, иногда задавала вопросы о болезнях последних лет, а потом сняла очки и посмотрела на Америку.       — Я направляю вас на анализ крови, чтобы выявить инфекцию. По анамнезу подозреваю у вас анорексию на почве гормонального дисбаланса, сопровождаемую дисфагией. Если все действительно так, вам придется некоторое время приходить на энтеральное питание.       Америка отправилась сдавать кровь, и после этого Пол увез ее домой, где они оба, уставшие, сначала были радостно встречены Мартой, а потом уснули крепким сном. Проспав пару часов, они отправились в студию.       Америке хотелось впервые за два месяца повидать битлов. В студии творился форменный беспорядок. Еще никогда там не было столько посторонних людей.  Они не хотели переждать дождь,  все они жаждали увидеть, как работают The Beatles. В студию всегда кто-то захаживал, но не в таких количествах. По всей видимости, думала Америка, из-за бутика они решили, что стали ближе к битлам, и заявились туда, куда не просили. МакЗами не смогли пройти через парадный холл, поэтому переложенный маршрут лежал через черный вход. Они вошли в студию, где сидели Джордж и Ринго.       — Привет, — бросил Пол безразлично. Ему не ответили. — Где шатает Джона?       — С узкоглазой, — ответил Джордж, немного растянув «а».       Пол скорчил недовольное лицо и пнул ножку рояля ногой.       — Не психуй, Пол. Пианино тут не при чем, — сделал замечание Джордж.       — Ну извините!       Можно не быть ясновидящим, чтобы почувствовать, какая тяжелая и напряженная атмосфера стояла в студии. Она сгущалась и душила, словно плотный смог. Америка чувствовала, что находиться там невыносимо, и прошла в операторскую. Там сидел Джефф.       — Привет, — выдохнула девушка, садясь на соседний стул.       — Привет, — устало ответил Джефф. — Как твои гастроли?       — Отлично. Как у вас дела?       Джефф огляделся и придвинул стул поближе к Америке.       — У нас дом самодуров. Я никогда не думал, что дойдет до такого. Они в твое отсутствие вообще друг другу глотки перегрызли. Думаю, это китаянка на нас порчу навела, — давно накопленные слова выплескивались из него. — Я не думал, что такой крепкий коллектив вдруг начнет разваливаться. Они всегда казались мне братьями. А сейчас они могут на пустом месте рассориться.       Америка вздохнула. Ей было непонятно, почему вдруг наступил разлад. Джефф видел, как их отношения начали портиться, а она помнила еще тех энергичных битлов, работающих в союзе друг с другом, и посему контраст оказался для нее поистине резким и ужасающим.       Америка вынырнула из своих мыслей. Ребята говорили, не повышая тона, но это все равно звучало, как тихая, едкая ссора. Они как будто грызли друг друга.       — Давайте запишем мою песню, — спрашивал, судя по интонации, не в первый раз, Джордж.       — Вообще-то мы сегодня “Ob-la-di” собирались записать, — протестовал Пол, садясь за рояль.       — Скажи, ну чего нам стоит хоть раз записать вместо твоих шедевров мою жалкую песенку? Мне надоело чувствовать себя аутсайдером.       — Надоело — не чувствуй, — Пол начал наигрывать что-то на пианино.       — Спасибо, что соблаговолил записать хоть одну песню Ринго. Я помню, как он пытался показать ее тебе тогда, на Багамах, а ты игнорировал его и наяривал свою «Яичницу». Почти как сейчас, — Пол играл тихо, будто специально слушая, что бубнит Джордж.       — Да ладно, “Don't Pass Me By” все равно не догонит “Yesterday”, — брякнул Ринго.       — И потом, ты же знаешь, как нас бесит эта твоя новая песня. Ты не думаешь, что Джон может специально игнорировать запись, чтобы ее не слышать?       Пол остановил игру.       — Песня нормальная, — отрезал он.       — Тебе невдомек... — Джордж остановил свою речь и поднял глаза. В помещение вошли несколько мужчин и внесли односпальную кровать. За ними вошел Джон, крича:       — Ставьте тут, у рояля! Отлично, супер! Спасибо!       За ним вошла маленькая черная женщина. Нельзя было определить, сколько ей лет, но она однозначно являлась обладательницей одновременно отталкивающих и привлекательных черт. Америка оглядела женщину повнимательнее, а она тоже заметила Зами и одарила высокомерным, аристократичным взглядом, унижающим всех вокруг. Какая-то странная мощь исходила от этой миниатюрной фигурки с пышными черными волосами, бледной кожей и черными блестящими глазами. Мощь женская, человеческая, разрушительная.       Грузчики и Леннон хлопнули друг друга по рукам и пожелали хорошего дня, и первые покинули помещение. Пол встал и вышел из-за рояля. Ами наблюдала за этим из-за двери операторской.       — Что это такое, Джон? — спросил Пол, стараясь на сорваться на крик.       — Как что? И ты не узнаешь? Кому как не тебе знать, что это — итог удачного флирта? Это называется «кровать». Кро-вать.       — Я прекрасно знаю, как это называется! Зачем она нужна в студии? Здесь не публичный дом, — Пол поставил руки в бока.       — Не переживай, его никто не собирается здесь устраивать, если ты того не захочешь. А эта кровать — для Йоко. Она заболела, ей нужен постельный режим. Да и когда выздоровеет, мы же репетируем до поздней ночи, а Йоко хочет спать.       — Надо сидеть дома, когда болеешь. Знаешь, мне тоже много чего хочется...       — Если ты чего-то хочешь, так сделай все, чтобы это получить! — насмешливо произнес Джон и потянул вполне здоровую и энергичную девушку за собой. Войдя в операторскую, он заметил Америку.       — О! — воскликнул он и решительно подошел к ней вместе со спутницей. — Не могу тебя не познакомить. Это Йоко Оно, моя любимая женщина и талантливая художница. Надеюсь, вы подружитесь.       Америка постаралась улыбнуться новой знакомой.       — Приятно познакомиться, — произнесла Зами как можно дружелюбнее.       — Да, мне тоже, — Йоко покачала головой и подняла глаза на Джона. — Пойдем?       — Секунду. Америка, передай Полу, что его песня — это старушачье дерьмо! Счастливо!       Йоко рассмеялась, и ее лицо обрело хитрую гримасу. Джон улыбнулся, и они ретировались. Америка чувствовала себя растерянно на протяжении всего дня. Она пыталась понять, что же случилось. Неужели теперь их собственные амбиции и персональные проекты теперь пересиливают общие? «Наверное, так должно быть. Но это должно быть мирно», — думала Америка.       Наконец они с Полом оказались дома. Оба молчали, обдумывая прошедший день. Поужинав, они сели в гостиной на диван, включили телевизор, уложили между собой долго ластившуюся к ним Марту. Америка думала о песне “Ob-La-Di, Ob-La-Da” из слов Джимми Скотта, которая так не нравилась Джону, и о пассии Джона, которая не нравилась остальным.       — Как ты относишься к йоркширским терьерам? — спросил Пол во время рекламы.       — Милая, пугливая порода. Почему спрашиваешь?       — Пока тебя не было, один мой знакомый заводчик показал новых щенят, и я теперь не могу перестать думать об этом. Ты не хотела бы завести вторую собаку?       — Я не против, потянем, но сначала я бы хотела тоже на них посмотреть. А как Марта отнесется к новой собаке?       — О, бобтейлы очень спокойные и дружелюбные. Проблем быть не должно.       Они договорились в ближайшие дни поехать посмотреть щенков. Ами все это время чувствовала, что ей не вполне удобно сидеть, но не хотела беспокоить уютно пристроившихся мужа и собаку. Все решил телефонный звонок, на который решил ответить Пол. Он ушел, и Америка вытянула из-под себя то, что ей мешало. В ее руке оказались женские кружевные трусики. «Зато я не встретилась с обладательницей белья лично», — оптимистично подумала Америка и решительно направилась к мусорному ведру.       На следующий день Америка вновь захотела посетить студию, чтобы удостовериться в том, что вчерашнее — не сон. Хотя она хотела, чтобы это все оказалось кошмаром, от которого можно пробудиться, но знала, что по-прежнему уже не будет. Уже не будет черно-белой чумы битломанского мира, Брайана, студенчества. Прошлое не вернется.       Америка больше узнала про Йоко: ее называли «жрицей авангарда». В Нью-Йорке она запомнилась перформансами, где надо было разрезать на ней одежду или слушать, как потеют люди, и фильмом, на протяжении которого в кадре показывались только разнообразные задницы.  В июне они с Джоном поучаствовали в выставке в «Лаборатории искусств» Как и Джон, Йоко тоже имела ребенка от еще не завершенного брака. Все указывало на то, что зависимость друг от друга они скрепляли еще и зависимостью от самого опасного наркотика — героин, чем во многом объяснялось еще более непредсказуемое, чем раньше, поведение Леннона. Это не на шутку напугало и Пола, и Америку.       Дела бутика шли из рук вон плохо. Все говорило о скором к закрытии. Очередным знаком стало то, что коммунальщики закрасили рисунок на доме, и он вновь стал белым. Америка это восприняла примерно так же, как «в доме был пожар». Премьера мультфильма, назначенная на семнадцатое июля, тоже не радовала.       Зато у Пола и Америки появился новый питомец — шаловливый йоркширский терьер Эдди. На самом деле он был уже не совсем щенком, но по сравнению с огромной мохнатой Мартой казался совсем крохой.       Раздался телефонный звонок. Америка, проходя мимо аппарата, взяла трубку и в ответ на приветствие услышала писклявый женский голос:       — Позовите, пожалуйста, Пола!       Америка вытянула трубку в сторону Пола.       — Тебя.       — А кто это?       Америка вновь прижала телефон к уху.       — Извините, а кто его спрашивает?       — Это Фрэнсин Шварц! — голосом отъявленной скандалистки произнесла девушка.       Америка зажала микрофон ладонью и повторила:       — Фэнсин Шварц.       Пол скрестил руки перед собой, состроил недовольное лицо и прошипел:       — Меня нет дома!       — Извините, его нет дома, что я могу ему передать? — спросила Америка.       — Передайте, что я звонила. Пусть он мне перезвонит!       Америка положила трубку и вошла в кухню. Пол проявлял безмолвное беспокойство.       — А кто эта Фрэнсин? — спросила Америка, сев за стол перед Полом.       — Да какая-то секретутка из Америки. В студии сейчас много всяких шарлатанов, все пытаются пробиться к нам, а у этой... Фрэнсин, у нее получилось.       Ближайшие два дня Америка провела дома. После нескольких дней ожидания из клиники пришел результат анализа крови. Америка морально успела подготовиться к тому, что подхватила в Индии неизвестную болезнь, но ее лишь приглашали на курс энтерального питания. Ей обещали нелегкий, временами даже мучительный, но надежный путь восстановления организма. Америка понимала, что иного выхода у нее нет.       Она вышла на первый сеанс, по-летнему одевшись. Солнечные лучи игриво танцевали в листьях на деревьях, хотя погода стояла не по-июльски прохладная. Америка вышла за калитку и закрыла дверь, пока к ней подскочили три девчонки на вид лет тринадцати-пятнадцати.       — А вы знаете, что пока вас не было, к Полу приходила женщина? — сказала одна, пока Америка возилась с замком.       — Да, а один раз он спел прямо для нас, сидя с этой дамочкой на крыше!       Америка равнодушно щелкнула замком и отправилась к машине. Девочки хвостом отправились за ней.       — Он скоро вас бросит и уйдет к нам! — пропищала самая младшая из них.       — К неумытым грязнулям в палатку? — иронично произнесла Америка, садясь в машину и закрывая дверь. Девочки заглянули в боковое зеркало, отчаянно проверяя серые пятна на щеках. Америка завела машину и поспешно тронулась, лишая беспризорниц собственного отражения.       После первого приема Америка чувствовала себя немного бодрее, но зонд, вставленный в пищевод, вызывал у нее тошноту такой силы, какую она не испытывала за несколько месяцев своей болезни. Когда она вернулась, Пол играл на фортепиано. У его ног, свернувшись в общий клубок, лежали Марта и Эдди. Пол сосредоточенно подбирал песню. Америка подошла поближе и, оперевшись на стенку, стала слушать. Пол поднял на нее глаза и спросил:.       — Как ты? Расскажи, как все прошло!       — Мне вставили зонд и влили какое-то странное пюре. Чувствую прилив сил, но все равно есть ощущение, будто я неприлично объелась.       — Ты моя героиня, — Пол прекратил играть и протянул руки к Америке. Она подошла, и Пол усадил ее себе на колени. — Поправляйся поскорее. Я все равно буду носить тебя на руках.       Они, прижавшись друг к другу кончиками носа, смотрели друг другу в глаза и улыбались. Во времена сгущающихся туч они выбрали лучшую тактику: выбирать друг друга. Зазвонил телефон, и им пришлось разъединиться. Пол снял трубку, а Америка ушла в ванную.       — Да, конечно! У нас есть и комната отдельная, и Марта ему нравится, и мы его с новой собакой познакомим! — услышала вдруг она, выключив воду. Когда Америка вышла, оказалось, что Пол согласился на несколько дней приютить Джулиана.       С самого утра пара стала дожидаться приезда Джула и обсуждать, с кем он проведет сегодняшний день. Пол собирался в студию и утверждал, что ребенок будет там мешать, а Америка отказывалась брать его с собой в больницу, но после долгих споров поняла, что Пол на уступки не пойдет. Ами понимала, что не совсем готова так внезапно принять мальчика. Пол думал, что уход за ребенком — это проще простого, но Америка была с ним не согласна.       Раздался звонок, и Пол вышел встречать гостей. Марта, лая от радости и виляя хвостом, вышла в прихожую, куда вскоре вошли Джулиан и Синтия, держа в руках сумку с вещами.       — Привет, дядя Пол и тетя Америка! — воскликнул Джулиан и побежал к Полу. Пол взял мальчика на руки и строго ответил:       — Привет, дружище. Только давай договоримся: мы тебе не дядя и не тетя, мы просто Пол и Америка!       — Хорошо, — кивнул Джулиан. Пол поцеловал его в макушку и отпустил. Джулиан подошел к Марте, присел рядом с ней и начал гладить ее длинную седую шерстку.       — Вот, это его вещи, — Синтия поставила сумку у порога. — Я заеду за ним через неделю. Если возникнут вопросы, звоните. Все, я поеду. Джули, детка, попрощайся с мамой!       Джулиан, не отрываясь от собаки, помахал маме ручкой.       — Пока!       — Ну и я, пожалуй, пойду. Не скучайте, — Пол потрепал Джулиана по затылку и вышел из дома, бросив напоследок: — Пока!       Америка присела рядом с Джулианом на пол. Мальчик нежно гладил собаку, разглядывая ее высунутый язык, а потом крепко прижался к ней, обхватив Марту маленькими руками. Сердце Америки давно так не заполнялось нежностью и горечью, до краев. В Джулиане было столько детской всеобъемлющей любви, которую ему было некому дарить и не от кого получить.       — Ну что, чем займемся? Ты голодный? — спросила Америка. Джулиан поднял на нее голову.       — Нет. А можно мы погуляем с собачкой?       — Конечно! Только ее зовут Марта.       — Марта, — повторил Джулиан и очаровательно улыбнулся.       — А у нас теперь живет еще один песик, но он очень маленький и всего боится. Подожди, — Америка встала и начала искать Эдди. Он забился в угол лежанки и дрожал. Америка взяла его на руки и, нежно поглаживая его макушку, поднесла к Джулиану. — Его зовут Эдди.       — Эдди! — Джулиан радостно потянулся к песику, но Америка предупредила:       — Пока не гладь, дай ему привыкнуть к тебе. Поднеси руку к его мордочке и дай понюхать. Так он с тобой познакомится.       Прогулявшись по Примроуз-хилл с собаками, Америка и Джулиан отвели их домой и поехали в больницу. По просьбе Америки мальчик во время сеанса был окружен заботой медсестер. Выйдя из кабинета, Америка почувствовала слабость и присела на ближайшую скамью. Молоденькие санитарки окружили Джулиана, задавали вопросы и осыпали конфетами. Америка на минутку задумалась: если бы у них появился ребенок, они бы не допустили тех ошибок, что совершают Джон и Синтия.       — Ты когда-нибудь пробовал азиатскую кухню? — спросила Америка, ведя Джулиана за руку по улице.       — Нет. А что это? — спросил он, подняв глаза.       — Это блюда, которые едят люди, живущие в Азии. Например, в Японии. Я, Пол, твой папа, Джордж, Ринго — мы бывали там. Там живут очень воспитанные люди. Твоему папе там очень понравилось. — «Даже очень», — подумала Америка и почувствовала, что Джулиан крепче сжал ее руку. — А еще не так давно мы были в Индии. Эта страна тоже находится в Азии, в Южной Азии. Индийская кухня тоже разнообразная, как и японская, но отличается от нее.       — А можно мне попробовать что-нибудь? — с надеждой спросил мальчик.       — Конечно! Поэтому я тебе и рассказываю об этом. Что хочешь попробовать: японскую кухню или индийскую?       — Японскую! — задорно ответил Джулиан.       Америка накормила мальчика досыта в японском ресторане, а сама съела совсем чуть-чуть. Они вернулись домой, и Ами, усадив мальчика перед телевизором, стала заниматься домашними делами. Время перевалило за десять, а Пол так и не вернулся. Америка вышла в гостиную: Джулиан развалился на диване и крепко спал под крики телевизора. Америка постелила ему в гостевой комнате, перенесла мальчика туда, раздела и уложила на кровать.       До прихода Пола Америка читала в тусклом свете ночника. Она слышала, как Пол вошел, покопошился в холодильнике, повозился в ванной, и только после этого вошел в спальню.       — Привет, дорогая, — он поцеловал ее в лоб. Америка поприветствовала его в ответ, откладывая книгу. Пол отошел к зеркалу, поправил волосы и начал расстегивать рубашку. — Представляешь, Джон даже не знает, что Джулиан живет у нас. Ничего не видит за своей Йоко. Как у вас прошел день?       — Хорошо. Мы сначала погуляли с собаками, съездили в больницу, потом я покормила его в ресторане, мы вернулись домой, и он уснул под мультики.       Пол стянул с себя штаны и лег в кровать.       — Ты прямо супер-мама. — улыбаясь, он натянул на себя одеяло.       — Не супер и даже не мама. Я только учусь, — Америка повернулась на другой бок, чтобы видеть лицо Пола.       — Знаешь, завтра мы решили не встречаться. Как насчет сходить в парк развлечений, покататься на американских горках?       — Полагаю, Джулиан будет в восторге. Я присоединюсь к вам после процедур. Спокойной ночи. — Америка выключила ночник.       Джулиан был удивительно послушным ребенком, и Америке не составило труда накормить его кашей. Гораздо сложнее было поесть самой, но, поняв, что в противном случае подаст плохой пример мальчику, одолела целую тарелку и была награждена одобрительным взглядом Пола.       Они договорились встретиться у входа в один из лондонских парков развлечений. Америка, вновь находясь в странном состоянии после процедуры, пришла к ожидающим у ворот мальчикам в полной готовности повеселиться.       — Кто это идет? — спросил Пол, наклонившись к Джулиану и показав рукой на приближающуюся Америку.       — Америка! — воскликнул он. Встретившись, Пол и Америка коротко поцеловали друг друга  и вошли в парк, миновав кассы — Пол приобрел билет заранее. Они отправились к колесу обозрения, чтобы сделать пару кругов. Забравшись в кабинку, все задержали дыхание. Лондон начал постепенно опускаться все ниже и ниже, деревья, аттракционы, люди, машины стали уменьшаться. Джулиан с не меньшим, чем у Пола и Америки, любопытством наблюдал за тем, как  отдаляется город и искривляется горизонт. Кабинка достигла наивысшей точки и стала двигаться вниз. «Как хорошо, что у нас билет на два круга!» — воскликнул Пол, прижимая сидящего у него на коленях мальчика к себе. Америка вновь чувствовала, что ее мутит, и к середине второго круга поняла, что хочет скорее слезть с колеса.       — А теперь на американские горки! Да? — спрашивал Пол у Джулиана с задором. Джулиан весело кивнул. Они подошли к вагончикам, готовящимся к страшной, захватывающей дух поездке по извилистым, крутым рельсам. Пол и Джулиан прошли за ограду, а Америка осталась у входа.       — Ты чего? — спросил Пол.       — Меня тошнит. Поездки на горках я не вытерплю.       Пол расстроенно цыкнул и прошел с Джулианом к вагончикам. Вскоре всех пристегнул инструктор и механизм пришел в действие. Дребезжащие вагончики, останавливаясь перед крутыми спусками, чтобы потом резко сорваться вниз, внушали чувство страха у наблюдателей, не говоря уж о пассажирах, извещавших всех посетителей парка о своем страхе диким визгом.       Америка пробудилась среди ночи от подступившего к горлу чувства сильной тошноты. Она попыталась сдержать его, несколько раз сглотнув, но тошнота становилась все несноснее. Америка вскочила с постели, постаравшись не спугнуть Пола, и выбежала из комнаты. Пол все же проснулся, слыша, как Ами кашляет за стеной. Она вернулась в спальню через пару минут тишины.       — Что случилось? — спросил встревоженный Пол.       — Надеюсь, я беременна, — ответила она, ложась в постель. — Я не понимаю, что со мной происходит. Такого никогда не было ни у меня, ни у моих родственников.       — Тебе стоит спросить у врача, — вздохнул Пол.       — Я просто не знаю, как содержать Джулиана, если за здоровьем сложно уследить.       Утром Америка приехала в больницу чуть раньше положенного, но лечащий врач поспешила успокоить ее: такое пройдет через пару недель. Сначала она наберет сразу несколько килограмм, может даже и все десять. Потом набор веса приостановится, и ей придется перебороть апатию и заставить себя есть так, чтобы вернуться к своему обычному состоянию. К середине осени все окончательно придет в норму. Ближайшие дни Америка проводила с Джулианом, под вечер возвращался Пол и играл с мальчиком в «кораблик», все еще его любимую игру, хотя папа давно перестал в нее играть.       Джулиан был не капризным и неприхотливым, но Пол и Америка чувствовали, что уставали. Может, от тяжелых мыслей, которые переполняли их из-за преждевременного отцовства и материнства. Они ложились спать сразу после того, как укладывали Джулиана: сначала Пол, напевая что-то из Джона Доуленда, вносил его в комнату на руках, Америка укутывала его в одеяло и рассказывала сказку по памяти. В один вечер их тонкий сон разрезало тихое хныканье. МакЗами, не сговариваясь, немедленно вскочили с постели и бросились в комнату Джулиана. Он лежал в кровати, свернувшись калачиком, и плакал. Пол включил свет, пока Америка садилась к мальчику на край кровати.       — Маленький, что случилось? — ласково спросила Америка, взяв Джула на руки.       — Я... скучаю... по... маме... — всхлипывая, ответил мальчик. Америка попросила Пола принести стакан воды. — Почему их давно нет?       — Мамы с папой? — переспросила Америка. Джулиан кивнул и вытер маленькими пальчиками красное личико, мокрое от слез. От этого зрелища ей самой хотелось заплакать. Она видела в Джулиане себя. Вошел Пол и протянул стакан воды. Америка уговорила Джулиана выпить хотя бы половину.       — Когда мама... с папой приедут? — спросил Джулиан, чуть-чуть успокоившись.       — Послезавтра приедет мама и заберет тебя. Неужели тебе так грустно с нами? — спросил Пол. Джулиан покачал головой и прижался к Америке. Ами подхватила его снизу и унесла в спальню. Пол и Америка так и проспали до утра, держа Джулиана между собой.       Последний день пребывания Джулиана у МакКартни и Зами выдался дождливым и холодным. Дождь лил серой пеленой, капли барабанили по стеклам. Америка и Джулиан долго завороженно стояли у окна, рассматривая каждую капельку, ползущую вниз. В каждой капле — целый мир, перевернутый вверх тормашками. Потом Америка уехала на процедуры, а Пол и Джулиан, укутавшись в плед, смотрели мультики по телевизору. А вернувшись, Америка сделала всем какао с маленькими маршмеллоу.       — Вкусно! — воскликнул Джулиан, вылавливая пальцами плавающую на поверхности сладость.       — Почему же ты так редко его варишь? — спросил Пол недовольно. — Оно же потрясающее! Самое то в такой холодный день!       Синтия, как и обещала, приехала на следующий день. Джулиан с радостью встретил маму, но еще долго не мог расстаться с Полом и Америкой. И тогда Синтия предложила Джулиану иногда гостить у МакЗами. «Не ребенок — чудо!» — воскликнул Пол, соглашаясь с Синтией.       Америка впервые за долгое время заехала в бутик и увидела закрашенный белой краской фасад здания: после той красочной картины улица стала выглядеть опустошенной. Изучив бумаги, Америка поняла, что магазин никак не окупает себя и единственный выход — это закрытие. А ведь он открылся меньше года назад,  тогда битлы были воодушевлены, они горели этой идеей, а сейчас, как некогда и предположила Америка в разговоре с Омпадой, потеряли к ней интерес.       Америка вошла в операторскую к Джеффу. Он снова облегченно вздохнул, когда она появилась, как будто ее присутствие его успокаивало.       — Хорошо, что ты пришла, — лаконично высказался он. Они улыбнулись друг другу. — Знаешь, я вчера переслушивал более ранние записи “Ob-La-Di, Ob-La-Da”. Пол перепутал слова, получилось забавно. Они смеялись и говорили, что так и нужно оставить.       — Клуб ностальгирующих по прежним временам... — сказала c горькой улыбкой Америка.       — Да... А помнишь, мы записывали “Yellow Submarine”? Тогда даже Альфу Бикнеллу пришлось спеть. Мы веселились. А сейчас на них что-то сильно давит. Извини, что изливаю тебе свою печаль.       — Не переживай. Я тебя понимаю. Я сама отлично помню времена, когда все было по-другому.       В операторскую вошел Джордж Мартин.       — Здравствуй, Америка. Читал о твоей труппе в газете сегодня утром, — Джордж среди этой кутерьмы демонстрировал удивительно хорошее настроение. — Пишут, что у вас были триумфальные гастроли. Я бы хотел оказаться на вашем спектакле.       — Спасибо. Приходи, когда начнется сезон. Я закажу тебе контрамарку, — Америку порадовало признание мистера Мартина, но мимолетная радость сменилась беспокойством. За стеклом Джордж и Пол снова переругивались.       В дверь постучал Ринго:       — Джефф, а когда мне разрешат войти?       — Дурдом, — вырвалось у Америки. — А тебя не пускают?       — Пол сказал, что позовет, когда я понадоблюсь.       — Это перебор, — покачала головой Америка. — Заходи к нам.       — Пол переходит границы разумного. Ринго такой же участник «Битлз», как и он! — возмущался Джефф. Джордж как будто того не замечал.       Дверь вышибло ударной волной. Вбежал Леннон, крича, как припадочный. Его волосы промокли в поту, стекла были разбиты — Джон явно накачался разрушительной дозой наркотиков. Он подбежал к пианино, где сидел Пол, ударил по клавишам и сыграл какой-то проигрыш.       — Вот, как должно звучать вступление к твоей песне! — прокричал он Полу в лицо. — Знай: это старушачьи какашки! Когда будете записывать нормальную песню — позвони! В этом я принимать участия не буду!       Джон стрелой вылетел из студии. Джефф вскочил со стула и начал собирать со стола вещи и укладывать в первый попавшийся пакет.       — Кстати, он сыграл очень хороший проигрыш, — Джордж сохранял невозмутимость. — А ты куда?       — Я не могу больше с ними работать. Это меня угнетает, — Джефф оглядел помещение, выискивая свои вещи. — Я буду работать с другими группами. А на сегодня я выходной. До завтра.       Эмерик вышел в коридор, и Америка сочла нужным пойти за ним. Он не сразу заметил девушку. Они вместе перешли дорогу и остановились.       — Джордж отменно вышколен. Он безупречный джентльмен. Его все это тоже неимоверно бесит. И он тоже рано или поздно уйдет, вот увидишь. Когда Пол записывал вокал “Ob-La-Di, Ob-La-Da”, он не понравился Джорджу, о чем он сразу сказал. А Пол возьми да брякни: «Раз так не нравится — иди и спой сам!» Не в шутку. Пойду-ка я пивка тяпну. Пока!       Джефф ушел в сторону ближайшего паба. Америка не нашла сил вернуться в студию и пошла домой. Пол оказался дома лишь к вечеру. Его лицо, зачастую озаренное улыбкой, было мрачно. Америка чувствовала, что его что-то тяготит — сильнее, чем ее, но не хотела это обсуждать сегодня.       На следующий день у всех битлов случился публичный выход: долгожданная премьера мультфильма о The Beatles канадского мультипликатора Джорджа Даннинга «Желтая подводная лодка». Пол и Америка надеялись, что там будут Синтия и Джулиан, но Джон вышел на публику под руку с Йоко Оно.       Первым, с кем она столкнулась, войдя к битлам днем позже, оказался совсем молоденький парень лет двадцати. Это был новый звукорежиссер группы Крис Томас. Он бросил испуганное «Здравствуйте!» и продолжил путь из операторской. Следом Америка заметила Йоко, сидящую на своей кровати. Она уже, наверное, чувствовала себя здесь полноправной хозяйкой, какой никогда не чувствовала себя Америка. Она что-то пела по-японски и иногда останавливалась, чтобы сказать: «Нам с Джоном не нравятся песенки Пола, они какие-то слащавые и предсказуемые». Из всех битлов здесь присутствовали только Ринго, по всей видимости, впущенный в этот раз Полом в студию, и Джордж, бережно натирающий свою гитару. Он всем видом показывал, что сохраняет спокойствие, но это с трудом покрывало его явное желание заткнуть японку. Она продолжала вещать, как цыганское радио.       — Пол так себе поэт, мы так с Джоном оба считаем, — снова вставила она.       — А мои песни вам как? — усмехнувшись себе, спросил Джордж.       — Не знаю, мы их никогда не слушали.       — Оно́ и понятно.       В помещение вошел Пол, не застав диалога между Йоко и Джорджем.       — Ну что, приступим? Ринго, сыграй мне свою партию, я хочу ее послушать.       Ринго послушно повиновался и сел за установку. Он отсчитал несколько тактов и начал монотонную игру. Спустя полторы минуты он кончил, отложил палочки и посмотрел на Пола.       — Как ты думаешь, это нормально звучит? — спросил Пол.       — Вполне, — ответил ударник.       — Нет, это звучит жутко отстало. Ты занимаешься своей техникой? Репетировать нужно не только в студии, — говорил МакКартни тоном недовольного учителя.       — Конечно, занимаюсь, — Ринго отвечал, как провинившийся ученик.       — Да вот что-то не похоже. Лучше в этой песне я сыграю сам.       Ринго бросил палочки в сторону и встал из-за установки. Вошли Крис, Джордж Мартин и Джон. Мартин объявил в микрофон о начале записи, все расселись по местам. Джордж Харрисон встал посреди комнаты.       — Я больше так не могу. Извините, но я ухожу.       — Как? Уходишь? — спросил голос, не принадлежащий ни одному из присутствующих. — Но почему?       — Меня все это выматывает. Не могу больше здесь находиться, — Джордж поставил гитару на подставку, стал прятать вторую в кофр. Все переглядывались, не в силах понять, что происходит: битл покидал состав группы — от нее откололась ровно четверть. — Меня ни во что не ставят, Ринго ни во что не ставят, друг друга ни во что не ставят, у всех только «я!», «мне!», «мое!» Потом, может быть, вернусь.       — Постарайся вернуться скорее, — голос принимал уже знакомый тон. Америка оглядела каждого из присутствующих: все молчали.       — Это уж как получится. Ринго, бывай! — Джордж взял кофр за ручку и, помахав рукой в сторону Ринго, вышел из помещения.       — Задержите его! — воскликнул неведомый кто-то.       «Кто говорит голосом Брайана?» — подумала Америка в недоумении, понимая, что не в силах остановить Джорджа. Она взяла со стола бесхозную пачку сигарет и пошла к черному выходу. Выйдя, она застала его. Он стоял, держа в одной руке кофр, а в другой сигарету. Он обернулся, когда услышал шаги девушки. Америка достала из пачки одну сигарету и закурила.       — Надеюсь, ты займешься чем-то, что тебе нравится, — сказала она после нескольких затяжек.       — Я ненадолго. Но в этом можешь не сомневаться, — ответил Джордж и бросил сигарету. — Пока!       Америка, бросив сигарету тоже, проследила за тем, как Джордж ушел, а потом стала дожидаться Пола.       Он вышел через час. На нем как будто бы не осталось ни следа от сегодняшних событий, хотя он ничего, кроме приветствия, не сказал. Они шли до дома молча, и только перед сном Америка завела разговор:       — Скажи, а почему ты так разговариваешь с Ринго? — спросила Америка, оторвав взгляд от книги.       — Это была претензия? — Пол подозрительно посмотрел на Америку.       — Это был вопрос. Ты действительно уверен, что играешь лучше него? — девушка говорила не то с укором, не то с равнодушием.       — Наверное, уверен, — Пол пожал плечами.       Америка подытоживающе протянула недолгое, со скрытым укором: «М-м».       — Не знаю, что ты хочешь этим сказать. Ринго действительно неважный барабанщик, так почему бы мне не сказать это? Для его же творческого роста!       — Может он и «неважный» барабанщик, как ты говоришь, но ты мог бы быть и помягче и не устраивать при всех экзамен взрослому человеку. Во всяком случае, я уже не уверена, что вы друг друга во что-то ставите. Грош цена таким коллегам и уж тем более друзьям.       — Что ж, понятно, — Пол встал с постели и ушел в туалет.       Синтия еще раз воспользовалась добротой друзей и оставила им с ночевкой Джулиана. После ужина Пол увлекся играми с Джулианом, которые перешли в битву подушками. Америка не могла на них наглядеться, видя в них битлов, что, отдыхая в гостиничном номере в перерыве между концертами на гастролях, устраивали подобные бои, смеясь так же, как смеялся сейчас Джулиан.       После того, как ребенок уснул, Америка долго думала об эмоциональной связи, существовавшей между Джоном и Полом, которую они так слепо разрывали. Но эта нить не порвется до конца, даже если очень сильно натянется. Их близость всегда проходила по другой дороге от Америки и была ей неведома, но она понимала, как невыносимо трудно им будет друг без друга.       — Смотри, что я придумал, — прошептал Пол, входя в кухню с листком бумаги. — Придумал, пока играл с Джулианом. Вот он вроде бы маленький, все думают, что он не понимает того, что происходит с родителями, а он понимает.       Пол напел ей песню.              Hey Jules, don't be afraid,       You were made to go out and get her,       The minute you let her under your skin       Then you begin to make it better.       And anytime you feel the pain, hey Jules, refrain,       Don't carry the world upon you shoulders       For well you know that it's a fool who plays it cool       By making his world a little colder.              — Думаю, тебе стоит спеть ее адресату. Он запомнит это на всю жизнь.       — Наверное, надо. Джон, наверное, будет злиться, если я такой укор ему принесу в студию.       — Джону может и понравиться, кто его знает. Ему нравятся хорошие песни, просто он любит это скрывать.       Америка налила Полу тоже чай.       — А поехали завтра в студию? Я хочу записать одну песню с тобой. Джордж ушел, Джон налоги платит охотнее, чем ходит в студию, а ты можешь мне помочь. На гитаре.       — Я? Почему это еще я? Ты меня с кем-то путаешь: я не в составе «Битлз».       — Как говорил мне Джон: «Чего ломаешься, как ливерпульская школьница?» Мне кажется, Джон свою Йоко уже прописал в студии и сделал пятым битлом. А пока его нет, я творю что хочу, я здесь главный! Считай, что я записываю сольный альбом, и я имею право пригласить туда собственную жену.       — Дай мне подумать до утра.       После того, как Джулиана забрала Синтия, Пол и Америка вместе отправились в студию. В коридоре на лавочке около двери уже сидел Ринго. Пол задорно поздоровался с Ринго, на что он лишь задал вопрос:       — Через сколько минут мне войти?       — Пол, ты все еще запрещаешь Ринго заходить в студию? — Америка посмотрела на Пола. Пол помотал головой. Америка перевела взгляд на Ринго: он усиленно кивал.       — Ты пойдешь сейчас с нами, и мы втроем запишем песню! — не теряя энтузиазма, воскликнул Пол. Они вошли в помещение записи. Там находился только Крис Томас, что обрадовало Пола. — Как хорошо, что ты здесь! Сейчас мы будем творить вакханалию!       Крис еще очень стеснялся, потому ничем не ответил. Пока Пол давал Америке гитару, Ринго замешкался.       — Ты считаешь меня достаточно компетентным, чтобы я сел за установку? — спросил Ринго.       — Садись уже, — усмехнулся Пол и стал показывать Америке нужные аккорды. Она быстро уяснила, что от нее требуется, и все встали к микрофонам. — Сейчас мы надерем задницу Питу Таунсенду и покажем, что такое настоящий адский рок-н-ролл. Крис, “Helter Skelter”!       Они начали запись песни-бессмыслицы с малого: репетиция прошла в замедленном, почти блюзовом звучании. Но Пол раздухарился, раззадорился; Америка и Ринго двинулись за ним. Зами лупила по струнам, как никогда, Старр колотил по барабанам, словно пытался выбить из них душу. Вскоре они начали играть что-то громоздкое, страшное, грязное, неприличное, развязное. Они играли двадцать, тридцать, сорок минут, и за это время мир, скрипя сваями, переворачивался. Пол орал в микрофон, как недорезанный, вопил, прыгал, крутился, словно рыдал и умолял о помощи — или предупреждал об опасности. В состоянии возбуждающего транса они сделали несколько дублей, не давая себе отдышаться. В середине одного из дублей (счет уже давно потеряли), у Америки на гитаре стали лопаться струны, больно ударяя по изрезанным в кровь пальцам. Песню доиграли до конца, и Ринго, бросив палочки в угол, истошно заорал, как будто от обиды:       — У меня все пальцы в мозолях!       Новый прием у врача показал, что за три недели приема препаратов Америка поправилась на восемь килограммов, то есть на семнадцать фунтов, хотя того было недостаточно. Процессы в организме практически наладились, аппетит рос, что немало радовало Пола.       Последние полторы недели июля группа готовилась к закрытию магазина на Бейкер-стрит. На витринах висели наклейки: «Распродажа 70%!», «Ликвидация товара!», «31 июля 1968-ого года все товары попадут в ваши руки абсолютно бесплатно!» The Beatles продолжали записываться в отдельных студиях и злились друг на друга за взаимное игнорирование. Незадолго до окончания июля Пол принес домой радостную весть: Джордж вернулся.       — С его приходом вновь стало легче. Йоко, конечно, не ушла, но «Битлз» успешно воссоединились.       — Правда? Восхитительно. Кстати, я подумываю о том, чтобы воссоединиться с некоторыми нашими старыми друзьями. Давай пригласим Омпаду с Питом и Эллину с Билли?       — М! — промычал Пол, отрываясь от стакана с компотом. — С удовольствием бы их всех повидал. Эдак в начале августа?       — Хорошо, что мы сходимся во вкусах, планах и желаниях. — Америка, встав из-за стола, поцеловала Пола в макушку и ушла.       В конце июля в студии «Тридент» начались сессии новой песни Пола, переименованной из “Hey Jules” в “Hey Jude”, более созвучным со средним именем Америки; состоялась фотосессия «Битлз» и собак Пола у Дона МакКаллина и закрытие магазина на Бейкер-стрит, который в последний день превратился в подобие базара.       Пол и Америка с самого утра ожидали гостей. Ами переживала, что недостаточно поправилась ко встрече с Омпадой, и она будет ругаться и излишне переживать. Пол убеждал, что все не так плохо, как то было месяц назад, к тому же, она набрала двадцать фунтов.       Пол вышел к калитке, чтобы встречать гостей. Почуяв приближение гостей, Марта взбодрилась и выбежала через открытую дверь на улицу и весело залаяла. Меньше чем через минуту в холле оказались Омпада, Пол, Пит и Марта.       — А где хозяйка? — спросила Омпада, оглядываясь по сторонам. Америка вышла к ней навстречу, и Овод, издав нечленораздельный радостный вопль, распахнула руки, подбежала к подруге и обняла ее. — Опять худая! Да что ж такое? Ладно, прощаю, зато наконец-то увиделись. А Кармелиты как всегда опаздывают?       — Да-а, — протянул Пол. — У людей как: чем ближе они живут, тем позже они приходят.       Пит тихо усмехнулся.       — Ну что, как у вас дела? Я тут поняла, что в Оксфорде загибаюсь без людей, а в Лондоне без вдохновения. И дети с нами туда-сюда.       — А вы с каким графиком перемещаетесь? — спросила Америка, выкладывая на стол салаты и маринованые овощи.       — Три месяца здесь — три там. Ой, а что это? — Омпада указала на лежащие на тарелке желтоватые соленья странной приплюснутой формы.       — Да, какая-то штука знакомая! Не могу только название вспомнить, — Пол тоже обратил на них внимание.       — Пит, может, ты помнишь? — Омпада спросила у мужа, показав на него рукой. Пит помотал чернявой головой. Тогда Омпада обратилась к Америке, стоящей у раковины с доброй ухмылкой. — Ты точно знаешь!       — Конечно. Это патиссоны. — Америка сложила руки на груди.       — А-а-а! У меня мама такие заворачивала, когда мы с братом были маленькие.       — О, я недавно о ней вспоминал. Очень милая женщина. Как она? — спросил Пол.       — Не дождутся! Недавно приезжала в Лондон, мы встретились. Она все ждет: когда же Пол с Америкой к ней в гости в Оксфорд приедут? Узнаю в ней себя!       Пол усмехнулся, опустив глаза. Марта вновь выбежала из дома и залаяла, крутясь у ворот. Туда подъехала машина Билли. Пол встал и пошел открывать ворота. Вскоре в дом вошли, держась за руки, Билли и Эллина, и Билли тут же принялся восклицать, прервав завязавшуюся беседу между Омпадой и Америкой:       — Ну-с, что это у вас все так тухло? А это вам просто нас не хватало! Сейчас мы вас развеселим!       — О, цирк на колесах приехал, — ехидно заметила Омпада, обнимая Билли и Эллину в знак приветствия. Пит тоже встал, чтобы поприветствовать друзей.       — Наша вечно добрая Омпада. Я тебя тоже люблю! — воскликнул Билли в сторону Омпады, а потом спросил у Пита: — Как ты ее терпишь?       — Приходится, — пожал плечами Пит.       — Я тебе это запомню! — Омпада погрозила мужу пальцем. — Особенно когда носки твои буду собирать по дому!       — Пи-и-ит! — протянул Пол осуждающе, отходя к холодильнику. — Я думал, ты не такой. Я от тебя такого не ожидал!       — Сам в шоке, — ответил Пит, вздыхая, и все рассмеялись. Пол достал несколько приятно звенящих зеленых бутылок.       — Пиво с чипсами и рыбой? — завлекающе спросил он. Гости с радостным возгласом: «О-о-о» уселись за стол. Ближайшая пара часов прошла в расслабленной беседе под пиво, по которой все давно соскучились. Каждый чувствовал, словно находится на своем месте, на котором давно должен был оказаться. Словно шесть сил сливались в гармоничном сочетании: горячная и прямолинейная Омпада, оптимистичный и энергичный Пол, задорный и веселый Билли, непосредственная и игривая Эллина, мягкая Америка и невозмутимый Пит.       — Мне очень не хватает вас в будни, — Омпада редко говорила откровенно, без шуток о своих личных переживаниях. А если и говорила, то перескакивала с них на заботливые претензии: — Вы постоянно где-то бегаете, Америка истощает себя до ужаса, даже укусить не за что!       — А зачем меня кусать — можно ведь проглотить целиком? — пошутила Америка, отстраненно сидя на стуле, опираясь на спинку и положив ногу на ногу.       — Чтобы твои кости застряли в горле, как от этой рыбы? Нет, спасибо! — воскликнула Омпада, указав на тарелку с форелью.       — Я больше не хочу пиво. Кому можно слить? — спросила Эллина, обратившись ко всем.       — Мне! — в унисон прокричали Пол и Билли. Эллина остановилась, переводя взгляд с бутылки на бутылки, и сказала:       — Я вам напополам разолью. — девушка принялась осторожно, из горлышка в горлышко, переливать пиво в бутылку Билли, цепляя локтем стоящую на краю полную бутылку.       — Тып-тыть-ыть-ыть! — издала Омпада нечленораздельные звуки, протянув руки к бутылке, которую ловил Пол. — Чуть не уронила! Пол бы исцарапала!       — Ну не уронила ж ведь! — ответила Эллина, прекращая сливать пиво Билли в бутылку, и начала сливать оставшееся Полу.       — Спасибо, я так допью, я не брезгливый. — МакКартни взял бутылку неосторожно, и немного пузырящейся жидкости пролилось на тарелку с чипсами. Эллина недовольно посмотрела на Пола. Он поднял руки: — Извини.       — Даже не знаю, как тебя простить, — подняв брови, вздохнула Эллина. — Тебе же потом мокрые чипсы есть!       — А вот мне все равно: хоть мокрые, хоть сухие, зато вкусные! — воскликнул Билли, взяв с тарелки промокшие чипсы, и, не сдержавшись, случайно сделал продолжительную отрыжку.       — Будь здоров, чувак, — сказал Пол.       Такие минуты разговоров ни о чем прерывались на более серьезные разговоры, реже переходящие в беседу о своих последних успехах. Эллина рассказывала, как они с расширившейся редакцией “Art” в перерывах между развлечениями пытаются готовить выпуски, Пол рассказал, что его пригласили сыграть в экранизации «Ромео и Джульетты», но он отказался. Билли рассказал о том, как они недавно играли с Питом вдвоем в блюз-клубе и как здорово у них получилось. Пол попрекал их за то, что они не пригласили их послушать, Америка присоединилась к недовольствам Пола. Омпада как будто весь вечер грустила и словно пыталась высказать какую-то мысль, которая все ускользала от нее.       — А от меня люди ждут каких-то солнечных коллекций. Подавай им все время солнце, радость, лето. А какое тут лето? Везде сыро, ни одного нормального морского пляжа нет. Да и такое лето можно было бы прожить, если бы некоторые светила почаще приезжали бы в гости, — Омпада посмотрела на Америку.       — Слушайте, а давайте, пока у нас есть время и желание, съездим на какой-нибудь морской берег все вместе? Эдак в Испанию? Снимем яхту, понежимся в солнечных лучах? А? — Пол осмотрел всех, ища одобрения.       — Пол, я, конечно, наслышана о твоих авантюрах... — попыталась сказать Омпада, как ее перебила Элли:       — А деньги мы откуда возьмем? — Омпада, уже приготовившаяся укусить временами бестактную Кристи, успокоилась.       — Это все ерунда! У всех ближайшие пять дней свободны? Лично я свободен как птица.       — Эх, у кого бы детей оставить? Может, у Элли? Хотя нет, они же тоже едут куда-то, — судорожно думала Омпада.       — Я занят! — воскликнул Билли. Эллина посмотрела на него с любопытством, а все остальные — с готовностью расстроиться. — Меня Пол зовет на яхте в Испанию кататься!       Тут же началась какая-то суета, организованная Омпадой и Эллиной. Омпада определила Алекса и Еву к младшему брату Майклу, Америка договорилась о том, что отложит на несколько дней сеансы энтерального питания, хотя врач была не очень довольна ее решением. Пит и Билли съездили домой за вещами по поручению Омпады и Эллины. Пол по телефону заказал билеты на ночной рейс.       Омпада и Эллина бегали по дому Пола и Америки, как по своему, собирая вещи. Ами не стремилась угнаться за ними и собирала чемодан в спальне. Время от времени врывался кто-то с вопросами.       — Ты не видела бритвенные станки? — спрашивала Эллина.       — В ванной, в шкафчике, — отвечала Америка.       — Америка, куда ты положила струны? — спрашивал Пол.       — В шкатулке на пианино.       — А где у тебя линейка закройщика? — спрашивала Омпада. Америка странно посмотрела на подругу. — И не смотри на меня так. Мне может понадобиться, — на том она уходила, оставляя Америку наедине со своим изумлением. Вечером такси до аэропорта еще долго ожидало своих клиентов: Омпада и Эллина так перегрузили свои чемоданы, что не могли их закрыть. Хрупкая и маленькая Эллина садилась сверху на свой чемодан и пыталась его закрыть, но он не хотел поддаваться.       — Закрывайся! — приказывала она ему. — Закрывайся!       Омпада была находчивее и сразу позвала Пита, который несколькими ловкими движениями решил проблему.       Уже к следующему утру самолет с Оранжами, Кармелитами и МакКартни приземлился в аэропорту Севильи, и через некоторое время пары оказались на границе Испании и Португалии, на побережье Атлантического океана.       — Все тот же океан, а совсем другой! — воскликнула Омпада, оглядывая золотистый берег с пришвартованными белыми яхтами, покачивающимися на голубых волнах. Белые блики, покрывающие морщинистую гладь, как мазки на холсте, слепили глаза. В Британии тот же океан выглядит совсем по-другому: серое, тяжелое небо, серые, насупленные волны, серый, вязкий песок.       — Пойдем! — Пол махнул рукой, позвав всех за собой. Они подошли к пирсу, у которой мирно покачивалась яхта, на которой блестели буквы: “Vittoria-la felicità”.       — «Счастье победы», — сказала Америка, щурясь от солнца.       Все забрались на яхту, палуба которой уже нагрелась от солнечных лучей, побросали вещи в трюм, переоделись и начали плавание. Пол и Билли соревновались за право встать за штурвал:       — Билли, я знаю, как управлять яхтой — я уже не раз это делал! А ты?       — У меня в роду были сицилийские моряки! — гордо произнес Билли. — Водоплавание, укрощение моря, так сказать, у меня в крови.       — Да ладно? — удивилась Эллина. — Раньше ты мне об этом не рассказывал.       — Может, я и не похож на итальянца, но я самый что ни на есть итальянец!       — Испанец вообще-то, — заметила Америка.       — Девочки, как вы думаете, кто первый выиграет спор «Я утоплю эту лодку быстрее»? — обратилась Эллина к Омпаде и Америке, нежащимся в лучах на носу яхты.       — А кто отвязывает яхту от причала? — спросила Омпада. Девушки обернулись и увидели Пита, борющегося с тугим канатом. — Мужик дела, а не слова, — гордо произнесла Омпада.       Вскоре яхта отправилась в стремительное плавание, разрезая гладь океана. Остановившись в местах поглубже, яхту поставили на якорь, чтобы устроить пикник под парусами.       — Тут так классно. Не хотелось бы отсюда уезжать, — протянула Эллина.       — Мы здесь только первый день. А впереди еще три! — возразил Пол.       — Это я называю счастьем. Сидишь под солнцем, дышишь соленым воздухом, а рядом с тобой — твои родственные души. Ну не здорово ли? — Омпада выглядела счастливой и расслабленной.       — Знаете, у меня есть такая мечта, — сказал Билли, поправляя очки, — мы выступаем, как одна группа, как один коллектив, и катаемся уже на своей яхте, а не на арендованной. Круто?       — А что? — воодушевился Пол, приосанившись. — Можно устроить! Только я пока в «Битлз», подождите лет двадцать, пока Джон разрешит вас позвать в нашу группу.       — Вместо себя? — добавил Билли. — Слушайте, а что это мы уже несколько часов у воды и ни разу не искупались. Нужно это срочно исправить!       Билли стянул со своего худощавого тела футболку, потянул за собой Эллину, которая только прокричала: «Не-не-не, Билли, нет!» и, на удивление всем, спрыгнул в океан, быстро скрывшись под водой.       — Ну что, где там наш моряк? — спросил Пол, поняв что Билли долго не появляется. — Хо-хо!       Он тоже разделся и последовал примеру Кармелита. После удара о воду послышался фальцетный смех Билли. Америка тоже сняла с себя рубашку, позабыв страх показаться слишком худой Омпаде, но от ее глаза ничего нельзя утаить.       — Америка, что ты с собой сделала? Ты опять за старое? И ты такая пойдешь плавать? — сердито спросила Омпада. — Я попрошу Пола, чтобы он наконец-то взял тебя под свой контроль, если он это сам не догадывается сделать! Ну ты как всегда. Сколько можно просить, чтобы ты берегла себя? У меня руки толще твоих ног. Рядом с тобой и Билли кажется тяжеловесом.       — Можно мы отложим с тобой этот разговор на потом, — Америка поспешила прервать подругу. — Элли, искупаемся?       — Я не умею плавать, — ответила Эллина.       — Хорошо, что этого Билли не слышит, — Америка обернулась назад, где плескались Кармелит и МакКартни, и пошла в трюм, откуда вышла с спасательным жилетом, что воодушевило девушку.       — А прыгать не больно? — спросила Эллина, взяв жилет.       — С такой высоты — нет, — ответила Омпада. Омпада практически ничего не боялась, а до рождения детей она была настолько бесстрашной, что Америке приходилось отговаривать ее от разных авантюр. Овод встала и протянула руку Эллине, надевшей жилет. — Пойдем?       — Кстати, а где Пит? — спросила Америка, заметив, что после ее ухода в трюм Оранж исчез.       — Прыгнул с другой стороны, чтобы поплавать в одиночестве, мой затворник, — ответила жена. — Давайте прыгнем?       Девушки взялись за руки и, под крики — радостный Омпады и испуганный Эллины — прыгнули вниз.       — Эля, что это на тебе? — спросил Билли, подплывая ближе. — Жилет? Надо срочно научить тебя плавать! займусь этим прямо с завтрашнего дня!       — Девочки, спасите, мой будущий муж — зануда, — Эллина обернулась на Америку и Омпаду.       — Все мужья — зануды. Только Питу не говорите! — воскликнула Омпада.       К закату все вышли на берег, чтобы отведать водянистого арбуза и выпить немного вина. На закате дня в мягких солнечных лучах глаза всех зажглись, как драгоценные камни: серые глаза Омпады, ореховые глаза Пола, голубые глаза Билли, темно-карие глаза Эллины, зеленые глаза Америки, черные глаза Пита.       Потом все сидели у костра под натянутым небосводом, проколотым в тех местах, где вырывался серебряный звездный свет. Под гитару пели то Пол, то Билли, а все остальные наблюдали за тем, как горят красные бревнышки и покрываются пеплом, пока над их головами всходила оранжевая, как потемневшая долька яблока, почти полная луна, а затем легли спать в покачивающемся трюме яхты.       Так в путешествиях вдоль побережья Испании, недалеко от границы с Португалией, пролетели остальные три дня в разговорах обо всем и ни о чем. О том, что осенью Питу будет тридцать, о том, что Билли и Эллина после возвращения начнут подготовку к свадьбе, о войне во Вьетнаме. Америка втайне рассказала Омпаде о том, что с ней случилось, и Омпада, сочувствуя, перестала ее попрекать худобой. Вечера на берегу моря за подсчетом звезд закончились, и пришла пора вновь вернуться к будням.       Семнадцатого августа свет увидела биография The Beatles, написанная Хантером Дэвисом, а спустя несколько дней в Чехословакию вошли советские войска, чтобы подавить антикоммунистические настроения, что им с Полом совершенно не понравилось. Америка не поняла, в какой момент происходящее в большой политике стало проникать в их жизнь и иметь значение.       Америке захотелось приехать в студию и увидеть битлов, которые, по-детски наивно надеялась она, пришли к компромиссу и позабыли обиды. Америка стремительно шла по коридору, делая широкие шаги. На скамье у стены одиноко сидел Ринго и стучал бортами ботинок друг о друга.       — Ты почему здесь сидишь? — спросила Америка.       — Меня не пускают. Сказали, что позовут, — ответил Ринго, сжав уголок рта.       Америка поставила руки в бока.       — Опять? Та-а-ак, так дело не пойдет.       — Они совсем обнаглели. Считают меня кем-то второстепенным, ненужным, унижают, — Ринго был недоволен. — Особенно Пол, он...       Ринго поднял глаза на Америку.       — Что он? Я надеюсь, он тебя не бьет?       — Так лучше уж бил, но любя. А так... Ты права. Так дело не пойдет. Пошло оно все к чертям, — Ричард поднялся со скамьи. Америка не успела задать вопрос «Ты куда?» Он обернулся и сказал:       — Я ухожу. Спасибо тебе, Америка. Вы с Джорджем оказались самыми лучшими людьми, с которыми я работал, но терпеть такое дальше у меня нет сил. Пока!       Ринго скрылся за углом. Ами не смогла устоять на ногах и упала на скамейку. Не может быть, они и вправду рассыпаются — второй уход за лето. А ведь только вернулся Джордж. Ами все еще хранила надежду, надеялась, это был лишь временный кризис, через который они как прежде, словно братья, возьмутся за руки и пройдут. Как раньше: через огонь, воду и медные трубы, невыносимый график концертов и гастролей.       Не дойдя до остальных битлов, Америка резко развернулась и направилась домой. До прихода Пола она слушала пластинки «Битлз», даже не пытаясь подавить в себе приступ ностальгии. Они были носителями ее биографии. Она успела послушать только самые ранние “Please Please Me” и “With The Beatles”, которые у нее ассоциировались с началом их отношений с Полом, с первыми поездками с группой на гастроли, с появлением своей машины, со свадьбой Омпады и Пита. После чего вернулся Пол, и Америка стала успокаивать себя мыслью о завтрашнем отъезде на съемки.       Америка вновь уехала в Голливуд для продолжения съемок в «Жизни Клэр». Лос-Анджелес все обсуждал возрождение Аллеи славы, а Америка в перерывах между съемками думала о том, как бы ей снять оставшиеся зарисовки, а их в ее блокноте все еще было одиннадцать. Ами не хотела, чтобы в ее фильме снимались знаменитые и узнаваемые. Ей хотелось, чтобы каждый зритель видел в каждом персонаже приятного, близкого по духу незнакомца.       Америку не оставляли переживания. Во-первых, наступил обещанный врачом период смятения, когда нежелание есть и понимание необходимости этого заставляли ее плакать после каждого приема пищи. Во-вторых, она переживала из-за того, что сейчас происходит у битлов. А что, если Ринго уже не вернется? Все, конец The Beatles? Или Йоко научится играть на барабанах? Казалось, она так далеко от них, словно на другой планете.       В конце августа вышла синглом “Hey Jude”, релизом которой занимался вернувшийся Дерек Тейлор, а в начале сентября до Америки дошло известие, что Ринго вернулся.       Вторая часть съемок заканчивалась, заключительная часть переносилась на вторую половину мая 1969-ого года. Продюсеры попросили Америку написать музыку для фильма, и она восприняла эту просьбу радостно, несмотря на то, что не считала истинным творчеством написанное на заказ. Тем более, что у нее за время съемок родилось несколько идей.       Для того, чтобы снять парочку зарисовок, по окончании съемок Америка задержалась в Лос-Анджелесе на две с половиной недели, которые из-за кастинга едва не превратились в три. За это время ей удалось найти случайных прохожих, желающих сняться в ее специфичном фильме за бесплатно. В Голливуд люди приезжают за исполнением мечты, и не у каждого из них на уме золотые горы, которых Америка пообещать не могла. Так, с трудом набрав команду актеров-самоучек и столкнувшись с оскорблениями и домогательствами на непростых улицах Лос-Анджелеса, Америке удалось снять две небольшие зарисовки.       Она вернулась в Лондон под конец сентября, вновь не зная наверняка, что творится у «Битлз». Знала, что все по-прежнему сложно. Вполне возможно, что помирились, но и вдрызг рассориться они тоже могли. Пол отчего-то не встречал ее в аэропорту, да и вообще вел себя странно: почти не звонил сам и редко отвечал. Ко всему прочему, они впервые отпраздновали годовщину свадьбы раздельно. Видимо, так его измучили заботы. Хотя, когда они только начали встречаться и у The Beatles был плотный концертный график, это ему не мешало. Неужели все сразу друг к другу остыли? С другой стороны, вспомнила Америка, Полу сейчас пришлось взять на себя много того, чем занимался Брайан.       Дома Пола тоже не оказалось. Оставив багаж, Америка пошла в студию. В холле снова противная толпа пыталась добиться возможности наговорить всякой чуши битлам. Ами прошла дальше, спрятавшись в тихим коридоре. Распахнулась дверь студии, и вышел Пол. Он пробежал немного, остановился у стены, прижался к ней спиной и ударил кулаками. На его лице была густая недельная щетина, а в глазах, поднятых к потолку — мольба.       — Вот же она тварь, — Пол продолжал лупить кулаками по стенам. Америка ускорила темп, — тварь! Где он только ее встретил? Если бы я мог знать, когда, где они познакомились, я бы ни за что не пустил его туда одного...       Пол ударился затылком о стену. Америка подошла к нему, и только после этого он ее заметил. Он сначала повернул голову на нее, а потом оторвался от стены и крепко ее обнял, шепча:       — Ами, Ами... Ты вернулась. — Америка неловко обняла его в ответ, словно он ее лучший друг, в которого она влюблена. — Эта стерва так меня достала. Как бы от нее избавиться. Я не могу продолжать терять Джона.       Америка погладила его по спине.       — Сейчас нужно пойти домой. Расслабиться, успокоиться. Я наберу тебе ванну с маслами. Скажи, у нас что-то с телефоном? Ты мне не отвечал и не звонил.       — Нет, с телефоном все в порядке, просто я не хотел рассказывать, чтобы ты не волновалась. И правда, поехали домой.       Америка не согласилась с тем, что ей не надо ни о чем рассказывать, и настояла на том, чтобы они прошлись пешком. Идя по мокрому от осенних дождей асфальту, усыпанному желтыми листами, она рассказала о том, как прошли полтора месяца, а Пол молча слушал. После того, как Ами набрала супругу ванну и сварила какао, он благополучно уснул в гостиной под телевизор. Америке в голову пришел план, который она сама окрестила примитивным, как остудить битлов. Она решила позвонить Патти и Морин, чтобы пригласить их в студию. А чтобы не будить Пола, она унесла телефон в спальню, протянув за собой длинный провод. Америка набрала номер Морин, села на край постели и, дожидаясь ответа, стала разглядывать спальню на предмет оставленного Полом мусора, но миссис Старки не заставила себя долго ждать. Разговор с Морин был короток: она быстро поняла, что от нее требуется и ответила согласием. Америка набрала номер Патти и продолжила изучать взглядом углы комнаты. Еще немало времени раздавались длинные гудки, и Ами уже решила, что ее нет дома и почти положила трубку, как оттуда донеслось громогласное:       — Алло?       Америка поспешно прижала трубку к уху.       — Привет, Патти, это...       — Америка! Как же давно мы не виделись! — Патти не дала Зами договорить. — Я тебя так давно не слышала! Как у тебя дела? Я слышала, ты была на съемках в Голливуде?       — Да, была. Но я звоню тебе по делу. Ты можешь приехать завтра в студию? Наши парни немного напряжены, и их нужно как-то расслабить, — Америка сама не понимала, что несла, но, ей казалось, для Патти это было приемлемо. — Думаю, наше присутствие не позволит им подраться.       — Да, конечно, я приеду! Кстати, а ты в курсе, что Джон с Синтией разводятся? У Джона какая-то дамочка появилась, японка. Он с ней уже в свет выходил — был с ней на премьере мультика, «Желтой подводной лодки».       — Я там тоже была...       — Ой, так мы, получается, не так уж давно и виделись? Слушай, а я тут тоже была в Америке, привезла такое бельишко классное. И колготки! Могу завезти, хочешь? Ой, так мы же завтра увидимся! Завтра и привезу. А еще знаешь, что у меня случилось? Короче...       Патти начала вдохновенно рассказывать о своей жизни, и Ами, поняв, что это надолго, вернулась к изучению комнаты. Ее внимание привлекла тряпка, лежащая под тумбочкой. Америка встала, осторожно держа телефонный аппарат, и села у тумбочки. Она вытянула тряпку за петлю. Это был кружевной бюстгальтер, но Америка не могла его узнать. От него пахнуло дешевым, приторным одеколоном. Может, Пол собрался сделать подарок, просто выбрал неудачное место, чтобы спрятать? В любом случае, с размером Пол погорячился. Америка немного подождала, когда Патти прекратит монолог, попрощалась до следующего дня, отнесла телефон в исходное место, а бюстгальтер отправила в мусорное ведро.       