I
Шумно и тяжело дыша, она запечатала дверь запирающим заклинанием; подумав немного, подпёрла её для надёжности стулом. Стянула шлем, привалилась спиной к стене… – У тебя кровь идёт носом, – замечает вдруг Альма. Ты вздрагиваешь, касаешься своего лица и с удивлением смотришь на окрасившиеся багрянцем пальцы. И правда, кровь. Из вашего с Вивеком дружеского поединка ты снова выходишь победителем — даже на копьях, его излюбленном оружии, ты сильнее и искуснее, — но пройдоха достал тебя пару раз, и, видно… – Ну же, не веди себя как дикарь! – врывается в твои раздумья укоризненный голос жены. Она протягивает тебе платок — белоснежный, словно морская пена. В это мгновение леди Альмалексия — красавица Альмалексия в золоте и шелках! — выглядит воплощением чистоты, и изящества, и надменности. Ты знаешь, что из-за этого многие меры склонны её недооценивать: они видят её красоту, или грацию, или изысканные манеры, или порой даже блеск её острого, точно эбонитовый меч, ума — и не замечают всего остального. Женские хитрости и уловки, прикрывающие женскую же слабость? Ха! Ты принимаешь платок из этой руки, изящной и сильной — руки с мозолями мечника. Да, Индорил Альмалексия – прекрасная женщина, но и сильная тоже, и телом, и духом — самая сильная головная боль сдавила виски. Вирия, глянув на бурые пятна крови, измазавшие перчатку, досадливо поморщилась. Слегка наклонив вперёд свою многострадальную голову, она прошептала слова заклинания и медленно провела рукой над лицом, сращивая лопнувшие сосуды. Когда это произошло и как? Уж точно не от удара… Вирию замечали лишь изредка — и только тогда, когда уже было слишком поздно. По коридорам и залам Когоруна, «Нерушимого очага»* Шестого дома, Вирия скользила бесшумной тенью. Она была во всеоружии: сноровка и магия, колдовское кольцо Мефалы — и лук, лук, полученный от Сул-Матуула. В колчане на поясе теснились собственноручно зачарованные стрелы: молния, паралич, безмолвие, холод, огонь… Незримая, раз за разом Вирия повторяла одно и то же, с автоматизмом двемерского анимункуля — и если первая же стрела не даровала смерти, то отнимала голос или подвижность; вторая стрела обычно и подводила итоги. Стрел оставалось всё меньше. Нерушимый очаг, древние залы забытого дома Дагот, был полон жизни — порочной, испорченной и безумной жизни приспешников Шармата. Ашхан Уршилаку не врал и не преувеличивал, живописуя пред Вирией все опасности, что будут ждать её на пути Испытания воина: Когорун и правда был гиблым местом, и жутким, и злым, и громкие крики повсюду! белее самой белизны, чернее самой черноты… стыд и сын, солнце и тень — он есть всё, и всёкрасное, всё растворяется в красном и небо и горы и реки из пламени жгут звуки песни врываются в мысли уносят и ядом вгрызаются в сердце ты слышишь
гул в голове здесь звучал не слабее, чем в Илуниби. Но Нерушимый очаг, древняя велотийская крепость, даже сейчас впечатлял силой и строгостью линий, монументальностью кладки, продуманной инженерией… здесь явно угадывалось родство со славным городом Вивеком. И как же странно Вирии было думать о том, что такие крепости возводили её далёкие предки-кимеры — в те времена, когда участники Первого совета ещё не впились друг другу в глотки, когда союз меж наследниками пророка Велота и двемерами Красной горы был крепок, как никогда, а будущий Трибунал служил Неревару бок о бок с Ворином из дома Дагот!.. Вздыхая, из мешочка на поясе Вирия достала чистый платок и оттёрла кровь с лица и пот – со лба и висков. Она рассеянно обвела глазами знакомую комнату, где ей уже довелось побывать в этот день, — затхлость и запустение, кровь на полу и стенах и мебель в беснующемся беспорядке,— но неожиданно заметила то, что ранее ускользнуло от взгляда. В стол, притулившийся в дальнем углу, кто-то когда-то с силой вогнал… копьё? Вирия встала, поморщившись, обновила «кошачий глаз» и подошла поближе. Освободив из деревянного плена копьё, она осмотрела его с неспокойным и жадным вниманием. Первоклассный, не пострадавший от времени эбонит — чернее самой черноты. Изящная гравировка, на древке и на наконечнике: дот, айем, гет, от, тайем и хекем…* Стрелы кончаются, но и на копьях она сильна и искусна.II
