Осознанная необходимость

– Кольцо моего мужа? – с непониманием переспрашивает женщина за прилавком. У женщины впалые щеки, морщины на лбу — какие бывают, когда беспрестанно хмуришься, — и до крайности измученный вид. Женщину зовут Морони Увелас, она держит лавку в Зале торговцев рыбой и пивоваров и – Данар Увелас — это же имя вашего мужа, сэра? – Да, это мой муж, всё верно, – кивает она. – Тогда эта вещь теперь ваша, сэра, – и из мешочка на поясе Вирия достаёт кольцо. Это дешёвенькая вещица, простой ободок из дрянного сплава — право же, ничего примечательного. Но сэра Морони Увелас берёт его неуверенно, осторожно. Щурится близоруко, и пальцы её чуть заметно дрожат. По правде сказать, оно достаточно заурядно: из сонма других колец, что украшают не самые состоятельные из пальцев провинции, его выделяет только одно… лишь полустёртая и хоть и с трудом, но всё-таки различимая гравировка — «Д. Увелас». – Вы нашли кольцо моего мужа? – с непониманием повторяет женщина за прилавком. – О, он, наверное… Она осекается. У женщины непроглядная чернота под глазами, расширенные зрачки — какие бывают от сильного шока, кромешнейшей тьмы и некоторых «лекарственных средств» — и вид человека, который уже и забыл, когда же в последний раз ему доводилось выспаться. – О нет, – неверяще произносит она, закрывая руками лицо. – О нет… Но грусти вдова Увелас предаётся недолго. Вирия едва успевает прикинуть в уме план экспериментов по улучшению рецептуры для «Зенитара», — мясо краба, пробочник, кожа скампа и слёзы корпруса — как сэра Морони Увелас берёт себя в руки. – Значит, произошло худшее, – вздыхает она, украдкой смахивая слезинки с ресниц. – Не могу сказать, что удивлена, хотя мне и тяжело слышать об этом. Он уже много лет благоразумно не задаёт никаких вопросов. О, но ведь Вирия много чего могла бы ей порассказать! О том, как весь день шерстила канализацию под Святым Олмсом — ведь информатор Клинков не мог найти лучшего места, чтоб прятаться от налогового инспектора! О том, что прячутся хаджиты преотлично и что лиги туннелей внизу полнятся болезнью… и крысами — что, если вдуматься, как раз и взаимосвязано. О том, как отвратительно пах её муж — дешёвейшим пойлом, скуумой, тленом и липкой гнилью — и как хорошо он горел от огненных заклинаний. О том, что в город уже просочилась «божественная болезнь», и как мало приятного — даже для Вирии! — собирать столь ценимые у алхимиков слёзы корпруса. О том, что уродливый труп её мужа, казалось, глядел с укоризной, когда ему отрезали палец с дешёвеньким обручальным кольцом. Но Вирия никому не станет об этом рассказывать — правдивый рассказ – … приближал свой конец. Морони Увелас печально улыбается, но в лице её — уставшем лице несчастливой, измученной женщины — читается и смирение, и спокойствие, и даже как будто бы странная смесь удовольствия и удивления. – Данар уже давно сделал меня и вдовой, и нянькой, – признаётся она, – но я ещё помню другие, счастливые времена. Я буду молиться за его заблудшую душу — но я рада, что нет уже этой мучительной неизвестности. Спасибо вам, сэра. Знайте, моя благодарность не…

редко когда бывает в цене.