Америка встала пораньше, завязала волосы по-гречески, заварила две чашки кофе и растормошила Пола. Он поднялся не сразу, и вышел в кухню.       — Почему ты меня не разбудила, чтобы мы вместе поспали? — спросил Пол, садясь за стол.       — Думаю, тебе стоило поспать в одиночестве, — Америка, поднося ко рту чашку, подмигнула МакКартни.       Позавтракав, МакКартни и Зами отправились в «Эбби-роуд». Там уже Леннон качал свои права, доказывая что-то всем, в том числе и Крису:       — Да черта с два! У нас вышло барахло! — все, что успел сказать Джон прежде, чем все обернулись на вошедших.       — Всем привет! — радостно воскликнул Пол.       — Привет, Пол, — выдохнул Ринго, уныло бросая какую-то тряпку на барабаны. Америка слегка улыбнулась, обрадовавшись присутствию Ринго.       — Америка, тебе идет эта прическа, — похвалил Джордж, сидящий в стороне от зевающей от скуки Йоко. Америка поблагодарила его за комплимент. Как по заказу, дверь позади открылась, ударив Пола по спине, и в студию ввалились Патти и Морин:       — Ай! — воскликнул Пол, улыбнувшись девушкам. — Чего это вы?       — Ой, Пол, извини, — хихикала Патти, притрагиваясь к плечу Пола. Он игриво пригрозил указательным пальцем. Бойд мгновенно приметила Америку: — Ами! Вот ты какая, красавица! Какой костюмчик на тебе! Ой, пойдем в дамскую комнату, я тебе отдам обещанное.       Йоко вздохнула. Джон громко хлопнул в ладоши и объявил:       — Так, давайте перестанем тянуть кота за причинные места и запишем песню. Йоко, крошка, пойдем, споешь с нами?       — А что это ты Йоко приглашаешь к микрофону? Она Монсеррат Кабалье или Сара Вон, чтобы петь с нами? — встрял Пол.       — Смирись, она теперь одна из нас, одна из The Beatles! — развел руками Джон. — Я же не возражаю, что твоя Америка постоянно тут вертится.       — Это совершенно разное! Совершенно! И она, в отличие от некоторых, умеет петь! — Пол взметнулся к Америке. — Пойдем, будешь петь с нами.       Америка замялась. Тогда Пол применил грубость: крепко схватился за ее запястье и резко выдернул ее к микрофону.       — Будешь, я так сказал!       Америка посмотрела на Пола. Его переполняли злость и недоумение. Он не мог понять новых реалий, и оттого злился. Но Америка не понимала, почему при этом нужно ее выставлять на посмешище и двигать ей, как тряпичной куклой.       — Ребята, давайте не будем ссориться и споем все вместе! — воскликнула Патти. — Мы с Морин тоже споем!       Детская чистота Патти словно всех слегка отрезвила.       — Давайте! — невесело отозвался из угла Ринго.       — Вот, отлично, ничья жена не обижена, — иронично произнес Джон.       За микрофон встали четыре битла, три битловские жены и одна битловская любовница. Девушкам выдали тексты: Америка сразу узнала сюжет: недотепа отправился с мамой в джунгли на слонах, чтобы поохотиться на тигра. Эта история произошла в Индии с сыном одной из учениц Махариши! Джон не смог смириться с тем, что Йоко оказалась в массовке и все же дал ей особенную роль: спеть целую строчку в середине песни.       Когда все утихомирилось и все разошлись, Америка села за стол в операторской. Она оперлась головой на кулак и стала оглядывать помещение. Тут ей все напоминало прошлое: когда Джон был не таким смелым, чтобы прямо указывать, что он не дорожит никем и ничем, когда все жили в едином порыве и дышали одновременно. Теперь же каждый тянет тяжелый обоз в свою сторону.       В операторскую вошли Крис и Джордж Мартин. Крис что-то взял со стола и удалился, а Джордж сел слева от Америки.       — Пол в твое отсутствие записал две неплохие песни. Мне кажется, они обе посвящены тебе. Хочешь послушать?       Америка согласилась. Первая песня, (как сказал Джордж, она называлась “Honey Pie”), звучала совсем в стиле варьете. Ее Пол уже как-то напевал: от лица поклонника, влюбленного в актрису, популярную в Голливуде, и мечтающего о том, чтобы она поскорее приехала к нему в Англию. Она была оформлена под джаз 20-ых годов. Во второй песне, очень нежной и почти невесомой, скрывалось нетерпение Пола. Он пел о том, что очень долго любит того, к кому обращается, и будет ждать его столько, сколько потребуется.       — Джорджа на этой записи не было, — сказал внезапно появившийся Крис. — Но несколькими днями ранее он записал очень хорошую песню. Он пригласил Эрика Клэптона, и при нем Джон с Полом уже практически не ссорились.       — Они вообще почти не собираются вчетвером. Четыре отдельные единицы. И никакого вдохновения, — вздыхал Мартин.       Америка попрощалась и, найдя Пола, пошла с ним домой. Всю дорогу они молчали, хотя Ами хотела поговорить с Полом, но не знала, останутся ли у нее на это силы. Взяв из ящика письма, они вошли в пустой и темный дом.       — Слава богу, через пару недель мы соберемся в последний раз и это на время закончится! — воскликнул Пол, бросая ключи и письма на кухонный столик. Америка включила свет и поставила свою часть стопки на стол. Она села и стала разглядывать имена отправителей. Среди множества не интересных ей имен вдруг попались имена Эллины и Билли. Америка сразу распечатала письмо.              Дорогие Америка и Пол!       Пусть мы и живем в двадцати минутах езды друг от друга, нам пришлось написать вам письмо. Это была адея идея Билли! Да, это была моя идея. Должны же мы проверить, сколько будут идти пригласительные на нашу свадьбу из Вестминстера в Сент-Джонс!       Позвоните когда письмо дойдет!       А если серьезно поможете нам со свадьбой? Мы без вас не справемся!       С любовью, Билли и Эллина              Америка сразу же набрала номер Эллины. Но как только она ответила, Америка сразу насмешливо произнесла:       — Со свадьбой мы тебе поможем, но как такой грамотный Билли не проследил за тем, чтобы его невеста правильно писала?       Эллина рассердилась, но ненадолго.       На финишной прямой Джордж Мартин преждевременно и без объяснения причин уехал в отпуск, фактически отказавшись работать с «Битлз», чем удивил всех. Америка позвонила ему, но он ловко объяснил это плановым распорядком в “EMI”.       Америка вернулась на энтеральное питание, а после поехала в «Олд Вик», чтобы высказать мистеру Оливье желание поставить «Вишневый сад». Получив одобрение, она вернулась домой, чтобы заняться адаптацией пьесы и добиться большей схожести с изначальным текстом. Дома ее застал звонок Омпады: она приглашала их с Полом на тридцатилетие Пита.       — Тебя Джон не приглашал на свой день рождения? — спросила Америка у Пола, когда он вернулся домой. Она отвлеклась от написания инсценировки на составление списков гостей на свадьбу Эллины и Билли.       — Нет, с чего бы это? — спросил Пол, снимая красный бархатный пиджак.       — Тогда в следующую среду мы поедем в Оксфорд на день рождения Пита, — Америка воздержалась, чтобы не сказать, что Джон и Пол друзья.       — А у него что, день рождения тоже девятого октября? — Пол подсел к Америке. — Ничего себе, сколько лет дружим — я никак не запомню!       — Совсем забыла, — Америка, потерев уставшие глаза, сложила бумаги и поднялась, — надо еще музыку написать.       — Какую музыку? — удивился Пол.       — К фильму.       — Тебе заказали музыку к фильму? К какому?       — К «Жизни Клэр». Я согласилась, потому что у меня есть некоторые наброски.       Пол улыбнулся.       — Покажешь? Я могу помочь. Пока тебя не было, я тоже кое-что придумал. Тем более, у меня есть в этом опыт, — гордо произнес Пол.       — А давай, — загорелась идеей Америка. Она пошла к читальному местечку под лестницей, где лежала гитара. Взяв ее, вернулась обратно. — Помнишь, как ты помог дописать мне “My Magic”?       — Конечно, помню!       Америка села с гитарой прямо перед Полом и положила на стол невесть откуда взявшуюся тетрадь.       — Нужно написать две песни и инструментальные вариации под настроение: радость, грусть, тревога, спокойствие и так далее. У меня есть одна идея.       Америка спела песню, похожую по настроению на “Honey Pie”. Пол это услышал и подметил.       — У меня тоже есть идея. Дай гитару, — он протянул руки к инструменту. Он наиграл свою тему и напел: «Прелестная девочка, я слышал о тебе много хорошего, но я о тебе совсем ничего не знаю».       Пол и Америка ушли в гостиную, где всю ночь, сидя с гитарой у пианино, сочиняли темы. Америка записывала партитуру, а не знающий нотной грамоты Пол жадно смотрел на нее и восхищался музыкальным чутьем Америки. Под утро они записали на магнитофон все, что сочинили, чтобы отнести это Джорджу Мартину и превратить в полноценную музыку.       — Ну все, — констатировала Америка, нажимая на кнопку остановки записи.       — Ами, — Пол остановил Америку, положив руку ей на колено, — Спасибо. Мне давно не было так легко.       На следующей неделе Пол и Америка отправились в Оксфорд, чтобы отпраздновать тридцатилетие Пита Оранжа. По просьбе Омпады супруги подъехали немного пораньше, чтобы помочь приготовиться к празднику. Когда автомобиль остановился у ворот, соседская собака уже не лаяла. Пол и Америка вошли во двор, покрытый опавшей октябрьской листвой, подошли к дому и позвонили в дверь, которую совсем скоро открыла Омпада.       — Проходите, гости дорогие! — воскликнула она, пуская в дом пару. Обняв Пола и поцеловав Америку, она пошла в кухню. — Раздевайтесь, мойте руки и выходите в кухню.       Пол и Америка выполнили поручение Омпады и оказались в кухне.       — Ну что, как у вас дела? Пол, помоги мне отнести все это в гостиную. Поставь на стол как-нибудь покрасивее.       Пол взял поднос с салатницами и ретировался. Омпада поручила Америке доделать салат.       — Ты говорила, будут родители Пита, — напомнила Америка, разрезая огурец. — Где они?       — Свекровь с Питом пошли в магазин — она как всегда решила, что у меня все в холодильнике несвежее и невкусное. Ну и хорошо, что она ушла, не будет со своими советами мешать. И детей с собой взяли. А папаша заперся в комнате с газетой и пусть сидит. Слушай, порежешь лук красиво, колечками? Я от него опухну сейчас!       Америка с Омпадой поменялись. В кухню вошел Пол.       — А кто еще приедет? — спросил он.       — Ну кто, кто, — Омпада остановилась на мгновение и подняла глаза, чтобы вспомнить. — Сестра его старшая собиралась приехать с мужем. У их братьев то понос, то золотуха, поэтому их не будет. Эля, Билли, Тод. Я настаивала, чтобы Пит никого из группы не приглашал, потому что они там творят черт-те что: Дэниэл возомнил себя главным, поменял название на “Jazz Book” и Питу слова не дает. Но упрямый Оранж все равно пригласил и его, и Сэлли, и Грегори, и их нового клавишника, Норманна. Народу будет много. Так, Пол, открой, пожалуйста, вино.       Открылась дверь в прихожую, и дома оказались Пит, Ева, Алекс и мать Пита. Заботливая бабушка стала раздевать Алекса, оставив малышку Еву справляться с одеждой самостоятельно, но ей на помощь пришел отец. По окончании действа миссис Оранж повела внуков в ванную. Пит занес авоськи в кухню.       — Привет, — на выдохе поздоровался Пит, ставя авоськи у стола. Пол оторвался от штопора и пожал Оранжу руку.       — Ты как, живой еще? — Омпада потрепала мужа по волосам.       — Мозг выклеван без остатка, — ответил Пит, заставив Омпаду, Пола и Америку рассмеяться.       — Ты мой бедненький, — Омпада поцеловала супруга в щеку. В кухню вошла пожилая женщина с черным каре.       — Сыночек, а что это ты сразу в кухню пошел, даже руки не помыл? Иди мой руки!       Пит, показав всем своим видом недовольство и смирение, ушел.       — Омпада, огурчики нужно чистить от кожуры, прежде чем резать их в салат. Тебе, может, все равно, что ты есть будешь, но гостей нужно кормить только лучшим! — женщина отвлеклась от невестки, приметив Америку и Пола. — Ой, здравствуйте. Я Александра, мать Пита. А вас как зовут? Мне ваше лицо кажется знакомым.       — Здравствуйте, Александра. А мы с вами уже знакомы — мы сидели рядом на свадьбе Омпады и Пита. Я Америка Зами.       — Да? Не узнала тебя! Тебе эта прическа очень идет. А молодого человека как зовут?       — Пол, муж Америки, — Пол учтиво наклонил голову.       — Красавца-мужа отхватила! — Александра ущипнула Америку за предплечье. Раздался звонок в дверь. — Омпада, иди открой. Или ты думаешь, что я за тебя всю работу по дому выполнять буду?       Омпада тяжело вздохнула и вышла в прихожую. Приехали Эллина, Билли и Тод.       — Ну, и где именинник? — громко спросил Билли.       — Руки моет! — саркастично произнесла Омпада.       Америка и Пол вышли в прихожую и поприветствовали друзей. Тод особенно обрадовался, увидя Пола и Америку впервые за много месяцев. Вскоре подъехала сестра Пита Элиза и ее муж Руфус. Элиза была высокой блондинкой с плотным телом. На Америку она произвела хорошее впечатление еще на дне рождения Пита много лет назад. Они разговорились о мелочах, сидя на диване в гостиной, пока не спустился отец Элизы и Пита, Тим. Невысокий старичок шестидесяти лет со взъерошенными сухими волосами соломенного цвета выглядел как чудаковатый изобретатель. Его маленькие черные глаза немного увеличивали очки. Он, игнорируя всех и сминая в руках газетенку, медленной, но твердой походкой подошел к столу, выдвинул стул и сел, продолжив читать газету. Потом вышли Алекс и Ева и подошли к Америке и Элизе. Ева, приглаживая ручкой золотистые волосики, заколотые на затылке, пыталась на что-то пожаловаться на своей тарабарщине и ушла, а Алекс был пойман Эллиной и посажен на ее колени и вскоре смирился со своей участью. Америка и Элиза вышли в кухню в поисках Омпады и услышали, как она говорит Питу:       — Я бы не стала дожидаться этих негодяев и уже начала бы обед. Сколько можно их ждать? Сказали же, приехать надо в четыре!       Омпада, взяв две бутылки вина, предварительно раскупоренных Полом, вынесла их в гостиную, где все мило беседовали друг с другом, облизываясь на яства и не смея к ним притронуться.       — Я знаю, чего вы хотите! — воскликнула Омпада, ставя на стол бутылки. — Всех приглашаю за стол!       — Ну наконец-то, сколько можно томить гостей! — упрекнула невестку Александра и села рядом с супругом. Омпада, пока свекровь не видит, показала ей язык.       Когда все гости, гремя стульями, расселись, осталось четыре свободных места, но это уже никого не волновало. Все загремели посудой, просили соседей передать какое-нибудь блюдо, до которого не могли дотянуться. Вдруг в дверь позвонили, и Омпада, с ядовитым возгласом: «Явились не запылились», отправилась в прихожую. В дом вошли двое патлатых мужчин: темно-русый Дэниэл и лохматый блондин Сэлли.       — Всем здрасьте! — громко поздоровался Дэниэл.       — Забор покрасьте, — так тихо сказала Омпада, что ее услышала только Америка. Вскоре вышел Грегори и маленький сухонький черноволосый мужичок с красным лицом и бледными руками. Дэниэл вытащил из-за спины большой бумажный сверток.       — Пит, мы, твоя команда, от всей души поздравляем тебя с тридцатилетием и желаем больших творческих успехов!       Пит, жевавший что-то, встал, уронив вилку на тарелку.       — А мы дарим тебе вот этот скромный подарок! — воскликнул Сэлли. Сверток передали ему в руки.       — Спасибо большое, друзья! — произнес Пит, взяв под мышку сверток, и правой рукой пожал коллегам руки.       — Разверни, посмотри! — воскликнул в нетерпении Сэлли.       Пит, шурша бумагой, распаковал стеклянную вазу в форме гитары. Ему, по всей видимости, подарок понравился.       — Ваза для шлимазла, — вновь пробурчала Омпада на ухо Америке. Пол, услышав это, усмехнулся.       — А это от нас небольшой знак внимания супруге. Чтобы нашим подарком воспользовались прямо сейчас! Норманн, твой выход.       Норманн, как фокусник, достал из-за спины букет цветов и протянул Омпаде. Она подскочила и воскликнула:       — Бабе цветы, детя́м мороженое! Спасибо. Пойду поставлю их в вазу.       Омпада подмигнула Америке, и девушка поднялась и пошла за подругой. Она, вооружившись вазой и цветами, отправилась в кухню.       — Подержи, — Омпада дала Зами скромный букет гербер и подошла к раковине. Тугая струя холодной воды вырвалась из крана, и подставленная под нее ваза пропела хроматическую гамму, наполнившись водой. Овод поднесла сосуд к Америке, и она, развязав нитку на стеблях, вставила цветы. Омпада не торопилась вернуться. — Таких друзей, как у Пита, за хрен и в музей. Он не очень разборчив в людях. Неизвестно, сколько они еще так продержатся. Чувствую, кинут они его. Только это даст ему понять, что преданы ему не те, кого он считает друзьями. Пойдем.       Омпада и Америка вернулись в зал, где сели на свои места. Поднялась Александра, держа в руках бокал с компотом.       — Я, как мать, тоже хочу вставить свое слово. Не могу поверить, что мой сыночек уже такой взрослый! Ему уже целых тридцать лет! А я помню, как мне его первый раз дали подержать на руках, как мы привезли этот маленький комочек домой!       — И не скажешь, что такая каланча вырастет, — сказала Омпада Америке на ухо. Увлеченная речью Александра даже не заметила.       — Я помню, как он первый раз сказал «ма-ама», его первые шаги. Помню, как мы подарили ему первую гитару, — Александра взяла со стола салфетку и промокнула ей правый глаз, изобразив выступившую слезу. — А вообще, Питер — это моя гордость.       — Старший умный был детина, средний был ни так ни сяк, младший вовсе был дурак! — вставил слово отец.       — Тим, помолчи, — бросила Александра и продолжила громкую речь. — Питер, хоть и гитарист, но окончил политехнический университет. Жаль, что не работает по своей специальности. Я ему всегда говорила: своей музыкой на жизнь не заработаешь! Но он ни в какую не слушает. Зато каких внуков мне делает! Желаю вам еще детишек побольше!       — Ура-а-а! — громко протянул Билли из другого конца стола, вытянув руку с бокалом перед собой. Все сидящие за столом сдвинули сосуды, торжественно звеня.       — Билли, будешь тамадой? — громко спросила Омпада сидящего далеко Билли.       — А надо? — спросил Билли. — Пусть, вон, Тод будет. У него есть в этом опыт.       Тод чуть не поперхнулся вином.       — Ладно, я скажу тост, — Кармелит встал. — Тем более, я его целую неделю придумывал. На самом деле, мы, веселый квартет в составе Пита, Омпады, Америки и меня познакомились аж в 1957-ом. Вернее, мы с Питом дружили с самого детства, потому что жили в Ньюкасле в соседних домах. Дело было в Ливерпуле. Там была какая-то пьянка, на которой Омпада оказалась совершенно случайно, а Америка случайно стала приставать к нам с Питом. Как-то так я это помню, потому что я тогда много пива выпил. Питу с Омпадой, тогда, к слову, было по восемнадцать, мне шестнадцать, а Америке пятнадцать, но этого я в этот вечер тоже не запомнил, а уже потом подсчитал.       Присутствующие не могли сдерживать смех от вздорного повествования Билли.       — И, знаете, хоть мы уже обрастаем атрибутами взрослой жизни: Омпада и Пит летом отпраздновали пятую годовщину свадьбы, у них двое детей, Америка тоже замужем, у меня свадьба на носу...       Все присутствующие не дали Билли завершить тост и начали аплодировать.       — Спасибо, — полусмущенно произнес Билли и продолжил. — Дома, работа, машины, налоги и прочее мракобесие... Я не чувствую, что мы старые или нам пора распрощаться с молодостью. Я чувствую, что у нас еще все впереди, и это «все» нам предстоит преодолеть вместе. За нашу дружбу!       Под радостный вой все вновь позвонили хрусталем.       — Немного не согласна с Билли, но это лишь мои ощущения, — когда все сели, осталась стоять только одна Омпада. — Я не заметила, когда мы подобрались к отметке в тридцать лет, к началу четвертого десятка. Мы с Питом только что сошлись, а потом — бац! — восемь лет вместе, двое детей. А там, не успеешь глазом моргнуть, уже и внуки, и золотая свадьба. Я пью за то, чтобы время было более щадящим.       — Как так можно про детей говорить! — проворчала Александра под новую волну звона бокалов.       Вскоре обед завершился, и гости стали слушать забавные истории с участием Пита, Омпады, Америки и самого рассказчика — Билли. Омпада и Америка прекрасно все это знали, поэтому стали убирать стол от остатков пира. По просьбе Омпады Пит достал из подвала еще два чайника, чтобы кипятка для чая хватило на всех. Когда именинник скрылся, Омпада достала из холодильника красную картонную коробку.       В кухню вошла Эллина, и Омпада вздрогнула.       — Я уж подумала, это Пит. Закрывай дверь, поможешь нам свечки вставить.       Эллина прикрыла дверь. Омпада сняла картонную крышку, под которой оказался торт в форме электрогитары.       — Ну как вам? — спросила Омпада.       — Су-у-упер! — восхищенно протянула Эллина.       — Это я сама испекла! — гордо произнесла Овод. — Так, а теперь свечки. Эллина вставляет, Америка зажигает.       — А чего это Америка зажигает? — немного обиженно спросила Эллина.       Омпада дала Эллине связку маленьких свечек.       — Потому что ты, Эля, сама по себе огонь, — Омпада по-матерински поцеловала Эллину в макушку. Сестры быстро справились с поручением хозяйки. Засвистели чайники, Омпада быстро выключила газ и взяла тяжелый поднос с тортом, даже не подав вида, что он тяжелый.       — Все вместе поем «С днем рожденья тебя». Бегите, подговорите ваших бойфрендов! А тебе, Эль, сверхъответственное задание — выключить свет!       Эллина быстро юркнула в комнату и потушила свет. Америка, найдя в полутьме мужа, тихо шепнула ему, чтобы он начинал петь. В проеме появились тридцать огоньков, и в комнату вошла Омпада, заводя песню:       — С днем рожденья тебя!       К ней подключились Пол, Америка, Эллина, Билли и Тод, оказавшийся в сговоре:       — С днем рожденья тебя!       Следующие две строки подхватили оставшиеся гости:       — С днем рождения, Питер! С днем рожденья тебя!       Смущение Пита было видно даже в темноте. Он встал и нежно чмокнул Омпаду в щеку. Она поставила торт на стол.       — Ты лучше дуй и желание загадывай, а то у нас торт будет не бисквитный, а парафиновый!       Все дружно расхохотались. Пит, помедлив недолго, задул все свечи разом. Все были уверены, что он загадал что-то очень хорошее. Эллина зажгла свет.       Вскоре всем разлили чай и раздали по кусочку торта, а еще через пару часов гости стали разъезжаться. Омпада уговаривала Америку остаться с ночевкой у нее, аргументируя это тем, что иначе сделает мужа сиротой и оставит Алекса и Еву без бабушки. Америка пообещала остаться у нее в другой раз, на что Омпада сделала вид, что обиделась. Ближе к полуночи дом опустел совсем, а Пол и Америка оказались последними гостями, покинувшими дом Оранж-Овод, за исключением родителем Пита.       По пути домой Америка долго думала, смотря на серую дорогу, освещенную лишь рассеивающимся в густой темноте свете фар. Одиннадцать лет назад, в похожий на этот октябрьский денек, она впервые оказалась на дне рождения Пита. Ему исполнялось девятнадцать, вечеринка проходила в Ньюкасле среди множества знакомых, оставшихся далеко в юности. Тогда Пит Ами немного нравился, но этим же вечером, когда Омпада призналась, что Пит ей симпатичен, она раз и навсегда решила, что Пит не для нее. А теперь она возвращается с тридцатого дня рождения друга, проведенного в кругу семьи, а Омпада — его жена, мать двоих детей. Америка не знала, почему на нее накатила такая грусть. После поездки в Индии, после размолвки The Beatles ностальгические мысли накатывали на нее все чаще и чаще. Когда ты находишься в стадии ожидания светлого будущего, тебе кажется, что время идет очень медленно. Но потом кажется, что оно бежит неумолимо быстро, когда наступает время подведения промежуточных итогов.       Параллельно с завершением альбома Пол и Америка работали над саундтреком к «Жизни Клэр». В конце октября Америка прекратила курс энтерального питания и вернулась практически к прежнему весу. В начале ноября приехал представитель одного из продюсеров фильма и забрал записи в Америку, а вскоре пришло письмо с одобрением.       «Эбби-Роуд» готовилась выпустить четырехсторонний альбом, микширование которого возглавил неожиданно вернувшийся Мартин. Он критиковал группу за то, что они отобрали чересчур много материала для альбома и считал, что многими проходными песнями можно и пожертвовать, но Леннон и МакКартни оставались непреклонны.  Единственная сессия микширования заняла всего один день. Америке удалось услышать его за три недели до выпуска. Композиция была составлена великолепно: после спокойных песен шли буйные, песни Джона, Пола, Джорджа и даже Ринго были насколько то возможно равномерно перемешаны. Но альбом оказался настолько разрозненным, что напоминал сборник песен четырех соло-музыкантов. А разногласия оказались настолько велики, что никто не удосужился придумать ни обложку, ни название. Вначале рассматривался заголовок “A Doll’s House”, но после релиза альбома группы Family с похожим названием, отмели единственный вариант и не договорились о другом.       Восьмого ноября суд расторг брак Джона и Синтии. Вскоре Джона и Йоко арестовали за хранение марихуаны, а еще через несколько дней Йоко потеряла ребенка. Пол сделал вид, будто ему все равно, но Америка знала, что он сопереживает им, как и она.       Пол и Америка решили сделать третий этаж пригодным для использования, и, пока там шел ремонт, они, забрав Марту и Эдди, отправились на две недели в гости к Хантеру Дэвису в Португалию. По возвращении Америку вовлекли в процесс подготовки к свадьбе Эллины и Билли.       22 ноября 1968 г. и поступил в продажу снежно-белый конверт с одинокой надписью “The Beatles” и серийным номером, как антитеза максимализму и разноперости «Пеппера» или свидетельство разложения.       Джимми Скотт, автор слов «Об-ла-ди, об-ла-да», сразу же оказался в курсе того, что МакКартни использовал его строчку в своей песне. Джимми разозлился, что его авторство не указали, и через пару недель после релиза альбома Америка нашла в почтовом ящике не только письма по поводу предстоящей свадьбы Билли и Эли, но и повестку в суд.       — Ах, Джимми-Джимми, — иронично говорил Пол, держа в руках повестку, словно она сама — это Джимми и есть, — ну использовал я твою фразу! Ты сам, между прочим, говоришь: «Жизнь продолжается!»       Полу было лень заниматься чем-либо, даже бриться, не говоря уж о суде с Джимми, и он бы просиживал на диване штаны круглыми сутками, если бы Америка не перекладывала на него сотую часть забот по подготовке к свадьбе, лежащих на ее плечах.       — Ничего себе, они что, хотят Королеву к себе на свадьбу пригласить?! — удивился Пол, глядя на список дел, лежащий на столе среди множества бумаг Америки.       — Не забывай, что мы своей свадьбой практически не занимались, — Америка пыталась усмирить пыл Пола. — Мы почти не знаем, что это такое.       — Ну, она у них явно попышнее будет.       Подготовка к свадьбе Билли и Эллины шла полным ходом. Окончательный список гостей уже давно был сформирован Америкой не без влияния Мэри. Все пригласительные были отосланы, но Америка на самом деле не знала, насколько неожиданных гостей Мэри заставит приехать. Омпаде поручили шить платье невесты, Америка продолжала заниматься сложными расчетами и организацией пространства. День свадьбы, 28-ое декабря, приближался невообразимо быстро.       В начале декабря отпраздновали девятый день рождения Фиби, а вскоре из соседней комнаты наконец съехал загадочный квартирант, оставив половину квартиры в полное распоряжение Эллины и Билли. Сумасшедшая подготовка к свадьбе продолжалась, и иногда все, кто принимал в ней участие, собирались на кухне Эллины и Мэри, и последняя, посмеиваясь над рассказами гостей об их дневных злоключениях, говорила: «А я недавно читала, что играть свадьбу в високосный год — плохая примета. Может, отменим?», а потом смеялась над тем, какими взглядами сверлили ее уставшие гости.       Омпада сшила для Эллины платье и собрала невесту и Америку для примерки. Платье с пышной юбкой и открытыми плечами и спиной кардинально отличалось от того подвенечного наряда, что Омпада сшила Америке три с половиной года назад. Америка не могла наглядеться на красавицу-сестричку. Ее местами детское тело странно смотрелось во взрослой одежде. Эллина тоже довольно оглядывала себя в зеркале.       — Ну как вам? — спросила довольная невеста.       — По-моему, неплохо, — сказала Америка.       — А давайте сделаем девичник? А мальчикам можно мальчишник сделать? — спросила Эллина, оторвавшись от своего отражения.       — Тебе оно нужно? — спросила Омпада, доставая из кармана коробок с булавками. — Стой, не крутись.       — А что такого? — Омпада закалывала некоторые места на платье булавками. — Почему я не могу отпраздновать свою свадьбу?       — Дорогая, я знаю, что это такое. Все будут валяться бухие и голые. А потом еще и после свадьбы такое же зрелище. У меня вся молодость до замужества была одним сплошным девичником.       — Ну, мне кажется, будет круто.       — Поверь мне, нет, — Омпада затянула узелок потуже. — Свободна.       Эллина ушла переодеваться.       — Шить твое платье мне нравилось гораздо больше, — призналась Омпада.       В той части, где жила семья Рамон, тоже шла подготовка к свадьбе. Мэри осторожно ходила вокруг телефона, изучая его таким взглядом, каким кошки изучают то, что собираются украсть. Америка в последнее время очень много времени проводила у Эллины дома и порой ночевала у нее, поэтому Мэри было все сложнее провернуть свой план.       Наконец она услышала, что они с Омпадой ушли. Мэри заперла вход в кухню со стороны своей квартиры и ушла в гостиную. Достав из тумбочки старую записную книжку, она открыла последнюю страницу. Дойдя до определенной фамилии, Мэри прикусила губу, подошла к телефону, сняла трубку и зажала ее между плечом и ухом. Указательный палец уверенно заскользил по кольцу с циферблатом, закрутившемуся с сухим журчанием. Цифры из книжки, наконец, кончились. Раздались длинные жалобные гудки.       — Алле? — спросил из тех женских голосов, которые без стыда можно назвать противными. У Мэри внутри что-то сжалось на мгновение. — Кто спрашивает?       — Добрый день. Скажите, пожалуйста, я звоню в семью Зами? — смело и напористо спросила Мэри.       — Да, а по какому делу вы звоните? Кто вы? — в голосе собеседницы прозвучали истерические ноты.       — Тогда позовите, пожалуйста, Наома к телефону, — сказала Мэри, проигнорировав все вопросы женщины. — Ему передайте, что спрашивает Мэри Кристи.       — Ах Мэ-э-эри! — протянула дама недовольно. — Конечно же, дам я вам трубку!       Послышался грохот и череда коротких гудков.       — Стерва! — прошипела Мэри, бросив трубку. Она повторила попытку позвонить еще раз, но телефон ответил ей лишь долгими гудками. Она попыталась позвонить еще два раза, и последняя попытка увенчалась короткими гудками. — Телефон отключила, зараза! Я до тебя еще достучусь, Дороти. Еще есть время.       