Тайна Чёрного Дрозда

Пол раскрыл глаза ранним утром. Ноябрь становился все глубже и глубже, а потому раннее утро казалось поздней ночью. Обездвиженное небо было фиолетовым, обещая Полу, что новая глава в этой истории тоже станет темно-фиолетовой.       Календарь совершенно не привлекал Сэра МакКартни своими цифрами. Они были ни к чему. Никакие другие даты для него не существовали: только сентябрь 1966-ого года. Старик долго не решался подняться с постели, позавтракать и снова дожидаться Америку. Пока он обдумывал вопросы, которые хотел ей задать, сон незаметно обвязал его своими путами.       Привиделся сон, который Пол за свою долгую жизнь видел многократно. Ему снилось, что он забирается вверх по железной лестнице, а когда оборачивается назад, видит, что ступени исчезли. И он, трясясь от страха высоты, не может понять, как ему спуститься. Под ним не меньше полумили, а в лицо бьет ветер, так и норовя сбить его со скользких перил.       Открыв глаза, Пол облегченно вздохнул. За окном было уже почти светло. Кто-то шуршал опавшими листьями во дворе или... раскладывал бумагу на столе. В белом небе кружили серые точки медленно опадающего снега. Пол посмотрел в сторону ненавязчивого шума: это была Америка. Пол обрадовался.       Америка, поняв, что старик проснулся, обернулась и, улыбнувшись глазами, взяла со стола стакан чистой воды и какие-то микроскопические, как показалось Полу, пилюли. Девушка подошла к постели и села на край.       — Ваши таблетки, — сказала она, протягивая ему несколько препаратов и стакан. Пол вновь почувствовал себя старым. — Вы совсем про них забыли.       «Как же я мог забыть? — думал МакКартни. — Все может крыться в таблетках! Может, это и не белая горячка вовсе, а всего лишь действие лекарств... Ох, старость — не радость!» Пол взял из теплых рук Америки таблетки и проглотил их.       — Что сегодня снилось? — спросила она, как будто зная, и в самом деле зная, и отошла к окну.       Пол сел на кровати, поправил волосы и рассказал:       — Мне приснился сон, который я часто видел, когда был молод. Как будто я взбираюсь по лестнице вверх, руки влажные, скользят по перилам. Я смотрю вниз и понимаю, что земля очень далеко внизу, а ступенек нет, и спуститься уже не получится. А еще дует очень сильный ветер.       — И мне такой сон снился. Когда-то я узнала, что сны — это путешествия в параллельные вселенные. Ты видишь какой-то вариант мира, который существует на самом деле.       — И в него не так сложно попасть, как я понимаю? — предположил удивленный Пол.       — Не так просто, как ты думаешь. В тот вариант вселенной, которая разительно отличается от твоей родной, попасть практически невозможно. Но каждый раз, когда ты стоишь перед каким-нибудь серьезным выбором, вселенная разветвляется ровно на количество вариантов, равное числу возможных ответов. А в какой вариант реальности ты попадешь, зависит от твоего выбора.       — Серьезно? С ума сойти! — Пол ненароком посмотрел на стол, где стоял поднос с желанным завтраком. Он встал, подошел к столу и сел. — Интересно, а в скольких вселенных я побывал за свою жизнь? А сколько их всего?       — Бесчисленное множество. Но самое интересное, что ты увидел намного больше других.       Пол забыл про завтрак, задумавшись о сказанном Америкой, пока его не привлек знакомый с недавних пор запах. Пол посмотрел на стол, где стоял поднос с глиняной чашей. Он прищурился, пригляделся, и понял, что в сосуде фирменное какао Америки. Он потянулся к чаше обеими руками, приставил к ней теплые губы и сделал несколько глотков. Остановился, когда нежное какао стало жечь грудь. На столе стояла и тарелка с кашей.       — Кстати, у меня поднакопилось немало вопросов, — проконстатировал Пол и взял ложку, чтобы отведать каши. Он зачерпнул немного, слизнул немного с края ложки и втянул тоненькие губы. — Как же вкусно! И не овсянка же! Надо будет поблагодарить того, кто это сварил.       Пол посмотрел на Америку, которая смущенно отвела взгляд в окно. Он впервые увидел ее такой и улыбнулся.       — Спасибо, Америка, — сказал он, не сводя улыбки.       — Так какие вопросы у тебя поднакопились? — спросила она наконец.       — Хорошо... Что ты вспомнила при Саре Хартрайт?       — Как умерла моя мама, — ответила Америка незамедлительно.       Пол отвел взгляд, чувствуя, как приступ, возможно, беспричинного стыда перед Америкой накрывает его.       — Я знаю, что история не терпит сослагательного наклонения, но она всегда так складывается, что без сослагательного наклонения не обходится... — Пол решил перевести тему. — Думаю, если бы не сослагательное наклонение, не было бы этой теории о сновидениях. Так вот. В феврале ты должна была стать матерью. А как бы складывалась наша история, если бы этот ребенок родился?       — Я как раз хотела с тобой об этом поговорить. Я имею в виду сослагательное наклонение в нашей с тобой истории. Пока я могу сказать что, родись ребенок в 66-ом году, он разрушил бы нашу душевную связь, которая у нас как раз укрепилась из-за этой потери, превратив жизнь в бытовую гонку. Такие пары, как наша, разрушаются в таких гонках, хотя, наверное, мы и ее перетерпели бы. Но к этому разговору мы вернемся после небольшого путешествия в прошлое.       Пол с Америкой оказались на съемочной площадке, находящейся в процессе монтажа декораций. В кресле сидел режиссер Майкл Линдси-Хогг, весной снимавший с The Beatles два клипа, и читал новый выпуск журнала “Art”. В помещение буквально влетела Америка и, поздоровавшись со всеми на лету, приземлилась в соседнее кресло. Майкл вздохнул, закрыл газету и посмотрел на Америку.       — Эта Екатерина Свиридова — настоящая скандалистка. И зачем только ее взяли в этот фешенебельный журнал, — устало произнес он, отбросив журнал на столик. Америка улыбнулась, направив уголки губ вниз. — Ну скажи мне, зачем ты выбрала именно “Got To Get You Into My Life”?       — Понимаешь, эта песня, на мой взгляд, настоящий вызов. Во-первых, она выдержана в традициях ритм-н-блюза, а это моя стезя. Во-вторых, это — настоящая любовная баллада наркотикам. Спеть ее в том образе, который я придумала, означает призвать всех к революции.       — Понимаешь, ты не одна сейчас такая, кто берет флаг в руки и — эгегей! революция. Да и вообще, сейчас время других жанров, и, между прочим, эти жанры порождают те же самые «Битлз». Это не совсем в духе времени. Но если тебе это так нужно — пожалуйста, — скептически пожал плечами Майкл. Америка встала и ушла в гримерную.       Пол удивленно посмотрел на Америку-провожатую.       — Нам предстояло прожить в Лондоне невероятно интересную осень. Я записала кавер-версию твоей песни и хотела снять видеоклип, а после этого мы собирались заняться домом на Кавендиш-авеню. В Лондоне говорили об отъезде Джона на съемки фильма в Испанию и о скандальных статьях Екатерины Свиридовой, которую никто никогда не видел. В сентябрьском выпуске она резко высказалась в сторону The Beatles и их фан-клубов, к чему сами битлы отнеслись иронично. А вот английская общественность резко критиковала статьи светской львицы и предполагала, кто за этим именем стоит. Брайан не знал, что думать: эти статьи могли и подпортить репутацию уходящим в тень музыкантам, но и создать вокруг них шумиху. В том же выпуске появилось объявление о первой выставке картин Эллины.       Пол и Америка оказались в просторном зале с белыми стенами. На стенах висели портреты разных знаменитостей. Под потолком было написано: «Лица 66. Эллина Кристи». Сэр МакКартни подошел к портрету самого себя и не сразу разглядел, что это рисунок. По соседству располагался портрет Джорджа Харрисона, за ним, правее, Патти Бойд, потом — Америки. Он долго ходил по залу, находя все новые портреты: Джона Леннона, Боба Дилана, Эдда Салливана, Мика Джаггера, Брайана Джонса, Тода Агмунти, Омпады Овод, карикатуры на The Rolling Stones и The Byrds.       — А она неплохо рисует! — воскликнул Сэр Пол.       — Да, Эля была очень талантливой, — ответила Америка, сложив руки на груди. — Иногда ей казалось, что этого достаточно, и тогда мы с Мэри читали ей проповеди.       — Да, такое очень часто бывает. Особенно после того, как становятся знаменитыми, — согласился Пол и понял, что сидит на кресле в пустом кинозале. Он оглянулся в поисках Америки. Она стояла за прожектором.       — Я хочу показать тебе клип, который мы сняли с Майклом, — отметила она, настраивая что-то в аппарате. Пол устремил взгляд на экран. Зажглась белая надпись «Америка Зами», а затем зазвучал духовой оркестр и появилась Америка в обтягивающем красном платье, подобном тому, что она надевала на первое свидание с Полом, на черном фоне. Она ритмично зашагала по глянцевому белому подиуму, а на трибунах по бокам сидели одинаковые трубачи. Пол впервые стал заглядываться на Америку как на женщину. Он разглядывал ее изящные ноги, линию ее бедер и талии, руки. Старик встряхнул головой, отгоняя мысли прочь. Ами шла по подиуму и открывала белые деревянные двери, начиная новый куплет. Во время припева со словами из названия, девушка, быстро перебирая ногами, спускалась по белой лестнице.       — Это я называла эффектом «постижения смысла вселенной», — сказала Ами в один из проигрышей.       — Интересное видение, — почесав подбородок, отметил Пол.       — Кстати, когда я показала этот клип тебе в 1966-ом году, ты сказал то же самое, — поделилась Америка, садясь в соседнее кресло.       Экран погас, но Пол и Ами еще долго смотрели в одну точку.       — Слушай, — вдруг сипло сказал Пол и прочистил горло. — А мы так и будем сумбурно скакать по событиям?       — Вообще-то нет.       Не успела Америка произнести фразу, как Пол оказался в тесной кухне маленькой лондонской квартиры супругов МакЗами. Молодой Пол сидел за столом, по всей видимости, производя смету. В кухню вышла Америка с телефонным аппаратом в руках, зажимая между ухом и плечом трубку. За ней по коридору тянулся черный провод.       — Да что мне тебе рассказать... Джон позавчера улетел в Испанию, Джордж в Индию, а мы с Полом сейчас поедем на Кавендиш-авеню... Рано еще говорить о Рождестве, еще сентябрь не кончился... В каком смысле? Купи ей что-нибудь от меня.       Пол устремил на Америку, перебирающую одной свободной рукой посуду, странный взгляд.       — Ладно. Давай-давай. Пока, — Ами положила трубку.       — Ты готова? — спросил Пол нетерпеливо.       — Уже давно, — пожала плечами Ами, унося из кухни телефон.       — Тогда поехали! — воскликнул Пол, вставая из-за стола. В прихожей они накинули легкие осенние куртки и покинули квартиру. Сев в машину, Пол начал говорить о планах:       — Вот посмотрим дом, переедем. Потом займемся фермой в Шотландии. Там овечки, чистые озера, холмы, природа, воздух и полная свобода. Мы с тобой отдохнем, полечимся, расслабимся, и снова за работу.       — Содержать дом трудоемко. А когда вы хотите вернуться в студию? — поинтересовалась Ами.       — Ну, когда кому-нибудь в голову идея для нового альбома придет, вот тогда и приступим, — усмехнулся он. — А вот и Кавендиш-авеню.       — Я и не думала, что так быстро, — удивилась Америка.       — Ха! Я специально жилье поблизости к Эбби-Роуд беру, чтобы можно было пешком добраться, — усмехнулся Пол.       — Именно поэтому ты ездишь туда на машине, — саркастично посмотрела на Пола Америка. Пол припарковался у обочины и потянулся к бардачку, откуда достал ключ. Америка вышла из машины. Перед ней стоял большой, как ей казалось, трехэтажный кирпичный дом, огражденный забором с глухой кладкой. Ами чуть не забыла захлопнуть за собой дверь.       — Что, мне кажется, ты в шоке? — спросил Пол, копошась в большом замке, висящем на воротах. Америка ничего ответила.  Наконец-то у них с Полом будет свое семейное гнездо, свое уединенное место, думала она. Ей было интересно, как Пол видит интерьер их дома, каким они его сделают.       — Сейчас, секунду... Оп, готово! — Пол отворил скрипучую калитку, и Ами смогла войти во двор. Пол подошел к входной двери и сосредоточенно наклонился к замочной скважине. Америка разглядывала двор, в котором стояли только кусты сирени, тополь и ясень. Ами вспомнила свой садик, в который были заботливо вложены любовь и труд. Теперь он был заброшен под Ливерпулем. Ами вздохнула и подошла к Полу. Замок щелкнул, и дверь открылась. — Прошу!       Америка вошла в дом и в первую секунду пребывания здесь чуть не упала, поскользнувшись. Она посмотрела себе под ноги. Ее туфельки тонули в какой-то слизи. Америка посмотрела прямо. Судя по тому, что в помещении стоял сломанный стол, она увидела кухню. Вокруг стола лежали вверх дном картонные коробки и клубки облезлых проводов. Над столом, как на нитке, висела лампочка. С потолка в холле капала вода, стекая по полосам целлофана. Пол прошел на кухню и, вперив руки в бока, посмотрел в потолок произнес:       — Над этим нужно хорошенько поработать, — он почесал шею, — ничего, прорвемся!       — Я надеюсь, — Америка подошла к супругу. Он посмотрел на жену и опустил голову.       — А нужно не надеяться, а верить, — кокетливо произнес Пол, протянул к супруге руки и заключил ее в объятиях. — Через месяц уже будем тут жить.       Предстояло сделать не очень сложный и затяжной ремонт, и супругам пришлось еще три недели провести в своей квартире. Америка помогала Полу как могла. В начале октября Полу пришло предложение написать музыку к фильму “The Family Way”. Днем они с Америкой приводили в порядок особняк на Кавендиш-авеню, а по ночам Пол сидел на кухне, и Ами сквозь тонкую стену слышала его тихое пение.       Дни укорачивались, ветер становился холоднее, а два этажа дома Пола и Америки был полностью готов к переезду. Пол устал, но, как и Ами, был абсолютно счастлив. Новоселье устраивать не хотелось, тем более, что все друзья разъехались: Ринго и Морин отдыхали на Юге, Джордж постигал индийские религии, Джон снимался в фильме, Джейн уехала в Америку, Омпада с Питом в Оксфорде дожидались рождения второго ребенка, Эллина погрузилась в учебу и работу, Тара предпочитал уединение с Саки Портье, а приглашение кого-либо из верхушки «Свингующего Лондона» казалось супругам сомнительной идеей. Идея с новосельем была практически отброшена, пока из Индии не вернулась Патти Бойд. И Пол с Ами тут же решили пригласить ее в гости.       Америка испекла к чаепитию вишневый пирог. Пол вновь уехал с Тарой Брауном к Роберту Фрезеру и обещал вернуться к приходу Патти. Америка сидела за столиком в просторной кухне с выходом на задний двор. Раздался дверной звонок, и Ами буквально взлетела со стула к прихожей, в надежде увидеть Пола. Но его опередила Патти.       — А-а-ами! — радостно протянула она, напав на Зами с объятиями. — Бог мой, как давно я тебя не видела! Это тебе от меня личный подарок, — девушка протянула хозяйке упаковку с дорогими чулками. Америка внимательно осмотрела ее, повертев в руках, и пропустила гостью в дом. — А какой дом-то у вас интересный! Такой воздушный!       — Ты с Джорджем прилетела?       Патти прошла в уютный уголок-библиотеку под лестницей, который Пол и Ами делали с особым старанием. Она села на мягкий диван и зажгла лампочку над головой.       — Нет, без Джорджа. Мне в Индии стало скучно, а ему захотелось задержаться там на подольше. Ой, вы тут все так классно сделали! — не переставала восклицать Патти, разглядывая каждую деталь дома. Патти соскочила с сидения и прошла в гостиную. Там среди голых стен стоял диван вишневого цвета. Патти плюхнулась в него так, что пружины заскрипели. Америка зажмурилась и сжала руки у груди. — Ваще-е, такой диван! Где купили? Хочу себе такой же.       — Это Пол покупал, — ответила Америка, разжав веки. Патти гладила диван, широко расставив руки. Потом она встала и поднялась на пару ступеней.       — А что там? — любопытствовала она.       — Справа налево: наша спальня, ванная, гостевая спальня.       — А можно?       — Да, да, конечно, — ответила отчаявшаяся Америка.  Патти поднялась и заглянула во все комнаты, задержавшись в гостевой. Она еще была заставлена коробками и инструментами. В центре комнаты лежал матрас.       — Интересная инсталляция, — философски произнесла Патти.       — Это не инсталляция, мы сюда въехали три дня назад.       — А-а-а, — протянула Патти, присаживаясь на матрас. — Знаешь, Ами. Мне тут нужно пройти внеплановое полное обследование. А я врачей очень боюсь. Ты бы не составила мне компанию?       Америка понимала, что сама на была у врача уже год.       — А почему бы и нет? — согласилась она.       — Я дома! — воскликнул Пол. Америка вышла из комнаты, а за ней, вскочив с матраса, Патти, и они спустились. — Я принес письма и немного молока.       — Привет, — Ами подошла к Полу, и они приветственно чмокнули друг друга в щеки. Пол передал супруге бутылку молока и несколько писем. Америка разлила по чашкам чай и разрезала пирог. Пол начал интересоваться, как дела у Патти, а Америка — разбирать письма. Одно из них пришло от Тода Агмунти. Ами не могла понять, почему он не может ей позвонить. Она развернула конверт и стала читать:              Привет, Ами       Извини, что беспокою. Буду краток: недавно я уволился из “Vogue”, чтобы посвятить себя “Art”. Теперь меня переманивает оригинальный, французский “Vogue”. Понимаешь? Я очень туда хочу, но не могу поехать на переговоры в Париж. Кстати, письмо от шеф-редактора я тебе переслал. Ты не могла бы слетать на собеседование в качестве моего секретаря? Билет я тебе оплачу.       С надеждой на поддержку,       Тод              Америка поспешно заглянула в конверт. Там действительно было второе письмо. Она не стала разворачивать его и читать. Только взяла оба письма и ушла в холл, где стоял телефон.       — Что-то случилось? — спросил Пол. Америка, набирая номер Тода, лишь приставила палец к губам.       — Она такая загнанная, вся в делах, — с жалостью говорила Патти.       — Не то слово, — пробубнил Пол, откусывая кусок пирога. Америка взяла аппарат в руки и ушла с ним в спальню. Исчезнув минут на десять, она вернулась с телефоном обратно.       — Ты бы поела хоть чуть-чуть. Что случилось? — Пол отхлебнул чай.       — В ноябре нужно будет по работе слетать в Париж, — ответила Ами. — Долгая история.       — О, в Париж? Тогда я лечу с тобой. Тоже хочется, — Пол отложил себе еще один кусок пирога.       — Поехали, — обрадовалась Ами.       Вскоре Патти собралась и уехала к себе домой.       Пол и Америка продолжали лениво, но часто ходить по театрам, галереям, барам и светским раутам, стараясь не особо пересекаться, что уже постепенно стало их угнетать. Где бы они ни оказывались, везде обсуждались главные лондонские сплетни. А именно: а) Джон Леннон пропал в Испании; б) Джордж Харрисон пропал в Индии; в) Джейн Эшер пропала в Америке (или сбежала от МакКартни); г) Ринго Старр просто пропал; д) Омпада Овод тоже куда-то делась; е) эта стерва Екатерина Свиридова уже всем надоела. Америка, как правило, воздерживалась от комментариев.       Пол ежедневно делился с Америкой новостями о ферме, куда они пока не могли выбраться. Он в красках описывал предстоящую фермерскую жизнь, природу Шотландии. «Я всегда думала, что ты урбанист», — иронично произносила Америка. Пол вздыхал: «Я так устал от этой городской жизни». Америка тихо подсмеивалась. Пол добавлял: «Ну а еще у меня особая тяга к Шотландии. Посмотри на мою фамилию».       В один прекрасный день в общей корреспонденции Пола и Америки оказалось очень интересное письмо из Хайфы. Оно попало в руки Ами прежде, чем об этом узнал Пол. В нем говорилось, что родословная Пола изучена и все документы отправлены бандеролью. Америка связала это письмо с походом в архив в Хайфе еще прошлым летом. Информация очень заинтересовала ее, и девушка решила наутро же отправиться на почту, а пока ничего ни о чем не рассказывать Полу.       Во дворе послышался рев мотора машины. Ами знала, что это автомобиль Пола, но все равно подошла к окну. Пол припарковал машину, закрыл ворота, подошел к авто и взял с заднего сидения корзину. Америка поспешила открыть дверь, пытаясь разглядеть, что несет в корзинке довольный Пол.       — Привет! — радостно воскликнул он. — Я голодный как волк!       — А что там? — полюбопытствовала Ами.       — Потом скажу. Пойдем? — Америка отвела взгляд с корзины и улыбнулась. Супруги прошли в дом, и Пол поставил корзинку под обеденный стол. Америка разложила по тарелкам ужин и села напротив мужа. Он принялся за жадное поглощение курицы под сыром. Ами заговорщицки смотрела на него, осознавая, что она готовит Полу интересные новости.       Кто-то внезапно обхватил ногу Америки, и она вскочила со стула, уронив его. Под ногами Ами лежал белый комок шерсти и смотрел на нее большими и блестящими черными глазами.       — Что это? — одновременно умиленно и удивленно спросила Америка.       — Ой, она проснулась! — слегка расстроенно произнес Пол. Америка взяла «ее» на руки и стала ласково водить пальцами по мягкой шерсти. Пол начал пристыженно говорить: — Ну я, вообще, сюрприз хотел сделать, но Марта меня опередила...       — Марта? — переспросила девушка, присаживаясь на стул. — Ей идет эта кличка. А какая у нее порода? Я в этом очень плохо разбираюсь.       — Староанглийская овчарка, — гордо произнес Пол. — Ей всего девять недель.       — Такая кроха, — Ами посмотрела на собачонку, уснувшую на ее животе.       — Это хороший знак, — улыбнувшись, произнес Пол.       С тех пор в доме Пола и Америки росла бобтейл по кличке Марта. Пол решил, что им, как супругам, нужно делиться своей любовью не только друг с другом, но и с кем-то еще, как с ребенком, и Америка полностью соглашалась. Временами с Мартой было непросто, но МакКартни и Зами справлялись со всеми обязанностями и привязались к любимице. Гулял с Мартой исключительно Пол, чтобы фанаты, подкарауливающие обоих звезд, не подумали, что они завели одинаковых собак.       Ближе к концу октября Патти и Америка отправились на запланированное обследование. Его результаты должны были прийти незадолго до поездки Ами и Пола во Францию. Америка ежедневно встречалась с Тодом Агмунти, и они консультировались по поводу предстоящего собеседования. Однажды, вернувшись домой, Америка застала Пола топлесс крутящимся перед зеркалом в полный рост в спальне. Он сразу заметил появление жены, но долго не подавал вида.       — Знаешь, вот мы сейчас полетим во Францию. А они там все ходят с усиками, — он приставил палец к носу, сымитировав усы. — Может, мне тоже отрастить? Как думаешь, мне пойдет?       Америка подошла к мужу. Он повернулся к Ами, и она обхватила его лицо руками, разглядывая его губы.       — Попробуй. Не знаю, что из этого получится. Думаю, каждый мужчина должен пройти через усы, бороду и бакенбарды, — она пожала плечами.       — Решено, — брутально сказал он. — С этого дня отращиваю усы.       — Это что же получается, ты теперь колоться будешь? И зачем я согласилась... — шутила Ами.       — Любовь требует жертв! — развел руками Пол.       Америка усмехнулась.       — Завтра меня тоже не будет дома. — Ами села на кровать. — Я еду в поликлинику за результатами обследования.       — Боишься? — спросил Пол, присаживаясь рядом. Америка обнажила ноги, стянув носочки, и сложила их на кровати.       — Не то чтобы боюсь, но какое-то волнение есть. Может открыться все что угодно.       Пол схватил супругу за плечи и повалил ее на кровать, склонившись над ней.       — Все будет хорошо, слышишь? — прошептал он, поцеловав Ами в переносицу. Америка улыбнулась.       Наутро Америка заехала за Патти на машине, и девушки отправились в поликлинику. Патти паниковала из-за результатов, а Америка пыталась убедить ее, что переживать не из-за чего, по крайней мере, до объявления. Приехав, Америка буквально силками вытащила Бойд из машины и провела в здание. Патти тут же уселась на скамейку, и Зами пришлось самостоятельно наводить справки в регистрационной.       — Что тебе, голубушка? — спросила беззубая старушка.       — Я за результатами обследования, — произнесла Ами, буквально просунув голову в отверстие в окошке.       — Ась? — переспросила старушка, приставив к уху ладонь. — Говори погромче, бабушка совсем старенькая, бабушка ничего не слышит.       — Результаты обследования мне нужны! — почти прокричала Америка.       — А-а-а, — протянула старушка. — Скажи фамилии, голубушка!       — Харрисон, Зами, — Америка стараясь как можно громче назвать фамилии.       — А-а-а! — еще раз протянула старушка. — Поднимайтесь к терапевту в 305-ый кабинет!       Америка громко сказала: «Спасибо!», и пошла к Патти. Она обнимала сама себя и качалась вперед-назад. Ами стала переживать. Присев рядом, она стала гладить Патти по плечам.       — Чего именно ты боишься? — любопытствовала Ами. Патти молчала. — Я тебя уверяю, все будет хорошо...       И тут в глазах возник образ из ее сегодняшнего сна: они с Патти тягают канат, и победа осталась за Америкой. Этот сон утром забылся, и Ами долго пыталась его вспомнить. И вот он тревожно напомнил о себе. Ами понимала, что это неспроста. Интуиция вновь хочет сказать слово о будущем. Ами связала это с тем сном, что приснился ей в пять лет: они с мамой сидят на кухне, и мама случайно роняет нож. Он вонзается в пол. Мама вытаскивает нож, а он оказывается в крови. Через месяц мама Америки погибла. А год назад, накануне выкидыша, ей снилось, что улицы Ливерпуля затоплены ее собственной кровью.       — Я готова идти, — вдруг произнесла Патти, вырвав Америку из горьких воспоминаний. Девушки поднялись на третий этаж и вошли в кабинет терапевта.       — Добрый день, миссис Патриция, миссис Америка. Присаживайтесь, пожалуйста, на стулья, — мужчина поправил очки и отложил в сторону чью-то медицинскую карту. Он придвинул к себе карты Патти и Америки. — Пришли результаты анализов. В общем-то, все у вас хорошо. Вам озвучить тет-а-тет?       Америка посмотрела на Патти.       — У меня нет секретов, — отозвалась она.       — У меня, в общем, тоже, — подтвердила Ами.       — Тогда вот какие новости. У Америки гормональный фон стабилизировался, у Патриции... Патриция, если будете продолжать истязать себя жесткими диетами, у вас будет язва желудка. Но самые неприятные новости пришли из гинекологии. Патриция, к сожалению, у вас нет возможности иметь детей. Вы бесплодна.       — Этого не может быть... — прошептала Патти.       — Послушайте, доктор, это какая-то ошибка. Это не Патти бесплодна, а я. У меня был тяжелый выкидыш с последующим разрывом...       — А вот насчет вас. Гинеколог сказала, что у вас очень интересная ситуация. Секунду, — он порылся в бумагах и нашел листок. Америка вновь бросила взгляд на Патти. Она была готова расплакаться, разрыдаться, но держалась изо всех сил. — Вот: «У Америки вряд ли был выкидыш: они случаются на более ранних сроках. Скорее всего переутомление. Поставлен ошибочный диагноз: замершая беременность. Признаки выскабливания».       — То есть, это может значить...? — с надеждой спросила Америка.       — Мы долго обсуждали это, но, к сожалению, этот вопрос плохо изучен. Поэтому диагноз остается прежним.       Америка понимающе кивнула.       — Большое спасибо, до свидания, — Ами встала и взяла Патти за руку. Она встала тоже, и девушки ушли. Патти держалась молодцом и расплакалась уже только в машине, спрятав лицо за руками и всхлипывая.       — Теперь мы с тобой... в одном... положении... — непроизвольно вздыхая, говорила она. — Джордж так... расстроится!..       — Хочешь, заедем в винный бутик, возьмем тосканское вино, посидим у меня дома?       Патти протерла глаза и, слегка успокоившись, произнесла:       — Ты извини, но я хочу побыть одна. Спасибо тебе за поддержку.       — Если тебе будет нужна моя помощь, даже если просто захочется выговориться, я всегда у тебя есть.        Патти кивнула, и Ами завела машину. Подкинув Патти до дома ее сестры, Америка вернулась к себе. Дома Пол слушал “Pet Sounds״ The Beach Boys, поставив максимальную громкость. Он сидел в уголке под лестницей и смотрел в потолок.       — Знаешь, что я подумал? — спросил Пол.       — Что? Что не будешь отращивать усы? — ответила вопросом Ами, переобуваясь в тапочки.       — Да нет же. Нам тоже надо записать что-то подобное. С оркестром, ностальгичное. Садись, — он сдвинулся, освободив немного места рядом с собой. Америка притулилась с краю. — Помолчи, положи голову на мое плечо.       Америка открыла глаза уже только утром. Лампа над головой не горела, братья Уилсоны не пели. Лишь Пол что-то перекладывал на кухне. Ами улыбнулась, слушая, как его босые ноги шлепаются о холодный пол. Послушав еще немного, Америка встала и прошла в кухню.       — Доброе утро, — ласково произнесла она.       — Доброе-доброе! — ответил Пол, перекладывая посуду. — Джон сегодня прилетел. Хочет заехать к нам.       — Ух ты, как здорово! — Ами села за стол. — Я его не видела больше двух месяцев. Так соскучилась.       — Ты не поверишь, но я тоже, — мельком обернувшись на супругу, признался Пол. — Ничего, приедет, поделится впечатлениями, поговорим. Может, у него уже есть идейки для песен. Хотя я почему-то уверен, что они есть.       Раздался звонок в дверь.       — Слышишь? — спросил Пол, подняв вверх указательный палец. — Легок на помине.       И ушел открывать дверь. Америка тоже поднялась и неспешно вышла в прихожую. Там появился высокий, свежий, подтянутый парень, коротко остриженный и в круглых очках. Ами долго приглядывалась к нему, пока сомнений, что это Джон, не осталось. Пол и Джон тут же кинулись друг другу в объятия.       — Старик, я по тебе, блин, скучал! — хлопая Пола по спине, говорил Джон. — О, Ами, привет!       — Здравствуй! — Ами и Джон по-дружески обнялись.       Джон встал на пороге и, поставив руки в бока, осмотрел дом.       — Ну и хоромы у вас. Еще и до студии рукой подать. Мечта!       — А ты все про Суррей и про Суррей. В городе тоже можно хорошо устроиться! Проходи на кухню, — пригласил Пол. Гость и хозяева ушли в кухню, и Пол разлил по чашкам чай. — Расскажи о впечатлениях. Как съемки проходили?       — Ты очень изменился, похудел, возмужал. Выглядишь молодо, — сказала Америка.       — Правда? Спасибо, — Джон смутился и явно был польщен. — Да что рассказывать. Съемки проходили нетрудно, режиссером же был Лестер. Понял, что больше не стесняюсь очков. Очки даже удобнее, чем линзы. Правда, за исключением дождя. И заходить с холода в тепло тоже не комильфо. Начал писать песню, но пока есть только наброски. Кстати, меня тут пригласили на одну выставку интересную. В Лондон приехала художница-авангардистка из Америки, говорят, перфомансы у нее любопытные.       — Какого числа? — спросила Америка.       — Девятого, в следующую среду.       Самолет Пола и Америки вылетал в ночь на десятое ноября.          — Старик, мы бы с удовольствием, но у нас важная поездка буквально той же ночью. Мы не уверены, что сможем, — не без сожаления сказал Пол. — Кстати, когда за новый альбом возьмемся?       — Уф, не знаю, — вздохнул Джон. — Джордж не хочет уезжать из Индии, да и мне как-то хочется немного отдохнуть. Я думаю, пока  начальство (прости, Америка) не начнет на мозги капать, можно посидеть дома.       — У меня немного другое отношение ко всему этому, — слегка напряженно произнес Пол.       — Понимаешь, друг, в чем штука: не у всех должно быть к этому одинаковое отношение. У меня свое отношение, у Ринго свое, и это нормально, — Джон поднял на Пола глаза, и его взгляд показался Полу устрашающим. Разговор ушел в другое русло и продолжался до поздней ночи, пока Джон не встал из-за стола, чмокнул Ами в щеку и пошел к выходу. Пол проводил Джона и что-то шепнул ему у входа.       — Ами? — позвал Америку старик Пол.       — Да-да? — она вышла ему навстречу.       — Скажи, а та выставка, о которой говорил Джон, это та самая, на которой..? — Сэр Пол говорил взволнованно, сминая в пальцах края рубашки.       Америка кивнула, и МакКартни, дрожа, выдохнул.       — А я могу оказаться там?       Он слышал, как она ответила: «Без проблем», когда ее поблизости уже не было. Он оказался в выставочном зале «Индики» с серыми стенами. С потолка свисали маленькие желтоватые лампочки, освещавшие лишь мелкие островки помещений. По коридору шел большими шагами Джон, а позади еще кто-то пытался догнать Леннона. Его Пол не мог разглядеть.       — Нет, я не останусь! — категорично произнес Джон. — Я ожидал чего-то поинтереснее.       — Делай как знаешь. Я тебя переубеждать не буду, — сказал незнакомец. Пол не смог опознать его даже по голосу. Джон сделал решительные шаги к выходу, но на его пути встала женщина, заслонив собою дверь. Она была такой маленькой, что Джон буквально чуть не наступил на нее.       — Йоко Оно, — представилась она. — Если вы так поспешно удаляетесь, вы не видели самую лучшую инсталляцию. Пойдемте.       Она взяла его за руку и повела за собой. Джон ухмыльнулся и пошел за ней. Женщина провела его в комнату, в центре которой стояла стремянка. К потолку была подвешена на ниточке лупа.       — Залезть? — уточнил Джон. Она ему ничего не сказала, но он несмело взобрался по шаткой стремянке к потолку, дрожащей рукой взял лупу. Белоснежную гладь потолка нарушало маленькое пятно. Джон приставил к нему увеличительное стекло. Это было лишь одно слово: «Да».       Все вокруг погасло. Сэр Пол не хотел двигаться с места. Он наконец смог узнать, что произошло тогда, ровно полвека назад. В тот день, когда The Beatles разбились вдребезги.       — Пол? — Америка несмело коснулась его плеча. — Продолжим?       — А? — рассеянно спросил он, посмотрев на девушку, и шмыгнул носом. — Да, Америка, давай.       Старик вновь оказался на одной из центральных улиц Парижа. Невзначай вспомнился рассказ Америки об истории ее рождения, который она поведала в январе 1964-ого. Сама она вновь пропала.       Чуть поодаль ходила одинокая фигура в черном пальто, в которой угадывался скучающий Пол. Он отпинывал мусор под лавки в ожидании кого-то. Заметно прочерчивающиеся усы и широкополая шляпа не позволяли ни одному прохожему узнать МакКартни. Если еще в январе 1964-ого года The Beatles могли беззаботно гулять по улицам Парижа, то сейчас толпа была способна поднять шумиху. Пол ходил из одной стороны улицы в другую, пока из дверей офиса не вышла Америка. Она подбежала к Полу и взяла его под руку так неожиданно, что он вздрогнул.       — Я и не замечала, что ты похудел. Даже как-то выше ростом стал, — сказала Ами.       — Да? — Пол посмотрел на свои ноги. — А сделка-то ваша как?       — Все получилось! — воскликнула Ами радостно. Пол удивленно выдохнул.       — Надо это отметить. Я очень голодный, слона бы съел! — Пол взял супругу за руку и отвел в ближайший ресторан. Оставалось провести считанные часы в Париже, где Пол и Америка провели десять прекрасных дней, гуляя по Версалю и не только. Под конец разговорчивый Пол стал все чаще и чаще отмалчиваться, и Ами понимала, что у супруга наклевывается новая идея, и он тщательно обдумывает ее. Зами позвонила Тоду, чтобы обрадовать его, и тот полсотни раз назвал ее гением и предложил действительно стать его секретарем.       Под утро Пол и Америка сели в самолет.       — Скоро вернемся домой, — тихо произнесла Америка, стараясь разрядить обстановку, и положила голову на плечо Полу. К креслу со стороны Пола подошел стюард с телегой.       — Чего желаете на завтрак?       Пол бросил взгляд на стоящие с краю солонку и перечницу с надписями “salt” и “pepper”.       — Соль и перец... — пробубнил Пол. Стюард приподнял одну бровь в изумлении.       — Извините, но мы не выдаем их отдельно.       — Нам, пожалуйста, омлет и оладья, — ответила за супруга Америка. Несколькими секундами спустя стюард выдал пассажирам по тарелке и ретировался.       — Ами, — Пол обратился к начавшей завтрак супруге, — ко мне пришла идея.       — Я вся внимание, — девушка оторвалась от еды.       — Альбом, объединенный одним общим концептом. Музыканты, авторы альбома — не The Beatles, a целый оркестр. Оркестр одиноких сердец Сержанта Пеппера под управлением Билли Ширза. Такой немного старомодный. А для оформления обложки позову “The Fool”, они рисуют хорошие сюрреалистичные открытки. Точно! Ами, для нас это будет глоток воды, возможность вновь заняться настоящим творчеством, не ограниченным рамками и условиями, а не гнаться за стандартами, установленными нашими фанатами. Мы устали быть аккуратными, нам нужна возможность перевоплощения. И я ее уже придумал.       — Я уловила! Да, это классно! Я так рада, что ты хочешь создавать то, что нравится тебе, не пытаясь угодить широкому зрителю, что в тебе огромная тяга к созиданию. Я надеюсь, так будет всегда.       Пол улыбнулся. Начало Сержанту Пепперу положено.       Джейн временно вернулась в Англию, напомнив прессе о том, что пришло время обсуждать их с Полом личную жизнь. В это время их светская жизнь была самой что ни на есть насыщенной. Они ходили преимущественно вдвоем, их отчаянно ловили папарацци. Джейн была нередким гостем в доме Пола и Америки, и когда она приходила (особенно если с Барри Майлзом или своим братом), в кухне до поздней ночи не смолкали разговоры о высоком. Майлз познакомил Пола и Америку с Энди Уорхолом, Алленом Гинзбергом, Ричардом Хэмилтоном и Питером Блейком. Ноябрь 66-ого ни капли не уступал ноябрю 65-ого в насыщенности светской жизни, а игра Пола и Америки с прессой еще больше подливала масла в огонь. Пожалуй, они чувствовали себя готовыми к разоблачению, но азарт не позволял им сдаться. Всех интересовало, на сколько все это может растянуться.       Америка отважилась забрать с почты бандероль. Если бы не машина, на которой она приехала, эту бандероль невозможно было бы донести до дома. Придя домой, Америка плюхнула бандероль на обеденный стол, который временно выполнял функцию письменного, и села. Ее давно терзало любопытство, но она пересилила его и не открыла коробку еще в отделении почтамта. В коробке лежали бумаги и сложенная много раз карта. Америка начала разворачивать ее, но полотно оказалось таким широким, что девушке пришлось ковром расстелить ее по полу. Это было огромное изображение родословного древа, восходившего к фамилии Коэн и исчислявшегося с семнадцатого века. Америка стала жадно изучать карту, положив рядом с собой стопку бумаги. Это были краткие биографии изображенных на схеме людей. Америка соотносила их, иногда усмехаясь. Дерево ветвилось, и люди в овальных рамках носили самые разные фамилии: Шапиро, Мазен, Маркман и тому подобное. Когда Америка провела пальцем к фамилии Моэн и поняла, что это мать Пола, она рассмеялась в голос.       — Почему смеемся без меня? — Ами не заметила, как пришел Пол. Он повесил на крючок куртку и прошел к карте. — А что это?       Истерика Ами была в самом разгаре.       — Пол, ты еврей, — сказала Америка, прервавшись.       Пол посмотрел на Ами недоуменно как никогда.       — Теперь понятно, что ты обрезан не только по гигиеническим соображениям, — Америку накрыла новая волна смеха. Пол, смотря на смеющуюся Ами, тоже хотел смеяться. — Майк говорил мне на свадьбе, что «обрезание было совершенно иудейским».       Пол осторожно обошел схему и вгляделся в маленькие портреты.       — А как же мамино строгое католическое воспитание?.. — разочарованно спросил МакКартни. — Я же шотландец и ирландец... был...       Америка прыснула.       — По папе-то ты все равно шотландец и ирландец.       — А по маме — еврей!       — Это же не плохо!       Ами взглянула на Пола снизу вверх, а потом безуспешно попыталась встать. Пол протянул ей руку, и она поднялась.       — Эх, мне кажется, все-таки не идут тебе усы, — произнесла Америка, успокоившись. — Они тебя старят. И у тебя линия роста очень специфическая. Тебе бы, наверное, больше пошла борода.       — Поздно! Я играю в оркестре Одиноких Сердец Сержанта Пеппера. Там такой дресс-код — усы, — сказал Пол почти серьезно. — Зато я теперь почти что Санчо Панса.       — А я замуж не за Санчо Пансу выходила, а за тебя, — Америка погладила супруга по плечу. — Ты постройнее и поумнее будешь. Далеко тебе до него.       Подступился декабрь, и Пол начал обзванивать битлов, чтобы собраться в студии для переговоров. У него уже было не так уж и много нового материала, зато был концепт. В последние дни ноября они встретились, чтобы поработать над песней Джона, и договорились  собраться в декабре, чтобы закончить работу над этой композицией и взяться за материалы Пола.       Персонально к Америке на чай зашел Тара Браун, и они несколько часов просидели на кухне, смеясь и разговаривая на разные темы. Тара был приятным в общении человеком, хотя Америка редко общалась с ним лично. Ами находила его совсем не спесивым, хотя в свои молодые годы он обладал многомиллионным состоянием. Тара всегда мог поддержать разговор на абсолютно любую тему. Как и большая часть людей Свингующего Лондона, он любил выпить и закинуться ЛСД, но это никогда не вызывало у Ами пренебрежения. За несколько часов они успели обсудить все: от последних новостей в искусстве и литературы до Джейн Эшер. Правда, в последние дни Америке снился странный сон: Тара стоит под светофором, на котором в хаотичном порядке загорались огни. Он смотрит на огни и говорит: «Странный выбор цвета. Если бы я мог, я бы их поменял». Америка смотрела на Тару и отгоняла от себя образ из сна.       Внезапно открылась входная дверь, в квартиру вошел Пол и повесил пальто. Америка встала, извинилась перед Тарой, отряхнула пепел с сигареты, вышла к Полу спросила:       — Как встреча с ребятами?       — Превосходно! — без сарказма ответил Пол, проходя в кухню. — Они были в восторге от идеи перевоплощения в оркестр сороковых годов. Это будет как бал-маскарад, и слушатели будут угадывать, за какой маской какой битл стоит.       — Я плох как художник, но я представил обложку, выполненную в традициях сюрреализма, — сказал Тара. — Позовешь Питера Блейка?       — Кстати, и это мысль! — воскликнул Пол. — После нового года приступим к записям.  Ну ладно, я пошел.       — Как? Уже? А поесть? — удивилась Ами.       — Не могу, опаздываю на встречу. Меня пригласил на ужин Бертран Рассел.       — Кто-кто? — в унисон спросили Америка и Тара.       — Сам Бертран Рассел? Ого! По-белому завидую, — воскликнул Тара. Америка полностью с ним согласилась. Пол кокетливо цыкнул и поднял голову. Потом помахал Таре и Ами рукой, попрощался и ушел. Америка и Тара договорились дождаться Пола, подумав, что ужин займет не так уж много времени. Но время шло, а Пол не приходил. Когда стрелки часов приблизились к отметке без пятнадцати четыре, Тара извинился и уехал домой. Америка легла спать одна.       Под утро Америку задушила жажда, и она встала, чтобы попить воды. Начинало светать, а это значило, что шел девятый час утра. Ами налила воды в стакан и сделала несколько жадных глотков. Ворота заскрипели, проснулась Марта, и во двор въехала машина. Америка выглянула во двор и увидела закрывающего калитку Пола. Он пересек двор и вошел в дом. Марта уже лаяла на дверь.       — Ну чего ты, малышка, не спишь? — он присел на корточки и погладил Марту по голове. Он встал и встретился взглядом с Америкой. — И первая леди не спит.       Он улыбнулся. Ами заметила, какими уставшими, но счастливыми глазами смотрел он на нее.       — Как Бертран Рассел?       — Великолепен, — ответил он, разуваясь. — Мы разговаривали всю ночь. Я немного переварю и расскажу тебе обо всем.       Пол вздохнул и прошел в ванную. Он умылся и, смотря на Ами, продолжил.       — Как насчет отпраздновать Рождество у моих знакомых в Лос-Анджелесе? Я знаю, что Элли и Мэри расстроятся, можешь об этом не говорить. Давай? Поплаваем в море, загорим, покурим травы?       — Выспимся — поговорим, хорошо? — сказала Америка, всем телом прижавшаяся к дверному косяку.       К вечеру было решено лететь в Лос-Анджелес. А следующим вечером в театре «Сэвилл», выкупленном Брайаном, состоялся концерт Литл-Ричарда, организованный тем же Брайаном. Пол и Америка не могли упустить концерт любимчика своей юности, тем более в ранние годы «Битлз» Пол регулярно исполнял его песню “Lucille”, которая давалась ему нелегко, но стала новой вершиной его мастерства.           Через несколько дней Пол, Джейн и Америка появились на премьере фильма “The Family Way”, к которому Пол написал музыку. Америке их выходы с Джейн стали казаться все более нелепыми и неестественными. После шумного, полного общения с прессой вечера, МакКартни и Зами вернулись домой поздно и почти сразу  улеглись спать.       