Вирия прошла Испытание воина, что поставил пред ней Сул-Матуул, и заработала право узнать о Третьем видении:– Ушко иглы лежит в зубах ветра, Пасть пещеры лежит в жемчужной шкуре, Сон – это дверь, а звезда – это ключ, –
открыл ей ашхан. На страже Третьего испытания стояла немудрёная загадка, но Вирия хорошо освоила эту игру. «В Долине ветра, где Зубы Айрана бдительно сторожат единственную дорогу, среди скал есть и бледная, островерхая Игла», – рассказала ей Курапли. «В магический час между ночью и днём, священный для Матери Роз, в небесах расцветает Звезда Азуры», – поведала ей Нибани Меса. И сумеречной порой, столь угодной Королеве ночного неба, Вирия добралась до Долины ветра и встала перед литыми воротами сей легендарной, окутанной тайнами Пещеры Воплощений. Звёзды и луны, луны и звёзды испещряли её поверхность. «Звезда – это ключ?» – с усмешкой подумала Вирия, всматриваясь в небеса. Глазами она нашла Звезду Азуры, сияющую ярче всех прочих своих товарок, и, пожимая плечами, почти невесомо дотронулась до монолитных ворот. Они распахнулись — легко, как тоненькая садовая калитка. Вирия вздрогнула — из пасти пещеры потянуло мертвенно-бледным холодом. Вирия вошла внутрь, и двери бесшумно захлопнулись у неё за спиной. Пещера Воплощений – это грибы, и камни, и сбивчивая капель, и голубовато-зелёная дымка света. Пещера Воплощений невелика, но торжественна, словно сердце надменного храма. Пещера Воплощений встречает исполинской статуей коленопреклонённой Азуры, смиренной Азуры, Азуры с протянутыми руками — и мёртвыми, высушенными телами, будто бы неподвластными тлению, застывшими в самых причудливых позах, обступая вырезанную из камня властительницу и госпожу. Вирия сделала шаг, непривычно неуверенный и робкий — а за ним и второй, и третий… Хрусткий холод выстудил её до костей, но она всё шагала вперёд, стараясь удержаться от дрожи. Издали каменные ладони богини казались пустыми, но это было не так: в чаше её рук укрылось кольцо — простое, неброское украшение, сплетённые воедино золото и серебро,Луна-и-Звезда.
Её трясёт. Кольцо Неревара убьёт любого, кроме истинного владельца, ведь так? В этом и заключается суть Третьего испытания? Но отступить не получится, ведь за спиной зияет бездонная пропасть, в недрах которой танцует багровое пламя… единственной из реальностей там становится смерть — или же участь намного страшнее смерти… Вирия взяла его в руки, — кольцо, слишком большое для её маленьких тонких пальцев, — надела, медленно и несмело, и всё прерывается вместе с восходом луны, расцветающей в вышине, — и белые мотыльки легко притворяются звёздами. Луна, источая дурманящий аромат, льёт на тебя свой холодный текучий свет, а под ногами скрипит деревянное днище лодки. Ты знаешь, ведомая зовом Звезды, единственной верной звезды, куда тебе следует плыть, и белее самой белизны её путеводный свет. Да, плаванье без руля и ветрил пугает подчас, но смотри! Лодка плавно скользит по зеркальной поверхности вод, и движения эти подвластны одной твоей воле. Ты безуспешно пытаешься взором объять горизонт, но зреешь лишь бесконечное жидкое серебро и текущие в небо утёсы. Однако же ныне Она говорит, говорит с тобой, ясно и смело, и ты – Воплощение, ты остановишь его, ты принесёшь им покой, ты искупишь их грех, ты оборвёшь их ложь, ты восстановишь путь, ты поменяешь курс, и поражение будет тебе незнакомо. Ты видишь, что, стоило арфе умолкнуть, тебя обступают бессчётные отражения: старые и молодые, мужчины и женщины, что говорят, говорят, говорят, говорят, говорят… Меня считали мессией, но это не так… Ты – Воплощение… благословение… возненавидят тебя, устрашатся тебя… тьма над землёй нашей, так прогони её своим светом! Времени мало, а воздух хрустит, как яичная скорлупа, и, лодку покинув, ты сходишь на водную гладь. Да, под ногами вода обращается в горный хрусталь, и ты не отбрасываешь теней, и, взмывая к Луне и Звезде, она пробудилась — под усыпанным звёздами небом, опираясь спиной на литые ворота. Сон – это дверь, а звезда – это ключ? Ха! Милость Азуры змеёй обвилась вокруг пальца.III