Мэри весь день просидела у телефона, надеясь, что старые обидчики опомнятся и перезвонят. Потом ей пришлось отвлечься на приготовление ужина и покормить уставших Эллину, Америку, Омпаду и Билли, а там и глава семьи вернулся с работы. После ужина Мэри вернулась к телефону и позвонила еще раз, но там вновь прозвучали противные короткие гудки.       — Мэри, что такое? — медленно, будто безразлично, в своей манере спросил мистер Рамон, смотревший телевизор.       — Понимаешь, хочу, чтобы Наом посмотрел на свою дочь. Она выросла без его участия и по его же вине. Я на него уже не злюсь, Америка, по всей видимости, тоже — ей не до этого.       — А ты уверена, что ей это нужно? — спросил Билли, не пытаясь перекричать телевизор.       — Сделай потише, я тебя не слышу! — сделала замечание Мэри. Билли убавил звук. — Я уверена, что им надо расставить все точки над “i”. А эта крыса, только услышав мое имя, тут же бросает трубку и отключает телефон.       Билли, задумавшись, почесал выпирающий живот.       — Давай завтра утром я позвоню, представлюсь коллегой Наума, а когда ему передадут трубку, ты с ним поговоришь.       План воодушевил Мэри. Она, поднявшись с кресла, подскочила к мужу и, поцеловав его в лысоватую голову, воскликнула: «Ты гений!»       Наутро мистер и миссис Рамон уже стояли у телефонного аппарата. Мэри набрала номер, который за вчерашний день снова выучила наизусть, и Билли сильной мужской рукой прижал к уху трубку. Мэри, поднявшись на цыпочки, дотянулась до трубки и прижалась к ней, опираясь руками на плечо мужа, чтобы вслушаться.       — Алле? — вновь раздался тот противный голос.       — Доброе утро, миссис Зами. Скажите, пожалуйста, Наум еще не ушел? Я его коллега, мне нужно срочно с ним поговорить! — серьезным тоном, мало отличающимся от обычной манеры говорить мистера Рамона, произнес он.       — Да, он еще дома. А насколько срочное дело? — спросила она.       — Дороти! Чего прикопалась? — недовольно прошептала Мэри, но Билли не растерялся:       — Вопрос жизни и смерти! — нажав на голос, ответил он.       — Хорошо, сейчас дам, — уже спокойнее произнесла Дороти.       Билли передал обрадованной Мэри трубку и, получив от нее одобрительный хлопок по плечу, ретировался.       — Алло? — послышался мягкий баритон.       — Привет. Ну как, не устал развлекаться?       Нападка Мэри была несколько неожиданной, и Наум, прежде чем ответить, кашлянул куда-то в сторону.       — Здравствуй, Мэри. Я рад, что ты еще жива.       — Я бы не советовала тебе шутить. Сколько лет ты игнорируешь свою старшую дочь? Уже моя замуж выходит, а ты все сидишь в своей конуре, думая, что «оно как-то само». Вспомни, сколько лет ты не видел ее?       Наум молчал.       — То-то же. Почему на свадьбу ее не приехал? Она ведь высылала тебе приглашение, и не одно, устроила свадьбу в Ливерпуле, чтобы папочке было удобно приехать, переживала, что папочка не приехал.       — Подожди, — остановил ее Наум. — Я не получил ни одного приглашения. Почту сейчас проверяет Дороти.       — Скажи ей большое спасибо! Нет, лучше скажи спасибо мне, потому что я предусмотрела для тебя возможность пообщаться с твоей дочерью. Значит так. В эту субботу у Эллины свадьба, но, чтобы успеть поговорить с Америкой, надо приехать пораньше.       — Мэри, Рождество же, неудобно ехать.       — Спать на потолке неудобно, одеяло падает! Приедешь?       — Куда я денусь, — вздохнул он.       — Ой, бедный-несчастный. И как ты ее за эти годы ни разу по телевизору не увидел? Ты что, телевизор и радио вообще не включаешь? Газеты перестал читать? Об Ами весь мир знает! Записывай адрес.       Мэри чувствовала себя так, словно выполнила свой долг.       К свадебным хлопотам прибавились рождественские. Постепенно стали съезжаться гости — несметное количество родственников, и их приходилось селить у Мэри, Эллины и Америки. Сестры не очень понимали, зачем нужно звать двоюродных братьев и сестер отца, бабушки, двоюродных сестер и братьев по отцу и пятиюроюродных по матери Эллины. Родственники жениха селились в его доме, к счастью для всех, кроме него самого. Все эти еврейские родственники в огромном количестве испытывали терпение принимающей стороны. Выпытывали все у Эллины, у Билли, Мэри старалась отшивать их, говоря с ними то по-русски, то на иврите. Эллина не понимала ни русского, ни иврита, в отличие от Америки, которую заваливали вопросами: когда детишки? сколько зарабатывает? субботу держит? почему Пол не бреется? он что, гиюр проходит? Америка, в отличие от тети, старалась отшивать их вежливо и дипломатично.       Еврейским родственникам католическое рождество было мало интересно, поэтому их отправили развлекаться в дом Билли. А для ассимилировавшихся в английских реалиях Мэри, Эллины и Америки это был праздник семейного объединения. Рождество решили отметить компанией из семьи Рамон, из без пяти минут молодоженов Билли и Эллины, несомненно, парой МакЗами и семьей Оранж-Овод. Омпада сварила морс, Мэри запекла утку, Фиби тискала Алекса и Еву. Это был один из самых семейных праздников за последние несколько лет.       До свадьбы Эллины и Билли оставалось меньше двух дней. Пол, Америка, Омпада и Эллина украшали зал, в котором должна была состояться неофициальная часть: бал и банкет. Эллина и Омпада мастерили цветы из бумаги, Америка надувала шары, которые, стоя на стремянке, вешал Пол. За день они умудрились превратить огромный светлый зал с украшенной рождественской елью в праздничный и нарядный. Омпада травила байки, на которые ей отвечал Пол, а она лишь шутила про бороду, которую он отпускал. Америка, впрочем, изредка его защищала, говоря, что густая щетина Полу очень даже идет. «Но не такие же заросли!» — возражала Омпада. Эллина делилась своими мыслями и переживаниями.       — Я только поняла, что мне страшно выходить замуж, — вдруг сказала она.       — Это только на первых порах страшно, а потом привыкаешь, — ответила Омпада, склеивая очередной цветок.       — Омпада, я чего-то о тебе не знаю? — спросила Америка нарочито удивленно, оторвавшись от розового шара.       — Пит — мой восьмой. А я тебе не рассказывала, что у меня гарем? — серьезно произнесла Овод.       — Я тоже в нем числюсь, — ответил Пол, приклеивая журавлика. — Омпада против моей бороды, потому что я напоминаю ей ее мужа из Аравии.       — А Билли я вообще у Омпады увела! — присоединилась Эллина.       — Я тоже хочу тебе в гарем. Чем я хуже других? — жалостливо спросила Америка.       — Ты слишком хороша для этого, милая, — последнее слово прозвучало как из уст отъявленного Казановы.       — Так, девочки, прекратите! — Пол не выдержал. Омпада, Эллина и Америка рассмеялись. Пол осторожно спустился по ступеням стремянки вниз. — Я пойду, не при девочках будет сказано, куда.       Пол пошел к винтовой лестнице, ведущей вниз.       — Такой солидный стал с этой бородой. Уже не тот мальчик с очаровательной улыбкой. Повзрослел, — высказалась Омпада, как только Пол исчез из вида.       — А по-моему она его старит, — сказала Эллина, пожав плечами. — Лет на двадцать.       — А ты что думаешь? — Омпада обратилась к Ами, но она уже задумалась о другом. Когда ушел Пол, у нее появилось дурное предчувствие, связанное совсем не с мужем. Она не могла объяснить это неведомое состояние.       — Борода как борода, — хмыкнула Америка, чем ни Эллину, ни Омпаду не удивила, и продолжила надувать шары.       По лестнице взбежал Пол и подошел к девушкам.       — Ами, там... какой-то человек приехал, говорит, что он твой отец.       Надуваемый шар лопнул в руках Америки, больно отлупив по пальцам. Омпада и Эллина ошарашенно переглянулись.       — Этого не может быть. Мой отец никогда бы сюда не приехал. Может, шарлатан какой-нибудь, решил у нас денег выпросить?       — Да нет, он представился Наумом Зами, да и похож на человека со свадебных фотографий твоих родителей, которые ты мне показывала.       Что-то обрушилось в душе Америки, руки задрожали.       — Какого он роста? — спросила она.       — Думаю, повыше Пита. Как-то так, — Пол вытянул руку на голову над собой.       — Точно он... — прошептала Эллина Омпаде.       Америка огляделась по сторонам. Одна ее часть хотела поздороваться с отцом, познакомить их с Полом, а другая желала остаться тут и никуда не ходить. На нее уставились три пары жаждущих ответа глаз.       — Пойдем, — решительно произнесла Америка, взяв Пола под руку.       — Удачи! — пожелала Эллина. Америка не ответила на пожелание. С Полом ей было спокойнее, чем одной, но все же в последний раз она видела отца в начале 1961-ого, когда переезжала в дом на Ливерпуль-роуд. Они двинулись в сторону лестницы и вскоре спустились. На диване за колонной сидела девочка лет двенадцати с кудрявыми черными волосами, отдаленно похожая на Америку. Из-за угла вышла пара: высокий мужчина и маленькая женщина в песцовой шубе, ругающая его благим матом:       — Вот зачем мы сюда приехали? дочь нашу привезли? Они нам никто, ты понял?       — Дороти, Америка — такая же моя дочь, как и Мия. — Америка вздрогнула от этих голосов. Они мало изменились — только немного опустились в силу возраста.       Высокий худой мужчина не выглядел на свои пятьдесят восемь. Черные, как смоль, волосы только у висков были припорошены сединой, а лоб разрезался неглубокими морщинами. Взгляд его черных глаз остановился на Америке.       — Америка! — воскликнул он. Америка остановилась на месте и остановила Пола, желая, чтобы отец сам подошел. Наум подошел к Америке и остановился в двух метрах от нее, боясь подойти ближе. За его спиной остановилась та самая женщина. Дороти.       — Восемь лет тебя не видела, и еще сто бы не смотрела! — пробрюзжала она и обиженно ушла.       — Вот ты какая... — произнес Наум в приступе удивления и восхищения, не обратив внимания на слова жены. — Я приехал тебя повидать. Я не... Ты окончила институт?       — Ты ведь хотел спросить не об этом, — сказала Америка, незаметно сжимая руку Пола.       — Извините, я с вами не познакомился, — Наум обратился к Полу. — Наум.       — Пол. Приятно познакомиться, — подал голос Пол.       — Взаимно. Мия, — Наум повернулся и позвал младшую дочь. Девочка встала и подошла к отцу. Он обнял ее за плечи. — Мия, доченька, познакомься, это твоя сестра.       — Привет, — Америка постаралась улыбнуться Мии. Ами не знала, в курсе ли она семейных распрей.       — А мама говорила, что она очень страшная и у нее противный голос, — сказала Мия отцу.       — Да, у твоей мамы очень богатая фантазия, — Наум погладил дочь по голове и отпустил. Мимо Пола и Америки тихо проскользнули Эллина и Омпада. — Ами, где бы мы могли поговорить?       — У нас дома сейчас много гостей, — напомнил Пол. Америка взглядом спросила его, какие у него есть предложения. — Может, на нашу старую квартиру? Правда, там сейчас периодически живет Долтри.       Америка согласилась. Родственников усадили в такси, а Пол и Америка сели с Омпадой и Эллиной в свою машину. Пол снял ее с ручника, Америка открыла окно и зажгла сигарету.       — Как ты? — спросила Эллина, погладив сестру по плечам.       — Нормально, — ответила Америка дружелюбно, сделала затяжку и тут же выбросила едва початую сигарету в окно. Машина тронулась. Никто не осмеливался говорить. И Америка не могла растрачивать энергию, потому что ей предстоял серьезный разговор с отцом. Пол подбросил Эллину и Омпаду до Джермин-стрит и двинулся в сторону старой квартиры, в которой они с Америкой провели свой первый брачный год, полный разномастных воспоминаний. Америка почувствовала сильное желание вернуться в то время и тяжелую тоску.       Повернулся ключ, и Пол отворил дверь. Пахнуло воспоминаниями, высохшими от слез. Вскоре все оказались на кухне. Америка по-быстрому сообразила ужин на всех и по окончании трапезы на кухне остались лишь Наум, Америка и Пол.       — Пол, извините, мы хотели бы поговорить наедине, — Наум обратился к МакКартни.       — Это я попросила его остаться. Мы с Полом через многое прошли, и я хотела бы через это пройти тоже с ним. Не стесняйся его, — Америка говорила строго.       — И как, получается, твоя новая фамилия? — спросил Наум, вглядываясь в черты лица Пола, наполовину закрытое бородой.       — Если бы я изменила ее, чего не сделала в силу некоторых обстоятельств, я была бы миссис МакКартни.       — Пол... МакКартни? — удивленно произнес Наум, обведя взглядом Пола. — Но...       — Не время для обсуждения предрассудков, — отрезала Америка.       — Я лишь хотел спросить... Как ты окончила институт? Кем ты работаешь? Хватает на жизнь?       — Институт окончила с отличием. Я ставлю спектакли в театре «Олд Вик» и продюсирую The Beatles. Не бедствую.       — А сколько вы уже женаты? Давно знакомы?       — Мы познакомились в 63-ем, поженились три года назад, — Америка отвечала коротко, по существу, не вдаваясь в детали.       — А... дети у вас есть? — чуть менее смело спросил Зами.       — Нет и быть не может.       Наум вдохнул немного воздуха, чтобы спросить, что же случилось, но постеснялся.       — Я сожалею. Ами, прости, что я не был рядом с тобой. Я не понял того, что должен был стараться за двоих — за себя и за твою мать. Ты так на нее похожа! Я смотрю на тебя и вижу в тебе ее. И понимаю, как скучаю по ней, как много мы с ней пережили. Нас с ней, в отличие от Дороти, скрепляли настоящие ценности жизни. Мы были, наверное, как вы с Полом. Одной душой. А я этого не понял и не уберег ее в твоем лице. Прости меня.       Америка возненавидела себя. Она не могла отличить: честен ли отец или это заранее заготовленная речь? Она не чувствовала ничего. «Ни-че-го», — повторило эхо в ее голове.       — Я должна сказать откровенно. Мне сложно понять и принять тебя. Я выросла в другой семье, где чужой мужчина относился ко мне как к родной дочери.       Она замолчала, решив не говорить: «Мне придется пересилить себя». Она не знала, хочет она этого или нет.       — Я безмерно благодарна за те материальные блага, что ты дал мне. Они помогли мне достичь того, что у меня есть. Но мы, увы, чужие люди. Пропасть между нами слишком велика, и я не уверена, сможем ли мы ее когда-нибудь преодолеть, и захотим ли? И ты не можешь знать, что у нас с Полом. Извини, вынуждена прервать разговор. Завтра надо рано вставать, а уже поздно. Спокойной ночи, — Америка встала из-за стола и вышла в прихожую. У нее больше не было сил продолжать. Пол попрощался с тестем и вышел из-за стола. Подойдя к Америке, он крепко обнял ее. Постояв так с минуту, они оделись и вышли на улицу, где растаявший снег лужами покрывал асфальт.       Приготовленная не наспех, с особым старанием, свадьба Эллины и Билли прошла пышно и торжественно. Их роспись в офисе прошла не так камерно, как у Пола и Америки. Романтическую обстановку дополнял струнный квартет. Америка и Омпада, как свидетель и подруга невесты, встречали гостей у входа. Среди подружек невесты еще числились Фиби, заводившая разговоры о своих любимых мультиках со всеми подряд, коллеги Эллины по журналу, одноклассницы и однокурсницы. Родственники уже толпились у входа в зал регистрации и непрестанно болтали и тетешкали бегающих, как два херувимчика, Алекса и Еву. К Америке, которую Эллина объявила главной по празднику, постоянно подходили и спрашивали, как скоро пройдет церемония, где жених и невеста, кто этот непонятный человек в углу, почему вы его пригласили, когда банкет и прочее о ходе торжества. Дверь распахнулась, и на пороге появились Тод в обнимку с незнакомой миловидной девушкой с прямыми каштановыми волосами чуть выше плеч. Легкая улыбка не сходила с ее лица.       — Привет, девчонки! — радостно поприветствовал он девушек.       — Привет, Тод! — воскликнула Омпада. — Познакомь нас со своей спутницей.       — А, это Сьюзи, моя подруга! — девушка кивнула Америке и Омпаде, улыбнувшись в белые зубы. — А это Америка Зами и Омпада Овод, я тебе о них рассказывал.       — Молодец, Тод! — похвалила Омпада, подмигнув парню. — Так держать!       — А это, — Америка взяла из корзинки, которую она держала в руках, горстку розовых лепестков малинового цвета, — возьмите, чтобы посыпать жениха и невесту, когда они будут проходить мимо вас. Становитесь у красного ковра.       Америка, улыбнувшись паре, высыпала им в руки немного лепестков. Следующими вошли Дэниэл Вульф и его девушка Ада — их пригласил Билли, вдохновившись харизмой Вульфа, и коллеги Эллины. Появились Наум и Мия, которым Америка улыбнулась так же обворожительно, как и всем предыдущим гостям.       — Доброе утро! — почти выкрикнула Омпада, чтобы не оказаться заглушенной поднявшимся шумом. — Возьмите немного лепестков, чтобы посыпать молодоженов, когда они будут шествовать по красной дорожке.       — Спасибо. Мия, возьми лепестки, — Наум отдал все лепестки дочери. — Дороти сегодня не будет. Ей нездоровится.       Америка ничего не ответила, и Наум с младшей дочерью ретировались.       — Нездоровится ей, как же, — желчно произнесла Омпада. — А вообще дурацкая все-таки была идея в декабре искать дефицитные розы и обрывать с них лепестки.       Америка рассмеялась. Дверь медленно отворилась и тяжелой походкой, озираясь по сторонам, вошел Уильям Кук.       — Уильям, здравствуй! — воскликнула Америка, обрадовавшись. Мужчина немного растерялся в поиках знакомого голоса и, наконец, увидел Омпаду и Америку, подошел к ним.       — Здравствуйте, дорогие девушки. Спасибо, что пригласили меня на праздник! Давно не видел тебя, Америка. Очень, очень, невероятно рад встрече!       — Взаимно, мистер Кук. На самом деле, я забыла, что ты должны приехать, хотя я составляла список гостей. Извините, что не можем долго поговорить — встречаем гостей.       — Ничего-ничего, я все понимаю! — улыбнулся Уильям. — Побеседуем потом.       — А, возьмете лепестки, чтобы осыпать ими наших жениха и невесту, как конфетти? — напомнила Омпада.       — Почему бы не взять? Если радикулит не сведет. А вы потом обязательно расскажите, какие у вас проекты намечаются.       — Обязательно! — воскликнула Омпада. Америка взяла из корзиночки лепестки и передала Уильяму. Как только он ушел, появился среднего роста мужчина с завязанными в пушистый хвост волосами. Морщинки около глаз стали немножечко глубже, а седина коснулась не только бороды, но и рыжих волос. Америка, увидев его, молча отдала корзину Омпаде и подошла. Он был готов к тому, чтобы племянница заключила его в крепкие объятия.       — Здравствуй, Америка, — тихо произнес он. Америка не могла оторваться от объятий с ним, но ей пришлось это сделать.       — Я очень рада тебя видеть, Роберт, — сказала она. Роберт улыбнулся в ответ, погладив девушку по волосам.       — Не верится, что этот день наступил, — пролепетал мистер Мигольц. — Мои родственники, наверное, уже здесь?       — Да, вон там, ближе к двери, — Америка указала на них, и Роберт отправился туда, но она остановила его. — Будет лучше, если ты поведешь Эллину к алтарю.       Он согласился и отошел к двери.       Все гости были встречены, и Америка с Омпадой стали раздавать оставшиеся лепестки, а потом вышли в холл, где с минуты на минуту должны были оказаться Билли и Эллина. Наконец, дверь распахнулась, и в здание вошли Билли, Эллина, Мэри и мистер Рамон, Даника — мама Билли и ее брат Эрнест. Они в суете, наводимой обеими мамочками, стали раздеваться и поправлять наряд невесты.       — Да что вы так паникуете, до регистрации еще десять минут! Ей-богу! — вмешалась Омпада.       — В такой день нельзя не волноваться! — воскликнула Даника, женщина с короткими завитыми волосами, подкрашенными в белый. — Это же свадьба!       — Вы же так только прическу невесте испортите. Доверьте это дело мне, — проявляла спокойствие Омпада. Она подошла к Эллине, поправила ей прическу и легкий макияж.       — Эля, к алтарю тебя поведет не Билли, — предупредила Америка невесту, пока Омпада приводила ее в порядок.       — А кто? — удивилась Элли.       — Не волнуйся, тебе понравится, — улыбнулась Америка. Эллина сжала губу и отвела удивленные глаза.       — Все, невеста, твой выход, — Омпада немного одернула подол. — Жених, ты где?       — А вот он я! — к девушкам подбежал Билли в черном фраке, на ходу поправляя бабочку.       — Ну вот что ты делаешь? Дай мне, — Омпада двумя легкими движениями поправила аксессуар, а заодно и завернувшийся вовнутрь воротник. Дружески хлопнув его по плечу, добавила: — Красавчик.       Эллина протянула Билли руку. Омпада и Америка через потайной ход убежали в место ожидания гостей.       — Приготовились! — воскликнула Омпада, и в этот момент раскрылись двойные двери, в которые вошли Эллина и Билли. Все присутствующие радостно закричали. «Какое пла-а-атье! Я тоже такое хочу!» — раздался голос Фиби. Жених и невеста прошли по красному ковру, и на них дождем посыпались розовые лепестки. В конце ковра, у другой двери, их встретил Роберт.       — Папочка! — воскликнула Эллина, бросившись отцу в объятия.       — Вот ты какая уже взрослая, моя девочка, — прошептал он, погладив пальцами ее затылок. — Я тебя провожу.       Дверь в зал открыли, и вошли сначала Билли со своим свидетелем — Питом Оранжем, затем вломились многочисленные гости и долго не могли рассесться на свои места. Подошло время регистрации. У начала дорожки остались лишь Эллина, держащая под руку Роберта, и чуть позади них Америка. Эллина громко выдохнула, и началось плавное шествие по дорожке. Все, кто находился в зале, обратили свои взгляды на невесту и ее отца. Роберт довел свою дочь до Билли, поцеловав ее в лобик, передал руку Эллины будущему мужу и сел рядом со своей матерью во втором ряду. Америка и Пит переглянулись, улыбнувшись своему соседству.       После росписи все приехали в зал, накануне украшенный гирляндами для того, чтобы напомнить о минувшем рождестве. После банкета начались танцы, даже скорее пляски. Не обошлось и без первого медленного танца новобрачных. Праздник прошел настолько весело и бурно, что Эллина, Омпада и Америка совершенно неожиданно для всех троих обнаружили себя на одной кровати в спальне Кармелитов, а их мужья, как оказалось ближе к вечеру, оказались забытыми в зале банкета.       — Ну вы и гулены! — хрипло рассмеялся Сэр Пол. — Наконец я твоего отца увидел! А почему его звали то Наумом, то Наомом?       — Понимаешь, — ответила Америка, выйдя к нему из темноты, — по паспорту он действительно звался Наумом. Наомом его прозвали домашние, последовав примеру моей матери. Оба имени являются еврейскими, только первое означает «утешающий», а второе образовано от женского, «Наоми», что значит «приятная».       — А почему твою маму звали Мерлин, как того волшебника из романов о короле Артуре? — любопытствовал старик.       — Паспортистка ошиблась. Мама решила назваться Мэрилин Кристи, но из-за одной пропущенной буквы она стала Мерлин.       — У тебя, наверное, такое интересное детство было, а ты от меня его скрываешь! Вечно говоришь свое «всему свое время», — обиженно проворчал Пол. — Я тебе всю душу тут раскрываю, а ты...       — А хочешь, покажу? — спросила Америка, но не так, как будто она поддалась старику, а словно на спор. Полу действительно было интересно узнать, как Ами стала сиротой и как семья пришла к конфликту. Америка, не услышав ответа, начала рассказ, перешедший в кино:       — К январю 1944-ого года мои родители сняли одну из множества пустующих квартир в Ливерпуле. Шла война, множество людей покинуло город, главы семейств и их сыновья отправились на фронт. Отец не хотел оставлять нас на произвол судьбы и идти воевать, тем более, что война уже сильно ударила по нам, но подолгу пропадать ему приходилось. Первый месяц он искал работу, подрабатывая в доке. Оказалось, что на фабрике в Ньюкасле не хватает первоклассного инженера, коим был мой отец. Он уезжал в воскресенье вечером, а возвращался в субботу утром. Иногда он пропадал на фабрике по две-три недели. Моя мама знала, что где-то в Англии живет ее сестра, Мэри, с которой они давно потеряли связь. Но она помнила, что Мэри живет в городе на букву «Л», но не в столице, отчасти поэтому она уговорила отца остаться в Ливерпуле. Пока отец добывал деньги на проживание, мы с мамой пытались перетерпеть голод, холод и другие ужасы той ливерпульской квартиры, которую я даже не помню. А в начале апреля мама нашла Мэри, которая уже вышла замуж и носила фамилию Мигольц.       Отработав в Ньюкасле в районе трех месяцев, отец пошел на повышение. Ему удалось возглавить фабрику к середине мая и купить небольшой одноэтажный домик с чердаком на Ньюкасл-Роуд, где, как оказалось позднее, жила Джулия Стэнли, мама Джона. Родители пригласили Мэри и ее мужа Роберта на новоселье.       В большой гостиной комнате был скупо накрыт стол. Хромая, тикали настенные часы. За окном повис синеватый майский вечер, и в комнате стоял бы синий полумрак, если бы не длинные свечи в подсвечнике, стоящие на столе и слегка рассеивающие темноту. В комнату вошла среднего роста блондинка лет двадцати трех с завязанными в хвост волосами в типичной одежде сороковых годов. От ее красоты Пол чуть было не упал под стол. Пол сразу понял, что перед ним Мерлин Кристи. У нее были черты Америки, точнее, Америка была полной копией матери, кроме волос, которые у Мерлин были почти платиновые от природы. Пола привлекал такой типаж, а обстановка первой половины сороковых годов придавала ей особого шарма.       Девушка разложила на столе вилки, оглядела стол, а потом и всю комнату. На ковре около окна сидела маленькая черноволосая девочка, играющая с неваляшкой. Как ни хотелось девочке уложить игрушку спать, игрушка сопротивлялась. Мерлин улыбнулась, заглядевшись на нее, и что-то ласково произнесла по-русски. В дверь постучали, и Мерлин, развязав волосы, слегка закручивающиеся на конце, и немножко растрепав их, пошла в прихожую.       За дверью оказалась милая парочка: сильно беременная блондинка, примерно ровесница Мерлин, и рыжий молодой человек с завязанными в коротенький хвостик волосами.       — Марина? — девушка долго разглядывала Мерлин в темноте, словно не веря, что это она. — Марина!       Девушки крепко обняли друг друга.       — Наконец-то мы встретились! Сестренка моя, — глаза Мэри были уже мокрыми от слез.       — Не надо плакать, все хорошо, — Мерлин подтерла слезы, стекающие по щекам девушки. — Все хорошо.       — Познакомься, это мой муж, Роберт, — Мэри указала на мужчину. Он выглядел лет на тридцать и был недурен собой. Он наклонил голову и тихо произнес:       — Рад знакомству.       Из кухни вышел высокий мужчина с белой кожей и черными волосами. Они с Мерлин были самыми что ни на есть кровью с молоком, парой, пышащей здоровьем и любовью.       — А это мой муж, Наум, — представила Мерлин. Роберт и Наум дружелюбно пожали друг другу руки. — Но это еще не все. Пройдемте, я познакомлю вас еще кое с кем.       Мерлин позвала всех за собой в гостиную. На ковре все еще сидела маленькая девочка, строившая из кубиков домик для своей неваляшки, но их хватало только на стену.       — Америка, — тихо произнесла Мерлин, любуясь.       — Какая прелестная девочка! — воскликнула Мэри и погладила себя по животу, садясь рядом с Америкой на ковер. — Хочу такую же!       Мерлин улыбнулась.       — Ну что, время ужинать? — спросил Наум. Его голос был красивее, чем у любого голосистого диктора на радио.       — Да это не ужин, это целый пир, — все еще тихо произнес Роберт, польстив хозяевам, хотя по меркам 1944-ого года ужин и правда был плотным.       — Можно эта чудо-девочка посидит со мной? — спросила Мэри, не отводя взгляд от молчащей Америки. Она сосредоточенно складывала кубики вокруг неваляшки. — Просто солнышко!       Мэри произнесла что-то по-русски, и Мерлин протянула руку, чтобы девушка встала. Мерлин взяла дочь на руки и усадила на стул. Стол оказался высоковат для Америки, и Наум достал из-за шкафа толстую дощечку и положил ее на стул, куда посадил дочь.       — Наум сам сделал подставку. Мы не любим подкладывать книги, — пояснила Мерлин.       — Приятного аппетита! — произнес Наум, садясь. Все остальные пожелали ему того же.       — А почему все же Америка? — спросил Роберт после некоторого молчания.       — На самом деле, я так решила еще в детстве, — призналась Мерлин. В ее голосе прозвучали нотки таинственности.       Вскоре ужин был окончен, и Мерлин стала убирать посуду со стола. Наум тоже поднялся, чтобы помочь ей. Они поставили чайник на плиту, чтобы заварить чай, а вернувшись, застали Мэри играющейся с Америкой.       — Какие у тебя черные глазки! Как у папы! И черные волосики, как у папы! А губки, губки как у мамы. И носик.       Наум и Мерлин переглянулись, улыбнувшись друг другу. Роберт тоже наблюдал за женой, расплываясь в улыбке.       — Скоро у тебя появится младший братик или сестричка. Интересно, на кого он будет больше похож: на маму или на папу?       Мэри, погладив Америку по головке, повернулась к Науму и Мерлин.       — Все-таки здорово, что мы встретились. Как только все это началось, я испугалась, что мы никогда не увидимся. Один раз мы с Робертом попали под бомбежку. Это сводит с ума, ты слышишь каждый свист падающей бомбы и не понимаешь, она летит на тебя или же нет. Хочется, чтобы такое никогда не повторилось.       Наум и Мерлин знали войну с другой стороны и ни за что на свете не хотели говорить об этом. Даже друг с другом. На кухне засвистел канарейкой чайник, и Мерлин встала, чтобы снять его с огня, а Наум без приглашения пошел за женой, чтобы помочь ей. Вскоре Наум внес на жестяном подносе четыре чашки на блюдцах.       — Извините, к чаю у нас ничего нет, даже сахара, — извинилась Мерлин. Наум поставил чашки на стол. Мерлин отлила немного чая в блюдце и поставила его перед Америкой. — Он горячий. Подожди, пока остынет.       Америка послушалась.       — А почему она молчит? — поинтересовалась Мэри.       — Она разговаривает, но очень редко, — сказал Наум. — Маленькая партизанка.       — Это точно... — вздохнула Мэри. — Кстати, мне тут Роб напомнил. Должны признаться, вы очень вовремя устроили новоселье, потому что на следующей неделе мы уедем. Надолго ли — один только бог знает.       — Зачем? — спросил Наум.       — Что-то случилось? — заволновалась Мерлин.       — У Роберта тяжело заболел отец. Родители у него не молодые, и мы поедем помогать.       — Как жалко, — расстроилась Мерлин, думавшая, что наконец-то вернула сестру в свою жизнь. — Я надеюсь, он поправится. Элохим рахум, — добавила она на иврите.       Вскоре гости допили чай и собрались домой. Прямо перед выходом Мэри спохватилась:       — Я совсем забыла! Мы же принесли небольшой гостинец. Эх, что же мы не вспомнили о нем, когда пили чай? — обратилась она к Роберту. — У тебя есть щипцы для сахара?       — Есть, — ответила Мерлин.       — Я бы тебе все равно это подарила, — Мэри достала из сумки большой кусок сахара, размером с полголовы.       — Сладкое нужно для интеллекта, — добавил Роберт, искренне улыбнувшись.       Мэри и Мерлин надолго попрощались.       Потянулись длинные семейные дни. Мерлин иногда созванивалась с Мэри. В середине июня у нее родилась дочка, которую назвали Эллина Роза Мигольц. Через четыре дня крошке Америке исполнилось два года.       