Под утро их разбудил тревожный телефонный звонок, прервав очередные кошмары Америки. Пол вылетел в холл к телефону. Америка не могла заснуть и прислушивалась к репликам Пола. Он молчал, и это нагнетало обстановку. Ами присела и выглянула в открытую дверь. Пол положил трубку и поплелся в спальню.       — Тара Браун погиб, — сказал Пол, упав на кровать. Что-то рухнуло в душе у Америки. Свингующий Лондон без Тары станет совсем другим. — Разбился. Не справился с управлением. Завтра поедем на поминки.       На поминках Тары было немного людей, а вечером Пол, Джон, Роберт Фрезер, Джейн, Америка, Барри Майлз и Джон Данбар пошли в бар Роберта, чтобы помянуть Брауна. Никто не мог поверить, что парня, которому в марте должно было исполниться двадцать два, который еще позавчера пил с ними за этим же столом, мертв. Они напились так, что отвлеклись и развеселились. Только ближе к ночи друзья решили разойтись. И тут же у входа их поймали журналисты. Их не интересовал никто, кроме Пола и Джейн. Журналисты окружили пару и отгородили их от Ами. Она пыталась разглядеть их и расслышать, что они говорят.       — Пойдем, Ми, пойдем, — Джон Данбар обнял Америку за плечи и попытался увести подальше, но она приставила к своим губам указательный палец и сказала:       — Сейчас. Мне надо послушать.       — Мистер МакКартни, ходят слухи, что скоро вы женитесь на Джейн. Скажите, произойдет ли это и когда?       Пол был очень пьян и валился с ног прямо на Джейн. Она всячески удерживала МакКартни. В таком состоянии Пол мог наговорить все что угодно. Это и пугало Америку и Джейн. Роберт, Барри и Джон тоже внимательно слушали. МакКартни рассмеялся и выкрикнул.       — Женюсь! Можете не сомневаться, что женюсь! Свадьбу отпразднуем в грядущем году!       — Ой, ой, — с нисходящей интонацией произнес Джон.       — Влип, — констатировал Роберт.       — И как мы выкрутимся из этой ситуации? — спросил не менее удивленный Сэр Пол.       — Разведемся, отпразднуем свадьбу с Джейн, и будем жить втроем, — пожала плечами Америка и была встречена странным взглядом старика. — Об этом мы с тобой поговорим позже, а пока вернемся к разговору, с которого начали.       Заинтригованный Пол цыкнул и разочарованно вздохнул. Он посмотрел на наручные часы и сказал:       — Это что ж получается, мы уложились всего в пятнадцать минут?       — Получается так, — пожала плечами Америка. «Интересно, что же она там приготовила?» — задумался Пол.       Америка смотрела в никуда. Пол пытался проследить, где конечная точка ее взгляда, но ни к чему не пришел. Только понял, что они стоят в центре ржаного поля, над которым сгущаются грозовые тучи.       — Америка? — окликнул он. Америка продолжала зачарованно смотреть в даль. Он коснулся ее плеча и позвал еще раз. — Америка?       Она повернула к нему лицо.       — Ты, кажется, обещала показать мне кое-то интересное?       — Да, извини. Я задумалась, — Америка сделала несколько шагов в сторону трассы, растянувшейся под горизонтом.       — Ты хотела поговорить о неродившемся ребенке, — напомнил Сэр Пол.       — Да... Да.       Обстановка вновь сменилась: темная от утренних сумерек гостиная с болотным свечением от окон напоминала первые кадры какого-то фильма. В глазах рябили характерные для пленочного кино белые помехи. Около детской кроватки, на диване сидела худая и бледная девушка в черной шали. Она зажимала ладони между коленями, словно пытаясь отогреть. Ее невыспавшиеся глаза были направлены в одну точку. Раздались звуки, словно кто-то вставляет ключ в замок. Девушка резко повернула голову в сторону звуков. Со скрипом открылась дверь, послышались чьи-то шаги.       В комнату вошел мужчина и склонился над колыбелью. «Спит?» — шепотом спросил он. Девушка кивнула. Мужчина небрежно погладил ее по плечам и вышел из комнаты.       — Наша дочь родилась двадцатого февраля 1966-ого года. Мы решили назвать ее Евой. Евой МакКартни. Мне пришлось сразу отказаться от работы с The Beatles и посвятить себя дому и ей. Ты можешь сказать, у нас хватило бы средств содержать няню и домработницу. Я не могла позволить себе пропустить, как растет наша с тобой дочь. Я долго не могла поверить, когда носила ее под сердцем, что это — частичка тебя, слившаяся с частичкой меня. Ты продолжал до ночи пропадать с The Beatles, все усерднее работая, и вскоре наша связь разорвалась.       Она росла бок о бок с двумя старшими детьми Омпады и Пита и сыновьями Ринго — Заком и Джейсоном — и Джона — Джулианом. Ева была очень музыкальной, безумно красивой — необыкновенной смесью нас двоих. По мере того, как она взрослела и раскрывались ее красота и обаяние, в нее влюблялись мальчики. Когда ей исполнилось двадцать, разыгралась настоящая любовная драма: лучший друг Алекс улетел в Америку учиться, на этой почве Зак и Джейсон подрались за право быть рядом с Евой, а Джулиан их разнимал. Поэтому спустя год Ева вышла замуж за Джулиана, и мы породнились с покойным к тому времени Джоном, — Америка протянула Сэру Полу фотографию. На черно-белой фотографии была на вид типичная английская семья. На самом деле это были Пол (с усами и серебристыми от подступающей седины волосами) и Америка (с тронутыми проседью корнями волос), а их символично отделяла девушка. Но, бог, насколько она была красива! В ее чертах одинаково прослеживались и Пол, и Америка. — Я долго думала об этом и понимала, что в мире ничего не происходит случайно. Значит, мы были не готовы стать родителями в двадцать три года. Нас еще ожидала бурная молодость, наполненная встречами и событиями. Нам еще нужно было насытиться свободой и беззаботностью.       Пол раньше всем рассказывал, что они с Линдой встретились в самое подходящее время: им обоим было под тридцать. Они успели попробовать все и поженились, будучи готовыми к семейной жизни. Сейчас Пол не хотел думать об этом, вернее, даже о том не вспомнил.       — Но это, как ты понимаешь, один из бесконечного множества вариантов развития событий. Когда я осознала, что могу оказаться в любой вселенной, я старалась испытать каждую из них на себе. Я перепробовала столько, сколько только было возможно. Вела дневник, говоря о своих впечатлениях. Но потом я оставила только одну запись. Думаю, тебе, как человеку, который узнал много конспирологического бреда на эту тему, это будет интересно.       Пол не понял, что Америка имела в виду под последней фразой.       — Я имею в виду выдуманную катастрофу девятого ноября 1966-ого года.       — И там я все-таки погиб? — уточнил Пол. Америка ничего не сказала, лишь протянула блокнот с пожелтевшими листами. Почерк Америки был мелким, как у по-настоящему закрытых и творческих людей, но таил в себе много увлекательного:       «С момента автокатастрофы, в результате которой погиб Пол, прошло сорок дней. Эти дни идут, а я стою на месте. Все будто в сером и густом тумане из слез. Не могу идти вперед, а в голове гул... треск стекла... визг колес...       Никогда не забуду, как я проснулась девятого ноября, в среду. Надо было на работу. Я встала рано, но Пола рядом не оказалось. Я заволновалась, но успокоила себя мыслью «Может, заночевал у кого-то из битлов». Так он нередко делал. Каждый раз, когда мы проводили ночь врозь, я жалела об этом. У нас и так мало времени, чтобы проводить его вместе.       В тот день мне не хотелось спускаться вниз. Почему-то пугал телефон. Я оттягивала время, чтобы как можно дольше не попадать в его компанию. Умылась в ванной на втором этаже, решила не завтракать. Я оделась, и вот зазвучал тревожный набат телефона. Долго не могла решиться поднять трубку. Я разрывалась между желанием и нежеланием ответить. Мне показалось, что взять телефон будет разумнее. Зазвучал приглушенный до жути голос; слишком спокойный, чтобы никто не разволновался.       — Америка, — я узнала Брайана, — крепись.       От этих слов я вздрогнула.       — Пол погиб в автомобиле сегодня утром.       Я хотела бы навсегда забыть эту фразу или никогда ее не услышать. Я упала на пол и уронила трубку. Зов Брайана отдалялся и летел за горы. Мне показалось, весь мир перевернулся, и я ударилась головой о потолок. Я и сейчас на нем сижу и не могу слезть. Стены сузились и сломались, дом в мгновение сгорел дотла. Земля затряслась и загудела, возникли трещины, потекла лава. Небо упало, зашумели атомные взрывы. Все гитары заревели страшные песни. С гор сходили огромные лавины, круша все на своем пути; лед тронулся, начался камнепад. Где-то тайфуны и смерчи разрушали города, поднимали к небу дома, авто, деревья. А я всего лишь сидела на полу. Я зарыдала.       Пол был похоронен в закрытом гробу. От моего мужа почти ничего не осталось. Это сложно описывать, невыносимо больно и до ужаса невозможно. Я не могла смотреть на это, и не смотрела. Я не хотела запоминать Пола таким. Я не понимала, почему? Ему было всего двадцать четыре, и он так и не увидел нашего малютку. Ничего не увидел и не успел.       Мы хоронили его всемером: я, Брайан, брат и отец Пола, Джон, Джордж и Ринго. Когда мы выходили из кладбища, я спросила у Джона: что случилось?       — Прости меня, Америка, это я... — Джон отвел глаза. — Мы сильно повздорили. Пол хлопнул дверью и сел за руль. Он был разъярен и не адекватен. Больше я, увы, не знаю ничего.       «Битлз» разбежались. Моя жизнь превратилась в хождение по канату. Мне не хочется носить ничего цветного и я, следуя стереотипам, облачаюсь в черное. Я не знаю, как жить. В голове мелодии, которые совсем недавно напевал, насвистывал Пол, мечтал записать. Теперь это надо сделать мне, но я думаю вообще уйти из шоу-бизнеса — иначе подумают, что я купаюсь во славе и деньгах покойного мужа. Но что меня губит больше: мне снится он — целует меня. Я влюбляюсь в него, просыпаюсь и плачу.       Тоннели перегруженного Лондонского метро во всем поддерживают меня: словно моя одежда черны; пыль на трубах и проводах. Гул отражается от тесных стен и ударяется о корпус поезда, потом снова возвращается к стенам...       Вагон забит до отказа. Почти все в руках держат какие-то подарки, у многих елки: все пестрит яркими и блестящими подарочными упаковками. Я стою прямо в конце всего поезда. Со всех сторон прижимают люди. Из головы не могу выгнать мысли об одном человеке. Увы, нас разделяет небо. Мы бы могли родить и воспитать детей, записать много песен, снять много фильмов, умереть в один день. И сорок дней голова взрывается от этих мыслей, я теряю ум. Мои глаза потяжелели от вечных, густых и прозрачных, а главное — искренних слез. Душа превратилась в тряпку, темную и старую, тяжелую от воды, которую надо выжать. Она давит на грудную клетку и мешает дышать.       Невозможно обнять тех, кто остается живым только в нашей памяти. В злой и жестокой памяти, в которой рождаются воспоминания, а они вызывают горькие слезы, слепящие глаза.       Состав останавливается, и гаснет свет. В вагоне начинается паника. Кто-то визжит. В середине вагона загорается серебряный свет — какой льет Луна в полнолуние. Я тянусь к нему, на зов струи света. Люд, без моих просьб и извинений, расступается, как Море перед Моисеем. Но я — всего лишь Ами, а море — далеко-далеко.       Я дохожу до света и вижу Пола. Наверняка со своими мыслями о нем окончательно свихнулась. Он улыбается мне, и что-то тянет меня к нему. Интересно, кто-нибудь это еще видит?       Мне снова хочется плакать. Встать на колени посреди вагона, закрыть лицо руками и без устали рыдать. Но я лечу к видению. Он в красивом черном костюме и в черной рубашке. Он никогда еще не был так жутко и страшно обаятелен и элегантен. Я подхожу ближе. Мое сердце выпрыгивает из груди, как будто меня ожидает первый поцелуй.       — Привет, милая. Это последний день, когда я могу увидеть тебя. Потом мы будем отделены Небом, — говорит он. Его голос проникает внутрь меня и «выжимает» душу. Я подхожу к Полу и кладу руки к нему на плечи. Ощущаю ткань его костюма, запах дорогого парфюма. Мое сердце еще давно так не трепетало, а в животе поселились самые настоящие бабочки.       — Я... я... — слова застревают еще в груди, не в горле, — безумно скучаю. Мне плохо.       Давно не доводилось говорить «мне плохо».       — Мне очень плохо. Я страдаю.       На лице появляется красивая и грустная улыбка.       — Я чувствую, что нахожусь не в своей жизни. Я мертва, — мне кажется, я выворачиваю себя наизнанку; черный вагон, призрак любимого мужа и лунный свет.       — Я хочу к тебе, — говорит Пол и мы целуемся. Я скучала по этим влажным и теплым губам. Я с неведомым страхом и удовольствием от поцелуя закрываю глаза — боюсь, открыв, не увидеть Пола.       — Я схожу с ума, Америка. Мне хочется на землю, в прежнюю жизнь...       — Я вычеркну из календаря девятое ноября. Я хочу вернуть тебя. Я люблю тебя.       После моего обещания Пол обнимает меня, и я обмякаю в его руках. Все мое тело дрожит, хочется плакать — в происходящее трудно поверить. Я теряю сознание.       Когда открываю глаза, понимаю, что сижу на полу все еще темного вагона. Пассажиры взволнованно переговариваются. Рядом со мной сидят на корточках двое мужчин и размахивают тетрадями. Они хотят привести меня в чувство. В вагоне жутко душно и тесно. В голове остался приятный осадок от последней встречи.       И тут меня осеняет. Нет, Пол, нас ничего не разделяет! Мы вместе, мы рядом! Я проживу эту жизнь ради тебя! Ради тебя и нашего малютки!»       Пол отряхнул слезу, в силу возраста и природной сентиментальности выступившую и скользнувшую на морщинку под глазом. Ощущения Ами передавались с каждым словом все отчетливее, разрывая каждую клеточку души. Пол сам знал, что этой катастрофы не было, но если бы она случилась, последствия были бы такими.       — Это... похоже на историю Орфея и Эвридики.       — Только наоборот.       — Да, сколько же бреда находили фанатики, желая доказать, что я погиб, и меня заменили двойником. Нет, ну разве возможно?       — Не будем задерживаться на грустном. Хочу показать тебе кое-что очень интересное, отвлечемся немного. Когда я узнала о той вселенной, о которой расскажу сейчас, очень удивилась. Думаю, что во многом события складывались даже логичнее и естественнее, чем в моей жизни. Наверное, ты согласишься со мной.       Слова Ами заинтриговали старика. Засверкала темно-фиолетовая рябь, и все погасло в тишине.       В просторной кухне электрическое освещение было выключено, поскольку льющийся из широкого окна свет достаточно освещал пространство. За столом в полной тишине сидела девушка в белом обтягивающем платье с длинными рукавами и короткой юбкой. На стройных ногах — высокие белые сапоги с небольшим каблуком-танкеткой. Ее черные волосы были завязаны в тугой хвост.       Это Америка Зами, одна из самых уважаемых журналистов “The New York Times”. Сегодня она должна отправиться в Лондон, чтобы осветить свадьбу одного из участников The Beatles — Пола МакКартни. Америка не следила за их творчеством и уж тем более никогда не была их поклонницей, несмотря на то, что росли они в одном городе — в Ливерпуле. Они были поколением рок-н-ролла, Ами же с юности была по уши влюблена в джаз, поэтому, бросив университет, на заре битломании переехала в Нью-Йорк и в первый же вечер, посетив концерт молодого джаз-бэнда, влюбилась в контрабасиста и вскоре вышла за него замуж. Поэтому лишь Америка относилась к своему заданию равнодушно, хотя в Лондоне, наверное, раздосадованные битломанки не дадут молодоженам проходу.       Часто Америке снились такие концерты, как были у The Beatles: многотысячные толпы фанаток визжат, кричат и рвут на себе волосы. Ей снилась чья-то чужая жизнь: ферма в полях Шотландии, цветущая вишня в саду, Индия в рыжих цветах и мужчина, всегда повернутый к ней спиной. Америка часто просыпалась от того, что выкрикивала его имя, и то сразу улетучивалось в утренних сумерках. В такие моменты крепкий сон супруга играл в пользу Америки. Эти сны занимали все мысли Ами, а поздними вечерами, когда все стихало, и она оставалась наедине с собой, ее мучили навязчивые состояния: необъяснимая тоска, ощущение одиночества, ожидание чего-то. Америка не могла понять, что это такое, ведь у нее все есть: дом, состоявшаяся семья — муж Рик, сын Натан и дочь Мэри, работа. Так однажды по зову души она отправилась искать ответ в Индию. Поездка помогла развеяться, но не ответила на главный вопрос. Зами часто обращалась и к гадалкам, но те, воспользовавшись беспомощным состоянием девушки, констатировали порчу и вымогали деньги. Лишь одна женщина шепнула ей на ухо: «Сад расходящихся тропок». Ее слова немного успокоили Америку, ей казалось, они станут ключевыми в разгадке этой тайны, и она отпустила мысли об этом, но от снов так и не избавилась. И сегодня ей снилось, что она выходит в кухню, и там стоит все тот же мужчина. Не успела она его окликнуть, как сон оборвался.       В дверь позвонили. Америка встала, поправила задравшуюся юбку и вышла в прихожую. Вскоре в квартиру вошла тучная темнокожая женщина в насквозь промокшем синем пальто.       — Доброе утро, Октавия, — поприветствовала женщину Америка.       — Совсем недоброе, миссис Зами! Там льет как из ведра! Вот, — женщина в доказательство бросила в угол сломавшийся от порывов ветра зонт и сняла пальто, оказавшись в голубом платье. Октавия достала из комода черные разношенные тапки и прошла в кухню. Америка оделась в пальто и начала застегивать пуговицы, как в прихожую вновь вернулась Октавия с чайником в руке: — Сделать вам кофе?       — Нет, спасибо. Я уже выхожу. Не забудь разбудить Рика в девять, у него встреча в Бруклине, — Америка перекинула через плечо сумку с документами и фотоаппаратом.       — Зонт! — напомнила Октавия. Америка кивнула и сняла с крючка зонт-трость. Выйдя из здания, Ами оценила ветер, сбивающий ее с ног, по достоинству и с трудом дошла до такси.       Когда Америку доставили в аэропорт, дождь стих, лишь мелкими каплями оседая на стеклах. В самолете Ами приснился сон, в котором она вновь встретилась с тем мужчиной. Профиль его лица засвечивал яркий прожектор. Над их головами висели бумажные птицы, и все, даже подвенечное платье, в которое была облачена Ами, указывало на то, что это свадьба. «...Если где-то в параллельной вселенной я полюблю кого-то кроме Ами, скажите мне, что я величайший идиот», — так завершалась его клятва. Мужчина стал приближаться для поцелуя, и только лучи стали рассеиваться, чтобы показать черты его лица, как кто-то разбудил Ами легким прикосновением к плечу.       — Мисс, мы в Лондоне, — улыбнулась стюардесса.       Лондон едва обогревался легким мартовским солнцем. Англиканскую церковь на Сент-Джонс Вуд окружили рыдающие навзрыд от обиды и ярости фанатки, ненасытные журналисты и папарацци, прохожие, остановившиеся узнать, что здесь происходит. Америку, казалось, это мало интересует. Она уверенно прошла через черный ход, сосредоточившись на мыслях о предстоящей работе, и даже празднично переливающиеся цветные витражи ее нисколько не привлекли. Она подготовила камеру к съемкам и вышла в просторный зал.       Ее взгляд тут же уперся в МакКартни. В жизни он был совершенно не таким, каким Америка его представляла. Ей казалось, он слегка приземистее, толще. Но Америка не могла даже предположить, что он настолько красив. Его черные, лоснящиеся волосы касались плеч, а подвенечный костюм с атласными элементами сидел на нем как влитой и подчеркивал природную красоту.       Он стоял рядом со своей невестой Линдой Истман, симпатичной и весьма эффектной молодой блондинкой, и что-то шептал ей, поглаживая по волосам. Сразу же заметив вошедшую Америку, он усадил Линду в кресло и направился к Зами. Когда Ами поняла, что Пол приближается к ней, у нее перехватило дыхание.       — Америка Зами, по заданию «Нью-Йорк Таймс», — смело произнесла она, когда между ними с Полом осталось несколько шагов.       — Хорошо, что вы приехали! Тут какой-то кошмар происходит, — выдохнул Пол. — Можете прямо так и написать.       — Разве может свадьба быть кошмаром, если все по любви?       Пол усмехнулся:       — Можете даже не сомневаться, что по любви. Америка, нам нужна ваша помощь. Мой шафер попал в аварию, поэтому я остался без свидетеля. Мы же с Линдой решили никого не звать.       — Я могу быть вашим шафером, — неожиданно для себя произнесла Америка.       — Вы нас очень выручите, — сказал Пол, положа руку на сердце. — Давайте тогда сделаем несколько снимков.       Пол отошел к Линде, оставив Америку в попытках заново научиться дышать. Америка была абсолютно очарована им. Впервые за долгие годы брака ее заворожил другой мужчина, всколыхнул все нутро одним своим появлением. Отогнав от себя все мысли и маломальски собравшись с силами, Ами подошла к будущим супругам и приставила фотоаппарат к лицу. Пол стал пытаться позировать и склонить к этому невесту, но Америка, опустив фотоаппарат, сказала:       — Нет-нет, не надо позировать. Разговаривайте друг с другом. Мне нужны естественные снимки.       — Профессиональный подход, — отметила Линда.       Америка фотографировала Пола и Линду, сидящих на диване в обнимку и перешептывающихся друг с другом и понимала, что ничего не может поделать с собой.       Вошел священник с миниатюрной библией в руках. Пол и Линда встали и подошли к алтарю. Америка встала позади них и погрузилась в свои мысли, пропуская мимо речь священника. Так все это глупо, думала она. Будучи замужем, встретить в день его свадьбы. Нет, все это забудется, и они заживут дальше привычной жизнью. Священник обратился с вопросом к Полу, тот переглянулся с Линдой и рванул к Ами, потащив ее за собой из зала за руку.       — Америка, выручайте, я совсем забыл про обручальные кольца! — крикнул Пол, направляясь к лестнице.       — Катастрофа какая-то! — Америка вырвала свою руку из руки Пола и остановилась. Тот остановился тоже. — Вам нельзя туда. Вас там разберут на сувениры. Вот, — Ами стянула с безымянного пальца серебряное обручальное колечко и протянула Полу, — возьмите мое. Для Линды.       — Я не прогадал, пригласив вас, — сказал Пол, приняв кольцо. — Знаете, ваше лицо кажется мне знакомым. Как будто мы уже где-то виделись.       — Это возможно — мы росли в одном городе.       Америка собралась вернуться в зал, как Пол притянул ее к себе, крепко прижавшись, и нежно поцеловал в губы. Америка опешила и уже собралась дать наглому МакКартни пощечину, но не могла позволить испортить лицо жениху. Она отстранилась, хотя не хотела — в этом спонтанном, случайном поцелуе было что-то сумасшедшее и родное.       — Меня неумолимо тянет к вам, Америка. Мы знакомы меньше часа, а мне кажется, что всю жизнь.       — Вы величайший идиот, Пол.       Пол и Америка вернулись в зал, где свадьба Пола и Линды благополучно завершилась, после чего Ами улетела домой. Часть десятичасового полета Америка занималась статьей, озаглавив ее «Свадьба идиота». Домой Ами приехала ближе к вечеру, Октавия уже готовила ужин.       — Наконец-то вы приехали, Америка. У вас, наверное, был трудный перелет. Нужно как следует отоспаться! — строго произнесла Октавия, вышедшая в прихожую, чтобы встретить хозяйку.       — Я как раз собиралась заняться этим, — ответила Ами, раздеваясь. В прихожую вышел и Рик: невероятно высокий, широкоплечий, крепкий голубоглазый брюнет с мужественным широким лбом и греческим носом. Увидев его, Ами поняла, что после встречи с Полом больше никогда не будет воспринимать мужа как прежде.       Октавия ушла в кухню, чтобы продолжить приготовление ужина.       — Привет, — сказал он глубоким басом, под стать контрабасу.       — Привет, — приветливо сказала Ами, присев на пуф, чтобы снять обувь. Девушка сняла левый сапог, а молния на правом застряла. Рик заметил мытарства супруги расстегнуть сапог и сел на корточки, склонившись над ногами Америки. Она старалась спрятать свои руки, в особенности левую, на которой от кольца остался только след от долгого непрерывного ношения.       — Как дела? Как слетала? — спросил Рик, пытаясь стянуть застежку вниз.       — Хорошо слетала, в самолете уже написала статью. Как дети? — поинтересовалась Америка.       — Весь день вчера тебя ждали, Мэри капризничала. Сейчас спят, — сосредоточившись на сапоге, ответил Рик.       — Какие молодцы, — похвалила Ами. Молния поддалась, и Рик, расстегнув ее до конца, снял сапог с ноги жены. Америка вошла в спальню и, достав домашнюю одежду, стала переодеваться.       — Мне такое письмо пришло, — Рик достал из верхнего ящика комода сложенную в несколько раз бумагу, — от бродвейского режиссера Алекса Лорана. Ты слышала такого?       — Да, я знаю его. Он дебютировал два года назад с авторским мюзиклом, мы ходили туда по заданию редакции. Что пишет? — поправив края футболки, заинтересованная Америка подошла к Рику.       — «Уважаемый мистер Коллет, меня зовут Алекс Лоран. Я режиссер и сейчас набираю труппу в мой новый мюзикл. Не так давно я, по совету моих друзей, посетил концерт вашей группы. Вы играете великолепную музыку, я очень люблю джаз. Но больше всего я был поражен вашими харизмой, обаянием, раскрепощенностью. Я хочу пригласить вас на деловую встречу, чтобы обсудить мои предложения и ваши пожелания. С надеждой на скорую встречу, Алекс Лоран».       Америка читала это письмо одновременно с тем, как его вслух проговаривал Рик, и, когда он дочитал, подняла на него глаза.       — Рик, ты же сам говорил мне, что с детства хотел стать актером. Я думаю, что нужно побеседовать с ним.       — Я ждал тебя, чтобы посоветоваться. На самом деле, я очень хочу. Но бродвейские мюзиклы — это тяжелый труд. Они же все доводят до идеала! Если я буду пропадать с утра до ночи, ты не будешь против?       — Если тебе это принесет радость, я только «за», — ответила Америка. Рик крепко обнял супругу. Ами тоже обняла Рика.       — Я пойду проведаю детей, — сказала она, осторожно отстранившись, и провела ладонями по рукам Рика. Он взял левую руку Америки в свою и вдруг спросил:       — А где кольцо?       — Кольцо? Я потеряла его в гостинице в Лондоне, — Америка ответила уверенно, потому что долго продумывала и репетировала в голове свой ответ.       — Давай сходим и купим новое? — тут же предложил он.       — Нет-нет, я из аэропорта звонила туда, они сказали, что нашли  кольцо и скоро его вышлют, — моментально ответила Ами.       После ужина Америка съездила в редакцию, чтобы сдать рукопись статьи «Свадьба идиота» и фотографии. Америке очень хотелось сделать копии портретов Пола для себя, но если их при уборке вдруг найдет Октавия, Ами несдобровать.       Через две с половиной недели Рик встретился с Лораном, в результате встречи его пригласили на роль Адама в мюзикл «Искушение». Работа над мюзиклом началась в июне. Сначала график был довольно свободным, но к середине лета он ужесточился. В июле Америке пришла бандероль из Великобритании, подписанная именем Пола МакКартни. Он вернул Америке кольцо, а к нему прилагалось маленькое письмо, в котором Пол извинялся за поцелуй и неудобства, доставленные им. «Почему вы мне снились до нашей встречи?» — спросил он в конце письма. Америка ответила тремя словами: «Сад расходящихся тропок».       Теперь вечерняя тревога не терзала Америку, и эти сны более не вызывали беспокойства, потому что она поняла их причину. Она знала, по кому тоскует, кто снится ей по ночам.       Жизнь вошла в привычное русло. Рик пропадал на репетициях мюзикла, премьера которого была назначена на конец ноября, Америка готовила злободневные репортажи, Октавия помогала заниматься домом и детьми. А после того, как Бродвей открыл свои двери для зрителей «Искушения», карьера Рика пошла в крутую гору: его джаз-бэнд прославился, люди стали ожидать новые пластинки, а на самого Рика посыпались приглашения играть в кино.       После того, как показ «Искушения» закончился через полгода, в мае 1970-ого, Рик решил обратить внимание Алекса на Америку и пригласил его на ужин домой. Америка с нетерпением ждала гостя, не зная о тайном плане мужа. Они с Октавией целый день занимались праздничным ужином, пока вокруг них крутилась крошка Мэри.       — Все, я пойду, — сказала Октавия, когда ужин был сервирован.       — Октавия, останься с нами, ты же часть нашей семьи.       — Спасибо за столь лестные слова, но... у меня же совсем нет вечернего платья, — развела руками. — Я не могу находиться при светской беседе в испачканном фартуке.       — Никто не будет брезговать, если ты посидишь в своем повседневном платье, — сказала Америка и улыбнулась. — А то, что у тебя нет вечернего платья, я исправлю.       — Америка, ну что вы! Не надо со мной так церемониться!       — Октавия, мы знакомы вот уже более полутора лет. На тебе лежат мои обязанности, и я безгранично тебе доверяю. Мои дети тебя обожают. Поэтому просто прими от меня подарки.       В дверь позвонили. Это был вернувшийся с репетиции Рик. Он облачился в костюм, Америка — в элегантное вечернее платье. Мэри и Натана тоже одели парадно. Вскоре пришел и гость, Алекс. Он выглядел экстравагантно: на нем был строгий черный костюм и кислотно-зеленая рубашка. Шея традиционно обвязана желтым шарфом, который, как рассказывал Рик, Алекс любил закидывать на плечо, объясняя сцену.       — Добрый вечер! — сказал Алекс, войдя в широкую кухню-гостиную. Он говорил нарочито высоким голосом, будто у него прорезался фальцет.       — Алекс, познакомься, моя жена — Америка, — Рик указал на стоящую рядом с ним девушку. — На диване наши дети, Натан и Мэри, а это наша домохозяйка, Октавия.       — Очень приятно, — сказала Октавия, протянув руку Лорану.       — И мне приятно, — ответил он, пожав руку Октавии. Все сели за стол. Мэри усадили в высокий детский стульчик с маленькой столешницей, из которого трудно выбраться самостоятельно. Рик разлил по бокалам вина, а Натану налил сок.       — Я хотел впервую очередь отпраздновать успех мюзикла Алекса. Он подарил мне много бесценного опыта, в том числе опыта работы в команде. Я хотел так собраться еще в Рождество, но мы играли мюзикл буквально в режиме нон-стоп. За Алекса!       — Ой, Рик, ну не стоило! — Алекс, казалось, краснеет от смущения. — Я сам поражен тем, что нашел тебя. Так что тебе спасибо, что согласился поучаствовать.       Все глотнули немного вина и принялись за ужин.       — Вообще я позвал Алекса главным образом для того, чтобы познакомить с Америкой. Она тоже режиссер, и, я думаю, вы найдете много общего, — признался Рик.       — Как раз-таки я не режиссер, — возразила Ами.       — Это что еще за общество скромников? Все отказываются признавать свои таланты! Ой, извините... — внезапно взбунтовалась Октавия и, почувствовав себя лишней, стыдливо прикрыла рот рукой.       — Да, я проучилась несколько курсов в театральном институте, но посреди четвертого курса уехала в Америку, — призналась Ами.       — Америка, понимаешь, профессия человека определяется не его образованием, а его талантом. Если ты себя чувствуешь кем-то — почему бы не назвать? — пожал плечами Алекс.       — Я уже много лет ничего не ставила, — ответила Америка.       — У Америки есть интересные сценарии. Просто не оторваться! — воскликнул Рик.       Мэри заскучала и закапризничала, и Октавия, извинившись, встала из-за стола и увела завершивших ужин детей купаться.       — Извините, что я лезу не в свое дело, но мне показалось, я увидел футляр от саксофона. Кто на нем играет? — поинтересовался Алекс.       — Америка, — тут же сказал Рик. — Джаз — это то, что нас объединило сразу же.       — Тогда нам есть, о чем поговорить!       Конечно, джаз был не единственной точкой соприкосновения. Америка почти сразу поняла, что Алекс — очень интересный собеседник. Он много знал, много путешествовал и рассказывал много любопытных вещей. Америка слушала его буквально раскрыв рот, впрочем, он слушал ее аналогичным образом. Октавия тем временем помыла детей и уложила их спать, потом часы пробили одиннадцать, и женщина уехала домой. Алекс, Америка и Рик просидели полночи, и под конец Ами пообещала Лорану показать один из ее сценариев.       В студенческие годы Америка описала историю японки по имени Фумико. Фумико пережила падение атомной бомбы на Нагасаки, потеряв всех своих близких и получив лучевую болезнь, два раза неудачно вышла замуж и умерла в муках. Предполагался своеобразный театральный коллаж: бомба, несчастливая жизнь после бомбы, и в этот мрачный сюжет вкраплялись эпизоды мирной и счастливой жизни в процветающем Нагасаки. Исполняющей роль Фумико актрисе предстояло много бегать между декорациями и часто менять одежду. Алекс мгновенно загорелся идеей Ами. Такой спектакль мог обратить внимание на войну во Вьетнаме, которая все никак не затихала.       Работа началась в августе, после того, как Алекс вернулся из двухмесячного отпуска в Тибете. После этого жизнь Америки закрутилась, как чертово колесо: она сутками находилась в театре, не ела, не спала, забыла о времени и семье. Рик приезжал за ней в театр и подолгу ждал, пока она не говорила: «Езжай домой, я приеду чуть позже на такси» и приезжала домой под утро. Она перестала отвечать на поцелуи, говорить «люблю», пропала близость. Ее поглотил театр. Рик сначала терпел, но вскоре это начало ему надоедать. Он чувствовал, что жена охладела к нему, и сам стал подолгу пропадать вне дома. А на обоих супругов злилась Октавия, чуявшая неладное.       Просматривая одним утром корреспонденцию, Америка наткнулась на анонимное письмо. На альбомном листе была всего одна строка: «Если сердце мое не с тобой, то где оно?» Ами понимала, что это письмо адресовано Рику, и впервые дала себе отчет в том, что за прошедшие полтора года окончательно разлюбила его. Сердце больше ничего не чувствует. Америка поняла, что хочет и может его отпустить.       Кастинг никак не заканчивался, хотя работа над спектаклем началась. В последний момент пришлось заменить актера первого плана, и Ами не раздумывая пригласила Рика. Оставалось одно вакантное место — роль Фумико. Америка отклоняла десятки кандидаток в стремлении найти Фумико, пока однажды к ней не пришла одна девушка с пышными черными волосами, миниатюрной детской фигурой, тонкими запястьями. В ее лице читалось что-то благородное, аристократическое. Платье с широким поясом на ней сидело так, как того добивалась Америка: по-детски мешковато, но по-взрослому.       — Бесподобно! — воскликнула Америка, когда девушка завершила выступление. Никто уже не ожидал услышать этого. — Именно такой-то должна быть Фумико: женщина, сохранившая в себе ребенка. Скажите, как вас зовут?       Девушка подошла к краю сцены и робко произнесла:       — Йоко Оно.       Америка взглянула на своего ассистента, чтобы он внес имя в документы.       — Йоко, вы сможете остаться на сегодняшнюю репетицию?       Девушка закивала головой.       Началась репетиция. Америка нервно поглядывала на часы. Рик неприлично опаздывал на репетицию, чем отвлекал Америку от работы. Но стоило Ами подумать об этом, как дверь распахнулась, и появился Рик с остатками хот-дога в левой руке.       — Извиняюсь, в Нью-Йорке просто ужасные пробки! — воскликнул он, проходя к сцене и бросая в рот последний кусочек хот-дога.       — Ничего, все оказались на репетиции вовремя, — поспешила успокоить его Америка.       — Еще бы, ты же живешь в театре, — фыркнул Рик. В последнее время он все чаще не стесняясь отпускал такие фразы, от которых Америка, разумеется, не приходила в восторг. Она понимала, что их брак дал глубокую трещину, которую уже сложно будет склеить.       После полуторачасовой репетиции Америка отпустила актеров и ненадолго задержалась в театре. В комнате, оборудованной под кухню, Ами столкнулась с директором кастинга, Дереком. Этот коренастый бородатый мужчина был давним другом семьи, в частности Рика.       — Дерек, скажи, где ты взял эту девушку, Йоко? — спросила Америка, насыпая молотый кофе в френч-пресс.       — Да это не я ее привел, — Дерек почесал пушистую бороду и вздохнул. — Ами, ты мне друг, но истина дороже. У меня нет сил уже скрывать это. Рик привел Йоко. Йоко долго пыталась стать перфомансисткой, но ее представления не увенчались успехом. Ну и на одной выставке мы с Риком лично познакомились с ней. Нас Кит познакомил.       — Дерек, не переживай так, — Америка сжалилась над покрасневшим от стыда другом и положила ему руку на мускулистое плечо. Он посмотрел на нее виновато.       — Я только что предал Рика, — пожал плечами он.       — Он тебя простит, я знаю, — ответила Ами, улыбнувшись.       Америка решила пройтись по осеннему Нью-Йорку и подумать над тем, что происходит в ее жизни. По-октябрьски подмораживало, но солнце еще ярко освещало улицы города, буквально из последних сил. Ами шла домой пешком из Бродвея, думая о своем. Как внезапно они с Риком стали чужими людьми! Ами вспоминала первый вечер в Нью-Йорке. Заканчивался ноябрь, и как раз в этот период между серединой ноября и предрождественской лихорадкой Нью-Йорк дышал джазом. Америка, которой на то момент еще не исполнилось двадцати двух лет, была очарована этим городом. Отправившись в первый вечер в джаз-клуб, она оказалась на концерте начинающего джаз-бэнда. Внимание сразу привлек высокий, пышущий молодостью Рик, и, господи, что он вытворял на сцене! Он ловко крутил контрабас в руках, словно вытанцовывал буги-вуги с кокетливой девушкой, не переставая петь хриплым голосом! Америка мгновенно потеряла голову, а когда вдруг этот контрабасист вытащил именно ее танцевать в зал, поняла, что впервые влюбилась с первого взгляда и сразу — до беспамятства.       Чуть меньше, чем через полгода, Рик, которому едва исполнилось двадцать шесть, и Америка сыграли свадьбу. Ами с первой попытки попала в штат журналистов одной из самых престижных газет в мире — «Нью-Йорк Таймс» — несмотря на довольно юный возраст. В следующем году родился первенец Натан, названный в честь прадеда Ами, потом дочка Мэри, в честь бабушки Рика, умершей незадолго до рождения девочки. А затем Америка, пожелавшая вернуться на работу, наняла Октавию Джонс — негритянку родом с берегов Миссисипи. Командировки Ами и Рика длились все дольше и совпадали все чаще, и великолепные способности Октавии управляться с хозяйством и детьми очень сильно выручали Ами, и вскоре Джонс и Зами привязались друг к другу.       И вдруг, после стольких счастливых лет, Ами пришла к твердому выводу, что надо подать на развод. Ей не хотелось больше мучить Рика. Америка поступала жестоко по отношению к своим детям и понимала это, но еще больше она понимала, что всем от этого будет только легче. Начались дни долгих раздумий Америки над предстоящим откровенным разговором с мужем. Тем временем он стал приходить домой уставший, сытый, с счастливым блеском в глазах и шлейфом от женского парфюма.       — Ходит он налево, — один раз пробурчала Октавия, протирая тарелки и сверля взглядом дверь в ванную, где только что уединился Рик. — Извините, что врываюсь в ваше дело, но африканская интуиция редко меня обманывает.       — Октавия, не вини его ни в чем. Это его дело, — Америка относилась к этому философски. Она в любом случае не оставалась одинокой: с ней дети, Октавия, театр. А Бродвей предполагал множество интересных знакомств и возможностей.       — И вы даже не попытаетесь это исправить? — недоуменно спросила Октавия.       Из ванной вышел Рик и направился в спальню, почесывая шею. Оставив посуду, Америка последовала за ним в комнату и закрыла за собой дверь. «Сейчас или никогда», — наконец решилась она.       — Рик?.. — робко спросила она, словно боялась обознаться. — Можно поговорить с тобой?       — Конечно, что случилось? — спросил он почти безразлично, расстегивая рубашку.       — Этот разговор очень важен. Ты не мог бы сесть вместе со мной, пожалуйста? — Америка говорила предельно безобидно. Рик, вздохнув, сел рядом с супругой на край дивана, так и не расстегнув до конца рубашку. Америка нежно взяла богатырскую ладонь Рика в свои ручки. — Рик, нам нужно поговорить начистоту. Пожалуйста, признайся мне честно, у тебя есть другая женщина?       Рик смутился и виновато отвел глаза. Он никогда не мог врать Ами. Однажды попробовав это сделать, он чуть не лишился полного ее доверия. Америка ненавидела ложь и всегда знала, когда ее обманывают. Но и не соврать было стыдно: несмотря на трудности последних месяцев, она была всегда восхитительной, она была бесконечно терпеливой, лучшей женой, которую только можно было представить, но больше она не способна отдать ему свое тепло.       —  Да, — кивнул наконец Рик. Америка сжала его руку так, что ее и его пальцы побелели.       — Рик, я тебя отпускаю.       Он поднял на Ами голубые глаза.       — Я думаю, что нам нужно разойтись. Мы перестали быть парой. Так будет лучше для нас и наших детей. Это правильнее, чем если мы вдруг начнем открыто враждовать и ругаться на глазах детей. Давай останемся близкими друзьями. Это лучшее, что мы можем сделать для нашей семьи, которой мы все равно останемся.       Рик кинулся обнимать Ами, крепко сжимая хрупкую девушку в своих руках.       — Ами, как же я боялся тебе об этом рассказать. Я всегда поражался твоей чуткости. Спасибо тебе огромное, — Америка впервые слышала, чтобы Рик плакал.       — Я отпускаю тебя к ней, — тихо произнесла Ами. — Будьте счастливы.       Рик поцеловал жену в макушку и отпустил. Ами оставила его наедине с собой, и через час он с чемоданом на пороге прощался с детьми.       — Куда ты? — спросил пытливый Натан.       — Папа едет к эскимосам на Северный полюс, — печально улыбнувшись, ответила Ами.       — Папа, пришли фотокарточку с эскимосом! — попросила Мэри, которую на прощание, взяв на руки, целовал отец. — И привези эскимо.       — Конечно, привезу, малыш, — ответил Рик, взяв на руки и сына. Америка сделала последний по-настоящему домашний семейный снимок.       Впервые Америка всю ночь проплакала, поняв, что жизнь пошла совсем иначе, чем ожидалось. Следующим днем заявления были поданы, а через месяц, спустя несколько дней после седьмой годовщины знакомства Рика и Ами, их брак был расторгнут. Все произошло тихо и незаметно.       Близилось Рождество. Отовсюду сыпались приглашения в гости, отпраздновать наступление нового года. Телефон Америки разрывался от звонков, но на них отвечала Октавия, потому что Ами все время проводила в театре. После развода она стала работать еще интенсивнее, и, каждый день видя Рика, воспитывала в себе дружеские чувства, отогревая охладевшее к Рику сердце.       Только один субботний ранний звонок застал Америку, разбудив ее. Спросонья подняв трубку, Америка спросила:       — Доброе утро, вы уже там репетируете?..       — Алло, Ами? — послышался звонкий, но довольно низкий женский голос. — Ам, сколько у вас там времени?       — Пять... сорок, — ответила Америка, пытаясь разглядеть в темноте стрелки от наручных часов.       — Ой, дорогая, извини, не рассчитала. В Оксфорде ведь уже почти одиннадцать, — произнесла девушка с каким-то намеком в голосе. И Америку осенило:       — Омпада! Это ты! Привет, — Ами даже взбодрилась.       — Ну наконец-то! — воскликнула девушка и, как подумала Ами, наверняка развела руками. — Как у вас дела?       — Все отлично. А у вас? Как скорейшее прибавление? — Америка знала, что у Омпады вот-вот должен был родиться третий ребенок.       — Даже не заикайся об этом, прошу! — взмолилась она. — Ами, вообще я звонила тебе, чтобы пригласить вас с Риком и детьми отпраздновать Рождество у нас, в Оксфорде. Вы как?       Америка сжала губы, а потом ответила:       — Омпада, мы с Риком больше не женаты.       Америка ожидала, что Омпада осыпет ее обвинениями и ругательствами. В ее голове тут же возник диалог:       — Вы развелись? Господи, почему? Какая для этого была серьезная причина?       — У нас испортились отношения. Я думаю, у него появилась девушка.       — И ты считаешь, это причина? — Омпада сердилась. — Вы хотя бы для детей ну чуть-чуть побыли любящими супругами, подержались бы!       — Они все равно бы все поняли и продолжали жить во лжи.       Но Омпада лишь промолчала, а потом решительно произнесла:       — Тебе срочно нужно отдохнуть. Приезжай на недельку пораньше к нам.       Было решено на наступающей неделе улететь к Омпаде и ее мужу Питу на каникулы.       