– Итак? Ты прошла Третье испытание в Пещере Воплощений? Расскажи мне обо всём, что ты видела или слышала там! – не разменивается на любезности Сул-Матуул. И Вирия делится, с трудом подбирая слова, всем, — ну, практически всем... — что поведали ей Азура, прежние Воплощения и Нибани Меса. Ашхан Уршилаку слушает внимательно, никак не показывая своих чувств, и глядит на неё неподвижным, тяжёлым взглядом. – Всё, как говорит Нибани Меса, – кивает он, когда, завершив свой рассказ, Вирия переводит дух. – Может быть, ты и правда избрана. Мы посмотрим. Вирия улыбается, насмешливо изгибает брови. – Луна-и-Звезда – недостаточное тому свидетельство? – интересуется она. – Ты носишь Луну-и-Звезду Неревара, и рука Азуры довлеет над тобой. Это необходимо, но не достаточно, – пожимает плечами Сул-Матуул. – Ты должна стать Нереварином всех племён и Хортатором всех осёдлых Домов. Ты должна замолить грехи неоплаканного Дома и освободить ложных богов. Ты должна победить Шестой дом и Дагот Ура. Лишь эти свершения смогут доказать, что ты избрана. Это – бремя пророчества. Это – твой долг как Нереварина Уршилаку. Она кивает, рассеянно заправляя за ухо непослушную рыжую прядь, и вдруг, неожиданно для самой себе, спрашивает: – Но зачем же был Когорун, сэра? Вы сомневались во мне — или хотели отговорить, отвратить, испугать? Зачем оно было, это «испытание воина»? Сул-Матуул в безмолвии смотрит на Вирию — Вирия молча глядит на него в ответ. Они сидят друг напротив друга, застыв, точно парные гранитные изваяния: он – скрестив ноги, она – поджав их под себя. И вот наконец, нарушая молчание, ашхан отвечает негромко: – Ты говорила с предыдущими воплощениями. Ты знаешь: среди них были герои, и мудрецы, и вожди, и любимцы богов. Но ни один не выдержал испытания битвой, – он умолк, выжидательно глядя на Вирию — Вирия пристально смотрит в ответ. – Я видел перед собой женщину, – покачав головой, продолжает Сул-Матуул, – умную, и упорную, и умелую. Необычную женщину, да — но одного этого недостаточно. Когорун – ничто в сравнении с тем, что тебе предстоит одолеть, и если бы ты отступила тогда… Но я ошибался, – произносит он с чувством, изменяя всегдашним невозмутимости и спокойствию. – Я ошибался и не стыжусь признать, что не увидел в красивой женщине сердце воина и дух Неревара. Но ты вернулась из Когоруна! И я поверил, что пророчество может исполниться. На мгновение Вирия прикрывает глаза, и перед мысленным взором вновь возникает она, нежданная гостья вожделенная и обожаемая: тяжёлая нежная грудь в вырезе белоснежного платья, и гладкая золотистая кожа, и взнузданное буйство рыжих волос в высокой сложной причёске — и завиток на изящной шее, трогательно выбившийся из чужого воспоминания. Ты думаешь, Нерушимый очаг стал испытанием её воинской силе, Сул-Матуул? Ха! Вирия видит, как он не похож на неё, — резкий и жёсткий, словно удар хлыста, с суровым сухим лицом, лишённый её яркости и блеска, — и чувствует во всей полноте, что это чувство — её, её собственное! Это не голос давно уже мёртвого Индорил Неревара, не голос Азуры, не голос Шестого дома — это голос Вирии, удачливой авантюристки и дочери доков Анвила, голос Хлаалу Вирии, которой не столь и давно герцог Дрен намекал на возможность заполучить местечко в Совете… Голос Вирии-Нереварина? Возможно. – Но всё же я по-прежнему женщина, – медленно произносит она, склоняя голову набок. – Это нельзя не увидеть, – он согласно кивает в ответ. Сегодня — редкое дело! — на встречу с ашханом Вирия пришла без доспехов, но с чернёными ресницами, и густо подведёнными глазами, и с карминово-красным изгибом губ. Нет, Вирия – не Индорил Неревар, но она – не самый плохой стратег. – Не окажешь ли ты услугу Нереварину Уршилаку, ашхан Сул-Матуул? – голосом тёмным и томным спрашивает она, вставая. – Помоги мне забыть остальное, хотя бы на эту ночь! И, к вящей славе Боэты, он не ответил отказом… Его поцелуи похожи на удары копья.