Наум продолжал подолгу пропадать на фабрике. Он старался чаще звонить жене и говорить, как любит ее. Вернувшись одним пятничным вечером домой, он услышал, как играет музыкальная шкатулка и Мерлин по-русски говорит о чем-то с Америкой. Он прошел в гостиную, откуда доносились звуки, и остановился на пороге. Мерлин, держа Америку за ручки, танцевала с ней под музыку Бетховена из шкатулки, и говорила:       — Мы с тобой — две балерины, да?       — Да, — ответила Америка, — танцуем.       — Ты разговариваешь с ней по-русски? — радостно спросил Наум тоже по-русски.       — Смотри, кто пришел! — обратилась Мерлин к Америке. — Это же наш папочка!       Наум вошел в комнату и взял малышку на руки и вытянул над собой. Несмотря на то, что потолки в доме были высокими, Америка оказалась почти у самой люстры, что привело ее в восторг, и она радостно забулькала.       — Ты правильно делаешь, что говоришь с ней не только на английском, — продолжил Наум, бегло говоря. — Она не должна забывать язык предков. Пусть мои родители дети эмигрантов, они научили меня говорить по-русски.       — Я с ней говорю не только по-русски и по-английски. Мы еще и на иврите говорим, и на французском. Et-ce donc, ma chère?       — Oui.       — Ты умница, — Наум поцеловал Мерлин в щеку, а потом, усадив Америку поудобнее, и ее, — и ты тоже!       Кончилось лето, а там потянулись тоскливые и холодные осенние дни, превратившиеся вскоре в зимние. Голодные Мерлин и Америка, дожидаясь приезда Наума, коротали время за своим любимым занятием. Мерлин читала Америке книги на русском и Тору на иврите, зачастую при свете свеч — электричество все еще работало с перебоями. Осенью они иногда выходили гулять по парку. Они собирали опавшие разноцветные листья, мокрые от постоянных дождей, приносили их домой, раскладывали на столе в пустующем отцовском кабинете, а потом складывали в тетрадь. Один раз они сходили на морской берег. Дул колючий ветер, бушующие волны пенились и злобно били о берег. Вечером они пили чай: Мерлин щипцами откалывала от сахарной глыбы маленькие кусочки, чтобы пить чай вприкуску с ним. А потом Мерлин укладывала Ами спать и пела ей песни на разных языках. Ее голос, самый лучший на свете голос, успокаивал Америку лучше всего, и она крепко засыпала.       Мерлин временами списывалась с Мэри, и она рассказывала о том, как растет ее дочь, как тяжело болеет отец Роберта, но к Рождеству письма от сестры перестали приходить. Вскоре приехал Наум с маленькой елочкой, несколькими листами фольги и большим апельсином.       — Не могу оставить моих любимых без праздника! — воскликнул он, войдя в дом. Потоптав по ковру у двери, он стряхнул с больших сапог немного снега, и положил апельсин и фольгу на тумбу.       — А откуда ты взял это? — Мерлин указала на желтый шарик.       — Санта Клаус в ящик положил, — Наум подмигнул Америке, сидящей у матери на руках и внимательно разглядывающей отца. Она улыбнулась.       Наум построил подставку для крохотной елочки и присоединился к Мерлин и Америке, мастерящим из фольги и ниток игрушки. Точнее, Америка просто наблюдала за ловкими движениями матери. Вскоре елка засияла разнообразными украшениями: игрушками, мишурой и звездой на вершине, будто сделанными из серебра.       Поужинав рыбой — основным блюдом в меню ливерпульцев, семья отведала сочного желтого фрукта, брызжущего соком, с имбирными пряниками и чаем и улеглась спать на широкую кровать Наума и Мерлин, загадав одно большое желание на всех: быть вместе всегда, несмотря ни на что.       Мерлин отправила еще несколько писем сестре, но ответ не приходил. В феврале ударили сильные морозы и несколько дней шла непривычная для Ливерпуля метель. Когда она прекратилась, началась, казалось, самая лучшая весна. Мерлин и Америка стали чаще выходить на улицу и подставлять свои лица смелеющим солнечным лучам, вдыхать ароматы цветущих садов. Мерлин включала плохо работающее радио тогда, когда там не передавали новости, а играла музыка. Америка долго сторонилась этого странного прибора, а потом стала садиться в противоположной стороне от приемника и слушать одни из самых прекрасных звуков и голосов на свете. Дни становились длиннее, и в то время, когда Мерлин укладывала Америку спать, было совсем еще светло, к большому изумлению девочки.       Одним вечером, в самом разгаре рабочей недели, приехал Наум. Он был чем-то так обрадован, что говорил очень громко для себя и для всех живущих в этом доме:       — Мерлин, праздник! Праздник!       — Что такое? — Мерлин в фартуке выскочила в коридор, удивленная ранним приездом мужа.       — Война закончилась! Германия сдалась! Не говоря уже о том, что Гитлер застрелился неделю назад!       Мерлин выдохнула.       — Думаю, это заслуга в первую очередь СССР. Союзники намного меньше усилий приложили к этому. Не сломались, хотя потеряли много, — высказал свои мысли Наум.       Мерлин, казалось, не очень хочет говорить об этом.       — Да, — согласилась она. — А что это ты не на работе?       — Я по такому случаю решил устроить двухдневный выходной, — ответил Наум.       По случаю окончания войны Наум и Мерлин единогласно решили купить граммофон и пианино. После третьего дня рождения Америки инструмент поставили в гостиной, как и граммофон, и теперь комната, по словам Мерлин, стала выглядеть завершенной. Теперь девушка стала развлекать себя и дочь игрой на пианино. Америка часто садилась рядом и слушала, как играет Мерлин. Ее фарфоровые руки бегло скользили по клавиатуре, выдавая невообразимые пассажи. Иногда Мерлин ставила перед собой листы со странными закорючками и неведомым образом различала в них то, что нужно играть.       Наум иногда приносил домой большие цветные конверты, из которых Мерлин доставала большие черные диски и клала на граммофон. Из большой трубы с легким потрескиванием вырывались бесподобные звуки классической музыки и джаза. Они помногу часов слушали оркестры Гленна Миллера и Дюка Эллингтона, голоса The Andrews Sisters, Нэта «Кинга» Коула, Билли Холидей, Вуди Гатри и многих других; регулярно звучали Вивальди, Чайковский, Моцарт и Бах.       Постепенно жить стало легче, чем раньше. Появилось больше продуктов, дров для камина, которые берегли до осени и зимы. Сознание маленькой Америки крепло для того, чтобы память набирала побольше воспоминаний в свое бесконечное хранилище.       Однажды Америка проснулась от странных звуков. Ей показалось, что это шкварчит раскаленное масло на сковороде, и, не придав этому значения, она задремала. Но звуки все не прекращались и взволновали девочку. Она поднялась, чтобы посмотреть, спит ли мама. Заскрипела кровать в ее комнате, когда Америка выглянула, мама, в одной ночной рубашке, обувалась в тапочки. Америка робко пошла за ней. В гостиной край ковра намок, а в коридоре ручьем текла вода.       — Черт, — произнесла Мерлин, сделав шаг в горячую воду. Не растерявшись, она прошла дальше, хлюпая водой. Америка остановилась на мгновение, продолжая наблюдать за мамой. Мерлин включила свет и увидела, что из трубы вырывается струя воды. Тут же она щелкнула какими-то рычажками и свет вовсе выключился. Потом мама скрылась в темноте коридора, и, даже пройдя по дивану дальше, Америка не смогла ее увидеть. Вскоре вода перестала хлестать и стала мерно капать. Мерлин вышла из ванной, держа в руках ведро и пару вафельных полотенец.       — О, Америка, не спишь? — спросила мама по-русски, а потом добавила по-английски: — Не выходи сюда.       — Я услышала странные звуки и пришла сюда, — ответила Ами, садясь на спинку дивана.       — Потом поможешь мне, ладно? — Мерлин вернулась к русскому.       — Хорошо, — согласилась Америка.       Мерлин положила полотенца на пол, а потом стала выжимать их в ведро. От этого ситуация особенно не менялась. Тогда она пошла на поиски половых тряпок и старых пеленок и простыней. Заправляя намокшие волосы за уши, она вставала на колени, склонялась над полом и водила по нему всеми возможными тряпками и продолжала выжимать их. Потом она унесла ведро и, судя по звукам, вылила воду в чугунную ванну, а вернулась уже с завязанными в хвост волосами, ведром и тазиком. Воды стало куда меньше. Девушка встала и, почесав тыльной стороной ладони нос, вытерла руки о грудь. Ночнушка промокла почти целиком.       — Хорошо, что папа приедет сегодня, — выдохнула Мерлин и снова щелкнула рычажками. Включился свет. А помощь Америки так и не понадобилась.       Вскоре ржавые трубы заменили, а после этого началась осень. Закончилась война США и Японии, о чем тоже рассказал папа. Когда он приезжал, они с мамой долго перешептывались в кровати, и Америка любила ложиться между ними и подслушивать непонятные, но интересные разговоры. Иногда она просыпалась оттого, что родители разговаривают, и долго слушала их голоса. Как правило, это было воскресное утро, потому что папа обычно проводил дома ночь с субботы на воскресенье. Особенно она любила, когда они говорили по-русски и по-французски. Однажды мама сказала:       — Никак не могу узнать ничего о Мэри. Она уже почти год не отвечает на мои письма.       — Если хочешь, я могу съездить в Бирмингем и узнать что-нибудь о них, — ответил папа.       Мама часто рассказывала о своей сестре Мэри и об их детстве. Они жили в небольшом селе, вернее, местечке. Ее родители были евреями. В стране, в которой они жили, евреев не особенно любили, поэтому в документах Мерлин звали Мариной, а по-еврейски Меирой, что значит «излучающая свет», а ее сестру Анной-Марией, Ханной-Мариам. Но это местечко было настолько далеким, что за ним никто не следил. Местные жители говорили на иврите или идише, держали субботу, посты, праздновали Хануку и Песах, мужчины молились в синагоге, как положено, три раза в день. Мерлин рассказывала о веселых застольях, о таинстве шаббата, о крепости братства того местечка, а особенно крепкой была их дружба с сестрой. Когда Мерлин было восемь лет, а Мэри шесть, они ушли гулять в поле, но их вдруг настигла гроза. Они спрятались под старым ссохшимся деревом. Мерлин попросила подождать ее и отойти к дереву помоложе и пошла на поиски безопасного места. Но Мэри ослушалась и осталась у дерева, но потом, испугавшись, она побежала за сестрой. Не успела она добежать до нее, как раздался жуткий грохот и треск: молния ударила в сухое дерево и зажгла его. После этого Мэри поклялась старшей сестре, что всегда и везде будет идти за ней.       Наум съездил в Бирмингем, как и обещал, в конце октября, но никого там не нашел. Он навел справки и оказалось, что Мэри все перепутала, и они живут в Бристоле, а не в Бирмингеме.       — Как же она оставила мне неправильный адрес? И как я ей отправляла письма в Бирмингем, но они оказывались в Бристоле?       — Индекс, дорогая, индекс. Ты помнишь, какие растерянные они были в тот вечер? Возможно, были настолько поглощены предстоящими заботами, что не придали этому значения, — предположил Наум.       Мерлин впервые за все это время покинула Америку и уехала в Бристоль, чтобы проведать сестру. Ами осталась наедине с отцом. С ним было не менее интересно, чем с матерью. Они прогулялись по набережной реки Мерси, а потом Наум показал Америке ливерпульские доки. Наум увлеченно рассказывал дочери о всемирной истории, которой очень увлекался, про великие изобретения, про Эдисона, про Ньютона, Галилея, Эйнштейна, даже не задумываясь о том, что она может чего-то не понять. Вернувшись домой, Наум набрал теплую ванну с пеной для Ами.       — Папа, а где Бристоль? Он далеко? — спросила Америка, когда папа обтирал ее полотенцем.       — Сейчас покажу, — ответил он, укутывая ее в сухое, теплое полотенце, только что снятое с трубы. Он отнес ее в гостиную, посадил на диван, и залез в шкаф. Оттуда он достал толстую книжечку и раскрыл ее. Она состояла из одних только картинок.       — Вот, посмотри, — сказал он, садясь на диван рядом с девочкой. На картинке была какая-то странная бежевая фигура, изрезанная черными полосками и разнообразными надписями. — Это Ливерпуль. А это — Лондон, столица Великобритании, страны, где мы живем. — он указал на точку правее и ниже Ливерпуля. Потом его указательный палец сдвинулся влево, где в бежевую фигуру врезалось что-то голубое. Америка предположила, что это море.       — Примерно одинаково, — сказала она.       — Нет, — не согласился Наум. Он взял карандаш. — Когда ты вырастешь и пойдешь в школу, тебе расскажут про прямоугольный треугольник и про теорему Пифагора. В прямоугольном треугольнике есть прямой угол, гипотенуза и два катета. Гипотенуза всегда длиннее любого из катетов. Посмотри, — Наум соединил Ливерпуль, Бристоль и Лондон так, что получился треугольник. — Какая линия здесь самая длинная?       Америка указала на правую линию, соединяющую Ливерпуль и Лондон.       — А самая короткая?       Америка указала на нижнюю линию, соединяющую Бристоль и Лондон.       — Правильно. Получается, что Бристоль ближе к Лондону, чем Ливерпуль, а Ливерпуль ближе к Бристолю, чем к Лондону.       Мама вернулась на следующий день и сказала, что отец Роберта уже давно скончался, но они вынуждены оставаться в Бристоле, чтобы расплатиться с многочисленными долгами покойного. Для этого им приходится сдавать свой ливерпульский дом, Роберт работает рыбаком и часто пропадает не на одни сутки, а Мэри устроилась на две работы: в комиссионный магазин и в театр статистом.       — А дочка у них растет такая смешная, с рыжими взъерошенными волосами, такая хулиганка! Ни минуты на месте усидеть не может. Полная противоположность Америки, — Мерлин улыбалась от мысли о племяннице.       Вновь потянулись тихие дни. Мерлин играла на пианино или читала Америке книги. Порою они играли в мяч, уходя в пустующую соседнюю комнату, более тесную, чем гостиная. Перед сном они пили теплое молоко, греясь у камина и разглядывая танцующие языки пламени. Утром Мерлин убирала золу, и они с Америкой уходили гулять. Когда незадолго до Рождества выпало много снега, Мерлин и Америка, потянув за собой приехавшего папу, поспешили на улицу, чтобы поиграть в снежки, побегать между деревьями, попрятаться за ними и как следует повеселиться.       На это Рождество Наум привез уже елку побольше и достал немножечко стеклянных игрушек, да и стол оказался немного пышнее, но уже без апельсина. А через две недели он вернулся вновь, чтобы отпраздновать день рождения Мерлин.       — А сколько тебе исполнилось? — спросила Америка, наблюдая за мамой, готовящей крем для торта.       — Vingt-six, — ответила Мерлин, перемешивая в большой миске аппетитную белую массу.       — Двадцать шесть? — переспросила Америка.       — Правильно. Молодец! — похвалила Мерлин. — Хочешь попробовать крем?       Америка кивнула, и Мерлин дала ей облизать ложку.       — Вкусно! А сколько папе? — спросила девочка, проглотив крем.       — Почти trente-six. У него день рождения тридцать первого марта. Он старше меня на десять лет, — поведала Мерлин, улыбаясь Америке.       Америка стала наблюдать, как Мерлин мажет белый крем на румяные бисквитные коржи.       Время порой несется, как секундная стрелка на часах, а порой медлит, словно чего-то ожидая, как часовая. Зима выдалась не такая холодная, но хмурая и длинная. Наум возвращался домой редко, и Мерлин с Америкой часто говорили о том, что очень по нему скучают. День рождения мистера Зами удачно выпал на воскресенье, и семейство смогло его отпраздновать. Вскоре солнце стало выходить чаще, зазеленели деревья, зацвели сады. Мерлин иногда собирала самые красивые цветы, чтобы засушить их в тетради.       — Цветами нужно любоваться, — говорила Мерлин. В цветах она смотрелась так прекрасно, как будто они цвели для того, чтобы украсить именно ее. — Их нельзя рвать помногу и бросать. У всех должна быть земля, и у растений тоже. Но если ты хочешь взять немного и сохранить, чтобы познавать красоту, глядя них — в этом нет ничего плохого.       Америка запоминала все, что говорит мама. Она знала, что она говорит самые мудрые вещи на свете, которые она осознает сама, когда вырастет.       После того, как Америке исполнилось четыре, стало происходить что-то невообразимое. Во-первых, приехал папа, причем не на один день. Он сказал маме собирать чемоданы, потому что они отправляются в Париж по его делам. Мама иногда рассказывала про город Париж: они с папой познакомились и поженились там. Побывали они там всего ничего — два с половиной дня, и Америка даже ничего не успела запомнить, но ей в память врезалась поездка на теплоходе через Ла-Манш. Во-вторых, после возвращения домой Мерлин начала учить Америку играть на пианино. Порой было непросто, но девочке очень нравилось. В один момент Мерлин достала бумагу, линейку и перьевую ручку и стала чертить полоски по пять линеек в каждой. Так Ами стали учить нотной грамоте.       — Если кто-то скажет тебе, что музыкой — или чем-то другим, кроме нее, — нельзя заработать на жизнь, не слушай его. Деньги в жизни не главное. Всегда нужно заниматься тем, что тебе нравится, а не тем, что приносит тебе много денег, — говорила Мерлин.       Перьевая ручка в ее руке скользила по бумаге легко, не оставляя ни одной кляксы, и казалось, что так получится у любого.       — Попробуй нарисовать скрипичный ключ, — Мерлин протянула Америке ручку. Америка потянулась к ней левой ручонкой и взяла предмет. Мерлин всмотрелась повнимательнее: Ами уверенно взяла ручку в левую руку и вывела загогульку, похожую на скрипичный ключ, а потом еще одну и еще. Левая рука провела по еще невысохшим чернилам и смазала их.       — У тебя хорошо получается, — похвалила Мерлин.       — Только испачкалось, — сказала Америка, оглядев свое творение.       — Ничего страшного. А если попробовать правой рукой?       Америка попыталась взять ручку, но не сразу поняла, как лучше прихватить ее пальцами. Потом у нее все-таки получилось, и она не сразу сориентировалась, в каком направлении рисовать сложную фигуру.       Через несколько дней перед занятием Мерлин сыграла свой этюд, который сочинила сама и назвала «Ами».       В-третьих, Мерлин нашла старый букварь, по которому стала учить Америку читать. Сначала она научила читать по-русски, затем по-английски, после чего задача усложнилась до французского. Мерлин проявляла железное терпение, ни разу не повысив голоса. Она знала, что ребенку для столь кропотливого процесса нужно немало времени и уйму усилий, и результат не заставил себя ждать, даже превзошел ожидания. К следующей весне Америка неумело, лепеча себе слова под нос, начала читать книги на трех языках уже сама и приступила к письму. После занятий музыкой она долго практиковалась в повторении слов из книги. Порой буквы менялись друг с другом местами или переворачивались в обратную сторону или вовсе приходили из другого языка, но Америка смогла с этим справиться.       Когда папа возвращался домой, Америка просила показать ей еще что-нибудь на карте или рассказать про ученых. Наум с удовольствием отзывался на ее просьбы и показывал ей Африку, Европу, Россию, Австралию, Америку, Северный полюс, меридианы и экватор, рассказывал о разных ученых дядечках и о том, какие из их изобретений есть у них дома. Потом в комнату заходила Мерлин, звала их: «Наом, Ами, пойдем обедать!», и они уходили в кухню, есть что-то очень вкусное.       Одним погожим днем Мерлин одела Америку в новый сарафанчик, взяла за руку и повела совсем не в сад, а в незнакомое ей место. Мерлин сказала, что они идут в школу. Они с папой рассказывали о школе разное, поскольку учились в совсем разных школах. С начала осени по конец июня ей придется каждый день утром уходить получать знания от разных взрослых людей. Мерлин привела Ами в какое-то здание среднего размера с отделанными деревом стенами и полом в черно-белую клеточку. Они вошли в коридор и сели на скамейку рядом с дверью, на которой висели две таблички с надписями «Директор» и «Мистер Беррингтон». Рядом с Мерлин и Америкой присоседились угрюмого вида женщина и мальчик в комбинезоне. Он болтал ногами, раскачивая скамью.       Дверь отворилась, и вышел мужчина в сером костюме. По всей видимости, это и есть мистер Беррингтон. Он оглядел родительниц и спросил:       — Кто из вас Зами́?       — За́ми, — поправила Мерлин.       — Значит, вы, — мужчина перевел взгляд на миссис Зами. — Проходите.       Мерлин встала и взяла Америку за руку. Они вошли в кабинет мистера Беррингтона, заставленный шкафами с папками.       — Итак, — мистер Беррингтон сел за стол, подвинул стул ближе, положил руки на бумаги и обратился к Америке: — Здравствуй. Как тебя зовут?       — Америка Джуди Зами, — ответила девочка. По лице директора прошла тень удивления.       — Интересное у тебя имя. А как зовут твою маму? — мужчина окинул Мерлин коротким взглядом.       — Мерлин.       — А скажи, сколько тебе лет? Можешь показать на пальчиках.       — Девятнадцатого июня мне исполнится пять лет, — совсем по-взрослому произнесла Америка.       — Ну хорошо, Америка. Расскажи мне, что ты умеешь, — мистер Беррингтон сложил руки перед лицом.       — Моргать, — ответила Ами. Мужчина усмехнулся.       — Это понятное дело. Моргать все умеют. А читать, считать ты умеешь? Расскажи мне о таких способностях, — он откинулся на спинку стула и стал крутить в руках ручку.       — Я умею читать по-русски, по-английски и по-французски, писать ноты и играть на пианино.       — Ничего себе! — воскликнул директор. — А посчитать до десяти можешь?       — Могу и больше. На каком языке: французском или на иврите?       — Даже так? — мистер Беррингтон поднял брови так, что его лоб сморщился. — Давай по-английски до двадцати.       Америка уверенно произнесла все числа от одного до двадцати.       — Умная у вас девочка. Особенно для своих неполных пяти. То, что нужно нашей школе, — обратился директор к Мерлин. — Но только почему Америка? Не боитесь, что ее будут дразнить одноклассники?       — Если они будут ее дразнить, это будет значить, что не такие и одаренные дети у вас учатся, — ответила она.       — Верно, — согласился мистер Беррингтон, улыбнувшись.       По просьбе директора Америка немного почитала ему вслух и немного пописала под диктовку.       — Вас не смутило, что она леворукая? — спросила Мерлин.       — Нет, конечно. Англии надо избавляться от средневековых предрассудков. Если переделывать что-то в талантливом человеке, его можно сломить, — директор впервые порадовал Мерлин своими словами.       Лето, полное счастливых прогулок по парку, нежного молочного мороженого и леденцов, стало походить на осень: аллеи покрывались сухими желтыми листьями. Однажды Америка осмелилась выйти из дома сама. Шутка ли — совсем скоро она будет без мамы проводить помногу часов в школе. Осторожно, не будя маму, она вышла из дома и закрыла дверь. Во дворе на траве, которую время от времени косил отец, лежало множество блестящих росинок. Некоторые травинки покрывали сморщенные листочки. По знакомому маршруту она пошла в большой парк неподалеку. На улице ни души, только пятилетняя девочка во влажных от росы туфлях шагает по Ливерпулю.       Природу, казалось, покидают силы. Листья деревьев по краям покраснели, подсушились. Трава поредела, птицы перестали петь, время от времени дул холодный ветер — не зря Ами облачилась в плащик. Испугавшись, что сейчас о ней беспокоится мама, девочка пошла назад. По пути назад Америке стали встречаться суровые рабочие и дамы с пушистыми собаками, и Ами сдерживала соблазн погладить хоть одну из них. Дойдя до дома, Америка поняла, что замерзла бы, если бы задержалась в парке еще ненадолго.       Вернувшись, она разделась, разулась и вошла в теплую гостиную. Взяв книгу, Америка включила торшер и стала читать до того, как встанет мама. Часы показали семь утра, когда мама вышла из спальни.       — Доброе утро, — Мерлин поцеловала Ами в макушку. — Как давно не спишь?       — Часа два, — сказала Америка. Она умолчала о том, что выходила. Если надо, мама сама узнает и спросит, и тогда Америка честно ей ответит. Это не будет враньем. Мама сама говорила, что у человека есть право на свои тайны.       Через несколько дней Мерлин и Наум впервые проводили Америку в школу. Там было немножечко мрачно, много детей и жесткие скамейки. В класс вошла долговязая женщина с завязанными в хвост пепельными волосами. Сначала она показалась Америке строгой, неулыбчивой и неподкупной. Но потом она улыбнулась, и ее глаза зажглись добрым взглядом. Она представилась: «Мисс Гарднер», чем напомнила Америке что-то связанное с садом. Мисс Гарднер поинтересовалась, как зовут ее учеников, и, дойдя до Америки, никак не выделила ее, чтобы не обидеть других ребят.       Вскоре начались обычные учебные дни. Уроки заканчивались в полдень. Мисс Гарднер оказалась одновременно и ласковой, и строгой. Поначалу Америка рассказывала Мерлин, что уроки даются ей так легко, что порой она скучает. Мерлин и Америка не прекращали прогулок, а вечером они разжигали камин и устраивали вечерние чтения. Когда похолодало, прогулки стали короче, но Мерлин нашла, чем это заменить. Она сказала Америке накинуть пальто и достала из кладовой стремянку. Оказалось, что у антресоли есть люк, который Мерлин открыла и забралась наверх.       — Не бойся, поднимайся сюда.       Мерлин протянула руки. Америка смело забралась по стремянке, и теплые мамины руки обхватили ее и потянули вверх. Они оказались на откинутой крышке люка. Мерлин и Ами встали.       — Будь осторожней, не получи занозу, предупредила Мерлин.       Америка оглядела чердак. Тут было множество разных пыльных предметов: стоящие высокими стопками книги, ноты, арбалет, дартс, половина шахматной доски, сломанные санки. Дерево под ногами скрипело. Крыша была так низко, что Мерлин пришлось немного сгорбиться, чтобы не удариться головой. Чердак освещался лишь маленьким окошком. Мерлин зашла за одну из «книжных стен», и Америка тоже оказалась там. Мерлин держала в руках скрипку.       — Когда я была маленькой, в деревне жил человек по имени Хаим. Он играл на скрипке. У нас много кто учился играть на скрипке, но Хаим играл совершенно по-особенному, чарующе и виртуозно. Я часто приходила к нему, чтобы послушать, как он репетирует. А потом он устраивал маленький концерт, на котором собиралось все местечко. Многие удивлялись, почему он не поедет в столицу и не устроится там в оркестр. Он сказал о причине только мне: «Я еврей, Меира, поэтому никто меня не примет. Евреев ненавидят. Это мое проклятие». Когда мне исполнилось двенадцать, он играл на моей бат-мицве. А через две недели он умер, и музыки в моей жизни стало намного меньше. Я забрала себе его скрипку и попыталась научиться играть. У меня немного получилось, но для того, чтобы стать ближе к Хаиму, мне не хватило времени. Думаю, он будет не против, если ты продолжишь традицию на его скрипке.       Мерлин печально улыбнулась, сдула с инструмента пыль и передала его Америке. Потом Мерлин показала Ами гитару.       — Я обнаружила ее в квартире в Париже; видимо, забыл кто-то. Я любила поиграть на ней вечерами. А когда мы с Наомом, с твоим папой, уезжали, я не смогла ее оставить. Она проделала большой путь.       Мерлин и Америка стали часто забегать на чердак. Стало рано темнеть, и Мерлин брала с собой керосиновую лампу. Одним вечером Америка все-таки всадила себе занозу. Она впилась в пальчик и спряталась там.       — Мам, я укололась занозой, — сказала Америка почти невозмутимо.       — Так, подожди, — Мерлин тоже сохраняла спокойствие. — Пойдем вниз. Сегодня никакого чердака.       Мерлин посадила Америку на диван и скрылась в кухне. Ранка была невидимой, но если Ами касалась подушечки пальца, становилось больно. Мама принесла иглу и маленький пузырек с чем-то прозрачным.       — Сейчас будет неприятно, — предупредила она и встала на колени на ковер. Мерлин с легким хлопком раскупорила пузырек, и от него неприятно запахло. Америка отвернулась. Когда Мерлин стала доставать занозу, Америка напряглась и сжалась.       — Не молчи, если больно. Боль нужно выплескивать, — сказала мама.       Америка захныкала от боли.       Учеба продолжалась. Америка не знакомилась с одноклассниками, хотя быстро запомнила всех по именам. Иногда к мисс Гарднер приходил ее сын, Ник. Он был постарше, может, лет на пять и вел себя слишком высокомерно. Потом Ник стал общаться с мальчишками и задирать девчонок. Они обиженно вскакивали со своих мест и, плача, убегали. Мисс Гарднер наказывала Ника и успокаивала девчонок, но однажды жертвой Ника стала Америка, сидевшая на отдалении. Когда учительница вышла, ей в голову прилетел бумажный сверток. Наблюдавшие за этим мальчишки громко засмеялись. Америка раскрыла бумагу и прочла: «Америка-Америка, а где твой Христофор Колумб?»       — А вы знаете, кто такой Колумб? — спросила Америка, бросив сверток обратно мальчишкам. В этот момент в класс вошла мисс Гарднер.       — Зами! Кто бумагой кидается? Быстро в угол! — рассерженно воскликнула она. Мальчишки победно расмеялись над пораженной девочкой.       Вскоре ученикам представили нового учителя, который вел физкультуру, мистера Доусена — строгого военного в круглых очках. Несколько раз вместо уроков они со вторым и третьим классами ходили в лес. Потом их вдруг отпустили на рождественские каникулы. Это, Америка знала точно, значило, что скоро будет день рождения у мамы. Она посчитала и оказалось, что ей исполнится уже двадцать восемь. Америка решила сделать маме маленький подарок и нарисовала, как они играют на пианино.       Мама много говорила о том, что хочет поехать на Рождество в Бристоль и повидать сестру, но Рождество семья Зами отпраздновала все равно дома. Мерлин подарила Америке нотную тетрадь, на форзаце которой написала: «Для твоих мелодий»       Вскоре продолжились учебные будни, и Мерлин устроилась на работу. Америке часто стало не хватать ее по вечерам. Как-то перед уроками к Америке, читающей книгу, подошла аккуратная белокурая девочка.       — Привет, я Кэти. Давай дружить? — спросила она. Америка оторвалась от книги и изучающе осмотрела Кэти.       — Привет, Кэти. Давай, — коротко ответила Ами.       — У тебя очень красивое имя. Наверное, здорово быть с таким? — завистливо произнесла Кэти.       — Наверное, — пожала плечами Америка.       — А когда у тебя день рождения? — спросила Кэти.       — Девятнадцатого июня. А у тебя?       — Двадцатого апреля. Я тебя старше! — воскликнула Кэти.       — Да, это достижение, — согласилась Америка. Кэти улыбнулась.       — Здорово, наверное, иметь день рождения летом?       — Наверное, — повторила Америка.       Америка и Кэти стали общаться, несмотря на завистливые интонации в вопросах Кэти. Иногда Кэти приходила к Америке домой, чтобы делать уроки. Кэти немного отставала, и Ами приходилось тянуть ее за собой.       Потом с Америкой завела знакомство новая одноклассница, которую перевели из другой школы в связи с переездом, щуплая, как сама Ами, Лиззи. У них нашлось больше тем для разговора, чем у Ами и Кэт. Вскоре девочки стали общаться втроем и делать уроки у Америки дома. Мерлин приносила им чай и печенье.       — Вот бы у меня была такая мама, — вздохнула грустно Кэти.       — У тебя она есть! Пока она у тебя есть, нужно ее беречь, — высказала мудрую мысль Лиззи своим специфичным голосом.       — У тебя нет мамы? — удивилась Америка. Ей это казалось ужасным и практически невозможным. Даже отсутствие бабушки и дедушки можно пережить.       — Нет. Папа и бабушка не говорят мне, что случилось, — призналась Лиззи. Это совсем ошарашило Америку. Она не знала об этом ранее.       — А вот у меня знаешь какая злая мама? — спросила Кэтрин, жуя печенье. — Просто караул! Как она кричит!       — А она тебя кормит, обнимает? — спросила Лиззи.       — Ну да, — ответила Кэти.       — А когда она тебя ругает?       — Да практически всегда! Приду из школы, брошу портфель — она кричит. Не уберу игрушки — кричит. Не спущу воду в ванной — кричит. Я не понимаю!       — А ты попробуй не бросать портфель, убирать игрушки и спускать воду в ванной, — посоветовала Лиззи. Америка отдавала ей больше симпатий.       Иногда с девочками общался брат Лиззи, заканчивавший второй класс, Джордж, а с ним дружили третьеклассники Гарольд и Бенни из другой школы. Они оказались не из тех мальчишек, что издевались над Америкой, Кэти, Лиззи и другими девочками, хотя Лиззи тоже не поддавалась на провокации, намереваясь дать сдачи, за что готова была выстоять наказание. Джордж, Гарольд и Бенни, как говорилось, оказались совсем не плохими мальчишками. Они были старше Америки на два, а то и три года, но никогда не говорили об этом и не пытались перещеголять друг друга в чем-то несуразном. Джордж и Бенни увлекались кораблями и часто спорили о разных подводных лодках.  Гарольд любил советовать друзьям книги, которые прочел сам. Он выстраивал в своей голове безупречные аннотации, после которых хотелось побежать в библиотеку и смести с полки все книги.       Кстати, в библиотеку они тоже ходили. Гарольд просил у библиотекаря книги, так как единственный из всех дотягивался до стойки. Библиотекари порой смеялись над возрастом гостей. Кэти поначалу в библиотеке было скучно, но усилиями Лиззи ей удалось привить любовь к чтению. Гулять по оживающему весеннему Ливерпулю в компании Джорджа, Гарольда и Бенни было особенным удовольствием. Конечно, было в них что-то мальчишеское-дикарское, но их ни в коем случае нельзя было охарактеризовать как противных и несносных.       Первоклассников отпускали на каникулы чуть пораньше: в середине июня, а не в конце. Америка думала о том, что хочет пригласить друзей на свой день рождения. Мерлин эту идею одобрила, тем более, что день рождения Америки выпадал на нерабочий день, даже отец должен приехать. На праздничный обед под музыку The Mills Brothers пришли Лиззи, Джордж, Гарольд, Бенни и завистливая Кэти. Джордж и Бенни, конечно, навели немало шума, когда стали играть в морской бой, а потом пинать мяч. Америка выгнала их в пустую комнату, чтобы они не попали в граммофон, пианино или шкаф со стеклами. Кэти попрощалась с Америкой до осени, потому что уезжала с родителями куда-то далеко, она сама не очень разобралась, куда; Гарольд и Бенни еще продолжали учиться и пригласили Америку как-нибудь зайти к ним в школу, но Ами ответила, что мама ее одну путешествовать по городу не пускает — только до школы или с кем-нибудь, а вместе с ней не поедет, потому что работает. А Лиззи и Джордж договорились немного погулять летом.       В конце года состоялось родительское собрание, на которое Америка пошла вместе с мамой. Мисс Гарднер что-то долго и увлекательно рассказывала о всяком разном и об итогах учебного года. Собрание кончилось, и родители постепенно стали расходиться.       — Какая же она замечательная! — сказала Ами в приступе восхищения.       — Так подойди и скажи ей об этом, — посоветовала Мерлин.       — Я стесняюсь, — ответила Ами.       — Очень зря. Людям всегда нужно говорить о своей симпатии к ним, потому что потом может стать поздно, — произнесла Мерлин и, взяв Ами за руку, пошла к мисс Гарднер, которую окружили любопытные родители. Когда они разошлись, Америка собралась с духом и подошла к учительнице.       — Ами? — спросила она доброжелательно. — Что-то хотела?       — Я хотела сказать, что очень вас люблю. Можно я вас обниму? — робко произнесла Америка. Мисс Гарднер, казалось, смутилась. Они обнялись на радость Мерлин.       — Я считаю, — сказала она потом, — что людям всегда нужно говорить то, что думаешь. Просто при этом нужно понимать, как твои слова прозвучат со стороны.       Начались одинокие каникулы. Мерлин работала с утра до вечера, как она говорила, бухгалтером. Наум руководил целой фабрикой в Ньюкасле. Гарольд и Бенни учились, а после этого собирались уехать в скаутский лагерь. Лиззи и Джордж не объявлялись.       На следующих выходных тоже приехал папа, и мама тоже оказалась дома. Папа сказал, что задержится на три дня и уедет только в среду вечером, потому что у него дела в Ливерпуле. В воскресенье Америка, Мерлин и Наум пошли в передвижной зоопарк. Они впервые увидели некоторых животных: лошадку в бело-черную полоску, зубастых водяных чудищ, забавных грызунов разных размеров и окрасов, в том числе с пушистым полосатым хвостом, большого пятнистого кота. Папа назвал всех: зебра, крокодилы, тушканчики, еноты, леопард. Америку впечатлила птица с большими выразительными глазами — сова. Она долго не хотела отходить от клетки и рассматривала восхитительную птицу с пушистыми перьями, которые время от время чистились загнутым клювиком.       — Это здорово — посмотреть на кусочек дикой природы, не выезжая за пределы города, но я не считаю, что животные должны быть в неволе, — сказала Мерлин. — Это неестественная для них среда.       — Но в этом зоопарке их всего по одной особи, — заметил Наум.       — Я уверена, во всем мире это не единственный зоопарк. Представь, в каких условиях их могут содержать.       — Все же хотят посмотреть на животных, — Америка перевела взгляд на отца. Их споры с мамой всегда было интересно слушать, потому что оба отвечали быстро и остроумно.       — Я считаю, что созерцание дикой природы должно происходить в других условиях. Мы должны приходить к ним в гости, а не они к нам.       Вечером, вернувшись домой, Мерлин и Америка устроили вечер рисования акварелью. Мерлин поделилась Америкой частью своих знаний. Девочке нравилось наблюдать за тем, как легко Мерлин водит во влажному листу, смешивает краски в палитре, создает полупрозрачный летящий мир.       Ночью Америка вновь пришла поспать в родительской кровати. Она долго слушала их нежный шепот, перекрещивающийся прямо над ее головой. Ей снилась зима и промерзающие деревянные окна в комнате с посветлевшими зелеными обоями, и тазик с водой, над которой поднимался пар.       Родители ушли так рано, что Америка и не заметила. Лиззи и Джордж не приходили, и она решила поиграть на пианино. Ами попыталась сочинить свою мелодию, но выходило что-то не то. Она не заметила, как этот неприятно пустой день превратился в вечер, но мама все не возвращалась. Уже стало темно, а в июне темнота подкрадывается долго и наступает поздно. Глубоко в ухе пищала тревожная музыка. Америка оставила пианино, поужинала обедом, о котором за увлекательным занятием забыла. Часы в гостиной пробили пол-одиннадцатого.       Неожиданно резко открылась входная дверь, ударив о стену. Послышалось громкое, прерывистое дыхание вперемешку с какими-то всхлипами. Америка отставила чашку и вышла в прихожую: открытая настежь дверь и удаляющаяся фигура папы на пороге гостиной. Америка закрыла дверь и последовала за отцом. Он уже заходил в спальню. Америка уже не вошла, а вбежала в комнату родителей. Наум укладывал окровавленное тело на кровать. Америка взглянула на лицо, испачканное кровью саднящих ссадин и грязью земли, на беспорядочно лежащие светлые волосы, тоже в черно-серой грязи. Одежда была разорвана, но взгляд Ами приковала огромная красно-черная рана на животе. Америка почувствовала, что слабеет. Руки начали дрожать, а сердце неистово колотиться, ударяя о ребра, отдаваясь эхом в висках и плечах.       — Америка, уйди! Уйди ради бога! — кричал отец, держа телефонную трубку в руках. Америка не могла оторвать взгляда от безжизненного тела. Это мама, это мама, мама! Но как такое может быть? Этого не может быть! — Уйди тебе говорят! Уйди немедленно!       Америка не могла пошевелиться. Она вошла в комнату и села на край кровати. У мамы были закрыты глаза, но грудь еще вздымалась. Она жила.       Отец начал с кем-то взволнованно говорить. Америка никогда не видела его таким. Когда Наум закончил разговор, обратился к дочери:       — Я кому сказал уйти? Тебе нельзя на это смотреть.       Губы Америки не размыкались для ответа.       — Это моя мама! — воскликнула Америка, найдя в себе силы.       Наум вздохнул.       — Тогда принеси смоченные полотенца, лед и ведро! — воскликнул он. Когда Америке понадобилось принести не одно и не два полотенца, а много и разных размеров. Отец снял с Мерлин окровавленную одежду, накрыл чистыми простынями, а рану начал смачивать в мокрых полотенцах. Они одна за другой окрашивались в красно-розовый. Америке он поручил протереть лицо Мерлин.       Вскоре приехал мужчина в белом халате, с седой бородой, пенсне на большом носу и чемоданчиком с красным крестом и попросил Наума и Америку оставить его. Они ушли в кабинет отца: Америка села на маленький диванчик, а отец стал наворачивать круги по ковру от стены до стены, а потом он вышел в коридор, оставив дочь в одиночестве.       Было уже, наверное, очень поздно, когда лекарь вышел к Науму. Через открытую дверь Америка могла наблюдать за ними и слушать их разговор. Отец спросил:       — Доктор, как она?       — Пришла в себя, но держится из последних сил. Кровь удалось остановить, — ответил лекарь, снимая перепачканные в крови перчатки. — У нее очень глубокие колотые раны и многочисленные разрывы внутренних органов.       — А вы не повезете ее в госпиталь?       — К сожалению, госпитализация может сделать только хуже. Она очень слаба. Возможно, это утро будет для нее последним. Но вы правильно сделали, что промыли рану. Вы добавили ей пару часов жизни.       Наум прижал руку к сердцу.       — Б-большое спасибо, — ответил Наум, заикнувшись.       — Звоните, если понадобится моя помощь. Всего доброго, до свидания, — врач кивнул Науму и вышел из дома. Америка подошла к отцу и крепко обняла его, но он не ответил.       Наум заставил Америку пойти в свою комнату и лечь спать, но сон никак не шел в голову. Слова доктора о том, что это утро станет для Мерлин последним, врезались, вцепились в память. Америка молилась своими словами, чтобы это утро не наступило. Отец рассказывал, что за полярным кругом существует полярная ночь, когда солнце не встает полгода. Но за окном предательски начинало светать. Америка вышла в родительскую спальню. Отец сидел на стуле у кровати, держа в руке руку матери. Он сидел настолько неподвижно, что Ами подумала, он спит.       — Чего не спишь? — вдруг спросил он, и Ами вздрогнула.       — К маме пришла, — прошептала Америка.       — Она спит, не буди ее, — ответил он строго.       Мерлин спала на высокой подушке, положив правую руку на грудь и отвернувшись в сторону окна. Начинали щебетать птицы под розоватыми облаками. Америке хотелось разбудить маму, чтобы она еще раз послушала эту чудесную музыку.       Вдруг она простонала. Америка обернулась на отца: он задремал. На простыне выступила кровь.       — Папа, — позвала Ами. — Папа.       Наум поднял голову и открыл глаза. Америка указала на кровящую рану. Отец поднялся и ушел. Ресницы Мерлин затрепыхались, как бабочки, и она открыла глаза. Ами опустилась в освободившийся стул.       — Привет, милая. Будь добра, подскажи, который час? — слабо говорила она, тяжело дыша. Америка выглянула в гостиную и посмотрела на часы.       — Без четверти четыре, — ответила Америка.       — Ложись спать, дорогая, — Мерлин улыбнулась.       — Я не хочу расставаться с тобой.       Вошел отец.       — Зачем ты разбудила маму? — строго спросил он.       — Она не будила меня. Я сама проснулась, — поспешила ответить Мерлин. Америка встала со стула, уступив место Науму. Он поднял простыни с живота супруги, обнажив черно-красное месиво. Америка отвернулась. Да, это совсем не то, что занозу выдергивать. Вдруг кто-то холодными пальцами коснулся руки Ами. Она повернулась и увидела, что мама протянула к ней руку.       — Побудь со мной, — сказала она, и обратилась к Науму. — Наом, дай, пожалуйста, воды.       Наом отошел к тумбе, на которой стояли полный графин и стакан. Он наполнил стакан и поднес его жене. Она сделала несколько глотков и передала сосуд обратно. Мерлин замолчала, и если бы она не моргала и не сжимала руку Ами, она могла бы подумать, что все кончено. Прошло около получаса, и Мерлин подняла голову.       — Ами, — позвала она совсем тихо. Америка подошла поближе. — Я сейчас читаю книжку, называется «Два Капитана». Мне интересно, чем она закончится. Не могла бы ты мне ее почитать? Она тут, на прикроватной тумбочке.       Америка обнаружила на тумбочке толстую книжку в мягкой обложке. Взяв ее, она обошла кровать, села рядом с матерью, под окном, включила бра и раскрыла книгу.       — Пятая часть, первая глава, — сказала Мерлин. На страницах перекрещивались свет из окна, свет лампы и тень Америки. Она читала, может, часа два, не всегда понимая, о чем идет речь. Мерлин иногда кивала, смотря отрешенным взглядом в сторону. В седьмом часу она заснула, и Америка почувствовала себя голодной и уставшей. Она ушла в кухню, выпила молоко с печеньем и вернулась к маме. Ами подремала на кресле, но недолго, может, около часа — ее разбудил телефонный разговор отца. Спросонья она не поняла, о чем он говорит. Мама, изредка моргая, смотрела в окно. Америка задумалась о том, как странен этот мир. Еще вчера она играла на пианино, дожидаясь мамы, и даже не подозревала, что что-то может произойти.       Мерлин прерывисто спала, но это был пугающий страшный сон. Америка не сводила с нее глаз. Мама еще здесь, а она уже заскучала по ней. Будто неслышно играл грустный вальс, замирающий в ожидании чего-то еще более печального, чем он сам. Он висел в воздухе прозрачным облаком из горьких и соленых слез, пронизывая каждую клеточку души.       Америка вновь задремала. Проснувшись, она увидела, что Мерлин тоже не спит. Отца поблизости не было. Ами вошла в комнату мамы и села на стул у кровати.       — Ами, — еще тише произнесла Мерлин, — ты не поставишь мне «Времена года» Вивальди?       Америка стала искать на полках нужную пластинку. Найдя, она поставила ее под иглу, как это всегда делала мама. Через какое-то время игла, столкнувшись с бумажным кругом в центре пластинки, подскочила. Черный диск перестал крутиться. Ами поняла, что забылась.       — Спасибо, — слова Мерлин вывели ее из неведения. Она смотрела глазами, полными понимания, что слышала это в последний раз. — Извини, что заставляю тебя подносить мне что-то. Можешь принести нашу тетрадь с гербарием?       Мерлин недолго разглядывала засушенные листья и цветы. Это был не просто гербарий: это был гербарий из воспоминаний.       — Знаешь, — обратилась Мерлин к Ами, сидящей на стуле рядышком. — Жизнь будет полна множеством разных впечатлений: и радостных, и грустных, и смешанных. Еще она будет полна несправедливости и добра. Ты особенная, и тебя ждет особенная жизнь. Это не моя выдумка.       Пришел Наум и перевязал раны Мерлин. Время двигалось к вечеру.       — Ложись ко мне, моя девочка, — сказала Мерлин Америке. Она легла с той стороны, где читала маме «Двух Капитанов» и незаметно для себя уснула. Ей снились странные обрывки снов с громкими диалогами, но ни одного она не запомнила. Она проснулась уже тогда, когда в гостиной горел верхний свет. Мама слегка посапывала, а папа чуть ли не ронял голову на кровать. Америку в затылок ударило предчувствие приближения худшего.       Наум раскрыл глаза и встал. Настало время вновь перевязать раны. Америка вгляделась в лицо мамы: ее глаза были открыты. Ами осенило: она пережила утро! Она дожила до вечера! Может, она выживет? Но времени тем не менее оставалось все меньше и меньше.       Америка отвернулась, когда отец начал менять простыни с красных на белые. В небе загрохотал гром. Америка вновь включила надкроватный бра.       — Наом, — Мерлин схватилась за руку супруга.       — Что? Что случилось? — испугался он и присел, отложив простыни в ведро.       — Ты мой мужской идеал, — сказала она, выдыхая.       Он закусил губу и сжал ее руку в своей руке. Еще раз загрохотало, где-то поближе.       — Ами, — Мерлин второй рукой взялась за Ами. — Ты самая лучшая. Знай, что в этом мире ничего не сможет отменить моей любви к тебе, — она улыбнулась на исходе сил и закрыла глаза.       Гром грянул совсем рядом, прямо над крышей. Сверкнула зловещая молния. Америка легла под бок к Мерлин и обняла ее.       — Ма-ам, — протянула Ами.       — Да, милая? — полушепотом откликнулась она.       — Я тебя люблю, — произнесла Ами.       — И я тебя очень сильно люблю, — выдохнула она.       Разверзлись небеса. Вода хлынула, как из лопнувшей трубы. Америка поднялась и посмотрела на маму. На ее лице застыла счастливая улыбка. Ами поняла, что все кончено. Часы пробили пятнадцать минут второго.       — Мерлин? — окликнул Наум. Мерлин молчала. На его лице проступили морщинки, предвестники плача. — Мерлин!       Наум зарыдал, закрыв лицо руками. Америка спустилась с кровати и ушла в свою комнату. Этот долгий день кончился, как кончилось ее детство. Казалось, из Ами выжали все соки. В спальне родителей зажегся свет и раздались голоса. Что-то сильно надавило на грудь, и по переносице покатилась слеза. Америка уснула крепким горьким сном.       Высоко поднявшееся солнце разбудило ее. Ами поняла, что полдень уже минул. Стоял день как день: беззаботный и безоблачный, как будто этой ночью ничего не случилось. Но во рту стоял солоноватый привкус одной слезинки как напоминание о ночной грозе. Америка вышла из комнаты и вошла в спальню родителей. Она выглядела как ни в чем ни бывало: на постель накинуто покрывало, похожее на гобелен. Америка вышла в гостиную и застыла от испуга. Посередине стоял стол, на котором лежал гроб.       Ами подошла ближе. Внутри коробки лежала мама, сложив руки на груди. У белокурой головы лежали цветы и что-то похожее на фату, как у невесты. Мерлин походила на фарфоровую куколку. Америке хотелось верить, что она просто спит, она обязательно проснется, только не скоро. Для закрепления эффекта Америка запела одну из тех колыбельных, которые пела мама. Она помнила все. В тишине раздался робкий, совсем детский голосочек, поющий по-еврейски: «Пусть твои глаза будут закрыты до тех пор, пока не настанут счастливые времена для того, чтобы бодрствовать».       В дверь постучали. Америка к тому времени закончила петь и рассматривала беленькие пальчики мамы, так искусно игравшие на пианино. Ами выглянула в коридор из-за дверного косяка. Отец открыл дверь незнакомой женщине: ее внешность ввела Америку в смятение. Она была практически точной копией Мерлин. Америка переводила взгляд с мертвой матери на гостью и обратно.       — Я успела? — спросила она испуганно. Ее голос был не так нежен, как у матери, но настолько похож на него, что Америка всерьез задумалась.       — Нет, — покачал головой Наум. Америка спряталась в родительской комнате. Ей очень хотелось узнать, кто это, но мама всегда предупреждала: «Не подслушивай чужие разговоры. Это неприятно». Но с другой стороны, Америку заинтересовал этот двойник, а познакомиться с ней она стеснялась.       — Марина, — произнесла женщина расстроенно, — Мариночка, прости, что не сдержала клятву! Я всегда должна была идти за тобой. Мы всегда должны были держаться друг за друга. А я тебя бросила.       В комнате раздались отцовские шаги.       — Что с ней произошло? — взволнованно спросила женщина.       — Напали с ножом прямо у дома. Украли кошелек. Не обошлось… — ответил Наум и продолжил уже плача: — …они ее изнасиловали. Я нашел ее у крыльца, когда возвращался домой. Повезло, что я не уезжал на фабрику.       — Господи, какой ужас... Я всегда думала, что Ливерпуль совсем не криминальный город.       — Да, но подонки есть везде... — резюмировал он.       — Вы обращались в полицию?       — Да. Их уже ищут, но я уверен, что их не найдут...       — Откуда такой скептицизм? Найдут еще и впаяют срок!       — Мэри, это невозможно, потому что нет ни одного свидетеля.       Америку осенило: это сестра мамы, Анна-Мария! То есть, тетя Мэри для нее.       — А где крошка Ами?       — Спит, — бросил отец.       — Бедняжка. Не буду ее будить. Ее это, верно, утомило.       — Не больше, чем меня, — ответил Наум.       — Если тебе понадобится моя помощь, обращайся. Мы решили вернуться в Ливерпуль.       Через два дня гроб увезли, чтобы похоронить Мерлин в чужой земле. Америку, как маленькую, с собой не взяли, и она весь день неустанно тихо плакала в своей комнатке. Она не рыдала, не ревела, а безмолвно всхлипывала и утирала слезы. Глаза постоянно наполнялись слезами.       Прошло совсем немного времени, может, около недели, и Наум собрал вещи Америки, взял ее за руку и вывел из дома. Они прошли совсем немного и оказались у двухэтажного кирпичного дома. Его крыльцо венчала белая дверь с окошечком, в котором пестрела ярко-розовая занавеска. Наум постучал в дверь, и через некоторое время ее открыла та самая женщина, похожая на маму. Были в ней еще отличия от Мерлин: она обладала немного меньшим ростом и голубыми глазами, взгляд которых тут же оказался прикован к Ами.       — Ого! Ты Америка? Какая ты стала большая! Я тетя Мэри, — представилась женщина, подтвердив предположение Америки.       — Сестра моей мамы. Она мне рассказывала о вас, — ответила Америка.       — Верно, — согласилась Мэри. — Только называй меня на «ты».       — Вот вещи, — Наум протянул небольшой сверток. — До завтра.       — Пока, Наум, — попрощалась Мэри. Наум развернулся и ушел, забыв об Ами. — Ну что, красавица, пойдем. Мне есть, с кем тебя познакомить!       Мэри и Америка вошли в дом. Он показался гостье больше, чем ее родной. Они вошли в кухню, где сидел слегка полноватый мужчина с ярко-рыжими волосами, завязанными в густой хвост, и ел бутерброд.       — Познакомься, это твой дядя, Роберт, — представила Мэри.       — Здравствуй, Америка, — дружелюбно ответил Роберт, улыбнувшись, и помахал рукой.       — Здравствуй, Роберт, — вежливо поздоровалась Америка.       — Ами, скажи мне, ты голодная? — спросила Мэри.       — Нет, я уже завтракала. Спасибо, — ответила Америка.       — Пока не за что. Ну, раз ты не голодна, самое время познакомить тебя еще кое с кем. Поднимайся на второй этаж.       Мэри и Америка поднялись и вошли в первую дверь справа. Там за столиком сидела маленькая девочка с ярко-рыжими волосами. Она немедленно отвлеклась от вырезания бахромы на бумаге и повернулась на вошедших.       — Эллина, — обратилась к ней Мэри, закрывая дверь, — к тебе гость.       — Гость?! — настороженно спросила она, выпучив черные глаза, но потом развеселилась. — Я его жду!       — Это твоя сестричка, Америка.       — Ух ты! — воскликнула Эллина изумленно. — Я никогда тебя не видела.       — Только не обзываться! — строго наказала Мэри. — Все, я иду готовить обед.       Мэри ушла, оставив сестер наедине. Эллина долго ходила вокруг Америки, разглядывая ее со всех сторон, и булькала что-то себе под нос.       — Так ты фея! — неожиданно вскрикнула Эллина.       — Почему? — удивилась Ами.       — Ты прилетела сюда на крыльях, чтобы исполнить мое желание. Ты разве не помнишь? Я просила, чтобы у меня появилась сестричка. А ты не просто сестричка, ты еще и с крылышками. Ты их разве не замечала?! Вот же, они у тебя на спине!       Америка улыбнулась и решила подыграть сестре.       — Да, я не замечала. Я же не могу увидеть свою спину!       Эллина расхохоталась.       — А ты милая. Давай рисовать!       Америка поняла, что ей не отвертеться, поэтому согласилась. Эллина дала гостье мелки и бумагу.       — Я буду рисовать дерево фей! — решительно произнесла Эллина.       Америка взяла в руку мелок и начала водить им по бумаге. Она старалась это делать так же, как это делала мама в их последний вечер, проведенный вместе — твердо и невесомо водить по бумаге.       — Действительно фея! — воскликнула Эллина. — Даже рисуешь зеркально.       Через некоторое время вошла Мэри и объявила, что пора обедать. Америка весь день наблюдала за новыми знакомыми. Роберт казался очень тихим и безобидным. У него был мягкий голос и флегматичная манера говорить. Эллина оказалась зажигательной шумной девчонкой, неспособной просидеть на месте ни секунды, слегка напористой и весьма переменчивой. Иногда она по-мальчишески шмыгала своим веснушчатым носом и смеялась, как дьяволенок. Эти мелкие детали только придавали ей очарования.       Отец не пришел за Америкой ни на следующий день, ни через два дня, но она не замечала времени, проведенного в доме Мэри. Казалось, все они были посланы для нее с небес, чтобы утешить. Она довольно быстро поняла, что крепко любит их троих.       Так получилось, что они провели лето вместе. В августе они выехали за город и провели несколько дней в лесу. Эллина засыпала ранним вечером и так же рано утром поднималась, а вот Америка могла бодрствовать очень долго. Они с Робертом ходили вдоль берега реки и смотрели на россыпь звезд на небе, и он, держа маленькую ручку девочки в своей огромной теплой ладони, рассказывал ей о созвездиях. Утром, на рассвете, Эллина начинала скакать по Америке и уговаривать ее поиграть вместе. А днем Роберт, как опытный рыбак, учил девочек ловить рыбу.       Однажды по возвращении в Ливерпуль Америка вышла поздней ночью на кухню, чтобы попить. Пройдя до лестницы, она услышала, как Мэри говорит:       — Он там пьянствует. Я с удовольствием подержу Америку у нас, потому что люблю ее, но считаю, что он глубоко неправ. Семья должна становиться крепче, когда происходит беда. А он себя так сгубит, и останется Ами круглой сиротой. Я устрою ему взбучку.       Америка, чтобы невольно не подслушать разговор, вернулась назад, наплевав на жажду.       Ами очень скучала по занятиям музыкой. Однажды они с Мэри разговорились на русском языке, и Америка сказала, что ей очень не хватает фортепиано. Буквально через две недели в доме семьи Мигольц появилось пианино.       — За что это мне? — удивилась Америка, наблюдая за тем, как в гостиную заносят инструмент.       — За то, что хорошо говоришь по-русски и не даешь тете забыть его, — подмигнула Мэри.       К началу учебного года Америка вернулась домой. Возвращение ее никак не обрадовало. Папа ее не встретил. Оставив множество бутылок в кухне под раковиной, он уехал в Ньюкасл. Америке приходилось впервые вкушать новые месяцы совсем без матери и практически без отца. В шкафу Америка нашла музыкальную шкатулку, которая играла «К Элизе» Бетховена. Ей вспомнилось что-то далекое: они с мамой грациозно крутятся под незатейливую музыку, у которой нет ни полифонии, ни подголосков.       Америка шла в школу с мыслью, что пообщается с Лиззи, у которой не было мамы, и это ее успокоит. Но Лиззи не появилась ни в первый день, ни в первую неделю, ни во вторую, ни на второй месяц. Америка тщетно искала Джорджа, чтобы спросить, что случилось. Ей сказали, что они переехали, поэтому она их не найдет. Гарольда и Бенни Ами тоже больше никогда не увидела. Зато Кэти успела надоесть бестактными вопросами.       В школе многие знали о случившемся. Иногда к Америке подходили совершенно незнакомые взрослые девочки и говорили: «Не переживай», «Обращайся к нам за помощью». Неожиданная поддержка, как большая рука, словно помогала Америке подниматься по лестнице с высокими ступенями. После уроков Америка возвращалась к тете домой, где чувствовала себя не просто не забытой, а любимой.       Так минул учебный год. Рождество Америка встретила тоже в кругу семьи Мигольц. Отец не откликнулся на приглашение на праздничный ужин. Зато Мэри сделала большой пирог со смородиной, а Роберт принес какой-то фрукт с жесткой корочкой и травой сверху, похожей на клок зеленых волос.       — Где ты его достал? — удивленно спросила Мэри. — Это вообще съедобно?       — Он с неба на меня упал, — ответил Роберт.       Фрукт оказался очень сочным, но сильно щипал подбородок. Роберт сказал, что этот фрукт называется ананасом, а Эллина тут же окрестила его бананасом.       Америка проводила день у Эли и иногда ночевала дома. Со временем она стала бояться субботних вечеров и сбегала еще и на выходные. Отец возвращался пьяным и невменяемым и начинал ругаться:  «Почему не спишь? А ну быстро в постель!»       Когда наступила весна, на Америку накатила такая тяжелая тоска, что она перестала думать обо всем. Мисс Гарднер не могла дозваться ее на уроках. Однажды она ушла вместо последних уроков домой, сославшись на мучившую ее сердечную боль, чтобы посмотреть их с мамой цветочный гербарий. Страницы еще пахли мамиными духами. Америка вспоминала, как хороша она была, когда стояла у цветущего куста. Сейчас эти цветы стояли в ее воспоминании нимбом вокруг головы Мерлин.       Америка положила тетрадь в сумку и ушла, куда глаза глядят. Она пришла к англиканской церкви. Мама всегда говорила, что бог един у всех конфессий, а правильных слов для молитвы не существует. Можно зайти в любую церковь, синагогу и мечеть и говорить не прописанными нигде словами. Главное делать это от всей души. Америка поднялась по ступеням и вошла в церковь. Пахнуло ладаном и парафином, ударил жар свеч, разряжающий холод неотопленного здания. Она не знала, о чем помолиться. «Пожалуйста, пусть Эллина, Мэри и Роберт всегда будут со мной», — подумала Америка и, постояв немного, развернулась.       Ами вышла на знакомую дорогу и пошла домой. Войдя внутрь, она столкнулась с Мэри.       — Привет. Ты где была? — спросила она вроде строго, а вроде и нет.       — Гуляла, — Америка поняла, что вновь недоговаривает.       — А мне звонили из школы и сказали, что тебе стало плохо и ты ушла домой, — интонация Мэри пошла по нарастающей. — Ами, ты думаешь обо мне? Я уже ходила к тебе домой, искала тебя по дороге в школу. Я уже столько всего успела напридумывать!       — Аме-е-е-ерика-а-а-а! — протяжно проорала Эллина, выбегая навстречу сестре. Она чуть не снесла ее с ног, обняла так крепко, что чуть не раздавила ребра. — Я так рада тебя видеть! А меня сегодня в твою школу приняли! Представляешь?       — Ух ты! Здорово, — ответила Америка, улыбнувшись.       — Скоро будем ходить в школу вместе! — воскликнула Эллина, начав скакать козочкой.       — Ладно, давайте ужинать, — махнула рукой Мэри. — Роберт!       Вскоре все оказались за столом. Но Америка не смогла много съесть и отставила почти полную тарелку.       — Америка, ешь, — напомнила Мэри.       — Спасибо, я уже наелась, — поблагодарила Ами.       — Чем же ты там наелась? Дайте лупу, я не вижу, — иронично произнесла тетя. Роберт неожиданно поднялся и достал из шкафа стеклянную бутылку. Он уже не впервые брал ее и пил из нее какую-то гадость, что не нравилось Мэри. — Роберт! Лучше доешь за Америкой.       Америка передала дяде свою тарелку, и он свалил ее содержимое в свою.       — Америка, пойдем играть! — Эллина вскочила со стула, оставив на тарелке недоеденное, потянула сестру за рукав.       — Она сейчас придет, — сказала Мэри. Америка заметила, что тетя была строже мамы, хотя относилась к Ами как к родной дочери. Видимо, с такой хулиганкой, как Эллина, она стала немножечко жестче.       — Я жду-у-у! — протянула Эллина и поднялась в комнату. Мэри села прямо напротив Ами и взяла ее за руку.       — Ами, у тебя что-то случилось? — спросила она, взглянув в глаза Америки.       — Ничего. Все в порядке, — ответила Ами.       — Что тебя тревожит?       Америка понимала, что хочет сказать и что именно, и слова вырываются из груди, но задерживаются во рту, сталкиваясь с сомкнутыми губами.       — Я хочу узнать, где похоронена мама, — произнесла Ами через силу. Мэри глубоко вздохнула.       — Хорошо. Мы съездим к ней.       В воскресенье Мэри и Америка приехали на еврейское кладбище “Long Lane”. Они шли долго и, наверное, пересекли кладбище целиком, пока не дошли до аллеи. Там под плакучей ивой стояла надгробная плита со звездой Давида, под которой значилась надпись на трех языках: «Мерлин Кристи Зами» по-английски, «Марина Карл» по-русски и «Меира Карл» на иврите. Под нижней надписью стояли цифры: «10.01.1920 — 30.06.1948».       — Вот мы и пришли, Марина, — вздохнула Мэри и отошла чуть подальше, оставив Америку наедине с могилой матери. Америка собралась с духом и начала речь в пустоту.       — Здравствуй, мамочка. Я пришла сказать, что постоянно думаю о тебе. Я очень скучаю. Я знаю, что ты уже никогда не вернешься, но иногда мне снится, что ты вернулась домой с работы, и мы готовим ужин вместе. Сейчас обо мне заботится твоя сестра, Мэри. Я подружилась со своей сестрой, Элей. Она очень шумная, но очень веселая, — Америка почувствовала, что слезы застилают глаза. — Я часто пою твои колыбельные и наигрываю на пианино пьесу, которую ты сочинила. Колыбельные я записала по нотам, чтобы не забыть. Не забывай меня, пожалуйста.       Америке стало сложно говорить, губы стали горячими, и слезы хлынули из глаз. Поникшие листья ивы зашуршали, словно кто-то шептал Ами ответ.       Летом Мэри и Роберт с девочками поехали в Эдинбург. Америка впервые оказалась в Шотландии. Звуки волынки и сказочные пейзажи вдохновляли Ами. Ей хотелось нарисовать шотландские озера и купольные холмы. Там Роберта часто принимали за ирландца из-за огненно-рыжих волос. «Пусть лучше так», — усмехался он. Роберт рассказывал девочкам о шотландской мифологии, о которой много знал, из-за чего фантазия девочек разгулялась. Америке, уставшей от дневных походов, снились сны с участием мифических героев. Эллина тоже устала, но это не мешало ей изредка колобродить по ночам. Как-то среди ночи к плечу Америки прикоснулась холодная рука.       — Ами, Ами, — звала Элли. — Можно к тебе? Мне страшно!       Америка спросонья быстро согласилась. Эллина перелезла через Ами и легла у стены.       — Знаешь, что я тут подумала?       — Что? — спросила Америка не размыкая глаз.       — Если несколько раз обойти что-нибудь, например какой-нибудь столб, в одну сторону, и не вернуться обратно, то это к неудаче.       — Хорошая мысль, — согласилась Ами, засыпая снова. Эллина еще долго рассказывала Америке всяческие небылицы, а с утра по старой традиции тормошила Америку, чтобы она пошла с ней резвиться.       Потом семейство вернулось в Ливерпуль, и Эллину впервые отвели в школу. Америка вспоминала, как это было для нее два года назад, когда она сама, пятилетняя, шла под ручку с папочкой и с мамочкой.       На первых порах неусидчивой Эллине приходилось в школе несладко, и Америке постоянно приходилось ей помогать. По ночам у Эллины просыпалось второе дыхание, и она начинала шуметь, шутить и всячески мешать сестре спать, потому с ноября Америка стала ночевать у себя дома. Этот воспитательный ход придумала Мэри, и Роберт помогал ей в осуществлении плана — провожал племянницу домой, когда было темно, и разговаривал об океане. Часто, лежа в кровати и глядя в коричневое небо, Америка задумывалась: почему дядя так много говорит о море?       В конце месяца Роберта, Мэри и Эллину пригласила в гости какая-то ливерпульская семья. Америка отказалась от похода в гости, потому что готовилась к важной контрольной. Папин кабинет оказался свободен, и Ами решила, что это идеальное место для занятий. Но не тут-то было: заскрежетал ключ в двери, послышался женский смех вперемешку с отцовским. Дверь в кабинет раскрылась, и на пороге действительно появился Наум и две девушки.       — О-о-о, — протянула одна из них. — А ты не говорил, что у тебя есть молодая секретарша.       Америка оробела на секунду, ее окатило горячим чувством стыда, но потом она ответила:       — Ничего, я уже увольняюсь.       Девушки рассмеялись. Америка собрала учебник и тетрадь и ушла в гостиную. В ее голове была лишь одна мысль, ограничивающаяся тремя словами: «Во все тяжкие». Похабный смех доносился уже с кухни. Америка долго терпела, но и тому пришел конец. Она взяла книгу, тетрадь, оделась и вышла на улицу, будучи уверенной, что ее исчезновения не заметят. Куда податься? На улице темно, дует отчаянный ветер. Школа закрыта, семья Мигольц в гостях, для кафе карманы слишком пусты. Церковь? Зайти в кабинку для исповеди и рассказать священнику параграф?       Почти незамедлительно в голову Ами пришла мысль получше — библиотека. Скрывшись за полками в пустом читальном зале, девочка продолжила готовиться. Вскоре она решила отложить предмет в сторону и почитать что-нибудь из Моэма, и ее выбор пал на «Бремя страстей человеческих». Не успела Ами моргнуть глазом, как кто-то начал неловко трепать ее по плечу. Шея затекла, и Америка подняла голову со стола, пытаясь понять, где она находится.       — Девочка, за тобой папа пришел, — произнесла библиотекарь.       — Который час? — спросила Ами.       — Без десяти двенадцать, — ответила девушка. Библиотека закрывалась в десять, но, как поняла Америка, для нее сделали исключение.       Америка вышла к отцу. Он ничего ей не сказал: ни слов одобрения, ни слов осуждения. Лишь крепко взял ее руку и потянул за собой, делая слишком широкие шаги.       Вскоре вновь пришло Рождество. Мэри разрешила Америке и Элли лечь так поздно, как они захотят, и это не помешало Эллине заснуть за прослушиванием рождественской передачи по радио около полуночи. Америка думала о маме. Америка вспомнила, что ей должно было исполниться тридцать лет. Числа с нулями, заметила Ами, встречались нечасто, казались чем-то непростым и достойным празднования. Только ее маме никогда не исполнится тридцать. Мэри исполнится тридцать через два с половиной года, а Америке — лишь в 1972-ом году. Но когда это будет? Может, это никогда не случится, как не случилось у Мерлин. Ами старалась не грустить и не думать о болезненном на людях, но иногда мысли настолько увлекали ее, что вырывали из реальности. Америка любила подумать о том, как краски смешиваются на холсте, создавая подобие моря и земли, как разные ноты на пианино или на гитаре складываются в звучные аккорды и напевные мелодии, как одного бога делят между собой разные конфессии, как пирог, и пытаются доказать, что у каждого куска разные начинки... Америка определенно могла подумать об этом сейчас, когда Мэри, Роберт, Эллина и она сама примостились в гостиной на диване, слушая музыку. Роберт и Эля успешно прикорнули, а Мэри тоже о чем-то думала. Может, о своей маме? Так наступила новая декада, декада взросления, отдаляющая от военных сороковых.       В январе Америку в школе стали учить вышиванию крестиком. Это занятие так ей понравилось, что она решила поделиться навыками с сестрой. Ами долго размышляла, стоит ли учить Эллину этому: вдруг еще исколет себя иглой? Вопрос пока оставался открытым.       — Мэри, — спросила Америка у моющей посуду тети, выйдя в кухню, — а ты любишь вышивать крестиком?       — Честно говоря, не очень, — ответила она, складывая посуду на полку. — Мне больше нравится вязать. А что?       — Нам в школе показали, как вышивать крестиком. Мне очень понравилось, и я хотела бы продолжить, — поведала Америка.       — Спасибо, что сказала. Я учту, — произнесла Мэри.       — А ты можешь научить меня вязать? — любопытствовала Америка. — Думаю, и Эля будет не против.       — Хорошо. Можем начать прямо сегодня, — Ами слышала, что тетя улыбается.       Закончив мытье посуды, Мэри собрала девчонок в гостиной, где уже лежали мотки разноцветной пряжи, крючки и спицы. Эллину было непросто угомонить и усадить на одно место.       — Сначала не торопитесь, делайте все внимательно и запоминайте движения, — говорила Мэри. Америка следила за тем, как ведет себя Эллина: это даст ей понять, усидит ли она за вышивкой. Но рукоделие увлекло ее так сильно, что она даже замолчала. Эля быстро схватывала то, что говорила ей мама. Если у Америки получилась только косичка, то Эллине удалось сделать несколько удивительно ровных рядов.       После того вечера Мэри стала вязать каждый вечер: вязала мягкие и приятные на ощупь шапки, шарфы, гольфы, свитера, в которые непременно облачались девочки. Через несколько дней она принесла Америке канву, пяльцы, иглы и нитки. Эллина крутилась вокруг:       — Ой что это? — спрашивала она.       — Перестань крутиться, это игла, — строго сказала Мэри. На Элю это обычно действовало, но миссис Мигольц решила закрепить результат. — Когда я была маленькая, моя соседка выколола глаз своей дочке. Дочка просто крутилась под носом, а мать не заметила ее, вытянула руку с иглой — и все, глаз вытек, как яичный желток.       — Давай я научу тебя вышивать? — спросила Америка у притихшей сестры.       — Нет, я боюсь глаз выколоть, — отказалась Элли.       Ко всему прочему, Америка тайком читала по ночам. Она убеждалась в том, что Эля спит без задних ног, и открывала лежащую под подушкой книгу. Эллина не могла спать в темноте, поэтому в комнате горел ночник, что было Америке на руку.       В марте после дня, проведенного с Элей, Америка вернулась домой. Там уже был отец, рано вернувшийся с работы. Он расставил стол в гостиной, на котором стояли аппетитные блюда. Эллина в последнее время, впечатляясь разговорами одноклассников, часто говорила: «Как хорошо, что мы богатые и живем не в муниципальных домах!» Америка, в отличие от сестры, знала, что это значит. Но, глядя на деликатесы на тарелках, Ами удивилась.       — О, Америка, — произнес он, заметив девочку. — Слушай, ты уже девочка взрослая. Сходи куда-нибудь, погуляй пару часиков.       Америка, опешив, сделала два шага назад.       — Почему? — спросила она как будто не понимающе. Наум взял с одной из тарелок кусок колбасы и протянул дочери.       — На, подкрепись.       Америка поняла, что допроса с пристрастием не будет, и ушла, выбросив кусок колбасы в урну. Она вернулась в дом Мэри. Она тут же учуяла что-то неладное. Ами отказалась держать тайну и разложила Мэри поступки Наума по полочкам. Она весь монолог сохраняла невозмутимое выражение лица, хотя изнутри она кипела. Америка окончательно перебралась в дом Мигольц.       На двухнедельные пасхальные каникулы семья решила отправиться в столицу. Америка и Эллина с нетерпением ожидали поездки.       — А как думаешь, в Вестминстерском аббатстве есть призраки? А мы увидим самого Короля? — спрашивала Эллина. Вопросы разного характера сыпались на Ами круглосуточно. — А мы проедем мимо Оксфорда? А ты бы позвонила в колокол Биг Бена? А ты бы жила в Лондоне?       Лондон действительно оказался великолепным городом. Он был свободнее, радостнее Ливерпуля, хотя война и на нем оставила след. Девочки увидели все из того, о чем слышали на уроках географии в школе и хотели увидеть: и Тауэр с мостом, и Вестминстерское аббатство, и Биг Бен, и Букингемский дворец, кроме одного — нигде не было Его Величества.  Америка не могла определить, жила бы она здесь или нет. Что-то ей подсказывало, что в Ливерпуле должно произойти много всего, пока не переедет в Лондон.       Роберт решил сводить девочек в кукольный театр на «Красную Шапочку». Их невероятно впечатлил спектакль, который они увидели: словно живые куклы, парящие над ширмой. Роберт решил повторить поход, но уже на какую-то более современную сказку.       — Ами, — воодушевленно спросила Эллина в поезде, следующем в Ливерпуль, — а давай создадим наш собственный театр? Будем звать людей на свои собственные спектакли!       Америку эта идея вдохновила.       — А давай! Я могу написать сценарий и музыку, — предложила свои силы Америка.       — Мы можем сшить кукол, а я нарисую, ну... — Эллина забыла слово.       — Декорации? — подсказала Ами.       — Да! — радостно воскликнула Эля.       По возвращении они смастерили ширму из задней части шкафа, накинув на нее красивое покрывало. Ширма опиралась на два стула, стоящие сзади, и стояла практически ровно. Америка придумала спектакль, который назывался «Найджел и Люси». Эллина не любила истории про любовь, поэтому Америка сделала их братом и сестрой. К разочарованию Ами, она не могла записать музыкальное сопровождение, чтобы ставить его во время спектакля, да и сочинять она ничего не умела, потому решила использовать ноты, хранящиеся на чердаке и играть их самой во время спектакля.       Элли привела двух своих одноклассниц, желающих участвовать в постановках, Лили и Виктори, а Америка — зачахшую без дела и поводов для зависти Кэти. За месяц они поставили маленький спектакль «Найджел и Люси». Премьеру назначили на первое июня, созвали гостей: соседей, учительниц, родственников. Эллина нарисовала растяжку, которую Роберт покорно повесил над крыльцом:              «Театр “AZ&AM”.       Премьера спектакля «Найджел и Люси»       Сценарий, режиссура и музыка Америки Зами, декоратор и самая главная Эллина Мигольц».              Эллина праздновала свой день рождения на четыре дня раньше Америки, и прямо заявила, что хочет на день рождения набор акриловых красок. Счастью Элли не было предела, когда она получила желаемое, еще и со всяческими кисточками. Мэри и Роберт долго ломали голову над подарком Америке. Хотелось подарить что-то внушительное. Подарок Америки из-за недоразумения задержался больше чем на неделю и приехал уже в начале июля, после дня рождения Роберта. Восхитительный велосипед с легкими большими колесами, блестящей голубой рамой и корзиночкой у руля, в которой по случаю праздника стояли цветы. Америка опешила и не могла подобрать слов.       — Ами! Какая красота! Дашь покататься?       — Дам, только я и кататься-то не умею.       — Не умеешь? — спросил Роберт, радуясь тому, что сумел впечатлить племянницу. — Тогда я тебя научу.       В течение нескольких дней Роберт разгонял велосипед, на седле которого сидела Ами. От нее требовалось лишь крутить педали и держать велосипед на весу. Велосипед будоражил ее ум. Несколько раз Америка соскакивала с седла, падала вместе с велосипедом, врезалась в забор. Мэри приходилось мазать коленки Ами зеленкой, и та возвращалась обратно. Через три дня раздался победный крик — Америка поехала сама. Правда, на первом повороте чуть не вписалась в столб, но это уже мелочи.       В сентябре Эллина пошла во второй класс, а Америка в четвертый. Начались какие-то странные вещи. Мисс Гарднер и мистер Доусен стали запугивать учеников каким-то экзаменом, который ожидает их в седьмом классе, который ни в коем случае нельзя завалить. Но больше всего Америку настораживала Эллина. Сначала она ни с того ни с сего стала приносить яблоки.       — Откуда ты их берешь? — спросила Америка, надкусывая домашнее яблоко, покрытое черными глазками.       — В школе дали, — Эллина лукаво посмотрела на сестру.       — А кто дал? — дотошно спрашивала Америка.       — Чего прицепилась! — воскликнула Элли обиженно. — Одноклассница. У нее в огороде яблоки растут.       Америка рассмеялась.       — А если честно?       Эллина раскололась.       — Только маме не говори. Я их... украла. Просто ветка свесилась над забором, и я все яблоки сорвала, — Эллина пристыженно опустила глаза.       Потом Эллина стала рассказывать, как она оказалась на Пенни-Лейн на трамвае. Их школа находилась в противоположной стороне от Пенни-Лейн. Тут Эллина тоже долго не продержалась: оказалось, мальчики уговорили ее покататься вместе с ними на трамвае, прицепившись к нему сзади. Америка настоятельно попросила Эллину больше так не делать и стала выслеживать сестру на переменах: не уехала ли она кататься на трамвае?       В ноябре Америка и Эллина увлеклись прогулками вдоль побережья, о которое бились взбунтовавшиеся волны. Один раз, присев на лавочку, они оказались соседями одного старика. Присутствие незнакомца сковало девочек, и они прекратили разговор. Дед достал из-за пазухи несколько яблок.       — Возьмите, — произнес он. — возьмите, они хорошие. Немножечко с кислинкой.       Девочки робко взяли по яблоку. Старик тоже взял одно и начал с трудом жевать.       — Зубы уже не те... — усмехнулся он. — Поначалу у меня эти яблоки таскали. Сам виноват, что яблоня растет у забора, и ветки свешиваются. Наверное, мальчишки из дрянных районов дерут. А я и прогнать их не могу — радикулит ка-ак схватит!       Взгляд Эллины выражал одно слово: «Упс!»       Этот старик оказался бывшим капитаном второго ранга. Он рассказал много всего о себе. Девочки пришли на следующий день в поисках деда, и тот оказался там. Ни у Ами, ни у Эли не было деда. А этот так увлекательно рассказывал истории из жизни, что девочки продолжали возвращаться сюда за новыми. Так он успел до Рождества рассказать им практически всю биографию.       В январе 1951-ого года в школе Америки и Эллины сменилась форма. Она стала более парадной и элегантной. Мэри захотелось запечатлеть этот момент, и она наняла фотографа, чтобы он покрасивее сфотографировал девчонок с правильным фоном и выстроенным светом. Получилась восхитительная фотография в духе своего времени: две очаровательные английские девочки, чистенькие, приглаженные, одновременно похожие и непохожие друг на друга, в гимнастической форме. Эллина, правда, как всегда заинтересовалась фотоаппаратом. Родители никогда не давали Эллине свой, с помощью которого запечатлели все семейные события, потому что она могла растратить всю пленку, которую Роберт доставал с огромным трудом. А фотограф с удовольствием все ей показал и рассказал.       Одним солнечным февральским днем, похожим больше на мартовский, Ами по обыкновению встречала Эллину у дверей школы. Эллина скакала из школы навстречу сестре, как кузнечик.       — Ами, сегодня было такое! Сегодня к нам на рисование пришел мистер Доусен и разговорился с нами о фокусах! — восторженно восклицала она.       — Правда? — удивилась Америка. — С нами он только об армии говорит.       — Да! Он нам показал несколько фокусов, и я решила, что хочу стать иллюзионистом!       — Но это, наверное, очень сложно? — предположила Америка.       — Не-е, ничуть! Берешь и показываешь фокусы, вот и все! — ответила Эллина. Америка и Эллина пошли домой, где их уже дожидалась Мэри.       — Мама! — воскликнула Эллина с порога. — А я буду иллюзионистом!       — Да-а? — переспросила Мэри. — Расскажи это папе, когда он вернется.       Эллина не преминула возможностью поделиться с папой своими планами на жизнь.       — А ты телекинезом владеешь? — поинтересовался Роберт.       — Нет, у меня нет телекинеза, — ответила Эллина. — А что это?       — Телекинез — умение передвигать предметы силой мысли. Без телекинеза иллюзионисту никак, — поведал Роберт. Они с Эллиной пошли в кухню, где сидела Мэри.       — Ух ты! А ты знаешь, как передвигать предметы силой мысли? Научишь?       — Хорошо, — согласился Роберт. Позови Америку — пусть она тоже научится. А заодно возьми карандаш.       Эллина рыжей молнией взметнулась на второй этаж и вскоре вернулась и с карандашом, и со старшей сестрой.       — Привет, Ами, — поздоровался Роберт с племянницей. — Значит, так. Нужно положить карандаш на край стола, чтобы он немного свешивался, но не падал. Вот так, — он показал, как правильно. — Теперь нужно как следует потереть ладони, чтобы они стали горячими.       Роберт потер руками и стал водить ими вокруг карандаша.       — Попробуй, — сказал он. Эллина повторила все действия за отцом, но ничего не вышло.       — А почему так? — спросила Элли, удивляясь неудаче.       — Нужно долго тренироваться, чтобы что-то получилось, — сказал Роберт.       На следующий день Эллина, вернувшись из школы, продолжила практиковаться в перемещении карандаша, который остался на месте со вчерашнего дня. Следующий день был выходным, и Эля могла заниматься телекинезом в течение всего дня под руководством папы.       — Мне кажется, он начал двигаться! — вдруг произнесла Эллина, отвернувшись от карандаша. — Получается!       — Не отвлекайся, — улыбнулась Ами.       — Знаю.       Вдруг карандаш действительно упал со столешницы и, перевернувшись в воздухе, упал и ударился стержнем. Счастью Эллины не было предела. Лишь Ами заметила, что Роберт, пока Эллина отвлекается на пустопорожние разговоры, дует на карандаш. Поймав на себе взгляд Америки, Роберт подмигнул.       Потом Эллина стала слишком громко храпеть по ночам. В середине весны обнаружилось, что у Элли воспалены гланды. Перспектива лечь под нож ее не очень радовала, но эта участь все же девочку не миновала. По ночам она будила Америку, рассказывая о том, как она боится: «Мне что-то не то отрежут!», «А если они мне рот зашьют?», «Вдруг я слух потеряю?» Мэри проходила мимо комнаты, открывала дверь и спрашивала: «Кто тут не спит?», но ей никто не отвечал — все умело притворялись спящими. Несколько дней после операции Мэри и Роберт буквально заваливали ее подарками и вкусностями, но у Эли так болело горло, что от всех вкусностей она отказалась. Врачи запретили ей бегать, кричать и есть твердое, но Эллину эти запреты не волновали. Она скакала и кричала, наверное, пуще прежнего, и поправилась не к концу июня, как ожидалось, а к середине. Горло перестало болеть прямо в день рождения.       После семилетия Эллины отпраздновали девятый день рождения Америки, а через три дня дяде Роберту исполнилось тридцать шесть. В июле Мэри, Роберт, Эллина и Америка отправились к матери Роберта в Бристоль. Бабушка Клара была весьма странной женщиной с кудрявыми каштановыми волосами, завязанными на макушке, жила в деревянном покосившемся доме на окраине города и говорила на дикой смеси неправильного английского, русского, идиша и иврита, в придачу ко всему так громко, словно все вокруг глухонемые. Все ее понимали, кроме Эллины, знавшей только английский. Клара делала странный белый суп с укропом, огурцами и называла его «окрошкой», а по утрам неизменно варила овсянку. Ами быстро привыкла, а Эллина всегда капризничала, отказываясь от каши, но Клара была непреклонна:       — Пока кашу не съешь, из-за стола не выйдешь! — грозила она. Мама, как назло, присоединялась к угрозам свекрови.       Один раз Эллина осмелилась спросить:       — А ты почему не ешь?       — Эля, сейчас дам по губам, — строго произнесла Мэри.       Клара ответила быстро:       — Потому что я не лежебока, я встала в шесть утра и позавтракала.       После утомительного завтрака Эллина тянула Америку гулять по окраине Бристоля. Она отличалась от его центральной части, удивительно похожей на Ливерпуль.       Июль выдался удивительно жарким. Клара, как жертва дедовских методов спасения от обезвоживания, заставляла всю семью есть соль. Эллине это надоело, и она сбежала. Америке это поначалу было на руку: она могла в тишине почитать книжку. Но тут в комнату вошла Мэри.       — Америка? — удивилась она. — А Эля не с тобой?       — Нет, — ответила Ами.       — Тогда где она? — встревожилась Мэри. — Поищешь?       Америка, немного подумав, ответила:       — Сейчас, дочитаю главу. Тут осталось шесть страниц.       Вскоре Ами завершила чтение, отложила книгу на кровать и вышла из дома. Пройдя мимо парочки домов, Америка встретила на крыльце одного из них Эллину, сидящую не ступеньках в обнимку с собачкой. Такса дышала через рот, высунув язык. Рядом с Элли стояла незнакомая пожилая женщина.       — Смотри, Ами, это Арчибальд! Хочешь подержать его на руках? — спросила Эля. — Не бойся, он не кусается!       — Нет, спасибо, — отказалась Америка.       — А почему он так странно дышит? — обеспокоилась Эллина.       — Это потому что ему жарко, — ответила женщина.       — Элли, тебя уже всюду мама ищет. Пойдем просто покажемся ей, и ты опять пойдешь гулять.       — По рукам! — согласилась Эллина.       Вечером стало немного прохладнее, и вся семья вернулась домой и собралась в гостиной, за исключением Клары и Мэри — они занялись ужином.       — Эллина! — раздался вдруг голос Мэри с кухни.       — О. Оу, — произнесла Эллина. Америка поняла, что сейчас Эле достанется за какую-то проказу. Ей тоже стало любопытно, и она последовала за Элей. Войдя в кухню, Америка увидела Мэри у открытого холодильника, на одной из полок которого лежал испуганный Арчибальд.       — Откуда это здесь? — спросила Клара.       — Собачке было жарко, и я решила ей помочь.       — Немедленно верни пса хозяевам! — грозно сказала Клара. Мэри тихо смеялась в стороне. Эллина взяла собаку из холодильника. Арчи смотрел на Эллину жалобно, дрожа то ли от страха, то ли от холода. — И чтоб больше такого в моем доме не было!       Америка больше всего боялась, что Клара ее не примет, потому что она была родной бабушкой Эллины, но не ее. Однако скоро она поняла, что Клару очень радует ивритоговорящая племянница. А когда настала пора возвращаться домой для празднования двадцать девятого дня рождения Мэри, Клара обняла Америку и сказала, что любит ее.       Америка и Эллина пошли в школу в пятый и третий классы. После школы Ами развлекала себя игрой на пианино. Ее пальцы с легкостью преодолевали технические трудности и выводили самые сложные рисунки, она легко читала с листа — годы тренировок давали о себе знать. Она проигрывала этюды из старых украинских нот. Украинский язык выглядел забавно: почти как русский, только с английской буквой “i”. Вдруг в комнату ввалилась Эллина со взъерошенными волосами и с грохотом повалилась на диван. Америка прервалась.       — Э-э! — протянула Элли. — Продолжай играть. Иначе я немедленно умру! Ты же не хочешь, чтобы я умерла?       — Нет, конечно, — сказала Америка, продолжив игру. Через некоторое время она почувствовала теплое дыхание Эллины на своем ухе.       — Знаешь, Америка, я тут сочинила кое-что, — произнесла Эля необычно тихо, почти не своим голосом. — Ты же сочиняешь стихи, и вот я решила, что ты можешь оценить мои. Я могу тебе показать?       — Давай, — согласилась Ами. Эллина вывалила из карманов на пол множество бумажек, пока не взяла один большой сверток.       — Вот.       Америка взглянула на листок. Там было небольшое, ритмически почти верное, но бессмысленное и наивное стихотворение про то, как земля хлюпает под ногами после дождя. В этот миг она почувствовала на себе огромную ответственность: Эллина пришла показать это Ами не как сестре, а как учителю. Но как сказать ей, что это далеко от идеала?       — Ты же впервые написала стихотворение? — спросила Америка.       — Ну да.       — Для первого раза хорошо. Если ты будешь делать это больше, у тебя будет лучше получаться, — произнесла Америка изворотливо.       — Да я сама знаю, что это бред, — махнула рукой сестра. — Но, понимаешь, просто со мной случилось это... как его... вдохновение! Я забыла обо всем на свете, в голове было только это! И мне так понравилось это состояние. Ну я и написала это.       Эллина выглядела трогательно, когда описывала момент творческого забвения.       — Это здорово. Можно я оставлю это себе? — вдруг спросила Америка, вдруг почувствовав, что этот листок надо сохранить на память.       — А пожалуйста, — еще раз махнула рукой Эллина.       Девчонок прервала Мэри, позвавшая их пить чай.       Следующим утром Америка проснулась оттого, что в ее голове громко играла незнакомая песня. Она обдумывала ее за чисткой зубов и за завтраком, стараясь не забыть, уже успела расписать у себя в голове партию и разложить ее на правую и левую руки. У нее впервые проклюнулась собственная мелодия, хотя она успела окрестить ее тривиальной. Ами записывала ее, вспоминая вчерашний рассказ сестры о вдохновении.       Когда Америка перенесла мелодию из головы на нотные листы, встал вопрос о стихах. Но никакие идеи не шли в голову. Ами долго пыталась выдавить хоть одно четверостишие, потом пошла искать подходящие стихи в сборниках, но ничего не подходило. Вдруг в голову закралась шальная мысль — использовать в качестве припева стишок Эллины. Так стихи для куплетов стали сочиняться гораздо быстрее. Америка удивилась сама себе: еще вчера эти строки казались ей глупыми.       Наконец песня была окончена, и Америка стала напевать ее в полную силу голоса. В гостиную вошла Эллина, да так тихо, что Ами удивилась: не померещилась ли ей сестра. Америка завершила песню, сыграла тонический аккорд и почувствовала на себе крепкие объятия.       — Ты просто золото! — воскликнула Эллина. В душе у Америки что-то всколыхнулось. — Ты гений!       — Я решила использовать твои стихи. Оказывается, они очень напевные и хорошо ложатся музыку, — ответила Америка.       — Нет, они бредовые, но ты вдохнула в них жизнь, моя умничка! — восторгалась Эллина, целуя сестричку в щеку.       Девочки решили, что идея театра кукол исчерпала себя и приняли решение пойти в школьный театр. Там они смогли попробовать себя и в роли актрис, и в роли декораторов, попеть в школьном хоре и поработать в команде. Америка вкусила театральное таинство гораздо глубже, чем сестра. Теперь она немного терялась в своих увлечениях: и в музыке, и в языках, и в театре. Чем она займется дальше? «Не парься, — успокаивала ее Эля, — еще есть много времени, чтобы выбрать. А сейчас — какая разница?»       Наступил 1952-ой год. Близились экзамены из начальной школы, и Америка готовилась к экзамену для перехода в среднюю. В связи с этим, когда раздавали роли спектакля «Белоснежка», Ами взяла роль второго плана, а Эллине дали роль самой Белоснежки, чего никто не ожидал. Дома она вела себя немного странно: стала периодически теряться. Элли находили то уснувшей в шкафу, то за пианино, то под кроватью. Как она говорила потом: «Мы играем в прятки, а вы меня должны искать». «А как мы должны это узнать?» — спрашивала Мэри. «Это прятки-сюрприз!» — восклицала Эллина.       Вскоре умер король Георг, и на престол вступила его дочь Елизавета. После нескольких месяцев утомительных репетиций в школе состоялся спектакль с Эллиной в главной роли. Америка запомнила, что он состоялся ровно через два месяца после того, как по радио объявили, что правление начал новый монарх. По иронии судьбы, Америка играла старуху, которая принесла Белоснежке яблоко. Отыграв эпизодическую роль, Ами вернулась за кулисы, чтобы проследить за дальнейшей игрой Эллины. Она долго разглядывала блестящее на свету яблочко, потом откусила его и, томно вздохнув, повалилась в кровать, но, не рассчитав свои силы, реалистично упала на пол. Зал разошелся смехом. Эллина, не поведя и бровью, вернее, не открывая глаз, встала на ноги и со второй попытки упала на кровать.       