Америка позвонила в дверь дома Омпады. Долго никто не подходил, но Ами не торопилась трезвонить: знала, что Омпаде на поздних сроках трудно перемещаться. Вскоре дверь открыла Омпада, слегка ссутулившаяся, держась за поясницу.       — Классно, что есть такси. Плохо, что беременность — это такая тягомотина! — воскликнула она.       Америка перешагнула через порог и обняла подругу. Девушки вышли в гостиную и стали распаковывать подарки.       — Где же Оранжи-младшие? — поинтересовалась Америка.       — В школе маринуются, как селедки. Честно говоря, Алексу нравится, а Ева что-то не в восторге, — Омпада осторожно опустилась в кресло. Америка поспешила ей помочь: подложила под спину маленькую подушечку, придвинула небольшой пуфик к ногам подруги, и та положила на него ноги. — Ноги отекают, просто атас.       — Надо будет отследить тенденцию: Натан тоже любит школу, а Мэри только через два года пойдет, — сказала Ами, подходя к столу. Там стояли чайник с заваркой и две чашки. Америка разлила душистый Эрл Грей по чашкам, протянула одну Омпаде и присела в кресло напротив. Глубоко вдохнув исходящий от напитка пар, Америка произнесла: — Пахнет ливерпульской юностью... Кстати, где Пит?       — А это как раз, дорогая, самое интересное! — произнесла Омпада, торопливо поставив чашку на блюдце на журнальном столике. — Помнишь, я рассказывала тебе, как Пита кинули с записью альбома? Эти гады разбежались кто куда, у всех свои сольные проекты, понимаете ли, контракты и бабло. Пит был в ужасном отчаянии, я вообще никогда его таким не видела! А тут на днях ему позвонил один очень известный музыкант, сказал, что слышал записи выступлений Пита и впечатлен ими, заехал к нам, побеседовал с Питом и пригласил поучаствовать в записи нового альбома, а там, наверно, и в турне в его поддержку. До сих пор не можем поверить в происходящее.       — И кто же он? — спросила Америка, и тут в ее сознании вспыхнуло одно имя. Сердце застучало, и Ами стала надеяться услышать именно его.       — Вообще-то это секрет... — отвела взгляд Омпада, и Ами уже успела было расстроиться, но Овод как-то заговорщицки посмотрела на подругу. — Но ты же свой человек! Ты же никому не расскажешь? — Омпада слегка подалась вперед для пущей секретности. — Пол МакКартни.       Стук сердца на мгновение прекратился, а потом зашумел в ушах и сильно забился в груди Америки, но она, по своему обыкновению, даже не показала вида.       — Иногда он даже заезжает к нам на ужин, а потом они с Питом допоздна репетируют в студии. А, ты же еще не была у нас с тех пор, как Пит переделал погреб в студию! Он приедет и покажет.       Америка не могла поверить, что судьба уготовила ей еще одну встречу с Полом. Она долго убеждала себя, что их пути навсегда разошлись, чтобы не тешить себя иллюзиями. Но сейчас Ами была уверена в их новой встрече. Тут же со двора донеслись рев мотора автомобиля и несколько громко смеющихся мужских голосов. Входная дверь, которую было хорошо видно из гостиной, открылась, и в дом вошел Пит, за ним еще один человек в плотной дубленке и завязанным на все лицо шарфом — виднелись только запотевшие очки как у Бадди Холли — Ами засомневалась, что это Пол, еще и потому, что фигура была для него слишком низкорослой. Он вошел последним, улыбаясь во все зубы от недавнего смеха. Чашка выпала из рук Америки, расплескав на белый ворсистый ковер Эрл Грей. Ами вскочила с кресла, как ошпаренная, Омпада осторожно приподнялась. Когда последняя вышла в коридор (Америка пряталась за ее крепкой фигурой), мужчины уже разделись и переобулись.       — Привет, мальчики! Ну что, чай с кексами? — спросила хозяйка.       — Какая начинка на сегодня? — спросил Пол, подойдя к Омпаде и погладив ее живот. Америка спряталась за углом, почувствовав приближение Пола, и выдохнула. Она так давно не слышала его голос, что сердцебиение еще сильнее ускорилось.       — С абрикосовым джемом. Чай у нас сегодня в гостиной, но сначала я вас кое с кем познакомлю! — Омпада, подняв указательный палец, оглянулась в поисках Америки, но за ней никого не было. Овод заглянула в комнату. Одного лишь взгляда хватило, чтобы Америка вышла.       — А что же нас знакомить? Мы уже знакомы! — воскликнул Пол без заминки, хотя по его взгляду было заметно, что он не ожидал этой встречи.       — Какие вы шустрые! — усмехнулась Омпада.       — Нет, это просто мир становится все теснее и теснее. Рад встрече, миссис Зами, — произнес Пол, обратившись к Америке.       — Мисс, — поправила Америка.       — А я вот, например, не знаком с гостьей, — тихо, слегка гнусаво, как будто от простуды, произнес третий мужчина, блондин.       — Ами, это Бадди Томпсон, обалденный клавишник и холостой мужчина. Бадди, это Америка Зами, журналистка из Нью-Йорка, незамужняя красотка.       Америка почувствовала исходящую от Пола некую вибрацию, когда Омпада сказала «незамужняя».       — А теперь пойдем в комнату, хватит здесь толпиться! — воскликнула Омпада. Бадди и Пол прошли в гостиную, Америка и Пит, приветственно обнявшись, последовали за ними. Все уселись на диване. Пол уже собрался заговорить с Америкой, как ее увлек Бадди.       — Мисс Зами, а в каком издании вы работаете?       — Я пишу для “The New York Times”, — приветливо ответила Америка. — А вы играли в группе или выступали сольно?       — Я играл в своей группе, но на наши концерты никто не ходил, и мы распались, так и не выпустив альбом.       Так у Бадди и Америки завязалась непринужденная беседа. Он рассказал Ами о своей карьере, и Америка сразу догадалась, почему в свои зрелые годы он не женат — Томпсон просто без ума от своего пианино! Пол взял гитару и отсел в сторону, на кресло, и тогда Бадди стал нахваливать, буквально боготворить МакКартни и говорить Америке, как же он восхищается им, потом увлеченно рассказывать о игре на пианино. Америка в красках представила, как же он играет. В гостиную вошли Омпада и Пит с подносом с кексами.       — А вот и кексы с абрикосовым джемом! — Омпада присела на диван рядом с Бадди. Пит опустился в соседнее от Пола кресло.       — Омпада, а как же ты познакомилась с Америкой? — поинтересовался Пол, прихлопнув струны.       — О-о-о, это очень интересная история! — протянула Омпада. — Америка и Пит были знакомы потому, что Пит рос в Ньюкасле, где работал папа Америки. Мы с Америкой познакомились в библиотеке Оксфордского университета, где работала моя мама. Наши с Питом отцы (и, кстати, как оказалось потом, и Ами тоже) были инженерами и на этой основе познакомились, и однажды они нас сосватали. Пит мне постоянно рассказывал о какой-то своей классной подруге и обещал познакомить с ней, а я жутко ревновала! И только на нашей свадьбе выяснилось, что мы между собой знакомы!       — И правда, очень интересно! — удивился Пол. Он не мог неотрывно смотреть на Омпаду: его внимание постоянно цепляла Америка, но взгляд скользил мимо нее, будто боясь остаться замеченным. — Мир и вправду тесен.       Пит неожиданно встал и вышел из гостиной.       — Куда это он? — спросил Бадди.       — За детьми собрался. Ешьте кексы, — Омпада поднялась с дивана и пошла за мужем. Америка воспользовалась случаем, чтобы пересесть к МакКартни, увлеченному игрой на гитаре.       — Очень красиво, — сказала она, присаживаясь.       — Спасибо, — он прекратил игру и расплылся в улыбке. — Это моя новая песня. Я хочу назвать ее «Живые поцелуи».       — Разве поцелуи бывают неживыми?       — Еще как бывают... Когда целуешь нелюбимого. А вот живой поцелуй... это вроде того, что был у нас с тобой.       — Пожалуйста, потише, — прошептала Америка, осторожно оглянув комнату. Никого вокруг не было.       — Ами, тот поцелуй не выходит у меня из головы. Я думал об этом каждый день. Столько времени прошло, год уже?.. Почти два? — Пол отставил гитару, но не успел он продолжить, как в комнату вошли Омпада и Бадди.       Вскоре вернулся Пит с детьми. Приезд гостей их очень обрадовал, особенно встреча с Америкой и гостинцы от нее.       Музыканты начали работу до ужина и продолжали до поздней ночи. Америку вселили в комнату младшей дочери Омпады и Пита, Евы, а саму девочку временно уложили с мамой. Америка долго ворочалась, комкая расстеленное на полу белье, рассматривала игрушки Евы, но ей не спалось. Мысль о том, что совсем рядом, в двух этажах от нее, музицирует Пол, не давала ей покоя. Она боялась, что, пока будет спать, Пол уедет. Ей хотелось бы увидеть его еще раз хоть одним глазком.       Америка решила спуститься, чтобы почитать что-нибудь из обширной библиотеки Оранжей. Книги часто убаюкивали Америку, насыщали ее сны новыми событиями и персонажами. Ами оказалась в гостиной, выбрала книгу, включила лампу, удобно устроилась на диване. Абзац за абзацем приходилось перечитывать заново. Книга терялась за мыслями, фантазиями и сбивчивым сердцебиением. Решив вернуться в комнату, Америка выключила лампу и вышла из гостиной, как вдруг услышала, что открывается подвальный люк. Мужские голоса шепотом пожелали спокойной ночи, послышались шаги по лестнице. Кто-то все же направился к кухне, и Америка от испуга юркнула обратно. Сердце стучало в ушах. Ами села на диван и прислушалась, как кто-то открыл дверцу холодильника. Ею как назло овладело желание чихнуть, и она, к своему стыду, не смогла его подавить. Незнакомец вышел в гостиную и включил лампу, которая озарила его лицо.       Перед удивленным Полом сидела улыбающаяся Америка.       — Будь здорова.       — Спасибо.       — Не спится? — спросил он и сел рядом с девушкой. Только тогда Ами заметила в его руках гитару.       — Да.       — Тут довольно холодно, ты не мерзнешь?       — Я могу разжечь камин, — просто от того факта, что они с Полом разговаривают, у Америки теплело в душе. Как будто сбывалась ее давняя мечта, казавшаяся неосуществимой.       — А спеть тебе мою песню?       Америка кивнула. Пол взял гитару и запел, глядя в глаза Америки. Его теплый взгляд дарил Ами забытое ощущение любви. Она думала, что, если даже он ее не любит, один такой взгляд дорогого стоит.       — У тебя красивая улыбка, — сказал Пол, выключив свет. Он взял с пола бутылку пива и сделал несколько глотков. — Кстати, хочешь?       Америка тоже отпила немного, чтобы успокоить разбушевавшиеся нервы.       Всю ночь Пол и Ами просидели в гостиной при выключенном свете, шутя, разговаривая и напевая песни. Оба были очарованы,  оба чувствовали себя в безопасности и на своем месте. Пол был впечатлен голосом, пением, манерой речи, ароматом Америки. Незаметно рассвело, и беседу молодых людей прервали чьи-то шаги. У Пола вырвался смешок, и он закрыл рот рукой, чтобы сдержаться от громкого смеха. Америка прыснула и повторилась за МакКартни. Взяв друг друга за руки и прижавшись друг к другу плечами, они спустились с дивана на пол. МакКартни выглянул из-за угла и увидел переваливающуюся, как уточку, Омпаду. Пол и Америка договорились собраться следующей ночью, чтобы провести ее вместе.       Сложно было вытерпеть первый день, но потом ожидание стало проще. Они собирались каждую ночь после того, как все засыпали. Длинные зимние ночи пролетали, как на одном дыханье. Они говорили о творчестве, совсем забыв о рутине. Несколько раз Америка спела ему свои песни, и на Пола это оказало особое впечатление. Когда Ами клала голову на плечо Пола, его сердце замирало, а потом прибавляло темп, и Пол от этого улыбался и закрывал глаза. И каждый раз, когда он ловил себя на мысли, что не дышит, слушая Америку, покручивал обручальное кольцо вокруг пальца, понимая, что он и в самом деле величайший идиот.       Одной ночью Пол спонтанно позвал Америку гулять по безлюдным улицам, спящим под снежным покрывалом. Снег падал хлопьями, стояла абсолютная тишина. Пол и Ами долго шли, наслаждаясь сказочными видами спящих домов, укутанных снегом и мягко освещенных фонарями. Вдруг Пол слепил снежок и бросил в Америку. Она удивилась, но не растерялась и приняла вызов. Они долго перекидывались, смеясь, как меленькие дети, пока Пол вдруг не упал на девушку, повалив в сугроб. Ах, как Америка была хороша! Пол не мог оторвать от нее глаз. Черные волосы разметались по снегу, щеки покрылись румянцем, на ресницах бабочками осели снежные хлопья.       — В мире есть чудеса, если я все-таки повстречал тебя. Это самое волшебное, что со мной случилось в жизни. Как я только жил без тебя?       Пол не мог говорить дальше, потому что был уверен: слова ничего не передадут. Ему захотелось поцеловать Америку. Долгий поцелуй под снегопадом был первым за всю неделю, проведенную  вместе, и первым после двухлетней разлуки.       — Америка, — позвала Омпада. Ами вошла в спальню подруги. Настроение было прекрасным как никогда, но девушка старалась того не показывать. — Ты помнишь, что послезавтра прилетают Натан и Мэри?       Америку будто ударили обухом по голове. Они с Омпадой давно договорились, что Октавия с детьми прилетят накануне Сочельника, и даже решили пригласить Рика, как старого друга. Ами почувствовала, как ее вернули в реальность из сказки.       — Мне тут Рик звонил, сказал, что приедет не один, а с девушкой.       Америка поняла, что ее ничуть не задела эта информация, но узнать, с кем приедет Рик, захотелось.       — С девушкой так с девушкой, — пожала плечами Америка.       Вечером Пол и Америка собрались в последний раз. Они сели на диван, и Америка легла к Полу на колени. Он водил пальцами по ее макушке, а другой рукой держал ее руку. Оба наслаждались моментом уединения.       — Завтра приедут мои дети, — вдруг выдохнула Америка.       — У тебя есть дети? Ты ничего о них не говорила, — удивленно, но ничуть не обиженно произнес Пол.       — Да, старший сын Натан, в честь моего прадеда, и дочка, Мэри. Что-то мне подсказывало, что ее надо так назвать.       — Так звали мою маму — Мэри. Она умерла, когда мне было четырнадцать.       — Я назвала ее в честь твоей мамы.       Пол усмехнулся.       — Меня воспитывал отец, — вздохнув, продолжил Пол. — Сейчас он вновь женат. И у Линды мама погибла — когда ей было восемнадцать.       — Мою маму убили во время войны.       Пола это признание ошарашило.       — На Рождество приедет Линда, ее Омпада пригласила. Я завтра уеду за ней. Не могу представить, чтобы наши ночи закончились. Мне очень трудно показывать на людях, что мы с тобой друг друга едва знаем.       — Нам придется это выстоять... А ты познакомишься с моим бывшим мужем. Его тоже Омпада пригласила. Он собирается приехать со своей девушкой.       — Это очень интересно. Кто бы ни приехал, я ни за что не смогу тебя отпустить, — сказал Пол, сильнее сжав руку Америки.       — Задолго до нашей встречи мне снилась наша свадьба.       — Жаль, что это только сон… — Америка присела и посмотрела на Пола, и он поспешил добавить: — Можешь считать это официальным предложением.       — Но ты же женат, — возразила Америка.       — Это дело поправимое.       Когда Америка проснулась утром, Пол уже уехал. В комнату Ами постучала Омпада.       — Да-да? — спросила Америка. В комнату вошла хозяйка.       — Америка, нужно съездить за подарками, не хочешь проехаться? — строго спросила Омпада.       — Давай проедемся. Только дай мне немного времени, пожалуйста.       — Двадцати минут хватит?       Америка согласилась. Всю дорогу Омпада молчала, хотя ей это давалось с трудом.       — Америка, ты можешь уже ничего от меня не скрывать, я уже все знаю, — строго говорила она перебирающей товар подруге.       — Ты не против, если я займусь подарком для Пола?       — Ами!       — Ну ладно, я могу что-то Бадди присмотреть.       — Я говорю не об этом! Ты должна знать: я тебя осуждаю! Он же женатый мужчина! За что ты так с его женой?       — Симпатичные часики. Жаль, что это плохая примета, — Америка повертела в руках дорогие часы. — Они бы ему пошли.       — Америка, ты вообще меня слышишь? На чужом несчастье счастья на построишь!       — Портмоне? Нет, мы еще не настолько хорошо знакомы. У галстуков расцветка пошлая, — Америка перебирала возможные подарки.       — Дорогая, — смягчилась Омпада, пожалев подругу, — я все понимаю, тебе тяжело, развод, одиночество, недостаток любви, но... — Омпада загляделась на подругу, которая мечтательно вертела в руках тюбики с краской.       — Он рассказывал мне, что очень любит рисовать. Поистине талантлив во всем, — Зами широко улыбнулась и подняла глаза на Омпаду.       — Да ты, кажется, втрескалась в него по полной, — Овод обняла подругу бочком, чтобы не оттеснить ее большим животом. — Эх, сочувствую я тебе.       Утром Америка отправилась в аэропорт, чтобы встретить Октавию с детьми. Она долго ожидала их у выхода из зала получения багажа, предвкушая праздник. Она думала о встрече с Линдой, о том, как познакомит детей с Полом, о том, как ей самой стоит вести себя с ним. Наконец раскрылась дверь, и в потоке хлынувших пассажиров Ами сразу разглядела несущую тяжелый чемодан Октавию, вокруг которой бегали, прячась друг от друга, Мэри и Натан.       — Настоящие шалуны! — сказала Октавия. — Никому не дали покоя!       — Мамочка! — воскликнула Мэри, подбежав к матери. Она взяла малышку на руки.       — Привет, мои сладкие! — Америка расцеловала дочь и сына. — Как настроение перед праздником? Скоро увидите Омпаду, познакомитесь с хорошими людьми, получите подарки. Поехали?       Приехав, Америка сразу познакомила Омпаду с Октавией. Натана и Мэри Омпада видела в глубоком младенчестве, а Пит их вовсе не знал. Алекс и Ева познакомились со своими ровесниками: Алекс был старше Натана почти на полгода, а Ева родилась ровно на два месяца раньше Мэри. Дети пробесились весь вечер, пока уставшая Омпада не легла спать и Октавия не прикрикнула, чтобы они не будили хозяйку топотом и смехом.       Утром Сочельника Америка не переставая выглядывала в окна, выходящие на дорогу, в ожидании Пола. Ее сердце вздрагивало каждый раз, когда ветер ударял в калитку. Вдруг у калитки остановился черный автомобиль. Приглядевшись, Ами поняла, что это такси. Спустя полминуты из машины вышли шофер и мужчина в дубленке — Бадди. В соседнем дворе залаял пес. Америка отошла от окна и села на кресло. «При Линде надо держать себя в руках, — в очередной раз подумала Америка. — Хотя, когда приедет Пол, мне может стать чуточку спокойнее». Вскоре на первом этаже послышались голоса вошедшего Бадди и открывшей ему дверь Октавии.       К Америке, наворачивающей круги по холлу, вышла Мэри. Ами улыбнулась ей, взяла подбежавшую к ней девочку на руки и подошла к окну.       — А когда папа приедет? — спросила Мэри, перебирая волосы мамочки.       — Думаю, что вечером, — ответила Америка. На первом этаже засмеялась Омпада. Ами, усадив дочку поудобнее, спустилась вниз. Их сразу заметил Бадди.       — Привет, Америка! Это твоя дочка?       — Да, — гордо ответила Америка.       — Вы очень похожи, — сказал Бадди и подмигнул Мэри.       — А вы смотрели «Белоснежку и семь гномов»? — вдруг спросила девочка.       — Да-а, смотрел. Очень давно, еще когда был маленький. Этот мультфильм старый, старше меня, — ответил Бадди. Последовал вполне предсказуемый вопрос:       — А сколько вам лет?       — Очень много. Двадцать шесть. А тебе сколько, принцесса?       — Почти четыре. А моей маме больше лет — двадцать восемь!       Америка извинилась перед Бадди и вернулась с дочерью на второй этаж, чтобы продолжить слежку. Она долго смотрела в окно, пока к калитке не подъехали два черных автомобиля. Из переднего вышел МакКартни. Его взгляд тут же оказался устремлен в Ами и Мэри. Мэри сразу помахала Полу рукой, и тот ответил ей взаимностью. Девочка заливисто рассмеялась, и оттого Америке на душе стало светлее. Пол перешел на другую сторону и открыл дверь, протянув руку выходящей Линде. Америка отошла от окна и вновь спустилась на первый этаж. Через несколько минут в дом ввалилась целая гурьба. Пол вошел в дом со словами: «А у меня для вас сюрприз!», держа за руку супругу. За ними, Америка узнала его сразу, шел Ринго Старр. Его лицо покрывала черная густая борода. За Ринго стояла его супруга, держа за руки своих сыновей.       — О, Америка? Привет. Не ожидал тебя здесь увидеть, — как будто безразлично произнес Пол, но его внимание тут же привлекла крошка Мэри. — Привет, сладкая. Ты мне махала из окошка, да? — Пол провел пальцем по носику девочки и вернулся к остальным. — Америка, с Линдой вы знакомы, а это Ринго, его жена Морин и сыновья: Зак и Джейсон. Друзья, это Америка Зами, журналист из Нью-Йорка.       — Я вам про нее рассказывала: Америка освещала нашу с Полом свадьбу, — добавила Линда, которой Пол помогал снимать пальто. Мэри попросилась слезть с Аминых рук и тут же куда-то убежала. Линда подошла к Америке и протянула ей руку. — Честно говоря, хорошо, что вы тогда нам встретились. Ваше кольцо обладало просто удивительной энергией. Я хотела увидеть вас еще раз, к тому же, вы живете в Нью-Йорке, моем родном городе, еще и отменный фотограф.       — Спасибо за комплимент, — Америка протянула Линде руку. В прихожую вышла Омпада и, застав Линду и Америку за рукопожатием, еле заметно взметнула бровями.       — Привет, всех вас очень рада видеть. О, здравствуйте, — Омпада заметила Ринго и его семью. — Значит так, сейчас все расслабляются и отдыхают, потом пообедаем, детям устроим тихий час, а ближе к вечеру наши мужчины заберут их и увезут куда подальше, кататься с горок, чтобы никто не мешал нам готовить. Туалет за лестницей, — Омпада сразу же ретировалась в кухню.       Через пятнадцать минут все собрались за длинным столом в гостиной для обеда. Октавия, помогая Омпаде, вслух удивлялась, как у нее хватает сил под конец девятого месяца беременности бегать и обслуживать всех гостей.       Америка присматривалась к Линде и задалась целью за этот вечер провести параллели между ней и собой. Она уже отмечала довольно миловидную внешность блондинки. Во время молчаливого поедания супа Ами украдкой смотрела на Линду, а Пол — на Ами. К концу второго часа Омпада заставила детей улечься на полтора часа спать, чтобы вечером хватило сил на праздничный ужин. Когда на улице начало темнеть, Омпада выгнала мужчин с детьми гулять. На кухне собрались Омпада, Линда, Октавия, Америка и Морин.       — Итак! — воскликнула Омпада, потирая руки. — Я собираюсь запекать баранью ногу. Линде и Америке я поручаю сверхответственное задание — рубать салаты. Октавия, Морин — с вас посуда, сервировка и закуски. За работу!       Девушки приготовили себе место для предстоящей работы. Октавия принялась перемывать посуду, а Морин ушла перестилать скатерть. Америка и Линда встали по обе стороны стола друг напротив друга. Сбоку стола пристроилась Омпада с размороженным мясом.       — Линда, вас не задевает то, что я готовлю мясо? — поинтересовалась Овод.       — Что вы, Омпада, вы же хозяйка дома. Вы выбираете праздничный рацион. Тем более, что наши мужчины любят мясные блюда.       — Вы вегетарианка? — спросила Америка.       — Да. Сейчас я пишу книгу кулинарных рецептов для вегетарианцев. Я собираюсь весной представить ее у себя, в Нью-Йорке. Я открыла для себя настоящий источник вдохновения на нашей с Полом шотландской ферме. Я выглядываю в окно, на пасущееся в холмах стадо овец, и думаю о том, что работаю ради их спасения. Да и не только их: человечество слишком далеко заходит в погоней за сочным стейком для их стола и посягает на запретное. Но мало кто понимает, чем это обернется.       — Мне очень близки ваши взгляды, Линда, — сказала Америка. — Я не ем мясо уже почти четыре года.       — Это похвально! Я немногим раньше отказалась от мяса и надеюсь привлечь больше людей к вегетарианству. Люди боятся становиться вегетарианцами, а уж тем более веганами. Их главный страх состоит в том, что мясо ничем нельзя заменить. Я хочу доказать, что это не так, и предложить в своей кулинарной книге множество питательных эквивалентов. Меня многие пытаются убедить в том, что мясо — самая естественная еда для человека, потому что испокон времен человек охотился за животным. Но никто не хочет осознать, что времена изменились, охота приобрела промышленный масштаб, ловля рыбы, вырубка лесов, бой животных — от адских цифр голова идет кругом. Но у человека уже нет такой потребности в мясе, потому что у него есть выпечка, картофель, грибы и многое прочее. К тому же овощи и фрукты — не менее древняя пища человека, чем мясо.       — Линда, позвольте спросить, а чем же заменять мясо? — спросила Октавия, вытирая руки.       — Об этом я собиралась рассказать на презентации, кстати, было бы неплохо, если бы вы пришли, — Линда перевела взгляд с Октавии на Америку и обратно. — Главное, что ценится в мясе — высокое содержание белка. Мало кто знает, что столько же белка содержится в бобовых.       — А можно ли принимать вегетарианство детям? Они же еще растут, им нужна разнообразная и питательная пища.       — Конечно, можно. То, что человек не может жить без мяса — это предрассудки. В древности существовала смертная казнь: осужденного кормили большим количеством отваренного мяса, и вскоре он умирал.       — Спасибо за ответ. Извините, что мучаю вопросами. Мне, как няне, очень важно это знать.       — А мне очень важно отвечать на вопросы, — Линда улыбнулась. — Скажите, а откуда вы родом?       — Я? — переспросила Октавия, показав на себя. — Разве это важно? Я же не какая-то там персона.       — Мне интересно узнать.       В дверь позвонили.       — Я открою, — Октавия поспешно удалилась. Америка поняла, что приехал Рик со своей новой девушкой. Ей захотелось выйти в прихожую, чтобы увидеть его возлюбленную, а заодно и убедиться: будет ли ревновать? Ами и Линда, которой тоже стали интересны гости, выглянули из кухни. В дом вошли Рик и не кто иной, как Йоко Оно. Америка не почувствовала ничего, кроме удивления своеобразному выбору бывшего мужа и радостью за то, что он счастлив. Как будто камень упал с ее души: она отпустила его совсем.       — Здравствуй, Октавия. Привет, Ами. Здравствуйте, — Рик откланялся остальным. — Знакомьтесь, Йоко.       — Очень приятно, — Йоко протянула руку Октавии, затем Линде, тихо представившейся японке. — Очень рада вас видеть, мисс Зами.       — Взаимно, — ответила Америка.       Вышла Омпада, прихрамывая и держась за поясницу.       — Всем здравствуйте. Раздевайтесь, проходите на второй этаж, положите там вещи, отдохните, пожалста, — суетливо произнесла Овод. Рик стал помогать Йоко снимать пальто, и женщины вернулись в кухню, где продолжили разговор. Америке очень нравилась веселая и общительная Линда. Она вдохновленно рассказывала о своих жизни, творчестве. Линда много смеялась и делала это красиво. Америка не смогла не оценить ее однозначного обаяния. Потом с прогулки вернулись остальные гости, и теперь Омпада всех по очереди отправила в душ. Линда похвалила организаторские способности Омпады, что ее рассмешило. Смех у Омпады, заметила Америка, был какой-то нервный.       В десятом часу все уселись за стол, который ломился от яств. Линде захотелось сесть между Америкой и Полом. Рядом с Америкой сели Йоко и Рик. За одну половину стола усадили Еву, Алекса, Мэри, Натана, Джейсона и Зака. Напротив Америки и остальных сели Ринго, Морин, Октавия и Бадди, а во главу стола справедливо посадили Омпаду и Пита. Омпада несвойственно для себя молчала, но никто этого не заметил, поскольку все были увлечены ужином. Америка забеспокоилась: Омпада сидела белее стены и ничего не ела. Потом она что-то прошептала Питу, и тот поднялся и ушел.       — Кушать подано, — объявил Пит, входя в гостиную с широким блюдом с бараньей ногой. Октавия и Линда принялись расчищать центр стола, чтобы освободить место для блюда. Пит на глазах у гостей стал разделывать мягкое, ароматное мясо, и все, кроме Пола, Линды, Ами и позеленевшей Омпады, начали истекать слюной. Когда с ужином было покончено, Омпада громко сказала:       — Ну что, пора переходить к подаркам от Санты Клауса.       Дети повскакивали со своих мест и побежали к нарядной ели, стоящей у разожженного камина, на которой едва горели свечи. Степеннее всех оказался Натан, который остался на месте.       — Сынок, а почему ты не идешь? — спросил Рик.       — Мой подарок все равно мне достанется. Поэтому я не буду торопиться.       Рик посмеялся и погладил мальчика по голове. Взрослые тоже поднялись с мест и пошли к елке, где суетились малыши. Только Омпада осталась на своем месте. К ней подсела Америка.       — С тобой все нормально? — поинтересовалась она, положив руку подруге на колено.       — Да, — махнула рукой Омпада и посмотрела на детей, хвастающихся подарками друг перед другом.       — Ого! Краски! Я такие еще нигде не видел! Ну Санта Клаус, ну кудесник! — восклицал Пол, глядя на свой подарок. Омпада подмигнула Америке.       — Смотри, какой галстук! Он еще и на резинке! — хвастался перед Полом Ринго, как ребенок.       — Ну что, конец официальной части! Сейчас настало время петь песни у рождественской елки!       Все уселись перед елкой прямо на мягкий ковер. От танцующего в камине огня исходило приятное тепло. Свечки на ели добавляли вечеру таинственности. Пол достал гитару и сел рядом с Линдой. Дети сидели в углу, продолжая демонстрировать друг другу тайные возможности новых игрушек. По бокам от Пола сидели Линда и Бадди, в углу притулилась Октавия, правее от Линды, у камина сели Морин и Ринго, а левее от Пола приземлились Рик и Йоко. Америка и Пит сидели рядом с Омпадой, и супруги держались за руки. Вечер стал идеальным с музыкой. Пол пел и аккомпанировал, ему подпевали. Америка получала удовольствие от голоса Пола и вообще от чувства счастья и единства со всеми присутствующими.       Впоследствии гитару отложили, и все стали слушать истории Октавии. Никто не знал, вымышленными они были или реальными, но это никого не волновало, потому что колоритная негритянка рассказывала их так, что все буквально лопались от смеха. Пол сидел в обнимку с Линдой, а дети под смех взрослых незаметно засыпали в углу. В разгар одного из рассказов Октавии к Полу подошла крошка Мэри и протянула ему руки.       — Чего тебе, малышка? — спросил он умиленно. Мэри села Полу на колени. Пол обнял девочку с чувством, что она — частичка Америки. Его взгляд случайно пересекся со строгим взглядом Рика, поэтому Пол поспешно перевел взгляд на завораживающе танцующий в камине огонь. Не прошло и минуты, как девочка на руках Пола уже спала.       — Детей надо уложить спать! — решительно произнесла Октавия, прервав разговор.       — Сейчас мы их всех отнесем в детские, — Рик поднялся и взял на руки Натана. Пол, не выпуская Мэри, поднялся на ноги. Мужчины во главе с Октавией взяли на руки детей и отнесли их наверх. Омпада крепко схватилась за руку Америки и увела ее в кухню.       — Кажется, началось! — Омпада еще крепче сжала запястье Америки.       — Что? Точно?       — Нет, я решила тебя разыграть, конечно же! Самое время для шуток! — рассердилась Омпада.       — Пит! — крикнула Ами в сторону лестницы. Смеющаяся толпа начала спускаться, а впереди нее спрыгнул с лестницы Пит.       — Что такое? — спросил он, посмотрев на жену и подругу.       Омпада простонала от боли.       — Пора везти Омпаду в роддом, — Америка подхватила подругу, у которой подкосились ноги. Пит взял Омпаду за вторую руку. Свободной рукой Оранж снял с вешалки полушубок Омпады и накинул ей на плечи, посадил ее на пуф и стал обувать. Америка взяла свое пальто и куртку Пита.       — Стойте, я поеду с вами, — вдруг вызвался Пол. — Кто довезет Америку до дома?       — Пол, но ты же выпил, — возразила Линда.       — Сейчас на дорогах никого нет. И мне страшно отпускать Америку одну, — Пол подбежал к вешалке и буквально сдернул с него свое пальто.       Америка улыбнулась одним уголком рта, отвернувшись от Линды. Омпада взревела от боли, к ней подбежали Линда и Морин и начали суетливо убеждать Омпаду в том, что это недолго и нестрашно.       — Так, девицы, ша! — тяжело дышавшая Омпада подняла руку. — Прошу заметить, что это мой третий ребенок!       Пит протянул Омпаде руку и пошел с ней к выходу, Пол помахал всем рукой и вышел из дома самым последним.       Без десяти три Омпада родила дочь, которой дали имя Стэйси. Дождавшись ее появления на свет и познакомившись с совсем крошечной новорожденной, Пол и Америка в приподнятом настроении сели в машину. Ее мотор гудел в абсолютной тишине сонной ночи, сопровождая короткое неловкое молчание.       — Вот Алекс и Ева удивятся, когда утром узнают, что родители подарили им на праздник сестричку, — сказал Пол, глядя в просвет между баранкой руля и спидометром.       — Но и расстроятся, не застав их утром, — предположила Америка. Воздух в салоне автомобиля нагревался и дарил ощущение покоя.       Пол снял автомобиль с ручного тормоза и тронулся. Оксфорд был нарядно украшен, безлюден и романтичен. Пол шутил, а Ами смеялась, как никогда в жизни, потом МакКартни завернул на заправку и извинился перед Америкой, покинув ее. Пока бак наполняли новым бензином, Пол скрывался в магазине, а совсем скоро вышел с двумя стаканчиками кофе.       — Не пунш, конечно, но в рождественскую ночь согреет, — Пол, улыбнувшись, протянул ей один стаканчик. Америка переняла и стакан, и улыбку, и сделала глоток.       — Сказать честно — это самое лучшее Рождество за последние годы, — сказала на выдохе Америка. Пол смотрел на Ами горящими от счастья глазами.       — И для меня, — добавил он. От не сходящей с лица улыбки, казалось, скоро заболят скулы, и от слишком быстро бьющегося сердца сводило живот.       Пол и Америка снова тронулись в путь по молчаливому академическому городу. Неожиданно их путешествие кончилось прямо у калитки дома Омпады и Пита. Пол заглушил мотор и посмотрел на наручные часы.       — Четыре часа...  Что же, это наши последние минуты вместе? — Пол посмотрел на Америку. — Теперь большой вопрос: когда мы встретимся снова?       — Я жду тебя с ответным визитом в Нью-Йорк. И Мэри ты, кажется, очень нравишься.       — А Натану? — взволнованно спросил Пол.       — Уверена, что ему тоже. Он очень осторожный, закрытый, к людям присматривается очень внимательно. Думаю, что Линда отпустит тебя к нам.       — Будем пользоваться ее доверием? Да и, если я соберусь в Нью-Йорк, Линда захочет на родину вместе со мной.       — Даже не хочу выходить из машины. Потому что боюсь, что не увижу тебя еще два года, — вздохнула Ами.       — Я обещаю что-нибудь придумать, — Пол взял девушку за руку. — Мы с тобой обязательно увидимся в будущем году.       — Надо лишь набраться терпения. Ты не против вести со мной переписку?       — Я разве похож на человека, который будет против? — пошутил Пол.       МакКартни и Зами вышли из машины и прошли к дому. Перед самым порогом Пол взял Ами за руку, притянул к себе и поцеловал.       — Ты безумец, — сорвалось с дрожащих губ Ами.       — Можешь всегда звать меня так. Это звучит лучше, чем идиот, — широко улыбнулся Пол. Он достал из-за пазухи, как настоящий маг, коробочку, перетянутую завязанной бантиком красной лентой. — С Рождеством, Ами.       Улыбнувшись, Америка взяла подарок, и пара вошла в дом. В гостиной храпели Рик, спавший с Йоко на софе у погасшего камина, и Бадди, лежавший на полу почти под елкой.       — Линда, наверное, в студии, — шепотом предположил Пол.       — Давай. Спокойной ночи, — прошептала в ответ Ами.       — Спокойной ночи, — Пол на прощание еще раз поцеловал Америку и поспешно ушел к подвалу. Америка взяла из кармана коробочку и стала вертеть ее в руках, пока не почувствовала на себе взгляд. Обернувшись, она увидела Йоко.       — Йоко? Ты не спишь... То есть, вы не спите? Давайте на «ты»?       — Я хотела поблагодарить тебя. Спасибо, что отпустила его ко мне. Ты настоящая женщина.       — Спасибо... — удивленно произнесла Ами.       — Я знаю все про вас с Полом. У вас все сложится. Вы будете так же счастливы, как мы с Риком. Я знаю, что вселенная наградит тебя за все. Потому что ты добрая, милосердная и терпеливая. Ты — настоящая Фумико.       С этими словами Йоко вернулась в комнату, как будто растворилась в темноте. Америка поднялась на чердак, где ей выделили ночлег. Войдя, она обнаружила на своей постели мирно спящих Натана и Мэри. Видимо, проказники, воспользовавшись уснувшей вместе с нею же бдительностью Октавии, решили разогреть маме постель. Ами села край кровати и распаковала коробочку. Все ее многочисленные догадки оказались неверны, когда в темноте сверкнуло помолвочное колечко. Америка понимала, что Пол слишком торопится. Они провели вместе чуть больше недели, а он уже делает Ами предложение стать его женой. А как же Линда? Она ведь ничем не хуже, думала Ами, вспоминая о своей беседе с миссис МакКартни. Зачем ее обижать разводом, и ведь даже не прошло и двух лет со дня их свадьбы. Америка сжала колечко в руке, потом спрятала его в коробочку и улеглась, поцеловав сына и дочь в лбы. Накрывшись одеялом почти целиком, как будто от стыда, Америка посмотрела в потолок и улыбнулась. «Безумец. Настоящий безумец».       Новый год Америка встретила в Нью-Йорке вместе с детьми и Октавией. Жизнь стала снова набирать обороты. Но теперь душу Ами согревала мысль о том, что где-то там, за океаном, о ней думает Пол. Она не могла забыть о самой чудесной неделе в ее жизни — неделе, проведенной с Полом, — ни на минуту. Кольцо, подаренное им, Ами продела в цепочку и надела на шею, но всегда прятала от посторонних глаз.       К середине января Америка получила первое письмо от Пола. Он говорил, что завершает альбом и весной приедет на его презентацию вместе с Бадди, Питом и Ринго, которого взял на роль барабанщика. Письмо завершалось тем, что Пол постоянно думает о проведенном вместе времени и надеется совсем скоро увидеть Америку, потому как от разлуки сводит все тело. Так началась их оживленная переписка.       В середине февраля отпраздновали день рождения Мэри. Устроили настоящий праздник и для детей, и для взрослых. Пригласили подружек именинницы и друзей Америки. Мэри зачитала наизусть множество стихотворений, чему удивились все: Мэри обладала феноменальной памятью. Натан тоже привлекал внимание, хотя и не такое пристальное, потому что весь вечер просидел в углу с книгой. Родители пришедших к Мэри детей интересовались у Америки, почему мальчик такой замкнутый. Ами старалась как можно тактичнее говорить им, что Натан очень избирательный. На празднество пришел Рик с Йоко и привел с собой Дерека, который весь вечер развлекал гостей искусной игрой на гитаре. Этот вечер так впечатлил Натана, что он, не всегда решительный мальчик, особенно в плане обращений за чем-то к матери, изъявил желание научиться играть на гитаре. Америка, зная, что, если Натан решил что-то сделать, он это не оставит, устроила внеплановую покупку инструмента персонально для сына.       Начались весна и первые занятия Ами с Натаном. Он впервые за долгое время пустил мать в свою комнату: просто не любил посторонних на своей личной территории. Она была аккуратно прибрана Октавией, но на всех возможных плоских поверхностях стояли высокие стопки книг — Америка как раз удивлялась, куда сын девает многочисленные покупаемые ею книги. На стенах висели плакаты с портретами The Beatles, Элвиса Пресли и Стивена Хокинга.       — Как тебе Хокинг? — поинтересовалась Америка, с изумлением разглядывая висящий над кроватью портрет ученого.       — Очень интересно, но иногда непонятно, — сказал Натан, сев на стул. — Присаживайся на кровать.       Америка удивилась галантности мальчика и тому, как много она пропустила за время репетиций мюзикла. Натан был начитан и умен не по годам. Ей и не верилось, что мальчик, которому идет шестой год, уже так по-взрослому говорит. Ничего, утешала она себя, в июне состоится премьера спектакля, и Ами с головой уйдет в прежнюю жизнь.       — С чего бы тебе хотелось начать? — Америке казалось, она задает совершенно глупые вопросы.       — С чего считаешь нужным. Но расположение нот я уже знаю. Снизу вверх: ми, си, соль, ре, ля, ми.       Америка никогда не говорила со своими детьми как с маленькими. Она разговаривала с ними на равных, как взрослыми. Той иронии, которая часто исходит от родителей к кажущимся им слабыми умом детям, Ами не выносила. Ей лишь хотелось вырастить себе достойных собеседников. Рик нередко пытался «сюсюкать» с Мэри, которая была настоящей любимицей: голубоглазую девочку с черными локонами, как куколку, одевали в разные платья, нередко потакали в ее желаниях, но Америка настаивала на том, чтобы он не злоупотреблял этим.       — Техника игры на гитаре — дело довольно непростое. Но, относительно того же саксофона, это даже элементарно. Недаром мы имеем дело, например, с Робертом Джонсоном.       Натан достал из-под столешницы блокнот, раскрыл его по закладке и записал: «Роберт Джонсон».       — У тебя есть его пластинки?       — Конечно, — пожала плечами Америка, как будто говорила о чем-то самом собой разумеющемся. — Опять же, музыка — это взаимодействие головы и тела. «Глаза боятся, руки делают», слышал такую поговорку? Чем дольше ты оттачиваешь навык, тем лучше твои пальцы запоминают каждое движение и с точностью воспроизводят раз за разом. Из чего выходит, что один из главнейших компонентов музыки — практика. А знаешь, какой самый главный?       — Звук? — спросил Натан.       — Не совсем. Это чувство. Музыку невозможно созидать, то есть слушать и создавать, без чувства.       Случайно ее взгляд пал на Пола, смотрящего на нее с плаката. Это была фотография более позднего периода: все четверо стояли разрозненно, полубоком к камере, лишь Пол стоял анфас, положив руки в карманы. Из-за его шеи выглядывали кончики отросших волос. В Оксфорде они говорили о музыке почти все время. До определенного времени они росли под влиянием одних и тех же исполнителей и музыкальных стилей. Отец Пола собрал свой джаз-бэнд, что-то наподобие ливерпульского любительского оркестра Гленна Миллера, где играл на трубе. Пол отлично разбирался в джазе благодаря своему отцу, о котором отзывался с большой любовью. Америка вдруг поняла, что слишком задумалась и отвлеклась от дела. Она поспешила показать Натану несколько аккордов, но из головы никак не выходил Пол. Он смотрел на нее с более старой фотографии, висящей слева от прежней, широко улыбаясь. Америка чувствовала прямо затылком взгляд сзади: там висел еще один плакат с The Beatles.       — Давно битлами увлекаешься? — поинтересовалась Америка, поднастраивая гитару. Новые струны постоянно расплывались, и приходилось регулярно подкручивать. — До встречи с Полом или после нее?       — До встречи.       — И кто из них тебе больше всех нравится? — Америка еще раз оглядела плакаты и перевела взгляд на сына.       — Честно говоря, Джордж Харрисон.       Америка сразу поняла, кто это. На всех висевших фотографиях он стоял с краю.       В один из дней, близких по дате к годовщине свадьбы Пола и Линды и их первой встречи с Ами, курьер доставил прямо в дом последней посылку. Октавия долго охала из-за ее громоздкости, гадала, какой умник мог это прислать и что лежит внутри, замотанное несколькими слоями бумажной обертки. Америка развернула посылку и обнаружила свой собственный портрет. Слева внизу стояла подпись Пола.       — Ну и что у вас за поклонник объявился? — строго спросила Октавия.       Америка, разглядывая портрет, широко улыбалась. Этот портрет написал Пол. Он так точно изобразил ее, что казалось, будто он писал прямо с натуры. В комнату вбежала Мэри и ахнула.       — Ну и куда вы предлагаете это вешать? — строго спросила Октавия. Америка посмотрела на коллаж из детских рисунков, висящих над изголовьем кровати, и на противоположную стену, где висело несколько семейных фотографий. Америка тут же решила сделать из этох фото и портрета композицию.       — Тут еще какой-то конверт! — воскликнула внимательная Мэри, порывшись в остатках обертки, и протянула найденное матери. Америка отошла к окну, развернула конверт и прочла письмо:              Дорогая моя Ами!       Это мой подарок для тебя ко второй годовщине нашей встречи. Он должен дойти к этому дню. Даже странно думать о том, что ты повстречалась мне именно в день свадьбы. Я часто думал, что, встреться ты мне хотя бы на неделю раньше, все можно было бы изменить. Но, видимо, кто-то сверху решил, что нужно именно так.       Я написал этот портрет красками, подаренными «Сантой Клаусом». Я почувствовал, что именно ты их выбрала. Я хотел оставить его себе, потому что у меня нет ни единой твоей фотографии, но Линда стала задавать всякие вопросы: «А кто это?» — «Просто девушка, она мне снилась в юности» — «Странно, это ведь копия Америки Зами». Незадолго до этого она нашла одно из твоих писем, хотя я прячу их надежно. К счастью, оно было нейтральным, но Линда уже заподозрила неладное.       В начале мая я приеду на презентацию нового альбома. Ты можешь прийти, но я не уверен в нашей личной встрече, потому что Линда может начать контролировать меня. Линда поедет со мной, потому что в те же дни презентует свою первую книгу.       Целую, дорогая моя,       Твой Пол              Америка обрадовалась тому, что увидит Пола уже чуть больше, чем через месяц. Даже если со стороны: она мечтала услышать его голос, его речь; увидеть, как он вытягивает руку с зажигалкой, чтобы немного затянуть рукав, а потом закуривает и так непринужденно курит; почувствовать его взгляд на себе.       Началась ожесточенная подготовка к премьере. Америка сутками пропадала в театре и прогоняла спектакль раз за разом, требуя от актеров максимальной точности, слаженности и органичности. Она занималась декорациями вместе с декораторами, костюмами с художниками по костюмам, реквизитом с реквизиторами, освещением с осветителями. Ей хотелось сделать спектакль идеальным, как и было принято на Бродвее. Октавии и детям вновь пришлось свыкнуться с жестким графиком Зами.       В Бродвее уже вовсю сверкали яркие привлекательные афиши и вывески, по радио передавали рекламный анонс, по всему Нью-Йорку пошла молва о спектакле «Сад расходящихся тропок».       Когда начался май, Америка даже не поняла. В один из прогонов, когда уставшие актеры изнемогали от количества репетиций, Америка отпустила их на трехдневный внеплановый отпуск и сама устало плюхнулась в кресло, закрыв рукой лицо. Со сцены спрыгнул Рик и сев, рядом с Ами, взял ее за плечи.       — Ами, ты очень устала. У меня есть для тебя сюрприз.       Америка подняла на Рика глаза.       — Пойдем, пойдем, — ласково сказал он. Америка почувствовала что-то неладное. Рик повел ее по служебной лестнице на крышу. Яркий свет Бродвея ударил ей в глаза, она сощурилась и почувствовала, что Рик отпустил ее. Америка обернулась и увидела что тот, улыбаясь, уходит.       — Привет, Ами, — услышала Америка голос Пола и повернулась обратно. Он стоял в элегантном костюме на фоне тысяч огней Нью-Йорка. Он был так красив, каким показался Ами в их первую встречу, его улыбка и взгляд пленили Америку все больше и больше.       — Здравствуй, — Пол и Ами подошли друг к другу и поцеловались. — Линда тебя отпустила?       — Знаешь, Ами, как раз хотел с тобой об этом поговорить. Она нашла тайник, где я хранил все твои письма и прочла их. Сегодня она поехала к родителям, чтобы все обдумать. Через несколько дней мы подадим на развод, — печально произнес Пол. — Так что совсем скоро я буду свободен для тебя.       Чувства Америки смешались. С одной стороны, ей было неловко перед Линдой, у которой она увела мужа. С другой стороны, Ами чувствовала, что вернула что-то исконно свое, родное.       — Ты в платье? — вдруг спросил Пол. Было необыкновенно тепло. Америка сняла свой розовый кардиган, закрывающий темно-синее атласное платье. — Тебе очень идет.       Пол и Америка всю ночь просидели на крыше, как влюбленные подростки, сбежавшие от родителей. Ами и не думала, что когда-нибудь в жизни займется любовью на крыше. Ни один мужчина не был с ней так нежен, как Пол. Он покрывал поцелуями все тело девушки, лицо, гладил по длинным волосам. Каждое его прикосновение вводило ее в экстаз. Им казалось, что рай на земле. И хотелось, чтобы эта ночь никогда не кончалась.       Ранний рассвет разлучил их, и Америка нехотя вернулась в театр. Ее мысли занимал Пол, разговоры с ним, ощущения от его прикосновений. Пол долго сидел на крыше, думая о том же. Когда он полюбил Линду, он не думал, что кто-то сможет пошатнуть его любовь к ней. Он думал так до последнего. Пол знал все об Америке до их первой встречи: каждый изгиб ее тела, вкус ее губ, ее взгляд. И тогда, на свадьбе, это вскружило ему голову. После долгих раздумий он вышел из здания театра через черный ход.       После презентации альбома Пол ненадолго улетел в Англию, чтобы собрать вещи для переезда в США. Шел процесс расторжения их с Линдой брака. По возвращении он каждый день присылал Америке домой роскошные букеты, которыми теперь квартира была завалена. Она чувствовала, что все встает на свои места. Они с Мэри каждый вечер рисовали и читали на ночь книги. Натан заинтересовался пианино, и Ами взялась обучать сына и этому инструменту. Спектакль был готов к скорой премьере, оставалось лишь несколько генеральных репетиций.       Одним днем Мэри и Америка рисовали у нее в спальне. Балкон был слегка приоткрыт, и теплый, почти летний воздух заполнял комнату, слегка колыхая шторы. Раздался звонок в дверь. Октавия вышла в магазин, поэтому Ами самой пришлось открыть дверь. В квартиру вошли Рик и Йоко.       — Привет, Америка! — Рик и Ами дружески поцеловали друг друга в щеки. — Извини за нежданный визит, но мы его сейчас искупим обедом.       Йоко поспешила на кухню, держа какую-то коробку в руках. В коридор выбежали дети и кинулись обнимать папу. Они обменялись радостными приветствиями.       — Как я по вам скучал, дорогие мои! — воскликнул Рик, обнимая детей. — Ладно, бегите, мне еще с мамой надо поговорить.       Рик и Америка вышли в кухню, где Йоко раскладывала все для суши. Ами предложила девушке помощь, но та отказалась. На коврике в углу сели Натан и Мэри с красками и листами бумаги.       — Мы с Йоко планируем улететь в отпуск после того, как отыграем мюзикл, — сообщил Рик, открывая бутылку с вином.       — Здорово, а куда? — спросила Америка.       — В Японию, — в унисон ответили Йоко и Рик.       — Как интересно. Мне всегда хотелось побывать там.       — Мы хотим взять с собой Натана и Мэри... — не успел Рик договорить, как Америка замотала головой.       — Исключено.       — Но почему? — спросил Рик, держа в руках бутыль.       Америка взглянула на мужа расстроенно.       — Понимаешь, Рик, я не наседка, но я боюсь отпускать их так далеко. Даже если возьмете Октавию с собой. Может случиться всякое. Вдобавок к этому я и так провожу с ними мало времени из-за спектакля, а ты хочешь лишить меня общения с ними еще на более долгий срок.       — Я их отец и хочу, чтобы и со мной они проводили время тоже. Подумай, чего ты лишаешь их, — Рик разлил по бокалам красное вино.       — Готово. Все к столу, — пригласила Йоко.       В кухню вышла Октавия с тяжелыми авоськами и, увидев художественно разложенные суши на большом блюде, а затем только заметив Рика и Йоко, спросила:       — Ну и зачем я накупила столько еды?       Америка рассмеялась, встав из-за стола, помогла Октавии спрятать провизию в холодильник и пригласила женщину за стол.       — А от сырой рыбы глисты не появятся? — осторожничала Октавия.       — Нет, я беру суши в надежном месте, — ответила Йоко.       В дверь снова позвонили. Америка спросила внутри себя: это почтальон или новый незваный гость? Девушка открыла дверь. Перед ней сидела большая и лохматая староанглийская овчарка.       — Ее зовут Марта, — приветливо сказал Пол, выглянув из-за двери. — Она будет жить с нами.       — Ну проходи, Марта, — рассмеялась Ами. Они с Полом прошли в кухню. Мэри и Натан, увидев Марту, тут же кинулись тискать белую красавицу. Дети весь вечер не выпускали ее из рук, и даже нагло улеглись вместе с ней спать на широкую мамину кровать. Октавия долго бурчала что-то про глистов, вшей и блох, хотя сама, когда дети уже крепко спали, долго гладила собаку по мягкой шерстке, что заметила Ами.       Вскоре Америка проводила гостей и застала Октавию выбегающей из ванной в красивом платье, беззастенчиво подчеркивающем ее пышные формы, и нарядных туфлях. Она обтирала ярко накрашенные губы друг о друга, размазывая помаду, и, не заметив Ами, чуть на сбила ее с ног.       — Ой, извините меня, мисс Зами.       — На свидание бежишь? — спросила Америка, улыбнувшись.       — Ну да, — Октавия кокетливо отвела глаза.       — Тогда беги, — усмехнулась Ами. Октавия буквально выпорхнула из квартиры. Америка всегда удивлялась тому, какой жизненной силой обладает Октавия. Ей было слегка за пятьдесят, но она все еще лелеяла мечту найти своего жениха. Когда-то она неудачно вышла замуж. Пьяница-муж регулярно поколачивал Октавию, что неоднократно провоцировало выкидыши. Октавия смогла родить от него только одну дочь и сбежать из Сент-Луиса в Сан-Франциско, где дочь Октавии живет и поныне. Октавия же уехала на заработки в Нью-Йорк.       Америка вернулась в кухню, где все еще сидел Пол, разглядывая какую-то фотокарточку. Прогонять Пола Америке не хотелось, и она думала, не будет ли неприличным оставить его на ночевку. Заметив Америку, Пол отложил фотокарточку и спросил:       — Ты когда-нибудь была в Индии?       — Да, была, — ответила Ами, присаживаясь рядом с мужчиной. — Я общалась с Шрилой Прабхупадой, чтобы разобраться с личной проблемой. В Индии мир кажется совсем иным.       — А когда это было?       — В феврале шестьдесят восьмого. Мэри как раз исполнился год.       Пол протянул Америке фотографию. В центре сидел Махариши Махеш Йоги, знаменитый гуру. По бокам от него примостились Пол и Америка. Все трое были в белых одеждах и с длинными ожерельями из ярко-оранжевых цветов.       — Я нашел эту фотографию, когда разбирал вещи на ферме, и долго разглядывал ее, не веря своим глазам. Я даже звонил Синтии Леннон, потому что она запоминает абсолютно все и в мельчайших подробностях, и спросил, не помнит ли она тебя? Она ответила, что нет.       — Знаешь, у меня есть одна теория... Только не подумай, что я сбрендила. Мне кажется, что есть другая вселенная, где мы с тобой уже давно женаты. Может, мы встретились до The Beatles, а может быть, их вообще не существовало.       — Честно, если бы я не видел эту фотографию, я бы и вправду подумал, что ты сбрендила, — он еще раз пригляделся к фотографии. — Ну это же точно ты. Ты, я и Махариши.       — Мне часто снилась Индия. Шотландские просторы. Ваши концерты с визжащими фанатками и вспышками фотокамер. Об этом я говорила. Но еще мне снился Израиль. Мы там были вместе. Хотя на исторической родине я не бывала никогда, — Америка сделала глоток вина.       — И наша свадьба... — мечтательно произнес МакКартни.       — Там ты произносил клятву. Я запомнила ее дословно: «Если в другой вселенной я полюблю кого-то кроме Ами, скажите мне, что я величайший идиот».       — Так вот откуда это взялось! — весело воскликнул Пол. — Я надеюсь, что идиотом я был только в этой вселенной.       До премьеры оставалась неделя. Конец мая и начало июня неприятно удивили сильной жарой. Настолько сильной, что вентиляторы выходили из строя, их лопасти плавились от горячего воздуха. В театре стояла невыносимая духота, и многослойные кимоно, в которые были облачены актеры, насквозь пропитывались потом. Грим и прически не держались. Истощенные модной худобой актрисы падали в обморок. За время генерального прогона накануне показа Йоко несколько раз останавливали кровь из носа. Америка сочла внезапное потепление за дурное предзнаменование и ожидала плохих новостей.       Дверь в зал открылась, и вошли несколько полицейских. Америка остановила действо.       — Здравствуйте. Что вас интересует? — спросила она, двигаясь навстречу им.       — Мисс Зами, у нас есть ордер на ваш арест. Вы обвиняетесь в предумышленном убийстве Линды МакКартни на почве ревности, — громко объявил майор. Актеры испуганно переглянулись. Один из сержантов достал наручники.       — Я прошу вас, — Америка сглотнула, и пересохшее горло запершило, — не надевайте наручники, пока мы не дойдем до машины.       Америку с двух сторон взял двое полицейских.       — Я позабочусь о детях! — крикнул изо всех сил Рик.       Америку вывели из театра, заковали в наручники и затолкали в машину. Америка не знала, из-за чего переживать больше: из-за гибели бедной Линды? из-за пожизненного заключения, которое несправедливо грозило ей? из-за детей, которых Рик мог забрать в Японию, воспользовавшись ее беспомощностью? из-за спектакля, который вот-вот сорвется? Что вообще Рик скажет детям? Неужели то, что их мать — убийца?!       Америку повели на допрос. В течение двухчасового допроса она непоколебимо стояла на своем: она Линду не убивала, во время убийства они с Полом сидели у нее дома после того, как проводили гостей, и он может это подтвердить. Но она не знала, что и на Пола пали подозрения в убийстве бывшей жены или соучастии в нем, и несколькими часами ранее его допрашивали в том же помещении.       Ее бросили в сырую камеру наедине со своими переживаниями, оборвав все контакты с внешним миром. Мысль о том, что молодая женщина, мечтавшая изменить мир, погибла, терзала ее. Неважно, от чьих рук. Ами винила себя и Пола в том, что они не устояли перед своим чувством и сделали больно Линде. Развод супругов МакКартни был не до конца оформлен, поэтому Америка была уверена, что Лин провела свои последние дни в горьком осознании того, что потеряла мужа.       Долго не было суда. Как узнала Америка, шло следствие, собирали улики. Объявили предварительную дату первого заседания — двенадцатое июля тысяча девятьсот семьдесят первого года. В камере Ами отпраздновала свое двадцатидевятилетие. В день рождения к ней на короткое свидание пришел муж и заверил, что с детьми все в полном порядке, они с Октавией временно живут у него с Йоко. По легенде, придуманной для детей, Америка уехала в командировку в Австралию. Премьера мюзикла все-таки состоялась. Скандал подогрел интерес к спектаклю, и показы шли полным ходом. В зале из раза в раз настоящий аншлаг, все билеты раскуплены. Пускают всех желающих — они сидят в проходах прямо на ступенях, просто яблоку упасть негде.       Чаще всего к Ами заглядывала Октавия и приносила домашнюю еду.       — Совсем вы тут истощали, мисс Зами. Ну нельзя же людей так голодом морить! — воскликнула Октавия в сторону двери и протянула Америке корзинку с пирожками. — Эта мода вам не указ! Вам еще детей рожать! У женщины не должно быть торчащих костей! А если ваш мистер МакКартни вас и вправду любит, то ему все равно, сколько вы там весите! Мужчины не смотрят на худеньких, они смотрят на здоровых леди, которые могут родить им здоровых детей!       — Скажи, там известно что-то про Пола? — спросила Америка, взяв из корзинки один пирожок.       — Не, — махнула рукой Октавия. — Его дело — тайна за семью печатями. Сначала о вас много писали, но больше, конечно, слухов. Сейчас пресса молчит. Наверное, он похлопотал.       — Не могу поверить. Кому могла помешать Линда? — сказала Америка, прожевывая новый пирожок с джемом.       — Ходят слухи, якобы вы наколдовали ей смерть с помощи куклы, как ее там, вуду. Писали, что в вашей квартире нашли куклу с воткнутой в сердце иголкой.       — Но ты же не веришь этим россказням, ведь так? — Зами сердито посмотрела на няню, оторвавшись от пирожков. — Октавия! Ты же убираешь мою квартиру!       — Боже упаси, мисс Зами! Я же знаю, что вы праведная иудейка. Да и если бы я нашла такую мерзость у вас, сию минуту бы отхлыстала, вы меня знаете.       Америка весь месяц писала письма Полу, в которых лишь признавалась в любви, а не унизительно оправдывала себя. Пол делал все то же самое, но оба не знали, что все их письма отправляются в печь.       К первому заседанию Пол нанял адвоката из Лос-Анджелеса, одного из лучших в Америке — высокого мужчину с черными шевелюрой и усами, сильными и мужественными руками. Он выиграл все свои дела и был намерен выиграть и это, но удача не улыбалась ему. Пол и Америка, которым не позволили даже близко подойти друг к другу, были рады просто увидеть друг друга из разных концов зала суда.       Следующее заседание состоялось ровно через месяц. Он показался Америке не таким скучным и долгим, как предыдущий, поскольку к ней часто приходила Октавия и помимо пирожков приносила по ее просьбе книги из библиотеки. Судьей решающего заседания была назначена строгая пожилая женщина, и ее симпатия явно была на стороне обвинения. На все аргументы со стороны адвоката ответчиков, адвокат обвинения, подскакивая, как неврастеник, кричал: «Протестую!» Судья, ко всеобщему разочарованию, принимала все протесты и отклоняла все улики, доказывающие невиновность Пола и Ами. Дело шло к пожизненному заключению.       Судья, подняв всех присутствующих, начала зачитывать приговор. Ами лишь жалела о том, что не увидит, как растут ее дети, если увидит их когда-нибудь вообще. Но если это расплата за любовь Пола, она готова поплатиться за все. До того, как судья должна была ударить молотком и поставить точку в деле, оставались считанные секунды, как вдруг в зал заседания вошел какой-то важный человек. Он произнес тихо, но все заострили свое внимание и услышали: «Остановите суд. У нас чистосердечное». Мужчина протянул лист бумаги, и судья, наморщив лоб, прочла написанное, а потом строго объявила:       — Освободить осужденных из-под заключения.       Пол и Америка, как только с них сняли наручники и выпустили из-за решетки, бросились друг к другу. Пол беззастенчиво стал покрывать лицо Ами поцелуями, плача, как и она, от счастья. Им не верилось, что такое может произойти. Они вышли из зала заседания и увидели Октавию, облаченную в красивое, но помятое платье.       — Октавия! — воскликнул Пол, обнимая Америку. — Где вы были? Мы не видели вас в зале.       — Спасала ваши исхудавшие попки, — ответила Октавия кокетливо и рассмеялась.       — Что же случилось?       Октавия рассказала, что они стали жертвой битломана-шизофреника Джереми Стила из Огайо. Он стал поклонником МакКартни еще в начале шестидесятых, когда свет только-только услышал The Beatles, и стал подражать ему во всем: постригся как МакКартни, научился играть на басу, создал группу из четырех человек. Когда The Beatles распались, шизофрения Стила обострилась: он возомнил себя Полом МакКартни и начал представляться только его именем, даже пиццу заказывал на имя Пола МакКартни.  У себя дома он устроил храм МакКартни, собирая всю атрибутику с ним, и каждую пятницу совершал жертвоприношения, убивая преимущественно голубей.       Вскоре он переехал в Нью-Йорк и поселился в метро неподалеку от дома, снятым Линдой. Он отслеживал каждое движение миссис МакКартни. Заметив однажды Линду входящей в дом с незнакомым мужчиной, он разозлился на «неверную жену» и ночью пробрался в дом через открытое настежь окно, которое Линда открыла, мучаясь от жары. Вооружившись ножом для рубки мяса, которым Линда не пользовалась, Стил зарезал женщину. Отпечатки пальцев он, конечно же, стер — потому что он, Пол МакКартни, настоящая знаменитость, не может быть преступником.       Еще два месяца Стил шатался по Центральному парку, пугая женщин своим видом и локоном окровавленных волос, срезанных с головы Линды в злосчастную ночь. «Я Пол МакКартни. И вот, что остается от женщин, когда они изменяют мужьям», — приговаривал он. Однажды он подошел к Октавии, ожидающей на скамье своего очередного поклонника. Мисс Джонс не растерялась и огрела преступника по голове дамской сумочкой, после чего вызвала полицию. Джереми задержали и заставили написать чистосердечное признание, а отважной Октавии Джонс предложили работать в полиции, но та отказалась, поскольку не могла представить себя не в роли няни Натана и Мэри и посчитала себя более нужной Америке.       Пол, Америка и Октавия вышли из здания суда и встретили приехавшего по зову Рика.       — Справедливость все-таки существует! — воскликнул он. — А теперь надо поторапливаться. «Сад расходящихся тропок» начинается через сорок минут. Йоко и дети уже в театре!       Все помчались в театр. Зрители вновь заполонили весь зал, множество желающих попасть на представление толпились у входа в театр и в фойе. Спектакль получился таким, каким задумывала Америка. Она сама признала, что он был безупречным. Эмоциональным, трагичным, переворачивающим все в душе, жизнеутверждающим. Когда все актеры вышли на поклон под громкие аплодисменты зрителей и крики «Браво!», на середину сцены вышел Алекс Лоран. Зал стих.       — Уважаемые зрители. Всего этого бы не было, если бы не сценарист, режиссер и автор всех песен мюзикла — Америка Зами! Америка, выйди, пожалуйста, на сцену.       Америка испугалась. После громкого скандала ее могли просто оплевать. Она оглянулась по сторонам, посмотрела на Пола, говорящего ей: «Иди», на ожидающего Алекса. На сцену Америку вытянули актеры мюзикла. Зал встал. Несколько тысяч человек стояли перед ней и скандировали ее имя. Она взяла за руки Алекса и Йоко и подняла их над головами. Ами даже не думала, что после обвинения в убийстве ее могут так тепло принять.       Весь вечер Америку подлавливали многочисленные журналисты, больше двух месяцев желающие это сделать. Как оказалось на следующий день, этот показ «Сада расходящихся тропок» был последним. Правительство увидело в устроившем резонанс спектакле угрозу национальной безопасности США. Алекса Лорана арестовали по обвинению в антиправительственной деятельности, Америке выслали предупреждение и потребовали покинуть страну в течение недели. Больше Америка никогда не видела Алекса.       Всех актеров постановки тоже выслали из страны, и Рик с Йоко без раздумий отправились в Японию. Пол и Америка готовились к переезду в Англию.       В Америке тем временем и без того назревала революция: из Вьетнама эшелонами возвращались солдаты, рассказывая об ужасах войны.       Натан и Мэри были несказанно рады после долгой разлуки увидеться с мамочкой. Она подарила им австралийские сувениры, заранее купленные на такой случай Йоко: Натан получил хлопушку из бамбука и карту Австралии, Мэри — краски для тела и плюшевого кенгуру.       — А почему ты не загорела в такой солнечной стране? — спросил Натан.       Америка, обняв детей, ответила:       — В Австралии сейчас зима, да и мне без моих любимок было скучно, поэтому я вообще не выходила из дома.       