Эллине исполнилось восемь, Америке — десять. Настало время экзамена, который Америка сдала с отличием. Мэри приговаривала: «А я другого варианта и не предполагала», а Эля поддакивала: «Да, мы в тебя верили до последнего! Но больше всех я!»       Америка стала учиться в другой школе. Теперь каждое утро она провожала Эллину до школы, а потом проезжала две остановки на трамвае. Поначалу осваиваться было непросто, да и из старого класса сюда перешли лишь несколько мальчишек и две девочки, которые даже не смотрели в сторону Америки. Теперь у Ами преподавало не двое учителей, а больше десяти — почти по количеству предметов. Не хватало ласковой и строгой мисс Гарднер, которая внимательно относилась к каждому ученику, присматривалась, не отстает ли он. В средней школе оказалось немного труднее. До Ами иногда доносились разговоры одноклассников на перемене — по их словам, им вовсе приходится прикладывать титанические усилия.       Внимание Америки привлекал короткостриженный мальчик, сидящий на соседней парте от него. Он никогда не жаловался на трудности в учебе, не дрался с мальчишками, был прилежен, не дерзил учителям и отвечал на уроке, если спросят. Америка сразу запомнила, что его зовут Майкл, а на перекличке узнала, что его фамилия — Джефферсон.       А в октябре состоялась торжественная покупка телевизора, о чем все долго грезили. Он был черно-белым и иногда работал плохо, но это никому не мешало собираться по вечерам в гостиной и смотреть вечерние программы. После них Эллина и Америка радостные шли в кровать и легко просыпались поутру.       Тяга к телевизору стала мешать Эллине делать уроки, в то время как у Америки появился дополнительный стимул: не оплошать перед Майклом. Она стала ловить на себе его взгляды, а несколько раз он подсаживался за тот же столик в столовой, но будто бы боялся подвинуться ближе. Поэтому Америка не позволяла себе выходить из комнаты, пока ничего не сделает. У Мэри с Эллиной же в то время была небольшая война из-за телевизора: Эля иногда даже вставала по ночам, чтобы урвать пять минут у мигающего ящика, но ее ловили с поличным.       — Кстати, — сказала Мэри по окончании одной из передач одним воскресным декабрьским вечером. — На рождественский ужин обещал прийти Наум. Сказал, что не один.       Америка не ожидала услышать имя отца, которого последние четыре года почти не видела.       — Папа? — уточнила Америка.       — Папа, — согласилась Мэри.       — А ты запечешь уточку на Рождество? — спросила Эллина.       — Да. Но если кто-то сейчас не ляжет спать, я запеку на Рождество девочку! — воскликнула шутливо Мэри. Эллина, бросив: «Ой!», поскакала наверх.       Америка долго не могла заснуть, думая о папе. Где он провел четыре последних рождества? Как он прожил эти годы без нее? Не скучал ли? Он скучал по маме, точнее, он думал, что скучает. Америке казалось, что папа скучает по маме неправильно. Потом ее привлек более приземленный вопрос. У нее оставалось немного карманных денег на подарки. Ами думала потратить их на подарок Майклу. Подарки Эллине, Мэри и Роберту уже давно лежали в тумбочке. Хватит ли ей на подарок отцу? Она решила не придумывать ничего для отца. Может, он еще и не придет, потому что у него ветер в голове. Обвинив себя в черствости, Ами заснула, обозленная на себя.       Она купила Майклу небольшую фарфоровую фигурку совы и открытку, на которой написала: «Сова — символ мудрости. Счастливого Рождества». Придя в школу пораньше, Ами оставила фигурку под партой Майкла, и села за свое место. Оставался последний учебный день перед каникулами, укороченный в честь праздника, и в воздухе витало ощущение чуда. Каждый раз, когда кто-то входил в класс, сердце Америки вздрагивало. Она надеялась, что появился Майкл. Но когда он действительно вошел, Ами даже не заметила. Только когда кто-то начал шелестеть оберткой, Америка слегка покосилась на мальчика. Майкл вертел головой, осматривая одноклассников в поисков того, кто мог сделать подарок.       В конце учебного дня Америку догнала одноклассница, которую тоже звали Кэти. Кэти никогда не общалась с Ами, и та удивилась, увидев ее.       — Тебе просили передать, — Кэти небрежно дала Америке в руки маленькую коробочку. Ами сняла перчатки и развернула ее. Пальцы покалывал мороз. Девочка обнаружила в коробочке маленькую брошку в виде стрекозы. Там же лежала записка: «Стрекоза — символ изящества и внутренней силы. Счастливого Рождества. МД».       Америка не могла думать ни о чем, кроме этого подарка. Не принимала участия в разговорах на семейных ужинах и во время украшения елки. Наконец настал день «икс», и мысли Америки перешли с Майкла на отца. Кого он приведет: друга или подругу? Наверное, подругу. А красивая ли она будет? А умная? Мэри, Эля и Ами с утра порубали салаты и разошлись по комнатам. Америка долго дожидалась заветного звонка в дверь, и вот он прозвучал. Ами вышла к лестнице, чтобы подглядеть за гостями так, чтобы они не увидели ее. Папа вошел с неизвестной, но миловидной блондинкой под руку.       — Всем здравствуйте, — послышался его голос.       — Привет, Наум. Здравствуйте, — Мэри поздоровалась и с Наумом, и со спутницей.       — Здравствуй, Роберт, — Наум протянул руку мистеру Мигольцу. — А где Америка?       Америка, услышав свое имя, спустилась вниз, к Мэри, Роберту и Эллине.       — Ами, привет! — воскликнул Наум дружелюбно и поцеловал Ами в макушку. — Познакомьтесь, моя подруга, Луиза.       — Очень приятно. Мойте руки, проходите на кухню, — Мэри не выражала в своем тоне отношение к этому.       — А это тебе, Ами, — Наум протянул Америке перетянутую ленточкой книгу: новое издание немецко-английского словаря.       Поначалу все сидели немного скованно. Наум рассказывал о своей работе: он планировал в наступающем году перейти на работу в Ливерпуль. Они с Робертом обсуждали политику и лондонский смог, поднявшийся в начале месяца. Эллина тоже разряжала обстановку своими забавными рассказами. Рядом с Америкой сидела Луиза. Она показалась Ами более красивой, чем издалека, от нее вкусно пахло. Луиза проявляла к Ами внимание: передавала ей салатницы, спросила, сколько ей лет и в каком классе она учится, она говорила мягко и ласково, и к концу вечера у Америки сложилось о ней хорошее впечатление. Она даже решила, что была бы не против того, чтобы Луиза стала ее мачехой. На ночь она представила, как Наум с Луизой женятся, уезжают с Америкой в Лондон против ее воли, потому что иначе она не сможет видеть Элю, Мэри и Роберта и, обрадовавшись, что ничего из этого не правда, заснула.       Через несколько дней после окончания каникул Америка испытала на себе странные чувства. Учительница английской словесности раздавала учебники, но их хватало не на всех, потому некоторым раздали по одному на двоих. Америку подсадили к Майклу, и вдруг ее сердце заколотилось, забилось так сильно, как будто она с вышки собралась прыгать в бассейн. Она не знала, что это значит — ей никто не рассказывал. Америка спрятала под стол дрожащие руки.       Весной в гости вновь пришел Наум, вновь не один. Америке об этом сообщили накануне, и всю ночь перед новой встречей с отцом она не могла заснуть, ожидая чего-то нехорошего. Если ей и удавалось заснуть, то сразу начинали сниться летучие мыши.       Америка в этот раз пряталась за лестницей, ожидая, когда отец позовет ее.       — Чего прячешься? — спросила внезапно подкравшаяся Эллина, чем испугала сестру.       — Хочешь со мной тут постоять? — предложила Америка.       — А зачем? — подозрительно посмотрела на Ами Элли.       — Просто так.       — Ну ладно, — согласилась Эллина.       Америка вслушивалась в то, как взрослые здороваются между собой. Среди приятных голосов Мэри, Роберта и Наума отчетливо слышался капризный высокий женский голос. Ами потребовалось немного времени, чтобы понять, что это не Луиза.       — Дети! — вдруг позвала Мэри. Америка робко вышла вслед за поскакавшей Эллиной и увидела стоящую рядом с отцом модницу с закрученными темными волосами, крашенными вызывающей красной помадой губами и в платье от Коко Шанель. Между ними с Наумом было около двадцати лет разницы.       — Хочу познакомить вас со своей спутницей...       — Невестой, — перебила девушка, неестественно улыбнувшись. В ее глазах играли злые огоньки.       — Да, невестой, — смутился Наум. — Дороти. Мы планируем пожениться в течение этого года.       — Ну, поздравляю! А теперь к столу, — Мэри демонстрировала равнодушие.       — А как же Луиза? — спросила Эллина.       — Какая Луиза? — спросила Дороти ревниво.       — Это моя племянница. Девочка что-то перепутала, — поспешил успокоить девушку Наум.       Избранницей Наума стала победительница ливерпульского конкурса красоты 1951-ого года, двадцатишестилетняя Дороти Кэм, дочь адвоката и удивительно бестактная женщина. Она успела перебить всех сидящих за столом и заставить каждого почувствовать себя пустым местом. Америка, сказав, что у нее болит голова, ушла в комнату. Она легла на кровать и стала уговаривать себя примириться с Дороти. «Может, она неплохая женщина, а первое впечатление обманчиво», — убеждала себя Америка.       Возвращаясь домой, чтобы забрать какие-нибудь вещи, Америка теперь неустанно заставала там Дороти. Она говорила по телефону, либо красила ногти на ногах или на руках и не обращала на будущую падчерицу никакого внимания.       — Зачем пришла? — спросила Дороти.       — Я здесь живу, — ответила Америка, слегка робея.       — А по-моему, твой дом уже давно в другом месте, — Дороти смотрела на Ами взглядом желтых злых глаз слегка навыкате.       — Мой дом здесь и всегда здесь будет, — Америка начала смелеть.       — Раз такая умная, переезжай обратно. Пора определяться, ты уже не маленькая, — качнув бедром, Дороти ушла в ванную.       Вернувшись однажды домой, Америка увидела, что все вещи и мебель из ее комнаты стоят в доселе пустовавшей тесной комнате, где на шестилетие Ами Джордж и Бенни играли в мяч.       — Добрый день, — сказала Америка, выйдя в кухню, где сидела Дороти и стригла ногти. — А что с моей комнатой? Почему все вещи в другой?       Дороти продолжала сидеть спиной к Америке. «Сколько можно заниматься ногтями? Я столько времени на пианино не играю», — подумала Америка.       — А я решила тебя переселить. Не хочу, чтоб ты жила у нас за стенкой. Комната поменьше, но ты привыкнешь, — стервозно ответила Дороти.       — Но вы даже не поинтересовались, будет ли так удобно мне, — Америка продолжала говорить в спину девушки. «Слишком быстро она почувствовала себя здесь хозяйкой», — подумалось Ами.       — А мне неинтересно. Мне было интересно только согласие твоего отца. Я его получила. А теперь иди, малышка, учи уроки.       Америка терпела этот снисходительный тон.       Учебный год заканчивался, и Ами поняла, что нужно признаться в симпатии Майклу. Настал конец мая, школа гудела о приближающихся экзаменах у старшеклассников и масштабной коронации Елизаветы Второй. Америка, взяв из гардероба легкую курточку, которую надела прохладным утром, стала поджидать Майкла у входа. Он вышел из школы один. В последнюю секунду Америкой овладели сомнения: стоит ли? не покажется ли она ему навязчивой? Она выдохнула и решительно догнала его.       — Майкл, — окликнула его Ами. Он обернулся и остановился.       — Да? — спросил он дружелюбно.       — Давно хотела сказать, что... что ты мне нравишься, — сердце Америки рухнуло в пятки и разбилось на тысячу мелких осколков. Вдруг он ее сейчас поднимет на смех?       Вдруг теплая рука коснулась ее ладони. Америка подняла глаза на Майкла.       — Ты мне тоже нравишься, — ответил Майкл, улыбнувшись. В душе Ами потеплело. — Тебя проводить до дома?       Майкл провожал Америку до дома в течение практически месяца до окончания учебного года. Они договорились погулять после начала нового учебного года, а пока Майкл собирался уехать в лагерь бойскаутов.       Второго июня вся Британия была прикована к телевизорам из-за трансляции пышной церемонии коронации Елизаветы Второй. Америка тоже наблюдала за торжеством в кругу семьи Мигольц.       Когда учебный год закончился, Америка стала появляться в своем доме чуть чаще. Это позволило Дороти однажды прижать Ами к стенке, вернее, усадить на диване в гостиной и прочитать лекцию:       — Значит так, мне надоело, что ты шляешься где попало, что ты то тут, то там. Сколько тебе лет?       — Одиннадцать, — ответила Америка.       — Замечательно. Ты уже совсем взрослая, чтобы понимать, с кем нужно общаться, а с кем нет. Я в твои годы училась в женском пансионе и не знала, что такое родственники и тем более мальчики. Про твоих мальчиков, коих у тебя наверняка немало, я ничего не знаю, а вот запретить общаться с твоими родственниками я могу. Теперь ты под домашним арестом.       — Можно знать, за что?       — За то, что ты мелкая выскочка, понятно? — Дороти остановилась на месте и посмотрела на Америку так зло, будто она убила ее мать. — Во-вторых, мне надоела эта музыка. Ты постоянно играешь какую-то лажу. Отныне в моем доме вся музыка будет звучать не более пятнадцати минут в день.       — Этого слишком мало, чтобы практиковаться...       — Меня это не волнует! — прикрикнула Дороти на пытавшуюся возразить Ами. — И третье! Ты учишься в слишком хорошей школе и она находится слишком близко к дому. Ты должна знать, что такое трудности, а то тебе слишком легко живется. На следующей неделе у тебя будет собеседование в другой школе. Мне удалось договориться, чтобы тебя записали в шестой класс.       — Но я закончила шестой класс. Зачем мне второй...       — Никаких но! Не волнуйся, осилишь, — Дороти взглянула на часы. — Ой, я опаздываю! Все, я на танцы, не скучай.       Дороти, прихватив сумочку и ключи Америки с тумбочки, вышла и заперла дом. Америка рванула к телефону, чтобы позвонить в дом Мэри. Трубку взяла Элли.       — Да-да, мисс Мигольц у телефона, — важно произнесла Эллина.       — Эля, это Америка. Дороти заперла меня дома. Я не смогу попасть к вам.       — Что?! — воскликнула Элли так, как будто только что подавилась. — А выпрыгнуть из окна?       — Тут высоко, я сломаю ноги. А за побег Дороти сломает мне руки, если не шею, — почти шептала Америка. — Нам нужно придумать план, чтобы она сняла с меня санкции.       — Чего-о-о? — послышалось из трубки.       — Чтобы она разрешила нам видеться, — уточнила Америка.       — А! Проще простого! Сейчас все будет! Жди!       Эллина повесила трубку. Америка решила воспользоваться случаем и поиграть на пианино. Скоро кто-то позвонил в дверь, Америка заглянула в глазок и увидела там Эллину. Она протолкнула под дверь листок бумаги, на котором красовалась надпись: «Что случилось?» Америка рассказала о новых порядках, установленных Дороти. И к ним с Эллиной пришел гениальный план.       Но прежде, чем они начали приводить его в действие, успела произойти большая неприятность. Проснувшись утром, Америке захотелось помузицировать. Она без размышлений взяла гитару и начала тихо наигрывать мелодии по нотам. Ами не успела заметить, как проснулась Дороти. Она распахнула дверь, выхватила гитару из рук Америки и выбросила в коридор. Гриф переломился на части, и струны издали последний неладный аккорд.       — Люди по утрам должны спать! Надеюсь, сообразишь сама убрать?       Дороти ушла, переступив через безвозвратно испорченный инструмент. Это была мамина гитара. Америке стало горько при виде разбитой гитары. Разбитой, как воспоминания.       Дороти с Америкой поехали в новую школу. Ами было сложно думать о расставании с предыдущей, а в особенности о разлуке с Майклом. Школа действительно оказалась весьма далеко, пришлось делать пересадку на трамвае. Директор школы, мистер Ллойд, грузный человек с блестящей лысиной и доброй улыбкой, принимал Дороти и Америку в своем кабинете.       Америка написала вступительный экзамен и тест на IQ. Дороти и Америка в безмолвном ожидании провели около часа, пока проверяли работу абитуриентки. Дороти от нетерпения не сиделось на месте, и она часто вставала, чтобы поцокать каблуками. Мистер Ллойд позвал Дороти и Америку в свой кабинет для обсуждения результатов.       — Что я могу сказать? — спросил он, глядя на лист.       — Ну же, не томите, — поторопила Дороти. — Она хоть до семидесяти дотянула?       Мистер Ллойд издал нервный смешок.       — Вы что? Семьдесят там далеко позади! Эта девочка вундеркинд! Тест IQ показал заоблачный результат — сто семьдесят баллов! — он обратился напрямую к Ами. — Какой класс ты окончила?       — Шестой.       — Давай мы запишем тебя в восьмой? Я записал бы тебя сразу в десятый, но, боюсь, наши десятиклассники не поймут, — усмехнулся директор.       — Как в восьмой? — удивилась Дороти. — Не может быть!       — Я согласна, — откликнулась Америка.       — По рукам! — согласился мистер Ллойд.       Возвращаясь домой, Дороти крыла Америку благим матом. Не могла она написать тест хуже? Америка терпела ее нападки. Когда они подошли к дому, Дороти остановилась, чтобы проверить почту. Она перестала позволять залезать в почтовый ящик кому-либо кроме нее. Дороти с трудом открыла дверцу. На нее повалилось множество бумаг. Дороти стала поднимать их с земли:       — Что за чертовщина? — спрашивала она недовольно. На каждом листочке было послание от Эллины: «Пустите меня к сестре», «Я люблю Ами», «Я скучаю по Америке», «Позвольте нам увидеться, ну позязя». — Ну и как среди этих каракуль я найду важные письма?       — А вам их пишут? — спросила Америка.       Дороти попыталась испепелить Америку одним взглядом.       — Будешь перебирать письма. Отделишь мусор от важной... как оно называется...       — Корреспонденции?       — Не умничай! Чао, — Дороти пошла в дом.       Такое повторилось и на следующий день, и через один, и через два. Америка разбирала их и дивилась продуктивности Эллины.       Одной ночью Америка проснулась от стука в окно, как будто что-то кидали в стекло. «Ами!» — звал ее знакомый голос. Выглянув, Америка обнаружила Элю.       — Привет! — поздоровалась Америка, потирая глаза.       — Привет! Скажи, у злой тетеньки окно в спальне открыто?       — У них три окна, и все открыты. Вот там, одно здесь, два за углом. А что? Только не шуми, папа приехал с работы уставший, — попросила Америка.       — Все равно! Спасибо! — Эля рванула к окнам.       — Эля, стой, что ты хочешь сделать? — пыталась позвать Америка сестру, но она уже ничего не слышала. Ами решила прикрыть окно и лечь в кровать на тот случай, если Дороти заглянет к ней в комнату. Она увидит спящую Америку и смягчится.       Вдруг раздался голос Эллины, вопящей, как серенаду, песню с одним-единственным словом: «Скуча-а-аю». Она растягивала его так, как будто коты с крыши пели. Америка засмеялась в подушку, пока не раздался голос Дороти:       — А ну пошла отсюда, прокаженная! По ночам спать надо!       Америка, услышав топот за стеной, укрылась одеялом с головой и прислонилась лбом к холодной стене. Дверь открылась, кто-то резко стянул с Америки одеяло.       — Проделки рыжей бестии! — воскликнула Дороти и выбежала из комнаты. Америка задремала с легкой ухмылкой на губах.       Утром Америка вышла к завтраку. Дороти намазывала на хлеб джем поверх масла. Когда она закрыла крышку и отставила банку, Америка притянула банку к себе, но Дороти выхватила ее обратно.       — Тебе только масло.       Америка села на стул и отрезала ломоть хлеба.       — Ты что, левой рукой режешь? Ты разве не знаешь, что девушка не может быть левшой? Левая рука — дьявольская. Надо срочно тебя переучить!       «Англии надо избавляться от средневековых предрассудков. Если переделывать что-то в человеке, его можно сломить», — вспыхнуло в Амином сознании.       — Ах, да. Можешь общаться со своей подружкой, потому что я больше ее проказы терпеть не намерена. Но знай, меня не так-то просто победить, Анна.       — Я не Анна, я Америка, — поправила девочка.       — Америка — это страна, а Анна — это имя. Привыкай, теперь тебя будут звать только так.       «Америка — это часть света», — подумала Ами. Дороти громко отхлебнула чай. Когда она вновь ушла на танцы, Америка пригласила в гости Эллину. Она рассказывала, как непросто было не заснуть. «Я без нашего общения просто загибаюсь!» — добавила Элли напоследок.       — Как тебя мама отпустила? — спросила Ами, наливая чай.       — А она меня и не отпускала! Хорошо, что сейчас каникулы, — ответила Эля.       В первый школьный день Америка встала пораньше, чтобы успеть доехать до школы. Сейчас ее бывшие одноклассники пойдут в седьмой класс, а она ловко обогнала их и пошла в восьмой. А где-то ее пытается отыскать Майкл. Ами ведь даже не может сообщить ему, что перешла в другую школу — нет ни его адреса, ни номера телефона, а для того, чтобы застать его в школе, придется прогулять уроки.       Америка вошла в класс. Там уже собирались дети лет двенадцати-тринадцати. Ами почувствовала их превосходство над собой и испугалась. Класс выглядел странно: все парты были отставлены назад, а в центре кругом стояли стулья. Америка прошла и села на один из свободных стульев. В класс вошла высокая красивая девушка с каштановыми локонами.       — Привет! Ты же наша новенькая? — спросила девушка, подойдя к Ами. Америка поздоровалась и ответила положительно. — Отлично! Я мисс Лилиан, а ты, как я поняла, Америка Зами?       Прозвенел звонок.       — Мы с тобой еще познакомимся, — мисс Лилиан подмигнула Америке. — Всем привет! Всех очень рада видеть!       Ребята зааплодировали. Америка подсчитала количество занятых стульев: тринадцать вместе с ней и мисс Лилиан.       — Вы так изменились! А ведь всего каких-то два месяца прошло! Давайте познакомимся с вашей новой одноклассницей. Америка Зами.       На Америку уставились пытливые, но дружелюбно настроенные взгляды. Мисс Лилиан пустила по кругу эстафету: все представились. Америка уделила внимание девочке с красной лентой на лбу, сидящей от нее по правую руку: ее звали Диана.       — Не удивляйся тому, что нас так мало: мы самый маленький класс в школе, — обратилась к Америке мисс Лилиан. — Я ваш классный руководитель. По пятницам уроки у вас веду я, и они проходят в таком формате: мы садимся в круг. А теперь давайте обсудим программу на год.       Мисс Лилиан рассказала, что с этого года в конце каждого семестра класс отправляется в трехнедельную экспедицию, и курс программы временно меняется. Это очень обрадовало Америку, мечтавшую увидеть мир. Жеребьевка состоялась на следующей неделе: до Рождественских каникул класс будет путешествовать по Германии, а в конце года отправится в Уэльс.       Америка сообщила отцу и мачехе, что нужно немного денег на поездку в Германию. Она долго собиралась с силами, чтобы подойти к ним. Америка иного ответа не ожидала:       — Какая Германия? У нас свадьба, у нас и так большие расходы!       Даже отца, немца по матери, никак не всколыхнуло слово «Германия». Америка пошла искать поддержки у Роберта и Мэри и не ошиблась.       Пока дома поднялась суматоха из-за предстоящей свадьбы отца и Грымзы, как ее прозвала Элли, Америка пыталась плавно войти в учебный процесс. Оказалось, что преподаватели ценили в своих учениках творческие способности и пытались найти индивидуальный подход к каждому. Америка поняла, что от нее требуется не заучивание, а осознание материала. По пятницам класс собирался с мисс Лилиан в круг, чтобы обсудить произошедшее за неделю, свои переживания, если требуется, поделиться творчеством, почитать стихи.       В предпоследнюю пятницу октября случилось то, что не должно было случиться. На свадьбу Дороти и Наума Америка ехать отказалась и провела этот вечер с Эллиной. Вместо нее, чтобы утолить свое любопытство, поехала Мэри. У Америки тем вечером так болела голова, что, решив не дожидаться возвращения тетушки, она легла спать. Дороти после того дня вновь перестала позволять Америке ночевать у родственников, мотивируя это тем, что семья Зами — благородная, а Роберт и Мэри — плебеи. Когда Ами процитировала последним слова Дороти, они долго смеялись. «Если плебейство — залог мозгов, то пожалуйста», — резюмировала Мэри.       Близился день отправления в Германию. Америка мечтала о поездке, как о глотке чистого воздуха. После свадьбы власть Дороти стала почти безграничной. Она заставляла Америку мыть полы дома каждый вечер, называла Анной, заперла чердак, где Америка проводила немало времени за чтением книг. Ами не понимала, чем она зацепила ее образованного, хоть и потерянного, отца? Стало страшно спать по ночам. Ей снилось, что Дороти подожгла дом Мэри и Роберта. Только одно ее успокаивало: контроль Дороти над ней не ужесточится, пока Мэри и Роберт рядом.       Одним холодным вечером класс собрался на пристани у огромного черного теплохода. Мальчики шутили, а девочки внимательно слушали их, заглядывая в рты. Потом появилась мисс Лилиан.       — Ну что, все готовы к увлекательной поездке? — спросила она задорно у замерзших учеников, которых грела только надежда на бесподобное времяпрепровождение. Забравшись в уютную теплую каюту, одноклассники продолжили разговор. Америка с Дианой примостились у окошка. Мерное покачивание корабля, серый морской простор в иллюминаторе и разговоры укачали их, и девочки сладко уснули.       За три недели им предстояло увидеть Гамбург, Бремен, Эссен, Дюссельдорф, Кельн и Западный Берлин. Америка, к удивлению ребят и самой себя, лучше всех говорила по-немецки. Они этим пользовались: брали Америку повсюду, чтобы она им переводила и за них изъяснялась. Путешествуя с ребятами, Ами смогла побольше о них узнать, а особенно о Диане, с которой они всегда оказывались в одной комнате, где бы ни останавливались. Диана как-то призналась Америке, что у нее есть дар предсказания.       — Хочешь, предскажу тебе что-нибудь? — поинтересовалась Диана.       — Думаю, не стоит, — отказалась Америка и поспешила объяснить: — Если мне понравится, я опущу руки и буду стагнировать. А если не понравится, буду думать, как этого избежать.       — Зря, у тебя все будет не так, как у обычных людей. Но это твой выбор. Кстати, у тебя ведь тоже есть дар предвидения.       — Этого не может быть. Мне иногда снятся сны, которые сбываются, но это, по-моему, бывает у всех.       — Почему ты так считаешь?       — Не думаю, что чем-то отличаюсь от других.       — Это ты зря. И зря пренебрегаешь словами матери.       Америка замолчала. Она не могла понять, откуда Диана знает о том, что говорила Мерлин.       Класс приехал на два дня в Бремен. Выходя из краеведческого музея, один из мальчишек попал под колеса вывернувшего из-за угла велосипеда. К счастью, он отделался лишь легким испугом, а вот девочка резко крутанула руль и чуть не свалилась с велосипеда, успев соскочить.       — Вот я недотепа! — воскликнула она по-французски. — Горе-велосипедист.       — Не переживай. Он сам виноват, что выскочил, — сказала Америка тоже по-французски, коснувшись плеча девочки. Та удивленно посмотрела на Ами:       — Ты француженка? — спросила девочка.       — Нет, я из Британии. Америка Зами, — Ами протянула собеседнице руку.       — Джой Сэриз, — девочка ответила на рукопожатие и спросила по-немецки: — А по-немецки разговариваешь?       — Безусловно, — ответила Ами на соответствующем языке. — Я заметила, у тебя английское имя и французская фамилия.       — Да! По-английски «Джой» означает «радость», а «Сэриз» по-французски «вишня». Моя мама англичанка, а папа француз, но живем мы в Бремене. Вот я говорю на всех трех языках. А вообще я впервые вижу человека, который свободно говорит на всех трех языках, — Джой провела рукой по голове, заправляя волосы.       Америку позвала мисс Лилиан, и они с Джой, сами того не замечая, пошли по улице, обсуждая любовь к изучению языков. Оказалось, что Джой тоже  занимается музыкой и играет на нескольких музыкальных инструментах, даже рассказала Америке о семиструнной гитаре. Джой и Ами провели вместе целый день и даже немного помузицировали в холле гостиницы, где остановился класс последней и бесновался где-то, играя в карты, где стояло удивительно настроенное пианино. Девочки договорились встретиться на следующий день и поговорить побольше, ни с того ни с сего переходя то на французский, то на немецкий. Джой изучала основы испанского и латыни, а Ами показала новой подруге, как звучит иврит.       Америке давно не было так легко разговаривать с кем-то: Джой понимала Америку буквально с полуслова. Жаль только, что она жила так далеко. Вечером Америка с классом должны были сесть на поезд и уехать в Берлин. Джой вызвалась проводить их. Девочки обнялись на перроне у подходящего поезда.       — Пиши мне письма, пожалуйста. Вот мой адрес, — Джой, у которой от слез покраснели глаза, вытянула из кармана курточки маленькую бумажку с адресом.       — Обязательно напишу, как окажусь дома, — пообещала Ами, взяв бумажку.       Девочки обнялись еще раз.       Америку радостно встречали Элли, Мэри и Роберт. Она заметила две рыжие и белую головы среди толпы других встречающих, стоя на палубе. Заканчивался канун Сочельника. Сбежав с теплохода, Америка ринулась в объятия родственников, но их опередила Эллина. Начались расспросы о том, куда они ездили, что видели и с кем познакомились. Рассказ о видах Германии, которые Ами зарисовала в блокноте, об истории посещенных городов и знакомстве с Джой занял все время возвращения домой и ужина, хотя Ами, по своему обыкновению, не вываливала всю информацию сразу, а раскладывала по полочкам.       А после ужина, когда Америка завершила рассказ, состоялся серьезный разговор. Впервые заговорила не Мэри, а Роберт, почесав бороду и сложив руки перед собой.       — Америка, мы должны переехать в Лондон. Мне предложили там хорошую работу. Увезти тебя мы, к сожалению, не сможем.       — Ка-ак? Америка с нами не поедет? — удивилась Эллина и выпятила губу.       — К сожалению, нет, котята, — произнесла Мэри печально. Ей тоже с трудом думалось о разлуке с Америкой.       Америка не могла произнести ни слова. У нее, разумеется, оставались преданные одноклассники и ласковая учительница. Но ей было страшно только подумать, во что превратится жизнь с Дороти, когда даже сбежать некуда, и как мучительно тоскливо ей придется без Огневушки Эллины, без строгой и заботливой Мэри, без мудрого и флегматичного Роберта.       — А когда вы уедете? — спросила Америка.       — После нового года, — ответил Роберт.       — Ами, не обижайся на нас! — воскликнула Элли, обнимая сестренку.       — Если вам так лучше... — Америка подняла свои черные глаза, блеснувшие зелеными пятнами.          Картинка потухла, словно в кинотеатре отключили электричество.       — А все остальное — потом. Сейчас нужно спать, — Америка прекратила действо.       — Америка! — недовольно воскликнул Пол. — Ты как реклама — на самом интересном месте! У меня столько вопросов!       — Всему свое время, Сэр Пол. Все всегда случается так, как нам будет лучше, —  таинственно улыбнувшись, она выключила свет. В Пола будто кто-то выстрелил транквиллизаторами: он опустился в кровать, глаза закрылись, мысли стали утихать.       Слова Америки были лучшим предисловием, которое только можно было придумать к неожиданно подкравшемуся 1969-ому году.