Пол предложил Америке съехаться, и они поселились на ферме в Шотландии. Открылось второе дыхание. Они решили отремонтировать ферму, заменить все — от смесителей до крыши. В спальню купили новую кровать и воссоздали интерьер Аминой нью-йоркской: над кроватью повесили пополнившийся новыми экземплярами коллаж из рисунков Мэри, а напротив — портрет Америки и семейные фотографии, к которым добавились новые фотографии, уже с Полом. Дети стали дизайнерами своих собственных спален.       Америка с грустью перебирала вещи Линды, в частности фотографии. Что-то личное она отправила родственникам покойной в Америку. Фотографии она пока решила приберечь у себя для воплощения одной грандиозной идеи, для которой она собиралась привлечь Октавию.       После наведения порядка в доме, Америка решила навести порядок во дворе. Разбили садик, огород, построили новый хлев, купили новых овец и курочек. Первого октября вся семья ритуально посадила во дворе желудь, из которого должен был вырасти могучий дуб. Мэри сразу окрестила его ФэйЛэндом. Каждую ночь Америка посыпала это место цветным мелом, чтобы Мэри поняла, что феи уже вовсю облюбовали это место и поселились в ФэйЛэнде.       Пол начал запись нового альбома и планировал привлечь к работе Америку. На одной композиции, названной “Jazz Diva”, Ами сыграла на саксофоне, на трех песнях исполнила партии бэк-вокала, а одну, названную «Колыбельная для Мэри», спела сама. Ами долго отпиралась, но Пол твердо заявили, что там нужен женский вокал и точка, и остальные члены группы поддержали лидера.       Тринадцатого ноября, в День рождения Натана, в гости приехал Джордж Харрисон. Пол и Америка специально подстроили так, чтобы любимый битл именинника приехал именно на его День рождения. Пол встретил Джорджа у ворот. Америка позвала Натана выйти в прихожую, куда несколькими секундами спустя вошли Пол и Джордж.       — Натан, — обратился к нему Харрисон. — Я привез тебе подарок.       Джордж достал из бесформенного чехла гитару. Умиленная Америка обнимала сына за плечи. Натан наблюдал каждое движение музыканта, у которого были худые руки с длинными, когтистыми пальцами, какие должны быть у гитаристов-виртуозов. Борода делала Джорджа похожим на настоящего отшельника, познавшего мир. Джордж протянул гитару мальчику и сказал.       — Это тебе.       Натан не мог поверить в происходящее. Пол и Америка переглянулись, поняв, что их план срабатывает.       — Правда?       — Конечно. Я бы хотел, чтобы одна из моих гитар оказалась у человека, который любит музыку так же сильно, как и я.       Натан стал разглядывать отполированную до блеска гитару, в которой лица отражались даже лучше, чем в зеркале. Джордж с Натаном уединились в комнате последнего, где Харрисон показал мальчику несколько приемов. Потом все вышли в столовую, и Пол начал обсуждать с Джорджем партии на ситаре, которые нужны были для пары песен нового альбома. Натан весь вечер сидел, задержав дыхание, и с благоговением смотрел на Джорджа. То, что Джордж примет участие в записи пластинки Пола означало, что он будет заезжать в гости и давать короткие, но ценные уроки Натану.       Пол, Америка и Джордж несколько часов просидели за увлекательной беседой. Нередко оказывалось так, что Джордж и Америка говорили вдвоем, а несведущий Пол становился просто слушателем. Когда Америка отвлеклась, Джордж наклонился к Полу и признался:       — Где ты ее взял? Честно говоря, мне кажется, я вижу ее не впервые. В ней какая-то родственная мне душа. Возможно, мы с ней виделись в одной из прошлых жизней.       Одним снежным декабрьским днем Пол отвез Натана в институт астрономии на лекцию Стивена Хокинга, куда давно мечтал попасть Натан. Он долго пребывал под сильным впечатлением от лекции, хотя понял немного из речей ученого. Натан твердо решил сначала окончить Оксфордский университет, и только потом серьезно заняться творчеством.       В начале следующего года Пол уехал в Лондон на записи нового клипа. Планов была целая гора: выпуск альбома, потом Пол хотел снять свой собственный фильм, но в ближайших планах МакЗами числилась свадьба, о чем Ами думать не хотела.       Ферму завалило снегом, сугробы достигали окон. Стояли холодные дни. Каждое утро Америка просыпалась в одиночестве. Одно утро выдалось совсем-совсем темным: Америка проснулась от детского предвкушения какого-то чуда. Ей нетерпелось узнать что-то, но что — она не знала. От этого чувства, от нетерпеливого ожидания утра по всему телу пошла дрожь.       Небо стало немного светлее, фиолетовым. Послышался рев подъезжающего автомобиля, и Америка вскочила с постели, натянула сапоги и тулуп и, с трудом открыв дверь, подпираемую сугробом, выбежала на улицу. Она ловко прыгала по снегу, чтобы не утонуть в нем по колено и не набрать в высокие сапоги. Но, подняв глаза, Ами увидела не машину Пола, а маленький почтовый фургончик, развозящий каждое воскресенье корреспонденцию. Ее сметала метель. Из фургона вышел почтальон, пожилой мужчина с пушистыми седыми усами, закручивающимися на концах, как у гусара.       — Шли бы вы домой: посмотрите, какая погода! — крикнул он ей через забор. Он вложил в почтовый ящик несколько писем, перевязанных веревкой, и вернулся в фургон. Америка взяла письма и поскакала обратно в дом. Поставив на плиту чайник, Америка села за стол и стала разбирать полученное. Среди газет и журналов, которые выписывал Пол для себя и Натана, затесалась открытка с Майорки. Америка развернула ее увидела следующее:              Милая моя дочь!       Я никогда не была тебе матерью, но сейчас, когда я доживаю свои последние дни, мне очень хотелось бы ею стать.       С любовью, твоя мама,       Мерлин Кристи              Америка нахмурила брови, решив, что это розыгрыш. Ее мать не могла писать ей, тем более, с Майорки — она погибла почти тридцать лет назад. Но что, если это все-таки правда? Ами бросилась к телефону и торопливо набрала номер, чуть не ошибившись три раза.       — Алло? — ответил сонный мужской голос.       — Папа, она жива! Она жива, но при смерти! — дрожащим голосом сказала Ами.       — Кто — она? — недоумевающе спросил он.       — Мама!       С самого детства Наум Зами обманывал свою единственную дочь. Он не нашел ничего лучше, чем соврать, что мама героически погибла от рук нацистов, защищая дочь. Наум не хотел признаваться в том, что Мерлин Кристи сбежала от мужа, оставив ему годовалую дочь. Наум долго корил себя в этом, понимал, что сам виноват в том, что страдающая от недостатка его внимания жена сбежала. Будь он внимательнее, у Ами была бы любящая мать. Наум решил сохранить ее честь, придумал такую легенду и лгал.       — Америка, не оставь ее, пожалуйста.       — Но ты говорил...       — Забудь! — воскликнул Наум, не дав дочери договорить. — Вы все обсудите. Ты сможешь ее простить. Мерлин очень хорошая женщина. Не упусти возможность познакомиться со своей матерью. Пусть она встретит смерть, будучи счастливой.       Америка, не попрощавшись, бросила трубку и побежала наверх. Она наскоро собрала себя и детей и уехала в аэропорт, даже не оставив Полу никакой справки о том, куда они отправились.       На Майорке оказалось значительно теплее, чем в Англии. Америка даже обрадовалась тому, что ей пришлось сменить суровые метели на жгучее испанское солнце. А что уж говорить о Мэри и Натане, слегка заскучавших в Шотландии. Весь полет Америка думала, что же может сказать Мерлин? Как она оправдает себя? Что вообще должно двигать матерью, чтобы она решилась бросить своего ребенка? Причина, думала Ами, должна быть очень веской. Но Америка не держала зла на Мерлин и предвкушала знакомство с ней, представляя, как она выглядит сейчас. Наум часто показывал дочери свадебные фотографии, где он, высокий брюнет, стоял рядом с красивой блондинкой. Америка взяла черты лица именно от матери.       Америка сунула таксисту открытку с адресом, и тот еще долго кружил ее и детей по живописному Пальма-де-Майорка, без умолку тараторя что-то на испанском. Ами, оставив свои волнения о матери и оставшемся в Англии МакКартни, расслабилась и стала наслаждаться видами города, в который было невозможно не влюбиться.       Мерлин жила в двухэтажном доме, окруженном пальмами, на самом берегу моря. Дверь гостям открыла невысокая испанка в кремово-розовом платье и на чистом английском поинтересовалась, кто приехал. Америка, слегка запинаясь, назвала себя, и испанка пустила гостей в уютный дом. Детей оставили на первом этаже, а Ами подозвали на второй этаж.       Америка, дрожа от волнения, вошла в спальню. Мерлин уже проснулась и расчесывала длинные светлые волосы, едва тронутые сединой, сидя в кровати. Она совершенно не казалась Америке больной женщиной. Заметив девушку, Мерлин поднялась с кровати и бросилась с объятиями.       — Америка, как же я рада, что ты приехала! Честно говоря, несмотря на то, что я отлично знаю, сколько тебе лет, я ожидала, что приедет маленькая девочка, — Мерлин рассмеялась. — А где же внуки?       — Остались внизу.       — Ну, не будем их тревожить. Переодевайтесь и выходите на веранду. Столько всего надо обсудить!       Америке Мерлин понравилась, но говорить уверенно о своих ощущениях она еще не могла. Переодевшись в длинное белое платье без бретелек, держащееся на гофрированной резинке и переодев детей в легкую одежду, она вывела их на веранду со стороны моря, где подавали завтрак из сочных фруктов, свежевыжатых соков и морепродуктов. Мэри и Натан схватили по яблоку и побежали на берег, строить песочные замки. Ами и Мерлин сели за стол.       — Как вы себя чувствуете? — робко спросила Зами, потягивая апельсиновый сок.       — Спасибо, сегодня значительно легче. Но ты хотела узнать совсем не это, — Мерлин поправила солнечные очки. — Хочешь знать, почему я ушла?       — Очень хочу. Я никогда не пойму этого поступка, но ни за что на свете не буду вас за него осуждать.       Мерлин обратилась по-испански к своей служанке, и та протянула Америке тяжелый альбом. Он впечатлил Зами обилием информации о ней, о всей ее жизни. Ее фотографии, статьи (как ее, так и о ней), афиша мюзикла и билет на него. Вырезанный из буклета текст песни, «Колыбельной для Мэри», вышедшей синглом в прошлом году. Хроника судебного иска, отчасти запечатленная в комиксах, где Америка изображалась кровожадной битломанкой-разлучницей — Америка искренне смеялась над ними. Но тут внимание Америки привлекло записанное от руки стихотворение, озаглавленное “Love You So”.       — Я услышала эту песню на одной из радиостанций, — хвасталась Мерлин. — Сказали, ты написала ее в ответ на песню Пола “And I Love Her”.       — Но... я не писала ее.       Мерлин рассмеялась.       — Чего только не выдумают эти журналисты. Как только твой голос подделали — загадка, — вдруг улыбка сошла с лица Мерлин, и она продолжила уже серьезно. — В жизни случается всякое, милая Ами. Завтрашний день для нас — большая загадка. Нельзя быть уверенным в чем-то наперед на сто процентов. И уже тем более ничего не случается так, как ты ожидаешь. Я безгранично горжусь тобой. Ты выросла замечательным человеком. И в этом заслуга не только твоего отца, ты понимаешь. Но я для этого ничего не сделала.  Это единственное, о чем я жалею в конце своей жизни.  Я не читала тебе на ночь книг, не помогала тебе переживать первую влюбленность, не выбирала свадебное платье... Ну, что там еще мать должна делать с дочерью вместе? Я даже не знаю.       — Так что же случилось? — спросила Америка, отложив альбом в сторону.       — Я влюбилась, Америка. Я влюбилась, а если бы мы с Наумом развелись, нас бы освистали. Он категорически не отдавал мне тебя. Он очень мудрый человек, он поступил правильно. Жизнь ставила меня в самые разные условия, помотала по всему земному шарику, где я только не ночевала. А твой отец — настоящая голова. Вы жили в достатке, и тебе даже не снился тот ужас, который ты могла бы испытать, поездив со мной. Спасибо, что не злишься на меня.       Мерлин устремила взор зеленых глаз на Мэри и Натана, резвящихся на берегу.       — Вот, — она указала на внуков, — это самое главное в жизни. Только понимаешь это очень поздно.       — Чем вы больны? — осторожно спросила Америка.       — Рак, — Мерлин улыбалась, произнося это слово, как будто плевала своему диагнозу в лицо, будь оно у него. — Я не хочу искусственно продлевать себе жизнь, тем более, жизнь в борьбе с раком — лучше здесь, на веранде, смотреть, как твое семейство за обе щеки поедает креветки и крабов, — Мерлин взяла дочь за руку.       — Только я не уверена, что мы сможем задержаться надолго. Я не успела сообщить об отъезде...       — Полу, — закончила за нее Мерлин. — Не волнуйся, он едет. Я позвонила ему и потребовала, чтобы он перестал уже морочить голову моей дочери и женился на ней. Это ж просто неприлично!       Женщины рассмеялась. Америке сжало сердце осознание того, что так поздно узнала Мерлин. Оставалось совсем немного времени провести вместе, а сколько — никто не может дать никаких гарантий. Мерлин, хоть никогда и не была рядом, очень тонко понимала свою дочь, как настоящая мать. И какие обиды можно хранить, если надо наслаждаться общением?       Подготовка к свадьбе шла полным ходом. Все хлопоты взяла на себя Мерлин, желая искупить хоть каплю вины. Она мечтала попасть на свадьбу дочери, но здоровье не позволяло перенести перелет в Великобританию, хотя ей хотелось бы увидеть остатки прежней жизни с Наумом и его самого. Но свадьба на морском побережье — это намного романтичнее и грандиознее, чем в туманном Лондоне. Она договорилась со священником, заказала белый навес, украшенный живыми цветами, и его установили на заднем дворе у моря. Утром женщина позвонила в местную кондитерскую и заказала роскошный свадебный торт и экзотические фрукты, нашла у себя в запасах несколько бутылок дорогого шампанского.       До приезда Америки Мерлин чувствовала, что уже давно умерла. Ами же удалось заставить мать почувствовать вкус жизни снова. Мерлин, довольная своей работой, потирала руки.       Вечером приехал Пол. «Так вот ты какой, Амин жених. Настоящий красавец, прямо как Наум, когда я его встретила, только еще красивее», — Мерлин долго крутила ошарашенного Пола и рассматривала его. «Приятно познакомиться», — только и сумел произнести он. Мерлин повела их на веранду, освещенную свечами, откуда хорошо было видно закат, и разлила вино.       — Как я рада видеть, что моя дочь счастлива. Это делает счастливой меня, — призналась Мерлин. Вечер дополняло мелодичное пение цикад. — Пол, у меня для тебя поручение. Меня скоро не станет. Я хочу, чтобы ты стал для Ами всем: мужем, родителями, другом и сыном. Но сыном не злоупотребляй! Ты же сильнее, правда? За вас, мои дорогие.       Америка встала рано утром и отправилась последний раз в статусе незамужней девушки прогуляться по Пальма-де-Майорка. Он просыпается с первыми лучами солнца и превращается в один большой рынок: из всех углов кричат торговцы, предлагая свежепойманную рыбу и устриц, дамы предлагают цветы, пекари открывают свои лавки, манящие запахом румяной выпечки. Таксисты зазывают прокатиться вместе с ними по городу, заполонив площадь перед кафедральным собором, куда собиралась зайти Америка. Там шла служба: священник нараспев читал молитву на латыни, а перед ним на скамьях сидели сосредоточенные прихожане. Америка остановилась, глядя на них. Она ощупала себя в поисках фотоаппарата, но его с собой не оказалось. «Хорошо было бы иметь пленку, которая снимала бы мысли людей, — думала она. — Особенно интересные снимки получались бы в церкви. Вот о чем думает эта пожилая дамочка? Неужели молится за здоровье всех своих близких? А может хочет поудачнее женить детей?»       Америка осторожно проскользнула мимо священника и поднялась по винтовой лестнице на крышу, попутно любуясь витражами. Она никогда раньше не оценивала их красоты. В Испании они переливались в ярких лучах особенно зачаровывающе, и вид на город был сказочно раскрашен.       Когда Америка вышла на крышу, город оказался как на ладони и захватил дыхание.       — Какое же счастье! — воскликнула Зами, не боясь, что ее услышат.       Ее мысли занимала Линда. Она погибла меньше года назад, а они с Полом уже вздумали жениться. Америка не знала, правильно ли это. Чтобы почтить память покойной, Ами организовала фотовыставку в Нью-Йорке и поручила все свои дела Октавии Джонс. Саму Зами в Америку не пускали, да и Октавия на ферме совсем заскучала и ее надо было расшевелить. Ами отобрала для выставки самые лучшие фотографии, в том числе и те, на которых была запечатлена сама Линда, а так же те, которые она пожелала показать при жизни.       Америка заметила на заднем дворе кладбище и решила зайти туда. Кладбище оказалось древним. Казалось, Америка находилась в глуши, а не в самом центре города. Девушка бродила среди покрытых мхом простых каменных могил и разглядывала имена и даты. Она наткнулась на надгробный камень со странной надписью. Она была почти стерта, и Америка сомневалась в том, что читает правильно: «Здесь покоятся возлюбленные супруги Пол МакКартни и Америка Зами». Америка встала на колени, не веря своим глазам, и попыталась прочесть надпись ниже. «Все пророчества говорят о том, что нам суждено быть вместе. Наша жизнь — это одна тропа из двух соединившихся тропок. А мы лишь вовремя встретились на их пересечении».       На глаза Мерлин выступили слезы при виде дочери в стильном подвенечном платье. Именно в нем Мерлин запечатлели те свадебные фотографии, которые Ами показывал отец. Пошитое на манер тридцатых годов, оно имело кружевные рукава, открытую спину и узкую юбку ниже колен. Волосы невеста уложила холодной волной и украсила цветком орхидеи.       В дверь постучали, и в дверном проеме показалась голова Пола.       — Уйди, бесстыдник! — смеясь, воскликнула Мерлин и загородила собой невесту. — Плохая примета же!       Пол, все поняв, ретировался. Вскоре Мерлин вывела Америку к алтарю. Перед ними, как два херувимчика, шли Мэри и Натан, посыпая дорожку лепестками роз. С моря дул солоноватый ветерок, от которого белый навес слегка колыхался. Пол стоял рядом со священником в белой рубашке, черных брюках и сандалиях. Он не мог отвести взгляда от своей будущей жены: она и так была для него самой красивой, а сегодня ее бесспорная красота оправданно усилилась. Мерлин передала Америку в руки Пола, прошептав: «Помни мое поручение».       Жених и невеста взялись за руки, не веря, что совсем скоро станут супругами. Священник что-то коротко произнес по-испански и связал их руки между собой красной атласной лентой. Настало время клятв.       — Ами. Я не встречал никого прекраснее тебя. Я буду всю жизнь любоваться тобой. Буду слушать твой удивительный голос и звонкий смех. Прислушиваться к твоим справедливым и чутким замечаниям. Буду обожать наших детей. Буду каждое утро желать тебе отличного дня и делать его таковым. Я буду вечно любить тебя. И если где-то в другой вселенной я полюблю кого-то кроме Ами, скажите мне, что я величайший идиот.       — Я верю, что наши судьбы сплетены неслучайно и теперь они неразлучны. Мы будем вместе, несмотря на все преграды. Мы будем творить, воспитывать детей, путешествовать, что-то горячо обсуждать, сумасбродить, вместе состаримся и умрем, вместе ляжем в одну могилу. И будем крепче любой крепости. Как хорошо, что все это по любви, а не сон.       Пол и Ами под аплодисменты немногочисленных присутствующих слились в поцелуе.       —  Люблю счастливые концы, — вставил свое слово Сэр Пол. — А с мамой интересно получилось. Кто знает, может, твоя мама просто сбежала на Майорку? Ты проверяла?       — Она так же сбежала на Майорку, как твоя мама.       — Ладно. Так что же будет дальше? Пятеро детей, кот, собака, рыбки и внуки?       — Я думала, вы все-таки хотите вернуться в свою комнату. Но как скажете, — улыбнулась Америка.       — Ой, тогда без рыбок и внуков, пожалуйста.  И детей отмените.  И кота. И собаку.       Пол вновь оказался в своей тихой комнате, а не на берегу Средиземноморья. Вновь стало одиноко, как будто рассыпалась целая мечта.  Уже, наверное, прошло несколько дней. Почему после путешествий с Америкой накатывает чувство разочарования? В ее грезах жизнь идеальна?       Совсем нет. Но эта реальность мерзка и отвратительна. Мир Америки такой молодой, еще столько всего можно успеть предотвратить. А здесь — расхлебывай кашу, заваренную кем-то другим.       В комнате стало совсем невыносимо, и Пол вышел в коридор. Он бесцельно побрел по безлюдному дому, думая о том, что отдал бы все свое состояние, чтобы больше никогда не жить тут. Если бы можно было просто собрать чемоданы и махнуть в параллельный мир так легко, как в Ниццу.       Пол не заметил, как зашел в кухню. Увидев его, повара застыли на месте. Пол три месяца не выходил из комнаты. Все уже забыли, как он выглядит. Он походил на медведя, вышедшего из спячки. И сейчас все его боялись, как настоящего медведя.       — Сэр, вам нужно прилечь, — одна девушка подхватила его под локоть и повела к комнате.       — Я хочу позвонить Ринго, — непроизвольно вырвалось у него. — Я давно с ним не связывался, а телефон не работает.       — Потом позвоните, потом. Может, врача вызвать?       — Да с чего вы взяли, что мне нужен врач?! Я же не помирать собрался, в конце-то концов!       Девушка молча проводила его до комнаты и закрыла дверь на ключ. Пол попытался открыть дверь, а когда не получилось, заорал:       — Ты что, стерва, закрыть меня решила? Пожалеешь еще!       Пол от расстройства отправился к зеркалу, накрытому балахоном, чтобы увидеть, что же их так поразило. Он сорвал черную тряпицу и увидел в зеркале отвратительного старика. Ну разве этот дряблый старикашка имеет что-то общее с тем красивым, здоровым мужчиной, которого показывает Америка? «Нет-нет, больше сюда смотреть не буду. А то еще давление не дай бог поднимется», — подумал он и накинул балахон на зеркало. Пол лег на кровать и сложил руки на груди, как покойник. Его успокаивала только одна мысль: сейчас Америка проведет его по 1967-ому году — году Лета Любви, свободы и молодости — и воспоминания наполнят его энергией, обладающей большей силой, чем эликсир молодости.